О красоте смерти

...Восьмилетняя девочка с радостью открывает первый в своей жизни дневник.

Пухлые еще пальчики берут перо, макают его в чернила, пачкая подушечки синим. И малышка, стараясь, чтобы не дрожали руки, записывает неуверенным почерком ребенка мысль, которая бьется в кудрявой головке уже давно:


...Не умру!..


Точка в восклицательном знаке расплывается кляксой, но девочке все равно - главное, она написала!


* * *


Четырнадцатилетняя девушка грызет кончик пера, то и дело досадливо сдувая с лица русые волосы. Мысль не дается, выскальзывает из пальцев, и девушка хмурит бровки, пытаясь облечь в слова то, что уже несколько часов крутится в голове.
О, поймала! И вот русая осторожно опускает перо в чернильницу, сгоняет излишек с очина о ее краешек, и по бумаге бегут слова, выписанные округлым еще девичьим почерком:


...Удел воина - идти легким пляшущим шагом навстречу смерти. Но, приблизившись, воин по-волчьи скалится ей в лицо и не дает уцепиться репьем за свой изодранный плащ...


Хорошая фраза. Может, чересчур напыщенно и при этом наивно - но кто в четырнадцать обращает внимание на такие мелочи?


* * *


Ей уже двадцать один - но она все еще пишет. И почерк уже огрубел, стал косым, колючим, и не за столом она пишет, а сидя на земле и положив тетрадь на колено. Острая, напоминающая засохшую ежевику скоропись вьется плетью, никак не желая вставать на ровные строчки и уходя то выше, то ниже.


...Какой же наивной я была.
Нет никаких оскалов, нет никакой танцующей походки. Только мука в глазах. Пусть ее больше у тех, кто несет друзей на щите; но ведь у тех, кто возвращается, чтобы быть похороненным, тоже. Глаза мертвецов не пусты - что бы ни говорили...


Русая захлопнула блокнот и убрала карандаш в карман. Привычным движением девушка смахнула со лба, уже украшенного розовым шрамом, волосы. Таким же машинальным движением проверила, легко ли выходит из ножен меч.


* * *


Ей по-прежнему двадцать один, и старше она теперь уж точно не станет.

Серые глаза действительно не пусты. Перекошено болью, не поэтически умиротворенно мертвое лицо, когда-то русую косу втоптали в землю.
- Жаль девку, красавица была, - то ли равнодушно, а может, и правда с сожалением произнес кто-то, закрывая ей глаза.
- Не оживишь, - цинично ответил кто-то другой. - Положи ее на щит, отнесем в крепость, пусть похоронят достойно.
Чьи-то руки подхватили тело и немного погодя опустили, прикрыв лицо мертвой капюшоном.

- А что там валяется? Не тетрадь ли?
- Тетрадь, - согласились. - Говорят, девка писала изредка по строчке, по две, или же стихи плела.

Кто-то наклонился, поднял с земли дневник и смахнул грязь с обложки краем плаща.
Грубые пальцы принялись переворачивать страницы. Короткие фразы, изредка четверостишия, написанные почти нечитаемым узким почерком.

Последняя запись - неровные скачущие буквы.


...Вся красота смерти - ложь. Тот, кто был в бою, знает это.
Что же, если мы не выстоим, - а мы не выстоим - то остается лишь надеяться, что некрасивая смерть будет хотя бы достойной. Мы все полегли - я уже знаю это, и руки дрожат против моей воли.
Пойду на смерть пляшущим шагом, ощерюсь ей в лицо.
О!.. уже пора. Вперед...


- Э, да девка еще и философ! - воскликнул кто-то.
- Философ, не философ, - буркнули, - а в битву зря полезла. Должно быть надеялась, дурёха, умереть красиво.

Скривились в горько-презрительной улыбке чьи-то губы.