Глава 8

В карете, которая обогнала д’Артаньяна, действительно была герцогиня де Шеврез, но гасконец ошибался, думая, что он был причиной ее решения покинуть Бражелон.
После отъезда д’Артаньяна Атос был выбит из колеи, слишком много всего сразу свалилось ему на голову. Однако он быстро разобрался со своими переживаниями. Рауль – вот что было главным.
Написав письмо и отправив нарочного в Блуа, граф уже спокойно обдумал все, что случилось за это утро.
То, что д’Артаньян узнал тайну рождения Рауля, было неожиданным, но, в конце концов, изменить это уже нельзя. Теперь Атос даже был рад, что Шарль все знает. Это поможет избежать в будущем разных щекотливых объяснений и неловких ситуаций. Последняя фраза в письме о том, что остальные для него по-прежнему друзья, должна была объяснить д’Артаньяну, что отношения между Атосом и Арамисом нисколько не пострадали оттого, что на свете живет виконт де Бражелон. Если бы Атос слышал, как д’Артаньян бормотал себе под нос: «Уверен, во всем виновата герцогиня», он бы понял, что его объяснения были излишни.
А вот то, что капитан рассказал про Мазарини и Гастона, было для графа просто манной небесной.
Герцогиня гостила в Бражелоне уже две недели и пока не заговаривала об отъезде.
Если Мазарини покидает Париж, с ним уезжает королева. Если Анны не будет, то герцогиня пока не сможет обратиться к ней с просьбой. Если дело виконта придется отложить, значит им пока нечего обсуждать. Раз им нечего обсуждать, ей нечего делать в Бражелоне. Следовательно…
Все остальное Атос додумывал уже на ходу, поспешно направляясь к покоям, которые отвел своей гостье.
Там его ждала неожиданность. Горничная герцогини торопливо собирала одежду, а сама Мари, увидев его в дверях, кинулась навстречу:
- Ах, граф, как Вы кстати!
- Мадам, что это значит? Вы покидаете Бражелон?
- Да. Вы обворожительный хозяин, однако некие обстоятельства… Но Вы что-то спешили мне сообщить? Известия из Блуа? Этот офицер…
- Да, важные новости. В ближайшее время Ее величество вместе с кардиналом покинут Париж. Это абсолютно точно, хотя пока об этом мало кто знает.
- И Вы сообщаете мне первой? Как это мило.
- Это несколько меняет наши планы, не так ли?
- Вы про Анну? Да, жаль, что хлопоты придется отложить. Хотя с другой стороны, я сумею лучше подготовить нашу встречу, потому что люди, через которых я собиралась действовать, сейчас, возможно, в опале. Я бы только навредила нашему милому виконту, прибегнув к их помощи. Мне надо найти новых союзников.
- Значит, Вы согласны, что Ваше присутствие в Париже сейчас нужнее, чем в Бражелоне?
- Конечно! Милый граф, я бесконечно благодарна Вам за гостеприимство и теперь буду рада ответить Вам подобной любезностью в Париже.
- Вы напишете мне, как будут идти дела?
- Я буду ждать Вас. А пока позвольте еще одну просьбу.
Атос поклонился.
- Я хотела бы отправиться немедленно, пока еще не слишком жарко. Я возьму самое необходимое, а остальные вещи перешлите в Блуа, в известный Вам дом.
- Значит, Вы прощаетесь со мной?
Вместо ответа герцогиня улыбнулась и жестом показала, что граф мешает ей переодеться в дорожное платье, которое горничная уже держала наготове.
Атос снова поклонился и вышел.
Поведение герцогини его озадачило. Такая покладистость шла совершенно вразрез с тем, что мадам демонстрировала все две недели, пока была в Бражелоне.
Он ждал подвоха, но герцогиня быстро собралась и еще быстрее покинула замок, напомнив, что будет ждать графа в Париже.
- Ничего не понимаю, - растерянно бормотал Атос, глядя на тучи пыли, которые сопровождали удаляющуюся карету с гербами де Люинь. – Сумасшедший день!
Атос никак не мог поверить, что герцогиня покинула Бражелон без скандала. Все шло именно к этому, хотя начиналось очень даже приятно.
Еще до ареста Конде герцогиня стала регулярно писать в Бражелон, и у графа сложилось впечатление, что она усердно занимается делом виконта. Она непрерывно звала его в Париж, но Атос не видел в этом необходимости: Рауль уже уехал, а ходить с герцогиней по светским гостиным ему не хотелось.
Когда Конде и Конти отправились в Венсенн, мадам де Шеврез на время оставила графа в покое. У нее появились другие заботы – расстроенный брак дочери с Конти и необходимость доказывать, что в этот раз она не настолько предана принцам, чтоб навлечь на себя гнев набравшего силу Мазарини.
В переписке прошло полгода, а дело виконта де Бражелон нисколько не продвинулось.
К началу лета в Париже стало спокойнее. Революции не случилось; принцы сидели в Венсенне и никто не рвался их освобождать; Парламент, пусть внешне, но выказывал покорность королю, и герцогиня де Шеврез снова «вспомнила» о своих обещаниях.
Она уверила графа, что вот-вот сможет встретиться с королевой, но прежде ей совершенно необходимо окончательно прояснить, как официально обстоят дела в отношениях виконта и графа. Атос был согласен, что столь щекотливые и, где-то даже тайные вещи, не стоит обсуждать в переписке. Ему ничего не оставалось, как уже открыто пригласить герцогиню в Бражелон.
Атос не стал готовить себя ни к лучшему, ни к худшему, справедливо полагая, что все равно не сумеет предугадать, что принесет ему новая встреча с герцогиней де Шеврез.
Мадам давно забыла свой страх, которого натерпелась в свой первый неудачный визит, когда опрометчиво выдала себя за Мари Мишон, и сейчас ехала совершенно спокойно.
На этот раз она не собиралась скрываться и челядь Бражелона с первого мгновения поняла – к ним пожаловала очень знатная и богатая дама.
Карета с гербами, неимоверное количество поклажи, ослепительно роскошный наряд, а главное – манеры и поведение гостьи заставили оробеть даже Гримо.
Граф только одобрительно улыбнулся - если герцогиня де Шеврез когда-то выглядела достойной своего имени, то это сейчас.
Привратник не узнал ее, а если бы кто-то сказал, что в лице герцогини и когда-то искавшей места почтенной вдовы Мари Мишон есть несомненное сходство, он бы просто лопнул от смеха. В его глазах титул и роскошь делали герцогиню ослепительно прекрасной и непохожей ни на одну женщину, каких ему доводилось видеть за свою жизнь. Он кланялся ей до земли, как и остальные слуги, а она никого не удостоила взглядом. Подобное высокомерие только возвысило ее в глазах слуг – небожительница не должна вести себя иначе.
Она еще больше укрепила эту репутацию, когда на вопрос графа, все ли ее устраивает в отведенных покоях, спокойно перечислила то, что необходимо поменять. Также спокойно, с видом человека, который привык, чтоб все делалось по его желанию, она сказала, когда привыкла вставать, обедать и гулять. Она не просила, чтоб ее желания были учтены – она просто сообщала, согласно какому распорядку теперь будет жить замок.
Атоса это только позабавило, но слуги были поражены. Большинство из них никогда не бывали дальше Блуа, а некоторые дальше Бражелона, и спокойная уверенность герцогини еще долго была предметом восторженных ахов и охов.
«Не герцогиня, а прямо королева!» - как выразился кто-то из слуг.
Мадам и приняли по-королевски. Граф не без удовольствия отметил, что герцогиня была удивлена роскошью, какую увидела за столом, хотя она и старалась сохранить невозмутимый вид. Великолепное столовое серебро, больше похожее на произведение ювелирного искусства, не оставило ее равнодушной.
Граф не был тщеславен, но, в конце концов, он уже был своим человеком в Лувре, когда мадам де Шеврез еще носила скромное платьице монастырской воспитанницы.
Чтоб герцогиня не чувствовала неудобства, обед подали поздно, в соответствии с принятым в Париже обычаем, так что после трапезы можно было смело отправляться спать. Герцогиня так и поступила, сославшись на усталость с дороги.
На следующий день Атос встал, как привык – почти с рассветом. Слугам было приказано вести себя очень тихо, пока не проснется гостья, но сам хозяин не видел причин валяться в постели до полудня  только потому, что мадам де Шеврез долго спит по утрам. Он позавтракал и занялся текущими делами, а скоро ему доложили, что приехал господин де Туре. Это был тот самый сосед, который первым поздравил Рауля с виконтством.
Не считая Лавальера, де Туре был самым давним знакомым Атоса в этих краях. Они столкнулись случайно, в трактире, куда дождливым днем лета 1632 года занесло графа де Ла Фер, искавшего приключений то ли на свою голову, то ли на голову возможных противников. В трактире несколько забияк задирали всех подряд. Когда они опрокинули кувшин с вином Атосу на камзол, он достал шпагу. Рядом с ним встал де Туре, чью даму забияки успели оскорбить чуть раньше. Вдвоем они без труда разобрались с драчливой компанией и, отсалютовав друг другу, вернулись к своим занятиям – Атос к вину, а де Туре к даме.
Когда Атос собрался ехать домой, оказалось, что де Туре с ним по пути. Так выяснилось, что они соседи. Де Туре тоже был в этих краях новоприбывшим, и еще никого не знал. Поскольку Атос выглядел неблестяще и не назвал свой титул, де Туре – скромный небогатый дворянин – счел его ровней. За время драки они оценили мастерство фехтования друг друга и с тех пор время от времени встречались, чтоб доставить себе удовольствие сразиться с достойным противником.
Де Туре напоминал Атосу Ланьяка. Он был немногословен, сдержан и обычно очень спокоен. Как и Атос, он мог фехтовать обеими руками, но в отличие от Атоса, де Туре был левшой, что создавало определенные трудности.
Де Туре готов был с радостью принимать графа и тогда, и после, когда уже узнал его истинное положение. Сам он приезжать в Бражелон без приглашения стеснялся, хотя фехтование с Атосом было удовольствием, от которого он не собирался отказываться.
Фехтование вообще было его главным интересом в жизни. Небольшое поместье не требовало от де Туре много внимания, и он с увлечением посвящал свое время изобретению новых приемов и поиску тех, на ком можно было бы эти приемы испытать. С появлением Рауля он стал чаще приезжать в Бражелон и с разрешения Атоса иногда давал мальчику уроки, перемежая их поединками с самим графом. В конце концов, сам собой сложился обычай, что если хозяева были дома,  де Туре неукоснительно являлся в Бражелон два раза в неделю, чтоб помахать шпагой. Эта привычка сохранилась и тогда, когда Рауль уехал в армию.  Атос тоже не собирался отказываться от одного из своих любимых занятий, и с удовольствием посвящал этому утренние часы.
Они фехтовали, как привыкли, на время забыв обо всем. Несмотря на ранний час уже было жарко и по обоюдному согласию они сбросили рубашки – мужчинам нечего было стесняться друг друга.
Де Туре был в ударе и время от времени подшучивал над Атосом:
- Вы, дорогой граф, в путешествиях разучились держать шпагу!
Атос только смеялся, парируя удары, когда де Туре ловко перебрасывал шпагу из одной руки в другую, чтоб ударить с неожиданной стороны. Во время одного из таких выпадов, де Туре вместо того, чтобы ударить, вдруг поднял оружие вверх, потом дал отмашку и низко поклонился:
- Мадам!
Он выпрямился и шутливо прикрылся шпагой:
- Прошу прощения, мы не знали, какая нам будет оказана честь!
Атос обернулся и невольно задержал дыхание – на пороге залы стояла герцогиня де Шеврез.
Она величественным жестом остановила де Туре, который сделал движение, чтоб взять рубашку и, спокойно оглядев мужчин с головы до ног, сказала:
- Доброе утро, господа. Вам нечего стесняться – нет ничего прекраснее воина с оружием в руках. Прошу вас, продолжайте.
Фехтовальщикам ничего не оставалось, как поклониться в ответ на комплимент. Герцогиня слегка склонила голову, улыбнулась и вышла такой легкой и соблазнительной поступью, что мужчины невольно проводили ее взглядом.
- Простите, граф, я не знал, что у Вас в гостях дама, - очнулся де Туре. – Какой взгляд! Сколько достоинства! Можно влюбиться без памяти.
- Я не успел представить вас, так глупо получилось.
- Не стоит, я бы не решился, честное слово. Вы хотите продолжить?
Атос пожал плечами и стал в позицию. Но появление герцогини обоих сбило с толку. Де Туре то и дело ошибался. Его взгляд блуждал и никак не мог сосредоточиться на сопернике.
Атос хмурился и после очередного промаха де Туре опустил шпагу:
- Что с Вами? Я Вам чуть глаз не выколол.
- Пожалуй, на сегодня хватит. Правду сказать, я совершенно растерян.
Он поднял руки и улыбнулся:
- В своей жизни я говорил «сдаюсь» только дамам. Ей бы я сдался еще до объявления войны. Простите, если я нескромен.
- Это я был неучтив, я должен был Вас представить. Это герцогиня де Шеврез.
- О, - де Туре с восхищенным видом развел руками, - теперь я тем более не осмелюсь. Простите, граф, но я пойду. Передайте Ее светлости, если, конечно, это будет уместно, что в моем лице она обрела вечного своего почитателя.
Де Туре отвесил изысканный поклон, который, как понял Атос, был адресован герцогине, и повторил:
- Я не осмелюсь.
Всю вторую половину дня граф развлекал гостью, водил ее гулять по поместью, показывал оранжерею и окрестные красоты.
Он передал ей слова де Туре и герцогиня рассмеялась:
- Надеюсь, я не слишком напугала вас утром?
- Должен признаться, Ваше появление было очень неожиданным. Господин де Туре был впечатлен.
- Только он?
Атос усмехнулся:
- Мы не смогли дальше фехтовать.
Герцогиня снова рассмеялась и спряталась за веер:
- Вы очень любезны.
Атос должен был признать, что мастерством флирта герцогиня владела отменно. Она словно скользила по поверхности воды, легко, изящно, не углубляясь в откровенность, но сохраняя волнующую атмосферу едва ощутимого искушения.
Вечером, когда она уже удалилась к себе, Гримо сказал графу, что горничная от имени герцогини потребовала сменить цветы в спальне и подать новых свечей.
- И ты только сейчас это говоришь? – недовольно нахмурил брови граф. – Неужели нельзя было сделать это заранее? У меня в доме что, свечи закончились?
Гримо тщетно пытался объяснить, что горничная явилась со своими претензиями пять минут назад, нахально утверждая, что добивалась выполнения требования полдня.
Граф раздраженно махнул рукой:
- Сегодня я сам улажу, но впредь, чтоб подобного не повторялось. Хоть засыпьте ее цветами и что она там еще хочет!
Он пошел в покои герцогини, но напрасно стал искать там горничную. Девушка исчезла. Графу пришлось самому постучать в дверь спальни. Никто не ответил, но дверь слегка подалась – она была не заперта.
Атос вошел и все понял.
Герцогиня сидела вполоборота у зеркального столика. Вокруг были поставлены свечи какого-то необычного воска. Она была в центре искрящегося круга, окутанная розовым свечением. Тело, сквозь почти прозрачное одеяние, тоже нежно розовело, словно «вылепленное» из ткани и света.
На скрип двери она слегка повернула голову и спросила:
- Пришли?
В ее голосе была прежняя спокойная уверенность.
Атос услышал, как за его спиной закрылась дверь, и кто-то снаружи повернул ручку.
Герцогиня встала:
- Вы идете?
Уже у самой кровати она «потеряла» свой пеньюар. Не сбросила, не сняла. Он будто сам, медленно и нехотя, обнажил тело и Атос машинально сделал шаг вперед.
- Вы идете? – слегка вызывающе повторила она, и Атос взялся за крючки своего камзола.
Он видел, что герцогиня сдерживала свое возбуждение, дразнила его:  «Ты сможешь заставить меня потерять голову?»
Она бросала ему вызов, и Атос принял его.
Когда он вернулся к себе, в замке все давно спали. Гримо сидел в кресле, уронив голову на подлокотник, и тихо посапывал.
Атос не стал будить его - стараниями герцогини, ему почти нечего было с себя снимать.
Он вытянулся на постели и улыбнулся: «Наверное,  я зря так долго сопротивлялся. Мы будем вместе заботиться о Рауле… И одно другому не мешает!».