Рисунок

грустная история про женскую логику


Введение.

Ну, почему, собственно говоря, я всё время стараюсь писать весёлые истории? Неужели вокруг нас всё только весело и совсем нет никаких грустных ноток? Может, просто я их не вижу, а может и действительно всё вокруг так хорошо и замечательно, что и впадать в грусть невозможно. Но ведь так не может же быть! А, следовательно, просто надо приглядеться. А если ты приглядишься, то наверняка, чего-нибудь печально-грустное и заметишь. Вот я и решил посмотреть на свою прошлую жизнь и вытащить оттуда, какую-нибудь грустную историю.

Смотрел я, значит, смотрел, на прошлую жизнь и, представьте себе, высмотрел. Было у меня в жизни, конечно же, и грустное. О нём писать может и не стоит, да только то, о чём я хочу написать, образ современной женщины показывает. А точнее нисколько женщины, а, сколько женской логики, про которую уже писано-переписано.
Ну, вы, уважаемый читатель, естественно, спросите, что раз про эту самую женскую логику уже писано-переписано, то может и писать не стоит? Может это и не стоит, да только иначе  печально-грустной истории не напишешь, а я как раз и написать хочу, чтобы эта печаль-тоска была на сердце. Не всё же время нам улыбаться. Когда-то и погрустить надо.

Ну, так вот. Когда-то, когда мне было тридцать пять, то свою творческую деятельность я начинал ни со стихов, ни с рассказов, а начинал тривиально с рисунков. Пытался даже маслом рисовать. Но путного из этого рисования ничего не вышло, хотя рисунки у меня получались, особенно в карандаше. Я понял, что это рисование не моё, так сказать занятие, а поэтому оставил всё краскоморание и перешёл на стихи, а затем и на прозу. Но рисунки кое-какие остались.
И самое главное остался одни самый замечательный рисунок, бутон розы в карандаше, который я нарисовал специально для своей будущей жены и который назывался «Молчаливое письмо». Рисунок этот действительно был замечательным, можно сказать самым моим лучшим рисунком. Его даже наши городские художники хвалили, когда я им его показывал.

И вот этот рисунок с названием «Молчаливое письмо» я сохранил через годы. Я женился, потом мы переехали на новую квартиру, но этот рисунок был всегда со мной и в нашем новом месте жительстве он стоял в кухне на громкоговорителе и восхищал как меня, так и жену. По крайней мере, долгие годы моя половинка, смотрела на этот рисунок, радовалась, что он нарисован специально для неё и даже, в некоторых местах, меня за этот рисунок тоже хвалила.

Но со временем бумага пожелтела, карандашный грифель как–то поблёк, но убирать из кухни, куда-то в папку, рисунок лично мне не хотелось. Так что он стоял на громкоговорителе и каждый раз, когда я слушал какую-нибудь передачу по радию, восхищал меня и вдохновлял. Пусть даже и немножко поблёклый.

Меня-то он вдохновлял, а жену почему-то со временем вдохновлять перестал, потому что согласно женской логике, старые вещи иногда надо выкидывать, так как они старые и надо их заменять новыми. Чтобы что-то в доме менялось. Не могут наши женщины, чтобы в квартире было всё тихо-мирно, нужно чтоб шкафы и серванты периодически меняли своё месторасположения в квартире, переселяясь из одного угла в другой. Это относится в полной мере и к разным вещам, так сказать художественной направленности, то есть к картинам, сувенирам и так далее.  Старые сувениры и картины нужно периодически убирать и заменять их новыми, согласно умозаключениям моей жены.

В принципе, с этим я согласен, но менять рисунок бутона роз на кухне я совершенно не хотел, поскольку больно он уж мне нравился.

И поскольку убирать рисунок я не хотел, то в доме произошла, прямо скажем, детективная история, о чём, собственно говоря, я и хочу поведать. История с покушениями и в конечном результате убийством, что меня ввергла в шок. И надо сказать, что от этого шока я так и не отошёл, хотя уже лет пять прошло. Нет, нет, да и вспомню о ней об этой истории. А всё, мать его за ногу, эта самая женская логика со своими понятиями, которые явно отличаются от понятий мужских.
Итак, всё по порядку!

Часть первая. Покушения.

*   *  *
Первое покушение на мой рисунок состоялось как-то тёплым днём сентября, когда как раз в разгаре было «бабье лето». То ли это «бабье лето» на мою жену подействовало, то ли у неё начался очередной приступ женской логики, я не знаю, но покушение состоялось. Я, правда, тогда ещё не понял, что это было покушение, просто посчитал, что это очередной заскок, но, тем не менее, я сейчас понимаю, что это было самое настоящее покушение.

Просто мы сидели на кухне, жена завтракала геркулесовой кашей, которую я только что сварил и вдруг выдала:

-Чего-то мне последнее время обстановка в квартире не нравится! Что в комнате, что на кухне!

Я на это заявление смолчал, хотя подумал, что «началось» и мне сейчас предстоит заняться тем, что начать таскать шкафы и серванты из одного угла в другой.

-Надо что-то изменить в нашем интерьере, - продолжила жена, - как ты на это, мой родной, смотришь?

-И что же это тебе не нравится в нашем интерьере? – поинтересовался я.

-А не нравится мне комната наша большая и кухня, - отреагировала супруга.

-А что конкретней? – снова поинтересовался я.

-А конкретней то, что в нашей большой комнате у нас, как мне кажется, диван стоит не в том месте и надо его передвинуть к другой стенке!

Тут я слегка обрадовался, раз дело обстоит только с диваном, поскольку диван таскать хоть и тяжело, но всё же это не шкафы с сервантами. Вдвоём с сынишкой диван мы запросто перетащим.

Вообще я тут не стал возражать, так как знал, что это бесполезно. Согласно женской логике вещей моей жены, мы мужики, ничего в квартирах не смыслим, а посему на наши возражения можно и не обращать внимания. Раз уж она хозяйка, то всем надо, а это логично, всем нам мужикам слушать хозяйку.

-Ну, с диваном-то это просто, - заметил я, - а что вот тебе на кухне не нравится?
Дело всё здесь заключалось в том, что мебель на кухне перетаскивать не такая и простая задача. Вся наша мебель была прикреплена к стенам и отдирать их от этих стен задача ещё та. Это понимала даже моя жена.

Одни раз она как-то с моею, конечно, помощью попробовала это сделать, но кончилось это тем, что мы перепортили все навесные шкафы, все обои и все стены. С тех пор шкафы в кухне были оставлены в покое.

Так что я не особо понимал, чем кухня не нравится моей жене. А на мой вопрос относительно кухни, жена так ответила:

-Да я пока сама не знаю, но надо что-то изменить, перевесить или выкинуть. А может быть повесить другую картину, где нет розы, а есть чего-нибудь съедобное, согласно назначению кухни. Натюрморт какой-нибудь.

Честно ещё раз скажу, что я тогда не понял, куда клонит жена и что это первое покушение на моё «Молчаливое письмо», а посему просто хмыкнул и сказал:

-Ну, ты сначала всё обдумай, реши какой рисунок надо повесить, чтоб интерьер изменить, а потом мы с тобой всё обсудим.

Я по наивности своей считал, что в смысле картин я тоже чего-то понимаю, а посему имею здесь право голоса. Но я ошибался, как оказалось в последствии. Просто не учёл женскую логику в вопросах хозяйствования.

Так что первое покушение на моё «Молчаливое письмо» на этом и кончилось, причем, так что я этого не заметил. Очевидно, у моей жены ещё окончательно не сформировалось мнение, что сделать с картиной, которая ей же и предназначалась.

Ну, а что касается дивана, то с сыном мы его быстро передвинули к другой свободной от мебели стенке и в результате этого все были довольны. Жена тем, что мы передвинули диван, как ей хотелось, а мы тем, что только диваном в данном случае и обошлись. Могло быть и значительно хуже.

Вообще-то у нас в большой комнате только две свободные стены. Одна занята под мебельную стенку, вторая представляет собой окно, так что места для маневра у жены в смысле перетаскивания дивана от одной стены к другой, не так уж и много.

 Но всё же две стены свободных есть и вот мы периодически диван наш многострадальный и перетаскиваем от одной стены к другой и обратно.

Одним словом перетащили мы диван и все успокоились. Правда, как оказалось на время, поскольку приступы женской логики у моей жены, раз что-то ей запало в голову, начинались периодически.

Так что про изменения на кухне жена не забыла и вновь вернулась к нему месяца через два, совершив тем самым второе покушение на бутон розы с прекрасным названием «Молчаливое письмо»!

*   *   *

На сей раз, когда супруга моя вновь вернулась к рассуждениям о том, что надо менять кухню, эти самые рассуждения уже носили более определённый характер.

-Нет, точно, - заявила жена, - надо кухню менять, а то как-то скучно всё. А заодно надо поменять месторасположения сынишкиного письменного стала в его комнате.

Лично для меня на счёт стола было всё понятно, просто очередной приступ женской логике, согласно которой в квартире, как я уже говорил, не должно быть постоянства и надо периодически всё менять, причём, как я уже тоже говорил моими руками.

А вот на счёт кухни, тут для меня ясного было по-прежнему мало.

-Мы уже как-то пробовали в кухне, что-то менять, - сказал я, как и в случае первого покушения - и ты, моя дорогая, отлично помнишь, чем всё это кончилось.

-Но прошлый раз мы пытались переставить навесные шкафы, - ответила жена, - а я сейчас говорю немного о другом.

-О чём же? – спросил я.

-Да я вот всё про картины, да прочие висюльки, что у нас тут в кухне находятся.

-Ты что же предлагаешь все картины и украшения на кухне просто убрать, а на их место поставить другие?

-Ну, может быть не все, но некоторые уж это точно. Они просто оскомину набили. Натюрморт бы сюда какой с едой!

-Это уж, какой интересно? – спросил я, начиная понимать, что тут дело пахнет керосином, ибо взгляд моей жены был явно нацелен на мою картину. – Уж, не взамен ли моего шедевра?

-Да вот не знаю пока, - ответила жена. – А твоя картина, конечно, ничего, даже мне маленько нравится, но может быть и её надо заменить. Я пока не знаю.

-Чем тебе не понравилась моя картина? – удивился я. – Столько лет она здесь висела, всем, в том числе и тебе, очень нравилась, а тут вдруг здрасти, заменить!

-Ну, может быть и не её, - как-то туманно продолжила свою мысль моя жена, - а что-нибудь другое. Я уже тебе сказала, что не знаю.

-Пусть себе висит, - так сказал я, - всё-таки это наша молодость.

-Ну, пусть повисит, - согласилась жена.

Как сами видите при втором покушении речи о том, чтобы вообще выкинуть мой «шедевр», речи не было. Но, всё же зная жену, я как-то внутренне приготовился уже тогда к чему-то худшему, чем просто заменить. Однако разговор у нас кончился, только в конце его жена ещё сказала:

-Ладно, кухню пока оставим в покое, а вот стол письменный сына, это точно надо к другой стенке перетащить. Там сыну и света будет больше и электрическая розетка для лампы будет ближе и вообще!

Лично я понял так, что это «вообще» самое главное, а посему не стал спорить,  и пошёл в сынишкину комнату смотреть, как лучше всего переместить стол.

А стол можно было переместить, только переместив диван. Причём при этом диван и стол должны были просто поменяться местами. Иначе ничего нельзя было сделать.

-Слава богу, - подумал я, - что остальная мебель в комнате сына либо очень тяжёлая, либо закреплена, как книжная полка, между полом и потолком и с места её не сдвинуть. Хотя, впрочем, при желании можно было все переместить, но раз жена сказала, что только стол, то пусть так и будет. Мне забот меньше.

Хотя, если честно, то поменять местами стол и диван было тоже не очень-то просто. Нужно было либо стол, либо диван вытащить из комнаты, а иначе никак. И только после того, как что-то вытащишь, оставшуюся мебель в виде стола или дивана можно было переместить в другое место. А после опять затащить в комнату то, что вытащил.

Я решил, что проще будет если я вытащу стал, потом передвину диван, а потом обратно затащу стол сына. Диван для того, чтобы вытащить из комнаты, надо было разбирать, а иначе в дверь бы он не вошёл, ни по высоте, ни по ширине. Так что я пошёл по пути наименьшего сопротивления.

В помощь себе я позвал сынишку, который откровенно балдел и ничего не делал. Сын выслушал задание, помолчал несколько секунд, затем посмотрел на маму и покрутил пальцем около виска. На это мама наша отреагировала, сказав, что грубить родителям не надо. Тогда сынишка заявил, что он не грубил, а просто выразил своё отношение к перетаскиванию стола на новое место. Мама вновь сказала, что он грубил, на что сын опять заметил, что нет. Пришлось на них обоих прикрикнуть, чтобы они прекратили этот дурацкий и никому не нужный спор, тем более, что где-то в глубине души я считал, что сынишка кое в чём и прав.

Одним словом мы с сыном вытащили его письменный стол в коридор, затем передвинули диван и вновь затащили в комнату стол, поставив его на новое место.
Правда тут получилась некоторая неувязочка с интерьером, поскольку над диваном у сына висел ковёр и теперь этот ковёр получился прямо над столом.

-Гм, - поэтому поводу заметила моя половинка, - я как-то над этим не подумала. Наверное, тебе, мой хороший, придётся заняться проблемой перевешивания ковра.

-Хорошо, займусь, - ответил я, а душе надеясь, что этот вопрос разрешится как-то сам собой, поскольку перевешивание ковра – это новые дырки в стене. В принципе я мог их, конечно, насверлить, дело нехитрое, но куда девать старые дырки, на которых ковер висел сейчас, мне было непонятно. Опять это надо будет из этих дырок выдирать дюбеля, а потом их чем-то замазывать. В результате интерьер, как я понимал, сынишкиной комнаты будет испорчен окончательно.

Так что я оставил этот вопрос на потом, и посмотрел на жену.

-Всё? – спросил я. – Или ещё что-то?

-Всё, - ответила моя половинка и добавила, - здесь-то всё, а вот в кухне надо что-то менять.

Видно жене моей нетерпелось начать модернизировать кухню, но она не знала с чего начать.

-Всё-таки картина твоя, как-то не очень вписывается в пространство кухни!

-Здрасти, - подумал я, - приехали. Пятнадцать лет картина вписывалась, а тут тебе и перестала.

-Ладно, - заметила ещё жена, - я тут обо всём подумаю, а затем с тобой посоветуюсь.

Я знал, что весь совет сведётся, примерно, к следующему: я вот решила, а значит так и будет, поскольку ты, мой милый, хороший в интерьерах ничего не смыслишь, мужики они все такие.

Одним словом это было второе уже покушение на мою картину и, честно говоря, мне это не понравилось. В душе начались скрестись кошки сомнения и тревоги. Но я всё же надеялся, что к моему «шедевру» жена отнесётся благосклонно, так как, в конце концов, этот «шедевр» был написан для неё.

Но не тут-то было. Женская логика так и лезла у моей жены наружу. Ещё через три месяца относительно картины было мне уже сказано более определённо и с более печальными последствиями.

*   *   *

Итак, третье и последнее покушение на мой рисунок было совершено по прошествии трёх месяцев после второго. Тогда, когда наступил март и побежали ручьи. Вроде и время-то такое, чтобы всему радоваться, да вспоминать моё «Молчаливое письмо», как любовное послание, так ведь нет. Разыгралась по весне у жены её женская логика, согласно которой, как я уже, наверное, трижды говорил, в квартире всё нужно периодически изменять.

И вот, как-то приходит жена домой после работы, потянулась в своё удовольствие перед зеркалом и заявила:

-Весна и хочется, чего-то большого и чистого!

-И чего же это тебе такое нужно большое и чистое? – поинтересовался я, хотя и сам бы тоже от этого большого и чистого не отказался. Весна ведь.

-Да вот, хотя бы перемены в квартирном интерьере?

-Например?

-А, например, следующее: в большой комнате мы диван переместили, в маленькой комнате стол переставили и теперь пора за кухню браться, - так ответила мне жена.

-Ну, ведь в кухне же не так всё просто переместить, всё ведь к стенам прикручено и отодрать всё обратно уже проблематично, - заметил я, в который раз, стараясь скорректировать женскую логику.
 
-Тогда надо, значит, какую-нибудь новую картину на кухне повесить. Какой-нибудь едательный натюрморт. Лучше Рембрандта.

-И где ж ты этого Рембрандта возьмёшь? Уж ни на аукционе ли Сотби?

-Ну, Рембрандта – это я так сказала, а вообще можно и к местным художникам обратиться, благо Дом художника у нас тут под боком, четыреста метров пройти.
Я после этих слов поглядел в окошко, удостоверился, так на всякий случай, что Дом художника никуда не убежал и действительно находится на расстоянии четырёхсот метров от нас.

-А у тебя деньги на картины есть? – поинтересовался я. – За просто так сейчас никто ничего не даст.

-Но у тебя ведь есть знакомые художники, да и у меня тоже один знакомый художник есть. Так что попросить можно.

-Попросить, конечно, можно, но лучше это сделать тебе. Ты своему знакомому художнику мило улыбнись, как это ты умеешь, вдруг он растает и подарит тебе, даже может быть в масле, какой-нибудь едательный натюрморт.

Как вы сами, уважаемые читатели, видите, я в принципе был не против, чтобы у нас на кухне появился какой-нибудь едательный натюрморт. Но при этом я считал, что моё «Молчаливое письмо» должно тоже там остаться, так уж оно меня сильно вдохновляло. Я даже не предполагал, что появление натюрморта приведет к уничтожению моего замечательного рисунка. Но у жены были, согласно женской логике планы другие, а посему она мне так вдруг заявила:

-Мы твою картину выкинем, а натюрморт едательный повесим. Я уж так и быть своему знакомому художнику мило улыбнусь, как я это умею.

Я сначала даже не поверил своим ушам, а посему спросил:

-Как это ты выкинешь моё «Молчаливое письмо»?

-Да запросто, - последовал ответ, - в мусорное ведро!

-И тебе нежалко будет картины, которая была нарисована специально для тебя?

-Ох, мой милый! Это ведь было так давно, а всё течёт и всё изменяется. Это ты знаешь и без меня!

Это я, естественно, знал, но как-то не учитывал, а посему запротестовал:

-Не, так не пойдёт. Выкидывать рисунок я тебе не дам. Может быть, его и действительно надо поменять на что-то другое, но зачем же выкидывать. Уберу я его в какую-нибудь папочку и стенку мебельную положу. Выкидывать я его не дам!

Но женская логика  буквально кипела у моей жены в голове, а потому на мои слова последовала тирада, которую я уже слышал:

-Вот ещё всякий хлам создавать!

-Хлам не хлам, а всё же память, - так ответил я.

-Ну, ладно, - согласилась жена, всё же понимая, что я где-то прав, - в ведро выкидывать не будем. Уберёшь в папочку.

И хотя мне и в папочку было жалко убирать свою картину, но всё же я с женой тут согласился. Пусть будет едательный натюрморт, как раз подходящий для кухни.
Едательный натюрморт был принесён через неделю.
\
-Во, - сказала жена, - я тут мило улыбнулась знакомому художнику и вот, что он мне дал!
На едательном натюрморте был изображен дохлый заяц, яблоко и пучок то ли петрушки, то ли укропа. Я внимательно посмотрел на это произведение знакомого моей жене художника и, что-то оно меня не вдохновило.

-М-да, - заметил я, - и ты что, моя хорошая, предлагаешь этим дохлым зайцем заменить моё «Молчаливое письмо»?

-Да, - последовал ответ. – Ты вот лучше посмотри, сколько в этом зайце, которого ты называешь дохлым, экспрессии. Так и хочется отправить этого зайца в духовку, испечь его, а потом съесть, заедая яблоком и петрушкой.

-По-моему это укроп, - заметил я.

-Ну, может и укроп, - согласилась жена и добавила, - какая разница, главное что зелень!

-А вот лично мне этого дохлого зайца почему-то жалко, - снова заметил я. – Он, понимаете ли, где-то бегал, прыгал, а теперь вот такой дохлый, что дохлее не придумаешь. Всё же на мой взгляд, мой рисунок лучше, пусть и поблёк он от времени.

-Ничего-то ты не понимаешь, - отреагировала жена. – Это же натюрморт, то есть мёртвая природа. И для кухни самый раз.

Раз согласно женской логике на кухне должна быть «мёртвая природа», то мне ничего не оставалось сделать, как согласиться.

-Ладно, - сказал я, - оставляй свою «мёртвую природу», а по мне так дохлого зайца. Я тут по кухне похожу, и может быть, присмотрюсь к твоей картине. А куда денем моё «Молчаливое письмо».

-Да выкинем его к чёрту, только места занимает, - последовал ответ, который я уже слышал.

-Ну, зачем выкидывать, - как и в прошлый раз ответил я, - мы его в папочку уберём, пусть себе лежит. Всё же память.

-Да нужен он тебе, повисел пятнадцать лет и хватит. Так, по крайней мере, я думаю. И так у тебя бумажек всяких полно, так ещё чего-то копить будешь. А если что-то нарисуешь новый рисунок.

Тут, как сами понимаете, женская логика была безупречной. Действительно, зачем хранить всякие бумажки, даже пусть на них кусочек души твоей и так в доме всяких бумажек полно. Но я не согласился.

-Пусть лежит в папочке. Никому он там не мешает, - заметил я.
-Ладно, раз тебе жалко этот лист бумаги выкидывать, убирай его в папочку, - согласилась со мной жена, причём тоже который раз.

На этом, собственно говоря, разговор наш и картинах и закончился. Жена оставила на кухне свой едательный натюрморт, а я пока убирать в папочку своё «Молчаливое письмо» пока не стал.

-Пусть ещё повисит маленько, меня повдохновляет, - так подумал я.

Но надо сказать, что подумал я тут так совершенно зря. Надо было мне сразу убрать его в папочку. Но я не ожидал, что у жены случится очередной приступ женской логики, согласно которой время моего рисунка прошло, а значит, его надо просто выкинуть. Что, собственно говоря, и было сделано через некоторое время.


Часть вторая. Убийство.

*   *  *

А недельки через две выпала мне командировка в степи Оренбуржья, где должны были испытывать наше новое изделие. Ехать мне совершенно не хотелось, потому что в таких командировках днём одна нервотрёпка, а вечерами одно распитие спирта от нечего делать. Там даже телевизора нормального нет. Но начальник мне сказал:

 «Надо, Андрюха!» и мне ничего не оставалось делать, как согласится. И я поехал.
Но на душе у меня скреблись кошки, как будто я предчувствовал, что дома произойдут всякие события, которые мне, мягко выражаясь, не очень придутся по душе. А посему я так сказал своей половинке:

-Вы тут без меня на кухне ничего не делайте, я приеду и всё сделаем, в том числе и твоего, родная, дохлого зайца, куда-нибудь приделаем. Так что ждите меня.
Но ждать меня оказалось трудно. Во-первых, надо учитывать женскую логику, которая так и лезла у моей жены наружу, а, во-вторых, командировка затянулась, аж на три недели.

Однако, в конце концов, она всё же кончилась, а приехал домой и сразу понял, что ждать меня в смысле модернизации кухни было очень сложно. Модернизация произошла, хотя я этого не велел делать без себя.

Дохлый заяц уже был приделан к стене, причём висел он явно кривовато, что сразу бросалось в глаза.

-Кто это его к стене приделывал? – поинтересовался я.

-Да сынуля, - ответила жена.

-Так ведь криво, - заметил я, - получилось.

-Я тоже сказала ему, что криво, но он на меня нашумел, сказал, что я отстала от жизни и что сейчас в моде асимметрия, - снова ответила супруга и добавила, - палец ещё себе молотком отбил. Мастер-ломастер!

-Я не знаю, что сейчас в моде, но видимо этого дохлого зайца надо будет мне перевешивать. Пусть я тоже отстал от жизни, но мне эта асимметрия не по душе, так заметил я на слова жены, - заметил на это я.

На этом наш разговор сразу после того, как я появился дома, закончился, так как я устал с дороги, и мне хотелось спать. Однако при всём при том я заметил, что в кухне чего-то явно не хватает. Поскольку я хотел спать, то не очень понял конкретно, чего же не хватает, но просто мне бросилась какая-то пустота на нашем громкоговорителе. Однако разбираться я не стал, поскольку утро вечера, как известно, мудренее.

А утром, когда я встал, а мои ещё дрыхли, я понял чего же не хватает. А не хватало моего рисунка, моего «Молчаливого письма».

Я сначала было подумал, что он просто упал. Я обшарил всё пространство под столом, а громкоговоритель висит у нас как раз над столом, но ничего не нашёл. И от этого сердце у меня забилось в какой-то непонятной и нехорошей тревоге. В голове побежали разные мысли, одна кошмарнее другой. Но поскольку рисунка не где не было, то надо было ждать, когда проснётся моя жена и всё у неё выяснить. А именно, куда дела она мой рисунок. А что рисунок дела куда-то именно она я нисколько не сомневался.

Сердцем я предчувствовал нехорошее, но всё же разумом надеялся, что рисунок просто куда-нибудь убрали. А его явно, на мой взгляд, не хватало. По крайней мере, если бы он стоял под кривым дохлым зайцем, то хуже бы от этого наш кухонный интерьер не стал.

Так что мне пришлось ждать, когда проснётся жена. А жена как всегда в выходные, а это было воскресенье, дрыхла до упора и мне пришлось в тревоге провести на кухне три часа.

Наконец моя половинка встала, умылась, слупила мой завтрак, сходила кое-куда, и тут я понял, что можно задавать вопросы.

-Милая, - сказал я как можно мягче, - а ты не знаешь, куда делся мой рисунок, моё «Молчаливое письмо»?

-Знаю, - спокойно и даже как-то весело ответила жена.

-Ну, и куда же? – поинтересовался я.

-Я его порвала и выкинула в ведро!

-!?

Слов у меня не было на такой вот ответ. Чтобы как-то унять дрожь, что появилась в руках, я залпом выпил стакан горячего чая, причём настолько горячего, что в нормальной ситуации к чашке невозможно было, притронутся губами. Но тут я ничего не заметил.

-Так ведь мы договаривались, что ты его уберёшь в папку, - только и сумел сказать я.

-Да-а-а, - ответила жена, - чего его хранить. Бумага пожелтела, карандаш как-то выцвел, так что я решила его просто выкинуть.

Слов больше у меня никаких не нашлось. Лишь только в голове промелькнуло:

-Надо уйти из этого дома и погулять где-нибудь часа три, а то без скандала не обойтись!

Промолвив, что, дескать, ну, вы Надежда Анатольевна даёте, я стал собираться на улицу, где, надо было признать, было довольно холодно.

-Ты это куда? – как ни в чём не бывало спросила жена.

-От вас подальше, - зло сказал я, а как я ещё мог по-другому что-то сказать.
Жена у меня человек умный и сразу сообразила, что я расстроился насчёт рисунка, а посему начала меня уговаривать:

-Да не переживай ты так на счёт рисунка. Новый нарисуешь, поскольку это тебе просто!

-Новый я рисовать не собираюсь, - опять зло ответил я, - а тебе иногда головой думать надо.

Жена поняла, что я расстроился сильно, и принялась меня обласкивать, но мне в этот момент было, как-то всё равно обласкивают меня или нет. Я оделся потеплей и ушёл из дома.

А пошёл ходить по улицам нашего города, проклиная свою жизнь, проклиная женщин с их женской логикой и, постепенно понял, почему мужики так рано умирают. Просто-напросто женщины могут доконать кого угодно, как вот меня доконала жена. Ещё мне хотелось взять и купить бутылку водки и выпить её залпом. Но поскольку я уходил из дома в спешке, то и денег-то толком с собой не взял, а посему завидовал тем мужикам, которых народ зовёт «синявками» и которые сидели где попало и пили прямо из горла. Меня так и подмывало присесть к ним и составить им компанию. Но всё же этого делать я не стал, а посему, выкурив пачку сигарет и, замёрзнув, как цуцик, через три часа пришёл домой.

Дома была тишь и благодать. Жена, похоже, поняла, что сделала что-то не то, а посему вела себя тише воды, ниже травы. И лишь только висевший, да и то криво, на кухне дохлый заяц напоминал мне о моей картине.
 
С женой я не разговаривал неделю. Как будто меня и не было дома. Домашних дел я из принципа не делал, да и желание, как-то подсобить жене в домашнем хозяйстве абсолютно никакого не было.

-Пусть повертится, - зло думал я, - будет знать со своей логикой, что не все бумажки надо выбрасывать.

Ну, а жена было намекнула мне, что вот зайца бы дохлого перевесить, но я так на неё посмотрел, что больше она ко мне с этими вопросами не лезла. Нет, в конце концов, я эту сынишкину асимметрию убрал, но это случилось лишь по прошествии трёх месяцев, когда я маленько от всего отошёл.

По истечению недели, когда общения у нас с женой не было никакого и я старался вообще её дома не замечать, жена призналась в «смертных грехах».

-Извини, - так начала она, - вот уж никак не думала, что тебе так дорог этот рисунок.

-Мы же с тобой договорились, - ответил на это я, - что рисунок выкидывать не стоит, а стоит его просто положить в папочку!

-Ну, договаривались, - как-то неуверенно произнесла жена, видимо, что сказать на мои слова она и не знала.

-Ну, так что же ты? – спросил я

Жена на это только пожала плечами.
-Хозяйкой в нашем доме я тебя принял, - сказал я, - и нечего больше мне доказывать, что ты есть хозяйка. Ты хоть знай, что у меня тоже чувства и желания всякие бывают.

Жена опять на это пожала плечами и глубоко, горестно вздохнула, и я понял, что ей теперь самой жаль, что она выкинула просто так эту несчастную розочку.
Одним словом я начал постепенно приходить в себя и примерно через месяц снова у нас дома восстановились мир и порядок. Дохлого зайца я перевесил, чтобы криво он не висел, но розочку вновь рисовать не стал, поскольку настроения всё же не было.
С тех пор прошло уже лет пять. И нет, да и нет я потихонечку взгрустну, вспоминая свой рисунок, потихонечку прокляну жену, которая прямо скажем поступила нехорошо, да и заодно сына, который не смог защитить мой рисунок пока я был в степях Оренбуржья. Правда, надо признать, что приступы женской логике у моей жены после этого поуменьшились и я надеюсь, в конце концов, сойдут на нет, по крайней мере, хоть бы в нашей квартире. Пусть она развивает эту свою логику где-то там, незнамо где, а дома мы вполне можем и без неё обойтись, хватить нам и одного убийства пусть даже и неодушевлённого предмета.

Хорошо, что вот я человек в принципе отходчивый, а если бы и нет, то так можно и до развода дойти. Так что, милые женщины, думайте иногда, что вы делаете. Ведь мужику, в принципе, не много надо. Надо просто чтоб его мнения тоже уважали и иногда прислушивались к его словам, а делать по принципу «просто так вот я хочу» лучше не стоит, ибо не к чему хорошему это не приведёт. Раз уж нас природа пополам разделила, то и делать надо всё так, что половинки эти сближались, а не расходились. Так, по крайней мере, мне кажется, и думается мне, что тут я и прав даже в некоторых местах.

Заключение

Вот и написал я печально-грустную историю. Не знаю, как там она у меня получилась, может быть и не такой уж печально-грустной, но всё равно печальные нотки в ней прозвучали.

Не всё же у меня так весело было в жизни, что связано с любовью. Радость и слёзы, как говорится рядышком идут. И любовь тоже может преподнести что-то очень печальное и что-то очень грустное. Два характера, когда вместе сталкиваются, да ещё надолго, обязательно такое создать могут, что хоть, как ты любишь, не любишь, а грусть будет. Правда, конечно, тут уступать друг другу надо, потому что как я, так и жена люди мы, естественно, разные и неидеальные, а значит и понятия у нас разные и неидеальные. Но надо прощать, а иначе совсем в этой жизни закиснешь, и свет тебе милым не покажется. Вот и я простил свою жену, за то, что она убила мой такой любимый рисунок. Ну, что поделаешь с этой женской логикой. Тут привыкать только надо.

Правда, нет да нет, и вспомню я своё «Молчаливое письмо» и такая тоска в груди появляется, что хоть волком вой. Впрочем, ладно, что было, то было и этого уже не вернуть. Вперёд смотреть надо, да на лучшее надеется. Так что вот на этой оптимистичной нотки я и закончу свою печально-грустную историю. А вот получилось ли она у меня такой печально-грустной, как я того хотел, это судить вам, дорогие мои читатели.

Снежинск март 2007