Не судите строго. Пишите комментарии!!!

Глава I.
Тяжело - со скрипом - разъехались ржавые двери вагона московского метро, предлагая пассажирам выйти на станции "Воробьевы горы". В самом вагоне было непревычно спокойно и тихо. Казалось, - хотя, возможно, это было на самом деле - что все вокруг замерло; как-будто кто-то невидимый взял и сказал: "Стоп". Лишь тихонько с замиранием, как бы нарушая эту тишину, мерцали лампы. У выхода, покачиваясь, стоял парень лет двадцати, среднего роста, слегка сухощавый, явно находившийся "под хорошим настроением". Парня звали Васей. Он хотел сделать шаг вперед, чтобы выйти, как вдруг, из неоткуда появившись, в вагон влетела белая голубка, превратившись в воздухе в прекрасную молодую девушку - в белом платье - приземлившуюся прямо перед ним. Ее рука нежно скользнула по его щеке, прошла по плечам... Она прошла мимо. Вася, собрав всю свою силу, сделав неимоверные усилия, сделал шаг вперед и вышел из вагона. Его трясло, шатало, немного подташнивало; а на душе было до жути грустно и тяжело. Он вышел на унылую безлюдную станцию. Все в этот момент казалось ему странным: хотя эта станция и не отличается большим скоплением народа, все же на ней всегда бывают люди - кто-то кого-то ждет, кто-то что-то рассматривает в витринах - только его никто не ждет! только сейчас все пусто! только для него пусто! только!..
Только он подумал, как все пришло в движение: метромост - чудо инженерной мысли - затрясло буд-то осиновый лист осенним ветром, все пришло в движение и началось рушиться. Кто-то неразличимый, какие-то тени, начали преследовать его, сжигая все на своем пути; невозможно было разобрать были ли у них факелы или нет, да и кто они; ноги заплетались, тело неслушалось, страх сковывал движения... Полоска из зеленого мрамора ожила, превратившись в гигантских размеров змею (а, может, она и была изначально змеей?), которая тоже наровила его ужалить: она объвивала колонны - рушила их - и извиваясь бросалась на беглеца, чисто случайно ставшего жертвой этих событий.
Змея и тени гнались за ним по-пятам. Вася выскочил на улицу, взбежал по лестнице обратно на мост и, держась за перила чтобы не свались, спотыкаясь, прорываясь сквозь снежную пургу, побежал на его середину. В этот момент никто, даже он сам, не смог бы объяснить зачем он побежал именно туда. Мост рушился. Змея оплела его своим громадным телом. И вдруг взгляд нашего героя привлек, крутящийся в воздухе, невиданный красоты золотой шал. Он казался очень красивым и теплым, непохожим ни на что; даже его золото было не обычное золото - оно было жидкое, похожее по-консистенции на мед, но не цвета расплавленного золота, а именно обычного и очень красивого. Вася потянулся, дабы дотронуться до этого шара, который словно говорил: " Возьми, возьми меня... Я буду твой... И ничего тебе, кроме меня, не нужно... Будет тебе счастье... Ты только... возьми..." Он взобрался на перила, преграждавшие край; внизу кипела вода, пламя было повсюду - мост пылал - огромная змея раскрыла пасть, готовясь ужалить. Вася взобрался на перила, потянулся к шару, и сделал шаг...
Глава II.
- Бог стал человеком, чтобы челрвек стал богом... Чтобы это значило? - размышлял Григорий: видный юноша лет двадцати двух, одетый в черное классическое пальто. Почему он читал именно Григория Богослова? Ответить на этот вопрос он, наверное, не смог бы и сам. Может, потому что он был тоже Григорий? может, по какой другой причине. Говорят, что людей с одинаковыми именами "тянет" друг к другу - они хорошо общаются, и, даже, читают своих тесок. Назовем это притяжением и, в данном случае,влиянием истории на человека.
- Бог... Кто Он? Где Он? Почему Его нету со мной? Почему Он забыл меня? Или... что "или"? Или не забыл - эти мысли терзали пытливый ум молодого человека. Он стоял в в вагоне метро, - около дверей - облокотившись на перилла, и, прочитав всего одну строчку (да и то, дабы не вводить читателя в искушение, процитированную Григорием у Иринея Лионского), размышлял над ее значением; он пытался понять зачем (?) он стал человеком, как (?) человек может быть богом, зачем - собственно - ему, человеку, да и Богу, это нужно. Или все таки нужно? Тогда, зачем? И есть ли в этом смысл? Да и есть ли Он - Бог?
Наверное, достаточно странно слышать такие размышление от столь юного человека; согласитеть, не каждый взрослый (если он, конечно, чем-то отличается от ребенка) способен рассуждать на столь возвышенные и одновременно трудные темы. Григория же донимали эти вопросы. Они, если можно так сказать, терзали его; не давали покоя. Странно в современном мире встретить такого юношу, у которого вместо плеера в ушак книга. И если это еще нормально, то увидеть на обложке надпись: "Свт. Григорий Богослов. Творения" уже кажется почти не реальным. Он буд-то бы "выпал" из другой реальности, превнеся таким образом в нашу обыденность немного хаоса. Наверное именно по-этому он ни с кем не общался; хотя, правильнее было бы сказать, что он-то и не прочь, но это с ним никто не хотел общаться. Все его считали по меньшей мере странным. И мало бы он прочто любил читать "странные", по мнению многих, книги; он еще не любил большого скопления людей, вечеринки, гулянки, предпочитая им уединенные размышления и созерцание. Наверное, именно поэтому он "выпал" из привычного нам мира; а такие люди, надо заметить, встречаются крайне редко - способные от всего отказаться ради чего-то возвышенного - да-да, именно возвышенного, а не той высокой цели, ради которой многие готовы "переступить через человека", что - согласитесь - прескорбно.
- Не смейся падению ближнего, сам ходи, сколько можешь - непреткновенно, - но и лежащему на земле подавай руку, - читал Григорий дальше, - подавай руку... Что бы это значило?.. для меня!? Для меня, у которого никого нет? Что может быть хуже полного одиночества, полной изоляции от общества? Многие, очень многие, нашли выход: одиночество в сети или... даже страшно подумать, смерть. Но, что же делать мне, когда ни первое, ни - уж тем более - второе не подходит? Что делать? Мое положение то же, что и у человека, запертого в комнате, в одиночной камере! Боже, что я несу... Так и с ума сойти можно. Правда, если он есть. Кто же это сказал? А, впрочим, ладно - не помню. Или, все же, попробовать "пожить" в сети? Можно, но... Это то же одиночество, только в другой оболочке; да я и не смогу - это на первый взгляд так все просто: не каждый выдержит "пялиться" в монитор и делать вид, что ты живешь: это иллюзия жизни. Существование без существования! И хорошо тем, кто может совмещать и ту и другую жизнь!
Продолжая размышления на данну тему, Григорий не заметил, как поезд медленно подъехал к станции "Воробьевы горы". Двери медленно разъехались и он вышел на платформу. Сегодня здесь было непревычно много народа и, от этого, шумно: школьники на прогулке, играющие дети, кучкующаяся молодежь, старики... Но Григорий не замечал всех этих людей, он даже не слышал шума, который гулом стоял в воздухе.
Его любимым занятием было стоять на мосту и смотреть в сторону запада: туда, куда за горизонт укатится солнце - в сторону несбывшихся надежд. Он любил стоять и смотреть вниз на воду; любил просто смотреть, куда-нибудь, в даль. Смотреть, не замечая ничего: ни зданий, ни барж, ни катеров, ни редких прохожих, ни машин сверху, ни - уж тем более - кого-то снизу. Это был его, только его, мир, где хватало место только двоим: ему и его мыслям.
Поэтому ни сколько не удивительно, что он, выйдя из метро, побрел - даже немного радостный - именно туда, на мост, туда, где его - если он вдруг понадобится - точно никто не найдет.
Солнце клонилось к закату.
Как и все самое прекрасное в этом мире, закат - явление не продолжительное; он подобен рассвету, трлько, в отличие от последнего, его мало кто замечает, тогда как во-время рассвета люди попросту спят. Итак закат, - закат, похожий на умирание чего-то старого отжившего; и в то же время, надежда восстания. Вот он, огненный гигант, отживший положенный ему срок, уступает место ночи, чтобы исполнить предначертанное и, одновременно, вселить в сердца наблюдателей надежду - веру в завтра, когда в положенный срок, солнце сново озарит своими лучами небосвод.Кажется, что закат - это грустно. Кажется, что закат - это смерть. Однако, в тоже самое время, когда где-то закат - где-то восход; и люди, провожавшие нам солнце ждут его, даже, уже встречают, ибо наполовину уйдя от нас, оно наполовину появилось там; поэтому для него смерть - это начало нового этапа, начало новой жизни... Поэтому, умирание для чего-то одного, есть рождение для другого - начало нового; а новое всегда прекрасно - прекрасно не потому, что там все хорошо, а потому, что оно новое. Если бы все циклилось на старом, то небыло бы нового, а значит и жизнь бы остановилась; поэтому и живущие прошлым не живут. Да, их тела присутствуют в нашем мире, но это лишь оболочки - души живут прошлым.
Что-то подобное крутилось и в голове Григория. Вот только он не видел света в будущем, он не верил, что там что-то для него есть; он не мог понять, что жизнь чем-то напоминает синусоиду, выходящую из центра и периодично стремящуюся то к в пложительную сторону, то в отрицательную. Да, признаться, и сложно понять это, когда отричательная часть слишком уж затянулась. Человеку просто необходимо найти счастье. У каждого оно свое - индивидуальное, - но именно оно придает сил, не взирая ни на что, с каждым днем идти дальше.
К осознанию этого нужно просто прийти. И каждый идет к этому сам - Разве можно кому-то объяснить как быть счастливым? - и кто-то идет не долго (допустим, в течении года), иной - всю жизнь; бывает события сами подталкивают. И это, пожалуй, тот самый случай.
Глава III.
Солнце почти скрылось за гоизонтом и город начал постепенно оживать. Вдруг на мосту скользнула чья-то тень. Григорий обернулся и увидел мужчину средних лет в классической одежде, небольшой бородкой, кое-где седой.
- Когда-то и я здесь искал спасение от мира, уединение, покой...
- Но, с чего вы взяли?.. - возражая, перебил его, слегка раздражаясь, Григорий.
Но незнакомец, словно не замечая его возмущения, так же спокойно продолжал:
- ... Я так же, как и ты любил созерцать закат и размышлять о его символичности: смерть - есть перерождение; конец - есть начало чего-то нового. Но все это было только самообманом: я пытался спрятаться от себя. Да, я чужой в этом мире. Да, общество меня не понимает. Но должен ли я ради общества изменить себе? переделать себя под чьи-то стандарты? Безусловно, если они правельный; но, а что, если нет? Что тогда? Жить одному? Подумай, Григорий, всегда одному.
- Но, откуда вы...
- Или, все же, - продолжал незнакомец, обращаясь к Григорию, но явно не обращая, при этом, на него ни малейшего внимания, - найти родственную, может быть, на первый взгляд и не похожую, душу; человека, способного дорожить тобой и любить тебя за то, что ты есть? Или начать с себя: измениться, открыть себя для других? Помни: все, без исключения, люди прекрасны; нужно только уметь разглядеть в них Бога.
- Прямо во всех Он есть?
- Во всех.
- И, даже, в той компании? - Григорий указал на идущую внизу, по набережной, компанию молодых людей. По характерной манере их передвижения можно было сделать вывод, что они пьяны. Впрочем, оно так и было.
- Даже в той. Все, без исключения, прекрасны; нужно только разглядеть в них Бога. Попробуй...
Глава IV.
Григорий хотел задать еще несколько вопросов, но гость, появившийся из неоткуда, также бесшумно исчез во мраке ночи.
- Подойти, или нет? - Думал Григорий, как вдруг в его голове чей-то, но явно не его, голос сказал: "Не попробуешь - не узнаешь. Потом всю жизнь будешь жалеть!" - А что, если и вправду, попробовать? Ничего же не случится. Но, что меня дежит? Что это за сила? способная сковать мою волю?! Удивительно...
Как человек, живший один, Григорий просто не знал, что такое страх. Даже, страх перед неизведанным. Он доселе не знал этого - знакомого каждому - чувства; но не страха в смысле трусости, а страха перед совершением какого-то действия, результат которого тебе не известен: страх перед "серьезным" разговором, когда ты не знаешь, как же отреагирует человек; страх публичных выступлений, когда ты не знаешь реакции публики; страх знакомств... Именно этот страх и сковал волю, - а, вернее, ноги - Григория, и не дал ему пошевелиться. Вообще, надо признаться, что неимение этого страха, а и вообще страха, в общем, достаточно неплохая вещь, и думаю многие хотели бы оказаться на ! Григория, "которому страх не ведом", но поспешу огорчить таких людей: у данной "особенности" есть и обратная сторона - отсутствие Любви. Ведь согласитеть, отчитывая дорогого вам человека, дабы направит его на путь истинный, вы боитесь того, как он воспримет двнную беседу - а все почему? - потому что вы боитесь его потерять, боитесь, что он не поймет ваших благих намерений. Страх публичных выступлений - почти тоже, с той только разницей, что вы боитесь реакции публики, которая тоже вам не безразлична. Иногда вы боитесь выступать, гадая "понравится или нет?", тем, кто пришел вас поддержать; однако, именно тот факт, что они пришли (а не забыли или проспали) придает вам уверенности и ощущение нужности. Можно приводить еще много примеров, говоря "о подкашивающихся коленках, но - боюсь - даже за это небольшое отступление многие меня осудят; развитие же темы превратит роман в многотомный филосовский трактат, чего я конечно же не хочу.
...