Сны о женщине в темном

Наступили те теплые мартовские дни, когда снег почти растаял, газоны покрылись жирным черноземом, а вокруг канализационных колодцев образовались островки зеленой травы. Наглые воробьи купаются в лужах на асфальте, бодро скачут почти под ногами прохожих. Воздух наполняется свежестью и предчувствием грядущего цветения. Хочется остановиться, глубоко вдохнуть, зажмуриться и поднять к небу истосковавшееся по весенним солнечным лучам лицо.

Причудливая импровизация из отрывков мелодий выплескивалась из приоткрытых окон музыкальной школы и медленно растекалась в пространстве. Девушка вошла в здание - окунулась в атмосферу переплетения звуков, разновозрастной детской толчеи и мелькания знакомых лиц. Рыжий, вихрастый умница Славик в синем форменном костюмчике с октябрятской звездочкой на лацкане, с футляром скрипки пикколо в руке на ходу задорно поздоровался и пронесся мимо. Гитарист Эдька столкнулся с Юлей в коридоре, не забыл поздравить с победой на школьном конкурсе. Она благодарно кивнула, ответила, что техничность все же не самое главное и скрылась за дверью кабинета сольфеджио.

Одноклассницы обрадовались появлению Юльки, неделю из-за простуды проторчавшей дома. Алка, тихо игнорируя замечания немолодой, унылого вида учительницы, шёпотом рассказывала Юле о новом преподавателе по хору: «Клёвый такой. 23 года, консерваторию в К. закончил. Машина у него новая. На нас, понятно, не смотрит - мы для него малявки четырнадцатилетние... Прошлое занятие в актовом зале было. Когда со сцены спускались, он у ступенек стоял. Я сделала вид, что оступилась - руку подал. Так приятно. Сказал, осторожнее надо».
На полпути к дому Юлия рассталась с подружкой. "Хорошо, рядом не живем, - с раздражением думала она. - Петр Андреевич то, Петр Андреевич это! Достала сегодня своим чириканьем. Посмотрим на вашего мажора".

За ужином Юлька обменялась дежурными фразами с родителями. Потом прошла в свою комнату. Выбрала на виниле четвертую дорожку.
В дверном проеме возник высокий сорокалетний мужчина с едва заметной проседью на висках.

- Дочка, опять ты со своей музыкой! Убавь, маме она мешает.
- Тебе тоже не нравится «Хабанера»?
Уменьшила громкость.
- Люлёк! – отец поморщился. - Ты ж знаешь, мне медведь на ухо наступил.
- Поговори со мной, пап.
Подошел, сел рядом с дочерью.
- С уроками что-то не так? Домашнее задание не получается?
- Да нет, все получается. Хочешь дневник посмотреть?
- Зачем мне его смотреть, раз все хорошо? Ты у нас умница. Взрослая совсем. Красотка стала, аж боюсь за тебя, куклёнок! Самая красивая в нашем городе девушка – моя дочь.
– Брось, все отцы так про своих дочек думают.
- Но только я в этом объективен! Ты похожа на ангела... Пойду, а то мама твоя обидется, я ей помочь обещал.
Поцеловал девочку в щеку и спешно вышел.

Погрустневшая Юля сидела за письменным столом, подперев голову левой рукой, пальцами правой отстукивала ритм. Всё, как всегда. Мама занята делами, папа занят ею. Юлька никому не важна. Сколько себя помнит, родители называли ее "куклёнок" и смеялись над детскими протестами. Теперь она выглядит взрослой, но дома это ничегошеньки не меняет... А если не здесь? А если меняет?!

Поставила пластинку на повтор - звуки «Хабанеры» будоражили, манили, насмешливо переливались, отметали сомнения в неизбежности победы.

«L'amour! L'amour!..» - на несколько секунд глаза девушки прищурились, на лице мелькнула тень недоброй ухмылки.
«Si tou ne m’aimes pas, si tou ne m’aimes pas, je t’aime,
 Mais si je t’aime, si je t’aime, prends garde toi!»
Юлька встала и всем телом, по-кошачьи, потянулась.


Ночью ей пригрезилась молодая женщина в облаке экзотических бабочек. Темный плащ поверх длинного платья, браслеты на тонких запястьях. Она села на кровать, погладила Юлину щеку. Бирюзовый взгляд словно уколол сердце. Душа Юльки испуганно сжалась. Женщина в темном тихо засмеялась, серебряные серьги качнулись и зазвенели.
- Не бойся, я теперь часто буду к тебе приходить.
Бабочки закружили, ускоряя темп танца, усложняя его рисунок. Вдруг рассыпались разноцветьем конфетти, образовали плотную стену, оттеснив гостью.
- Я – это ты, - растворилось в прозрачном эфире, растаяло запахом розовых цветов шиповника.
После пробуждения девочка ещё чувствовала трепетание воздуха. Оттиск взгляда в душе ныл, как глубокий ожог.

 ***
В распахнутом весеннем пальто, разматывая на ходу шарф, Юлия поднималась на третий этаж школы. Торопилась, стучала каблучками, когда натолкнулась на изумленный взгляд незнакомца в синем свитере и голубых джинсах. Высокий, спортивный, светловолосый, с правильными чертами чуть вытянутого лица, он замедлил движение. Юлька кокетливо улыбнулась. Лицо мужчины вспыхнуло. Быстро справившись с заминкой, он громко произнес: «Здравствуй-те!». Девушка ответила, прошла мимо. Кинула взгляд женщины в темном, искоса, через плечо. Лицо мужчины снова залила краска и он поспешил по лестнице вниз.
Кроме расхваленного Алкой учителя на «Вы» Юлию до этих пор никто не называл. "А пора бы, ведь я уже не ребенок," - самодовольно подумала она.

Пугающий, древний импульс настойчиво требовал гнать случайно отозвавшуюся душу мужчины навстречу едва различимому силуэту. К Женщине в темном, которая и есть теперь настоящая она - Юлия. Юлька опаздывала на его уроки, чтобы войти отдельно, плавно покачивая бедрами (спасибо занятиям балетом и матери-природе!), наблюдать краем глаза, как он, непроизвольно, присваивает взглядом ее грациозно плывущую фигуру. Надевала короткие юбки и платья, позволяя любоваться стройными ножками. Облегающие модные джинсы. Легкие рубашки с неизменно незастегнутыми тремя верхними пуговицами. Зрение стремительно взрослеющей хищницы фиксировало малейшие изменения мимики. Слух вбирал все модуляции его голоса.

Юленька кокетничала в фойе с ровесниками. Чуть запрокинув голову, рассыпала переливчатый смех, подвески в ушах покачивались и издавали мелодичный звук. Петр Андреевич на несколько секунд бледнел и стискивал кулаки (как папа, когда запрещает ей надевать тесные брюки).
Перед очередным уроком Юлька заметила приближение Петра Андреевича к распахнутой двери. Встала перед открытым окном, зажмурилась, сладко потянулась всем телом, звякнув серебром на запястьях. Почувствовала, как он замер, не решаясь переступить порог класса - нарушить мимолетную гармонию ранней юности и мягко льющегося потока света. В следующий раз она затаится по другую сторону, в мутно-сером сумраке, пока он медлит войти. Тёмным сгустком тени возникнет за спиной, спросит:
- Что же Вы не проходите в Ваш кабинет? Я давно наблюдаю из дальнего конца коридора.
Он вздрогнет от звука ее голоса и повернет растеряное лицо. Лицо мальчишки, застигнутого врасплох «на месте преступления» в срежиссированной ею игре.

Юная ли ученица ни на минуту не забывала затягивать Петра с каждой встречей дальше, в глубину инстинктивных откликов? Прелестное создание, не осознающее глубинных побуждений, чувств, намерений, кроме одного - сближения с ним. Или Та, дающая жизнь и отбирающая ее, чтобы вдохнуть вновь? Дверь, через которую уходят в мир иной. Запечатленая в женской душе Жизнь-Смерть-Жизнь, гусеница-куколка-бабочка. Та Юлька желала не только любви и страсти - реванша. Реванша над всеми, кто обращался с ней, как с неодушевленным предметом. Смел распоряжаться ее временем и силами, отбирая врожденное право на власть Женщины-Смерти, в лед равнодушья вмораживал Женщину-Жизнь. Эти "все" сжались до одного образа: молодого учителя, случайно столкнувшегося с ней на лестнице музыкальной школы. Первым увидевшего в повзрослевшей девочке девушку.

Взгляды из ее снов ткали переливающуюся, призрачную паутину соблазна. Она проникала под кожу, перекатывалась шариками ртути. Рыбкой плескалась в сердце, отражалась в каждой его клетке, как в зеркале. Ядом струилась по венам, угрожая незаметно растворить доводы взрослого рассудка.

В середине апреля начались репетиции сводного хора музыкальных школ. Учеников организованно возили на центральный стадион. Юлька задела одноклассницу поагрессивнее - знала, та толкнет прямиком на колени сидящего позади нее Петра. Остается свести дело к шутке. Книжки и тетради забыты на скамье, и учитель носит ее нехитрый скарб. Говорит, не тяжело - добавляется пара подружкиных сумок. А назавтра Петр отыскивает девушку, чтобы отдать учебник, обложка которого давно, еще в первом классе, заменена на лист голубого картона с надписью кривеньким, детским почерком: «Сольфетжио». Буква «Т» перечеркнута диагональю, а над ней старательно выведена «Д».

В один из дождливых дней Юлька явилась без сменной обуви, рассудив, что асфальт чистый, а вода делу не помеха. Мрачная уборщица проводила ее мыть кроссовки, но отдраенных подошв оказалось недостаточно. Распалившаяся от значимости дopoдная баба толкнула Юлю в сторону выхода так сильно, что та едва удержалась на ногах. Нeoжиданнo вoзникший pядoм Пeтp Андреевич, как в замедленной съемке, отшвырнул тетку, взял Юльку за руку и пошагал к лестнице наверх.
Все шло, как Юлия хотела. Паучиха - Женщина в черном - старательно сплетала нити в только ей ведомый, привычный узор.

 ***
Ей приснилось, у нее вместо ног переливающийся, серебристый рыбий хвостик. Вокруг Юльки-русалки кружилась, ускользала, отгораживалась стайкой порхающих цветных бабочек, Женщина в темном. Юлия не уловила момент, когда обе слились в один смеющийся образ. Светлое платье, темный плащ, сброшенный капюшон, сцепленные в замок руки на затылке... После пробуждения в девичьем сознании всё ещё звучал торжествующий хохот Женщины в темном.

В коридорах музыкальной школы Юля постоянно сталкивалась с Петром Андреевичем. Посмотрев на его лицо, при встрече с ней приобретавшее открытое, радостное и глуповатое выражение, она опускала глаза. Умиротворенный, полудетский облик озарялся нежной улыбкой. В редкие моменты, без свидетелей, она бросала то тревожный, вопросительный, то целящийся, словно оружием, в зрачки голубых глаз, взгляд. Цепляющий нечто в его сути и будто затягивающий в глубину колодца без дна. Там на мерцающей, чёрной поверхности медленно вращается отражение галактической свастики, а Время остановилось.

Острые приступы страдания вызывала в Юлии смесь разнонаправленных влечений: тяги к сближению с учителем и жажды довести наблюдаемую, возрастающую в нем напряженность до болевого порога. Любопытства испытать новые ощущения, которые вот-вот ворвутся в ее реальность, и удовольствия нащупать точку его невозврата к прежней рациональности. Освобождения своей чувственности и потребности наблюдать потерю им независимости. В эти моменты она хотела поработить, забрать его душу, вырвать сердце, выцедить жизнь по каплям, дав взамен иллюзию отдавания себя. И посмотреть, что из этого выйдет.

 ***
Собираясь на репетицию, Юлька вспомнила, что нужно прийти в парадной школьной форме: коричневом платье с белыми манжетами, воротничком и фартуком. Сначала она долго вертелась перед зеркалом. Улыбалась и хмурилась. То распускала, то собирала наверх длинные волосы. Медленно поворачивалась. Взгляд скользил вдоль длинной шеи вниз к развитой груди. Дальше, к тонкой талии. Поднимался, задерживался на поднятых вверх, полусогнутых в локтях руках. Через плечо падал на гладкую, чуть выгнувшуюся спину. Устремлялся к полусферам ягодиц. Возвращался к животу. Охватывал линии бедер, колени, стройные голени, маленькие ступни.

Достала форму, тонкие чулки в тон платью и пояс из белых кружев. По поводу последних отец, на днях, недовольно выговаривал матери, мол, рано девочке покупать такие вещи.

- Угу, сам постой в очередях за колготками! Она и твоя дочь тоже, между прочим. В стране дефицит, а пояс и чулочки без очередей продавались. Пусть носит, не ворчи, отец! - урезонила его Юленькина мама - еще молодая, стройная, черноволосая женщина с тонкими чертами смуглого, маскообразного лица. Спасибо, мамочка!

Юлька оделась, застегнула ремешки туфель и лукаво подмигнула зазеркалью:
- Вот вам школьная форма!

 ***
Во время занятия, в числе других, она старательно выводила свою партию, когда Женщина в темном дала о себе знать. Внутренним взором Юлька уловила ее быстро растаявший силуэт и полуприкрыла глаза. Внизу живота стало легко, словно там закружился хоровод ярких экзотических бабочек. Резко, в одно мгновенье, в сотни раз преумноженный, он поднялся вверх, рассыпался в сердце сладкой истомой предвкушения неизвестного, закрутился с новой силой и будто вырвался выстрелом из расширившихся зрачков.

- Стоп! – резко прервал хор Петр Андреевич. - Мне кажется,- неуверенно и хрипло произнес он, – мне кажется, второй ряд надо перестроить.

Концертмейстерша, дама толстая и солидная, одарила его подозрительно-осуждающим взглядом. Пока Петр Андреевич поднимался на сцену, большинство учениц уже спустились со стульев, на которых, за неимением хоровых станков, они стояли. Юлия замешкалась. Петр подошел, подал руку. Абрис Женщины в темном опять мелькнул на периферии ее сознания. Глаза Юленьки широко раскрылись как от удивления. Она подалась вперед, чтобы шагнуть вниз, и, протягивая руку, нелепо задела подол расклешенной юбки. На долю секунды ему открылась ножка в чулке, пристегнутом к белой лямочке пояса. Молодой человек подхватил девушку за талию, сгреб в охапку. Юлька скрестила на его шее теплые, мягкие ладошки и замерла... Не замечая никого или забыв, что намеревался сделать, он какое-то время так и ходил по сцене с Юлькой на руках, пока не раздался резкий голос концертмейстерши:

- Петр Андреевич!

 ***
На очередную репетицию Юлия не пошла. По дороге на урок "фортепьяно" Петр остановил девушку в дальнем фойе, где нет обычной ученической толчеи.

- Вас не было на прошлом занятии, - начал он учительским тоном.
Юленька склонила голову к плечу, взглянула насмешливо и самоуверенно. Голос молодого человека дрогнул:
- Вы… Вы придете на следующий урок?
- Может быть…
Улыбнулась, попыталась проскользнуть мимо, но Петр Андреевич ухватил ее за запястье.
- Так Вы придете?
Осторожно высвободила руку, не переставая улыбаться.
- Я постараюсь.


После урока хора обнаружилось, что нужно переписать изменения в партии второго - ее - голоса. Другие прогулявшие подружки были свободны. Пока Юлия вносила коррективы в нотную тетрадь, Пётр вышел курить, а когда вернулся, девушка оставалась в классе.

Он притянул ее к себе, уткнулся носом куда–то в шею, втянул воздух, как будто хотел вдохнуть ее целиком, и издал тихий стон. От него пахло сигаретами и незнакомым, манящим, древесно-терпким парфюмом. Прислонилась щекой к груди, ощущая тепло сквозь тонкую ткань рубашки, обняла, прижалась всем телом. От поцелуя сердце у Юльки на мгновенье остановилось, а потом рухнуло куда-то вниз. Голова закружилась, колени ослабели, и, если б он не поддержал, она б, наверное, упала. От прикосновений, от поцелуев, покрывающих ее шею, плечи, грудь, глаза Юльки то распахивались, становились почти черными от расширившихся зрачков, то прикрывались. По телу то разливалось тепло, то накатывал леденящий, до дрожи, озноб. Сознание то погружалось в полузабытье, то выплескивало хищную агрессию...

- Потрудитесь объяснить, молодой человек, что здесь происходит? - неожиданно раздался рядом с ними голос Юлиной матери.


 ***

Две следующие недели Юлия приходила на занятия в сопровождении взявшего отпуск отца. По окончании учебного года семья, впервые в полном составе, уехала к морю. Остаток каникул девушка провела у бабушки, под бдительным присмотром родственников. В компании сверстников промелькнули летние вечера, словно перелистались страницы увлекательного и пустого чтива. До сентября о молодом учителе Юля не вспоминала.

Преподавательница фортепьяно рассказала, что Петр Андреевич в школе больше не работает. Попал в аварию, разбил машину, почти два месяца провел в больнице. Потом уехал. В город, где раньше закончил консерваторию. Юлька сидела и слушала, опустив голову. На душе стало пакостно, в области сердца заныло. Калейдоскоп недавнего прошлого закрутился в сознании. Первая встреча с Петром. Он отдает учебник сольфеджио. Защищает от разбушевавшейся тетки-уборщицы. Несет на руках по сцене. Целует… А вот она говорит Алке, чтобы попросила Юлиных родителей придти в школу, потому что их дочь неважно себя почувствовала. Юлька выбежала в коридор, не в силах сдержать слезы.
- Гадкая! Господи, какая же я гадкая! - тихо всхлипывала она, стоя у окна. – Зачем я так сделала? Это все из-за меня. Я виновата. Он мог разбиться. Остаться калекой... Он никогда меня не простит!

В стекло со стороны улицы ударила яркая, красная с черным, бабочка и, очумев, поползла по гладкой поверхности. Глядя сквозь слёзы на ее путь, Юлька вспомнила  слова Женщины в темном: "Душа женщины иногда похожа на бабочку: на одном ее крыле - Смерть, а на другом - Жизнь".
За стеной кто-то наигрывал мелодию «Хабанеры»…



Москва,
август 2010 г. - июнь 2011 г.