Эротический массаж

Александр Балашов

ЭРОТИЧЕСКИЙ МАССАЖ
рассказ

Бывший студент мединститута Павел  Дизелевич, отчисленный за неуплату, в воекомате выбрал для себя альтернативную службу  в  ЦРБ – центральной районной больнице. Убедил комиссию, что он за два года учёбы стал пацифистом. То есть человеком, кому «претит» не то что стрелять – брать в руки оружие. Медбрата Пашу, парня весёлого и общительного, в больничке тут же прозвали  Дизельком.
Дизелёк был добрым малым.   Нельзя  сказать, что он очень тяготился своей альтернативной службой, но ему было очень скучно. Как бывает скучно  молодому здоровому человеку  в русской глухомани, где каждый новый день похож на предыдущий. Редко здесь  вообще что-то происходит, но если происходит, то часто несусветное, о чём потом говорят год, а то и больше.

Примерно за месяц до зачисления Павла в штат ЦРБ, районный городок Т., в котором жила и работала медсестра Анна Ивановна Пряхина,  потрясли нелепые преступления на сексуальной почве. С недельным  интервалом были изнасилованы две женщины довольно почтенного возраста, старухи, если говорить по-русски.  Одна отделалась лёгким испугом и вырвалась из грязных лап насильника, а со сторожем кирпичного завода Зинаидой Савельевной Мишкиной после встречи с насильником  «сделался шоп», как она, путая слова «шок» и «шоп», озвучила свой диагноз в женской  палате ЦРБ, куда её поместили после нападения негодяя.
- Третьи сутки, дохтур, в уборную не хожу, - жаловалась она Дизельку, принимая его за молодого доктора. – Шо-о-оп...
- Это, бабуля, дело поправимое, - успокаивал её Паша. – Пару  послабляющих клизм с подсолнечным маслом – и пробьём брешь в вашем шопе.

Медсестра центральной районной больницы Анна Ивановна Пряхина, женщина уже далеко не молодая, за три года до пенсии, чтобы получать зарплату побольше (побольше и пенсия выйдет),  закончила  курсы массажистов. После курсов к полной ставке медицинской сестры прибавилась полставки массажиста.
 Но это её дополнительная профессия, наверное, и была её истинным призванием. Руки у Анны Ивановны, несмотря на солидный возраст, были такие сильные, что она одна на весеннем  субботнике, который устроил главный врач ЦРБ, погрузила в тракторную тележку с полтонны битого кирпича, стволы спиленных деревьев, погибших в морозную зиму, и  вскопала  три цветочные клумбы.
Полнота этой бой-бабы вполне отвечала её лошадиной силе. Глядя на неё, людям верилось, что русская женщина  и нынче запросто не только коня на скаку остановит, любую сваю в землю забьёт, но и себя самою из любого болота за волосы, вымытые конским шампунем, вытащит.
 Единственным недостатком богатырки была её маниакальная  мнительность. Она  слепо верила во все слухи, особенно страшные и нелепые, игнорируя рассудительные их опровержения в местной газетке. Пряхина, как китайская губка для посуды, впитывала в себя всё, что её окружало и страшило. Человек вообще легко верит в разные нелепости – так уж  наш человек, не привыкший за годы дикого капитализма в России к хорошим новостям,  стал устроен.
Слухи о сексуальном маньяке, который выбирал женщин «в возрасте» не давали «предпенсионной»  Пряхиной покоя.  Дежуря в терапевтическом отделении, она не отходила от бабы Зины, которая, казалось, больше страдала от своего зверского аппетита, чем от причиненных маньяком страданий и сексуальных истязаний. И всё спрашивала, мучила своими вопросами бедную бабушку, замирая от страха, о чём и следователь у пострадавшей не допытывался.
В женской палате  при больной Мишкиной, бабы Зины то есть, было тревожно. Справа от пострадавшей Зинаиды Михайловны лежала продавщица мини-супермаркета «Мир еды», которую  сильно побил пьяный муж, приревновав её к своему собутыльнику. Слева от Мишкиной после удаления  гнойного аппендикса приходила в себя диспетчер пассажирского автопредприятия Елена Владимировна, почётный донор СССР, женщина  грамотная, умная и желчная. В местном ПАТП Елену Владимировну  за глаза называли именем священного для индусов существа – Коброй.
- Бога они не боятся, -  невнятно прошамкала разбитыми губами продавщица палатки, поправляя завязки бинта под  заживающей челюстью.
- А чего им его бояться-то? – зло отозвалась со своей койки Елена Владимировна.  – Веру в светлое будущее у людей  отобрали, а другой веры взамен не дали. Вот вам и причина! Отсюда и коррупционеры, и милиционеры, и маньяки, насилующий исключительно  тех, кто уже давно и не женщина вовсе. Любитель климакса, блин!
Баба Зина, услышав последнее, неодобрительно заворочилась, заскрипела пружинами расхлябанной койки.
Пряхина, так долго ожидавшая своего женского счастья и незаметно состарившаяся в этом вечном и часто безрезультатном  ожидании, вздрогнула при словах Кобры про климакс – у неё уже год, как начался  этот сложный  женский период с приливами и отливами, хандрой и беспричинными страхами.   
- Ты поешь, поешь картошечки с огурцом, - подкармливала добрая  массажистка  бедную бабу Зину. А сама мучительно формулировала не дающий ей покоя вопрос:
- Как он тебя насильничал-то,  Савельевна?
Баба Зина громко чавкала и,  торопливо стуча о ложку железными зубами, отвечала неохотно, с раздражением, которое так и не проходило после случившегося шока:
- Да как, как!.. Онбыкновенно. Дал чем-то  по башке, задрал подол и готово.
- А чем по балде дал-то?
- А я почём знаю? Можа, членом своим! Отбил, аспид, начисто  и без того слабую память. Да кабы одну память!..
- А что ещё? – слыша  тахикардию своего большого сердца,  со страхом    спросила медсестра-массажистка.
- Да ничаво, -  отмахиваясь, как от назойливой мухи, ответила вечно голодная бабка. – Валенок  я потеряла... И менты его на месте преступления не обнаружили! Вот, какие страсти, бабоньки... Зачем ему, супостату, один валенок-то? Ума не приложу.
Анна Ивановна сделала смелое предположение:
- А не инвалид ли он, маньяк-то ваш?.. Не одноножка ли?
Баба Зина пожала плечами:
- А хрен его в темноте, разберёт! Хотя, сдаётся мне, не инвалид – уж больно резво бёг за мною. Из меня от страху  газы начали выходить... Он меня на земь валит, а из меня газы пруть - страсть.
- И не побрезговал же, гад! Тьфу! – плюнула своей ядовитой слюной через золотые коронки на щербатый  пол Кобра.
- МанякОв это только распаляет,  я слыхала, - промямлила продавщица «Мира еды» и скривила синее  от жестоких побоев лицо –  вправленная  челюсть ещё давала о себе знать - рот открывался меньше, чем наполовину. 
Дизелёк, готовивший клизму для больной Шишкиной, внимательно слушал рассказ Зинаиды Савельевны.
- Доктор, - жалобно канючила бабушка, глядя на санитара Дизелевича. – Я в шопе!
-  Ничего удивительного - всё Россия  сегодня в шопе, - рассеянно ответил Паша.
Кобра презрительно поправила безграмотную старушку:
- Не в шопе, а в шоке! Шок, стресс, понимаете, бабушка?
- Понимаю, - послушно кивнула  глуховатая сторожиха. – Я и говорю - в шопе...
Пашка, успокоив споривших женщин, подвинул ширму к кровати бабы Зины и сделал ей послабляющую клизму.
- Кабы встренула ентого гада, - охая, проворчала больная Мишкина, - открутила бы самолично его помидоры... Сколько страданий!
Санитар, моя руки под общим умывальником женской палаты, глубокомысленно заметил:
-  Не было бы счастья, да несчастье помогло.  Положительным моментом тут можно считать  некоторый эротический массаж постаревшего, так сказать, органа...
Он обернулся к Пряхиной и весело спросил массажистку:
- Правду я говорю, Анна Ивановна?
Не слушавшая трёп молодого санитара, присланного в их городок издалека, Пряхина рассеяно ответила:
- Массаж чудеса делает. Чуть ли не со смертного одра поднимает. Нам на курсах рассказывали...
   
***

За неделю до появления в городке сексуального маньяка в мужскую палату терапевтического отделения поступил  больной Пустовойтов,   учитель физики только что ликвидированной   образовательной реформой Гнилецкой малокомплектной школы. Где-то там, в  высоких и светлых кабинетах,  следуя железной логике, решили:  если в   школе учеников меньше, чем учителей, то такая школа признаётся неперспективной и подлежит безоговорочной ликвидации. Ни мнение родителей, ни слабые голоса детей, ни даже жалобы в комитет по образованию, которые писал Пустовойтов приняты во внимание высокими специалистами не были.
Дмитрию Ивановичу Пустовойтову до пенсии оставалось два года. В Гнилецкой школе он проработал двадцать три года. И вот теперь старый учитель физики ликвидировался вместе со всей школой. Вместе они оказались ненужными  реформаторам.
Правда, учитель сопротивлялся до последнего. Но силы были явно не равны. На фоне продолжительного нервного стресса, после развода с женой, проигрышем в суде, куда он подавал иск на областной комитет по образованию,  у Дмитрия Ивановича так обострилась старая болячка, что он не мог без адской боли в спине не только ходить, сидеть было тяжко. Он поехал в район, отстоял  немилосердную к любому ближнему (желая, чтобы тот оказался дальним) очередь к терапевту и заполз в кабинет врача уже чуть ли не на карачках. Доктор поставил диагноз – остеохондроз поясничного отдела позвоночника. И уложил Пустовойтова в стационар, так как дома, в Гнильце, за старым учителем (ввиду его полной ненужности ни семье, ни обществу) ухаживать было некому. 
 Рыночная экономика, правящая бал в стране, интеллигенцию вообще не шибко жалуют, а уж сельскую!.. Не обременённые совестью рыночники с издевательской улыбкой заявляли: «Если вы такой умный, то почему такой бедный и несчастный?».  Скрученная болезнью фигура Пустовойтова всем своим угрюмым  видом, недельной щетиной, неопрятными остатками некогда богатой шевелюры  не вызывала симпатии и у небольшого коллектива терапевтического отделения больницы.
Вызывал  Пустовойтов раздражение своими завышенными (и потому невыполнимыми) требованиями, вечным брюзжанием и у главврача, самого опытного терапевта больницы, и у среднего медперсонала. Не было поддержки у правдоруба и у болящих масс. Мужская палата, в которой лежал больной Пустовойтов, считала, что учитель  умничает. Надо быть попроще – и люди к тебе потянутся!..
А он ругал умными непонятными людям словами реформы в отечественном здравоохранении, образовании, и очень пугал этим людей. Больные, которые не могли пробиться в стационар месяцами (из-за его крайне малой пропускной способности), боялись, что критиков будут выписывать в первую очередь, то есть недолеченными. И потому молчали в тряпочку, когда их не лечили или лечили не так, или вообще лечили не от того, чем они болели на самом деле.
Злые языки рассказывали, что, уходя от Пустовойтова, жена, преподаватель литературы и русского в той же школе, ему сказала:
-  Жить с тобой, Пустовойтов,  невыгодно не только государству, но и мне. Ты, Дмитрий, из тех «лишних людей», которые не нужны были России  вчера,  но не нужны они ей и сегодня.
«Врут, наверное, - решил для себя Паша Дизелевич, - кто мог слышать, что сказала жена мужу на прощанье? Хотя у нас всё возможно». Санитар был прав - в учительском доме барачного типа, где жили все педагоги Гнилецкой школы, у   ветхих стен имелись уши.

 Уже на третий день своего бесполезного, как он считал, лежания в терапевтическом отделении, вредный больной с расстроенными вдрызг нервами заявил главврачу:
- А почему меня не лечат?
- Как не лечат? – спросил главный врач.
- Да так, не лечат – и всё! –  неприятно глядя снизу вверх на главврача Натансона, сказал Пустовойтов.
Он, кряхтя, встал с коийки, разогнулся насколько смог и продолжил свой обличительный монолог:
- Я не требую от вас новейших медицинских технологий! Я не требую хвалёных инноваций и модернизаций! Не требую даже томографа за миллард рублей, который из-за повальной коррупции никогда не дойдёт до вашей ЦРБ... – учитель сглотнул набежавшую слюну. – Но я требую, чтобы мне хотя бы три раза в день давали нужные мне таблетки!
- Разве не дают? – сделал удивлённый вид  Натансон.
- Дают! – выпалил Дмитрий Иванович. – Аспирин дают. Я потею, а зачем мне потеть?
Натансон покачал головой:
- А вот учить профессионалов – не надо! А вам не надо заниматься самолечением. Это опасно для вашей же жизни. Вы понимаете это, больной?
Пустовойтов опешил на минуту, сбился со взятой наступательной интонации.
- Зачем мне потеть? Или у вас, как в анекдоте? Когда врач спрашивает родственников об умершем: «А больной вспотел перед смертью?» Те отвечают: «Вспотел» – «Очень хорошо!»
Главврач поправил тонкие очки в золотой оправе.
- А ведь этой действительно хорошо. Вместе с потом из вас выходят шлаки и прочие вредные вещества... Вы очищаетесь. Так же, Павел Михайлович?
Павлом Михайловичем Натансон назвал санитара Дизелевича, проучившегося два года в медицинском и действительно кое-что узнавший там интересного – жаль у Пашкиных родителей денег не хватило, чтобы сын мог закончить начатое образование.
- Лечение аспирином, - сказал Пашка с умным видом, - американцы считают основной профилактикой сердечно-сосудистых заболеваний и даже такого серьёзного, как инфаркт миокарда.
Натансон степенно кивнул молодому коллеге и сказал Пустовойтову:
- Вот видите... Профилактика! Основная наша задача, чтобы снизить рождаемость и увеличить отход...
- Наоборот, Семён Георгиевич!
- Какая, собственно, разница, - скривил главный рот. – Главное всё равно профилактика.
Но Натансон никогда бы в жизни не стал главным врачом, если бы не пресекал жалобы больных, как он говорил, «прямо на рабочем месте».
И в случае с Пустовойтовым во избежание жалоб в вышестоящие инстанции и, как следствие их, проверок «сверху», тут же назначил ему сеанс лечебного массажа – благо Анна Ивановна Пряхина с курсов массажисток уже вернулась и  своими ручищами делала поразительные успехи на этом доступном  даже районной медицине поприще.
- Думаете, поможет? – держась за спину, спросил нервный  Пустовойтов.
- Обязательно поможет! Совершенно инновационный метод излечения, -  вымучил улыбку на  усталом лице, но добром лице Натансон, сразу не полюбивший  сварливого и требовательного пациента. – Надо только нужный массаж подобрать.

 Весь этот разговор проходил при вездесущем Дизельке, у которого тут же возникла идея умопомрачительного розыгрыша. Куда там центральному телевидению с их приколами на 1 апреля! Это, решил Пашка, будет розыгрыш века. И после ухода  из палаты доктора, делавшего свой традиционный обход, он стал психологически готовить к задуманному спектаклю больного Пустовойтова.
-  Доктор вам массаж прописал, а какой – не уточнил, - сказал санитар. -  А их не один десяток! И не каждому Анна Ивановна свой фирменный, по-настоящему инновационный, делает.
- Как это? – не понял учитель.
- Да так. Зарплаты у  нас, младшего медперсонала, несмотря на перманентные прибавки, мала и раздражает психику.
- У педагогов тоже не царские, - буркнул Пустовойтов. – И что?
- Но на шоколадку хватит, думаю?
Принципиальный педагог, крывший бесплатную медицину последними   словами, пожал плечами:
- А где её тут возьмёшь? Я теперь – бобыль. Детей не было и уже не будет. Может, в Минздрав позвонить, чтобы шоколадку  волонтёры принесли?
 Дизелевич  достал из кармана   халата  плитку «Алёнки» и покрутил её перед носом безработного учителя.
- Сколько? – спросил Пустовойтов, почёсывая давно не бритый подбородок.
- И всего-то стольник, - ответил Дизелёк.
- Сколько-сколько?
- Сто рублей, господин педагог. С доставкой на дом, так сказать. Иначе массажистка сделает привычную халтуру, то, что попроще... Шоколадка – разве это плата за возвращённое здоровье?
- Грабёж,  - оценил услугу медбрата бывший педагог. -  Скрытая коррупция.
Пустовойтов добавил неуверенно:
 – Я, между прочим, буду жаловаться... Когда выпишусь... Может быть.
- Жалуйтесь на здоровье! – будто обрадовался его словам Пашка. – На медицину у нас только абсолютно здоровый, то есть недообследованный, ещё не жаловался. Конечно, если хотите унести в могилу свои несчастные сто рублей, то пожалуйста...
Санитар, пряча улыбку от Пустовойтова, сказал в сторону:
 - Я ведь просто хотел от всего сердца вам помочь. Уж больно вы на моего дедушку по линии мамы похожи...
Пустовойтов встал с койки, подошёл к окну, стал задумчиво смотреть на больничную помойку, на которой дрались голодные грачи. Палата с интересом ждала, чем закончится этот странный торг, не понимая, что на самом деле задумал этот «вечный каваэнщик», как однажды назвал себя Дизелевич.
- А что, - первым прервал молчание Пустовойтов, - за шоколадку ваша  массажистка  мне   какой-то особенный массаж сделает, что ли? Что врач прописал, то и сделает...
Санитар замахал руками, не соглашаясь с доводами педагога.
- Вы  рассуждаете, -сказал Павел, - как человек в футляре начала прошлого века. Очнитесь, учитель! Вспомните, наконец, в каком времени вы живёте!.. Мало ли что нам начальство прикажет... Главное активизировать личный интерес исполнителя. Его величество  штабной писарь, рядовой исполнитель, вот на кого молиться нужно! А вы – «мне главврач прописал...» Да массажистке глубоко наплевать, что он там вам прописал...
Учитель перебил санитара:
- Нет,  не наплевать! Я ещё пожить хочу. Я, возможно, ещё женюсь даже.
- Да? – удивился Дизелёк. – Кажется, слышу речь не юноши, но мужа.
Пустовойтов, краснея, сказал:
- Я сказал – возможно...
Мужская палата, располагавшаяся в длинной комнате, весьма похожей на небольшую армейскую казарму, в своём подавляющем большинстве состояла из малоимущего люда. Значит, не всё человеческое этой среде было чуждо.
- Молоток, учитель! – одобрительно загудели больные. – Старый конь борозды не испортит.
  - С деньгами нужно расставаться легко, - фразой Остапа Бендера  подвёл итог торгов санитар, пряча сторублёвку в карман и вручая Дмитрию Ивановичу шоколадку.
 Завершив сделку, Паша проинструктировал Пустовойтова:
- Когда  попадёте в мощные руки массажистки, то не тратьте время на разогрев. При вашем состоянии это что мёртвому припарка.
- А что же я должен требовать? – спросил, охая от боли в спине, учитель.
- Вы передаёте объекту плитку шоколада и сразу же требуйте эротического массажа.
- Какого массажа? – думая, что не расслышал, спросил Пустовойтов.
- Эротического, Дмитрий Иванович, - твёрдо повторил санитар. – Эротического. Только он поставит вас на ноги. А что название такое, так это от недопонимания, непрофессионализма... Эрот, или Эрос, как  кому угодно, это греческий бог любви. Его поднял со смертного ложа этот древний массаж поясничного отдела позвоночника. То, что вам как раз и нужно... А вы что подумали?
Мужики в палате засмеялись:
- А он, Паш, подумал, что его достоинство будут массировать!
- Не мешайте, пожалуйста, - деликатно прекратил насмешки сопалатников Пустовойтова Дизелёк.
- Запомните, Дмитрий Иванович, - сказал на прощанье медбрат, - Заходите,  вручаете шоколадку,  и со словами «мне эротический, пожалуйста!» ложитесь на кушетку. Всё поняли?
Пустовойтов молча кивнул.

***
 
Уговорив учителя,   Дизелёк  со всех ног бросился к Анне Ивановне в кабинет для массажа.
- Анна Ивановна! Анна Ивановна!.. – с порога заполошно запричитал медбрат. – У вас мобильник с собой?
- У меня батарейка села, - ответила массажистка. – А что случилось-то?
Пашка обречённо  опустился на топчан, схватился за голову.
- Да то и случилось, - прошептал Дизелёк. – Маньяк, которого по всей округе милиция, простите, полиция, ищет,  у нас в больнице лечится.
- Да не мели ты, Емеля!.. –  не веря  Дизелевичу прошептала Аннушка. – С чего ты взял?
- Клянусь Гиппократом! – перекрестился Дизелёк. – Его баба Зина опознала! Пошла в уборную после послабляющей клизмы, а когда возвращалась, палаты перепутала – в мужскую забрела.  А там – он, маньяк! В лице гнилецкого учителя...
-  Пустовойтова?
- Вот именно!
- Не может быть! Он же – учитель!
 - Чикатило тоже учителем был.
- Ах! –  Пряхина схватилась за сердце. – То-то я смотрю...
-  Плохо мы все смотрим, - не дал договорить массажистке балагур. – Кабы не баба Зина, страшно даже представить...
- Вот тебе и Пустовойтов, –  выдохнула Пряхина и без сил бухнулась на кушетку.
Пашка налил в стакан воды, протянул его Анне Ивановне.
- Ему Натансон массаж поясного отдела прописал, - сказал Дизелевич, принимая от массажистки  осушенный до дна стакан. – Он с минуту на минуту к вам придёт.
- Кто?
- Кто-кто, Пустовойтов в пальто.
- Господи!..
Пашка сделал официальное лицо.
- От вас сейчас очень многое зависит.
- Мамочка!..
- Проявите, прошу вас, всё своё гражданское  мужество. С вашими  руками  молотобойца это не так уж трудно сделать.
- Какое... мужество?
- Гражданское!   Понимаете, без вас его не поймать с поличным. Вы, Анна Ивановна,  просто обязаны содействовать органам.
- Каким  органам?
- Внутренним, Анна Ивановна! Внутренним. Он обязательно придёт к вам и попробует... сделать то, что он всегда делает... Ну, вы меня понимаете. Без веских улик его не возьмёшь. Что предъявить, если нет даже попытки...
- Так на меня, как на живца, маньяка ловить будут?! – ужаснулась  Анна Ивановна. – Нет!
- Спокойствие! – поднял руку санитар. -  Главное,  ничего не бойтесь. Мните его руками, как праздничное тесто, но как только он скажет ключевые слова, я тут как я нажимаю на эту кнопку... – Пашка глазами показал на  клавишу «звёздочка» на своём мобильнике – и из засады выскакивает ОМОН. Ребята уже предупреждены и ждут только моего сигнала. 
- А какие ключевые слова он скажет?
- Те самые, после чего он приступает к своему грязному делу.
Массажистка простонала:
- Какие?
- «Мне эротический, пожалуйста!»
 - Что-о?
 - Да не мне, а он должен вам сказать «мне эротический, пожалуйста» и тогда он приступает...
 Аннушка перекрестилась рукой молотобойца:
- Господи, спаси и сохрани!.. А мне-то что делать?
- Помочь органам скрутить неуловимого маньяка. Вот и всё.
Дизелёк еле сдерживался, чтобы не расхохотаться.
- МВД вас не забудет. Медаль «За отвагу» или даже орден Мужества – за ним. Но главное – заманить и обезвредить.
Санитар отвернулся от до смерти напуганной массажистки, чтобы побыстрее уйти из её кабинетика и не сорвать всё дело до срока, но Пряхина ухватила Пашку за хлястик халата.
- Пашенька! Не уходи, пожалуйста...
- Нельзя, Анна Ивановна. Спугнём. Тогда ищи ветра в поле...
Медбрат вырвался из железных объятий Аннушки, оставив в её хватких руках   хлястик  халата. На память.
Она хотела последовать за ним, но в этот момент в массажный кабинет вошёл Пустовойтов.  Массажистка  окаменела, как статуя командора.
-  Здравствуйте, уважаемая! Вот, - сказал учитель, подавая карточку стационарного больного. – Меня к вам главврач прислал... На лечебный  массаж.
С первого взгляда учитель понял, что эта  мощная тётка свою шоколадку  в жизни не упустит. Не подмажешь – не поедешь...
Анна Ивановна, теребя в руках оторванный    хлястик, нервно кивнула в сторону кушетки.
- Что, уже? – глядя на мощную фигуру массажистки, дрогнувшим  голоском  спросил учитель. – Вот так сразу? И не спросите, что у меня болит?
- Ложитесь... На живот, – хрипло прошептала Анна Ивановна. Массажистка решила любым способом потянуть время. Страх сковывал её движения. И она, боясь выдать своё  волнение, перешла на жесты. Красноречивым жестом Пряхина показала, чтобы маньяк снял рубаху.
- А штаны не надо? – спросил Пустовойтов, поняв, что от него хочет эта глухонемая. Анна Ивановна покачала головой.
Учитель снял рубашку и лёг на тахту. Помня наставления Дизелевича, Пряхина тут же начала его мять, как «праздничное тесто».
Руки  массажистки не слушались хозяйку. Предательски дрожали толстые коленки. Она была близка к полуобморочному состоянию.
- Ну, что же вы молчите? –потеряв терпение, прошептала Пряхина, сходя с ума от страха.
Пустовойтов, кряхтя, перевернулся  на спину, привстал на тахте и промямлил «ключевые слова»:
- Мне эротический, пожалуйста...
Пряхина судорожно взялась за горло.  Глаза массажистки   напряженно следили за дрожащими руками пациента. И когда тот полез в карман за шоколадкой («За ножом полез, гад!» - мелькнуло в голове женщины), она со всей силы мочканула маньяка прямым в голову.
Сокращённый реформой учитель, короткой ойкнул, рухнул на пол и потерял сознание.
- Помогите-е!.. – закричала Анна Ивановна на весь корпус и бросилась к двери. – Милиция! Полиция! Омо-о-он! Люди добрыя-я-я!..
Дизилевич, не ожидавший столь шумной и трагической развязки, попытался встать на пути пожилой массажистки, чтобы объяснить ситуацию и вместе посмеяться над «юморным приколом», но он был сбит мчавшейся напролом, как танк,  Пряхиной.

***


Пашка привёл в чувство учителя, помог шатающемуся Пустовойтову, как сильно пьяному человеку, добраться до своей койки в мужской палате.
- Ну, как эротический массаж? – нетерпеливо спросил безработный водитель Витька Коломеец, мечтавший получить в обозримом будущем хоть какую-нибудь инвалидность.
- Не видите, что кайф словил, -  ответил санитар.
Мужская палата взорвалась хохотом.
 - Чего ржёте, кони? – вдруг сорвался с цепи Пашка.  - Ему поспать, успокоиться нужно.
- А ты ему, Пашенька, клизьму поставь! Двойную, из висючей грелки!..
Палата уже не смеялась – давилась хохотом.

Слух о прикольном розыгрыше тут же разлетелся по всем палатам.  Елена Владимировна,  устав от так и не вышедшей из «шопа» бабы Зины,  заглянула в мужскую палату, «проверить факты». Кобра подошла к лежавшему с закрытыми глазами педагогу, оглядела его заплывший глаз и покачала головой:
- И чего ржёте, сивые мерины?   Над кем, дурни, смеётесь? Это ведь они всех нас поимели, нам всем    эротический массаж заделали!
- И вам эротического массажа захотелось, Елена Владимировна? – смеясь, спросил шофёр.
-  Э-эх! – в сердцах бросила Елена Владимировна. – Уже как из пня труха сыплется, а всё туда же...Тьфу!
И диспетчер ПАТП в сердцах хлопнула  дверью так, что с потолка  посыпалась штукатурка.

***

Мужская палата угомонилась только перед ужином. Болящие поели  серых переваренных макарон с тощей пресной котлеткой, не пахнувшей мясом, выпили по стакану тёплого чая, похожего по вкусу на тёплые помои – и, кряхтя, поругивая поваров и медиков, начали помаленьку отходить ко сну.
- А учитель-то ходил на ужин? – заглянул в палату Пашка.
- Кажись, нет, - после долгой паузы, сказал кто-то.
 - Да давно уснул ваш  маньяк, - бросил сосед Пустовойтова Коломеец.
Санитар приложил палец к губам:
- Тс-с!.. Пускай тогда спит.
 
Учитель  не спал.  Отвернувшись  к  чугунной батарее, он беззвучно плакал, вытирая  слёзы плохо выстиранной больничной простынёй.
 Понять это можно было только по вздрагивающим  плечам учителя. Но никто к нему  давно  не приглядывался. Вздрагивают его плечи, или трясёт его, как при  падучей – на каждый чох не перекрестишься.
Да и увидел бы кто плачущего учителя – что бы, скажите, изменилось  в его судьбе? Может, он от рождения такой – трясущийся? – думали больные мужской палаты.  Вон их сегодня сколько  развелось нынче -  бездомных, опустившихся, неприкаянных, с коростой на телах и, должно быть, в душах. И все со своей болью лезут, лезут... И всем подай, подай милосердия... Где ж его, милосердия того,  набраться-то на всех?   Будто не знают, бедолаги,  что чужая боль не болит. А чужая слеза – водичка.

г.Курчатов.
Курская обл.