Отпуск в деревне

Отпуск в деревне.

Приехал погостить в деревню к баб Оле аж из самой Москвы ее внучатый племянник Андрей, сравнительно молодой, но уже довольно известный писатель. Лето в этом году выдалось не в меру жарким. Москва задыхается в торфяном дыму. Гарь пропитала все одежды и легкие. Оконные стекла покрыл серо-коричневый налет. Пришлось детей с женой немедля отправить подальше от закопченного города - на море. Сам же в срочном порядке завершил свои издательские дела, сел в поезд и покатил на свою малую родину. Мечталось надышаться полной грудью, отдохнуть от трудов праведных, да нервишки в порядок привести, поскольку околописательские проблемы съедают их сверх меры.

***
Во время первой вечерней прогулки после короткого послеобеденного сна встретил он двух закадычных друзей, Ивана и Петра, суетившихся возле старого колодца. Иван сухопарый старикан-детина семидесяти лет отроду с косой саженью в плечах и с вечно взлохмаченной копной значительно поседевших вьющихся волос. Петр, погодок Ивана, кряжистый мужичок, невысок ростом, волос редкий.


Поздоровался. Те ответили по-деревенски с поклоном и продолжили свои занятия.
- Не узнаете, что ли, Иван Васильевич, это же я, Андрей. Натальи Беспаловой сын.
Иван с интересом обернулся, отложил в сторону лопатку, хлопнул Петра по плечу и радостно воскликнул:
- Ох, едрена корень, узнал! Щас узнал! То-то, думаю, что это за интеллигент такой в очках у нас появился, – баритон Ивана ласкал слух. – Ишь, представительный какой. Не сразу опознаешь. Погостить али как?


- Погостить. У баб Оли живу. Захотелось родные места навестить, родительской могилке поклониться, отдохнуть от суеты. Я ж ведь точно, лет двадцать как здесь не был. По-настоящему. Наскоками, на день-два, ведь не в счет?
- Не в счет, не в счет. Наскоками не в счет. Это ты молодцом придумал. Давненько, давненько. Годов ведь двадцать как укатил, забыл, видать, родные места. А родина - она ведь одна.
- Вы правы, дядь Вань. Как только приехал, сразу прочувствовал. Аж сердце защемило.
- Вот и вертай взад, ведь на чужбине поди не сладко…
- Так я не на чужбине, - растерялся было Андрей. - В Москве я живу…
- А хоть бы и в Москве, все одно, чужбина…


- Ты это, - Петр басовито прокашлялся, но пропел тенором, – Чего делать собираешься? Ведь так просто сиднем сидеть, али баклуши бить  – дело скучное, не знатное. Другое дело рыбку половить, по ягоды сходить. Ну, чтобы сполна отдохнуть.
- Именно так я и представлял свой отдых, да вот напасть, с удочкой обращаться вовсе не умею, подзабыл, а если по ягоды-грибы, не дай Бог, так одних волчьих наберу или красивых поганок. Забросил я эти занятия к моему великому сожалению.
- С корнями вырвался, да-а-а…. Но ничего, мы тебя опять посодим и водичкой польем, хе-хе …. Это у тебя фантазия, что не умеешь. Если когда-то умел, значит, навык остался. Надоть его малек подрихтовать, смазать – да и в дело пустить.
- Мне баб Оля рассказала, что вы мастаки в этом деле. Вот сам до вас дойти хотел, пообщаться, те времена повспоминать. Я же помню, как вы с моим отцом дружили. – Андрей с надеждой посмотрел на Ивана, затем на Петра. -  Может чего, и надумали бы. Глядишь, и я бы воскресил навыки…


- Это мы завсегда рады. Ты заходи к нам. Мы с Петрухой много чего тебе насоветуем. А, Петя?
- Это уж как водится.
- Так я зайду?
- Заходи! Не забыл, где моя хата?
- Нет, конечно. Когда вам удобнее всего?
- Да прямо сейчас и пошли, чего там…
- Не, так дело не пойдет. Знай я, что встречу вас, так прихватил бы что-нибудь. Мы же не просто так будем сидеть, да разговаривать. Я домой на пару минут забегу…
- Мудрый ты человек, Андрюха, - Петр не скрывал радости от намечающейся вечеринки. – Беги, а мы с Ваней пойдем банкет готовить.


- Так я в дом за гостинцами и к вам? Пойдет?
- Давай! Тока имей в виду, чем у гостинца литраж выше, тем интереснее беседа.
- Ну, это я уже усвоил, - улыбнулся Андрей. - Я мигом.
- Погодь! – уже в спину ему крикнул Петр. – Посмеялся я насчет литража. Так приходи.
- Так нельзя, не по-нашенски это, - ответил Андрей и скорым шагом удалился.


Старики недолго смотрели ему вослед.
- Ты Петя вот что, принеси сальца того самого да капустки квашеной, а я пока картошку на огонь поставлю да в подполе пороюсь-поскребу.
- Вань, давай на веранде гостя попотчуем. Хорошо у тебя там. На деревню полюбуется. Опять же, нашенский, сын своих родителей.
- На веранде, так на веранде. Ну, пошли с Богом.

А веранда у Ивана знатная, на высоком фундаменте. Вся округа будто на ладони. Ныне покойный отец строил. Основательно, со знанием дела. Организовал подпол для хранения запасов съестного. Матушка Ивана, ох и хозяйка, каких искать, не сыскать. Нынче, как и всегда в летние месяцы, она у детишек гостит, и вся тяжесть домашних забот легла на Ивана. Но он не кручинится. И к тому же пик хозяйских работ приходится на осень да на весну. Сейчас за ним лишь за скотом приглядеть, подоить-покормить, грядки прополоть, полить и еще кое-что по мелочи. Для привыкшего к работе хозяина – это, как ни покажется горожанину странным, мелочь. День-то длинный, с пяти утра отсчет идет.


Заведенная испокон веков привычка, да такая могучая, что даже перестройка не смогла ее упразднить.
Молочные продукты Ивана шли «на ура» у дачников и отдыхающих. Прикупали и овощи с грядки, и яблочек, и ягод. После хорошего лова вялил рыбку. Нынче уже два мешка набралось, той, что помельче. Крупную рыбу коптил по своему методу. Так что, было с чем к детишкам ехать.
Иван тщательно помыл картошку, залил водой (варил «в мундире»), поставил на огонь, спустился подпол за огурчиками-помидорчиками, простоквашей, прихватил с собой колесо самодельной колбаски, а как поднялся, увидел хлопочущего над столом Петра.


Примерно через полчаса пришел Андрей. При нем была дорожная сумка. Положил ее на скамейку, да стал выкладывать на стол содержимое. Улыбка не сходила с лица. Здесь были две поллитровки, колбасная нарезка, рыбные консервы…
Петр внимательно наблюдал за Андреем и в какой-то момент не выдержал:
- Ты Андрюха травить нас пришел?
Андрея аж передернуло:
- Чего это вы так решили? Все свежее…
- Ага. Свежее всех поллитровка, хе-хе, - обернулся в сторону Ивана. – Глянь, Ванюша, чем городские питаются.


- Ты прикинь, дурашка, откуда у них в городе подсобка? Это у тебя свежачок с огорода да сада, а там такого нет. Потому и думают власти как консервы. На манер супостата и себя, и собственное население гнобят. – Глянул на растерявшегося Андрея и топнул ногой, - ладно, чё накинулся, Петь? Он же от души. Чё было, то и принес. А мы его по-нашенски угостим. – незаметно для себя глянул на гостя. – И его снедь испробуем. Приобщимся, ха-ха-ха.
- И то верно, извиняй Андрюха. Конечно, этой пищи не грех испробовать. О, глянь, - Петр поднял консервы, поднес ближе к свету. – Языки копченые, ух ты, мидии, мама моя родная. А это что? Икра красная. Да! Ну, ладно. Пусть пока полежит. Кхе-кхе, сейчас картошка поспеет и будем пировать…


- Мужики, - забеспокоился Иван. – Чего ее ждать-то. Когда еще поспеет, а как поспеет, так и выложу. А пока есть предложение пригубить. Уж больно этикетка знатная, терпежу нет. Одернуть-то некому, хе-хе… Марфа у детишек гостит. Полное раздолье.
- А что терпеть, действительно, - Андрей откупорил бутылку и разлил по стаканам. – Давайте выпьем за края наши богатые такими людьми как вы, за волшебный животворящий воздух, за добрую нашу встречу…
- Чёта много для одного тоста, - заметил Петр. – Того и гляди, слов не хватит на остальное…
- Хватит, Петь. У городских завсегда в запасе слов немерено.
- И то, правда...


Андрей рассмеялся:
- Конечно, хватит, но важно, чтобы от души. Уж вы-то фальшь всегда узреете, так ведь?
- Единообразно…
- Тогда за вас, мои дорогие земляки. И будьте здоровы нам на радость.
- И вам не хворать…


Выпили по первой. Андрей закусил хрустящим огурчиком. Осмотрелся, глаза разбегаются. Запустил руку в чан с квашеной капустой и, откинув голову, затолкал ее в рот.   
- Хорошо-то как, Господи, - промычал Андрей с набитым ртом. - А чего вы не закусываете?
- Рано еще. – Иван задумчиво смотрел в потолок. - Надо распробовать эту жидкость. Вроде сладкая.
- Чего здесь пробовать? – цыкнул Петр. – Жидкость, что надо. Хорошая. Ты сам-то закусывай. В городе тебе такую красоту не предложат.
Иван отломил от краюхи хлеба изрядный ломоть, внушительный кусок колбасы от круга:
- Накось, с лучком ее зеленым, да травкой. За милое дело пойдет. Жаль, что у нас с Петрухой с зубьями прямо беда. Как частокол после бомбежки.
Андрею нравился говор друзей, и уже он начал горько жалеть о том, что не прихватил с собой перо с блокнотом. 
- Ну да ладно, поспею еще - подумал он.


Иван как-то беспричинно забеспокоился, все бегал картошку проверять, не поспела ли. Его беспокойство заметил Андрей:
- Дядь Вань, поспеет, присаживайтесь, – повел рукой над столом. - Ведь все есть. Стол, как говорится, ломится…
- Да я не о том. Петь, может еще по одной для закрепления успеха.
- Лично у меня никаких возражений. Уж больно напиток по вкусу пришелся.
Андрей от души рассмеялся. И тут взгляд его упал на принесенные им консервы. Радость чуток поугасла, кашлянул пару раз и разлил по второй:
- Уж как мне повезло, что встретил вас. Я только что пожалел, что не взял блокнот свой…


- Чего не взял? – спросил Петр.
- Тетрадку. Записывать за вами. А потом, думаю, зачем? Отвлекаться начну, и все не так пойдет. За вас, мои дорогие!
- Наше вам, - поддержал тост Петр и, не чокаясь, выпил.
Отдышались. Иван с вопросами к Андрею:
- Ты, мил человек, расскажи нам, как вы там, в городе, выживаете? Чем на жизнь зарабатываете? Не задумали ли часом, прости Господи, опять перестройку учинить. От вашей еды мысли в головушке дурные могут плодиться, прямо как детишки у цыган.


 - Выживаем потихоньку. Привыкли к еде своей, только ведь у нас не только консервы имеются. Питаемся с рынка. На жизнь люди зарабатывают, кто как может. Я своим творчеством. Пишу рассказы, романы, бывает, что и репортажи для радио, телевидения.
- Вона как?! Трудно, поди?
- Кому что, кому как. Все другое я делаю хуже. А, в общем, мне нравится.
- И много за писанину дают?
- На жизнь хватает. Не жалуюсь.


- О чем хоть пишешь?
- О людях, в основном. Расскажу, у нас весь вечер впереди.
- Так-то оно так, так ведь не зная подноготную, в глубину не окунешься. Начнешь отсебятину нести, выдумывать, и истину потеряешь.
- Это вы верно сказали, что отсебятину нести начну, это факт. Но стараюсь не грешить против истины. Или подтасовывать факты. Я вот что скажу, автор обязан обострить некоторые стороны сюжета, акцентировать внимание на те или иные события сюжета. И все это с одной целью - заинтересовать читателя, сделать его участником событий. И если это удалось, значит, роман состоялся. А описывать голые факты - это годится для новостных программ.
Петр почесал за ухом:


- Мудрено как-то. А кто скажет, что ты правильно все рассказал, что это именно так, а не по-другому. 
- Вы и скажете. Хотите, я вам случай расскажу, что произошел с одним из ваших земляков. Не так, как вы знаете, а так, как я его описал.


- Валяй. Интересно послухать. И земляка назовешь. Мы всех здесь знаем, как облупленных.
- Знаете…
- Только ты прежде погоди,  я картошечку на стол, поспела, и по чарочке опрокинем.
Пока Иван сливал воду из чугунка, Андрей разлил по стаканам. Наконец, уселись. Петр предложил тост за гостя, Но добавил:
- Андрюш, мы люди прямые. Ты не обижайся, но если что не так пойдет, так мы тебе скажем, то бишь оценку поставим, как в школе. Идет?
- Идет. Да вот только это мне и нужно. Ваша оценка нужна.
Выпили, закурили и Андрей, не без волнения, начал свой рассказ.


- Вы помните, жил у нас здесь еще в советское время некто Яков Сергеевич…
- Ну как же не помнить. Летчиком был.
- Что с ним приключилось, помните?
- Несчастье приключилось с ним. В аварии погиб.
- В аварии погиб и все?
- А что еще скажешь?..
- Много еще можно чего сказать. Об ушедших, как водится, плохо не говорят.
- Видать нарушил правила, вот и попал. Выходит, что повинен.
- Да не так повинен, как вы думаете, а совсем иначе...
- А как? Ты не томи, говори Андрюха… Погоди, видать разговор сурьезный будет. Петь, плесни в чарку.


Петр разлил, выпили.
- Да, разговор будет серьезный. А произошло все задолго до аварии. Был у него друг в Москве. Работал по торговой части. У друга того семья была, трое детей, мал мала меньше. Друг этот был, конечно, не белый и пушистый, сами понимаете, где торговля, там и воровство не минуемо. Делали деньги как могли: недовес, перевес, пересортица и так далее.
- Это как у нас в сельпо, постоянно недовес, - встрял Петр.
- Погоди, не мешай со своим сельпо, – цыкнул Иван. – Ну-ну, интересно…


- Жил этот друг его, не тужил. Квартира прекрасная в центре, дача двухэтажная, машину купил «Волгу», жена вся в мехах, дети сыты, обуты, одеты. Знакомства близкие аж на самом верху …и еще выше бери. Но в один «прекрасный день» пришла беда. Заинтересовались его другом соответствующие органы. Каким-то образом он заранее узнал, или почувствовал, неладное, ну и решил раскидать по друзьям, скажем так, все нечестно заработанное. Потому как предвидел, что грозит конфискация. Наверняка его посадят, а семья без него по миру пойдет, не привыкшие к работе. А жить приучились на широкую ногу. Это ж какая трагедия для них.


- Это точно. Когда уклад меняется… Вроде как перестройка.
- Да погоди ты, – одернул друга Иван. - Давай, Андрюха, дальше.
- Так вот, ту самую «Волгу» он, якобы, продал Якову. Почему якобы, потому как денег с него не взял. Фактически отдал на ответственное хранение.
- И то, правда, ездил на ней. Форсил перед местными.
- Вот скажите, что это был за человек? Вспомните. Хороший, негодяй, добрый…. Какой?
- Да вроде ничего дурного за ним не замечал. Если кому что надо, так, съездить куда, али в больницу, так он с удовольствием. Денег не брал. Детишек катал. Не-е, дурного в нем не замечали.


- Видите, как бывает. Но, продолжу. Действительно, был суд, ему десять лет дали тюрьмы, Почти все, нажитое непосильным трудом, конфисковали. Многое не успел разместить, потому, что, во-первых, быстро все произошло, а во-вторых, слежка за ним была организована. Органами. Не успел. Много чего осталось, в том числе квартира и дача. Все конфисковали подчистую. Только «Волгу» успел справить и еще кое-что по мелочи. Семья оказалась «на улице». У друга родители под Тверью жили в собственном доме. Вот они туда и переехали. Из центра Москвы в Тверь в одной одежке, да и то, без смены. Пришлось все распродать, чтобы с адвокатом рассчитаться. Правда, были и взятки нужным людям, но они не помогли.
- Во как, Петя, бывает. Боже упаси! Чего-то я это, затосковал даже.
- Тебе-то что? Ты честно свой хлеб кушаешь.


- Когда все улеглось-устаканилось, приехала жена друга к Якову просить, чтобы машину вернул. Тот ни в какую. Моя машина, и все тут. Она в слезы, как же так, мы сейчас голь перекатная. Помоги друга ради. Не действует. Видать за год привык к ней, да так, что сил не нашлось отдать чужое. Накрепко своим стало.
- Ой, беда! Что же это творится? – запричитал Иван. – Хотя бы деньгами помог. Дру-у-гу. Летчики по тем временам хорошо получали. Такую домину отгрохал. Всем на зависть.
- Да ты глянь, что с ним стало, - вздохнул Петр. - Одни развалины. Огород бурьяном порос. Дела-а-а.


- И денег не дал, пожалел. А ведь она ему, как говорится, с неба досталась.
- Нехорошо поступил… не по-нашенски… Грех это…
- А ведь для друга мог бы и свои в придачу дать, - расстроился Иван. – Мужик-то денежный был. Али друг вовсе и не другом был, а так себе…
- Возможно, – Андрею понравилась реакция друзей. – Я не оправдываю друга Якова, воровство – это ведь смертный грех, но он за него поплатился сполна: и своей свободой, и благополучием семьи. То, бишь, свое он поучил. А теперь, что касается аварии. Ее как таковой-то не было…


- Дела-а-а, елы-палы! Что же то было? – У Ивана буквально отвалилась челюсть. - В закрытой домовине на погост несли. Что было тогда, коль не авария?
- Ехал он утром на той самой «Волге» на работу. В полет спешил, а тут дорогу на развилке перекрыли. То есть, влево можно, а прямо гаишник не пускает. Видать, что-то там произошло. Он нервничает, все в окошко глядит. В один момент даже по пояс выглянул. И надо же, в это самый момент мимо него другая машина проезжала, да так и снесла ему голову. Вот что произошло на самом деле.


- И что теперь?
- Что теперь? Теперь я хочу, чтобы вы сравнили ваш рассказ и мой, с отсебятиной. Мой пересказ показал причину по которой авария произошла.
- Твой-то повесомее будет, - глядя на Ивана сказал Петр. - Вроде как все стало на места.


Андрей продолжал:
- У вас так, погиб, похоронили, помянули. Я же вкратце описал фактическую картину произошедшего. Повторяю, вкратце. А ведь у меня целый роман написан по этому сюжету.
- А чё ж там еще писать. Вроде все ясно.
- В том-то и дело, что ясно, да не до конца. Вот, дядь Вань, скажи-ка мне, ты ясно представлял себе переживания каждого из участников события.
- Ясно не ясно, но представил, какого им пришлось.


- Вы представили это по-своему, дядь Петя по-своему, а я по-своему. И вот, как я представлял себе – так и изложил в романе. И, на мой взгляд, вроде бы удалось. Чтобы раскрыть характеры, мне пришлось некоторые моменты додумывать, нести отсебятину, но без подтасовки фактов. Я украсил произведение напряженностью момента, описал психическое и эмоциональное настроение каждого действующего лица и, даже, прокурора. Как же так, скажете вы, как можно прокурора оправдать, это же изверг в человечьем обличии. Но разве он не был прав, требуя сурового наказания человеку, уворовавшего у собственного народа. Или, ах какой несчастный Яков. Ему же голову оторвало. А ведь он нарушил все христианские каноны. Не помог ближнему своему, присвоил чужое и т.д. От его действий морально и физически пострадало как минимум четыре человека.

А жена друга? Ведь она в роскоши погрязла, даже не спросив у мужа, откуда это все… Я, конечно же, не присутствовал при всех сценах, описанных в романе, но домысливать пришлось изрядно. Но от фактов не ушел
Некоторое время вся троица сидела молча. Андрей с интересом наблюдал напряженную работу мысли Ивана и Петра по их мимике и переглядкам. А те, видимо, вспоминая какие-то моменты из жизни Якова, пытались найти хоть какие-нибудь нелицеприятные факты, но так ничего в их памяти не всплывало. На лицах застыло недоумение: человек-то вроде не плохой, и как такое могло случиться.
Точку, жирную точку поставил Иван одной лишь фразой:
- Бес попутал.


Молча приступили к новой бутылке, и после очередной чарки Иван хитро посмотрел на Андрея и тихо-тихо произнес:
- Я, Андрюша, сейчас тебе историю правдивую расскажу, а ты уж рассуди, что там, да и как, – прочистил горло и добавил уже громче:
- По моему разумению, это будет затравка для твоей новой книжки. Похлеще прежде писанных.
Петр передернул плечами, ударил ладонью о край стола и сердито изрек:
- Погоди ты со своими историями правдивыми, так это мы весь вечер «на радостях» будем слезами умываться. Вона, пойдем рыбачить, там и расскажешь.


- И то, правда. – Иван провел пятерней по волосам и потрепал их на затылке. - А то что-то все о грустном да о грустном лопочем, будто и радости в жизни не было. Что скажешь, Андрюха?
- Я соглашусь, пожалуй, с дядь Петей. О грустном мы всегда успеем.
- Золотые слова! За это надо чарочку пригубить. Наливай, Ванюша.
- Странное дело, - заметил Андрей. – Вот сколько выпили, а у меня ни в одном глазу. Видать, придется за третьей идти.


- Не надо. Этого добра у нас вдосталь, -  заверил Иван. - От всех недугов. Отведаешь нашенской, и сам поймешь. А твою, Андрюха, мы пили из интереса. Уж больно этикетка хороша.
- Не то говоришь, Ваня. Напиток вкусный, конечно, но пустой. Нет в нем жизненной силы. А в нашей настоечке ее сверх нормы. Вот, к примеру, боярышник, тот и сердце укрепит и, если надо, подлечит. От бессонницы выручит. А клюква! Все внутренности в порядок приведет, силы прибавит при немощах. Собираем в наших болотах, да и то, в наших с Иваном местах. Так то! Много чего могу сказать, да ведь не запомнишь. Приезжай сюда жить, пока тебя город не сгнобил. Помрешь румяным, красивым, всем на зависть. Лет через сто, хе-хе.
- Да я уже подумываю, заманчиво, - улыбнулся Андрей. – Да ведь не привыкший я для такой жизни. Вернее, отвыкший. Вряд ли смогу…


- Вот ты сказал, что не берет тебя спиртное. А почему? – Иван поднял указательный палец. – Потому как воздух здесь целебный, родной. Ты слухай нас и в толк бери.
- Беру. – Андрей умиротворенно улыбался.
- Но прежде времени наливочку испробовать, нужно очиститься, чистого воздуха глотнуть. Целебное к целебному, чистое к чистому, тогда и толк будет. Пройдемся малек. Воздухом подышишь, да и тебе есть что рассказать...
- Сам хотел предложить, да постеснялся что-то. Может, думаю, утомил вас.
- Это скорее мы тебя утомим, хе-хе! Давай, собирайся! – скомандовал Иван.


***
Вышли на крыльцо, когда уже прочно стемнело. В небе меж редких облаков плыла ярко-желтая луна. А звезды! Господи, столько звезд на небе Андрей не видел с раннего детства. Ни один Рембрандт не смог бы передать те чувства, что овладели Андреем. Красок не хватит. Вспомнилось счастливое босоногое детство, строгий дед, ласковая бабушка, родители, что в нем души не чаяли, но и не баловали. Сызмальства познал, что есть труд. И травы накосить, и дрова напилить, и скот покормить. И много что другое, без чего, даже мелкое хозяйство, быстро расстраивалось. Как и большинство деревенских ребят, рос самостоятельным и основательным мужиком.


- О чем задумался, Андрюха? – спросил Петр, хлопнув его по плечу. - Вроде, с нами, а приглядишься – далеко занесло. Видать вспомнил проказы детские…
- Да, вспомнил…. Посмотрел на небо и вспомнил. Видать, луна заворожила…
- Есть о чем вспомнить при такой луне, помечтать. Было время и я мечтал при такой Луне, а мечтал я досыта поесть. Не поверишь, всю крапиву в округе сгрымзали. – Петр легко спустился с крыльца. – Вона, Ваня как вперед рванул.


Не оглядываясь, Иван скомандовал:
- Погодьте малек, я щас дровишки у забора пристрою, чтобы не спотыкались по пьяне, хе-хе.
- Пойдем помаленьку. Может помочь, а Вань?!
- Не, здесь и одному тесно. Все, шванц!


Иван, потирая руки, отдышался, прокашлялся, открыл калитку:
- Хорошо! Я вот что хочу спросить тебя, Андрюш. Ты говорил, что ни бельмеса, ни в рыбалке, ни в грибах…. Как же так? Ведь я же помню, как вы с ребятишками рыбу удить ходили. Удочки через плечо и бодренько так. Неужто и взаправду забыл?
- Видать забыл. А впрочем, нет. Мне только разок напомнить. Ведь с давних пор уду в руки не брал. Зато помню место у раскидистой ивы, а поодаль береза росла, могучая такая. Интересно, сохранилось оно, это место?
- Тогда тебе все деревья могучие были. Сохранилось, а куда оно денется. Вот туда и пойдем на днях.


- Может завтра?..
- Не, завтра без толку, можешь только прогуляться. Рыбалка суеты не терпит. Все должно быть основательно. Перво-наперво место подготовить надо. Али забыл? Прикормку изготовить, с вечеру раскидать ее в нужном месте. То бишь, привлечь к нему рыбку.
- Это я помню. Мы манку готовили. Дядь Вань, а для меня оснастка найдется? У меня же нет ничего.
- Найдется, - Иван закурил. – Вот и пришли.


- Как пришли? Куда?
- Матренин двор слева, хе-хе. У нее завтра червей накопаем. Это не черви, а загляденье. Хорошая приманка.
- Клев-то будет?
- Будет, лишь бы погода не баловала. А если по-хорошему, то осенью клев – успевай забрасывать. Да и после зимы неплохо. Шибко голодная рыбка в эту пору.
- Когда пойдем? У меня уже руки зачесались…
- Ты почеши в другом месте, хе-хе, - Иван и Петр довольно переглянулись. – Подготовиться надо. Подойдешь к делу с душой, так и оно к тебе так же.


- Не зная броду – не лезь в воду! Что, Вань, расскажем ему про тот случай с Никифором. – Вдруг Петр внезапно остановился и осенил себя крестным знамением. - Ой, батюшки!.. Стороной бы надоть обойти…
Иван тоже сбавил ход и, закусив губу, с сомнением посмотрел на Петра:
- Не боись, пройдем. Бог даст…


- Что случилось? – спросил Андрей с тревогой. – Чего вы?
- Ты, Андрюша, верно, помнишь Бусыгиных? – шепотом спросил Иван.
- Помню, вон справа их двор. А что шепотом?
- Так надо. – Иван остановился и вперился взглядом на Андрея. – Оно и есть. Их двор. Ох, нечистое это место. Будем проходить, не засматривайся, …ни к чему…
- Что-то здесь произошло? Что?
- Хотел я тебе об нем рассказать, ну, у меня на веранде, да Петька, вон, против выступил. Мол, чё слезы лить. Помнишь?
- Помню.


Петр, пугливо оглядываясь, скоренько подошел к Ивану и шепотом проговорил:
- Не возразил я, а так порешил, что ни к чему на ночь эти страсти-мордасти. Пугнули бы парня в первый-то денек, он бы и смылся и сюды потом носу не казал. Сами здесь как в гостях…
- Вообще-то, я не из пугливых, дядь Петь, но страху нагнали мастерски.
- Не в энтим дело. – Петр почесал за ухом. - Я сказал, потом, как-нибудь, не сёдня. А место это надо скоренько пройти. Отец Глеб, конечно, походил здесь с кадилом, да, видать, крепко нечисть засела, - почесал пальцами жидкую бородку. – Надо бы еще пару раз ему пройтись…


- Заинтриговали, земляки. – Андрей улыбнулся, но как-то не весело, с оглядкой на бусыгинский двор.
– В двух словах сможете пояснить, коли целиком нельзя?
- В двух словах не получится. Издаля начинать надо, так-то. В ясный день сообчу. Ввечеру …боязно.
- Ну, пошли, чего здеся торчать-то, пошли. – Петр потянул Ивана за рукав. – А то, вообще, непорядок. В своей деревне, да дворы обходить. Надо бы этот беспорядок извести.
- Хотели было, да…
В это момент из глубины двора донесся протяжный вой. Мурашки резво задвигались по всему телу:
- Что это?!


- То это! – Иван трижды перекрестился и хриплым шепотом пробормотал: – Ну-кась, пошли.
Петр испуганно-торжественно смотрел на Андрея и что-то невнятно бубнил.
Мужики значительно прибавили ходу и, чуть было, не сорвались на бег. Гордость не позволила. Вой с каждым шагом становился все пронзительнее, а души опускались все ниже. В избах напротив погас свет. Вой сопровождал их почти до самой околицы, и резко оборвался у последнего двора Тимофея Безуглого.
Андрей оглянулся, потер лоб, и только смог вымолвить:
- Да, уж…
Выйдя на проселок, мужики поубавили ход, облегченно вздохнули и закурили.
Петр еще раз оглянулся и, уже своим обычным голосом, сказал:
- Не будем сегодня поминать энтот случай. Фу ты, ноги не держат. Ты, Вань, отвлеки нас, расскажи о Никифоре. Андрюхе интересно будет послухать про тот случай.


И добавил:
- Да и нас-таки успокоит апосля таких переживаний.
- Это тот дед Никифор, что недавно представился. Мне баб Оля рассказала.
- Так оно и есть, что представился. Царствие ему небесное, чудак человек был.
- Помню, он все к технике тяготился…
- Именно. Вот она-то его и погубила. – Иван уже отдышался, и голос его стал прежним. – Ну, где это видано, чтобы не зная наук, конструлить разные вещи… Кулибин, елки-моталки…
- Электростанцию решил построить. Да не простую, а от Солнца. Умом не располагаю, что это за такое чудо.
- Хочу, говорит, - подхватил Иван, - ни от кого не зависеть, в особенности, от рыжих. Сам буду создавать, о, как! На полном сурьезе…
- Есть такие установки, правда, не ахи какие. Много солнца нужно.
Мужики покосились на Андрея, но возражать не стали.


- Не знаем, что там есть в миру, но зеркал накупил много. Порезал полосочками кое-как, налепил на фанеру и на крышу. Крепить. Прибил ее, значит, к коньку, провода протянул. А мы наблюдаем, и разговор промеж себя ведем, мол, откуда оно возьмется, электричество это, от зеркала, что ли. У меня в доме два зеркала есть, так я ни разу не видел, чтобы они искрили.
- Мудрено все, - встрял Петр. – По моему разумению динаму крутить надо, а он стекляшки на фанеру. Мудрено…
- Так вот, - продолжил Иван. – Значит, не получилось у него ничего, затосковал бедолага не на шутку. Сидел, целыми днями на крышу смотрел, что-то про себя бормотал. Мы к нему и так, и сяк, мол, не кручинься уж так, а он нас со двора. Тоска одолела его несусветная, извела в конец.


Андрей глубоко вздохнул:
– Знал бы, так прислал бы схему. Да-а-а…
Петр с недоверием посмотрел на Андрея, но, на всякий случай, в полемику вступать не стал. Дипломатично перевел разговор на другие рельсы:
- Так вот, я про тот случай, про ботинки его, скороходы, а Вань, не забыл?
- Забудешь тут? Нас тогда от смеха так крутило, так крутило… Прямо как в цирке, чуть штаны не замочили.
- Слухай, Андрюха историю. Может напишешь чего. У тебя с отсебятинкой хорошо должно получиться.
- Заодно и людей повеселишь, – вставил Иван.
- Решил Никифор ботинки-скороходы изобресть, видать надоело ходить как все мы ходим испокон веков, и деды наши, и прадеды! Скорость, видать, не та.


- Сказок начитался, и всего делов…
- Ага! В сельпо, значит, все спички, что там были, закупил. Разов пять туда-сюда гонял. Пока еще без ботинок своих, скороходов. А мы в толк не возьмем, чего это он, елы-палы, задумал. Али деревню спалить, али лес извести. Видать, лес шибко мешал избе его. Так там одного коробка хватит с лихвой. Спрашиваем, беспокоимся, а он молчит. Глаза шальные, беспокойные. На всякий случай отрядили послов в Булдыкино, там пожарник живет рядом с колодцем. Предупредить его, мало ли. Глядишь, и водокачку пришлет. Она в хозяйстве вещь нужная. – Петр сладко затянулся. - Ну, ладно, это я так. Ждем, значит, и глаз не смыкаем. Боязно! Ночь за полночь, а у него свет не гаснет.
- Весело тут у вас, - рассмеялся Андрей.


- Тогда весело не было. Так вот, на второй день пропал наш Никифор. Только мы военное положение отменили, как нарисовался, – Петр раскурил новую сигарету. – Чтоб долго не томить, скажу. Пропал он по случаю поиска особенных бутылочек, железных. Где нашел, не знаю, но нашел. Люминиевые. А со всех спичек он по ночам стругал серу, да и по бутылочкам рассовывал. А эти бутылочки к своим новым башмакам приделал накрепко. А мы-то что, держим его под прицелом. Глядим вышел он в один прекрасный день из избы и сел напротив леса на лавочку. Мы подобрались поближе. Никифор посидел, повздыхал, осенил себя знамением, да и ботинки напялил. Чудно! Затем встал, наклонился как лыжник, взял спичку и подпалил фитили, что из бутылок торчали.


- А-ха-ха! Вот беда, - зашелся смехом Иван. – Ты бы видел, Такой бы роман отгрохал, что даже Пушкин от зависти извелся бы. И-хи-хи! Ой, беда, ой, не могу! – кричал он сквозь смех вперемежку с кашлем.
Петр сдержанно улыбался, с достоинством, а как же, основной докладчик. Андрей уже догадался, что там могло произойти, и его буквально прорвало. Отсмеявшись, не сводил глаз с Петра, и ждал окончания именно от него.
А закончил Петр рассказ своеобразно. Спросил на полном серьезе:
- Ты, Андрюха, видал когда-нибудь пропеллер с бородой и который умеет матюгаться на все лады.
Андрей вытер слезы и еле выдавил:
- Не видал!
- То-то же. А мы видали, …только жаль Никифора.


***
Некоторое время шли молча, наслаждаясь своим одиночеством во всей вселенной. Тишина, аж уши ломит.
Обратно решили, все-таки, идти другим путем. Вот обошли последний двор, и вышли на грунтовку с восточного конца деревни. Здесь и остановились, трижды осенив себя крестным знамением. Их взорам представилась старая Церковь, уютно разместившаяся на вершине соседнего холма за запрудой. На фоне, освещенного луной неба и плывущих облаков, она, казалось, парит в воздухе.
- Вот Андрей, здесь мы с матушкой твоей и крестили тебя. Тайно. В те времена не положено было.
- Не положено было, а глянь-ка, стоит дом Господень, – Петр перекрестился еще раз. - И ни одна сила ее не сломит, потому как от Господа нашего Бога силу имеет. Гляди, какая она белая, чистая, непреклонная.


- Лет двести ей. Было дело, сюда на службу со всей округи приезжали. Во времена антихриста там склад угольный был, но потом отмыли, почистили, но уже не то. Здесь Отец Глеб службы проходят токмо праздничные, да усопших отпевает. Ремонт требуется сурьезный, а все в деньги эти проклятые упирается.
- Ничего, выдюжим. И не такие времена переживали. Выдюжим.
Андрей, не отрываясь, смотрел на чудесное явление. В какой-то момент его «повело», и он качнулся.


Иван поддержал его за локоть:
- Это с непривычки, сынок…
- Дядь Вань, когда можно Отца Глеба застать? Родилась у меня одна идейка…
- В воскресение и заглянем к нему, коли потолковать с ним хочешь. Никак, грешки смыть надумал?
- Надумал. Самый большой грех, что я давно Храм не посещал. Рутина одолела. А потолковать я хочу вот о чем. Есть у меня знакомые в городе, люди состоятельные. Глядишь, и помогут с ремонтом. Мне надо знать, что и как сделать надо, во что обойдется, есть ли проект реконструкции… много чего узнать надо.
- Это дело нужное. Это дело совести. Ведь, я как понимаю, совесть – это что? Это то, что человек слышит весть от Господа и живет по ней. А свернул с нее, потерял в себе Бога. Так то…. А, Петь?
- Без Бога в душе – то не жизнь, а так, времяпрепровождение.


- Давай-ка присядем на тот бугорок, а я тебе историю одну расскажу. Правда, я сам в толк не возьму, было это на самом деле, али нет. Может, врут все, но о силе молитвы понять можно. Неизвестно, чем бы все закончилось, коли не истинная вера в Бога. И неважно, было это на самом деле, али временное помутнение постигло.
- Это ты о нас, али о Нюрке?
- Да, было там два случая кряду. Начну с нас, а потом и про Нюрку, Афанасия дочку.
Удобно устроились на сухой траве, закурили и Иван начал рассказ.


- Прямо за Храмом, как бы обнимая его, прилег погост. Ну, ты знаешь. А дорога, что в райцентр ведет,  мимо того погоста петляет и ныряет вон в тот лес. Место, надо признать, не без греха, прости Господи. Вот о нем и речь поведу.
Встречал я Петьку на станции. Он вертался от дочери. Она с мужем и двумя детьми под Питером живет в собственном дому. Запряг я в телегу свою старенькую Русалку и на станцию. Как водится, поезд пропоздал, и возвращаемся мы уже ближе к ночи. Едем с Петром, балагурим. А уже тускнеет. Звездочки прибавляются с каждой минутой. Доехать – рукой подать. Ну, сколько здесь? Версты три осталось.  Русалка-то уже пенсионерка, подстегивать приходилось кнутом да крепким словом. А Петька на соломе развалясь лежит, да и вопрос к вопросу задает, будто год его не было, а всего-то неделя прошла.


- Я на небо засыпающее насмотреться не мог, после города-то. Там нет такой красоты. Правый ты Ваня, будто вечность прошла, как ты меня до станции довез.
- То-то и оно! Все спрашивает, спрашивает, спрашивает. А я, не ленясь, пересказываю. Да в таких подробностях: что произошло, как произошло, пока он в гостях развлекался. Ну, я не в обиде, хоть развлечение какое-то, да и путь короче кажется. Но один случай скрыл, по причине того, что мы все-таки в дороге, и еще по причине того, что хотел рассказать ему это в тепле да за чарочкой.


Иван прикурил от старой сигареты новую, затянулся и продолжил:
- Ну, так едем. Вдруг, в какой-то момент, телега встала. Нехорошая примета, аж мурашки по телу. А почему? Потому, что третьего дня тот самый случай здесь произошел, который я скрыл от Петра,  нехороший случай, прямо таки беда! Так вот, Петр не в теме, понукает, мол, чего встал, надо бы до хаты поспешать, потому как мечта есть за встречу чарочку опрокинуть, да и зажевать ее не мешало бы. За весь день ни крошки во рту. Я хлестнул каурую, та ни с места. Не реагирует. Обернулся на Петра, а слова вымолвить не могу. Дрожу….


- Да, некстати ты вспомнил тот случай, А он аккурат  у погоста случился.
- Вот я и думаю, как быть, как поступить. Мысль в головушке засела заночевать прямо здесь, у дороги, а поехать поутру. Да как преподнесть это Петру, коли без рассказа. А расскажешь, так и перепугается не к месту…. Получается, вроде как паника. Стегнул с расстройства Русалочку еще раз, и та подалась. Покатили дальше, но разговор уже не получается. Петр говорит там чего-то, а я молчу, зорко за дорогой приглядываю. Беспокоило то, что Луна еще не взошла, а грунтовка аж светится вся белой полоской. Особенно возле погоста. Как тока подъехали к нему, так колеса телеги вдруг заскрипели на все лады. Будто ржавым ножом по железу. А вокруг тишина. Ни дальних огней, ни лая собак. Какие-то тени вдруг ожили и забегали вприпрыжку поперек дороги.


Иван ухмыльнулся, затушил ногой сигарету:
- Ой, батюшки, думаю. Нет. Так дело не пойдет, подумал я. Я-то подумал, а Петька мне вдруг пропел медовым голосом: «Как не пойдет, Ваня?» Ну, я и трухнул не на шутку, да так, что громко «икнул» самым неприличным образом. Оглянулся и обомлел: Петя-то спит мертвецким сном, не как обычно, а молча и без храпа. Не помер ли? Позвал тихонько. Тишина. Хлестнул по ботинку, без ответа. Кто же молвил те слова? Кто вопрос-то задал? Чудеса!
- Ехали без разговоров, вот меня и разморило, - объяснил Петр. – Соснул, неожиданно для себя.
- Я с перепугу плюхнулся с телеги оземь и бегом на обочину в заросли. У крапивника силы сдали, залег в нее, закрыл голову руками и жду. Думаю, сейчас придут. Сердце колотится, вот-вот убежит. Потом слышу, чьи-то шаги вокруг да около. Туда-сюда, туда-сюда и, будто, кто зовет: «Ваня, Ваня»… А вот кто-то хихикнул. Свят, свят, свят. Голоса, топот. Окружать начали: спереди, сзади, слева, справа…. Зажал сильнее уши ладонями, зажмурил крепче глаза. Господи, помилуй! И, видать, впал в беспамятство.


- Так это я, по нужде проснулся, уж больно растрясло меня. Глядь, а Вани нет. Ну, думаю, тоже прихватило. – Петр прочистил горло. - Походил, позвал, да и обратно лег. Сон не идет. Куды ж, мать его в корень, подевался то. Прилично уже нет. Встал, распряг Русалку, привязал к телеге, еще походил-позвал, да и опять лег в растерянности.


- Сколько я так пролежал, не помню. Приоткрыл глаз, уже светает. Малек успокоился. При божьем свете вся нечисть прячется по своим норам. Приподнял голову. Никого. Полежал еще для порядка и совсем взбодрился когда петуха услышал. На заре его далеко слыхать. Встал на колени. Хотел было глаза протереть, да не судьба. Все лицо обжег в крапивнике. Дотронуться нет никакой возможности. Да хрен с ним, с лицом. Поднялся на ноги, увидел Русалку, привязанную к телеге, кто-то распряг, и пошел не твердым шагом в ее сторону. Саженей на сто отбежал. Иду и покрикиваю шепотом: « Петя, Петя!».  Уже у самой телеги он увидел его и заплакал от радости. Живой. А он на меня матюгом: «куда делся, Ирод… Креста на тебе нет». Нету, Петенька, отвечаю, нечистая одолела. А он: «Чего с харей-то, надрался что ли?».  Ну, я и рассказал ему все, как на духу. Особенно про его медовый голос.


- Видать, тогда я зевнул, вот тебе и медовый голос, хе-хе.
- Запряг я Русалку, сели, тронулись и в дороге я рассказал ему, что трухнул из-за того, что случай здесь был третьего дня, и вот на этом самом месте. А было вот что. К Нюрке Савельевой кадр приехал из северных мест. На подработках был. Миловались они весь день, а вечером решили прогуляться. Как и положено взяли с собой первача, сальца с хлебушком, помидорчиков и другой снеди, чтобы полежать на травке, выпить-закусить, ну, то есть отдохнуть по-человечески, вкусить нашего сладкого воздуха, на звезды полюбоваться. Котомку за спину и пошли. А куда здесь идти? Налево по дороге болота, комары, а направо – дорога в погост упирается и идет вдоль его с загибом метров сто. Аккурат та самая, где мы колдобились.


Андрей оживился:
- Ну и… Что там было?
- Не знаю, что там было, но только когда воротились, Нюркин хахаль весь сединой покрылся. Отдышался, собрал шмотки и бегом из этих мест.
- Так что же случилось?
- Нюрка потом, как опомнилась, рассказывала, что нападение на них было.
- Бандиты, что ли?
- Ох, если бы бандиты, то счастью конца бы не было. Нечистая их одолела. Ведь как бывает, где по слухам шалит нечистая сила. Кто-то что-то видал, кто-то что-то слыхал. Потом все до кучи, будто на самом деле так было. Деревня, ничего не попишешь. И что? Мы, два крепких здоровых мужика подались в сторону тихого ужаса. И он одолел тело наше и разум. Прямо таки наваждение.

 
Андрей усмехнулся:
- Именно так великая сила мысли, накрепко сросшаяся с сорняками устного народного творчества, делает свое черное дело.
- Да. Так вот, Нюрка потом сказывала, что присели они у погоста, за оградой, на бугорочке. А чего их сюда занесло? У ейного хахаля, как оказалось, здесь братец погребен, вот и пришли сюда. Хотя ведь можно было и днем прийти, помянуть.
- Днем миловались, - вставил Петр. - По причине длительного обоюдного отсутствия.
- Не по-христиански все как-то…. Молодежь. Сами так воспитали. Значит так, расстелили  платочек заместо скатерти, накрыли его, чем Бог послал, помянули усопшего и приступили к трапезе и отдыху. В это самый момент на том памятном камне, что в честь игумена Петра установлен, ворон крыльями замахал, да так сильно, что ветер до молодых добрался и опалил их жаром.


Поначалу они не придали этому значения серьезного, хотя страх в груди засел. Выпили еще по стопочке, а в груди неуютно. Ворон опять за свое. Опять по стопочке, а уйти - сил нет. Будто завороженные. Глядят на ворона, а ворон на них. Да так, что глаз не сводит. Только было оправились, как тот опять крыльями замахал. Мало того, прилетел до них. Приземлился аккурат у «праздничного стола», огляделся вокруг и что есть мочи захохотал. Неистово, с прикаркиванием. Затем развернулся и вразвалочку, оглядываясь и хохоча, пошел восвояси. Нюрка со своим хахалем переглянулись:
- Что это было? – спрашивает она.


- Н-н-не з-з-знаю, - стуча зубами ответил хахаль. – Пойдем что ли…
- Пойдем, только куда. Смотри как черно вокруг.
- И то правда.
Полез в карман, чиркнул спичку, осмотрелся и в ужасе выронил ее. Со стороны погоста на них надвигалось множество пар зеленых огоньков. Они то к земле припадали, то прыгали. Высоко-высоко. И хруст шагов многочисленных. Шагах в десяти остановились. Слышалась человеческая речь, а разобрать ее не было возможности. Нюрка сказывала, что хахаль ее схватил бутылку, поднес было горлышко ко рту, хлебнуть хотел, так она у него в руках лопнула. На той стороне раздался смех. Кто-то криклявым голосом позвал их:
- Идите к нам, идите. Поиграем в жмурки… ха-ха-ха.


Хахаль вскочил с места и крикнул им, чтобы они проваливали в свою преисподнюю. Затем схватил горлышко бутылки и прокорябал вокруг себя и Нюрки круг. Они вновь в хохот:
- Не так надо, дурачило, а мелом. А так мы войдем в него и потянем за собой.
- Кто там речи толкает, а ну выйди вперед, чего прячешься.
- Сейчас, милок, подожди…
И то правда. Совсем рядом нарисовалась фигура абсолютно голой женщины. Шевелюра густая, огненно-рыжая, лица не видать.
- Ты кто? – спросил хахаль. – Что тебе нужно от нас?
- А ты угадай!
- Нечего мне угадывать. Сгиньте!
Женщина откинула прядь волос с лица:
- А сейчас? Смотри на меня..
- Не знаю. Уходи!


- Это ж ведь ты погубил меня. Зачал и бросил.
- Не помню… не знаю… мы уходим. Нюра, вставай!
Нюрка стояла на коленях, беспрестанно читала молитвы и осеняла себя крестным знамением, что очень раздражало женщину, и она требовала от Нюрки прекратить это. Нюрка закрыв глаза продолжала:
- Сгинь, нечистая!.. Боже Богородицею, помилуй нас!
Запахло серой и плесенью. Вне себя от гнева женщина заорала:
- А ну прекрати! – развернулась и скомандовала кому-то:
- Угомоните ее!


Со всех сторон начали сбегаться маленькие уродливые существа. Они что-то пели злыми голосами и воинственно трясли кулачками, но близко подойти не могли. Страшно, аж жуть…
- Господи, спаси и сохрани! – продолжала Нюрка читать молитвы. Видать, Господь за веру ее истинную придал ей силы, и она не поддавалась чарам.
Хахаль же с перепугу впал в бессознательное состояние.
Все разрешил крик деревенского петуха. Все в одно мгновение растаяло-растворилось. А Нюрка продолжала молиться и благодарить Господа. Уже совсем рассвело. Нюрка привела в чувство парня и они, поддерживая друг друга, с трудом добрались до хаты. От их безумного взгляда, прохожие шарахались, осеняя себя знамением.
- Вот такая, Андрюха, история была. Вот сиди и гадай, то ли перепились до потери человеческого облика, то ли…
- А чего тогда он поседел? – спросил Андрей.
- Тоже верно… - неопределенно ответил Иван.


***
- Матушка твоя покойная, царствие ей небесное, набожная женщина была, - Иван прилег на бок, подперев голову ладонью. – Отец нет, он в коммунистах ходил, но и не одергивал ее, поскольку, видать, сам из сумлевающихся был. А что? Жил он по совести, людей зазря не обижал. А вот когда вся эта заваруха произошла - перестройка, ети ее растуды, переживал очень. Помнится, сидели мы у меня за чаркой, так он и сказал, что горбатый разрушит страну. Запомнились мне его слова, потому как я тогда и представить себе не мог, что такую державу можно разрушить. Как в воду глядел.


- Андрюш, ты не поверишь, но жили-то мы припеваючи. Как работали, мак и жилю. А работать мы умеем на славу, да не языком, как нонешние, а руками и головой. В сельпо ходили токмо за тем, что самому не произвесть. Хлебушек, соли пакетик, сахарку, мыла, того сего… А молока, мяса, курятинки, помидорчиков, огурчиков – всего вдосталь. А чего это случилось? Какая перестройка? Зачем?! Мы о ней только из радио, поначалу, слыхали. Что за чудо-юдо такое? Дюже интересно стало. Но потом, когда она и до нас добралась, - Петр смачно выругался, - мы на своей шкуре познали ее. Денег не стало, кормов для курочек да скота не стало…. Резать пришлось, чтоб им глотку заклинило. Что дальше делать? Жить-то надо. Соплями изойти, да помереть? Это ж не про нас. Излишки на базаре продали, неплохо продали. Даже радость была, как хорошо продали. Ведь в магазинах ничегошеньки не стало. Думали, к весне приобретем все, что нужно, выправим хозяйство и заживем на прежний манер.  А вот хрен тебе по всей деревне. Эти деньги уже к весне в пшик превратились. Разве что коробок спичек купить…
- Ой, Андрюха, и вспоминать-то не хочется. Тошно. Чего это они там натворили? Хрень какая-то образовалась.
- И то, правда! Вражина пьяная на престол вскарабкалась. Про меж нас речи шли, что царек наш, вместо чаю с утра стакан горькой принимает. Мы думали, что наговаривают. Ан, нет. Сами видели, как он в пьяном виде оркестром командовал, тьфу. Вот ты скажи, как мы до этого дожили? Кто все это сделал? Зачем?!


Андрей потер лоб:
- Знаете, дядь Вань, дядь Петь, ведь поначалу идея-то хорошая была. Освободить государство от лишних трат бюджета. Поэтому разрешили индивидуальную предпринимательскую деятельность. У кого есть тяга к предпринимательству, пусть как положено зарегистрируется и работает себе. И государству помощь неоценимая, потому как на жизнь они зарабатывали сами, да еще и налоги в бюджет отчисляют.
- А мы, что, не помощь государству? На хрена мне его деньги, когда я сам и себя, и еще многих обеспечиваю свежими продуктами, с грядки, ядри его в корень…
- Такие как мы, - поддержал друга Петр, - если хочешь знать, отворотили голодомор от России, а эта пьянь, заместо спасибо – вилы в мягкое место. Тьфу, да и только.
- Лично нам нужды-то не было. Жили себе потихонечку. А чо, скажи мил человек, а нас никак нельзя было спросить?..


- Так я про то и говорю, что задумка была правильная, а получилось… - Андрей замолк. Стыдно было этим людям что-то говорить. Сам понимал, что нет оправдания тому, что произошло. – И вправду говорят умные люди, что настоящим страданием человеческая жизнь становится там, где пересекаются две эпохи, две культуры, две религии. У нас же получилось так, что в нашу христианскую религию вклинилась и принялась разрушать ее религия, где объектом поклонения определен божок по имени «золото». И в этой религии свои каноны: укради, убей, прелюбодействуй, лжесвидетельствуй…. А главный лозунг «сначала благополучие моего Я, потом моей семьи (можно и наоборот), а уж затем благополучие моего государства». Русский человек никогда так не жил и никогда так не думал. На битву с супостатом он шел под знаменем «За Веру, Царя и Отечество». Веру! Отечество! И Царя, как символ Отечества.
Иван резво вскочил с земли и заходил туда-сюда, бубня под нос что-то жестокое, непристойное. Так же быстро сел:
- Вот! Вот где зараза сидит. Ведь первым делом, эти ироды рода человеческого, на храмы набросились. Знали ведь, в чем сила православия! А она накрепко в душе русского человека закрепилась! Русский дух тем и славен.


***
- Вань, а ведь правый Андрюха. Русский человек, истинно верующий в Христа, не станет мараться золотишком. Намедни в телевизоре показали мировых богатеев. Кого там только нет. И фамилии чудные, а главное ни одной нашенской, звучной, русской. Так что, нет на нас позора.
- Так оно и есть. Но как же так все обернулось, что Россия за ними пошла? Неужто народ русский духом иссякает?…


- Ответ и простой и сложный. Человек сам по себе слаб, а русский человек с его доверчивостью, справедливостью, добротой, состраданием, бесшабашностью слабее много крат. В нем нет злобы, если, конечно, не довести его сознание до того безумия, что толкает на жестокость, погромы и иную гадость. Его можно легко заинтересовать, завлечь в эту гнусную религию одним только обещанием светлой жизни. Мы это уже проходили. И он пойдет на это, то из чистого любопытства, авось и вправду так…. Ведь никто из этих деятелей до конца не объяснил последствия. Вот они и наобещали, а вдогонку сунули подачку в виде сомнительного свойства благ. Завлекли человека, будто зверя в капкан, и давай над ним измываться. Пустили заразу в здоровый организм, и та принялась разрушать изнутри многовековой национальный уклад, его язык, культуру, то есть все, что является главным индикатором нации. И все под безобидным на первый взгляд словцом «свобода». Одного не учли, не приняли во внимание одну историческую особенность нашего народа. Потом, когда у мужика русского наступает похмелье, ох и не сладко им приходится. Но к этому времени многие уже сломались, пристрастились, погибли…. Вот такие пироги…


- Это ты верно говоришь. Мы с Ваней также думаем, только словами выразить красиво не умеем.
Иван приобнял правой рукой Андрея за плечи, и хриплым голосом простонал:
- А ведь и со мной такое было.
- Что было?
- Пристрастился, и чуть было душу не сгубил. В те тяжкие времена. Чуть было совесть не потерял. Но выстоял. Отцы вбили в меня крепкий стержень, что не дал прогнуться перед их религией, хотя намеки были…
- Ты ведь не только о себе толкуешь, но и обо мне тоже? – обиделся Петр.
- Не обращай внимания, Петя, я так толкую не только за себя, но и за тех, кто как мы с тобой отвергли гнусь в самом его зародыше.
- Согласный…
- Расскажу я о мерзостях, что творились в те дни, когда горбатый войной пошел на алкоголиков.
- Была такая авантюра, - Андрей подтянул колени к груди и обхватил их руками.


- Была, только не авантюра, а самая что ни на есть гнусь. Но польза для нас с Петей от нее была значительная.
- То есть?
- Андрей! Коммуняки ведь они что, с луны свалились на нашу голову? Они ж тоже люди, наши русские люди. Ну, твой отец к примеру и наш новый партийный начальник. Небо и земля, однако ж, наш, русский. Они ведь, как все люди, разные изнутри. Те, что новые пришли, так те совсем другого пошиба, но мы-то не знали. Партия и партия, а оно вона как обернулось.
- Ты о чем, дядь Вань?
- Все о том же! О новых порядках. Твой отец разве дошел бы до того, чтобы запрещать настойки али самогон. Он другим путем отвлекал от этого зелья. Работой, например, путевками. То бишь, ты борись, но не запрещай, это мое глубокое понимание дела. Ведь они, и все мы, понимали, как без нее родимой праздник отпраздновать, али дочь замуж сбагрить, али чего еще? Как?


- Ты, Вань, рассказывай, да без злобы, а то опять сердечко прихватит.
- Вспомни Петя, как мы с тобой чуть было хозяйство не запустили, как для этих перевертышей старались. – Иван покачал головой. – Ох, и пьют! Крепкая порода.
- Кто пьет?…
- Те самые. Объявили у нас по району, значит, чтобы первачи, настойки и другую красоту - ни-ни! Нельзя, и все тут! Я после в растерянности долго чесался в срамных местах. Не мог взять в толк, чего это они?! К чему нас-то давить? Мы что, вражины какие, али в безделье маемся да горькую пьем днями и ночами. По праздникам не грех, настоечкой подлечиться, хворь снять, али хандру. Мы ведь завсегда навстречу идем партии и правительству. Ну, не всегда, конечно, не без греха, но в основном. – Иван задумчиво мял пальцами сигарету. - Все уже заготовлено. Не бить же. Грех это, плоды труда своего в землю. Хожу, волнуюсь. Глянул как-то в окно, участковый ко мне во двор закатывается. В калитку еле влезает. Ряху наел не мереную.


- До него был у нас другой участковый - Никола. Нормальный мужик. И по службе успевал, и хозяйство в доблести содержал. Жена моя покойная, Надюха, царствие ей небесное, завсегда мне его в пример ставила. В перестройку ушел из милиции, говорит, сил нет слушать враки и вражеские приказы исполнять. Настоящий коммуняка был, не то, что оборотни эти, что в наших болотах плодятся. А этот, колобок который, сразу по дворам пошел дань собирать. Ко всем с придирками да протоколы строчить. Судами грозил. Ну, чтобы отстал, ему кто сальца шмат, кто бутылочку, кто огурчиков… Вот и разъелся не в меру.
- Да. Так вот, перекатом до крыльца и докатился. Стою за дверью, думаю, все. Хана. Кто сдал? Не свои же. Мы тут всё друг о дружке знаем. Конечно, это колобок ушастый! Он лучше всех про нас знает, да на карандаш берет. И ты, Андрюха, на карандаш бери. В жизни пригодится. Разговор для нас с Петей полезный получился. Хоть хозяйство поправили, и на том спасибо.
- Так что же было?


- Рассказываю. Слушай Ваня, говорит колобок, здесь такое дело, прямо таки государственной важности. Я, говорит, не к кому-нибудь с этим пришел, а к тебе, как к крепкому хозяину и человеку, который может чужие секреты держать как свои. Ведь так? О чем речь, спрашиваю. Да вот, говорит, нужно обеспечивать штаб района наливочками разными, я ведь знаю, какие они у тебя вкусные и рекомендовал их штабу района. А штаб района будет тебе во всем помогать. Что это за чудо, спрашиваю, штаб района. Он мялся долго, говорил, что потом все скажет. В свое время. Нет, говорю, вдруг это вражины нашего государства и во вред ему работают. Ну как во вред, строго так спрашивает, если я самолично к тебе пришел. Я, орет, главный блюститель порядка на этом трудном участке. Хотел спросить, чего это он трудный, участок-то, да не стал накалять. Ну, слово за слово, поругались-помирились, и н мне разъяснил, что штаб – это все начальники района. От партии нашей родной, исполкома, милиции и, даже, органов, прости Господи. Тока, я говорю, бесплатно – это шибко накладно получится. Сахарок один чего стоит. А ягоды, а фрукты, а травка нужная. На сахар, говорит, соберем. Чую, он себя обидеть не хочет за мой счет. Прикинул я умишком, дело секретное, государственное в районном масштабе и осмелел от своей значимости. Ведь не зря ушастый до меня пришел. Значит, напустил на себя тайну и сказал - «согласен». Тот в обнимку, а я в сторону, мол, мой интерес обмозговать надобно. Первым делом, продолжаю, ответь, сколько всего на круг должно выйти? Литр, пять литров в месяц? Сколько? Он даже руками замахал, это же штаб района, у всех семьи, дети. Меньше, чем сорок литров в месяц – и не мечтай. Я прикидывал уже. А в богатые праздниками месяцы, как то годовщина Октября, день рождения Вождя, взятие Бастилии и так далее, и того больше.


 Понял, говорю, не дурак. Почесал за ухом, один, лопочу, не справлюсь. Подмастерье нужен, и Петю назвал. Он одобрил мое решение, потому как Петю знал хорошо. Достойная кандидатура, но я ее согласую в штабе района. Теперь о цене. Платить, говорит, буду при покупке и после снятия пробы. Здоровьем штаба района рисковать нельзя, потому как дела предстоят значительные. А сахарок, спрашиваю? Ну, ладно. Аванс выдам. Спрашиваю, сколько? Ведь потому как это все в тайне надо соблюсти, то и цена должна быть не простая. Как Ильич, в подполье трудиться будем. Ты не бойся, говорит, я тебя прикрою по надобности. Спорили-спорили, и сошлись на том, что цена моего зелья будет такой же, как и цена на горькую в сельпо. Я, кхе, поначалу коньячную цену называл. Бумагу, спрашиваю, справлять будем? Он на меня с кулаками, какая бумага. Поговорили – и все тут. Я все-таки власть представляю, и мне верить надо.
- Прямо готовый фельетон, - Андрей от души рассмеялся. – И сегодня актуально. Хоть сейчас в печать.
- Ты про баню, про баню, Вань!
- Лады. Эту работу мы с Петей наладили. Денег заработали, хозяйство свое подтянули, коров купили, лошадку для пахоты… много чего. Баньку справили с русской парилкой да со своим колодцем, да с насосом, о как! Штаб района приехал на открытие, одобрили, попарились, напились до поросячьего визга, но заплатили знатно. Мы с Петей не в обиде. Беда в том, что этот самый штаб района взял за моду, приезжать к нам жирок пропарить чуть ли каждую неделю. Я и их жен с детишками приглашал, все прибыток. Они мне, мол, нельзя этого делать. Жена должна знать свое место в доме. Государственные дела мужи творят. Ну и ладненько.


- На таких машинах приезжали, что я отродясь не видел. – Вставил Петр. - Гостей больших с собой привозили, даже заморских. Короче говоря, дела творили не выходя из бани.
- А мы с Петей, знай, деньги по ночам считаем, хе-хе, да и сразу в дело. Сарай выправили, семян разных закупили. Живности прибавилось. Все в хозяйство. Соседи, было, роптать начали, но колобок объяснил им все как надо, и они к нам с уважением. Будто мы на органы работаем. Ну да ладно. Одно оправдание – языков не знаем, хе-хе.
- Мы ведь ко всем с добром. Кому лошадку одолжить, али дров привезти, али еще что, так это все бесплатно. – Петр расправил плечи. - От души.
- Как-то раз приехали они с князьями заморскими, а те, как нам сказали, с толмачами, то бишь, с переводчиками. Да не простыми, а женского пола… - Иван сплюнул в сторону. -  Не буду говорить, что они там за безобразия творили, срамота одна, но колобку сказал, чтобы духу их моем доме опосля такого безобразия не было. Благо, что хозяйка в отъезде была, а то такому бы навидалась-научилась, прости Господи. Был шум-гам, но мы выдюжили. Вот так-то.
- И тут мы, Андрюха, поняли, что это за зверь такой пе-ре-строй-ка, - пропел тонким тенорком Петр. - И для кого она делалась. А после твоих слов, ну, про их религию, все на свои места стало. Первыми туда подались новые коммуняки и районные штабные. Продались на милость горбатому. Окончательно и бесповоротно.
- Так что, получается, что мы с Петей тоже приложились к их божку, золоту. Поимели на свой счет предостаточно, но своевременно отстранились. Вопрос к тебе, не грешно ли?
Андрей улыбнулся:
- Не грешно. Вы же те деньги заработали трудом праведным…


- Трудом-то праведным, да дела творили неправедные. С голодухи позарились… Стыдоба.
- А во-вторых, вы же их на богоугодное дело направили. Вот я вспомнил Булгакова. В «Мастере и Маргарите» эпизод такой был. Воланд и сотоварищи в театре публике деньги раздавал и ценности разные. Надо отметить, что в зале сидели люди с достатком, и все равно, кидались, с позволения сказать, на эти «подарки от нечистого», аж, давку устроили. Были в зале и два офицера, которые тоже прихватили несколько червонцев, да сразу в буфет. И маленький праздник себе устроили. А те, кто напялил на себя шубы собольи, да платья с жемчугами, да карманы набил червонцами, так вот они оказались опозорены. На выходе из театра все их одежды растаяли и оказались они в неглиже. А червонцы превратились в бумагу. Так я к чему это говорю…
- Хе-хе… поучительно, можешь дальше не говорить, все понятно. Выходит, на нас с Петей грех и не грех вовсе, а так, маленькое баловство.


- Выходит так.
- Ну, спасибо тебе, разъяснил.
Посидели еще чуток. Андрея совершенно разморило и от воздуха, и от еды обильной, и от выпитого. Зевота совершенно одолела.
- Ну да ладно, - кряхтя и хрустя косточками, Петр поднялся на ноги. - Пора уже вертаться. Для первого дня с достатком всего было. Отдохнем малек, а завтра, Бог даст, примемся за твой отдых.
- Лады, - согласился Андрей. – Вам спасибо, вы мне такой праздник устроили сегодня. Давно такого не было.
- Вот и хорошо, айда по домам.


***
Вернулся домой Андрей довольно поздно. Иван да Петр проводили его до самой калитки. Баб Оля по деревенской привычке уже спала. Осторожно, стараясь не создавать шума, пробрался на свою половину избы и совершенно без сил упал на кровать. Закрыл глаза, но сон не шел. Отгоняло его восторженное состояние души и тот самый загадочный вой. Полежав некоторое время, он распахнул окно, присел на подоконник, закурил. Курил медленно, с удовольствием смотрел на звездное небо, время от времени поглядывая в сторону бусыгинского двора и бормоча:
- Чертовщина какая-то…


Вспомнил родителей. Вот интересно, думалось ему, мать была набожной, но взглядов передовых. Как бы тяжело не приходилось в ту пору, он настояла на том, чтобы сын ехал в город и получил высшее образование. Может это промысел Божий, а как же иначе, когда матушка оказалась трижды права. Останься он в деревне, то не смог бы помогать родным так, как делал это из города. В городе хоть подработку можно было найти. Был и грузчиком у кооператоров, и сторожем, и продавцом на рынке. Оставлял себе ту малость, что давала сил для учебы, а большую часть приработка посылал домой. Невыносимо было даже представить, что родители могли недоедать.


Вспомнилось, как те самые горлопаны, никак не отвечая за свои гнусные поступки развалили страну и превратили ее в один большой грязный рынок, многие сокурсники оставили институт и пустились в поиски легкой сытой жизни. Соблазн-то велик. Шикарные тачки, доступные красавицы, рестораны и ночные бары, клубы…. Кто стал «шестеркой» в бандитских шайках, кто спился, кто пристрастился к наркотикам. Внутренний крепкий стержень не дал ему пошатнуться и не отвел от пути праведного.


Андрей, как «Отче наш…», помнил завет отца: «Легкие деньги к добру не приводят, они должны быть заработаны честным трудом». Вот тебе и деревня. А те слова о золоте, что поначалу так и не понял: «Золото, сынок, страшный металл, когда он в частных руках. Изводит оно этого человека, бесовской энергией заряжает, потому, как золото принадлежит государству, то есть всем, а не кому-то одному. Шибко аккуратно с ним надо обходиться, а всего лучше обходить стороной». Такие вот слова.


Грустно мне в этом мире без них, но… что поделаешь, видать, так было сверху установлено.
Прилег. Вспомнились рассказы Ивана и Петра. С удовольствием пересказывал про себя вновь и вновь, что видел, что слышал. Память у писателей хорошая.


***
Через пару дней на рассвете была запланирована рыбалка. Накануне вечером нашли то самое место, под той самой ивой, неподалеку от той самой могучей березы, побросали прикорм, накопали червей у Матрены и в баночку с песком их. Наладили удочки и договорились о встрече на околице в пять утра, потому как клев хороший бывает сразу после рассвета. Баба Оля с вечера приготовила нехитрой снеди, завернутой в чистую скатерть, и сложила ее в ведерочко, а ведерочко поставила у двери. На выходе. Разбудила Андрея вовремя и благословила на хорошую рыбалку.


К запруде шли молча, как и положено серьезному рыбаку. У самой воды Иван долго прищурившись, глядел на воду то в одном месте, то в другом, будто выискивая что-то. Показал рукой, как будет двигаться солнце, откуда ветер. Затем насадил на крючок приманку, поплевал на нее и начал закидывать в нескольких местах вдоль берега. Для пробы. Подцепил несколько мальков, каждого аккуратно снимал с крючка и бросал обратно в воду. После этого забрался на бугорок к товарищам и назначил каждому место:
- Встанем так, - говорил он шепотом. – Андрюха у камня под той ивой, Ты, Петя, в десяти метрах правее, а я вот здесь, у кустика пристроюсь. Все! А ну потихонечку, без топота и разговоров. Пошли!


К полудню решили сложить удочки. Клев закончился. Каждый хвастал своим уловом. Героем был Иван, а потому и говорливым:
- Глянь на этого щукаря. Красавец. Три кило потянет точно. Только в толк не возьму, как он сюда попал. Видать, по незнанию. Ой, а что это? – наигранно удивленно спросил Иван. – Никак лещ. Хорош! А вот и еще один. Хе-хе. А карпы, карпы, глянь Андрюха! Не карпы, а чудо. В другой раз ночью пойдем на налима. Клюет он в безлунную ночь особливо резво, но надо с ним, я скажу, поработать. Силен, бродяга. Под корягами искать будем. Мелкую рыбешку используем. На живца его возьмем.
Петр в основном натаскал карасей да подлещиков. Было их у него штук двадцать.
Не очень хорошо, но и не плохо без должного навыка, порыбачил Андрей. Пару карасей, да мелочи штук пятнадцать.


 - Для первого раза молодцом. Мелочь для навара спользуем, и карасей туда же. Ну, что мужики, отдохнем малек в тенечке, подкрепимся, а к вечеру уху на костре состряпаем. Знатная получится.
Андрей в тени ивы разостлал скатерть, а Иван кинул поверх пленку, Побросали на нее все, что было у каждого, возлегли рядышком с трех сторон на травку и принялись неспешно трапезничать.


Во время первого перекура, по просьбе Андрея, Иван и Петр методично объясняли ему все его ошибки:
- Первым делом, заруби себе на носу, закидывать нужно из-за головы, но так, чтобы конец уды о воду не бился, а грузило с силой вошло. И леса не запутается и рыба не пугается, понял?
- Как же я закину, если дерево сзади?
- Изловчись…
- Понял! Что еще?
- Еще, без надобности не вынимай уду так часто, тогда и крупняк придет.
- А если клюет?
- Если по-настоящему клюет, то поплавок потонет. Ну, сам почувствуешь. Здесь, конечно, опыт нужон.
- Это верно. Опыт – друг ошибок трудных.
- Вот и учись! И еще, ты норовишь сразу тащить лесу на себя. Резко так. Это неверно. Подцепил и потихонечку так водишь ее. У тебя же пару раз сорвалось. Я видел. Ну, пока хватит. – Иван удобно лег на спину, подложив под голову свитер. - Давай вздремнем малек. А ты если хочешь, поди, поучись. Твое дело молодое. Подмастерье, хе-хе…


***
Однако вздремнуть не удалось, потому, как Иван хихикнул и проговорил свозь дремоту:
- Приснится же такое…
- Ты это о чем? – зевая, спросил Петр.
- Да вот, говорю, мне намедни удивительный сон приснился. Будто я не кто-нибудь, а Иван Сусанин. То бишь не Иван Зассухин, как есть сейчас, наяву, а Сусанин. И так явственно, что даже чарку с настоечкой клюквенной не смог одолеть, ну, перед завтраком которая.
- Привирай, да не завирайся…
- Скажу, почему не смог. Потому как чую, дела предстоят державные. Сусанин же. Ну, как я с бодуна их вершить буду?


- А чё? Вершили же, и ничего. Срасталось! – хихикнул Петр.
- Так это недавно было, а я Сусанин. Ты пораскинь мозгами, когда это было!
- Давно. Я даже не помню когда.
- Я тоже, но давно.
- Да, раньше такого себе не позволяли…
- Раньше много чего не позволяли. Что не так – на кол. Или в распор меж двух берез. Петь, ты чего?
- Хватит тебе об ужасах царизма. Рыбку ловим, отдыхаем, а ты…
- Понял! Тогда гляди, что дальше было. Во сне-то.
- Ну-ну…
Андрей весь обратился в слух.


- Так вот, отложил чарку в сторону, осенил себя крестным знамением и вышел из хаты. За калиткой поленья и чурки липовые, ну, ты знаешь. Я сел, значит, закурил и вдруг вижу, со стороны той околицы, что от Церкви, люди идут. Много! И, главное дело, на меня нацелились, ну, в мою сторону идут. Я трухнул не на шутку, а потом вспомнил Сусанина и слегка взбодрился.
- Кто такие? Ну, которые шли…
- А я знаю? Сам не вижу. Поначалу. Идут, орут, руками размахивают. Дошли вон до той березы, и я начал их узнавать. Батюшки – Думские! Тока по телевизору их видел, а тут вживую.
- Дела-а-а… Это, видать, после Андрюхиных рассказов они до тебя пришли.
- Мстить, наверное. Религия их такая. То-то же! А я ослабился, хоть беги исподние меняй, да некогда! Подступили, ироды!


- А чё меня не позвал?!
- Говорю же, некогда. Обступили и смотрят во все глаза. Один крикливый среди них был. Так он у меня спрашивает:
-Ты чего это мужик, обделался? Однозначно...
А я ему отвечаю, мол, неожиданно все как то! Ты, мил человек, не так бы обделался. А он залез в карман, достал какие-то бумажки диковинные, протянул мне и говорит:
- Вот тебе деньги, сбегай в сельпо, купи добротную одежу, сменись. На все про все полчаса.
И на часы посмотрел. Я было вскочил, а тут второй, здоровый такой, лысый, посоветовал еще и подгузников взять. Они все гоготать начали, во всю глотку. Ну, а я в дом, денежки под матрац (у меня свои брюки были, вторые), сменился я и вышел. Говорливый похвалил меня за скорость и говорит:
- Ваня, мы с делом к тебе, однозначно. Присядь, я объясню.
Потом вдруг заорал:
- Стоять! Это чурка грязновата. Здесь однозначно следы твоего позора проявляются. Сядь туда!


Я присел. И тот, лысый, видать страшно при деле хотел быть, тоже присел, да не заметил мово позора. На грязную чурку зад пристроил. Подскочил и на меня с кулаками. А все как дети малые, хохочут. Говорливый успокоил лысого, но в конце намекнул, что ему не привыкать. Они малек повздорили и снова ко мне:
- От тебя, Ваня, требуется проводить нас через болото необъятное на рублевский тракт.
Я спрашиваю, мол, а чего вы через нас пошли, надо было напрямки. А он говорит, что напрямки засада, и надо через болото. Это принято всеми однозначно.
Я соснул цигарку, покумекал малек и думаю себе, что-то здесь не то. Видать в лобовую собрались. Вона их сколько и все мордатые, кряжистые, крикливые. Кто, думаю, перед ними устоит.


- Подумать надо, - говорю. – У меня дочь на сносях, да и жена заподозрит, что удрал к другой.
- Некогда думать, Ваня. Встань и иди.
Ну, прямо как в Библии. А тут еще лысый подхватил:
- Труба зовет, товарищ! Вчера рано, а через час поздно. Промедление смерти подобно! Честные люди, весь трудовой народ надеются на тебя, Ваня. Хлеб голодным, землю… это, как ее… забыл. Но, неважно. Давай, Ваня, надо…
Тут мужичок подошел из толпы, маленький такой, с бородкой. Говорливый ему:
- Тебе чего, Мирон?
- Хочу объяснить, как это важно.
- Объясни, хоть какая-то польза от тебя…
- Все в болото против коррупции!
- Сказал?
- Да.
- Иди. Иди и не оглядывайся.


Пока они препираются, я думаю, а чего это они туда собрались. Вспомнил. На рублевке государевы хоромы. Видать на вилы его хотят. Ну, ладно, в дороге додумаю. Затушил цигарку, поднялся с чурки, взял посох и позвал их за собой.
Андрей еле сдерживал смех. А Петр тем временем со знанием дела спрашивал:
- А ты, Вань, каким путем повел их? Через Грязи али через Дубосеково. 
- Через Грязи. Я рассудил так, дело грязное и повел через Грязи.
- Разумно.


- Вот тут я и пожалел о чарке. Ну да Бог с ней. Идем, значит. На подходе к болоту они опять же свару затеяли: кто первым пойдет. Я смотрю на них, усмехаюсь. Уже у самого болота остановился, оглянулся и слушаю, о чем это они там толкуют. Говорливый орал, что первыми должны идти лысый и его команда, а он будет замыкающий, чтобы никто не сбежал. Дело то государственное. Сбежит кто, да в полицию докладывать. Здесь нас и утопят. Лысый сопротивлялся. А Мирон талдычит, что их мало и ему надо замыкать, потому как легче проследить. И еще у них дисциплина.


На круг вышел седовласый и пожурил Мирона:
- Какая дисциплина?! Полпартии растерял, а туда же, дис-ци-пли-на! Ой-ой-ой!
- Вот именно! – заорал говорливый. – Мы самые чистые и самые честные, нам и идти сзади. Кому непонятно, пусть застрелится. Охрана, помогите им. Вот у той осины!
Седой так спокойно начал объяснять:
- Никакой охраны здесь нет, а есть представители народа. И мы должны честно выполнить свой долг. Нас много, и как мы скажем, так и будет. А будет так. Мы пойдем первыми и последними. Двое первыми, остальные последними. В середке лысый, говорливый и Мирон со своей банд…, простите командой.

 
- Прямо как в телевизоре…
Андрей хохотал во весь голос.
- Я стоял и слушал. – Продолжал Иван. - Уже вечереть начало, а они все орут. Опять у меня перед глазами чарка представилась. Я прикинул, ну чего их топить-то, сами перегрызут друг дружку. Плюнул смачно и пошел обратно.
- Ну и…
- Как тока пришел домой, сразу проснулся. Встал, значит, на всякий случай пошарил под матрацем, денег, что говорливый дал, не нашел. Сон ведь был. Зато чарку на столе узрел. Вот такой чудной сон приснился.
 
***
Пока деды наслаждались отдыхом в объятиях Морфея, Андрей метался по берегу с удочкой и, надеясь на удачу, хотел удивить их знатным уловом. Ну, хотя бы, одну большую рыбину поймать или среднюю, на крайний случай. Но кроме мелочи размером в ладонь никто не беспокоил его удочку. Да и то, за пару часов наловил их всего четыре штучки.
- Хватит мучиться, - услышал он за спиной хриплый от сна голос Петра. – Не время клева. Вечером попробуем покидать. А мальков в ведерочко, на живца попробуем. А пока, приляг, отдохни.


- Не хочется, - Андрей обиженно свернул удочку и поднялся к Петру. – Может, рыбку пока почистить.
- Успеется. Ты, вона, дровишек собери. Для костра. – Петр опустился к воде, ополоснул лицо, передернул плечами. – О-хо-хо! Пошли вместе, и я косточки разомну.
Валежника на берегу было предостаточно, так что через полчаса набрали дров на хороший костер. К тому времени Иван уже бодренько плескался в воде, зайдя в нее по пояс. Вышедши из воды, обтерся докрасна полотенцем, оделся и наказал всем готовиться к готовке ухи по-зассухински.


- Андрюха, выплесни рыбу на траву, ведерочки ополосни и набери водички. Надо все подготовить для отвару. В нем будем уху готовить.
Уху варили тройную в овощном бульоне. Пока все готовилось, собирали стол. Разложили тарелки, побросали в центре зеленый и репчатый лук, зеленый чеснок, щавель, хлебушек, редиски и еще кое-что. Петр сбегал к воде и достал со дна бутыль с первачом. Наконец, свершилось. Иван лично разлил уху по мискам, Петр наполнил стаканы и приступили к трапезе. Кушали не спеша, чавкая и восхищаясь. Андрей съел две миски.


- Сейчас отдохнем малек и решим что дальше делать. Как ты, Андрей?
- Теперь и я не возражаю передохнуть.
- Давай, приляжем. Пусть себе переваривается в свое удовольствие. Земля теплая, травка мягкая, компания душевная.
Однако на налима в эту ночь решили не ходить. Уж больно разморило Андрея от ухи с дымком да первача с медком. Да и спал он в эту ночь совсем немного. Короче говоря, проспали по причине полученного удовольствия и отсутствия всяких сил.
- Не последний день живем, - вселил надежду Петр. – Через пару деньков двинемся. Не возражаешь, Андрюха?
- Не возражаю…

***
Собрались в ночное через день. Накануне, пока деды занимались хозяйством, Андрей наловил мелкой рыбы, поскольку ловить решили на живца. Иван одобрил улов. Двинулись к запруде после захода солнца от двора Ивана.
После нескольких неудачных забросов Петр предложил свернуть удочки, поскольку погода не благоприятствует.
- Лады, давай отдохнем малек, перекусим, а там посмотрим.


Скоренько организовали «стол», выпили по чарке клюквенной настойки, закусили, чем Бог послал, и прилегли звездами полюбоваться.
- Дядь Вань, - Андрей приподнялся, оперев голову на локоть. – А расскажи все-таки про вой, что мы слышали. У дома Бусыгина.
- Э-хе-хе. Ну, слушай, коли есть нужда. Виной всему, Андрюша, Мишка Бусыгин. Ох, и бедовый пацан был. Ты его помнишь, должно…
- Помню, но не очень хорошо. Знаю только, что характер у него был от лидера. Шустрый! Легко подчинял себе людей и постарше себя. Не стеснялся прибегать и к помощи кулаков. Вот отца его, Бориса Михайловича, кажется, помню хорошо. Здоровый мужик. Тоже ведь был не из скромных. Жену поколачивал…


- Вот-вот. Потому, видать, и звереныш такой в семье появился… нам на горе…
- Да, - подтвердил Петр слова друга. – Сплошные неуютства от семьи той, прямо беда… Даже колобок, наш участковый, не хотел с ним связываться. Опасался. Мог и хату его спалить.
- У меня подозрение, что колобок на него работал, то бишь, поручения его исполнял.
- Ну да?!
- Вот тебе и да. Тогда же бандитов, прости Господи,  развелось как мух у параши. Ой, времена были! Мы по большей части по домам сидели, боялись нос высунуть.
- Этот паскудник что задумал? – Петр придвинулся ближе к Андрею. - Задумал он нашу деревню с лица земли стереть, а землю отдать богатеям под фазенды. Был здесь в районе главный бандит-распорядитель Вовка Торшер. Видел я его, долговязый такой, глазки маленькие, злобные, прямо демон какой.
- Ты погоди с Торшером, – одернул друга Иван. – Я по порядку все доложу. С подноготной.
- Ну-ну, интересно…


- Впервой Мишка попал в тюрьму за избиение людей в районном парке. Пьяный был. Года три отсидел, а мы-то как рады были. Спокойно сразу стало. Да вот, в один прекрасный день явился. К нему сразу понаехала вся бандитская братия. Пили и шумели с неделю. Дрались, стреляли, теток голых плетями гоняли по огороду. Петруха с дури сообчил колобку, ну, чтобы порядок соблёл. Так те прознали про это, видать, колобок сказал, и к дому Петра двинулись…


- Я как увидал эту банду, они ко мне шли, так все понял и через задний двор в лес убег. Отсидел там два дня и вернулся, когда они уехали. Когда вернулся, мама моя родная, такое безобразие в доме натворили, такой грабеж учинили, что не дай Бог каждому. Прибирался потихоньку, да так, чтобы меня Мишка не видел. Мало ли. Хоть и пьяные были, да вдруг помнят. – Петр вздохнул. – Ну, где правду искать, коли родная милиция тебя на растерзание отдает заместо того, чтобы защиту дать. Так-то!


- Такая вот беда была, Андрюха. Штаб района даже разговаривать с нами не захотел. Потом Мишка выяснял у нас, что мы хотели им сказать. Соврали. Сказали, что про пенсию разговор хотели повести, потому как полгода ее не получали. Вроде бы поверил и сказал, что поможет нам, и сам поговорит об этом. То бишь, к бандюкам прислушиваются, а к нам нет. – Иван глубоко затянулся сигаретным дымом. - А мы про меж себя дотолковались, что все это не просто. Видать, из далекого верху подсказки идут. Видать, указание было, при помощи этих негодников извести народ русский. Оружие раздали, мины, бомбы… Куда нам с голыми руками. Берданка супротив «калаша», что деревцо молодое супротив танка. Не устоим.
- Я тоже с этим столкнулся в городе. Вспоминать не хочется, что было.


- Дальше непонятки пошли. Вдруг по нашим дворам пошли какие-то люди и уговаривали переехать жить в город. В хорошие квартиры, с палисадом, с отоплением. Дык,  какой мужик свое хозяйство бросит ради клетухи в городской духоте? Не нашлось таких. Потом угрозы пошли. Мол, всех порежем, всех сожгем. Собрались мы на сходку и порешили за вилы взяться. Нехай всех перережут, а не сдадимся. Такой вот русский дух. Э-хе-хе… Они про это прознали и опять по дворам пошли. Думали поодиночке уломать. Опять не вышло. Тогда они выбрали из наших мужиков одного, самого старого и одинокого – Витьку Трефилова, посадили в свою труповозку…


- Куда посадили?…
- Ну, так мы прозвали их черные машины. Большие, такие, с прожекторами, мать иху невзначай! Через день вернули, а тот еле жив. Били, говорит. А Трефилов мужик набожный, попросил, чтобы отвезли его в Церковь нашу, с Господом поговорить захотел. Отвез я его туда на своей телеге. Пробыл он там пару часов, вышел оттуда посветлевший, но такой же слабенький. Погрузил я его в телегу, едем, а он мне и говорит, что скоро эти безобразия закончатся. Я перекрестился, поклонился заступнице нашей Богородице и спрашиваю у него:
- А как?
- А вот так, - говорит. – сами увидите. Говорить не велено.
- Ну, думаю, видать, голову ему повредили. Ну да ладно, думаю, поживем, увидим. Ведь же всегда хорошее желать хочется.


- Прав был Витька. – Петр разлил горькую по стаканам и предложил выпить для храбрости. Закусив лучком, откашлялся и продолжил:
- Изменения начались. В первую голову, побили шайку Торшера. Видать, не на тех нарвались. Мишка прикатил на своей труповозке, спрятал ее у болота и по дворам пошел, чтобы его приютили. Мол, схорониться надобно. Я говорю ему, как же так, а если родня твоя пострадает. Не пострадает, не посмеют, говорит. А если посмеют, спрашиваю, ты бы убег куда подальше да и их с собой прихватил. Уехал бы, да не могу. Поймают меня, не проскочишь. Тогда, говорю, отсидись в болоте, там можно схорониться, а беду я в свой дом я не приму. Грешно это. У него глаза кровью налились, и он на меня пошел, да вдруг как заорет. Чего это ты, спрашиваю. А он пальцем показывает, а слова вымолвить не может. Я ему настоечки впопыхах налил, он выпил и речь обрёл. Трефилов, говорит, про меж нас стоял, в белых одеждах, улыбается и пальчиком грозит. Какой, говорю Трефилов, это же я. Нет, говорит, Трефилов был! Чудеса! В этот момент ко мне Петруха заходит, спугался, говорит, за меня и решил зайти, когда увидел Мишку в окне. Я рассказал ему, как мы здесь с Мишкой беседовали и про Трефилова тоже. Он посмотрел на Мишку, а тот сидит на скамейке бледный, с раскрытым ртом и головой машет, поддакивает, мол, так оно и было.


- Я трухнул малек, но вспомнил бабкины рассказы и скумекал, видать помер Трефилов. Жизнь свою отдал во благо людей и деревни нашей. Видать, от Господа миссию такую получил в Церковке-то нашей. Вот и отпугивает собой нечисть всякую. И побег в сторону трефиловской избы. Прибегаю, гляжу, от лежит на кушетке своей, руки на груди сложенные, а сам весь в белых одеждах. Лицо светлое, а на устах улыбка блаженная. Аж отпрянул, ну вылитый Николай угодник. То бишь, так оно и получилось, как я думал. Помолился я и бегом к Ивану.


Иван не спеша закурил новую сигарету и продолжил:
- Прибегает, значится, глянул на него и все понял. А как Петруха рассказал о своей находке, так Мишка совсем поник. Окончательно ему худо стало, как я рассказал о нашей поездке в Церковь. Ну, после того, как он и его други покалечили Витеньку. Осмелел я и говорю ему, мол, видишь Мишка, как мы под защитой Господа нашего находимся, под покровом Пресвятой Богородицы. Понял, гаркнул я ему в лицо. Он на колени, простите, говорит, такие у меня условия жизни были.


- А я его тем временем спрашиваю, сколько он душ загубил невинных. Отвечает, что не знает сам. Не считал. Но не мало. За каждую, говорю, ответишь, ирод, если не одумаешься.
- Слышу, шум во дворе. Глянул в окошко, а там, Господи Боже мой, бандюков понаехало немерено. Шустрые как тараканы. Во двор бусыгинский вбежали, по крыше очередь из пулеметов дали, врата разворотили и на машинах во двор въехали прямо по грядкам, негодники. Мишку начал озноб бить. Да-а-а. А затем сознания лишился, ну когда увидел, что мать и отца его, да еще девку его, что с ним в доме жила, вывели из дома и начали бить нещадно.


Андрей страшно удивился, и даже вздрогнул, когда Петр абсолютно к месту и высоко поэтично, произнес:
- Ужас, будто туман, повис в воздухе.
Иван никак не отреагировал на эти слова друга и продолжал:
- Один из палачей по дворам пошел, видать, поспрашивать про Мишку. Ну, думаю, беда, сейчас сюда придет. Я наказал Петру побыть с Мишкой, а сам вышел на двор и стал у калитки. Битюг ихний подходит ко мне развязанной походкой и початой бутылкой пива, спрашивает, мол, чё, старый хрен, где Мишка? Почем знать, отвечаю. Смотри, говорит, коли найду у тебя, ноги пообрываю. Не посмотрю, что ржавый. Я вспомнил Витьку Трефилова, взбодрился и спросил, зачем людей-то мучить. А он прищурил зенки, скалит зубы, мол, хочешь, туда же пристрою. Я прошу его, отпусти их, невинные они. Как же они невинные, если родили его, а-ха-ха! Не от петуха же, а-ха-ха. Ладно, спрячься с глаз моих, ржавчина. Считай, говорит, тебе повезло, я сегодня добрый. И на том спасибо, отвечаю.
Иван замолчал, приложив пятерню к сердцу. Петр налил в стакан своего квасу и протянул другу:
- Чё, Вань, заныло. На выпей. Отдохни.

 
Иван принял стакан и начал пить маленькими глотками. Петр продолжил:
- Я тем временем на Мишку воды плеснул, он открыл глаза, ни живой, ни мертвый. Взор остекленел. Я говорю, мол, беда Миша с родными твоими. Что делать будем? А он не мычит, не телится. Короче, паралич его разбил, видать, со страху. Ведь же такие люди смелые тока когда, когда их много, и они супротив слабого идут. А как цыкнешь, так побежали. – Петр передернул плечами. - А теперь давай, сравни Мишку и Витьку Трефилова, царство ему небесное. У кого нутро гнилое, а у кого дух русский, несгибаемый. Так то!

 
Андрей плеснул из бутыля в стаканы. Выпили молча, посидели. Андрей встал, походил, размял ноги, прилег на травку другим боком:
- Что там за вой такой был? У Бусыгиных.
- Чертовщина там, бесовская. Когда нелюдь разъехалась, побежали мы на бусиновский двор, а там…
Петр стал на колени и помолился:
- Прости их Господи! Не ведали, что творили.
- Что мы там увидели? Вспоминать тошно. Отца всей деревней похоронили как положено, с отпеванием. Над матерью Мишки и его девкой надругались, ироды. Мать так и не выжила, а девка ничего, пришла в себя. Матрена за ней ухаживала… Выходила...


- Милиция приехала. Походили, поцокали языками, поспрашивали, а что мы скажем? Мы их не знаем, а Мишка речь потерял, и двигаться не мог. – Петр почесал затылок. - Что с него возьмешь?
- Я сказал их главному, что бандюки это были, а он мне, мол, бандюг много и найти их нет возможности. Вот так-то. Меня злость взяла. Я говорю ему, а что если с тобой то же сделали. Он аж весь синий стал. Сказал, что уже сделали, и что он был бы рад, коли вся эта тварь перебила друг дружку. И уехал. Видать, его достало тоже.


- Мы-то поначалу за Мишкой ухаживали. Потом его девка оклемалась, слава Богу не уехала, видать любила Мишку…
- А по-моему не Мишку, а добро его наворованное, да на крови замешанное. Видать, хотела выяснить, где тайник его. К тому же, деловая, нашла его машину и хорошо продала кому-то в районе.
- Бог с ней, хотя может ты Петя и прав, потому как в один день ее не стало. Укатила. Так и бросила его немощного. Да, на поминках по родителям она сказала, что в тот день, когда издевались над ними, Мишкина мать сыпала проклятия в адрес сына. А это очень плохо, это очень сурьезно, когда мать говорит такое. Грех это большой. Видать, поэтому ее не принимают небеса. Многие видели, как она по двору ходит лунными ночами и воет волком, али собакой. Видать вину искупляет… Бр-р-р, страх Божий.


- А вы видели ее, дядь Вань?
- Не только я. Вона, мы с Петром подглядели. Услыхали ночью вой и бегом на него. Издаля наблюдали. До сих пор оторопь берет. Потому-то, и убёгли оттуда что есть мочи. Аж сердце из грудей чуток не выскочило. Нечистое это место, ой, нечистое.
- Может мне посмотреть, а? Поскольку я в эти дела не очень верю. Интересно…
- И не верь, правильно это. …Но интереса нет никакого. И туда не ходи. Пусть, Отец Глеб помолится Господу о спасения души Мишкиной матери, отпустит ей земные грехи, очистит двор… Тогда и пойдешь.
- Я поговорю с отцом Глебом, – заверил Андрей. - Нельзя так оставлять.
- Поговори, Андрюша.

***
Андрей смотрел на величественное белое строение, ярко выделяющееся на фоне созданного Богом бесконечного звездного мира, и восхищался его строгим величием, спокойствием, и неисчерпаемой благодатной силой. Веками народ русский впитывал в себя дух Православия. Святая вера прочно вселилась в его душу и стала определяющей в становлении его самобытного, своего особого уклада и особого назначения в семье человеческой. Это и стало главным для православного человека в понимании идеала, к которому он испокон веков стремился: святость, духовность, нравственность.


Разве не это узнал и закрепил в своем сознании Андрей за то короткое время, что пребывал в деревне и в общении с достойными представителями православного христианства.