Житие 3 в стреляющей глуши - страшное нечто... 13

Васька выбрался из лопухов и легко перенёс своё тело через плетень. По пути, правда, сшиб с изгороди горшок. Вслед ему побрехал желтозубый кобель отца Дмитрия. В соседнем дворе собак не было, это была большая удача.


Возникла какая– то молодуха. Подобрав юбку, она принялась крутить возле колодезного сруба мокрое бельё, испуганно озираясь во все стороны. Васька мгновенно зарылся в подсолнух, что густо колыхался возле грядок, где преобладали помидоры, огурцы и даже фасоль, тщательно увитый по жердочкам. Он на локтях прополз в густой траве, над которой колыхались, отбрасывая тени, белые с золотом шапки подсолнуха, и оказался за спиной этой бабы. Затем – с перекатом сиганул до следующей хаты, через следующий плетень и бывал таков.

 
Теперь надо было преодолеть ещё три огорода, чтобы незамеченным выбраться к полю и поползти к лесу через колосья хлеба.


Он перемахнул через плетень и зарывшись по уши в подсолнух, с удивлением обнаружил перед собой пару блестящих настороженных глаз. Их обладатель был явно напуган и не горел желанием спорить или вступать в схватку. Он был курнос, конопат; из угла рта у него стекала струйка крови, которую он вытер рукавом германского мундира. На рукаве у бадолаги Васька рассмотрел белеющую несвежую повязку « Hilfswilliger ». В ногах у него валялась винтовка Мосина образца 1891/1913 года  с  покарябаным ложе и прикладом. Судя по окислому запаху, из нее не так давно стреляли.

Это наводило на серьёзные размышления, которые Васька не собирался прятать далеко и надолго.


– Покурим, земеля? – ошарашил он по–свойски первым вопросом. Тут же протянул обладателю испуганных зенок зажигалку, выполненную из гильзы трехлинейки: – Курево есть, че говорю? Табачком богат?

Обладатель непонятно хмыкнул.

– Отчего ж не покурить, когда... ить... предлагают... Покуришь тут... Держи, табачок есть.

И вытянул из кармана смятую пачку сигарет «Befell».

– Угощайся, браток. Представь, выменял на прошлой неделе у фрица, гада, за кусок сала. Как говорится, вин бачу трошки, но ни разумею. Ещё торговался, падла. Мало ему полкуска – весь кусок подавай...

Обладатель всхлипнул и снова вытерся.

– Ох и намаялся ты, братуха, – понимающе кивнул Васька и сел поближе. – Знаешь что, держи игрушку – насовсем...

В следующий момент он был готов безжалостно свернуть изменнику шею. Однако заглянул ему в глаза, жалкие и испуганные...

– Из каких будешь? Как звать– величать?

– Онищенки мы, Андреем зовут.

– А от кого здесь ховаешься? – выдавил из себя жалостью Васька. – Фриц обидел? Сало не поделили?

Онищенко снова всхлипнул и вытерся.

– Та ни, ни сало... То верно, фриц, гад, шоб он сказивси... А вы разумеете? Откуда знаете?

– А я, брат, почти все знаю. И ещё больше разумею. А как ты думал? – Васька склонился и заглянул ему в зрачки. Затем сощурился. – К примеру, знаю, о чём ты сейчас больше всего жалеешь и чего больше всего боишься. Сказать?

Потрясенный Онищенко молчал. Васька сдвинулся ещё плотнее.

– А боишься ты, братуха, что тебя найдут и кончат те, кому ты сейчас служишь, чей мундир носишь. Кончат так, ни за что – под руку попался... Так уж судьба у тебя выстроилась, ты оказался ни при чём. Так, вроде фантика. И жалеешь ты, братуха, ох как жалеешь, что такую судьбу сам выбрал. Сказать дальше или сам?

В уме он уже создал сценарий разговора. Но по ходу чувствовал, что придётся повозиться.

– Жалею немного, жалею... Что в воздух пальнул, когда меня этот фриц... – хлюпнул носом Онищенко. – За что он меня приложил, паскуда такая? А кровь всё льет и льет... Ну, а по большому счёту ни о чем не жалею...

– И что служишь Великой Германии тоже не жалеешь? – с лёгким сомнением поинтересовался Васька.

– Ну как, вы спросите тоже... А что мне оставалось? Жизнь она, курва, такая... Ничего наперёд неизвестно. В плен попал – в лагере подыхать что ли? Вот взял, на службу поступил. Ничего так... Кормили, одежу давали, – потрепал онь. мундир там, где был пришит орёл. – Курево дают. К бабам допускают в ихний бардель для солдат, если заслужишь. Так не обижают. Ну, понятно, что им кофий варишь, сапоги чистить велят, по кухне там... Оно конечно, для порядку так и нужно. Мы к этому привычные. Стерпим...

– Ладно, ясно, что ты наш человек, Андрюха. И нам такие проверенные как ты – ох как нужны, – сыграл Васька неподдельное восхищение, отчего у Онищенко сразу перестала течь кровь и весь он подобрался. – Я ведь тут не просто так, не с боку припеку. Я ведь тоже слежу Великой Германии. Задание секретное выполняю. Понял–да?

И протянул из внутреннего кармана жетон гестапо на звонкой цепочке.

Перед глазами парня возник круглый зловещий предмет, похожий на большую монету или железнодорожную пломбу. С одной стороны (Васькина рука медленно вращалась) виделись какие– то цифры, с другой – затейливая германская надпись.

-Понял откуда я буду?

У Онищенко отвисла челюсть :

-Откуда вы будете, господин немец?

-Да из гестапо: из секретной государственной полиции Великой Германии. От откудова.

Онищенко вскинулся, но Васька с силой усадил его на место:

-Сидеть! Мы давно за тобой наблюдаем. И всё, что здесь произошло входит в план одной секретной операции, которая разработана самим фюрером германской нации Адольфом Гитлером.Все кандидаты прошли строжайший отбор. И ты в том числе, Андрей Онищенко. Искренне поздравляю тебя - с этого момента ты поступаешь в моё распоряжение. Твоя задача теперь - беспрекословно исполнять мои приказы. По завершении операции ты будешь отмечен высокой наградой рейха. Может быть - из рук самого фюрера. Кроме этого ты и твоя семья получите большой земельный надел в вечное владение. Ни то что - при Советах... Но в случае твоего отказа или попытки саботажа ты будешь немедленно уничтожен. Такая же участь постигнет всех твоих родных и близких, так и знай! Ты согласен принять участие в операции секретной государственной полиции? Или согласен подохнуть как большевистский холуй и иудейский прихвостень?

Онищенко вздрогнул и испуганно кивнул:

-Ага, так, значит... То-то я подумал: иду себе спокойно, никого не трогаю, от обязанностей своих не отлыниваю. А он, герр немец, ко мне подъезжает и - ка-а-ак хрясть  мне в челюсть...А потом - ещё в почку! А потом - я как не выдержал, как выстрелил в воздух. Что б, значит, герр Густав, меня спасать... А они - из пулемёта...

-Ты поступил как требовала ситуация, Андрей Онищенко. Ты молодец! Но я не слышал главного - ты согласен?!

-Ага, конечно...

-Так вот, с этого момента ты становишься моей тенью. Ни одного слова, ни одного движения без приказа! Никаких посторонних мыслей! Только вперёд и только за мной. Ферштейн?

-Ага, ферштейн...

-Не понял?!

-Извините, герр немец! Яволь!

-Снова молодец...

***

...Крегер и Йорген шли по сельской улочке уступом. Впереди по левой стороне, выставив длинную самозарядную "Вальтер 41", шёл Йорген. Замыкающим был Крегер. У него глаза горели ненавистью к тому наглому "хиви", которого он сгоряча избил, а затем причислил к партизанам. Глупее надо было ещё придумать. Но Крегеру надо было спасать не шкуру - своё имя. В охранной дивизии, где он служил, поначалу с этим было неплохо. Крегера уважали как московского ветерана. Но со временем в дивизию стали приходить солдаты с Железными крестами, полученными за Ржевский выступ, Крым и Сталинград. На их фоне он со своей медалью "Мороженное мясо"  выглядел уже не таким красавчиком и героем.Его постепенно стали оттеснять в тень; его рассказы о поединках с КВ и Т-34 уже не выглядили такими красочными.