Как я стал пионером

Стать пионером, означало не просто встать на путь юного ленинца и помощника Комсомола. Это еще говорило о том, что ты теперь не какая-то октябрятская мелочь, а серьезный человек, которого могут принять не за третьеклассника, а за четвероклассника. А это уже не начальная школа, а почти взрослая осознанная жизнь.
Приближались дни распределения – кто пойдет в первой пятерке, кто во второй, кто в третьей и далее. За четверть у меня вылезло пару четверок, и первая звездочка мне уже не светила.  Меня записали во вторую. Отец спросил, не обидно ли мне, что я не в числе первых. Я ответил, что во второй ударники и это тоже нормально. Предок напрасно попытался сыграть на тщеславии. Меня, действительно не задевало это обстоятельство, ведь первой пятерке были зануды и зубрилы.
В течение месяца я ходил в пионерскую комнату, записывал информацию, которую каждый приличный пионер должен знать назубок. Например, где находится штаб-квартира ООН или где проходил фестиваль молодежи и студентов 1985 года и как выглядел его символ. После успешной сдачи своеобразного экзамена на знание важных вопросов о мире во всем мире и принципах советского пионера, меня записали в кандидаты. Оставалось ждать торжественной линейки и приобрести галстук. Но он, конечно же, уже лежал в шкафу и ждал своего часа, а гордость, от того, что у меня на груди будет развеваться такой же кусок красного знамени, какой носили Володя Дубинин или Марат Казей, наполняла душу приятным томлением.
Дней за десять до важнейшего события в жизни каждого советского школьника, я схлопотал пару за поведение на уроке физкультуры. Размашистым почерком, физрук, который вообще никогда не говорил, а только орал, нарисовал мне жирную двойку в дневнике. Дома меня не поддержали в борьбе против физическо-культурной школьной тирании, но порки удалось избежать. А ровно через неделю, так же в понедельник, учитель рисования не вынес факта отсутствия у меня пластилина, и у физкультурного лебедя появился брат-близнец. Двух «гадких утят» идущих гуськом не вытерпел уже папа. Мысль о том, что его отпрыск – сын офицера и коммуниста, без пяти минут пионер - являет собой образ двоечника-рецидивиста, не находила в его сознании толерантной основы. Посему наши пацифистские переговоры зашли в тупик, после чего, со стороны Советской Армии и военно-морского флота был приведен самый веский аргумент моей политической близорукости – ремень.
Однако наш паровоз летел вперед, и никакая сила уже не могла его остановить. Наступил долгожданный день. Сегодня, я буду возвращаться со школы, гордо распахнув пальто. Все прохожие будут видеть мой развевающийся красный галстук, и гадать – а этот парень в третьем, или уже, четвертом классе?
На большой перемене наш класс выстроился в вестибюле этажа возле музея боевой славы и меня в составе пятерки с аналогичными счастливцами приняли в многомиллионную армию юных последователей дела Ленина. Передо мной открывался огромный мир возможностей. Можно было собирать металлолом и макулатуру, соревнуясь по-пионерски, или стать тимуровцем, осчастливив какую-нибудь одинокую старушку своим явлением.
Вечером, по такому случаю был организован банкет в семейном кругу в доме бабушки. Дед даже пожал мне руку, как взрослому человеку, а бабуля подарила книгу, которая была подписана «Пионеру Игорю». В общем, ситуация была не шаляй-валяй, а вполне себе соответствующая важности момента. Папа задерживался с работы, но должен был вот-вот подойти, и поэтому в ожидании за стол никто не садился. Наконец дверь распахнулась и он вошел. В руках у него были какие-то две яркие коробочки. «Ух ты, шоколадные конфеты?!» - блеснул луч надежды в моей голове, потому что, прежде всего, я был сладкоежкой, а уж потом пионером. «Ну, что, сын! Поздравляю тебя», - сказал папа, протягивая коробки. – «А чтобы тебе двойки по рисованию больше не ставили, вот тебе пластилин».
Так я стал пионером, да и еще с двумя коробками пластилина.