Дядя Коля

Дядя Коля очень удивился, что я не стал есть картошку с жареным салом. Но из сала торчала щетина и я не смог. Он меня всё время спрашивал после этого: «Что вы там, в городе едите»? До города было около трёхсот километров.

Дядя Коля это механик второго отделения одного из целинных совхозов. В посевную кампанию 1974 года я с другими командированными с завода помогал селу.

На больших заводах было много рабочих, а в больших совхозах мало. В длинном бараке рядом с конторой было общежитие командированных, и они там жили круглый год. Одни приезжали, другие уезжали.

В совхозе был как бы постоянный персонал и сменный персонал, я даже не знаю, который был больше. Зимой командированные ремонтировали трактора и комбайны, потом посевная, потом опять ремонт, потом уборочная, опять ремонт, и так без конца.

Естественно, с завода отправлялись не самые покладистые и дисциплинированные, поэтому атмосферу в сельской глуши они создавали свою, к которой привыкли в городских пивбарах. Это был постоянный надрыв, директор носился на своём пирожковозе и орал, он называл себя прикованным к пулемёту пулемётчиком, который должен постоянно строчить по всем. Заградотряд в одном лице, можно сказать, что система клонировала жуковых.

Собственно совхоз это был театр одного актёра, он играл пулемётчика, а все остальные прятались. Места хватало, совхоз имел тридцать четыре тысячи гектаров. Как удавалось с таким кадровым составом собирать хоть какой-то урожай, я объяснить не могу, видимо, какая-то равнодействующая была, но столь маленькая, что для выполнения плана выгребали всё.

Добрались и до частных подворий, организовали «встречную торговлю». Селянин сдаёт молоко, а ему продают например, телевизор. Хочешь Брежнева увидеть, сдавай молоко, а не сдашь, так и не увидишь. Все сдавали. Оставляли только грудным детям немного. А про масло никто и не вспоминал.

И так велось хозяйство во всех совхозах. Я это рассказываю для тех, кто, вылетев из авиамодельного кружка дома пионеров, приземлился прямо на капиталистической территории. Это поколение облома, им сейчас под сорок и они вспоминают советскую страну с особой теплотой. Мёртвыми коммунистическими бациллами они не привиты и могут подхватить инфекцию. Как-то они, конечно, устроились, но пик их человеческого потенциала пришёлся на этот самый облом.   

Дядя Коля, питаясь в лучшие дни салом с картошкой, отвечал за технику на семнадцати тысячах гектаров, где производилось продовольствие. Он еле ходил, ноги были больные, и от трактора к трактору я его возил на своей летучке, а без него командированные толком  не знали, что и как регулируется. Свои больные ноги дядя Коля лечил, зарывая их в навозную кучу. Пик благословенного застоя,  всего через шесть лет страна уже должна была жить при коммунизме!

А что мы в городе едим, я ему объяснять не стал. Да, и везде было по-разному, были регионы, Москва, Ленинград, Крым со вполне сносным обеспечением,  где-то было хуже. Но сельское хозяйство везде держалось на командированных, и это не могло не кончиться крахом.

Коммунистическая матка перестала клонировать жуковых в своих совхозных сотах, но и американская матка, к огромному неудовольствию либералов с клонированием фордов не помогла.

Новую матку вырастить тоже не удаётся, как сказал один древний философ: «Что бы мы ни создавали, всё КПСС получается».

Я вот думаю, в каком состоянии пребывала паства, и что заставило Лютера прибить на двери храма свои девяносто пять тезисов? Или в каком состоянии была степь, когда Чингисхан ввёл свою Ясу?

Чтобы появилась новая матка, то есть новый набор стереотипов, старый набор должен полностью разложиться, превратиться в субстрат, в перегной, что, собственно, и происходит.

Мы не можем поверить,  что наш прекрасный мир превращается на наших глазах в труху. И наше хиреющее общество пытается лечить в нём свои больные ноги, а командированные чикагские мальчики учат нас регулировать фрикционы у нашего разваливающегося трактора.