Оригами жизни

Ирина Кандаурова
Оригами жизни
 (повесть)


     Грунтовая дорога, по которой бодро шагает невысокий мужчина в светло-сером плаще, пересекает небольшой давно заброшенный посёлок и теряется в сосновом лесу. По всему видно, что мужчина никуда не спешит и местность ему хорошо знакома. Примерно, через три часа он направится уже обратно в сторону большого приземистого автомобиля.
      Что заставило его в такое холодное ранне утро появится на этой заброшенной всеми дороге?!! Резкий северный ветер с залива пронизывает одинокий силуэт и мужчина, приближаясь к шоссе, ускоряет шаг. Вот он уже с удовольствием откидывается на сиденье, наконец-то, можно согреться, расслабиться и подумать.
      Тихо гудит двигатель, плавно плывёт автомобиль в сторону Петербурга, чётко копируя прямую, как стрела, ленту шоссе. Сегодня необычно холодно, несмотря на середину лета, но мужчина хорошо помнит, что двадцать два года тому назад стояла ужасная жара. Как беззаботны и молоды, как упрямы и глупы были трое крепких парней. Они валялись на диком пляже Финского залива, не различая времени и пространства, не обращая внимая на знойное лето и изнурительную жару. Для них существовала только зелёно-голубая вода и прохлада с залива. Это был месяц отдыха: от восхода до заката солнца они купались, дурачились, пили много сухого вина и философствовали о жизни в маленькой полуразвалившейся хижине, что стояла на обрывистом берегу.  Им было по двадцать два года. Василий только что закончил Макаровку и мечтал о дальних странах. Эдгар начинал с первого сентября самостоятельную работу в одной из художественных мастерских города. Он успешно закончил Академию художеств, что на Васильевской острове, и подавал большие надежды художника-живописца. А последний из них – Матвей – собирал чемоданы на самый край России, на Камчатку, в Университет, заранее ощущая двойной коэффициент ставки преподавателя физики..
     Именно ему и принадлежала эта бредовая идея – пари. Двое остальных, не желая отставать от него и не уступая ни в чём, лихо поддерживали чудачество друга. Условие пари было таково: встретиться всем вместе ровно через столько лет, сколько им сейчас, и посмотреть кто из них что стоит в этой жизни, и чего достигли они. А для большей убедительности испытания мужского характера – не допускалось никаких звонков, писем и других проявлений  “ слабости” на продолжении ровно двадцати двух лет. Никакой “эксидент”  не мог нарушить условия пари!
     - Ну, что слабо? – воскликнул самый загорелый и азартный из них и тут же продолжил: - Слабо! Слабо! Я так и знал, кишка тонка у вас, маменькины сыночки,  - всё ещё подтрунивая над ними, явно вызывал двух других ребят на принятие какого-нибудь решения в этом дурацком пари.
      - А вот и не слабо! – не выдрежав, первым резко выкрикнул Эдгар, - ещё посмотрим, кому из нас слабо! Давай, на спор! Ну, давай же! – будущий известный художник настойчиво протягивал руку вперёд Матвеем. Так длилось минуты две.
      - Ну, а что ты? – поддавшись ещё большему азарту, Эдгар переключился на Василия:  - Что стоишь как пень?!!
     А «пень» с большой осторожностью смотрел на очумевших от отдыха и молодости друзей. Он прекрасно понимал, что вот-вот кто-нибудь из них спровоцирует драку, скорее всего это будет Матвей. Впрочем там ксегда и было.
Матвей в гневе был всегда весьма и весьма опасным для многих молодых парней и был слишком задирист. Внутри него как бы скрывалась непонятная жестокость, он обожал драки и «уличные» бои, из которых всегда выходил победителем, чего бы это ему не стоило. Многие парни из соседних дворов побаивались встретиться с ним «один на один», где-нибудь на узкой дорожке. Но несмотря на свою излишнюю задиристость, был справедливым уличным хулиганом – выбирал соперника, равного по себе весу, силе и закалке. В нём, как бы играл бурный темперамент южных горячих кровей, а при виде самой крови – он входил ещё в больший азарт: ибо сама алая кровь не останавливала его, а достаточно сильно лихорадила ум. Поступки  поэтому иногда были неожиданными и непредсказуемыми. Вот таков был Матвей. Но несмотря на жестокость бойца – это был вполне привлекательный и аккуратный молодой человек, с открытым взглядом и бархатными тёмными глазами, высокого роста, крайне вынослив и молчалив. Молчал он в основном чтобы не врать, а вранья паталогически не переносил никогда.
     Эдгар же был полнейшей противоположностью Матвея, за исключением крепкого телесложения и высокого роста, это был светловолосый латыш с голубыми глазами. Со школы у него не было пристрастия ни к каким точным наукам, ему очень нравились длинные предлинные разговоры ни о чём и он искренне верил, что благополучие рождает духовный кризис. Он был очень противоречив, как впрочем всякий одарённый человек. Большим любителем фантазий и вранья: никто и никогда не мог заметить, где заканчивались утончённые фантазии и начиналась наглая ложь. Но иногда, неожиданно для всех, он становился немногословен и глубоко уходил в мир цвета и красок, который был понятен только одному ему и в этом мир никто не решался войти вместе с ним.
     Поэтому, глядя на двух развоевавшихся «петухов», Василию ничего не оставалось, как подойти поближе к обоим друзьям, всё ещё явно рвущимся в бой, и чётко произвнести: - Отлично! Давайте выпьем за пари, за то, чтобы оно сбылось! – и начал подталкивать в воду вначале одного, потом другого, что бы друзья остыли и успокоились. И это ему, в конце концов, удалось сделать.
      Буйный темперамент и задиристые мысли, обуревавшие Матвея, настолько переполняли его, и стермились вылиться на ружу, что в конце-концов, он нашёл им выход. После нескольких заплывов, Матвей неожиданно для остальных – запел. Пел он громко и чувствительно.
«... Как молоды мы были,
       Как исренне любили,
       Как верили в себя...» Он пел так проникновенно, что всё что было вокруг, в один миг исчезло для него и перестало существовать.
Когда закончились слова песни, неугомонный друг, не задумываясь, перешёл на  свист. Заканчивали же «выступление» все трое друзей... вместе...
     Глупый мальчишеский девиз: «Каждый - сам за себя!» - сыграл злую шутку над их дружбой и нереализованной заботой друг о друге. За этот, как казалось тогда, «оригинальный экспромт в жизни» пили весь вечер и все последующие дни до окончания отдыха. Если бы они только знали, что их ожидает на жизненном пути длиною в двадцать два года.
    Они продолжали играть в самих себя с таким же эгоизмом, энтузиазмом упрямства, как были сам и никто не мог остановить их в этой жестокой и глупой выходке.
     С годами игра стала западнёй и самоистязанием, болью и страданием, но не один из них не желал проигрывать пари первым. Это было самое абсурдное и невероятное пари, которое когда-либо имело место...
   
                Глава 1. ЯПОНЕЦ

     На светофоре красный свет. Василий от неожиданности резко затормозил перед перекрёстком: вот что такое воспоминание юности – он и не заметил, как добрался до города. А через сорок минут уже был в своём офисе, куда недавно перебралась его транстпортная компания «Терра». Около года пришлось ждать, когда закончится ремонт. Место для застройки трёхэтажного здания, на Владимирской площади, что недалеко от Пяти углов, ещё недавно представляло собой развалины различных цивилизаций, сосредоточенных в одном из заброшенных уголков Петербурга. Прошёл год, и современный дизайн большого дома до неузнаваемости изменил маленький переулок.
     Василий, из-за сегодняшней поездки загород, появился на работе ближе к обеду, работа уже давно была в самом разгаре. Мерцали компьютерные экраны и без конца звонили на разные тональности многокальные телефоны. Это и не удивительно, так как компания занимается перевозкой грузов, морским, железнодорожным и автомобольным транспортом и оформляет грузы на Балтийской и Петербургской таможне. В составе фирмы свыше сорока высококвалифицированных специаллистов. Помимо центрального офиса для удобства работы с клиентами имеются офисные помещения в самом порту, в Гатчине и Москвы. Закрытые складские помещения оборудованы по последнему слову техники. А среди деловых партнёров «Терры» - крупные зарубежные и российские компании, такие как: Ригли, Пепси-Кола, Браво, Быстров и другие.
Вот в такой транспортной компании Василий является генеральным директором.
     В самом кабинете генерального директора совсем недавно молодые дизайнеры удачно и смело объединили в интерьере грубые природные элементы с предметами роскоши, а американский Поп-Арт смело преображается в европейской классике. Что же представляет собой директор такой транспортной компании?
     Конечно, этот человек сразу бросается в глаза и за свои, чуть за сорок..., это ещё вполне сильный мужчина с фигурой боксёра. Мужественное, скуластое лицо со слегка раскосыми глазами. В них чувствуется уверенность и беспредельное спокойствие. Такое впечатление, что он одинаково может быть очаровательным и гостеприимным, а если потребуется – суровым и хладнокровным.
     Именно за японский взгляд – уверенный и спокойный, за дальние корни с удивительной страной и за своеобразное редкое увлечение его и прозвали японцем. Со студенческих лет и до сих пор это «имя» подходит к нему, как ни к кому другому...

Давно это было, ещё до революции, в конце поза прошлого века, на одном из самых дальних островов России, когда прадед Василия привёз на остров из Японии юную «морскую деву», по-имени – Марико – искательницу жемчуга. Это ремесло существовало в Японии с незапамятных времён. Идея выращивать жемчужины на подводных плантациях впервые пришла в голову сыну торговца лапшой, по фамили – Микимото. После долгих лет безуспешных опытов ему, наконец-то, удалось получить сферические перлы, вводя в двухстворчатую раковину кусочки перламутра. «Морские девы» были главной рабочей силой в этих опытах. Они рядами раскладывали раковины по дну тихих бухт. ...
     То ли русский торговец тканями выкупил юную ныряльщицу у самого Микимото, то ли сын японского торговца лапшой, с перепоя, сам подарил «морскую деву», об этом уже никто на курилах и не помнил точно, юная японсккая красавица – Марико – с годами стала Марией или просто Машей, по фамилии Куриллова. Как и основная половина местного населения, которая носила очень схожие фамилии: Курилловы, Куриллины, Курильские и тому подобное.
     От юной японской «морской девы» и русского торговца тканями появился на свет божий любимый дед. Как запомнил его Василий с детства, это был шустрый, седой, небольшого роста пожилой мужчина, с очень лукавым выражением лица. «Полуяпонец» собрал в себя все лучшие традиции Страны восходящего солнца. Научил внука почитать стариков, не жаловаться на трудности и стремится выполнять любую работу, как можно лучше...

Неожиданный звонок с диспечерского пункта прервал воспоминания и Василий сразу же переключился на мигающий красный сигнал. Этот сигнал означал, что возникли форс-мажорные обстоятельства и немедленно нужно осуществить процедуру регулирования. А это значит – дорога в Порт! Где будет решаться судьба груза из Германии и этапы перехода ответственности по «Имкотермс».
     - Наверное, опять подвело отсутствие стратегического планирования или очередной излишний контроль правоохранительных органов над материальными потоками, - подумал Василий и безотлагательно выехал в Петербургский морской порт, - Лучше, уж, не рисковать, а решить всё на месте, так надёжнее будет.
     А вечером, подъезжая из порта к центру города, который весь так и светился как в солнечный яркий день, Василий вдруг, неожиданно развернувшись на сто восемьдесят градусов, поехал в совершенно противоположную от офиса и квартиры сторону. Мысли о юности и друзьях не давали ему покоя. Почему на встречу никто не приехал в ту заброшенную и уже совсем сгнившую хижину? Что случилось с Эдгаром? А с Матвеем что? Ведь, кто-то из двоих должен был приехать? ...
     Василий ещё не знал, что из этих двоих никто не приедет ни на следующий день, ни через неделю, ни через год...
     А пока он мчался на дачу и на это были свои причины: там, на даче, у него было то, что придавало ему силы, возвращало спокойствие и сохраняло уверенность. У него там, на даче, была «работа для души». Так японцы иногда называли какое-нибудь увлечение человека. Вначале жена Василия никак не хотела понимать такой «работы», но с годами попривыкла и уже абсолютно точно была уверена в том, что отсутствие хозяина дома означало ничто иное, как потребность души в спокойствии, что в общем и давали ему оригами. А если они вместе были на даче, то терпеливо ждала возвращения мужа с террасы, а потом в его отсутствие подолгу любовалась новой ручной подделкой.
     Вот уже и виднеется часть стандартных построек на дачном участке, что в ста двадцати пяти киломметрах от Петербурга. Эти постройки мало чем отличаются друг от друга и только одна из них сразу бросается в глаза: дерево, черепица, чистые строгие линии и незамкнутость пространства создают небольшому одноэтажному домику японский стиль, где широкое пространство террасыоткрывается не дверью, а раздвигающимися седзи, что ещё больше подчёркивает индивидуальность постройки.
     Внутри полупустой террасы – низкий квадратный столик посередине и несколько больших шелковых подушек вместо стульев. И множество полок, на которых повсюду то тут, то-там удобно разместились очень странные фигурки: большие и маленькие, цветные и однотонные, смешные и грустные, забавные и непонятные. Это  - ОРИГАМИ – фигурки, сделанные из тонкой бумаги и во всей Японии не найдётся человека, незнакомого с оригами.
     - Сейчас мы с тобой сделаем собаку. Это очень просто, - так сказал однажды любимый дед пятилетнему внуку,  - Выбери из пачки листок чёрного, белого и коричневого цвета. Собаки, ведь, чаще всего бывают именно такими. А теперь сложи листок по диагонали, цветной стороной наружу. Вася открыв рот от удивления, сосредоточенно следил за руками деда, боясь что-нибудь пропустить...
     А через неделю, рядом с собакой уже стоял на раскинутых лапах задиристый щенок, потом была розовая бабочка, которая умела махать крыльями. Вася её хорошо запомнил, крылья бабочки никак не хотели «летать» и на эти полёты у них с дедом ушло половина лета.
     В дальнейшем, уже без деда, Василий продолжал колдовать, создавая одну диковинку за другой...
     Искусство. Которое создавало красивые интересные формы из бумаги, стало для Василия радостным искусством и «работой для души» на всю жизнь.

                Глава 2. АФРИКАНСКИЕ МОТИВЫ

Подъезжая к своей даче, Василий обратил внимание на то, что света нигде не было. Посмотрел на часы. Они показывали 00.30 минут. Уснули не дождавшись, - подумал он и тихонечно пробрался на террасу по тёмному коридору и наощуп открыл раздвиающиеся седзи. И только попав внутрь террасы, зажёг свет. Но не успев снять длинный лёгкий плащ, услышал, как под раздвижными седзями кто-то уже усиленно пыхтел и настойчиво скрёбся в щель.
     Конечно, - это Матрёна, кто же ещё так может настойчиво дуть и сопеть.
     - Мотя! Проходи, только тихо! – Василий галантно пропустил внутрь террасы слишком упитанного полугодовалого щенка – ризеншнауцера – «девочку», которая тут же кинулась к ногам Куриллова и завертелась на одном месте, как волчок. Долгожданная радостная встреча с хозяином.
      - Ну, хватит, хватит! Тихонько садись и не мешай, спать всем пора, поздно уже!  - поучительно, но ласково произнёс он, нежно потрепал глупого щенка за ухом. Матрёна на удивление очень быстро поняла, так по крайней мере ей показалось, что от неё хочет хозяин. И в подтверждении этого плюхнулась на ближайшу ярко-жёлтую большую шолковую подушку, тут же задрав при этом все четыре лапы. И замерла в ожидании игры. Но на этот раз хозяин почему-то и не собирался играть с ней, так как он направился к выходу и остановился у правой крайней от раздвигающейся седзи полки. Моте ничего не оставалось, как перевернуться со спины на живот, вытянуть передние лапы вперёд и немигающим преданным взглядом уставиться на хозяина: что же будет дальше? А дальше, как показалось Моте, ничего особенного не было. И она вскоре беззаботно засопела, как могут сопеть только довольные и сытые щенки.
     Василий подошёл поближе к полке и взял в руку фигурку небольшой лодки. Эта фигурка была сделана из тонкой бумаги моломенного цвета и выглядела как настоящая. ...

Мозамбик! Василий на всю жизнь запомнил эту первую командировку. Прошло более двадцати лет, а он помнит как сейчас. ....
     ... За пять дней до наводнения он с группой, состоявшей из пяти судопроектировщиков, находился на севере Мозамбика, недалеко от города Шинаване, на реке Инколуане, где проводилась геодезическая съёмка местности. Несколько дней подряд уровень воды в реке был очень высоким, а это обстоятельство не предвещало ничего хорошего. Ждать понижения уровня было слишком опасно, поэтому геодезические работы были приостановлены и пять молодых судоинженеров из Советского Союза вместе с подводниками выехали в сторону Мапуты по единственной дороге. Но вскоре их остановил кордон полицейских и сообщил, что наводнение из ЮАР стремительно продвигается к Мозамбику, дороги превращаются в бурые реки и тут же образуют большие овраги. Вода смывает всё на своём пути, включая дома и машины. Буквально за несколько часов затопило более половины пригородов. И ожидают, что худшее ещё впереди. В связи с чем проезд по национальной дороге – закрыт. Таким образом вся облать  в районе города Шинаване оказалась отрезанной от остальной части страны.   
         Советским судоинженерам ничего не оставалось, как расположиться в одном из домов, что находится на возвышенности. Поздно вечером, над Шинаване пронёсся мощный тропический циклон и сильные ливни стали причиной новых наводнений и разрушений. Ближе к полуночи вода мощной лавиной хлынула на город, смывая всё на своём пути...
     Морские инженеры, услышав шум бурлящей рядом с домом воды, как по команде молниеносно выскочили из него и кинулись в рассыпную, в сторону виднеющихся невдалеке деревьев.
     Подбежав поближе, Василий остолбенел от увиденного зрелища: на верх деревьев забрались местные мужчины, затем женщины передавали им своих детей, которых те в свою очередь привязывали к веткам. Василий в два прыжка добрался до свободного дерева, вскарабкался по стволу на самый верх и с волнением смотрел по сторонам: все его друзья так же ловко обвили стволы деревьев и застыли в ожидании стихии.
     Кто знает на сколько бы у моряков хватило сид, выдержки и терпения, если бы не самый старший из них – тридцатипятилетний донской казак с редким и красивым именем – Вениамин. Это был очень крепкий мужчина с запоминающейся внешностью: орлиным большим носом, выразительными, немного, навыкат глазами, волевым подбородком и тёмной шевелюрой.
     В отличии от всех висевших на деревьях россиян, Вениамин имел колоссальный опыт в наводнениях, так как он был родом из мест, где великая река Волга сливается не с менее великим Доном, и почти каждую весну в тех краях происходят очень сильные наводки.
     И на этот раз, в далёкой далёкой Африке, Вениамин не посрамил титул донского казака: проводя плановые и внеплановые переклички моряков на продолжении ночи.
      - Там, на деревьях! Без паники! Сидеть спокойно и ждать! Не забыть как следует закрепиться на самом верху и соблюдать дисциплину. Только настоящий солдат побеждает стихию, - как никогда кстати раздавался громкий раскатистый голос донского казака. Таким голосом мог обладать только человек с сильным характером и непростой судьбой.
     - Следующая перекличка ровно через час. Помнить: сражение выигрывает тот, кто умеет ждать! Понятно! Именно там перед боем, любил говорить солдатам великий полководец – Суворов! – судоинженеры радостно слушали Вениамина и с волнением ожидали следующего часа.
     Стихия бушевала всю ночь, рассвет следующего дня моряки встретили всё ещё на вершинах деревьев, обвязавшись ветками, вместо верёвок с головы до ног. Каждому из них казалось, что прошла целая вечность после событий вчерашнего дня, но они верили, надеялись и ждали.
     Африка, которая там манила и будоражила молодую кровь моряков, на протяжении долгих сборов, оживлённых бесед и перелётов, одним Мозамбикским наводнением жестоко испугала их. Многие из моряков больше никогда не побывали в этой таинственной стране, многие, но только не Василий. ...
     А пока, через день после страшного наводнения, вертолёты, посланные на помощь другим странам, уже вовсю кружили над городом и окрестностями. Началась массовая эвакуация из зоны бедствия.
     А ещё через день моряки в числе первых десятков добровольцев принялись за восстановительные работы. На участках земли, освободившейся от воды, срочно строили площадки из тростника и гофрированных цинковых листов для людей, которые лишились крова.
     Через неделю вода спала настолько, что можно было перебираться по окрестностям города на лодках, плотах и всесозможных плавучих сооружениях. Добровольцы продвигались всё дальше и дальше, в поисках пострадавших. Иногда им приходилось переходить вброд овраги, глубиною по грудь.
     И так час за часом они перемещались всё дальше и дальше, хорошо осознавая жизненную важность такого медленного продвижения и достойно продолжали путь водных спасателей.
     Выйдя к реке Инколуане, по мутной и жёлтой воде осторожно плыли на лодке от одного затопленного острова к другому, не теряя надежды, что на каком-либо из них могут оказаться люди. Какова же была их радость, когда они, подплыв к полностью затопленному острову, увидели несколько уцелевших гиганстских деревьев, на одном из которых, среди густой листвы и великолепных лиан, сидело что-то огромное и неподвижное. Приблизившись вплотную к гигантстким деревьям, моряки заметили как длинные лианы начали шевелиться и появились какие-то совсем непонятные предметы. Как оказалось через несколько минут этими непонятными предметами были руки, ноги и чёрная круглая физиономия улыбающейся африканки.
     - What’s your name? – раскатистый громкий голос Вениамина проникал внутрь зелёной чащи и надолго задерживался где-то высоко в густой листве лиан. А в ответ только чёрная физиономия радостно кивала головой и изрекала что-то мало понятное:
     - У-а, У-а, У-а... – что не подлежало вообще никакому переводу.
     А закончилась эта история самым прозаическим образом: к спине толстой негритянки был привязан огромный сундук, который возвышался как здоровенный горб у верблюда. Таким образом она спасала всё своё добро от наводнения. Два советских моряка еле затащили огромных размеров толстопузую женщину в лодку, которая сразу же начала погружаться на мутное дно. Двум другим сидящим в лодке морякам пришлось срочно стаскивать тяжелый сундук со спины темнокожей и выбрасывать его за борт. И неправда будет, если сказать, что им удалось это сделатьс первой попытки. ...Но, наконец-то, равновесие в лодке было восстановлено и все двинулись в обратный путь.
     Василий улыбался от финальной части Мозамбикских воспоминаний и бережно поставил фигурку-лодочку на прежнее место на полке. Затем оглянулся: глупая Мотя продолжала сладостно посапывать и забавно поддёргивать во сне толстыми лапами. Скорее всего ей снилось что-то очень хорошее, может быть, даже вкусная косточка.
     А хозяин в этот момент снимает с полки следующую оригами – маленький самолётик из серебристой тонкой бумаги. ...

Перед глазами всплывает старый, видавший виды «Мессершмидт», времён второй мировой войны и вынужденная посадка в дикой Саванне. Забавный случай и необычное путешествие одновременно. Это сейчас - забавный, а тогда...
     Момбасу – морские ворота Кении и город, который спокон века называют городом Синдбада морехода. Прохладные бризы с Индийского океана гонят к берегам Момбасу со всего света различные корабли, траулеры, шхуны, катера и лодки. От города, через всю страну, многочисленные проливы перегорожены дамбами и мостами.
     Суть второй командировки Василия в Африку, в восточную её часть, заключалась в следующем: на территории всей Кении нужно было пересмотреть все дамбы на предмет их реконструкции и модернизации для более современного судоходства. Советскую группу судоинженеров поселили недалеко от порта, в уютной двухэтажной гостинице. В больших прохладных комнатах со старинной мебелью, ваннами и душами. Под окнами росли очень странные деревья, плоды которог несъедобно, но внутри плода находится влага и в жару именно ею утоляют жажду. Сам же город выглядел как сказочный мираж: причудливые формы зданий и купола буддийских храмов утопали в цветущих манговых деревьях, могучих баобабов и кокосовых пальм.
     Две пары, скрещенных остриями гигантских бивней слонов, означали ворота в город, а обилие ананасов, бананов, манго, плодов папайи – дынного дерева, ярко подчёркивали своеобразную жинь города.
     Жажда – это то, от чего иногда страдают люди и умирают, так как без пищи человек может прожить около месяца, а без воды – не более недели. В Момбасе почему-то никак советским командировочным судоинженерам не удавалось напиться вдоволь, всласть, сколько бы они не употребляли воды, им всем и всегда хотелось пить: с утра до позднего вечера.
     В то жаркое утро, о котором пойдёт речь, хотелось пить как никогда в жизни и все советские  специалисты гневили судьбупо этому счёту, и никто из группы, где был и Василий, не предполагали, что настоящие удары судьбы обрушаться на них так неожиданно, как иногда гром  с ясного неба. Удары не заставили себя долго ждать.
     Советским морякам нужно было вылететь в небольшое поселение севернее Момбасу и решить вопросо расширении пролива, перегороженного устаревшей дамбой. Моряки хорошо осознавали, что необходимо было принять правильное решение: ведь, на чужбине своим поведением можно было сделать либо много хорошего для чужой страны, либо причинить немалый ей вред.
     В то злополучное утро был взят небольшой самолёт вместе с пилотом в аренду на целый день. Каково же было удивление Василия и двух других инженеров, когда им был предоставлен старенький Мессершмидт, да ещё и с местным пилотом из Кении, со странным именем Кула-Джума. Снаружи Мессершмидт выглядел как после боя, а изнутри он был совершенно ничем не обит и отовсюду торчали металлические конструкции.
     При виде такого странного средства для полёта с не менее странным пилотом, у советских моряков сразу же пропало желаниекуда-либо лететь, но после убедительных и весьма искренних заверений Кула-Джума о безопастности полёта, они, наконец-то решились на такой смелый шаг.
     - Ну, что? Летим или нет?!! – с волнением спрашивал самый младший из команды – белобрысый Ванька Смолин.
      - А как же! Кто не рискует, тот... Что Иван не пьёт? правильно, - одновременно и отвечая за Иванаи подтрунивая над ним же, отвечал самый старший из группы – Дмитрий Кузмин.
     А от того, что самолёт был изнутри ничем не обит, удалось под «завязку» набить мессершмидт ящиками, инструментом, коробками и всяческими геодезическими приборами так, что обивка в данном случае мешала бы всему заполненному салону и людям, внутри него. Буквально через пять минут самолёт уже резко поднимался вверх. Грохот мотора был ничем не приглушен и этот факт очень насторожил моряков, но поздно, так как неожиданно раздаётся сильный толчок, мотор глохнет и самолёт начинает резко снижаться.
     Перед самой землёй пилоту всё-таки удаётся кое-как притормозить резкое падение и выравнить траекторию полёта. Но уже всем летящим в воздухе, кроме проводника, понятно, что случится что-то непоправимое, не предсказуемое и полёт нужно прервать срочным образом.
     Не везёт – так не везёт. Одно колесо во время посадки попало в большую яму и погнулась сначала одна, а потом вторая «нога» самолёта. Из-за этого пропеллер упёрся в песок и тоже погнулся. Но все были рады даже такой посадке, а проводник, по имени, Лупанда, поначалу даже не заметил, что мессершмидт потерпел аварию, так как первый раз в жизни сел в самолёт и думал, что так всё и должно быть.
     Через хрипящее радио Кула-Джума передавал по буквам обрывистые фразы, понятные только одному ему.
                - Ала-пута-мута-кута-шута ...
      Все моряки, кроме Василия, быстренько вышли из самолёта и расположились среди огромных камней, что недалеко от равнины, не соображая точно, где они оказались. Куррилов же остался у повреждённого самолёта вместе с пилотом.
     Вскоре все увидели невдалеке ... длинношеих, длинноногих и изящных жирафов. Их движения были как-будто замедленными, а большие шаги придавали их бегу плавную грациозность. Длинные, чуть изогнутые шеи раскчивались так, как раскачиваются на ветру корабельные мачты. Из-за привлекательной внешности и робкого поведения, жирафы выглядели хрупкими, казалось, будто встретив на пути любое, даже самое маленькое препядствие, они вот-вот споткнутся и упадут...
     Зрелище было настолько красивым, что у всех захватило дух. И присутствие людей не встревожило жирафов, они повернули к пышным зарослям деревьев и потянулись к верхушкам колючих ветвей. Нежно и осторожно эти спокойные великаны ощипывали листья с самых верхних ветвей самых высоких деревьев, до которых не сможет добраться ни одно другое животное в мире.
     Кула-Джума и Василий на некоторое время тоже прервали осмотр самолёта и стали тоже наблюдать, как жирафы лакомятся листьями. При этом удивительном зрелище проводник, по имени Лупанда, продолжал увлечённо расказывать о том, что жираф служит сторожем в  африканской равнине. Благодаря своему росту и прекрасному зрению, он очень далеко видит и заранее предупредает других животных о любой приближающейся опастности. Рядом с такой «караульной вышкой»  животные чувствуют себя в отнсительной безопастности.
     Моряки, навремя забыл о неполадке самолёта, увлечённо слушали лупанду.
     В конце-концов, через три часа Кула-Джума и Василий отремонтировали все повреждения и поставили мессершмидт «на ноги». А моряки поклялись, что если доберутся живыми до порта, то ни за что на свете не сядут в салон старого самолёта, взятого напрокат вместе с местным пилотом.      
      - Послушай, Кула или Джума! Как там тебя там, чёрт дери! Полезай-ка в салон вместе со всеми, - решительно приказал Куриллов. Кула-Джума удивительно точно и без всякого первода понял о намерении Василия и бесприкословно уступил место пилота Василию. Василий же, всвою очередь привычно сел за штурвал месершмидта и буквально через несколько секунд он уже ничего не слышал: от непривычного сильного грохота мотора заложило уши, сдавило виски.
     - Ну что, ребята? Где наша не пропадала? М Богом! Как говорится в таких случаях, - что было сил прокричал Куриллов обернувшись в салон, махнул рукой ребятам. Дмитрий Кузьмич почему-то перекрестился, хотя был очень большим атеистом. На что Ванька смолин, открыв рот, долго соображал что ему делать, но креститься не стал, а постучал по деревянной ножке геодезического прибора, громко и отрывисто произнёс:
                - Эх, была- не была!
     Моторы всё так же протяжно завывали, а чуть позже мессершмидт стал медленно набирать высоту и скорость, и скоро он совсем пропал из вида, а очаровательные и кроткие создания долго и пристально вглядывались вдаль взлетевшего мессера...
     Всё выше и выше. Белын кучевые облака и прекрасный неправдоподобный заоблачный мираж! И никто уже не знает точно: где кончается окружающая реальность и начинается мир призрачных грёз. И вот уже вдали, замыкая горизонт, виднеется тёмная полоса. Это вулканические горы, но вулкан давно потух и лава застыла. Внутри кратера находится озеро с чистой удивительно голубой водой и розовыми фламинго на фоне сказочного мира. А вот уже виднеются знакомые банановые плантации и кофейные поля, кусты бамбука  и огненно-красные кустарники. ... А это значит, что совсем близко ... аэродром! Василий, наконец-то, вздохнул полной грудью и слегка расслабил штурвал. Пассажиры салона ничего особенного в поведении новоиспечённого пилота так и не заметили. Не заметили они ни волнения, ни напряжённости, ни переживаний Куриллова, ибо не видали и не знали, что Василий всего несколько раз летал  в качестве пилота, да и то – в сопровождении инструктора!
     Василий бережно поставил оригами-самолётик на прежнее место, посмотрел на небольшую фигурку из чёрно-серой бумаги, похожей на пирамидку правильной конической формы, только с отрезанной вершиной. Это – горы, похожие на груды шлака, и тут же вспомнил, как карабкался по бесконечному склону, увязая ногами в породистые осколки и в вулканический пепел тёмно-срого цвета. Дороге из окамяневших лавовых потоков не было конца. Чёрный цвет песка и безмолвное пугающее молчание на одном из островов Зелёного Мыса. Василию меньше всего хотелось вступать в контакт с мёртвой природой, поэтому он шёл слишком быстро на протяжении шести часов, измеряя при этом площадки склонов и старательно занося эти данные в специальый журнал. Его руки, башмаки, одежда и лицо – буквально всё было покрыто тонким слоем чёрной пыли, она чувствовалась даже во рту, горле и на зубах.
     - «Скорее бы добраться до своих!»  - эта навязчивая мысль не давала ему покоя, ибо само место было действительно не для долгого любования.
     Именно поэтому и сейчас, поздно ночью, у Василия не возникало желания взять оригами из чёрно-серой бумаги в руки, пирамидка продолжала стоять на том же самом месте, что и несколько лет тому назад.
     А вот мысли о друзьях никак не давали покоя, почему-то вспомнились слова Эдгара, тогда, на диком пляже жарким летом:
      - Искренне тебе завидую, Японец!
      - ...
      - Только не спрашивай меня «Почему»? Ты прекрасно знаешь, что для художника нет ничего прекраснее, чем смена пейзажей. Мне, кажется, что именно пейзаж станет основным жанром моего будущего творчества. Африка! – Это удивительное зрелище, необычность красок и рождение новых восприятий. Творчество исканий и форм новых образо – вот что такое Африка! Я чувствую, как мне нужны эти формы, нужны для выражени новых чувств. Африка может дать и то и другое. Искренне завидую тебе! – с лёгкой печалью в голосе будущий известный худолжник закончил пламенную речь и надолго ушёл в себя...
     Куриллов достаёт альбом фотографий, перелистывая страницу за страницей, упорно разыскивая кого-то. Наконец, ему это удаётся. Он внимательно всматривается в до боли знакомое лицо высокого молодого человека. Завтра разыщу Эдгара, чего бы мне это не стояло! И как бы в знак этого уверенного решения немедленно отправился спать.
     Мотька же спала так крепко, что казалось, что никакое событие не сможет нарушить её сладостный сон, но Василий абсолютно точно знал, что это не так. И каждый раз верил, а вдруг? Вдруг, действительно, щенок спит?
     На цыпочках прокрался в спальню, не зажигая света осторожно прилёг на постель и затих в ожидании. А Матрёна, следую по пятам хозяина, уже закарабкивалась по одеялу наверх. С первой попытки ложилась в ногах хозяина и на несколько минут замирала, как бы сомневаясь в том, что хозяин может заметить её присутствие на запретной територии. Но хозяин, естественно, никогда не замечал. Так по крайней мере часто казалось Моте. И она, после такого уверенного домысления приступала ко второй попытке: медленно прокрадывалась уже до середины постели и ложилась, сворачиваясь в комочек и опять, затаившись ждала: заметит или нет. А, вдруг всё всё-таки заметит и выгонит с постели, или ещё хуже накажет. А хозяин лежал тихо-тихо и ждал, ждал что же будет дальше. Хотя он прерасно знал, что с третьей попытки Мотя завалится к нему на подушку и не как-нибудь скромненько приляжет, а плюхнется толстым задом рядом с подушкой. Потом она понюхает своего хозяина-друга, и только после всего проделанного преданно оближет лицо и ухо шершавым языком, что будет скорее всего означать: Всё в порядке! Можно укладываться спать! И только потом сладко засопит прямо ему в лицо.
     А хозяин, чертыхаясь про себя и проклиная всё на свете, начинает медленно отодвигаться от наглого, но горячо любимого щенка. И каждое утро убеждает самого себя: Всё! Буду очень строгим сегодня и ни за что не буду слушать собачий храп и сап! Ни за что! Для большей убедительности повторяя фразы дважды. Но сам прекрасно знает, что обязательно будет слушать и этот, и следующий и последующие храпы. А ведь у собачьего учителя недавно брали вдвоём с Мотей уроки послушания и сдали их на оценку «хорошо». А всё равно всё стало на свои места буквально за одну ночь... И скорее всего дело не в обучении и собачьих командах, а дело в том, что недавно у Кириллова умер старый и преданный друг – Большой Пудель, по имени Стив, прожив с ним и женой шестнадцать лет и став за эти годы полноправным членом семьи. Стив был пудель – и этим всё сказано! Сообразительность, понятливость и успехи в дрессировке были ошеломляющи. Поэтому Стив никогда не позволял себе такой вольности в постели, истинно уважал хозяина и соблюдал рамки приличия. А всё равно умер. Так уж пусть эта красавица спит где угодно, лишь бы пожила подольше – таковы были мысли Василия. И так лежали они рядом друг с другом, видавший виды сорокачетырёхлетний моряк – «японец» и глупая полугодовая Матрёна. Один из них так и не сомкнул глаз всю ночь, а вторая, пригревшись на любимой подушке хозяина, не просыпалась до утра, вальяжно развалившись во всю ширину постели.

                Глава 3. Полина и Дарья

     Ранне утро, но большая светлая комната уже залита солнечными лучами короткого питерского лета. Огромный диван перегораживает середину комнаты, на нём крепко спят молодая девушка лет двадцати и женщина около сорока пяти. На полу развалилась огромная пёстрая собака – сенбернар. Она лежит на том же боку что и женщина и так же крепко спит. Её задние лапы упираются в разобранный диван и слегка поддёргиваются во сне.
     Так каждый вечер они укладываются спать и , кажется, что никто не смеет нарушить этот ритуал, прочно вошедший в их уже новую, но непривычную для них самих жизнь. Недавнее горе ещё больше сплотило спящих в комнате. Только так, заботясь друг о друге, они видят смысл своего существования в большом городе, где там много боли и фальши, горя и безразличия. Недавно у женщины пропал без вести муж. Долго в её голове никак не укладывалось: сильный крепкий мужчина, а пропал и всё! В рыданиях и всяческих поисках она плохо осознавала весь ужас проишедших событий, и только позже почувствовала, как страх заползает в душу, давит на сердце и не даёт ей покоя. Боль и горе, скорбь и отчаяние надолго поселятся в её доме. Так получилось, что, отработав на Камчатке преподавателем физики более пятнадцати лет, Матвей с семьёй всё же вернулся в Петербург, потому что жизнь там, вдали от родного города. Стала хуже некуда. Зарплату задерживали постоянно и подолгу, да и зарплатой эти «университетские копейки»вообще нельзя было назвать с учётом существующих на Камчатке цен и расценок. Поэтому, на очередном семейном совете решили окончательн переехать в Петербург и поискать счастья уже в родных местах. Ведь недаром говорят, что дома и стены помогают.
     Но не тут-то было: вернуться, конечно вернулись пять лет назад, но и здесь, в родных местах, их уже давно никто не ждал. И они, как никогда за пятнадцать лет на Камчатке, почувствовали себя чужаками в городе на Неве. Все «приличные» места были давно разобраны или заняты. А в университетах существовала неофициальная «очередь очередников», в которой после ухода на пенсию родителей или родственников, на их место тут же вставали дети или племянники. Через год мытарства Матвей с женой наконец-то поняли, что и в Петербурге уже нельзя ничего изменить в сторону улучшения их новой жизни на материке. Как бы они не старались, вся семья всё равно существовала лишь только на случайные заработки и изнурительные, без особой квалификации, подработки. Именно тогда, изрядно устав и вымотавшись, Матвей принял очень смелое решение аернуться на Камчатку и работать проводником по всему острову...

     Проводником Матвей начал работать ещё с молоду, когда коллеги из американских университетов повально увлекались экологически чистыми маршрутами. Они приходили на Камчатку небольшими партиями, а Матвей вёл их по полуострову очень интересными маршрутами, где фактически не ступала нога человека. За пятнадцать лет подработки проводником, особенно в период каникул студентов, преподаватель физики Матвей Уткин обошёл весь полуостров вдоль и поперёк. Он безошибочно буквально с закрытыми глазами мог узнать ставшую любимой землю, с упирающимися в небо острыми вершинами сопок, где древние сказы дружать с белыми пирамидами вулкан, где три каменных «брата»-великана поднимаются из воды, охраняя вход в Авачинскую бухту, ... Где только за эти годы не приходилось бывать Матвею: и на Севере Камчатки – в Корякской тундре, и на юге – в обширных тропиках, расположенных совсем рядом с Тихим океаном. Самым «денежным» для физика был маршрут к вершине Авачинского вулкана: только там можно было понять, ощутить и навсегда сохранить в памяти удивительную картину о «говорящих» камнях. По древнему преданию, если рано утром подняться как можно выше и взглянуть с обрыва на камянистые гребты – время на миг остановится, а камни заговорят.
     Вот на этот «денежный» маршрут с «говорящими» камнями и вернулся работать проводником физик из Петербурга Матвей Уткин. Ради этих «говорящих» камней любители острых ощущений, в основном иностранцы, выбрасывали деньги и тратили уйму времени.
     Что случилось в конце зимы два года назад у обрыва, покрытого снежными шапками и льдом Авачинского вулкана, ни Полина, ни Дарья – никогда не узнают... Они никогда не узнают, что их Матвей будет ещё долго лежать под заснеженным обрывом, и камни, с вершины, первый раз в жизни не заговорят! ...

     ... Ну, а пока, каждый вечер Полина тщательно и заботливо всё-ещё продолжает сооружать «чум-юрту»  посередине комнаты. Пройдёт время, утихне боль, уйдут страхи, разберётся «чум-юрта» и заживут они обычной жизнью...
     Восемь утра. Звонит телефон. Полина никак не может проснуться после ранней прогулки, наконец ей это всё-таки удаётся и она, перешагнув через спящую собаку, идёт по направлению к прихожей, откуда раздаются настойчевые телефонные звонки. Мельком смотрит на часы. «Кому это приспичило в субботу и в такую рань?!!»
     Она долго возится в тёмной прихожей, пытаясь снять трубку, наконец, ей это удаётся.
      - Алло! – хрипко и негромко говорит в телефонную трубку.
      - Полину, пожалуйста.
      - Я слушаю.
      - Здравствуйте, это Александр Болонин. Режиссёр театра «Остров».
      - Здравствуйте.
      - Я звоню Вам, что бы сказать, что Вы – талант. Я прочитал Вашу книгу.
      - Да, что Вы?!!
      - Да, да. Талант. Настоящий талант. Только больше никому не говорите, что Ваше творчество похоже на творчество Булгакова. А лучше приходите ко мне на премьеру в театр сегодня вечером. Я Вас приглашаю. Начало в восемь. И подружку прихватите с собой.
      - Спасибо. Обязательн приду.
      - До свидания.
     В трубке раздаются частые гудки, но Полина не вешает её. То ли ещё не проснулась, то ли не поверила, то ли испугалась.
      - Мам! Я всё слышала. Ты – талант! Ура! – Дашка быстро вскакиевает с постели и бегает по комнате, кружась то в одну, то в другую стороны.
      - У-р-а! У-р-а!!!
     Огромная сенбернариха, ничего не понимая. Бегает трусцой за ней, вдогонку.
      - Прекратите шуметь! Ведь ещё рано. Соседи спят. Дарья! Норда! Слышите? К кому я обращаюсь?
Но дочь с собакой продолжают кружиться.
      - Ура! Мы будем богаты!
      - Ура! Мы будем есть, что захотим! Мам! Слышишь, сегодня, нет, прямо сейчас, банкет: двойное мороженное, много фруктов и шоколад! А тебе – сардельку! – Дашка нежно хлопает собаку по кожаному носу и выбегает из комнаты. Через пять минут из прихожей раздаётся весёлый, бодрый голос Дарьи:
      - Мам! Закрой дверь. Я в магазин, скоро буду.

... Мать устало садиться на неубранный ещё диван. Надолго застывает в неподвижной позе. Собака рядом устраивается у ног хозяйки.
      - Талант?!! Надо же так сказать, - ведёт Полина рзговор с сенбернарихой, гладя её за ухом. Норда преданно уставилась в глаза хозяйки и внимательно слушает, - Ну, какой я талант? Так, пишу иногда. Что хочется, что чувствуется, но чтобы талант?!! ... Хотя?!!.. -
     Лицо усталой женщины начинает преображаться на глазах, она обнимает собаку, целует её прямо в большой кожаный нос, подходит к зеркалу, взъерошивает волосы в непонятную причёску, туго подпоясывает ночную сорочку поясом от халата, который валяется тут же на кресле, включает магнитофон, на кассете шуршит плёнка и любимая мелодия «Феличита» начинает заполнять своими звуками солнечную комнату.
     Женщина делает погромче звук, картинно застывает перед зеркалом и грациозно поднимает руки вверх в ожидании следующего аккорда.
     Лёгкими движениями гибкого тела кружится по комнате, выставляя то одну, то другую сильные ноги, подпевая в такт мелодии «Феличита» «Да-да-да-да ...» Ей нравится танец, она оживает в нём и хорошеет на глазах.
     Кто знает, сколько бы ещё танцевала счастливая в эти минуты Полина, если бы не раздался громкий и долгий звонок во входную дверь.
      - Дашка с фруктами – подумала она, быстро выключила магнитофон, как бы стесняясь чего-то постыдного, привычно ссутулилась и пошла открывать дверь.
     Огромная собака сенбернар затрусила следом за Полиной.
      - Ой! Извините, я не одета. Я сейчас.
      - Да, ничего, ничего. Я подожду! – отвечает другая, в тон ей.
А через минуту Полина возвращается, уже одетая в махровый длинный халат бледно-розового цвета.
      - Проходите. Собаку закрыла, что бы Вас не пугать.
      - Спасибо, конечно, за это, но когда за свет платить-то будешь?
      - За свет?!!
      - Да, да, за свет. С «Ленэнерго» я. Квитанции разношу злостным неплатильщикам. Вот, к тебе пришла. На пятый этаж пришлось подниматься, без лифта.
      - Да, я знаю, но никак не получается что-то.
      - А что так?
      - Да, не работаю я.
      - Больная что-ли?
      - Да, нет. Который год на бирже по трудоустройству стою, что-то не получается.
      - А на что живёшь?
      - Подрабатываю от случая к случаю.
      - А мужик-то есть?
      - Пропал без вести. Не выдержал всего этого: на заработки вот уехали ... не вернулся. Тоже был безработным. Вот так и живём теперь с дочерью, никому не нужные.
      - А кто сейчас кому нужен? Я, вот, тоже никому не нужна. Ну, всё равно, нужен ты или не нужен, а вот тебе квитанция на оплату долга по эллектричеству. Работаешь ты или нет, никого это не волнует сейчас, а платить надо. А то отключать будем!
      - Хорошо, хорошо. Я что-нибудь придумаю, пока не знаю что, придумаю обязательно.
     Полина взяла квитанцию, расписалась в какой-то бумажке и открыла входную дверь.
      - Две недели тебе дано. Понятно? А то отключим – строго сказав эту фразу на прощание, женщина из «Ленэнерго» вышла из квартиры. Полина застыла в прихожей с квитанцией в руках. Прошла в комнату, устало присела на всё ещё неубранный диван.
      - Мам! А что дверь-то открыта? А? – с этими словами к комнату входит счастливая Дашка с двумя авоськами в руках. – Прошу к столу! – и она начинает выкладывать содержимое из пакетов прямо на стол.
     – Мам! Бананы, груши, йогурт, вот, «Эрмигурт» - твой любимый. Сколько можно каши одни есть? Скоро, мам, ты будешь питаться одними йогуртами, сколько хочешь!
     Мать сидела молча на диване и ни на что не реагировала.
      - Что случилось, мам? Что, скажи! – Дашка кидается к матери, и, заметив бумажку у неё в руках, выхватывает и читает:
     -  Ну, собаки! Ну, надо же! Такой праздник испортили!Такую новость и.. обгадили! Не дали людям помечтать. Мам, слышишь? – Дарья подсела ближе к матери на диван, обняла её и строго сказала:
      - Не надо! Не смей! Только не сейчас! Я что-нибудь придумаю. Буду думать. Мам, ну, что ты! Они твоего мизинца не стоят!, все эти приматы. Ну, чтоб они...
      - Дарья, прекрати! Ты же девушка!
      - Да, я  - девушка. А они – кто? Только не говори мне, чтолюди. Пятый год травят, всё никак дотравить не могут. Вот отец уже погиб из-за этих уродов, а они всё травят и травят. Нет! Хватит! Нифига здесь не останусь. Хоть босиком, хоть на лошадях – всё равно – уеду!!! Уеду и тебя потом заберу. В «Макдональдсе» работать буду, восемь долларов в час, без выходных обойдусь...
     Дарья ещё долго говорит о «Макдональдсе», о Западе и отъезде.
      - Мам! Ну, давай поедем! Смотри сколько вкуснятины. Садись к столу позавтракаем хоть.
Полина села поближе к столу.
      - Мам! Ты очень сильная! Самая сильная женщина, которых я встречала. Ну, не надо так. Тем более сегодня.
     Мать погладила Дашку по голове и не спеша спросила:
      - Знаешь, на кого я сейчас похожа?
      - На кого же?
      0 На таракана, - цинично отвечает мать, - которого долго травят хлорофрсрм, а он всё никак не может подохнуть, лежить на спине и всё ещё ножками подёргивает.
     После этих фраз замолчала уже и Дарья.
А потом, зажмурив глаза от удовольствия, старая сенбернариха дочавкивала банан.
     Неожиданный телефонный звонок прервал затянувшееся молчание за столом и Дашка кинулась в прихожую.
      - Мам! Это тебя, какая-то женщина.
Мать как всегда устало встала и не спеша, чуть ссутулившись, пошла к телефону.
      - Да, да. Я могу. А когда Вам надо? Прямо сейчас?!! Подождите,я  посмотрю на время,  - мать приоткрыла дверь и обратилась к Дашке:
      - Который час сейчас?
      - Одиннадцать, без десяти.
      - Алло, алло! Вы слышите? Если возможно, мне бы было удобно в двенадцать часов. Где? Где? В вестибюле, на Графтио? Да, я знаю этот дом. В «Бизнес интернешнл». Хорошо, до встречи. Спасибо Вам большое, Вы как раз во время. Я обязательно приду.
     Полина возвращается в комнату и обрадованным голосом обращается к Дашке:
      - Ты, представляешь? Как повезло. Ну, надо же случится такому совпадению.
Но Дарья никак не может сообразить, в чём же заключается радость матери.
       -  Что, «Мерседес» выиграла?
       - Даша, перестань, рассказывать не буду,  - обиделать Полина.
       - Ну, хорошо, не буду, извини.
       - На днях я заявку подавала на уборку офисов, на подмену, когда кто заболеет, когда не выйдет. На Графтио, рядом здесь, через дорогу. «Бизнес интернешнл».
      - Ну, и что? Теперь метлу в руки возьмёшь? Давай, давай, убирай приматам.
      - Даша! Прекрати, ты же знаешь как нам нужны деньги. Это офисы, чисто и недалеко от дома. Сто пятьдесят рублей платят и сразу после уборки.
      - А как же твои ноги?
      - Даша. У них везде ковролины и пылесосы.
      - Ну, хорошо. Сегодня субботу, пойду и я вместе с тобой, посмотрю на эти ковролины.
     А через пол-часа две женщины уже подходили к зданию из стекла и бетона и зайдя в атоматически раздвижную стекляную дверь, уселись в холле на кожаный диван.
     Паркетный пол блестит как в Эрмитаже, на стенах висят замысловатые картины  в стиле Модерн и несколько больших аквариумов с диковинными рыбками создают впечатление уюта и комфорта.
     Ждать пришлось долго, около получаса. За это время к Полине подошёл мужчина-администратор и вежливо поинтересовался:
      - Если Вы на конференцию, то она выше этажом!
      - Нет, я Вам пол помыть, - спокойно, без тени смущения ответила она.
     Наконец, за женщинами пришли. Это были две здоровых тётки, в ярко-зелёных передниках и такого-же цвета кокошниках.
      - Пойдёмте! Мы покажем Вам ваши офисы и можете начать хоть сегодня.
      - Иди, иди. Посмотри, а я тебя тут подожду! – вдруг неожиданно для Полины заявляет Дарья, как будто заранее знает, что из этой затеи ничего хорошего не получится.
      - Здесь – пять кабинетов от различных фирм, пошли, покажу, - говори та, которая постарше. Она стучит в дверь одного кабинета и открывает её.
      - Здравствуйте, вот, новую уборщицу привела. Объём работы показываю, Проходите.
     Полина оказывается внутри двухкомнатного офиса, обставленного по последнему стилю евродизайна.
      - Влажная уборка каждый день, в присутствии сотрудников – продолжает деловым тоном та, которая постарше, - и не забыть про окна, пыль и мусор. Два раза в неделю – пылесос: по вторникам и четвергам. Так же в присутствии сотрудников офиса. Понятно?
      - Да, да, конечно, понятно.
      - Ну, тогда пошли дальше, - и, любезно раскланявшись, они все втроём удаляются из офиса.
     Таких кабинетов оказалось пять. Сотрудники, в основном, добротно одеты, капризны и оченб манерны.
      - Ну, ничего, привыкну к их чудачеству. Главное, что чисто и рядом с домом. Не думаю, что они уж сильно капризны будут. Да и убираю я старательно и с удовольствием. Зря Дашка не пошла со мной. Порадовалась бы, что повезло! – весь этот сумбур пронёсся в голове у Полины, пока они втроём подходили к лифту. Приехав на первый этаж, уборщица, которая постарше, неожиданно для Полины сказала:
      - Ну, это только часть твоей работы. Теперь посмотрим дальше и она спускается в подвал.
     К удивлению Полины в подвале оказалась целая «офисная страна». «Дети подзеиелья»  - тут же пронеслось у неё в голове. По всему длинному коридору тускло горели редкие лампочки.
      - Так, весь коридор Ваш. Мыть пол каждый день. – Полина посмотрела вглубь коридора, но чёткого окончания его не увидела.
      - И все офисы, по коридору тоже Ваши! Посмотрим? – уже более решительно, чем в первый раз, старшая из уборщиц постучала в дверь и тут же открыла её, не церемонясь и не утруждая себя излишними приветствиями. Полина пошла за ней следом.
     Офис оказался небольшим подвальным помещением, с цементным полом и тусклым небольшим оконцем. Мебель – старенькая и ломаная, как с помойки, - пронеслось в голове Полины. Хозяева офиса – попроще и без «шика». Кое-где валялись пачки дешёвых сигарет, обёртки из-под плавленных сырков и пустые упаковки из-под молока и кефира.
      - Влажная уборка каждый день в любое время, можно без присутствия сотрудников офиса! – чётко произнесла старшая и, не попрощавшись ни с кем, быстро выходит в тусклый коридор. – Гопота! Что с них возьмёшь! – обиженным голосом заявляет старшая уборщица. – Понаехали тут, а толку никакого! Одна грязь от них!
     Таких «гопотовых» офисов Полина насчитала ровно двадцать.
      - Ну, когда приступаешь?
      - Сейчас дочку домой отправлю и приступлю!
      - Ну, давай, где меня найти ты знаешь!
      - Что так долго? – нетерпеливо спрашивает Дарья, - ушла и пропала. Куда ходила, а?!! Признавайся, - начинает шутить дочь, но, посмотрев на мать, тут же добавляет:
      - Пошли домой! Всё понятно, Динамо!
     Дома Полина молча силит на кухне, пьёт только что заваренный чай «Гита» и молчит.
      - Не хочешь идти в театр вечером? – допытывается дочь, - ну, как хочешь, просто это – единственный человек, который признал твой талант и сам позвонил тебе. Кто ещё и когда-либо звонил тебе, по поводу книг?!! Никто!!! – не унималась Дарья, - Иди! Мой пол! Можешь у меня на работе помыть. У нас тоже требуются уборщицы! – всё ещё не утихает Дашка, - Молчишь?!!! Когда и кто тебя приглашал в театр? И денег за билеты не брал? А?!! Я что-то не припомню такого случая! Тут сам режисёр приглашает, а ты – раскисла, не смей! Слышишь?
   - Даша, пойду я полежу немного, что-то голова разболелась.
      - Иди, иди! Я уберу всё на кухне, а вечером пойдём в театр, хорошо?!!
      - Хорошо! – устало отвечает Полина.
     Задолго до представления Дашка вытаскиевает весь гардероб матери на диван.
     -  Надунь что-нибудь поприличнее, - просит она мать, - и так бесплатно идём да ещё как гопники будем выглядеть.
     Но мать остаётся верна своим традициям и одевается как на обычную прогулку. А Дашке хочется видеть её другой, совсем другой, такой, как тогда у Думы, пять лет назад. Этюдники, раскладые стулчики, импозантно одетые оригиналы. Все также приставали к прохожим – это уличные художники, удобно расположились рядом с салоном.
      - Дама! Прошу! Мужчина, постойте!... Всего десять минут и очень дёшево... Дашка вспоминает дальше: Мама! Милая мама, как давно всё это было и как всё было прекрасно. Мама только что вернулась из Парижа, мы не виделись три месяца, и, теперь я забросила свой колледж, сную за ней целыми днями по городу: фирмы, агенства, представительства, консульства... Перед домом непременная прогулка где-нибудь с мороженым «без забот». Сегодня на Невском, от Думы до Конюшенной.
     Художники нас окружили плотным кольцом, приглашают по-русски, по-английски, по-французски. Приняли за иностранцев. Прячу лицо за маму, боюсь рассмеяться. Всё-таки её уговорили. И вот она уже сидит на раскладном стульчике, распрямив спину, слегка опустив голову, заложив нога на ногу. Перед ней художник. Быстрыми движениями наносит штрихи на бумагу. Разглядываю его во все глаза. Впечатляет: молодой мужчина, борода, усы. Одет в солдатсткую шенель, на голове берет. Курит большую, свёрнутую из газеты, смодельную папиросу. Что-то у мнего не ладится.Снял один лист, положил на этюдник – второй. Через пять минут заменил и этот лист. Наконец не выдержал и с раздражением обратился к маме:
      -  Дама! Такой сексуальный рот и такие грустные глаза. Получается просто порнография. Я Вас умоляю, улыбнитесь глазами Но ещё, ещё, хоть чуть-чуть..
     Наверное, в этом нет ничего странного: пять лет тому назад мне было всего пятнадцать, я многого не видела. Художник заметил мамину грусть. А я не заметила, что из Парижа она вернулась немножечко другой.
     Дашка «очнулась» от воспоминаний, посмотрела на мать, на диване всё такая же стройная, как и пять лет назад, но немного усталая женщина. Тонкие черты лица, большой рот, громадные глаза, задумчиво устремлены куда-то, слегка ссутулившая осанка, длинные сильные пальцы...
      - Пусть уж лучше так, чем никак – глядя на мать, сидящую на диване и одетую в светло-серые брюки и лёгкую свободную блузу мысленно соглашается Дашка.
     Вот и театр, десять минут ходьбы от дома и ты уже в очень уютном, маленьком театре под названием «Остров». Полина немного волнуется, не помнит, когда в последний раз была в театре.
      - Очень мило! – говорит Полина, заходя в буфет.
      - Мам, бананы по пять рублей всего за штуку! Куда же ты смотришь? – не успокаивалась Дашка.
      - На водку «Смирнофф» - спокойно отвечает мать.
      - На водку?!! Ну, ты же вообще не пьёшь!
      - Да, не пью. Но сегодня бы с удовольствием выпила.
      - Вот это да! Не замечала что-то раньше за тобой.
      - Ты много чего не замечала: не замечала, что Париж для меня пять лет назад былпоследней надеждой, я знала, ... я чувствовала, что если я вернусь сюда, в Россию, мы все погибнем. Я вам звонила вечерами, в надежде услышать что-то очень важное для себя и своего решения, но ... увы, я не услышала того, что хотела.
Ты и отец разрывали мне душу и сердце, я не смогла остаться, побоялась не за мебя там, а за вас здесь, ... Сложно всё, не объяснить того, что случилось, отец боялся за меня, боялся, что я не найду своего места в Париже и может быть даже буду голодать там... и обратно не смогу вернуться, а в итоге.. здесь все голодаем, здесь в России не можем найти своего места в жизни, здесь, в родном городе, как на чужбине, как в ссылке, вечной ссылке, вот и ... Матвей ушёл в эту.. вечность. Ради чего так рано ушёл? Ради куска хлеба? Разве это можно назвать жизнью? Разве то, что творится сейчас в стране, можно как-то оправдать? Ведь нет ни войны, ни засухи, ни наводнения. А есть только одно горе людское, которое зовётся жизнью в России.. Эх, Дашка, Дашка, если бы можно только было вернуть всё назад, на пять лет хотя  бы, кто знает, может быть, и Матвей был бы жив, и я в Париже прижилась бы, да вас понемногу бы, частями вытащила из этого ада...  – Полина тяжело вздохнула и замолчала.
      - Мам, ну, не надо! Забудь, кто что не смог и не сделал, что теперь об этом долдонить, если бы да кабы – знаешь такую поговорку? – как можно весёлым голосом обратилась Дашка к матери.
И это, как не-кстати, подействовало на Полину незамедлительно, она обняла Дарью и тихонько сказала: -  Маленькая ты была и глупенькая тогда, а сейчас: смотри какая: красавица, вся в отца, да и палец в рот не клади, откусишь сразу всю руку.
     Полина не спеша выходит из буфета и по коридору доходит до небольшого зала. Присаживается на стул в ожидании Дарьи. Появляется Дашка с бананом за пять рублей и маленькой шоколадкой. Она внимательно читает что-то на стене и с испугом оборачивается к матери.
      - Что?!! – как ни в чём не было спрашивает Полина.
      - Разве ты не читала?
      - Нет, а что?!! – мать с интересом подходит к плакату на стене и медленно про себя читает: «Фотовыставка рабочих моментов художественного фильма «трудно быть богом». Режиссёр Герман, киностудия «Ленфильм».
      - Мам! Перестань! Не надо, прошу тебя.
      - Да, я  - ничего, всё нормально.
      - Ну, что нормально? Я не вижу.
      - Что ты видишь?
      - Всё! Думаешь, я ничего не понимаю? Я, может быть, тоже ушла бы, будь на твоём месте сейчас, ведь, я вижу, что ыт хочешь уйти. Ну, не надо, прошу тебя, останься.
      - ???...
      - При чём здесь режиссёр театра? Ведь он не знает ничего, ведь он хотел как лучше!
      - А получилось, как всегда! – отвечает Полина.
     - Умоляю тебя: останься. Если он тебе поможет, - то у нас юудут деньги, слышишь?! Опомнись!
     Мать долго молчит и делает вид, что внимательно рассматривает фотомоменты будущего фильма, хотя многие из них она уже видела.
      - Ну, что ыт молчишь? Ну, хорошо. Давай уйдём, но завтра ведь опять будешь искать, кто бы взял твои книги, что толку, что они хорошие, если их никто не берёт?!! Может быть, этот режиссёр театра сможет помочь? А?!! Какие могут быть принципы, когда мы нищие! Нас каждый может пнуть, толкнуть, обидеть! – голос Дарьи задрожал, - вот всегда ты такая.
      - Какая?
      - Да, такая гордая и слишком правильная.
 
Проздевен третий звонок.
       - Дарья, пойдём в зал, пора уже.
Сидя в уютном зале, на первом ряду, и, ожидая начала спектакля, полина вспоминает как на рынке, где она продавала цыплят с птицефабрики «Северная», наступали морозы и холода. Стоять было холодно даже в валенках. Цыплята были промёрзшие насквозь и она без конца, когда не было покупателей, грела руки горячей водой, налитой в бутылку из-под «Колы». Часто простывала и подолгу болела.
     Нужно было где-то «перезимовать» зиму. И ей очень даже повезло. Её взяли на киностудию «Ленфильм» младшим библиотекарем. В функции её входило делать ревизию и вытирать пыть с полок и книг. Книг быор много, пыли ещё больше, так что работы хватало не на один месяц. Маленькая зарплата не очень смущала её, стояли холода и в её возрасте зимой лучшего было не найти, она это оченб хорошо понимала и ценила работу на «Ленфильме». Коллектив был бабский, но и это её не очень смущало: главное – много свободного времени и уединения. Иногда она целыми днями в библиотеке была одна. Иэто были минуты наивысшего блаженства. Убрав «очередную» порцию пыли, она садилась за собственные книги. Об этом не знал никто, кроме Андрея. Он работал на «Ленфильме» давно и его многие знали. Знали так же и его любовь к литературе. Он очень хотел написать книгу о хорошем журналисте, но... очень мучил себя, и в особенности других, этим занятием. Тайно от всех она стала писать ему книгу. Они встречались в библиотеке, по вторникам, когда там никого не было.
      - Это не мой Дмитрий! – возмущался он.
      - Ну, Ваш не получается, получается просто неплохой герой и красивая история, - спокойно отвечала она и читала вслух дальше.
     А чуть позже Андрей полюбит её героя-журналиста и с удовольствием будет ожидать следующего вторника и следующую главу. Но, увы!
     Судьба распорядилась по-другому. Неожиданно для неё самой, её уволили с «Ленфильма», хотя было ещё очень много неразобранных книг и пыльных полок, а судьба журналиста Дмитрия осталась никому не известна...
     Но на сцене маленького драматического театра «Остров» появляются актёры, и постепенно действие на сцене захватывает Полину целиком и полностью. Она начинает жить вместе с этими героями, еперживать вместе с ними, смеяться и плакать. Идёт «Булгаковский спектакль» - своего рода визитная карточка театра. На сцене – не инсценировка одного романа, а сложный субстракт соединения художественной прозы Булгакова «Мастер и Маргарита» и эссеизированных «Записок на манжетах».
     Долго не расходятся зрители из театра, в котором «подвижники нужны как Солнце». Но становится совсем поздно и «островок» приятных людей всё-таки пустеет. Вот и две одиноких женщины не спеша возвращаются домой по ярко-освещённому Каменноостровскому проспекту. Где в мерцании  «тёплых» неоновых огней появляется краешек восходящей Надежды!!!
     Не успев войти в квартиру, буквально с порога, раздаётся резкий телефонный звонок. Он обрывает вечерние иллюзии и мечты.
      - Мам! Это тебя какой-то мужчтна.
      - Да, здравствуйте! Да, да! Опыт?!! Конечно, имею!
     Дарья усаживается поближе к телефону, в прихожей, и открыв рот от удивления, никак не может понять: кто же звонит матери?!!
      - Ассортимент? У меня был очень большой ассортимент: -продолжает разговор Полина.
       - ...
       - Сосиски трёх-четырёх сортов, сардельки двух сортов, шпикачки, отварные колбасы пяти сортов, ...
      - Ну, всё! Достаточно! – неожиданно и очень резко вмешивается в разговор Дашка,  - хватит! Больше, честное слово, просто не могу. Да что же это такое?!! – громко орёт Дашка, не обращая внимания на незаконченный разговор матери.
      - Простите, я  сейчас не могу, - извиняется Полина и вешает телефонную трубку.
      - Не может? Да она у нас всё может! И пол вам дуракам помыть, и пыль с книг вытереть, и колбаску порезать, и помои вынести и ... – ещё громче орёт Дашка из прихожей, - Какой вечер испортили! Не дали даже насладиться как следует. Разве это люди? Всё! Больше не могу! Куда угодно уеду, хоть в Африку, хоть к китаёсам, хоть к монголам... Уеду! И тебя потом заберу! ...Алло! ..Алло!  - вот ,вам, - и Дашка слишком резко выдёргивает шнур из телефонной розетки, - теперь «Аллокайте» на здоровье. На сегодня хватит. Хватит счастья искать. Пусть теперь оно нас ищет! Пойдём спать, мам, поздно уже и Нордвеллина заждалась на полу.
... Огромный диван перегораживает середину комнаты. На нём – молодая девушка лет двадцати и женщина около сорока пяти. Наполу развалилась огромная пестрая собака – сенбернар. Она лежит на полу на том же боку, что и её хозяйка на диване. Никто ещё не спит!!!
     Весь следующий день прошёл в незначительных событиях. Дашка с друзьями буквально ловила тёплые дни  холодного лета, и отдыхала, если это удавалось, на одном из пляжей Финского залива. Так было и на следующий после театра день. Полина же много гуляла со старой капризной сенбернарихой, в заброшенном парке, недалеко от дома и не над чем не задумывалась: сказывалась усталость и неустроенность быта. Дарья приехала с закатом солнца: загорелая и довольная.
      - Ну, можно теперь и включать! – тут же заявила она с порога и воткнула телефонный шнур. К общему удивлению телефон не заставил себя долго ждать.
      - Алло.. алло!
      - Да, я слушаю.
      - Полину, пожалуйста, - в трубке звучит приятный женский голос.
      - Это я.
      - Здравствуйте, вам звонят из Парижа. Из редакции «Русский путь».
      - Да, да. Я Вам писала. Здравствуйте.
      - Мы решили издать Вашу книгу.
      - Да, что Вы?!!
      - Да, весь русский Париж читает и наслаждается.
      - Да, что Вы?!! Даже так?!!
      - Да, именно так. Долго же Парижу пришлось ждать, очень долго. Порадовали Вы нас. Спасибо Вам.
      - Это Вам спасибо!  - подытожила общение Полина, соблюдая этикет вежливости. Сама же мало что понимала из разговора и была рада, что он закончился именно таким образом.
     Дашка же со своим молодым, необузданным темпераментом кинулась к матери, начала её тормошить, топать ногами и радостно орать на всю квартиру:
      - Вот, вот оно – счастье! Только Париж смог тебя оценить по-настоящему, иначе и не могло быть, потому что – это Париж! Ура! Мы наконец-то победили! Ведь их уже ничем не удивить: ни Бахом без штанов, ни коровой Пирасмани! Только так могло и быть, и никак иначе, я точно это знала, знала всегда! Вот вам дуракам, здесь, так и надо!
      - Дарья! Потише, поздно уже и завтра людям на работу, между прочим.
      - Вот вся ты – в этом! Тебе Париж звонит и благодарит за доставленное удовольствие, а ты, всё долдонишь о своём: о тактичности и деликатности... Да, пошли они все знаешь куда?!! Чуть не сдохли от них, от всех этих уродов... Ну, всё теперь. Скоро нам вообще никто не будет нужен. И в Африку -  не надо будет ехать. А поедем мы – в Париж! Ура!!! Ура!!! Пусть все слышат и знают, что такое настоящее счастье! Я, ведь, тоже в этом учавствую. Правда, мам?!!! – Дашка долго ещё несёт всякую чушь, а Полина же, наоборот, безучастно сидит на диване и молчит.
     Вместо того, что бы обрадоваться этому звонку, она чуть позже, громко разрыдалась: почему-то сразу вспомнились недавние обиды, унижение, горе и гибель мужа. «Несчастная-счастливая» женщина сидит на диване и плачет, уже не стесняясь ни Дашки, ни старой капризной сенбернарихи.
      - Мам! Ты что? Ну, что ты, мам? Радоваться надо, а ты ревёшь, как дура. Ну, перестань сейчас же, слышишь, ну, прошу тебя, мам! – Дарья подсела к матери и стала старательно вытирать слёзы с уставшего лица. А чуть позже она чуть не лишилась сна от одной только мысли: «А вдруг не напечатают?»
      - А сколько это в долларах будет?
      - Не знаю, - отвечает Полина и гладит сенбернарью морду, которая тут же просунулась с пола в «чум-юрту», услышав голос любимой хозяйки.
      - Ой, я прямо уснуть никак не могу. Вот это новость! Да какая! Всю ночь теперь буду думать о долларах! – всё ещё возбуждённо «долдонит» Дашка. Но молодость есть молодость: через несколько минут Дарья уже видит десятый сон, а Полина всю ночь ворочается с боку на бок, в надежде всё-таки уснуть. И как всегда, около пяти часов утра, встаёт на первую прогулку с капризной старой сенбернарихой. Не спеша одевается и, слегка ссутулившись, выходит из квартиры. Через пять минут она уже в пустынном парке, сенбернариха трусит за ней следом...

                Глава 4. Эдгар

     ...А Василий же никак не мог дождаться девяти часов утра. Не звонить же спозаранку, а дождавшись, решительно набрал хорошо знакомый ему номер. «Всякое бывает в жизни! А вдруг всё осталось по-прежнему? И номер, и Эдгар и ... – молниеносно пронеслось у него в голове, пока ждал ответа на другом конце телефонного провода. Совсем детсткий голос ответил удивительно быстро, как будто какой-то ребёнок сидел и ждал звонка.
      - Алло!
     Секунду-другую Василий раздумывал, затем решительно произнёс:
      - Здравствуйте! Будьте любезны Эдгара. – В трубке на этот раз возникла долгая пауза, затем тот-же детский голос неуверенно ответил:
      - Папы нет дома, он в больнице.
      - В больнице?!!
      - ...
      - А ты кто? Девочка или мальчик и как тебя зовут? – как можно нежнее произнёс Куриллов, он очень боялся, что этот девочка или мальчик неожиданнопрервёт разговор.
      - Лиза! Я – девочка.
      - А сколько же тебе лет?
      - Десять скоро будет, через два месяца.
      - А ещё дома кто-нибудь есть?
      - Нет, я одна: мама на работе, папа в больнице, а сестра в магазин пошла. Дома я и Тонзик.
      - А кто это Тонзик?
      - Морская свинка. Она очень большая, рыжая и красивая.
      - А что ты делаешь одна?
      - Болею ангиной.
      - А сестре твоей сколько лет?
      - Шестнадцать.
      - И в каком же она классе?
      - В последний пойдёт.
      - А как зовут твою сестру?
      - Эльза.
      - Какое имя редкое и красивое. Кто же её так назвал?
      - Папа и бабушка.
      - Но имя – Лиза – красивее, самое красивое на свете.
В трубке громко и по-детски рассмеялись.
      - Послешпй, Лиза! Выздаравливай быстрее и не болей больше, хорошо?
      - Постараюсь.
      - Ну, пока, тогда. Я ещё позвоню. Тонзику привет от меня передавай.
В трубке опять надолго замолчали, потом по-взрослому ответили:
      - Обязательно передам...
     Кириллов устало присел на краюшек огромного кожаного дивана и , первое, о чём он подумал, это было сожаление о том, что давным-давно он бросил курить. Как никогда в жизни ему захотелось выкурить сигарету, может быть две или даже три подряд. Он усталым взгляном безразлично смотрел по сторонам шикарного кабинета, и ему было абсолютно всё равно: кто он и что он сдесь делает...
     Детский голос, звонкий и искренний смех и болезнь друга юности открыли глаза на всю несуразность и абсурдность давнишнего пари. Это пари нельзя было назвать глупой выходкой юных лет, это была роковая ошибка, ценой которой могла быть не одна жизнь...
     Василий явно ощутил горьковатый привкус сигареты на губах и рука сама собой потянулась ко рту и обратно вниз, сделав при этом несколько легких движений пальцами, как бы стряхивая пепел. Он прекрасно знал в такие минуты, что за этим горьковатым привкусом и лёгкими движениями пальцами может стоять длительный период табачной зависимости; так уж бывало и не один раз, когда он не выдерживал и начмнал всё сначала. Вначале сигареты и осипший голос, потом кашель и боль в сердце. Василий медленно привстал с огромного кожаного дивана и первый раз в жизни ощутил себя таким беспомощным и слабым, испытал стыд за то, чего не совершал, за то, что мог сделать, но не сделал. Василий не мог сформулировать своё состояние души, просто очень стыдно было и ...всё.
     Может быть, это происходило от того, что Эдгару очень плохо и что его лучший друг юности в беде! Куриллов сам не осознавая того, как бы предвидел разворачивающиеся события сегодня и ещё больше от этого испытывал страх.
     Всё так же медленно подходит к столу и берёт – чётки. Минута, другая и вот ... уже перед нашим взором совершенно другой человек – уверенный, спокойный с чисто «японским» взглядом. «Разыщу Эдгара в больнице и обязательно позабочусь, что бы всё было как следует, как положено... Непременно сейчас же и займусь этим вопросом». А ещё через пять минут вошедшей молоденькой секретарше было дано указание найти адрес больницы, в которой находится Эдгар Олиньш.
     Сама же печальная история про Эдгара Олиньша начиналась задолго до этих розысков и волнений. Она имела начало примерно четыре года тому назад.
     Жизнь Эдгара текла размеренно и без особых неприятностей, лет десять или даже пятнадцать. Так бы и жить до последнего дня, но вихрь событий, захлестнувших страну, разметал и жизнь его. Он этого не ожидал и не был к этому готов. Эйфория от свободы и гластности быстро закончилась и реальность больно ударила по ег семье. Эдгар первым принял этот удар. Художественную мастерскую пришлось закрыть, а позже даже продать, из-за того, что заказов на его картины было всё меньше и меньше, а сам Эдгар становился всё грустнее и грустнее.
     В эпоху великих перемен пейзажистов и портретистов развелось видимо-невидимо, малевали все кому не лень: с образованием и без, с опытом и только начинающие, местные и приезжые. Со всех бывших союзных республик мастера кисти и палитры стекались в крупные культурные центры в поисках работы, денег и обогащения.
     На смену старых советских мастеров кисти и признанной школы живописи пришли новые и молодые, глуповатые и жадные, тут же перекроив рынок искусства вдоль и поперёк, неумело разделив при этом направления, стиль и эпоху художественного ремесла. Да и не только этого ремесла.
     Россия во многом не была подготовлена к нормальной реализации игндивидуальной деятельности личности в период хаоса и развала экономики, т.е. в эпоху Великих перемен. А полученная почти неограниченная свобода любой автономной личности привела к тому, к чему привела. Такая безнаказанная свобода может быть оправдана лишь в условиях на необитаемом острове.
     Любая свобода для того, что бы быть разумной в условиях современной России, должна быть ограничена рамками общественных традиций и приличий, требований права и морали, а так же норм общественного поведения. Но наша мораль оказалась чрезвычайно плодородной почвой для того что бы получить, чего не хотели и не ожидали, а всё-таки получили. Естественно, при такой ситуации одни люди оказались в лучших условиях, другие - в худших. И возникло растущее имущественное неравенство, претензии и раздоры.
     Эдгар был не исключением из сложившейся ситуации в России, а именно, после восемнадцати летпрофессиональной деятельности, имея за плечами десяток профессиональных выставок, оказался как-то не у дел вообще, а по своему профессионализму никак не мог понять, что случилось и что хочет от его искусства сегодняшний средний класс, как наиболее обеспеченный и благополучный. А современный сегодняшний средний класс хотел  только одного – массового развлечения и массового зрелища. Именно поэтому за десять перестроечных лет Эдгар смог удачно найти покупателей только на три свои картины из ... тридцати!
     И уже не совсем юный художник вступает в изнурительную борьбу за то, что бы как можно дольше удержать заслуги прошлых лет и забытые всеми победы.  Он не желал видеть реальности и продолжал подолгу размышлять, почему одни и теже картины сначала ценились, а потом теже самые картины не вызывали абсолютно ничего.  И не находил ответа. А последние четыре года о нём как бы забыли вообще. Ну, нет его и всё! И как не было на этом свете!
     Редкий телефонный звонок раздавался в его адрес, да и то – это был или случайный знакомый, или кто-то вобще перепутал номер. Телефон обычно привычно молчал от выставки к выставки. А по скольку последние четыре года выставок вообще не было – ни больших, ни малых, поэтому глупо было ждать звонков от старых почитателей и поклонников его таланта.
     Разве люди так могут измениться за несколько лет? – не переставал удивляться художник. Или причина более глубокая: может быть, в необъяснимых течениях моды или в поворотах художественного стиля? А, может быть, причина в «сдвиге» самого общества? Вот такие, не совсем весёлые мысли преследовали художника на протяжении четырёх последних, упаднических для него лет.
     Продав художественную мастерскую, Эдгар частично уничтожил плоды своего труда, а самые любимые произведения перенёс к себе в квартиру и вместо косметического ремонта своей комнаты устроил оригинальную галерею, обновив стены двадцатиметровой комнаты пейзажами различного размера, содержания и красок.
     Войдя в комнату, от неожиданно увиденного зрелища разбегаются глаза: от пестроты стен, от потолка до пола завешанных пейзажами. Но присмотревшись, поражает сказочность нереального перехода: солнечного весеннего дня с цветущими бело-розовыми яблонями в лютую зимнюю стужу с нависшими огромными шапками на ледяных склона холмов, или неспокойное синее море перед стихией сразу переходит в огромное пурпурное поле тюльпанов, переливающихся в лучах весеннего солнца. Таковы были пейзажи Эдгара: в которых есть и горечь жизни и радость той же самой жизни. Поражало то, что во всех этих картинах, художнику как бы были подвластны прекрасные мгновения природы. И зарождалось впечатление, что он мог создавать эти мгновения, как сам того хотел!
     Но сейчас другое время, другие мгновения жизни и Эдгару уже не до пейзажей: жена, двое дочерей и бесконечная, катастрофическая нехватка денег даже на самое необходимое. Да ещё и знакомая резкая боль возникает в груди всё чаще и чаще. А уходит эта боль медленно, как бы нехотя, сображая: может, остаться навсегда? Боль не даёт покоя: стоит пройти чуть побыстрее до метро, а она – тут как тут, уже ждёт, поджидает, заползает в грудь и пронзает её.
     Уличным художникам на Невском, недалеко от Думы, устроиться не удалось. Импозантно одетых оригиналов было предостаточно и без него. Да и приставать к прохожим, как говорят сейчас «проявлять инициативу»  у него не получалось. Каждого, кто задерживался буквально мимолётным взглядом у картин, художники сразу окружали плотным кольцом, приглашая по-русски, по-английски, по-французски. И почти что провожали до метро, уговаривая на тот или иной портрет. Поэтому Эдгар был даже рад тому, что «Совет уличных художников» отказал ему в подработке у Думы, в любом импровизации кисти, карандаша и красок.
     И помогла ему устроиться на работу художником на пол ставки заместитель директора Зоопарка, давнишняя подруга жены Татьяна Ивановна. Заключалась рабоа в следующем: Эдгар должен был написать яркую картину за небольшое время, за «мгновение». Он скорее всего должен был работать в режиме «мгновенного фото». Такая услуга сервиса в живописи, ещё фактически мало где применялась и для привлечения потока зрителей в Зоопарк, как ныне говорилось увеличение проходимости» Эдгар садился прямо недалеко от входа и начинал мгновенно творить: всевозможные обитатели Зоопарка «оживали» на полотне в считанные минуты, при этом им придавались забавные позы и замысловатые одежды. Например, маленькая обезьянка очаровательно выглядела в смокинге и цилиндре,  бегемотиха очень смешно в бледно-розовой балетной пачке и на пуантах, а царь зверей – в настоящей соломенной шляпе и розовых очках. Эдгар мог нарисовать любую зверушку в любом наряде по желанию родителей и горячо любимых детей. Он собирал вокруг себя огромную праздно-жующую толпу и нельзя сказать, что ему это нравилось. Особенно после четырёх лет «заточения» это всё таи был реальный выход из затруднительного материального положения и хорошие уроки для руки.
     Всё бы было ничего, но знакомая резкая боль всё чаще и чаще не давала покоя. В один из таких «зоопарковых» дней, выйдя из метро, в сторону работы, Эдгар внезапно остановился: резкая боль пронзила грудь. От неожиданности и боли он слегка согнулся, ожидая, что боль отпустит, но грудь сжало так тисками, рука онемела, к горлу подкатила тошнота... Далее Эдгар ничего не помнил...
     К обеду секретарь Куриллова сообщила, что Эдгар находится в больнице, что на Крестовском острове, на кардиологическом отделении и что к нему никого не пускают. Он находится в реанимации.
     Пускать, конечно, не пускают, но выяснить как и что, наверное, можно будет, на этой мысли Василий решительно встал из-за стола и, не сказав никому ни слова, через минуту уже покинул офис компании.
     Он спешил к другу юности, чётко понимая, что может не успеть. Его обычно послушный на дорогах автомобиль сейчас почему то походил на плохо управляемую машину, на которой он без конца нарушал правила, то превышая скорость, то делая поворот в неположенном месте, то обганяя другой автомобиль на слишком узкой трассе, то даже заезжая на встречную полосу.
     Но, слава Богу, ему везло с гаишниками и со встречным транспортом и спрочими дорожными ньюансами. Как будто «все они» понимали, что творится в душе  у этого очень спокойного и выдержанного человека именно в данный момент.
     Вот и Крестовский остров.
     Что конкретно говорил Куриллов врачам, медсёстрам и прочему персоналу больницы – ему не вспомнить ни за что на свете. Пришёл в себя только у стеклянной двери в кардиореанимации, заходить за которую не имел права никто, кроме нескольких человек мед.персонала.
     Василий, как вкопанный, остановился у этой стеклянной черты, за которой шла жестокая борьба за жизнь человека, и застыл от неожиданной сцены увиденного: лицо друга юности было землянисто-серым, кожа на скулах обтянулась и повисла. Глаза были закрыты, руки безжизненно лежали поверх одеяла,а всё тело было подключено к всевозможным приборами датчикам. Куриллов с большим трудом узнавал в этом неподвижно-лежащем старике светловолосого латыша.
     Но вдруг он заметил, что веки больного слегка вздрогнули, а через несколько секунд потухший взгляд блекло-голубых глаз был устремлён в его сторону. Василий поёжился и почему-то отвернулся, но уходить не стал.
     А Эдгару чудится, буд-то он находится у монастыря Иоанна Кронштадского. На улице зиам и сильный мороз. Он стоит именно на том месте, где над усыпальницей Иоанна, верующие люди давным-давно выцарапали глубокий крест и в течении семидесяти лет целовали его. Холод, темно и совсем ничего не видно. Эдгар так закоченел, что не может пошевелиться, присел возле креста и затих в ночном безмолвии. И чудится ему, будто по другую сторону усыпальницы, ясно проступили в полумраке две тени с человеческий рост. Две громадные птицы, даже не птицы,а  люди! Вернее, тени двух людей, на спине у который торчали крылья.
     Горбоносая тень спросила другую, курносую:
      - Ты куда?
      - На Крестовский остров. За стариком.
      - А ты за кем?
      - А я вот пришла к нему, - и горбоносая указала рукой в торону Эдгара.
     Помолчали, потом курносая тень спросила у горбоносой:
      - У тебя сегодня один?
      - Один, но я читаю его жизнь, я думаю, я не спешу, но его дума пришла в противоречие с миром, она мечется, мучается. Нужно помочь её и освободить её от тела.
      - Почему? У него ещё совсем молодое и здоровое тело, оно может служить ему не один десяток лет.
      - Но его душа не хочет этого. Она устала.
      - Оставь его сегодня. Дай ему шанс, - попросила курносая тень, - ну, пожалуйста.
      - Он им не воспользуется, - уточнила горбоносая.
      - Почему? – спросила курносая, - Откуда ты знаешь?
      - Человек, потому что странный, - ответила горбоносая.
      - Чем же странный? – спросила курносая.
      - Был художником, а писал стихи.
      - А зачем стихи? – спрашивает курносая.
      - Пока не знаю, Послушай лучше:

     «Живу один, - друзей утратил
      и не осталось никого
      лишь о боли я сильнее
      в стране, где вечное Ничто...

     Помолчали. Курносая тень потрясла огромными белыми крыльями, как собака ушами.
      - Грустно как-то, и всё равно не понимаю.
      - Ну, тогда ещё послушай.

     «Я помню всё то, что было когда-то,
      Я помню места, где я бывал когда-то
      Вся моя жизнь, что была когда-то
      Осталась во тьме, как в страшном сне

      Страх подбирается всё ближе и ближе
      Чувство конца всё ближе и ближе,
      Я шёл лишь вперёд, без оглядки назад,
      И остался один, кто теперь виноват...»
     Опять помолчали.
      - Всё равно – не понимаю, - заявила курносая. Ну, всё равно, оставь его сегодня. Посмотришь, что завтра будет. Может быть, он воспользуется этим шансом.
      - А стоит-ли?
      - Не знаю, поживём-увидим... А пока – полетим.
     Эдгар внимательно всматривается в тени. И, кажется ему, что курносая тень – это вовсе и не тень, а молодой Василий – из залёкого-далёкого времени. Вот он, Василий, бежит в воду, на ходу сбрасывая крылья. А они, как белые паруса, раскачиваются на воде... А сам Василий громко смеётся, зовёт и машет Эдгару рукой.
      - Горбоносая – вовсе и не тень, а Матвей – почему-то во весь свой гигантсткий рост стоит перед Эдгаром и почему-то у него за спиной чёрные пречёрные крылья, как огромные тёмные тучи на небе.
     Вот Матвей медленно приближается к Эдгару, подходит уже совсем близко, и протягивает свою руку. А она ледяная, ледяная. Но всё равно Эдгар тянется к этой руке и никак не может дотянуться. И вот уже чёрные крылья зловеще закрывают лицо Эдгара, он силится что-то выкрикнуть, собирается с силами, открывает рот, но не может произнести н единого слова...
      - Кто это? – чёткое сознание начинает возвращаться к художнику и он вспоминает, что только что перед стеклянной дверью видел японца из далёкого-далёкого времени. Эдгар ещё раз посмотрел в сторону двери, но за стеклянной чертой никого уже не было. Усталый художник улыбнулся краешком губ и вскоре опять провалился в забытье.
     С этого момента здоровье Эдгара пошло на поправку. Поединок со смертью закончился победой. И кто знает, что послужило этой победе, в первую очередь: мистический сон, долгожданная встреча с другом, профессионализм врачем и всё вместе взятое, что и называется жизнью.
     Так или иначе, но через две недели, благодаря стараниям «японца», Эдгара было не узнать: из дряхлого немощного старика он превратился в весьма интересного мужчину средних лет и весь дамский персонал больницыстал уделять светловолосому латышу с необычно голубыми глазами особое внимание.
     А ещё через две недели размеренной и спокойной больничной жизни на Крестовском острове, забытого всеми художника отправили в кардиологический санаторий на целых три месяца, в одну из курортных зон Петербурга.
     Эдгар не мыслил и не гадал, почему именно его отправили в санаторий. Он даже не мог представить себе, что такого раскошного санатория ждёт всё отделение «сердечников». Художник принял этот подарок, как обычное дополнительное лечение, и не более.
     Но от жены Светланы Васильевны скрыть нельзя было ничего, даже самую незначительную малось, а тут сразу и санаторий.
     «Кто такой её супруг сегодня? Всего лишь навсего – художник из Зоопарка! Здесь что-то не так, но что?!! – и прозорливая миловидная женщина не успокоилась до тех пор, пока не узнала, что санаторий был оплачен одной транспортной организацией, название которой ей ничего не говорило.
      - Ты когда-нибудь писал портреты или пейзажи по заказу для компании «Терра»? – периодически приставала она к мужу, после того, как дело его явно пошло на поправку.
      - не припоминаю что-то. За эти годы, что только не писал и кому только не выполнял заказ, от власти до смешных оригиналов, разве упомнишь всех, тем более если это был каприз заказчика. Да и напрямую с заказчиком крайне редко работал, в основном, через Академию художеств или через ещё кого-нибудь. А что?!! – не заслужил, что ли по-твоему, за столько лет «малевания! Этой путёвки? Ну, хорошо, что вспомнили и подохнуть не дали, хотя я не уверен сейчас, что это хорошо для тебя и меня.
      - Эдгар, прекрати, ты что говоришь-то? Радоваться надо, а ты? Что ты? Разве так можно: люди добро сделали, а ты – в упрёки!
      - А что хорошего то, что выжил? Раньше никому не был нужен, кроме Зоопарка, а сейчас? Кому я буду нужен? Сейчас нужны очень физически здоровые люди, как зомби, иначе не выжить на какой-либо другой работе, кроме «звериного мастера по портретам», конечно.
      - Эдгар! Ну, что ты! А я как же? Обо мне-то подумал?
      - Вот именно, о тебе в первую очередь и подумал. Освободилась бы от груза такого, тогда может быть, кто пообеспеченней бы подвернулся на твоём пути, ты же ещё совсем не старая, смотри правде в глаза, что с сорока лет в сиделки записываться или в батрачки, а?!!
      - А дети? А девочки как же? Или тоже что придумал?
      - А девочки поплачут-поплачут, да молодость возьмёт своё.
      - Эдгар, я прошу тебя, не надо, ну, пожалуйста, не рви мне сердце, особенно сейчас, когда выздоравливать стал. Я, ведь, даже не знаю, кого именно благодарить за помощь, знаю только, что организация называется «Терра».
      - А зачем тебе кого-то обязательно благодарить, знать кто это?
      - Ну, как же! Как же не знать-то?!!
      - А так же! Молча! Раз кто-то это сделал, значит ему это, именно, и надо было сделать, не мог значит он не сделать, понятно тебе или нет?
      - Не очень что-то.
      - Объясняю ещё раз: тот, кто так сделал – испытывал в этом – огромную потребность и хотела бы, что бы он помог, или не хотела, от тебя, в данном случае,  - ничего не зависело, тем более от меня, понятно теперь? Этот человек делает только то, что ему хочется! Ясно?!! Поэтому прими эту помощь  - как щедрый подарок судьбы.
      - Да мне тоже самое и лечащий твой врач сказал.
      - А ты уже и врачу эту новость принесла; как сорока на хвосте.
      - Ну, Эдгар! Не часто, ведь, такое бывает в наше время. Не сдержалась и пристала к нему: кто да кто оплатил лечение?!
      - Ну, что же мой спаситель второй, по-этому поводу сказал?
      - Лечащий врач успокоил меня, сказав, что такие «подарки» в наше время на полу не валяются, и если представился такой случай вашему супругу, грех отказываться от такого в наше время. Вот, что он сказал.
     Больше Светлана Васильева никому не рассказывала об удачно подвернувшемся случае. Видимо, подействовало язвительное сравнение мужа с сорокой, но она даже не очень-то и обиделать, главное для неё было, что Эдгар жив и здоров сегодня, а остальное не имело никакого значения. Заботливо собрала необходимые вещи для санатория и на время заставила себя забыть о том, что всё это значит.

                Глава 5. Снова на Сенной

     ... Следующий месяц в городе на Неве из-за всё-таки наступившей жары, был очень утомительным для многих петербуржцев и гостей, но только не для Полины и Дарьи.
     За бесконечными ожиданиями благополучия и денег, они много не замечали и не ощущали. Каждый вечер одна и та же навязчивая идея об отдыхе на море не давала им покоя. Эйфорически они меня план за планом, не задерживаясь надолго ни на одном из них. Особенно в жаркие вечера, когда раскалившаяся крыша их пятиэтажного дома не устпевала остыть за ночь и в квартире на последнем этаже из-за духоты невозможно было находиться.
      - Если получим много денег, то сразу полетим к средиземному морю, а если мало – то на Чёрное, - мечтательным голосом сообщала Дарья перед сном и после небольшой паузы, обязательно уточняла; - Сразу брошу все халтуры и вообще не буду работать: осмотрюсь, чем заняться в жизни. А то за этой суетнёй и беготнёй за каждой копейкой, вся жизнь становится серой и однообразной.
     Полина же в минуты откровения дочери, поудобнее устраивалась на ночь на диване ибо рядом с ней, прямо на полу, капризная старая сенбернариха требовала особого внимания. Полине обязательно нужно было нежно гладить сенбернариху и долго при этом держать вытянутую от удовольствия к верху лапу в своей руке.
       - Огромная собачья лапа без конца соскакивала с руки хозяйки, но это нисколько не мешало упрямой собаке снова и снова задирать лапу почти вертикально вверх. У Полины же от такого «лапожатия» очень уставала кисть руки, но она уже ничего не могла изменить в прочно вошедшем в их взаимоотношение ритуала засыпания. А звуки периодически падающей на пол огромной лапы прерывали дремоту Полины, на что Дашка издевательски замечала:
      - Давай, давай, не спи! Слышишь, ребёнок ещё требует ласки.
     Избаловала ты, мам, совсем собаку. Теперь попробуй не подать руки – она этого хамства просто не поймёт! Вот и убаюкивай, деточку! Как следует!
      - Да мне и не трудно, - оправдывалась мать, за избалованное поведение старой большой собаки.
     ... В мечтах и иллюзиях незаметно проскочило жаркое лето, и на смену разговоров об отдыхе на море, пришли осенние хлопоты очередного трудоустройства. Постоянная нехватка денег и нестабильность даже сегодняшнего дня, заставили двух женщин ещё раз сделать попытку кардинально поменять жизнь, но.... увы! Всё возвращалось медленно, но верно на исходные позиции. Ожидание. Надежда. Волнение. Разочарование. Страдание Боль. Страх. ...Иногда не верится, что всё происходящее в их жизни – это естественный её ход. Проблемы, заботы, суета!
     Опять Полина устраивается на работу. Ищет столик, прилавок, ларёк. Что можно сейчас ещё найти?!! Просто сейчас время такое!
     Сенная площадь гудит, как озабоченный улей. Сзади станция метро, над головой уже нет козырька. Он недавно обвалился и здесь погибли люди. Какая дикая несправедливость, жестокость. Вплотную к последней ступеньке лестницы – на выходе плотная шеренга мужчин разного возраста. У каждого на груди - бумажная табличка с надписью «Куплю золото, бриллианты, иконы...». Загорелые, мужественные лица. Санкт-Петербургский Клондайк, городские старатели.
     Полина поворачивает направо к Садовой. Опять шеренга людей: женщины, старики, дети. Плечом к плечу вдоль стены, протянутые руки, в руках – товар, колготки, зонтики, папиросы, кулинарные специи... Чего здесь только нет?!! Угрюмые лица, безучастный взгляд, минибизнес – заложники города.
     На самом углу стайка бомжей: опухшие, синюшные, наглые пьяные глаза. Нищенствуют: кое-как неумело крестятся, конючат подаяние. Полина старается не смотреть на грязыне протянутые ладони, быстро сворачивает с площади за угол дома.
     Прогромыхол трамвай. У самого пешеходного перхода молодой симпатичный паренёк сложил конвертом старый тулуп на ящике. Ловким двидение руки достаёт из рукавов тёплые дымящиеся початки вареной кукурузы, натирает солью, протягивает прохожим, предлагает купить. Бизнес! Паренёк непрерывно балагурит, у него весёлое, смеющееся лицо. Он счастлив.
     На тротуаре, ближе к жилому дому, свернувшись, лежат несколько больших собак. Им и дела нет до людской сутолоки, собаки спят.
     ... На углу Сенной площади и Садовой улицы, встав к стенке ларька мочится грязный бомж. Мимо спешат люди, не обращая ни на что ни малейшего внимания. Город медленно, но верно, превращается в отстойник.
     Вот и нужная «точка», длинный приземистый ларёк. «Овощи и фрукты». Полину уже ждут. Старый Джамал, хозяин, долго и нудно объясняет: как ставить гири, как прибавлять тридцать граммов. В ларьке жарко, пахнет подгнившими овощами и бананами. У старика большие натруженные руки с распухшими суставами на пальцах. Будто издалека доносится голос: «Надо честно торговать. Тридцать граммов – честно, а больше – не честно!» У него усталое морщинистое лицо. Сто тридцать рублей за смену, это совсем немного. Полина раздумывает и решает идти или нет на эту «точку». «Утро вечера мудренее», - молниеносно проносится в голове и она, счастливая от  того, что нашлось хоть что-то на сегодня, отправляется домой...

                Глава 6. Прогулка с Тамой

.. «Тук-тук, тук-тук, тук-тук» - стучат колёса, навевая ностальгический дурман.
     В сумке Дарьи негромко звякнул зуммер, японская игрушка, тамагочи:  на цепочке небольшая пластмассовая коробочка с дисплеем, кнопками и индикаторами. На экране дисплея разноцветная фигурка, похожая на смешного человечка.
     «Тук-тук, тук-тук, тук-тук» - Всё будет так. Всё будет так. Монотонно отстукивают колёса вагона поезда метрополитена. Что будет так? «Тук-тук, тук-тук, тук-тук» - стучат колёса. Какое сложное сплетение реальности и фантазий – эиа жизнь, такое тонкое кружево эмоций и желаний. Любое понятие в отдельности – не имеет смысла. Непрерывное предчувствие и бесконечное ожидание, жизнь! Каждый миг в этом мире, каждый шаг в этом городе разделяют всё на части: горькое-сладкое, привычное-странное..
     В сумке продолжает настойчиво звякать зуммер японсклй игрушки. Тамагочи – подарок от Сашки. Сашка очень рационален, он решил, что тамагочи для Дарьи – самое то, что надо! Есть заботы, есть обязанности, и никакой ответственности. Красота! Дарья обозвала фигурку «Тама». Они мило общаются. При этом очень удобно, даже вслух можно ничего не говорить, а для решения проблем – достаточно всего-лишь нажть кнопку. «Тук-тук, тук-тук, тук-тук» - стучат колёса и эхо уносит стук шорохом в тёмный тоннель. Фигурка на дисплее суетится, Перемещается из угла в угол экрана. Мигает индикатор, звенит зуммер.
      - Что случилось?
      -  .....
      - На гршок?!! Приспичит же!
     Нажатие кнопки и фигурка усаживается на появившейся непонятно откуда горшок. Через минуту она уже разгуливает по всему полю экрана, заложив руки за спину и задумчиво опустив голову.
      - Тама? Что происходит? Ты чего-нибудь боишься?
      - ...
      - Боишься людей? Отберут, украдут?!! Но я не отдам тебя никому! И знакомым не покажу. Ты теперь мой лучший друг.
     «Тук-тук, тук-тук, тук-тук» - стучат колёса.
      - Ты хочешь быть моим другом?
      - ...
      - Что за выпендрёж: «Когда получше узнаю?!! Ты кто? Ты-  никто, электронная игрушка. Тебя Сашка купил в магазине и подарил мне. Я оказываю тебе внимание, ухаживаю за тобой, забочусь. А ты?!! Задрал нос и дружить не хочешь?
      - ...
      - Кто таклй Сашка? Сашка – мой друг. Больше чем друг. Тебе это не понять!
      - ...
      - Что значит: больше чем друг? Это значит, что он – близкий мне человек. Я, ведь, знаю его очень давно, уже два года. Мы познакомились, когда мне только исполнилось восемьнадцать лет. Совсем была глупая.
     «Тук-тук, тук-тук, тук-тук.»
      - Почему я улыбаюсь? Вспомнила, что познакомилась с Сашкой. Смешно. Подруга Нинка зазвала на чью-то вечеринку, зазвала «на халяву», «под дурака». Сказала. Что один знакомый еврей празднует новоселье. Еврей пожилой, но весёлый. Я в начале не согласилась: какой-то старый еврей, чьё-то новоселье... Однако Нинка не отставала, уговаривала. Сказала, что Сашка, так звали еврея, пожилой, но не очень старый. Ему хоть уже и тридцать шесть, но мужик он ещё здоровый, мастер спорта и работает физкультурным врачом. Я согласилась. Вечеринка удалась на славу: пели незнакомые красивые песни – мацахи, рассказывали весёлые истории – майзы. Еды было «навалом» и выпивки – сколько хочешь. К самому Сашке я поначалу отнеслась без интереса: старый и лысоватый. Это сейчас я вижу, что он сильный, высокий и лицо у него -  приятное. А Сашка обратил на меня внимание с первого взгляда и я это заметила. В середине вечеринки он по секрету зазвал меня на кухню, усадил на табурет, попросил не беспокоиться. Сам закрыл кухонную дверь на щеколду, забрался в холодильник и достал оттуда красивую банку: сказал, что это икра, но на всех всё равно не хватит. Предложил съесть икру на двоих. Мы намазали икру толстым слоем на ломтики хлеба и принялись жевать. В дверь стучались и скреблись, но Сашка не открывал, а только кряхтел в замочную скважину. За дверью хихикали и уходили, а мы уплетали икру с хлебом. Сашка вошёл в мою жизнь в тот вечер легко и весело, а через три месяца я уже стала ночевать у него в первый раз. Вот так-то!
      - ...
      - Почему я опять смеюсь? Потому, что смешно!
      - ...
      - Что смешно? Смешно, как осталась ночевать у Сашки в первый раз. Теперь смешно! Сашка – настоящий, взрослый мужчина. Представляешь?!! Я тогда разделась и забралась в кровать, накрылась одеялом до ушей, но отворачиваться – не стала. Любопытство перебороло, интересно! Всё оказалось очень просто. Я с ним многое поняла, он старше, опытнее. В начале всё было как он хотел, но потом стало меняться.
      - ...
      - Что всё? Всё – это всё! Это не только секс, но и другое.
     «тук-тук, тук-тук, тук-тук.» - стучат колёса.
      - Что другое? Ну, в жизни полно разного! Ты глупый! Думаешь переспали двоё и всё? Вот, Сашка ещё в самом начале предупредил, что жениться на мне не собирается. Да я и сама об этом почти не думала. Что дальше? Он, ведь, на восемьнадцать лет старше меня. У него уже была семья и ребёнок. Ну, вот это.. Одним словом: замуж я за него не собираюсь. Да и остальное.
      - ...
      - Что остальное? Остальное сложно объяснить. Как говорят, «он герой не моего романа».
      - ...
      - Что это значит? Многое что значит! Вот, например, лежу я с ним в постеле, а сама о другом человеке думаю, другого человека представляю. Глаза закрою и будто рядом со мной не Сашка, а Дольф Лунгрен или Антонио Бандерас. Вот что это значит!
     «Тук-тук, тук-тук, тук-тук». Кружево реальности, фантазий и желаний. Вагон со стуком затормозил, зашипел и открылись автоматические двери. Пора выходить. Бесконечным потоком скатывается эскалатор, длинная вереница людей. Люди, люди, люди. Люди, как тени. Вот звякает в сумке зуммер. Что там ещё? Мигает индикатор, фигурка быстро перемещается из угла в угол экрана.
      - Что нужно? Гулять? Мы же идём гулять!
     Нажатие кнопки и фигурка успокаивается, начинает неспеша перемещаться вдоль силуэтов зданий, деревьев и дорог, возникших на экране.
      - ...
      - Что, что, что? Подождать, потерпеть, образуется? Ни за что! Теперь ни за что! Я теперь СВО-БОД-НА! Что? Подумать? Чудак ты! Я могла бы выйти за него замуж. Да, да. Он уже просил об этом, но... я никогда не смогу его любить! Он освободил меня от самой меня. Я СВО-БОД-НА!
      - Всё, Тама! Сиди тихо и не звякай! Идём на прогулку!
    На последней ступеньке лестницы Дарью кто-то придерживает за локоть.
      - Девочка, девочка! Постой, погоди! Чего тебе скажу! – Послушай! – заговорчески бубнит ярко накрашенная молодая цыганка, дёргая её за рукав.
      - Ты чего? – оторопела от неожиданности Дарья.
      - Ай, ай, ай! Какая же ты красотуля. Ну, просто лялечка-куколка. Глазки-то, глазки какие! Глазки как алмазы! -  рассыпалась цыганка, блестя вставными золотыми зубами, - А ручки, а ножки, а попка! Ай, ай, ай!
      - Чего ты от меня хочешь? – как можно твёрже спросила Дарья.
      - Погоди, погоди! Не спеши! Ждут тебя большая удача, радость и счастье! Вот, смотри! – с этими словами цыганка достала из кармана маленькое квадратное зеркальце и положила себе на ладонь, - Смотри, смотри! Ходишь ты по высокой горе: ходишь, страдаешь, куда идти не знаешь!
     Дарья с интересом посмотрела на зеркальце, но ничего, кроме отражения серого неба и мелких кпелек дождя, на нем не увидела. Цыганка же без тени смущения продолжала:
      - Смотри, смотри! Вот она, твоя любовь ходит, рядом ходит. Тебя ищет! Дай бумажную деньгу! – как бы невзначай попросила гадалка, - Пятьдесят рублей нужно под зеркальце положить. Оно сразу и покажет: куда идти нужно. Деньги отдам, отдам, не сомневайся!
      - Зачем идти? – Дарья сделала вид, что не поняла.
      - За любовью, конечно!
      - Хорошо! Я дам тебе денег, только ты наперёд посмотри: какая она, моя любовь? Блондинистая, брюнетистая или, может быть, лысая? – Дарья уже не злилась, а веселилась, - Погляди, погляди! Потом и решу, стоит ли за ней идти?
     Цыганка нахохлилась и спрятала зеркальце в карман, перестала улыбаться. Но немного подумав, ощерилась снова.
      - Ладно, красавица! Не хочешь гадать – купи косынку! Вот, она твоя удача, само богатство в руки идёт, скоро счастливая будешь, на большом чёрном мерседесе кататься будешь! – она вытащила из внутреннего кармана плаща яркий пурпурный шарфик с блёстками, сейчас таких много навезли из Турции.
      - Где кататься? – заинтересовалась Дарья.
      - А вот здесь и будешь кататься.
      - И это счастье? Ездить по дерьму на мерседесе и любоваться на голодных и оборванных людей?!!
     Цыганка внезапно стала серьёзной и потеряла к Дарье интерес. Она перевела взгляд на проходящих мимо людей, отыскивая очередную жертву.

     ... Из-за зеркльной витрины на на широком проспекте на Дашу смотрит высокая стройная девушка. Симпатичная девушка: густые каштановые коротко остриженные волосы, большие чёрные глаза, тонкий прямой нос, широкие скулы.
     Вцелом нельзя не обратить внимание. Однако влюбиться?!! Наверное, можно и влюбиться. Да, это не скромно, но Дарья сама себе нравится. Даже сейчас: в большой зеркальном отражении витрины Дома Мод.
     Звякнул в сумке зуммер. Что там ещё? Фигурка на экране носится из угла в угол, неистово размахивая руками.
      - Что случилось, Тама? Кушать? Экий ты нетерпеливый!
      Нажатие кнопки и сейчас же на фигурку посыпались ананасы, бананы, тарелочки и баночки с различной снедью. Тама хватает всё на лету и запихивает себе в рот. Через минуту он уже сыт и благодушен.
      - Ну, что? Ты сыт и счастлив? Не много же тебе нужно!
      - ...
      - А, я? Тоже? С чего ты взял, что я счастлива тоже? Да, у меня в жизни бывают неплохие моменты, но ... счастье?!! Тебе то что? Сыт, сидишь в моей чистой сумке. Чем не счастье? А я? Мы с тобой прошли по городу. Ты всё видел. Есть здесь место для счастливого человека? Не зли меня.
     На Каменноостровском проспекте сверкает множество стеклянных витрин, эффектные подсветки, красиво уложенный товар. Шум проезжающих машин и гомон десятков голосов людей, шагающих в одну и другую сторону. Холодно!
     А вот и ярмарка. Мелкая галантерея. Рядом с витриной невысокая тщедушная женщина средних лет, переминается с ноги на ногу, Надежда Александровна. Сменщица Дарьи, приветливо машет ей рукой. Дашка здоровается, справляется о радикулите. Надежда Александровна только устало улыбается. Чудесная женщина. Может часами наизусть читать Пастернака, Блока, Ахматову... Раньше работала в НИИ, но пришло новое время, наступила новая жизнь. Дарья, почти реально, ощущает её боль.
     Поодаль витрина с перчатками и колготками. Рядом, на раскладном стульчтке, сгорбилась и дремлит худенькая девушка, совсем ещё девочка. Она спит. Какая неосторожная: один раз уже свалилась в проход, расшиблась. Ах, Лариса, Лариса, жалко девочку. Ей ведь нет и восемьнадцати лет, школу не успела закончить. Беженка, снимает с мамой где-то комнату. Мама на рынке торгует, у хозяина, не прокормиться бедолагам, ещё нужно своим помогать на родине.
     А вот музпродукция. Высокая красивая Наташа. Глаза блестят, рядом, как обычно, несколько парней, громко играет музыка.
     Все приветливо улыбаются Дарье, здороваются. Дарья старается улыбаться, но на душе-  мрак. Изгои. Город пожирает их, пережевывая медленно, не спеша. Сколько их таких? Здесь, там, там и там..? Дикая тоска охватывает всё существо. Скорее домой! Прочь!
      - Уеду! Непременно уеду, хоть в Африку! – навязчиво носится в голове Дарьи хорошо знакомая фраза, - Ай! Ну, этого мне только сейчас не хватало! Надо же, сегодня встретиться?!! – снизу по лестнице как раз на встречу Дарье поднимается высокая худощавая фигура. Знакомая женская фигура. Увидев её вблизи впервый раз, любой непременно удивится, а то и испугается. Дашка назвала эту женщину «Чёрная лебедь». Она встречает её на Ярмарке не в первый раз, знает её историю, но всё так же боится, как впервые увидев. Дарья знает, что женщина «Чёрная лебедь»  - душевнобольная, что почти всю жизнь провела в клиниках и диспанцерах, что не агрессивна и никого не может обидеть. Всё равно Дарья её боится.
     Да и как не бояться? Вот она приближается к Дарье, смотрит и улыбается. На ней одето очень короткое, не закрывающее даже ягодиц, пальто.Из-под пальто торчит рубашка-комбинация, обшитая по низу вороньими перьями. У женщины длинные красивые ноги в тонких колготках, на ногах туфли на непомерно высоком каблуке. Она перемещается немного боком, осторожно ступая, стараясь не свалиться. На голове у чёрной лебеди повязка, тоже обшитая вороньими перьями.
     Поражает её лицо. Это лицо невозможно забыть. Огромные, сильно накрашенные чёрные глаза горят огнём безумия, большие чувственные губы накрашены как у циркового клоуна, на губах странная улыбка. Чёрная лебедь всегда улыбается, неподвижная, застывшая улыбка человека, нающего что-то очень важное.
     Всё это вызывает ужасающее впечатление. Чёрная лебедь прошла мимо Дарьи, осторожно переставляя по лестнице ноги, прошла, улыбаясь как всегда и глядя в никуда...
     Несчастная, несчастная женщина! Хотя.. почему, собственно, несчастная? Дарья представила её безумное лицо с застывшей улыбкой. Вполне возможно, что она то и счастлива, как раз. Счастлива эйфорически. Счастлива каждую минуту, счастлива всегда. Она находится в другом мире и другом времени. Она не воспринимает реальности окружающего. Она парит над всем в своём безумии и ей дела нет до всех!
     ... Моросит мелкий должик и ветер гонит морось вдоль стен домов. Десять минут быстрой ходьбы и Дарья – дома, где тёплая уютная комната, старая капризная сенбернариха и любящая мать.. Скорее домой!
     Жизнь – это сложное сплетение реальности и фантазий, тончайшее кружево эмоций и желаний. Желания требуют внимания и нуждаются в поощрении.

                Глава7. Эльза и Лиза

Наступила осень, а вместе с ней и школьная пора. Отец всё ещё находился в санатории, под Петербургом, а матери никогда не было дома: она недавно поменяла работу, устроилась телефонным диспетчером в один из модных косметических салонов в котором и пропадала с утра до позднего веечра: семье были нужны деньги и очень нужны! Эльза с Лизкой были предоставлены сами себе, а основная нагрузка по дому, магазинам и урокам, легла на старшую сестру.
     Надо отметить, что она успешно справлялась со всеми, не очень детсткими заботами, умело распределив все обязанности по дому между собой и младшей сестрой. Как ей удавалось это делать, Эльза даже и сама не знала. Её организационно-воспитательный дар был доведён до уровня совершенства, где любое не интересное или нудное задание преобретало свою неповторимость и загадочность, а многие бытовые обязанности походили на бесконечную игру, в которую ни она, ни Лизка, ввиду своего молодого возраста, не уставали играть. Они играли каждое утро, каждый день и каждый вечер. Единственным отдыхом для них обеих – была ночь, но она так быстро заканчивалась, что ни Эльза, ни Елизавета не успевали расслабляться от игры, которая имела конкретное название «Выживание», ...
      - Эльза? Ты почему спать не ложишься? – удивилась Лиза, увидев согнутый за письменным столом силуэт старшей сестры.
      - Спи! Сейчас лягу.
      - А что ты делаешь?
      - Сочинение заканчиваю.
      - Какое сочинение?
      - Простое, вот какое!
      - Ну, Эль! Ну, пожалуйста, скажи какое?
      - «Что такое счастье» - совсем по-взрослому ответила Эль.
      - Эль! Почитай, А?!!
      - Да спи ты!
      -  Ну, пожалуйста, я уже выспалась, ну, почитай же!
      - Ладно! Ведь всё равно не отстанешь, я ведь, тебя знаю!
      - Лиз! Мы вчера сто рублей нашли на мосту. Помнишь?
      - Конечно, помню! – и Лизка начала весело хихикать, вспомнив такой случай.
      - Да, тише, ты: соседей за стенкой разбудешь. Будешь слушать, а то читать - не буду!
      - Буду, буду! – Лизка удобно улеглась на своём диване, подложив свою маленькуб ладошку под щеку, и надолго затихла, мечтательно закрыв глаза. Закрытый же рот её при этом смешно вытянулся до ушей, и она стала похожа на чудесного лягушенка.
      - Сочинение на тему: «Что такое счастье?» - четко и внятно старшая сестра начала читать историю, которая меньше всего по своему содержанию походила на сказку для спокойной ночи. Но именно эта реальная история стала для них обеих самой лучшей сказкой последнее времени.
      - «Счастье – это когда на улице найдёшь сторублёвую купюру, именно в тот момент, когда в кармане только три рубля на школьный пирожок. И сразу хочется, что бы такое счастье случалось как можно чаще.
     В тот, счастливый день, я пошла в школу, как всегда, вместе с Елизаветой – младшей сестрой. На углу Карповки и Вземского переулка, прямо у моста, на грязном асфальте лежала новенькая, хрустящая сторублёвка. Это было так неожиданно, что в  начале я  начала нервно оглядываться во все четыре стороны, но вокруг – никого не было. И только со стороны Монастыря к этому стольнику, быстро, почти бегом, надвигался худощавый мужчина, бомж. Но я была всё таки на несколько шагов ближе и поэтому, уже не раздумывая, в два прыжка добралась до цели.
      - Пруха какая тебе сегодня, а?!! – произнёс он, а в голосе было столько досады, что я не выдержала и сказала:
      - Давайте пополам поделим, ведь, мы вместе заметили.
      - У тебя уже есть с кем делить, - произнёс он кивая на Елизавету, - Кто ищет, тот всегда найдёт! – закончил уже значительно веселеебомжового вида худощавый мужчина. Но не смотря ни на что, это всё таки был очень добрый дядька, самый добрый из всех существующих добрых на земле! Я долго стояла и смотрела ему вслед, а Лизка, подбежав ко мне, аж заплакала от досады: почему не она нашла эти деньги? Но в угловой булочной, что находится недалеко от нашей школы, она обо всём забыла, настойчиво тыкая пальчиком в витрину и показывая на всё, что хотела съесть с самого утра: на сахарную трубочку, большую плитку шоколада, пирожное «Эклер» и персиковый сок «Нико». «Вот что такое счастье»!!!
     Эльза закончила читать и посмотрела в сторону Лизы: та всё так же тихонько лежала в постели, подперев щечку маленькой ладошкой и видела, наверное, десятый сон...
     Утром следующего дня две сестры ровно в восемь тридцать заходили в школу. Лизе надо было наверх, на второй этаж, а у Эльзы, на первом, были два спаренных урока физкультуры, она заботливо и терпеливо напоминала младшей сестре о том, что нужно сделать после уроков.
      - Я уйду из школы в двенадцать часов дня. Меня не ищи: я буду на «Горьковской». «Бамбук» - привезли! Прийду домой в шесть часов вечера. А ты, Елизавета, обедаешь в школе, потом идёшь домой и внимательно смотришь через дорогу. Дома делаешь уроки и допиваешь вчерашний персиковый сок с бубликом. Газовую плиту – не включаешь. Садишься делать уроки и когда сделаешь их, возьмёшься за нецке. Вечером приду и приму работу, проверю уроки и накормлю тебя куриным супом. Всё понятно? – уже более строго закончила Эльза, и внимательно посмотрела в глаза сестре.
      - Всё, - тоненько пропищала Лиза в ответ и сразу же спросила: - А ты кем сегодня вечером будешь?
      - Не знаю, не думала ещё, голова другими проблемами забита, - совсем по-взрослому ответила Эльза, но посмотрев на Лизку, ласково добавила, - думаю, что я буду – Марабу, слышала про такую птицу с дурной славой?
      - Н-Е-Т, - нараспев ответила Лиза. И тут же быстро затараторила, - А я-то кем буду, я-то кто буду сегодня?
      - А ты будешь – Бубалом, знаешь такого животного? Нет, ты лучше будешь маленьким павианчиком.
      - А кто это?
      - Обезьянка такая хорошенькая, ясно?
      - Ясно.
      - Ну, иди теперь, до вечера. – Эльза наклонилась, обняла Лизку и нежно чмокнула её в обе щеки...
     Полуподвальное помещение типографии старого образца. Двенадцать человек обслуживающего персонала, в основном молодёжь и Эльза среди них самая младшая. Только трое «стариков» - ветеранов полиграфии. Шум станков, грязь, цементный пол. На всех работающих – линялая одежда, похожая на одежду тюремного заключения. Всё сего и мрачно. Тираж газеты «Бамбук»  - пять тысяч экземпляров. Нужно «подобрать» и сфальцевать листы вручную.
      Огромные столы поставлены вплотную друг к другу и работники ходят гуськом по периметру, не спеша собирая листы газеты. Вначале – по часовой стрелке вокруг всех столов, потом – против.
     Подборку делают в течение нескольких часов. К вечеру ноги каждого работника нашагивают десяток коломметров. Наконец-то, все листы пятитысячного тиража собраны. Следующий этап работы заключается в том, что «шагавшие» рассаживаются вдоль всё тех же длинных столов и вручную, при помощи специальной косточки или обыкновенной расчёски, сгибают в форму книжечки только что собранные листы газеты.
     К концу рабочего дня болит шея, спина, руки и ноги, а точнее, болит всё тело. И монотонно-ручная работа делает своё дело: работник ни о чём не может думать и сконцентрировать своё внимание на чём-либо конкретно. Удивительная трудо-терапия создаёт из любого импульсивного человека спокойного меланхолика. Обеденный перерыв напоминает фильмы о войне и блокаде.
     Двенадцать человек ведут в столовую, как под конвоем, по мраморной лестнице главного входа на второй этаж. Работники типографии робко проходят мимо элитных фирм и престижных офисов и, наконец, попадают в очень уютную, с огромными пальмами по углам, столовую. В окошке модные и красивые парни-повара выдают комплексные обеды, за счёт какого-то депутата Госдумы – хозяина этой типографии. Все тихо и быстро съедают «депутатскую порцию» и незаметно, как тени, покидают столовую. О всех о них можно сказать лишь одну фразу: Они так же незаметно вышли, как и вошли!
     Кто знает, какова дальнейшая судьба будет с этими молодыми работниками, в частности с Эльзой? Об этом пока никто из них не знает. Но все на что-то надеются и стараются достойно выйти из сложившейся для них, трудной ситуации, сохранив при этом максимум человеческих качеств.
     Вот и закончился рабочий день в типографии. Молодёжь, получив положенный заработок и прхватив с собой только что выпущенный ими же свежий номер «Бамбука» спешно покидает серое полуподвальное помещение и разбегается прямо у главного входа в разные стороны. У каждого из них – своя жизнь, у каждого из них – свои проблемы.
     Эльза через магазины спешит домой, где в огромной квартире старого дома на пятом этаже её очень ждёт маленькая десятилетняя девочка Лиза.
     Пока Эльза находилась в типографии на приработках, Лиза, придя домой из школы, умудрилась опрокинуть чашку персикового сока себе на свитер, вернее, не на сам свитер, а на симпатичную мордашку белого медвежонка, что совсем уютно, как у себя дома, разместился на середине вязанного изделия, и по всей видимости не собирался в ближайшее время менять своего местожительства.
     Когда Лиза одевала пушистый красный свитер, подаренный ей на десятилетие старшей сестрой. Все без исключения, обращали внимание на забавного мишутку: уж больно он был хорош собой!
     Лиза решительно сняла свитер и затем буквально через минуту уже старательно намыливала мордочку душистым мылом, но, увы, та не хотела белеть. Отчаявшись от такой стирки девочка начала хныкать сама и нечаянно вытерла глаза и нос мокрыми мыльными руками.
      - П-Ч-Х-И... П-Ч-Х-И, - зачихала десятилетняя девочка и выронила свитер из рук прямо в глубокую ванну. Намокший свитер спокойно пошёл «ко дну». Окончательно разрыдавшись, Лиза уселась прямо на пол ванной комнаты. Ей ничего не хотелось, ей было очень жалко испачканного мишутку, но ещё больше ей было жалко себя: никто из взрослых не мог пожалеть её в минуты отчаяния и горя..
      - Л-И-З-А! А-А-У-У! Ты где? – громкий голос Эльзы раздавался то из одной комнаты, то из другой, то из третьей, - Ну, наконец-то, вот ты где. Ну, слава Богу. Что ты тутрасселась, а?!! Понятно! Большую стирку устроила, - обрадованным голосом произнесла Эльза, заглядывая внутрь глубокой ванны. Ну, хорошо, что сама-то цела и невредима, а свитер пусть поплавает. Полезно перед сном.
     Лиза обняла сестру и весело рассмеялась, ведь детские слёзы быстро высыхают. А ещё через пол-часа пушистый свитер с отмытой «добела» мордашкой, висел на верёвке. После ужина девочки дружно принялись за работу.
      - Лиза! А давай-ка сегодня вместо десяти маленьких отполируем одну большую?!! Деньги ведь одни и те же, что за одну большую пять рублей, что за десять маленьких.
      - Эль! Давай я буду делать большую, ну, пожалуйста, ну, разреши, ну, можно?!!
      - Нет, ни в коем случае: большую ты не сможешь, загубишь, это точно. Возни с ней больно много терпение нужно, да и тяжелая для тебя будет.
      - Смогу, смогу. Не веришь?!! Давай посмотрим, на что хочешь, что смогу.
      - Ну, хорошо. Попробуй, но не торопись и будь внимательна. Не разбей, а то платить придётся, и главное: живот, уши, глаза..
      - Знаю, знаю, всё сама знаю!
      - Тогда ладно. Приступай, через пол-часа посмотрим, на что ты способна. После этих заключительных слов сестры надолго замолчали и занялись каждый своим делом. Эльза мыла посуду, а Лизка сопела и усиленно «пилила» в углу кухни, за маленьким столиком из хохломы.
     Полчаса пролетело как одно мгновение, время всегда очень быстро идёт, когда человек занят делом.
      - Ну, что там у тебя, Елизавета?
      - Готово, смотри!
     Эльза осторожно берёт в руки, ещё теплую, гипсовую фигурку размером с небольшую собачку. Внимательно рассматривает.
      - Так! Живот – плохой: морщины и ссадины, нужно ещё полировать. А уши?!! Боже мой, смотри, что у тебя с ушами: одно – нормальное, а другое – как у цыгана с серьгой. Нужно снять это «украшение», - как большой профессионал скульптуры, Эльза делает замечание за замечанием, периодически показывая на недоработки простым карандашом, - А что это такое? Разве это зубы?!! Сплошной кариес! Никуда не годится! – старшая сестра тычет карандашом в полуоткрытый рот большой толстопузой фигурки – нецке, - Ну, а в остальном – вроде бы ничего, ещё терпимо! Вот исправишь все эти недоделы и я приму твою пятирублёвую фигурку. Эльза начинает петушиной походкой ходить взад-вперёд по кухне, явно копирую какого-то человека, скорее всего, работодателя.
     Две сестры весело хохочат, а старшая, войдя в азарт, продолжает импровизировать спектакль. При этом она с большим удовольствием исполняет чужую роль.
      Находившись вдоволь, Эльза тавит большую фигурку-нецке посередине кухонного стола, наклоняется к ней и долго рассматривает её лицо.
      - Эль! Ты что?
      - Я вот смотрю, и всё равно чего-то не хватает. Что-то не то, в целом, даже с учётом этих замечаний. Не пойму, но что-то не то!
     Лизка, как хорошая мартышка, тут же принимает позу старшей сестры и так же внимательно устремляет свой взор на фигурку на столе.
      - Вродь бы, всё сделано, как пологается, - продолжает в это время сестра, - и замечаний больше нет! – Эльза крутит нецке во все стороны, - Но какая-то она у тебя как вымученная, что-ли. Как больная или несчастная...
      - Ха-ха-ха,  - закатывается от смеха Лизка и строит при этом всякие смешные мордочки, наверное, копирует всё того же работодателя.
      - Хорошо! Сегодня у тебя приму этого мученника, но на будущее: в искусство нужно вкладывать здоровую душу. Вот ты, Лиза, сегодня плакала и фигурка получилась скорбящей. Завтра ты должна быть жизнерадостной, тогда твой весёлый пузатый человечек – будет выглядеть, после твоей обработки, действительно бодрым и радостным. И ты, девочка, получишь целых пять рублей за хорошую работу... Ну, ладно, хватит работать сегодня. Убирай Елизавета своего пузатика в коробку, мой руки, марш на горшок и спать! Пора!
      - Ха-ха-ха! На горшок! Ха-ха-ха, - Лизка входит в азарт и никак долго не может успокоиться. А, успокоившись, вдруг совершенно серьёзно спросила:
      - Эльза! А кем мы сегодня будем?
      - Ты – горшком.
      - Кем кем?!!  - обиженным голосом переспросила Лизка.
      - Г-о-р-ш-к-о-м! – Нараспев произнесла Эль! Ну, не обижайся, ты, Лизка, будешь очень хорошим горшком, декоративным, для цветов, - Эльза продолжала явно подтрунивать над Лизкой.
      - Нет, горшком мне всё равно не хочется быть! – слишком серьёзно отвечает младшая из сестёр. – Ну, Эль! Ты же обещала утром, в школе, помнишь? – жалобно запричитала вредная Лизка.
      - Не хочется мне сегодня что-то быть ни Марабу, ни Буланом. Хочешь, я лучше расскажу сегодня историю про твоего Мишутку?
      - С моего испачканного свитера?
      - Именно с него и началась эта удивительная история. Лежи спокойно и слушай:
      - П-ч-х-и.. п-ч-х-и! – зачихала Лиза в ванной комнате, - так было дело? Лиза? – уточнила Эль и не дожидаясь ответа, продолжила свою только что придуманную сказку, - п-ч-х-и.. п-ч-х-и!... – кто-то ещё начал чихать вместе с ней.
      - Кто здесь? – от неожиданности и испуга Лиза уронила свитер в глубокую ванну.      
      - Кто здесь? – раздался слабый голосок.
      - Кто это?
      - Это –я, Кикки, белый медвежонок с твоего свитера.
      - Так ты разве живой? И умеешь говорить?
      - Да, да, живой. А ты разве не знала?
      - Нет, не знала. Так не бывает!
      - Бывает! Бывает! Ещё как бывает! Смотри! – после этих слов Мишутка Кикки начал действительно шевелиться и выкарабкиваться из красного свитера.
      - Помоги же мне! Что стоишь, открыв рот. Глаза же у меня болят от мыла, да и свитер очень тяжелый, потому что мокрый. Что-то не могу вылезти никак.
     Лиза обалдела от тогочто увидела: мишутка был действительно живой, глаза на мыльной мордочке щурились от пены, а лапами он усиленно при этом помогал себе, что бы вылезти из свитера.
      - Подожди! Я помогу тебе, - с этими словами Лизка наклонилась, взяла свитер и дотронулась до Кикки. Тёплый, мокрый комочек зашевелился.
      - Ой! – вскрикнула девочка.
      - Не бойся. Я не кусаюсь. Смывай быстрее мне глаза...
      ... Через пять минут Кикки сидел у Лизы на руках, весь белый, пребелый, без единого пятнышка, - и девочка усиленно вытирала его полотенцем. Кикки открыл глаза и хитро посмотрел на неё.
      - Как тебя зовут, девочка?
     - Лиза
      - А я – Кикки, как уже тебе говорил ранее, - с этими словами мишутка ловко соскочил с рук девочкии галантно раскланялся. Он напрасно волновался за девочку, так как Лиза перестала вообще бояться его и её глаза становились от любопытства всё круглее и круглее.
      - Давай дружить!
      - Давай.
      - Послушай, Кикки, а что осталось на свитере вместо тебя?
      - Посмотри сама, - посоветовал медвежонок.
    Вместо Кикки на свитере зияла огромная дыра, размером с глубокую тарелку...» - как показалось Лизе, Эльза остановилась на самом интересном месте.
      - А дальше, дальше что? – с волнением она обратилась к сестре.
      - А дальше: «Спокойной ночи малыши!» Вот что дальше! – совсем строго, как мама, произнесла Эльза ненавистную Лизке фразу.
      - Так нельзя, на самом интересном, так нечестно...
     Но Эльза, как не слышала «протесты» младшей сестры, выключила свет и надолго замолчала. В комнате воцарилась тишина, только какое-то время было слышно, как тяжело вздыхала обиженная Лизка.

                Глава 8. Белая пустыня

... В то же самое время, когда две сестры укладывались спать, на другом конце города, а вернее, на выезде из городской черты, Куриллов не мог «отключиться» от неожиданного известия, которое он получил сегодня утром. Это известие касалось запроса о Матвее.
     «Пропал без вести» - таков был окончательный ответ информационно-поисковой службы через три месяца после подачи запроса.
     Василий прекрасно понимал, что означало «Пропал без вести», но продолжал надеяться, что этот факт может быть просто случайным совпадением, ведь Уткиных Матвеев значилось по России аж тридцать человек. Мало ли что, всякое бывает в жизни: год рождения могли перепутать, или место рождения. Нужно непременно ещё раз сделать запрос. Не такой Матвей человек, что бы вот так раз – и пропасть. Не та жила у него. Может быть и повезёт ещё – вот так неопределённо и путанно думал Куриллов, подъезжая к даче.
     На этот раз, к его большому удивлению, во всех окнах дома и даже на терассе горел яркий свет... Куриллов медленно заехал на территорию дачного участка. Обычно Матрёна встречала его во дворе, если он приезжал не слишком поздно, она с утра до вечера грелась на солнце или играла в густой зелёной траве. Василию было приятно видеть, как поправилась и выросла его любимица на даче, но сегодня, несмотря на раннее время для сна, щенка всё равно нигде не было видно.
      - Так, что бы это могло значить?!!  - подумал Василий и широко распахнув двери кухни, сразу понял, что это значило: огромный, не по возрасту чёрный щенок неподвижно сидел посередине кухни и «гипнотизировал» электрическую плиту, на всех комфорках которой что-то булькало, кипело и жарилось. Удивительными, неповторимыми запахами жаренного мяса, тушеных овощей и пряных специй было заполнено всё пространство маленькой кухни. Матрёна же, как будто застеклянела, не шевелилась совсем, а только жадно вдыхала всё новые и новые чарующие ароматы широкими ноздрями большого кожанного носа.
      - Да! Хорош сторож, нечего сказать, - обиженно произнёс Куриллов с порога, на не смотря и на это появление хозяина на кухне, собака лишь в ответ слегка повиляла толстым задом, что скорее всего означало: «Привет! Я очень рада тебя видеть, но проходи, пожалуйста, побыстрее и не мешай!» И глаза щенка опять устремились в сторону «волшебной плиты». Предвкушая удовольствие приёма пищи, слюни ручьём стекали по подбородку и падали на пол. Судя по приличной луже на паркете, собака сидела на кухне прилично долго.
     Очень миловидная женщина средних лет – хозяйка дачи, вместо того, что бы согнать щенка с центра кухни или вообще выгнать вон, прыгала от стола к плите и обратно, при этом аккуратно перступала через свою «волосатую» подружку. Иногда она всё же задевала нечаянно за неё ногой, но тут же извинялась перед нагло лежащей особой за свою неуклюжесть.
      - Мотя! Извини, пожалуйста, я не хотела.
     А Мотя снисходительно прощала её, при этом даже не делала попытки подвинуться или сменить место. Упорно сидела по середине кухни и с достоинством ожидала начала ужина.
      - Через десять минут всё будет готово! – увидев появившегося на пороге Василия громко произнесла хозяйка и было не понятно, к кому она обращалась в первую очередь: к Куриллову или Матрёне, или к тому и другому сразу.
     А Василий, посмотрев с нежностью на всё ещё привлекательную жену, подумал о том, что ничего сейчас не может быть лучше домашнего ужина с бутылочкой хорошего вина, любимой женщиной и не менее любимой собакой.
      - А что у нас сегодня на ужин? – поинтересовался Куриллов, подходя поближе к жене, с явными намерениями онять и поцеловать её. Но не тут то было: Матрёна встряла между ними и застыла в ожидании, что же будет дальше? Так как обнимать и чмокать Василий должен был только её одну и никого другого.
      - Салат из помидоров, огурцов, брокколи и стручковой фасоли, залитых оливковым маслом и пересыпанных раздробленными грецкими орехами. А на горячее жаренная свинина с твоими любимыми баклажанами.
      - Да-с, не плохо, не плохо, а по какому же случаю? – продолжал флирт Куриллов, чётко контролируя себя в перемещениях. Ласковый же голос собака почему-то принимала на свой адрес и усиленно виляла толстым задом, явно благодаря хозяина за нежный к ней тон.
      - По случаю хорошего сбора урожая. – совсем серьзно отвечала жена, провоцируя его на дальнейшую «игру».
      - Хорошего сбора урожая? – удивился Василий.
      - Вот именно: урожая! Смотри, сколько собрала сегодня, - и она с гордостью указала на шапки подсолухов, живописно лежащих на всех полках и подоконнике.
      - Да! Урожай что надо в этом году! Удался на славу!, - ещё серьёзней чем жена ответил Куриллов и тут же продолжил: - И что же мы с этим урожаем делать-то будем?
      - Пока не знаю, но, может быть, будем сушить, жарить и грызть.
      - Грызть?!! Хотя почему бы и нет! – в тон Натальи продолжил Куриллов, - Ну, за такой удачный и богатый урожай, не грех и выпить! Пойду, принесу что-нибудь под свининку!
      Василий внимательно посмотрел на Натали. «Как ей удаётся сохранять привлекательность, чёрт возьми?!! Для меня это было, есть и будет всегда загадкой, - подумал он, а вслух добавил,  - Нужно что-то особенное сегодня, под удачный урожай не просто сухое вино, а что-нибудь утончённое! Пойду, посмотрю как следуеи, - Куриллов открыл погреб и спустился вниз. Самое удачное место на даче, для хранения вина, это , конечно погреб. У Василия был очень хороший погреб, в нём даже обеспечивался температурный контроль. А внутри, как полагается, горел неяркий жёлтый свет. А на площадке в два квадратных метра был кусок «сырой» земли. Куриллов искренне верил в то, что по старой традиции должна оставаться связь земли с вином. В погребе на металлических стеллажах хранилось десятка три различных по форме и содержанию бутылок. Василий медленно прошагивался туда и обратно, вдоль стеллажей, явно что-то разыскивая. Наконец у одного из них он приостановился. Взял бутылку. Это было белое полусухое вино «Анакопия». Вина Абхазии любил Леонид Брежнев, Анастас Микоян, японский император Микодо и .. Матвей, который пропал без вести. На душе у Василия опять заскребли кошки. А ведь Василий специально эту «Анакопию» приберегал для друга юности, разве он думал когда-нибудь, что так получится. «Эх! Матвей, Матвей!»
      - Василий! Ты что там пропал так надолго, уснул что-ли? Ведь всё же остынет! – откуда-то сверху раздался знакомый голос и прервал грустные мысли Василия, - Побыстрее, пожалуйста, мы с Матрёной уже заждались тебя, уж совсем проголодались, особенно Мотька!
     Василий не стал портить прекрасный вечер и поспешил подняться из погреба, но уже с середины великолепного ужина его, его ка магнитом, тянуло к оригами, к бумажным фигуркам. Еле еле дождавшись пока Натали уснёт, он осторожно покинул спальню и на цыпочках перебрался на террасу.
     На этот раз воспоминания о Севере не давали покоя. Пока ещё Куриллов точно и не понимал, почему именно Север и Белая Пустыня взволновали его память настолько, что он уже и не сопротивлялся ей, а она всё больше и больше обволакивала его сознаниеи уносила далеко-далеко, на самый крайний Север, где вообще редко ступает нога человека и по сей день.
      Воспоминания нахлынули так ярко и реально, что как будто всё это произошло только вчера. Единственным показателем того далёкого времени была фигурка-оригами пожелтевшего белого медведя. Их было всего две фигурки на полке. Потом чуть позже Куриллов узнает почему именно Белая Пустыня, где много снега и льда, будет вызывать образ именно Матвея. Но это потом, а сейчас Василий тонул в холодных воспоминаниях и не хотел сопротивляться..
     Находясь в Шпицбергене, Василию так не хватало комфорта и домашнего уюта. Он буквально отсчитывал дни возвращения на материк, но сильна и необычна сила Севера.Уже через полгода цивилизационной жизни на материке Куриллов тосковал по Белой Пустыне, долгой полярной ночи и такому же дню.
     ... Их троих: Виктора Шкондина, по кличке Охотник, Александра Игнатьева, по кличке Пирс и его, Василия Куриллова, поселили на Шпицбергене в небольшом домике: три койки, три стола, три табуретки – вот и вся мебель. Но зато чисто и тепло! В таком домике нужно было прожить целый год.
     Рабочие прибывали на остров небольшими партиями. Одновременно предыдущая отбывала на материк. Такой поточный метод позволял полностью перенять опыт работы, накопленный прежней сменой. Поэтому как только группа, куда входил ещё совсем молодой Василий, прибыла на Шпицберген, она тут же принялась за разборку промышленного оборудывания для шахты «Пирамида» . Таким вахтовым методом на пирсе чётко контролировалась ситуация поступления груза. А он, кстати, прибывал со всех регионов нашей большой страны.
     Особенно любил дежурить на пирсе такелажник из Ленинградского порта Александр Игнатьев, за что и был прозван Сашка-Пирс. А дело выглядело так: оторванность человека от привычных условий жизни толкала его на нестандартные поступки. Что бы ещё раз соприкоснуться на острове с забытой цивилизацией, использовалось всё, что попадалось на глаза, и всё, что могло подойти для комфорта прежней жизни.
     Александр Игнатьев на материке обожал две вещи: красивых девушек и собственный загар. Поэтому всё свободное время он проводил на пляже Петропавловской крепости и буквально с конца февраля походил на темнокожего африканца. Вечерами на многочисленных танцплощадках большого города он завлекал самых лучших красавиц необычным цветом своей кожи и обворожительной улыбкой «негра».
     Но климат острова Шпицберген – это не стена Петропавловки, поэтому Александру пришлось тщательно подготовиться к процессу приёма ультрафиолетовых лучей: так как основное время на Шпицберге  - снег да лёд. А апрельская весна на острове – это ещё не настоящая весна. Единственные её признаки – незаходящее солнце при температуре минус 20 градусов С. Но в начале марта всё таки появляется чуть заметная полоса света, и очень скоро наступает пора долгожданного полярного дня, когда незаходящее за горизонт солнце светит несколько месяцев подряд. И очень трудно дождаться это первое солнце после долгой-долгой полярной ночи. Но зато, когда оно появляется на горизонте, все жители Шпицбергена без единого исключения зачарованно и подолгу смотрят на солнце, которое напоминает то огромный костёр, то большой диск красного цвета, то бордовый зонтик с полями.
     Александр Игнатьев не желал даже на Шпицбергене менять свои привычки и капризы, поэтому с лучами первого солнца, именно в дни вахты на пирсе, он залезал в глубокий деревянный ящик, проложенный внутри чёрной обёрточной бумагой, кидал туда тулуп, протягивал шнур телефона, включал транзисторный приёмник и... балдел от первых ультрафиолетовых лучей все вахтенные часы дежурства. В такие счастливые минуты никто не имел права нарушить Сашкин режим работы и отдыха. В одних трусах он лежал внутри чёрного драпированного ящика, лишь изредка высовываясь наружу, осматривал бесконечно снежную пустыню.
     Руководство периодически проверяло вахтенную службу на пирсе, поэтому, когда иногда раздавался звонок телефона, Сашка, не утруждая себя лишними движениями, снимал трубку прямо внутри ящика и спокойно докладывал: на пирсе всё спокойно. И слава Богу, что руководство не видело в этот момент вахтенного дежурного, а остальные молодые ребята – сменщики Игнатьева – предпочитали делать вид, что ничего не знаю о происходящем на пирсе. А сам Сашка с удовольствием менял любую другую работу на вахту на этом Пирсе. За что и окрестили его «Сашка-пирс».
     И кто знает чем бы эта вся история могла закончиться, если бы не одно странное знакомство...
     Большое оживление в обычный распорядок жизни на Шпицбергене в посёлке вносили белые медведи. Они приходили в посёлок с северной части острова и обязательно посещали столовую: работники столовой, завидя медведя, ставили у входа открытую банку сгущёнки. Иногда пришедший незванный гость лакомился сразу, не отходя далеко от столовой. Посетители столовой в это время дружно вскакивали из-за столов и, прильнув к окнам столовой, наблюдали за пришельцем. Многие жители острова заранее вооружались фотоаппаратами. Те, кто был посмелее, подскакивали вплотную к огромному голодному медведю, кидали ему в лапы какое-нибудь лакомство и быстро снимал кадр за кадром. Случаев нападения белых медведей на людей в посёлке ещё не было. Но однажды, на территорию посёлка проник новый медведь. Это было видно и невооружённым глазом, так как этот новичок даже и не догадывался о существовании столовой. Увидев приближающегося белого медведя, один фотограф-любитель, как всегда побежал к нему навстречу: но не тут-то было. После небольшого раздумья гигантский медведь почему-то угрожающе зарычал и норовя придушить фотографа своей могучей лапой, погнался за ним. Фотограф от страха выронил банку сгущёнки и что было сил понёсся в сторону. Увидев открытую банку сгущёнки «новичок» всё своё внимание перенёс на удивительный объект лакомства. А горе-фотограф быстро оказался в безопасности. Наевшись сгущёнки медведь развернулся и пошёл в сторону.. пирса.
     А на пирсе Александр Смолин только-только заступил на вахту, как всегда, разделся до трусов, положил в чёрный ящик тулуп, транзисторный приёмник, протянул телефон и завалился сам. Включил музыку и закрыл глаза. Вдруг, не смотря на солнечный полярный день, в деревянном ящике стало как-то совсем темно, и Александр нехотя приоткрыл глаза: огромный медведь, стоя на задних лапах, заглядывал с большим интересов в глубь ящика, передние же лапы его при этом всё ближе и ближе придвигались к изголовью Александра.
     Что произошло дальше между Игнатьевым и медведем, никто так точно на острове и не понял: то ли докер из ленинградского порта оглушил хищника громкой музыкой, то ли «новичок» потерял интерес к чудаку, но реальная история осталась не разгаданной тайной на острове Шпицберген. Больше в посёлке гигантского медведя никто никогда не видел, а Сашка потерял интерес к загару раз и навсегда.
      Куриллов улыбнулся и повертел в руках пожелтевшую фигурку-оригами, похожую на белого медведя. Нехотя поставил на прежнее место. Взял вторую, чуть поменьше первой и выполнена она была из серой бумаги...
     Виктор Шкондин, по прозвищу «охотник», все выходные с утра и до вечера охотился на взрослого песца. Он хотел молодой жене сделать подарок к 8-Марта: прислать ей шкуру, убитого собственноручно серого взрослого песца. Наконец-то ему повезло: он прицелился, потом выстрелил и побежал в сторону добычи, громко выругался и все учавствующие в этой охоте, увидели в его руках лист обёрточной бумаги. Вокруг раздался хохот и начались всевозможные остроты и шутки. Лежавший на снегу лист бумаги, покачиваясь на ветру, издалека создавал впечатление живого песца.Кличка Охотник надолго заменила Витьке имя и фамилию.
     Заканчивался год работы на острове Шпицберген. Куриллов прощался с севером навсегда, прощался с белой пустыней и долгой-долгой полярной ночью.
     Василий в день отъезда долго стоял у пирса, глядя на звёздно-лунное небо и ощущал зримое вращение небосвода, где в самом зените находилась мерцающая полярная звезда и во все стороны от неё спускались к нему большие и маленькие созвездия и звёзды. Прощай северное сияние! Как всегда, его ждали новые, неизведанные дали...

Глава 9. Неожиданная болезнь большого друга

     ... В начале октября ожидалась премьера в театре «Остров». Александр Болонин предложил Полине подработку: попробовать реализовать билеты. Полина с таким рвением накинулась не билеты, что ничего, казалось бы, не предвещало провала, но не тут то было: и не всегда получается так, как планируешь. Не смотря на то, что Полина научно-математически выстроила чёткую линию своей агитационно-просветительной деятельности и разработала целую систему успешной реализации билетов, в которой были охвачены все слои населения города, с учётом их деятельности и обеспеченности. Но всё равно из двухсот полученных билетов на премьеру спектакля она смогла продать не более двадцати, да и то, на один билет разрешалось приходить по двое, а то и по трое. Таким образом ей удалось собрать небольшую группу почитателей русской классики на театральной сцене.
     Оставаться распространителем билетов именно в этом театре для Полины не имело смысла: денег – маловато да и помощь режисёру не просматривалась. Александр Болонин всецело был предан своему делу и реальные наблюдения за жизнью города удавались ему с большим трудом. Режисёру театра «Остров» не интересно было заниматься антрепризными спектаклями. Собрать в одном спектакле несколько звёзд и «продавать» его – это было очень просто для него, но он не желал этого и полностью отторгал. Тем более у него в театре была своя публика. В других театрах бывает много случайных людей, а в театр «Остров» ходят люди, которые знают театр, актёров, репертуар и эстетику. Зритель приходит в театр испытывать сильные чувства! Поэтому репертуарная политика не связака с погоней за популярностью и наживой. Театру чужда суетность и он не рассчитан на эпатаж и шок. Полине пришлось прервать бесконечные маршруты театрального распространителя в поисках утончённого зрителя. И о дальнейшей такой работе пришлось забыть, так как все эти поиски были связаны с длительной ходьбой пешком, что для больных ног было весьма пагубно! ...
      .... Дашке же ничего не оставалось, как прогуливать лекцию за лекцией и всё больше времени проводить на ярмарке, на точке с мелкой галантереей. Картина на холсте с незаконченным летним пейзажем была заботливо упакована и убрана под диван.
     Нордвелинна ди Несси, несмотря на свой приличный пенсионный возраст, была очень ловкой и подвижной. Как-то после прогулки старая капризная сенбернариха долго и жадно лакала воду, а потом, не притронувшись к еде, улеглась спать в самый дальний угол квартиры.
     Полине показалось это очень странным. И всё равно она не была готова, когда на следующее утро наступил внезапный поворот к резкому ухудшению...
     Нордвелина продолжала лежать на прежнем месте. А еда так и осталась несъединой. Пришлось вызвать врача. Нужно было осмотреть сенбернариху, а она лежит и даже не приподнимается. Однако по тому, как тяжело и порывисто вздымались бока собаки, врач предположил, что она простудилась, у неё воспаление лёгких. Надо было срочно дать сенбернарихе лекарство, но и это окаазалось не просто. Пищу собака не принимала, а когда подмешивали лекарство в воду, не стала пить. Собака слабела с каждым часом. Глаза у неё ввалились, шерсть взъерошилась. От слабости дрожали лапы. Около больной собаки дежурили по очереди: Полина и Дарья. Воду собака пила, но от еды продолжала отказываться. Такая продолжительная голодовка беспокоила Полину, Дарью и врача.
      - Ждать улучшения больше нельзя! Собака может погибнуть! Нужно в лечебницу. Откачать жидкость из лёгких. Иначе может быть отёк лёгких, да и сердце не выдержит – возраст ведь такой... Полина заплакала и нежно обняла собаку. Потом, присев рядом, она заботливо поднесла небольшой кусочек мяса к самой морде сенбернарихи. Нордвелина отвернулась. Однако по тому, как она это сделала, Полина поняла, что собака не злится, а просит оставить её в покое. Но оставить в покое её было нельзя! Покой ознал смерть!
     ... Обе женщины, не раздумывая, кинулись в разные концы Петербурга: в поисках денег для спасения Нордвеллины ди Несси.
     ... Путь Полины лежал к центру города, где в отдельном сдании находилось НИИ новых технологий, а Дашка, двумя часами раньше уже встретилась с подругой детства, Надеждой Ястребинской.
     За окнами моросит мелкий дождь, но ярко сверкают лампочки в большой хрустальной люстре и в комнате становится светло как солнечный день.
     За большим обеденным столом, накрытым белой накрахмаленной скатертью, сидят две симпатичные девушки и о чём-то оживлённо беседуют. Одна из них очень аппетитно надкусывает пироженое. На столе желто-перламутровый чайный сервиз из тонкого фарфора, большое блюдо с пирожеными буше и ваза с фруктами.
      - Дарья! Сколько ты сможешь съесть буше?  - без злости пухленькая блондинка обращается к жующей девушке.
      - Сколько хочешь, а что?!!  - на вопрос вопросом отвечает худощавая Дарья, не переставая при этом смаковть лакомство и облизывать пальцы.
      - Счастливая! Если бы я столько сдобы съела, как ты, я бы через месяц ни в одни двери не пролезла.
      - А я могу питаться одними пирожками, булочками и кексами, и ничего, как видишь.
      - Да, уж, вижу, это точно! Со спины прямо вылитый Валерий Леонтьев, особенно в этих штанах: кожа да кости. А тут нельзя никакой импровизации – продолжает разговор пухленькая девушка, - Идёт постоянная борьба за каждый грамм, ужас! Вот сейчас посмотрим: весь обед, наверное, уже на бёдрах.
     Надежда встаёт из-за стола и плавной походкой направляется в спортивный уголок комнаты, где висят кольца, гимнастическая лестница и много всяких спортивных предметов.
      - Да! Посмотри сколько? Что-то отствечивает, не вижу.
     Дашка легко вскакивает из-за стола, подбегает к Надежде, наклоняется и произносит:
      - Семьдесять пять!
      - Сколько, сколько? Посмотри как следует, этого не может быть.
      - Ровно семьдесять пять, - безжалостно уточняет спокойно Дашка.
      - Это удасно! Всё! С завтрашнего дня только фрукты и соки, - обиженно заявляет Надежда. – За день пол-кило набрала, ужас. Всё, больше никакого расслабления. Буду к себе очень жестока... И чуть подумав, добавила – Прямо сейчас!
     Надежда решительно становится на металлический диск всё в том же спортивном уголке комнаты и начинает усиленно вертеть бёдрами то в одну, то в другую стороны. А Дашке не понять её волнений и озабоченности. Она возвращается к столу и спокойно допивает чай с пирожными.
      - Надь! Брось ты народ то пугать.
      Но Надежда остаётся тверда в своём решении и подолжает усиленно вертеть смачным задом.
      - Ты останешься у меня или домой поедешь?
      -  Что ты, конечно же домой. Норвеллина же одна. Да и выспаться хочу: всю ночь ведь не спала, дежурила: за Нордой наблюдала, жалко ведь очень собачку! Никак не отключиться сейчас: совсем спать не могу, всё норка перед глазами так и стоит...
      - Понимаю, я вот тоже, когда устроилась работать кассиром в банк: никак спать не могла, никак было не отключиться: глаза закрываю, одни деньги, пачки денег, горы денег... Главное в работе кассира – это не привыкать к деньгам, относится к ним, как к разноцветным бумажкам, понятно?!!
      - Не очень что-то, - совсем по-детски отвечает Дашка.
      - Ты, вот, Дарья, скажи : ты любишь деньги?
      - При чём здесь деньги да и кто же их не любит?!! – удивляется Дашка.
      - Нет, не так я сказала, дело не в любви. Самое главное, что бы деньги верх не взяли над тобой. Считаешь деньги и не думаешь, сколько это денег и что можно на эти деньги купить или сделать...
      - не понимаю я что-то, о чём это ты?!! – удивлённо спрашивает Дарья.
      - Это я о том, что для кассира банка большое колличество денег – это только красивые фантики, и не больше. Все, кто начинает думать по-другому, уходят сами.. или ...
      - Что или? Выгоняют что-ли?
      - Куда выгоняют? Это ведь не носки да перчатки с твоей ярмарки. Это деньги. Если деньги взяли верх над кассиром, он или уходит вобще или садится в тюрьму.
      - В тюрьму?!!   - опять удивляется Дарья.
      - Да, в тюрьму: и иного пути – нет! Потому что, если кассир банка попал в денежную зависимость, он будет думать об одном и том же: как бы из этих пачек себе немного взять, а когда возьмёт из пачек, думает о том, как бы всю пачку взять. Итак до.. Ну, этому нет предела. Предел только один! – и Надежда театральным жестом показывает знак решётки на окнах.
      - Как же они берут из пачек то?!! Пачи ведь заклеены.
      - При чём тут заклеены?!! Милая моя, это для тебя – заклеены, а для кассира – чепуха. У «хорошего» кассира руки должны быть, как у картёжника, как у шулера, как у фокусника, как ...
      - Надя! Ну, пожалуйста, ну хватит об этих деньгах. Бог с ними. Пора мне. Волноваться уж больно начинаю за Норду. Спасибо тебе за помощь, за деньги, за то, что выручила в трудную минуту. Я обязательно отдам! Не знаю, что бы я делала без тебя.
      - Да хватит тебе, потом благодарить будешь. Лишь бы Норке на пользу! Лишь бы всё обошлось.
      - Ну, я пошла, тогда, - Дарья почти бегом спускается по лестнице и уже через минуту снизу раздаётся приглушённый голос: - Надежда! Пока, я позвоню!
      А Надежда в это время возвращается в квартиру. Закрывает входную дверь на змок, задвижку и цепочку. Вскоре укладывается спать, но не спится Надежде.
      Сегодня из-за этой Дашки она ещё не любовалась «ковром». Она встаёт, открывает ящие стола и достаёт большую шкатулку из хохломы. Открывает её, садится на пол и начинает раскладывать ковёр из долларов и еврокупюр. Аккуратно и не спеша раскладывает каждую банкноту и выравнивает пёстрый ковёр. Он становится всё больше и больше и вскоре закрывает весь паркетный пол в большой квадратной комнате. Вначале одним слоем, потом вторым, потом... Надежда так увлечена этим занятием, что не замечает как летит время. Она счастлива, она любит наличные деньги как частичку себя. Они стали как-то волновать её, она стала ощущать их как саму себя.
     Пересчитав все деньги, ложится спать, но одни и те же мысли не дают спокойно заснуть: вот если бы Норда не заболела и не нужно было одалживать, сейчас бы у меня была кругленькая сумма. Ох! Как всё не вовремя. Ну, что за люди такие, вечно у них что-нибудь случается: не понос, так золотуха! Когда отдадут и отдадут ли вообще? Ну, не дать было совсем как-то неудобно и пошло!
     Надежда ещё долго не могла заснуть, ворочалась и гнала прочь от себя мысли о «кругленькой» сумме...
     В то время, когда Дарья уплетала очередное буше, сидя за большим столом в гостях у Надежды, Полина почти бегом проносилась мимо миловидной молоденькой секретарши, не обращая внимание замечание, что директор очень занят, всё равно быстро открыла дверь кабинета и возбуждённо произнесла с порога:
      - Вот приехала. Извините, но больше не к кому! – быстро сказав эти фразы, она как вкопанная встала по середине кабинета и , неожиданно для всех, громко разревелась. Секретарша постаралась незаметно выйти, а гениральный директор, Смирнов Николай Николаевич, давнишний друг семьи, наоборот, отбросив все важные дела, быстро подошёл к вбежавшей женщине, всяз её под руку и со словами: - Полина! И объясни всё толком, - настойчиво подвёл её к большому окну, из которого открывался прекрасный вид: солнце, прорвавшее облако, завалилось за дома, пылало золотом в окнах Михайловского замка.
      - Отвлекись, пожалуйста, от своих грустных мыслей, посмотри, какая красота вокруг, - а там, - Николай Николаевич указал в сторону замка, - корпел над своими рукописями сам Достоевский...
     Спокойный голос Николая Николаевича  и прекрасный вид из окна заставляет Полину на какое-то время забыть о болезни друга-мехового.
     ... В Ветлечебнице, что на Вяземском переулке, к двенадцати часам дня собралось целое «кошачье царство». Надо же такому случится и ни одной собаки.
     Исключением был обитатель стеклянной двухсотграммовой банки из-под майонеза. Этим исключением был карликовый хомячок, который, как оказалось, вот уже два месяца страдал аритмией сердца и жуткой одышкой.
     Что же это за «кошачье царство»?!
     У первой взрослой кошки была проблема с глазами: она фактически ослепла и тихонько сидела на руках у своей хозяйки, оставаясь при этом красавицей: её бледно-серую шкуру тигрового окраса украшали чёрные полосы и белые пятна на носу, хвосте и ушах – придавали её ещё более изящный вид, но большие зелёные глаза оставались неподвижны и ни на что не реагировали.
     У следующего в очереди оргомного чёрного кота было перебинтовано левое ухо и глядел он на всех присутствующих неприветливо, поэтому из евродомика его не выпускали. Он всем своим видом походил на отважного морского пирата.
     Разукрашенная яркими бантиками и дорогим ошейником абсолютно белая, без единого тёмного пятнышка кошечка, маялась с зубами; её щека от флюса невероятно опухла и наползла на один глаз таким образом, что он вообще закрылся. Эта белая кокетка, одурманенная от наркоза, пошатываясь, смешно кружилась на одном и том же месте: на стуле, где сидела хозяйка. Потом она стала немного приходить в себя, а несколько минут спустя уже мурлыкала на коленях у хозяйки: яркой блондинки лет сорока...
     В углу вестибюля, на полу, находилось маленькое блюдце с едой, и никому не нужный подвальный котёнок. Подкидыш, только что наевшись, был оживлён и весел. Он приставал со своими играми ко всем обитателям «кошачьего царства» и к их хозяевам.
     И последним представителем жирный-прежирный огненно-рыжий кот с белыми подпалинами на животе и с зелёными нахальными  глазами. По всему было видно, что он в любом доме – хозяин!
     Молодой хорошо упитанный парень так и не поставил клетку с огненным нахалом на пол, а ожидая своей очереди, всё время держал её то в одной, то в другой руке.
     При малейшей попытке поставить клетку раздавался резкий и пронзительный вой. Парню ничего не оставалось как тут же хватать клетку и держать её на весу.
     Весь наглый и самоуверенный вид огненно-рыжего кота, как бы говорил:
      - Не забывай, кто в доме хозяин!
     Каково же было удивление присутствующих в ветлечебнице, когда они узнали, что хорошо упитанный парень принёс своего жирного прежирного огенно-рыжего кота на обследование, на предмет наличия в последнем глистов.
     Сидящие в очереди на несколько минут забыли о горе и болезни своих меньших братьев и от души разулыбались.
     Вот в такую ветлечебницу на Вяземском проспекте, вот в такое «кошачье царство» и поступила капризная старая сенбернариха Нордвеллина ди Несси.
      - Ты, ама, лучше сиди дома и жди нас, - заботливо, но катигорически заявила Дарья, залезая в ветеринарный автомобиль следом за Нордой. Полина бесприкословно осталась дома. В ветлечебнице Дашка не находила себе места, приставая ко всем медсёстрам и посетителям. Никак не могла взять себя в руки и всё время повторяла одну и ту же фразу:
      - Лучше бы у меня сейчас был карликовый хомяк в майонезной банке, - все окружающие понимали её состояние и старались хоть как-то поддеожать.
      - Врачи говорят, что после операции моя сенбернариха пойдёт домой сама, мы ведь напротив живём.
     И все в ветлечебнице знали, что Дашка обратный транспорт не заказала, не хотела и всё!
      - Так лучше будет, сами пойдём. Раз врачи говорят, я верю.
     Четыре часа показались Дашке вечностью: она и в магазине была и на ярмарке, и дома, и в пышечной.
     Когда Даша пришла к назначенному врачами часу, вестибюль был почти что пуст. Дашке стало как-то не по себе. «Где же всё «кошачье царство» , неужели ушли?!!» - подумала она, не сообразив, что прошлоцелых четыре часа. Войдя внутрь помещения, увидела только одного молодого человека, который почему-то сидел в самом дальнем углу без собаки, без кошки и даже без хомяка. Дарья присела на краешек стула и собравшись с духом, ожидала окончательного результата и этот результат не заставил себя долго ждать:
      - Можете забрать свои пони, - шутливо произнесла медсестра, незаметно появившаяся в дверях помещения.
      Сенбернариха еле стояла. Лапы её дрожали и подкашивались. Буквально через несколько минут она громко рухнула прямо на пол. После чего Нордвеллина делал несколько попыток встать на все четыре лапы, но увы, окончательно выдохнувшись, развалившись во всю свою длину, провалилась в очередной наркозный сон. Свободного транспорта не оказалось: он был на вызовах.
      - Норик! Ну, пойдём домой, ну, пожалуйста, вставай, - Дашка нежно гладила её и просила, но старая капризная сенбернариха больше не делала никаких попыток.
      - Вы, кажется, живёте напротив. Давайте я Вам помогу, - раздался приятный мужской голос прямо над Дашкиной головой. Она привстала и оглянулась: слова принадлежали молодому парню, который был без собаки, без кошки и даже без карликового хомяка из майонезной банки.
      - Вы хотите помочь мне? Да знаете сколько она весит?
      - Догадываюсь, - спокойно ответил он.
      - Вам же будет не поднять её, - не отставала Дашка.
      - Да я ещё и не такие гири поднимаю. Так что, думаю, справлюсь.
      - Вы знаете, молодой человек, должна Вас предупредить, что эта собака очень склочная и агрессивная, хоть и породы Сенбернар.
      - Ну, во-первых,я  не боюсь её, а во-вторых, она же после наркоза. Лучше двери откройте, что бы нам их не повредить.
     Дашка побежала к дверям и широко их открыла. Спортивного типа парень спокойно нёс семидесятикилограммовую сенбернариху на вытянутых руках по Вяземскому переулку. Огромная тяжелая голова безжизненно свисала вниз и Дашка семенила рядом, пытаясь приподнять её. Прохожие останавливались в недоумении и непонимающим взглядом провожали странную парочку с «лошадкой» на руках.
      - Ну, наконец-то пришли. Я на пятом этаже живу, между прочим, и без лифта, - тараторила Дашка, забегая вперёд или отставая вперёд от парня.
      - Ничего, как-нибудь справлюсь, - не делая остановок между крутыми этажами, парень на одном дыхании занёс норду на самый верх.
      - Ну, я пошёл, пора мне, - проговорил парень, и нежно положил Норду на приготовленный  заранее Полиной тюфячок.
       - Дарья! Ты хоть бы угостила молодого человека чаем, что ли. Как Вас звать-величать, спасителя нашей «старушки»?!
     Парень широко улыбнулся и открыто рассмеялся.
      - Ничего себе «старушка», получше любой молодой. Поверьте мне, я уж толк в собаках знаю. Ну, мне пора. А зовут меня Иваном, между прочим.
      - А кто у Вас там, если конечно не секрет, - встряла в разговор Дашка, сгорая от любопытства.
      - Конечно, не секрет: пёс по кличке Порто.
      - Тоже заболел?! Операция?!
      - Нет, хуже: старое ранение.
      - Ранение?! – глаза у Дашки сделались круглыми, круглыми и она, неожиданно для Полины, заявила:
      - Я провожу Ивана.

              ... Глава 10. Иван и Порто

... «С 1951 года во Франции существует такая традиция: в третий четверг ноября отмечать день молодого вина «Божеле Нуво». В этот день любители бургундских вин пьют молодое вино – урожай этого года,  и наслаждаются ароматами неповторимого вкуса. Французы с нетерпением ожидают этот удивительный праздник и задолго готовятся к нему», - так необычно Иван начал свой рассказ в знакомой уже ветлечебнице, что на Вяземском переулке, куда он и Дашка вошли в ожидании пса по кличке Порто.
      Иван, немного помолчав и посмотрев на Дарью, продолжил свой необычный рассказ. Вино  производится в Бургундии, в провинции Божеле. Основное его отличие от других вин состоит в том, что этому вину не нужна выдержка. Его пьют именно молодым. История праздника «Божеле» такова: 60 лет назад вино продавалось плохо и очень много бутылок скопилось в погребах Франции. Если вино не покупать, то его нужно выпить. Был устроен праздник, на котором каждый желающий мог попробовать «Божеле». На следующий год День рождение молодого «Божеле» праздновали уже не только в Марселе, но и в Париже... Французы приходят на работу слегка подшафе, а то и вовсе не приходят. Но начальство смотрит на это сквозь пальцы.
      - Откуда у Вас такие профессиональные знания? Вы, наверное, работаете в винной фирме? Угадала?! – любопытствоваал Дашка, сразу после того, как парень закончил свой удивительный рассказ и замолчал.
      - Нет! Не угадала!
      - Но Вы, наверное, отмечаете этот праздник? – продолжала допытываться Дарья.
      - А как же! Сейчас этот праздник отмечает половина Питера!
      - Да что Вы? А я и не знала!
      - Праздник «Божеле» - очень модный и престижный, особенно в столице, Питере и ещё нескольких городах. Не отмечать его никак нельзя! Не будешь отмечать,тебя могут и не так понять, - слишком серьёзно ответил Иван и опять надолго замолчал.
     А Дарья никак не могла понять: шутит ли он или говорит вполне искренне, а может быть, разыгрывает её. Но Иван заметив её смущение, решил исправить положение и совершенно искренне объяснил следующее:
      - В общем так, мой лучший друг Мишка, работает в винном салоне «Шато», слышала про таклй салон? – спросил Иван девушку, очень просто перейдя на «ты».
      - Нет, конечно, не слышала.
      - Ну и ничего страшного, что не слышала. Салон как салон.
     Так вот: Мишка – очень большой специалист по алкогольным напиткам. А от него я уже кое-чему научился, стал кое-что понимать в бургундских винах. Но мне кажется, всё таки, что это «Божеле» - не для России, так как достаточно лёгкое вино и для того, чтобы захмелеть, нужно выпить не одну бутылку. У нас больше водка идёт по России, чем хорошее вино.
      - А ты что предпочитаешь сам? – поинтересовалась Дарья.
      - Я предпочитаю «Порто».
      - Порто?!!
       - Да, «Порто» - португальское вино. У большинства людей с портвейном возникают ассоциации «Портвейн 777» или «Портвейн 33». Это не так. Тот, кто пробует хоть раз португальское вино, на всю жизнь останется его поклонником.
      - Теперь понятна кличка твоего пса!
      - Да, из-за большой любви к португальскому вину я назвал своего любимого пса – Порто. Даже и скрывать не буду.
      - Да, необычное название для вина и красивое, редкое имя, - быстро согласилась Дашка, - мне тоже нравится. Хорошо звучит: «П-О-Р-Т-О». Наверное порода очень крупная и необычная, судя по имени. Сейчас буду угадывать.
      - Давай, угадывай! Угадаешь, с меня – шампанское.
      -  Нет, если угадаю, с тебя бутылка «Порто» - ни разу не пробовала, хочется узнать, что это такое.
      - Ну, поехали – Ивану очень не терпелось узнать, угадает девушка или нет, хотя он был уверен, что не угадает ни за что.
      - Азиат?
      - Нет.
      - Кавказец?
      - Нет.
      - Овчарка?
      - Ещё раз нет.
      - Московская сторожевая?
      - Тоже нет.
      - Ну, тогда, какой-нибудь волкодав!
      - Совсем не туда!
      - Так, у тебя что маленькая собачка?
      - У меня не собачка, у меня хороший «чемодан».
      - Боже мой! Неужели Бассет-Хаунд?!! Как я их обожаю! Глаза, уши -  это нечто, это – не собка, это – сказка!
      - Да уж, точно сказала, такая сказка, что сам удивляюсь!
      - Ая  на прогулке редко вижу молодых парней с Бассет-Хаундом, вернее, ни разу не видела, ты поэтому и завёл его, что бы быть одним единственным из парней – владельцем саквояжа?
      - Да, нет! Тут совсем другое дело.
      - Ну, расскажи, пожалуйста, какое? – и Дарья от души рассмеялась, видимо представила сгорбленного Ивана с «саквояжем» на прогулке.
      - Да, так получилось. Пить надо было меньше всем тогда, около двух лет назад, когда и началась вся эта история с моим приобретением бассет-Хаунда.
      - На празднике этого чёртового молодого «Бежеле» у Михэля в «Шато»  в тот вечер собралась удивительно разношерстная компания: фразцузы, русские, бизнесмены, истинные любители бургундских вин, да и те, кому особенно делать нечего. Начали, естественно, как положено по этикету с «Божеле», а закончили уже кто чем. Все были весьма хороши в тот вечер, за исключением – Михеля, он был на работе и до окончания нельзя ни грамма. После смены – сколько угодно, а во время – ни-ни! Так вот, значит, сдал Мишка смену и повёз меня, одного француза и ещё одного «дурика», который всё это время пил вместе с нами, в Токсово. Там у Степана Рытова – так зовут «дурика» - огромный собственный дом и весьма обширная территория, за которой – ни одной живой души!
      Из-за чего разгорелся все «сыр-бор» никто уже и не помнил точно, даже Михель, который срочно навёрстывал упущенное. Потом почему-то этот хозяин дома и чахоточного вида француз, по имени Жак, начали из охотничьего ружья стрелять, на спор попадать по бутылкам, развешенным по многочисленным деревьям на всей необъятной территории частного владения.
      Темно было, кто теперь знает, как получилось, только эти двое «снайперов» никак не могли угомониться до утра: то француз выигрывал с явным перевесом, то вдруг Степан неожиданным образом обгонял его, и как ни странно, имел даже явное преимущество...
      .. Но всё бы было ничего, но откуда не возьмись, под гарячую руку Стёпы попадает любимая собачка трёх-летней дочери, годовалый кобель – Бассет-Хаунд. Уж, не помню, как его тогда звали. Ну, в общем, дело не в этом, а в том, что жена Степана с дочькой уехали на несколько дней в Москву, навестить своих стариков-родителей, а глупого ещё щенка оставили на Степана. И всё бы ничего, только перебил он ему тогда переднюю лапу, прямо в суставе. После этого случая и после опохмелки Степан аж плакал: бедолага, не мог жить бок о бок с псом – калекой и пристрелить его не мог, до конца. Просил всех, христа ради, забрать щенка, большое вознаграждение давал тому, кто заберёт калеку из его дома. Ну, я и забрал. Не смог отказать, уж больно пса стало жалко, да и жена у Степана знала его пристрастие к водки и ружьям, хоть я и не знаком был с его второй половинкой, ну, тоже жалко стало тётку! Вот так-то!  - Иван на этот раз тяжело вздохнул и замолчал, видимо, происшедшее всё вспомнил ещё раз.
      - А как же Степан объяснил всю ситуацию жене?
      - А никак! Сказал, что Бассет потерялся на прогулке.
     Та поплакала поплакала вместе с трёхлетней дочкой, да и новую собачку завели, кажется, кокер-спаниэля. Вот с тех самых пор Порто и живёт у меня.. Два раза уже оперировали ему лапу, вообще не ходил, еле ковылял, вот сейчас на ноги окончательно поставлю и отдыхать поеду с ним.
      - А Порто сразу к тебе привык? Не скучал по старым хозяевам?
      - Нет, ни одного дня не скучал, ко мне привязался сразу, как будто никогда и не жил у этого Степана.
     Молодёжь надолго замолчала, каждый думая о своём.
     Первой нарушила молчанье Дарья, задав самый избитый вопрос:
      - А ты учишься или работаешь? Ведь хлопотно одну с псом, наверное?
      - Да ничего хлопотного, у меня с ним чёткое расписание, как в армии и разделение обязанностей.
      - Как это?
      - А вот так это: если я тренируюсь в спортзале, то пёс машину сторожит,я  - столбы пилю, а он опять машину сторожит.
      - У тебя наверное очень дорогая машина? Раз он всегда её сторожит?
     Да, дело не в этом: в машине пёс как при деле, а дома, так скулит и воет, что все соседей уже достал. Вот в чём дело. А машина дороже не бывает, за двести долларов купил.
      - За сколько? За сколько купил?!!
      - За двести, точнее не купил, а собрал старые, престарые жигули «копейку». Купил кой-какие запчасти – и собрал, а сам кузов на помойке валялся. Из-за Порто и карячился, собирал, ведь лапами совсем плохо передвигал.
      - А столбы какие ты валишь, тогда автомобильные что ли?
      - Столбы – самые простые, уличные, которые уже на свалку идут, и прежде чем их вывезти, их распиливают на несколько частей.
       - Трудная наверно работа, и тяжелая?
      - А чего там трудного? Вдвоём ведь работаем: один пилит, другой воду льёт, потом меняемся, вот и все трудности. А на счёт тяжелой, так я привычный, в спортзале и не такие гири таскаю, я же тебе говорил уже, когда Норку тащил на своём хребту, невнимательная ты, - с обидой в голосе произнёс Иван последнюю фразу о тяжелой работе.
      - Да что ты! Я очень внимательно слушаю, просто, если ты можешь за двести долларов собрать авто – хоть и старенькое, что же ты не работаешь в этом направлении? А?!! Это же не каждый может!
      - Работать в этом напрвлении?! Умно как-то сказано. На дядю я работать больше за такие копейки не буду, а дело самому пока не открыть, занешь, сколько надо на открытие маленькой мастерской, а?!!
      - Нет, не знаю. Откуда мне знать?
      - Ну, тогда и не учи меня жить, ясно?!! – ни с того ни с его полез в бутылку молодой парень.
      - Ты что, Иван? Да я и не учу, ты что разбушевался, ух, какой ты горячий, прямо слово не скажи! Смотри какой обидчевый! – на этот раз первой замолчала Дарья и неожиданно для Ивана засобиралась уходить.
      - Подожди, постой, ну, что ты сама то. Про меня говоришь, а сама? Извини, я просто не люблю, когда меня учат и в мои дела суют свой длинный нос.
      - А у меня совсем и не длинный нос, ты что, не разглядел, очень даже аккуратный носик.
      - Ха—ха-ха! – громко расхохотался Иван на всю ветлечебницу.
      - Ты что?
      - Да так, ничего. Я просто имел  в виду поговорку такую, а вовсе не твой нос, ясно.
      - Ха-ха-ха, - теперь уже засмеялась Дарья, сообразив о своей смешной выходке со своим аккуратным носом,  - А, ты, что-нибудь заканчивал для этих столбов? – отсмеявшись весело спросила девушка.
      - У-г-у, как же! Университеты, - уличные, несколько штук подряд, каждый год вот заканчиваю: монтёрный, полотёрный, столбовой..., - громко расхохотался Ванька во второй раз. А потом вдруг совершенно серьёзно и искренне сказал:
      - Знаешь, Дашка, да эта работа, что столбы пилить, что автомобиль с помойки собирать – для меня не главное, а главное для меня  - бокс, ясно. Сплю и вижу как в лигу профессионалов попаду, вот тогда я буду чувствовать себя человеком, вот тогда уж: посмотрим: кто кого. Это, уж когда меня совсем сильно нокаутируют, небольшой отдых приходится брать для восстановления организма, вот тогда и пилю столбы, денег пока не хватает. Вот когда стану профессиональным боксёром, тогда буду только драться и .. ничего больше не буду делать: ни пилить, ни строгать, ни чистить, ни... – от увиденной сцены Ванька резко замолчал и вскочил со своего места: в дверях вестибюля появилась хорошо знакомая Дашке – медсестра с «чемоданом» под мышкой.
      - Забирай свой саквояж. Звала, звала тебя да вот и сама уже вышла искать тебя. Он у тебя молодец, привык уже к боли. Настоящий боец!
      Дашке сразу стало как-то не по себе, при виде перебинтованного бассет-хаунда. И она поспешила незаметно выйти из помещения лечебницы. И уже собираясь перейти улицу, услышала громкий оклик Ивана:
      - Дарья! Телефон, может быть, скажешь. Или так и пойдёшь?
     Дашка, как бы ожидая этого вопроса, радостно сообщила несколько цифр. Видя, что Иван держит на руках Порто и запросто может не запомнить её номер телефона, уточнила:
      - Между прочим, у меня очень лёгкий для запоминания номер: все цыфры подряд, начиная с двойки, слушай: два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, можешь ничего не запоминать, только одну цифру – Два и всё!
     Дашка побежала через дорогу и уже на повороте к дому оглянулась: Иван посередине тратуара сидел на корточках и бережно поправлял что-то бассету, чьё длинное туловище безжизненно свисало с коленей и в правую и по левую сторону почти что поровну.
      - Ну, что? Как она? – это первое, о чём спросила Дашка, вернувшись домой.
      - Пока тяжело, но будем надеяться.
     Войдя в комнату, Дашка присела рядом с тюфячком, на котором в очень неестественой позе лежала неподвижная сенбернариха. И со стороны она походила на маленького, скрюченного от боли человека. Дашка нежно погладила собаку по голове и дотронулась до носа: он был горячий и сухой, глаза – закрытые, и тяжелая огромная морда стала походить на заострённую узкую мордочку – колли. Дыхание было прерывистым и собака без конца поскуливала.
      - Чебурашка! Ты что?!! Всё будет хорошо, ну, пожалуйста, потерпи немного, - потом, чуть позже, Дашка наклонилась  низко-низко, поцеловала в кожанный нос собаку и зашептала в ухо:
      - Кстати! Скоро ты будешь совершенно здоровой и я тебя познакомлю с отличным парнишкой, по имени – Порто. Это молодой и красивый Бассет-Хаунд.
      - Что, что? Ты не любишь слишком молодых?
      - Хорошо! Я тебе не всё сказала: он – молод, но... с небольшим физическим недостатком, его когда то случайно подстрелили и теперь он – слегка хромает.
      - Сильно хромает? Нет, теперь уже не сильно. Третью операцию, бедняшке, делали сегодня, сразу после тебя. Но он, молодец, надежды не теряет. Хочет прыгать и бегать как все собаки.
      - Откуда я знаю? Его хозяин расскал мне, что нёс тебя на руках, домой, на пятый этаж.
      - Такого быть не может? Что бы тебя какой-то чужой человек нёс на руках? Ты такого не можешь никому позволить? И никогда не позволяла? Ну, извини, наверное я не права. Он просто мне помогал тебя тащить через дорогу и на пятый этаж.
      - Ну, уговорила?!! Познакомишься с мальчишкой?
      - Как это? Если выздоровеешь? Конечно выздоровеешь, как иначе?
      - Что за ерунда? С чег ты взяла, что твой возраст, уже не живёт? Да ты – долгожитель, ну и что из этого? По-человечески, тебе лет семьдесят пять, ну, и что?!! В горах вон люди до ста двадцати живут, между прочим, и ничего!
      - У тебя не остаётся в таком случае друзей? Как это не осталось уже? Ты о чём говоришь то? «Вишенки» не стало этой весной, ризеншнауцера, твоего дворового друга – это правда! Ну ведь есть – Лёшка «москвич» - двенадцатый год пошёл!
      - Ну и что, что плохо ходит? Медленно. Правда, но ведь ходит!
      - Что я не всё знаю о Лёшке? Как это он умрёт этой осенью? Что он мог тебе такого сказать на прогулке? Кто когда умрёт – об этом никто не знает!
      - Ну, повезут его на дачу, и что из этого? Ну, почему в последний раз? Что за ерунда. У Лёшки ноги болели, поэтому он так и сказал, что его захоронят по осени на даче. А мне он сказал совсем другое. Знаешь, что мне Лёшка сказал, твой жених?
      - Не знаешь? Он мне сказал, что скучать будет на даче без тебя и очень будет ждать осени, что бы снова встретиться с тобой в нашем дворе, ясно?!!
      - А вот ты и улыбаешься уже. Это хорошо. Ну, чебурашка, давай познакомимся с Порто. – Дашка ещё раз поцеловала собаку в нос и совершенно серьёзно закончила «диалог».
      - Ну, вот и замечательно. Теперь спи и ни о чём не думай.
      - Что? Что? Рассказать тебе немного о породе бассет? Ты так быстрее уснёшь? Ну, и хитрая же ты, Норвеллина ди Несси! Аж жуть берёт какая хитрая. Ну, уговорила, слушай:
      Бассет-Хаунд – это невысокая, приземистая с очень короткими ногами, оригинальная внешность, умён и любознателен, полон достоинств и обаяния. Но вместе с тем Бассет-Хаунд независим и самостоятелен, как говорится, сам себе на уме. Отличный охотник. В целом, он очень мил и послушен, когда это ему самому выгодно, но при каждом удобном случае постарается удовлетворить свои гончие инстинкты.
      - Побольше о внешних данных рассказать? О-о-о!! Очень динные уши, свисающие почти до земли и глубоко посаженные глаза, с ласковым, преданным, но печальным выражением.
      - Что, что??? Симпатяга, а не парень? Да, очень хорош собой!
      Никто не проходит мимо, равнодушных нет, вот такие у него внешние данные, - Дашка внимательно посмотрела на сенбернариху, которая наконец-то уснула неглубоким, прерывистым, но всё таки сном!
     Дарья постаралась тихонечко выйти из комнаты.

     Глава 11. Миссионер из Нью-Мексики

... Зал таможенного досмотра с этой стороны напоминал дельфинарий. Полина смотрит через стекло на отъезжающих из Шереметьево. Сколько раз проходила через эту стойку? Сегодня в роли провожающего. Такова судьба.
     Необыкновенная грусть заполнила всю душу: к крайнему проходу вышел высокий человек в белой одежде со странным рюкзачком за спиной. Он повернул голову в её сторону: интересно, видно ли что-нибудь через стекло оттуда. И уже не грусть, а слёзы подступили к горлу. Полина сейчас не просто расплачется, а разрыдается. Кто он ей? Муж, брат, отец? Никто! Ещё две недели назад она не догадывалась о его существовании.
     Человек повертел головой, виновато улыбнулся, взмахнул рукой и исчез за пунктом паспортного контроля. А Полина быстро вскочила под арку и запрыгнула в подходящий  «Экспресс».
     Плавно покачивается огромный «Мерседес-бенц», ровно гудит двигатель. Через полтора часа она уже будет на Ленинградском вокзале, домой, домой, домой!
     Но не радует предстоящее возвращение, ностальгическая грусть заполнила всю её, невыносимая тоска о человеке, пришедшем ниоткуда и ушедшим в Никуда.
     Плавно покачивается огромный «Мерседес-бенц», ровно гудит двигатель, за окнами знакомый пейзаж: кусты, пролески, лужи, холмы строительного мусора. Жизнь, случай, судьба! Неужели это – всё? Неужели уже никогда она не услышит этот глухой смех, не увидет этот приветливый взгляд из-за тонкой золотой душки очков?!! «Где Вы сейчас, пастор Норман Браун?» ...
   ... А начиналась эта история сразу и очень неожиданным образом Полине наконец-то повезло. Удачная подработка в середине осени могла дать небольшую передышку к приближающимся морозам и на время можно будет забыть о постоянной нехватке денег...
   Неделю назад Полина услышала имя Пастора Нормана Брауна довольно необычным образом: телефонный звонок раздался ровно в полночь. Проклиная себя за неаккуратность, что позабыла выключить телефон на ночь, Полина на ощупь добралась до аппарата в прихожей и «зашипела» в трубку:
      - А-л-л-ё-ё-ё! – стараясь не разбудить дочь и выздоравливающую собаку.
     Звонила Франка, подруга из Словении. Попросила приютить иностранца, американца, по-русски совсем не говорит и ни разу не был в Росии. Франка просит Полину помочь ему, он заплатит. Американец обращаться к незнакомым людям не хочет. Долго не раздумывая, Полина даёт согласие, ведь это доллары, а за доллары хоть кошакам хвосты крутить.
     А через два дня раздался уже звонок от самого американского мессионера из Мексики. Он говорил о том, что будет рад любому приюту, может спать в спальном мешке прямо на улице, может запросто жить без горячей воды и ванны. И что самое интересное, научился ездить в автобусе по извилистым горным дорогам, без дверей и не выпадать из него ни разу! Такую практику он прошёл в Индии, где прожил около года.
     Ничего не понимая, Полина даёт согласие позаботиться о нём. А ещё через день она ночным поездом выезжает в Москву встречать Нормана Брауна в Шереметьевском аэропорту.
     Волнения и ожидания переполняли всю её.
     А вдруг не встретимся? А вдруг не узнаем друг друга? Спокойствие пришло с неожиданной стороны. Приехав в аэропорт, задолго до прибытия самолёта, Полина заметила, что у многих встречающих людей имеются небольшие плакаты или транспоранты. Недолго думая, она находит пустую упаковку из-под сигарет и яркой губной помадой пишет по-английски четыре слова: Норман Браун, Нью-Мексика. Прикладывает самодельный, но необычный плакатик на плащь и к ней приходит удивительное спокойствие.
     К назначенному часу одновременно прибыло несколько самолётов из Европы и только два из-за океана. Прибывающая публика была самая разнообразная и по возрасту и по одежде, но.. сразу ей в глаза бросилась необычная одежда на очень высоком загорелом мужчине: теплая куртка с меховым капюшоном, не смотря на то, что на улице было около пяти градусов тепла и стояла прекрасная золотая осень! И высокие армейского типа ботинки на ногах. Загорелый мужчина с большим усилием катил неподъёмный чемодан на колёсиках, за спиной у прибывшего был удивительной окраски рюкзак, от которого нельзя было оторвать взгляд: весь он был в цветах и райских птицах, невероятного окраса. Казалось, что вот, вот эти сказочные птички покинут свои гнёздышка и вылетят из рюкзака прямо в зал аэропорта.
      - «Это точно он!» - молниеносно пронеслось в голове у Полины и она постаралась встать в первом ряду встречающих, что бы её сразу же было видно при выходе пассажиров из зала прибытия.
     И она не ошиблась. Норману на вид было около пятидесяти лет, он на половину индеец и обладает замечательной внешностью. Рост около двух метров, правильное скуластое лицо, длинные чёрные волосы, гордая осанка и проницательный взгляд.
     В автобусе, по дороге до гостиницы «Пекин» они наконец-то разговорились. Полина узнала, что Нормана Брауна, как миссионера, очень часто посылают за тысячи киломметров от дома и близких. Что ему приходится привыкать к иным условиям жизни, культуре, к непривычной еде, другому климату и чужому языку. Что он проводит эту работу потому, что любит людей и от всей души желает помочь узнать им о Боге, как можно больше. Норман Браун служит Богу безвоздмездно и вкладывает в это служение всё своё время и силы.
      - Нет ничего прекраснее, чем возможность говорить с другими о Боге» - вот на такой удивительной фразе Пастор Норман Браун из штата Нью-Мексика закончил своё первое публичное «выступление»
 перед одной единственной пассажиркой микроавтобуса «Мерседес-Бенц».
     В гостинице «Пекин» он перед Полиной ложил целый список людей и просил по возможности связаться с ними для проведения беседы и первого знакомства.
     Полина тут же включается в работу. После двух десятков звоков отозвался только Апполинарий Аксимильянович Буф-Трубецкой и уже через час портье провёл в номер пастора высокую яркую блондинку, которая сразу бросилась к нему, схватила его за руку и чувственно прошептала:
      - Мосье Браун! Гутен так! Клавдия! – с ударением на последний слог очень медленно и старательно блондинка произнесла своё имя, при этом она ударила себя в грудь широкой и сильной ладонью правой руки на каждом пальце которой красовались массивные золотые перстни. Яркий макияж и дорогая одежда ещё больше подчёркивали её рязанское происхождение.
     По-мужски закурив дорогую сигарету, Клавдия нервно закрутила диск телефона, вызывая такси.
      - Как Вам Москва-белокаменная? – визжащим игривым голосом она спросила у Брауна и тут же, не дожидаясь ответа, небрежно обратилась к Полине:
     -  Переведите, дорогуша! Фу, дозванилась наконец-то...
      - А-ле-ле! – Клавдия совсем по-рыночному начала делать заказ авто.
     А ещё через пол-часа они все втроем были уже в трёхкомнатной квартире в самом ценре Москвы. Дверь открыл сам хозяин. В очень грязной прихожей представился: - Апполинарий Буф-Трубецкой, князь!
     Князем оказался грузный шестидесятилетний мужчина в засаленно-махровом халате линялого бардового цвета, из-под которого торчали раздутые артритные ноги в стоптанных тапках. Халат же был небрежно завязан под огромным животом бельевой верёвкой. По внешнему виду Апполинарий походил на циклопа из-за большого выпуклого глаза, который страшно косил и выкатывался чуть-ли не на самую поверхность лица. Говорил он слишком громко и быстро, брызгая слюной во все стороны. При этом лицо его принимало одно и тоже выражение человека, страдающего постоянной изжогой.
     Клавдия же оказалась великолепной хозяйкой и уже через час пригласила в гостинную на званный ужин в честь приезда пастора. Стол был накрыт исключительно в русских традициях. Водка русская, под водку-  грибочки-солёные грузди, уха из стерляди, медвежатина на вертеле и блины с икрой.
      - Мосье, прошу! Мы по-русски, запросто, сразу и к столу! – затараторил князь, - Клавдия, оформи, как положено!
     Пока Клавдия возилась с приборами, Апполинарий с нетерпением разливал водку по глубоким стопкам.
      - За знакомство и за встречу! – закричала хозяйка, протягивая свою стопку через весь стол к Норману, - переведи ему быстрее, что у  нас положено при встрече «чокаться» с первой стопки, ну, переведи, как положено, грамотно, ты же умная у нас, это мы – Университетов не кончали, можем неграмотно сказать, а ты переводи сегодня – как на встрече в Кремле, ясно! Ха-ха-ха! Ну, с Богом! Начали! Да, что б не последняя..
    Апполинарий с Клавдией справились очень быстро и уже занюхивали э»то дело» - солёным груздем на вилке, а американец поднёс хрустальную стопку ко рту, немного пригубил, а точнее, только понюхал и ... поставил на прежнее место на столе.
      - Нет, нет! Так дело не пойдёт! Так не годится! Переведи ему быстро, - Первую нужно всегда пить и всегда до дна: верующий ты или не верующий, крещёный ты или не крещёный, но только до дна!
      - Я не пью! – категорически отвечал американец.
      - Ну, что он сказал? Американец хренов что,ю не пьёт?!! А кто же пьёт, мы что ли? Пьют только лошади, а мы выпиваем! Имеем на это правл! Апполинарий продолжал свою атаку. – Давай, давай! Американец, больной что ли? Ты что, Полина, больного какого-то привезла, или больше никого не нашлось, кроме этого?!! Ха-ха-ха!
     Норман Браун внимательно посмотрел на Апполинария поверх очков и снисходительно улыбнулся:
      - Просто не пью и всё!
       - Ну, как хочешь, тогда! Религия что ли не позволяет? – опять стал допытываться Апполинарий. Но вскоре ему это занятие надоело и он переключился на водку и Клавдию:
       - Клавдия, что застряла? Давай, наливай, повторим! За знакомство пили, теперь за нас, за русских, всё равно один хрен за что пить, вот он сидит как сыч и не пьёт, и молчит!Ты хоть что с ним делай, а он будет всё своё бубнить. Апполинарий лихо опрокинул стопку себе в рот, привычно занюхал груздем.
      - Эх, хороши грибочки!
     Третий тост был за родителей, четвёртый  - за русских князей, пятый - за родину, шестой - ...
     К концу второй бутылки князь поутих,а  «циклопий» глаз неподвижно застыл в одном положении. Халат на нём полностью распахнулся и на волосатую грудь падали кусочки еды и застревали в густой растительности, но он уже этого не замечал, а периодически доставал свою жену по поводу её рязанского происхождения.
      - Ты, Клавдия, заткнись и помалкивай, когда князь говорит! Лучше научись ножом и вилкой пользоваться как следует, деревня! – при этом князь схватил рукой кусок медвежатины с глубокой тарелки и запихал себе в рот, обсосал пальцы и вытер руку халатом.
       - Сам деревня! Пальцами мясо ешь! Ха-ха-ха!
      - Ты на кого? На князя? Гнида? – Апполинарий грозно зарычал и замахнулся на жену, но не тут-то было. Клавдия завизжала, как сирена полицейского автомобиля, и схватила всей пятернёй Апполинария за остатки волос на голове.
      - От боли и дикого визга хозяин сразу протрезвел:
      - Уймись, Клавдия! Люди, ведь у нас, в гостях. Иностранец, вот сидит в углу всё тем же сычом – Ха-ха-ха! Давай выпьем, лучше!
     Клавдия неожиданно молча вышла из комнаты, а через минуту вернулась с фотографией в руках. Села снова за стол, закурила и , вдруг, заплакала:
      - Вот, когда умру, фотографию эту приклеишь на памятник. Здесь я вся в красном, красивая и аппетитная. Что б все видели, какова я на самом деле,а ?!! Красотка, а не женщина! Любой захочет, не откажется, даже на кладбище! – она протянула Норману яркую цветную фотографию. Пастор ничего не понял и с интересом рассматривал портрет приятной женщины в красном!
     Весь банкет проходил под концерт радиостанции «Эхо Москвы», а на экране телевизора мелькали кадры какого-то современного фильма.
     Часа через два у Нормана Брауна разболелась голова и он попросил разрешения уехать в гостиницу, не дожидаясь конца банкета.
     В прихожей Клавдия вдруг сказала:
      - Полина! А теперь переведи как следует, будет американа фирму открывать нам или нет? Зачем ехал, тогда? Я могу помещение найти и директором быть, а?!! Что молчишь, переводи! Да, пусть в ресторан сводит нас с тобой, слабо?!! Так и знала, что жмот! А, впрочем, все они, мужики, одинаковые, что русские, что американцы!
     ... Поздно вечером в гостинице «Пекин» Норман Браен откровенно поведал Полине печальную историю жизни: родного брата из Айовы:
      - Извините, Полина, что не пью. Брат, вот, погиб от  выпивки и пастор показывает кулон-медальён с портретом брата, - на руках у меня умер. Не приходя в сознание. Начал пить после Вьетнама, был сержантом морской пехоты и награждён пурпурным сердцем за особые заслуги, но, вернувшись домой, оказался одиноким, и оень несчатным человеком с полностью изломанной психикой... как, впрочем, и многие из того «брошенного» забытого всеми поколения молодых здоровых парней Америки!...
     ... Автобус нырнул под мост и выехал на Комсомольскую площадь. Сделав полукруг, остановился у Казанского. Вечереет. После тёплого автобуса пробирает лёгкий озноб. Где-то очень высоко раздался гул авиационного двигателя. Может быть, это Нью-Йорк? – подумала Полина, - ну, что ж, прощайте, пастор Норман Браун из штата Нью-Мексика.

                Глава 12. Жди меня

В то время, когда Полина, простившись с пастором Норманом Брауном и штата Нью-Мексика, подъезжала к Комсомольской площади, Василий Куриллов, вернувшись домой необычно рано, не задумываяь включил телевизор.
     на первом центральном канале «ОРТ» шла какая-то передача. Приятный женский голос с эерана сообщал страшную историю исчезновения ребёнка. Куриллов прислушался.
      - Что творится?  - подумал он, - аж страшно становится. Насилие, воровство, грабежи. Сплошной беспридел и беззаконие. Как жить? Как работать?
      С экрана красия и стройная блондинка проникновенно рассказывала уже другую, не менее страшную историю: историю исчезновения одного моряка. Он ушёл на заработки в море и пропал без вести. Вот уже три месяца. Как о нём ничего не известно ни семье, ни друзьям, ни коллегам по работе.
      - Что за дикое время? – Василий подвинул кресло вплотную к экрану, уселся поудобнее перед телевизором.
     Всё та же, красивая по рекламному, блондинка продолжала рассказывать уже следующую историю об исчезновении совсем ещё юной девшки, которая возвращалась домой после занятий в техникуме и... не вернулась. Вот уже полугода о ней ничего не известно. Куриллов поёжился: прямо на него смотрела пропавшая девушка,а точнее – ребёнок. Слегда вздёрнутый носик, на всё ещё по-детски припухшем лице, лукавые, хитрые глазки, два забавных хвостика на макушке, вместо косичек...
     Ещё секунда, другая и экран телепередачи переносит зрителей в столицу Украины – город Киев. Идёт прямое включение из центра города. На площади – море людей. Этих людей сплотила надежда. Без сострадания невозможно смотреть и слушать страшные истории сегодняшней России. Василий снова поёжился. «Слава Богу,что в моей семье сегодня всё благополучно».
     Ещё один, два кадра телеоператора и отчётливо видно, что центральная площадь наполнена до отказа, море людей с фотографиями и вырезками из газет и журналов. Сколько их? Сотни потерявшихся людей, в дрожащих руках близких родственников и знакомых! Кругом – сумрачные, грустные лица, совсем не слышно смеха и оживлённой беседы. Самые счастливые, радостные, и беззаботные лица – только на портретах! А все стоящие на площади люди – с мольбой и надеждой смотрят в одну единственную точку – в объектив телекамеры.
     Они, как зачарованные, смотрят на неё, пока в глазах не начинает рябить от блеска и огоньков, и на этом сверкающем фоне, у каждого из них, возникают картины прежних счастливых людей... Вот, ведущая украинского телевидения остановилась напротив мужчины средних лет:
      - А кого Вы ищите?
     Мужчина был немногословен и сдержан, не смотря на волнения.
      - Ищу друга юности! – простые, знакомые слова, но сколько в них боли и переживания. Наступила небольшая пауза. Немного успокоившись, мужчина продолжил: - В одном дворе выросли, вместе пошли в школу, потом  - в Армию.  Да, так получилось, что вот, уже пятнадцать лет, как не видимся. Мужчина, волнуясь, замолчал во-второй раз.Потом, как-бы, испугавшись, что его могут больше не слушать, быстро добавил: - Я попал на северный флот, в подводники, а Егор, друг детства – в погран войска на Юг! Вот с тех пор и не видемся! Молчит Егор, и всё!...
     Ещё минута, другая и на экранах опять Центральное телевидение Москвы. Заканчиваются последние минуты перечади.
      - Пишите нам, звоните! Нам очень нужны ваши письма!...
     Замелькали титры, названия, адреса и прочие необходимые детали для передачи. Оказалось, что красивую девушку зовут – Мария Шукшина, её помощника – Игорь Кваша. А сама передача имела вполне заслуженное название – «Жди меня». Василий быстро записывал адреса и телефоны. Скорее всего он обратиться к этой передаче, на которую совершенно слчайно «нарвался» сегодня вечером.
     Курилло задумался и перевёл взгляд на книжную полку. Василий Шукшин «Рассказы». Лет двадцать тому назад, когда он был старшеклассником, его родители приобрели эту книгу, отстояв весь выходной в очереди недалеко от дома, за талоном на сданную макулатуру. Он хорошо запомнил, как мама прибежала домой вся в слезах и растроенная только лишь от того, что у неё не хватило пол-килограмма бумаги для того, что бы получить долгожданный талон. Василию искренне стало жаль мать, для которой книги были равносильны хлебу насущему. Поэтому, долго не раздумывая, он взял первые попавшиеся под руку тетрадки, разодрал верхушки, а все «внутренности» вручил матери.
      - Это , наверное, что-нибудь нужное? – спросила она.
      - Абсолютно нет! Как раз собирался выбрасывать! – убедительно успокоил он её.
     А ещё через два часа в знак благодарности, родители вручили ему сборник рассказов и доверили первому прочитать их.
     Некоторые рассказы по своему эмоционально-психологическому воздействию поразили юношеское воображение и запомнились на всю жизнь. Так и эта передача «Жди меня». Есть в ней что-то запоминающееся, если не на всегда, то надолго, это точно!
     Как и сейчас: передача давно закончена, но Куриллов никак не может опомниться: сколько же горя людского вокруг! Сколько скорби и печали! «Нужно обязательно к ним обратиться и рассказать всё о Матвее. Кто знает? А вдруг объявится? Свалится, как снег на голову! Ведь, каких только случаев не бывает в жизни! Почему люди иногда не отзываются? Ведь живы и молчат! Да, потому, что не могут или не желают, боятся или стыдятся овечать своим близким или знакомым. Мало ли что случается! Память отшибает или вдруг бомжом становится в один день – все деньги вложил – а там – пустота! В долг взял, а там – сплошное «динамо». А если вместо заработков костыли в руки получил?!! Я бы вернулся,в  таком случае? Ни за что и никогда!»

               Глава 13. Счастливый билет

Неожиданный вечерний звонок Ивана поменял все утренние грандиозные планы Дашки, и она, моментально переиграв запланированные мероприятия, срочно начала готоваиться к вечеру в казино, куда пригласил её Иван на двадцать два часа.
     «Капитан Моган» - это уникальный по своей задуике проект и одно из лучших мест в городе на Неве. В ресторане можно было попробовать местные вина, коньяки и виски в сочетании с изысканными деликатесами. А ночное музыкальное шоу позволяло провести незабываемый вечер!
     Дарья прекрасно знала, что «Капитан Морган» находится на большом проспекте Петроградской стороны. Не один раз, проезжая мимо, видела сверкающий огнями даже днём центральный вход, с одиноко стоящим швейцаром, одетым по всем правилам этикета, и VIP-персон, заходящих в престижное заведение города.
     Но самой Дарье побывать внутри клуба до сегодняшнего вечера так и не удавалось. Это было очень радостное событие для Дарьи, и нужно было быть сумашедшим в наше время, что бы отказаться провести вечер не с каким-нибудь жиреющим удачным бизнесменом, а с весьма приятным молодым человеком, по имени Иван.
     За полчаса до назначенной встречи Дашка умудрилась перемерить весь свой гардероб, но вдруг буквально за несколько минут до выхода, решительно напялила на себя любимые вельветовые брюки. Исключением были итальянские сапоги, на высоком каблуке, которые купила по дешевке на весенней распродаже а Гостином дворе.
    Для первой стречи решила не опаздывать, не хотелось рисковать ни ужином, ни тем более Иваном. Встретившись у метро «Петроградская» двое молодых людей с удовольствием прогулялись до казино пешком, так как весь день, с утра до вечера, моросил мелкий дожди и , казалось, что он никогда не закончится.
     В большом зале ещё никого не было, VIP-публика собиралась ближе к ночному стриптизу, но в дальнем углу Дашка всё таки заметила, что кто-то сидел за столиком. Чуть позже она разглядела, что это был старый, обрюгший немец с потным красным лицом и с подслеповатыми глазами. Молодая тощая девица, не старше восемьнадцати лет, что не переставая курила сигарету за сигаретой.
     Возбуждённый немец был изрядно пьян и на ломанном русском языке повторял одну и ту же фразу:
      - Ты – совсем юная и очень хорошенькая! – и от этого факта, он, естественно, ещё больше возбуждался и потел, при этом, низко наклоняясь к её острым коленкам, опухшими, плохо гнущимися пальцами сильно сжимал то одно, то другое колено девушки, от чего она громко взвизгивала:
      - Ой! Не могу, щекотно очень!Так ты почтальён значит? Пришли же мне весточку, ха-ха-ха! Из Германии!
     А «почтальён» собирал рукой скатывающиеся со лба капельки пота, что то шептал непонятное и не подлежащее никакому переводу.
     Подошедший к их стлику официант, отвлёк Дашку от пристального наблюдения за происходящими событиями в дальнем углу.
     Иван же принялся основательно изучать меню.
      - А что ты ему вручил? – поинтересовалась слишком любопытная Дарья.
      - Приглашение на бесплатный ужин на двоих,  - спокойно и без тени смущения ответил тот, продолжая старательно изучать меню.
      - А я-то думала, что ты меня пригласил? – обиделась Дашка.
     -  А кого же  я пригласил по-твоему? – не поняв Дашкиной обиды, удивился Иван.
      - Ну, я хотела тебе сказать, что...
      - Даш! Давай лучше поедим, как следует, раз уж пришли сюда, а потом скажешь, что ыт думала, да гадала – рассудительно заметил Иван.
    Как ни странно, Дарья вовсе не обиделась и , взяв второе меню, принялась тоже изучать его.
       - Между прочим только вчера поздно вечером выиграл этот ужин, зашёл в супермаркет за едой, и ... выиграл. Вот и сидим сейчас здесь, повезло, на халяву как следует вкусно поесть. Так что выбирай самое дорогое. Ещё посмотрим, как обслуживать будут.
     Вскоре подошёл официант.
     - Что желаете?,- обратился вежливо к Дарье.
      - Я пока ещё не выбрала.
      - А Вы?
       - Так, мне пожалуйста, салат из свежих овощей с соусом Гордон Блю, жаркое из филе телятины, оленины и мяса ягнёнка с жаренным картофелем. Давно я что-то телятинки не ел, попробуем, как у вас тут готовят, кстати, зал – красивый, ничего не скажешь! Запросто, как у себя дома, вёл разговор Ванька с молодым официантом и при этом ни тени смущения не было видно на его лице. – На десерт возьму ка я ... шоколадный десерт с экзотическими фруктами. Вот такой вам заказ!
      - Вы ещё не выбрали? – поинтересовася официант во второй раз ис почтением склонил голову к даме, как бы приготовился внимательно слушать её заказ и отвечать на возникающие вопросы.
      - Мне?!! Даже не знаю, что и взять-то: глаза разбегаются, столько всего интересного, что сразу и не выбрать никак.
      - Тогда  я выберу, если не будешь возражать и доверишься моему вкусу, - с готовностью помочь Дашке Иван тут же начал делать заказ. Значит так, для дамы: такой же салат из свежих овощей, только под соусом «Мэри Роз». А на горячее: свинина, фаршированная грибами, шпинат с трюфелями и сырным соусом «Брес-Блю», да с картофелем фри. На десерт – мороженое. Иван посмотрел на Дашку и добавил, - с коньяком. Коньяка – двойную порцию! Ну как, идёт? – Иван жаждал услышать окончательное согласие Дарьи.
      - Конечно идёт. Лихо ты разбираешься в ресторанной кухне, сразу видно, что не новичок!
      - Да, уж, насмотрелся там, у Михеля на гурманов, что сам стал гурманить иногда, под настроение, - и анька искренне рассмеялся, - Что, я зря что-ли вечерами там иногда пропадаю, а друг – Михэль? Это же настоящая винная энциклопедия, да, кстати, о вине, молодой человек, посоветуйте уж, нам, что-нибудь этакого, на Ваш вкус, - попросил Иван молодого официанта.
     Парень немного подумал и ответил:
      - Рекомендую французское белое сухое вино «Ле Клю». У вина ровный вкус, легко пьётся и доставляет удовольствие. А так же в нём присутствуют миниральные нотки.
      - Минеральные? Что-то не слышал до сих пор, весьма удивился Иван, и это его немного огорчило, - что-то стал квалификацию терять, никуда так не годится – то-ли в шутку, то ли в серьёз о миниральных нотках произнёс Иван.
      - да, да, почва виноградников «Шабли» - известковая, поэтому эти вина невозсожно спутать ни с какими другими сухими белыми винами, - уверенно закончил своё пояснение молодой официант.
      - Ну, уговорил! А точнее: убедил, давай, неси свои миниралы!
     А через десять минут Иван привычным жестом  взболтал вино в бокале, поднёс к носу и понюхал.
      - Знаешь, зачем я это делаю? – поинтересовался он у девушки.
      - Примерно, догадываюсь: что бы узнать более точный вкус.
      - не узнать, а увидеть. После взбалтывания, вино, стекая по стенкам бокала, оставляет так называемые «ножки», наличие которых говорит о высоком качестве вина, понятно?
      - Теперь понятно!  - ответила Дарья и тоже слегка взболтала содержимое в своём бокале и внимательно стала изучать его.
     А Иван, уже закрыв глаза, наслаждался вкусом.
      - Нет! Смотри, не надинамили, всё как полагается! Удивительно даже.
     но не пришлось Дашке долго дегустировать качество  вина: её отвлекло очень необычное красивое зрелище за знакомым угловым столиком. Было видно, что на столе стоял высокий стакан из толстого стекла, необычной треугольной формой. А официант держал ложечку с огнём над стаканом. Девица верещала от восторга и хлопала в ладоши.
      - Иван! Что это он делает? – поинтересовалась Дашка.
      - да, ничего особенного. Чудит почтальён.  На молодость работает. Это всего навсего  - классический способ употребления крепкого напитка – абсента. Когда на помощь воде приодит огонь. В ложечку кладётся тростниковый сахар и пождигается. Сахар плавится, стекает в стакан, подслащая напиток и понижая его крепость.
      - Ну, всё равно очень завораживающее зрелище! ... Боже мой! Наконец-то до меня дошло. Ведь я совсем забыла, что именно этот напиток воспевали в стихах и увековечивали в картинах Пикассо и Мане. Поклонниками этого напитка были Сальвадор Дали, Марлен Дитрих, Хэм!
      - Кого ты назвала последним? – переспросил Ванька, явно не знаю.
     - Американский писатель – Хемингуэй, он, кстати, любил всё крепкое: крепкие напитки, крепкие сигары и очень красивых женщин.
      - Ух ты! Не хило! А они его?
      - А они его – просто боготворили! Да, ещё вспомнила, что на всех картинах Ван Гога превуалируют жёлтые тона, из-за чрезмерного увлечения абсентом – так предполагают специалисты.
      - Откуда ты это всё знаешь?
      - Ваня! Ты – специалист по градусам, а я  - я же учусь на художника, поэтому мир живописи, музыки, литературы – это мой мир, мир без которого я не могу существовать.
      - А-аа-аа – это всё, что смог вымолвить Ванька в ту минуту, но Дашка, увлечённая миром творчества, не заметила реакции Ивана и вдохновенно продолжала:
      - Творческий человек выбирает сам себе дорогу и одиноко идёт по ней, удачно или менее удачно, всю свою жизнь. Это мир грёз и фантазий, взлётов и падений, везения и неудач... Мир, от которого уже нельзя отказаться, это хуже чем наркотик, ибо сильнее!
      - Так уж и сильнее? – запросто переспросил Иван, чем привёл Дарью в состояние сильного возмущения.
      - Иван! Ты лучше не спорь со мной сейчас и не пытайся умничать. Я из стопроцентной творческой семьи и спяти лет точно знаю, что одинокий путник идёт дальше всех и что каждый из этих творческих людей должен пройти свой путь в поисках истины! – и чуть смягчив тон, добавила, - я о людях творчества могу говорить в любое время года и суток, это моя боль и моя любовь  - одновременно!
      -Ну, хорошо. Извини. Давай о чём-нибудь другом. Не надо здесь и тем более сейчас об этом – легко согласился Иван.
     Но говорить о творческих людях и о другом им особенно не пришлось, так как на их столике появился аппетитный заказ и ребята, забыв обо всём на свете, увлечённо застучали вилками и ложками...

             Глава 14. Персональная выставка
... Светлане Васильевне в один из редких выходных, наконец-то, удалось навестить мужа за городом и побыть с ним, почти весь день. Стояло тёплое осеннее утро. На пустынном пляже они сидели на скамье, смотрели на залив и долго молчали, думая каждый о своём. Одноообразный шум залива говорил о покое и постоянстве. И в этом постоянстве, как ни странно, и скрывалось непрерывное движение жизни и непрерывное совершенство.
     У Эдгара дело шло на поправку, чувствовал он себя хорошо и был рад тому, что приближался час выписки из кардиологии санатория. А то, уж, совсем замаялся: не любил он лечиться, терпеть не мог врачей, наставления и советы. Если бы он был один, то давно быдал дёру с опостылого санатория, но санаторий был оплачен не им и поэтому приходилось терпеть жизнь от звонка до звонка: звонок – на завтрак, звонок – на обед. Хорошо, что на горшок не звонят! – периодически жаловался жене и искренне не понимал, почему он должен ценить чью-то заботу. И каждый раз при встрече с женой, он давай клятвы и заверения, что пробудет в этом проклятом санатории, всё положенное время, а точнее, всё оплаченное время.
     Эдгар очень жалел свою Светку, ценил, уважал и любил, все эти годы. Что она только не делала с ним за совместную жизнь, и он добросовестно всё выполнял. Он всего уже и не помнит, но помнит, что по утрам, каждый день, пил то живую, то мёртвую воду, то пластырь лепил на теле для заядлого курильщика, то браслет какой-то носил от давления... Что только не было за эти годы и он молчал, потому что любил Светку искренне. Всегда поддакивал ей и делал вид, что действительно очередной «прибамбах» хорошо помогает.
     Вот последний раз перед больницей, Эдгар с головы до ног какими-то «невотонами» обвешался и... Как только за женой закрылась входная дверь, с нетерпением уселся в тайно-оборудованной комнате курильщина на чердачной площадке и курил одну за одной, наслаждаясь привычным ароматом крепких сигарет, и жадно затягиваясь снова и снова...
     Вечером жена наивно спрашивала:
      - Ну, как получше? Нет желания курить?
      - Нет, нет, что ты! Вообще, как никогда не курил!
      - Вот видишь, а ты – не верил, и  - не хотел верить. Я же говорила давно тебе, что все знаменитости уже во всю ходят с « невотонам».
      - Да, кто же знал, что будет такой эффект, а?!! Знал бы, так раньше бы – напялил, - при этом Эдгар с нежностью смотрел на жену и блестяще играл свою роль.
     Довольная Светка радовалась как дитя. Эдгару даже не было стыдно, что он её дурачит, ему, наоборот было очень хорошо, ибо он видел счастливую жену и она хорошела на глазах, как в сказке.
     - А ты почаще слушай, что тебе говорят! Да поменьше артачься! Народ ведь ерунду на себя не оденет! Понятно?!!
      - ПО-НЯТ-НО! Это точно, про народ-то сказала!
     А утром начиналось всё сначала: жена спешила на работу, дети в школу,  а он еле-еле дожидался того момента, когда можно жадно затянуться первой утренней глубокой затяжкой...
     Ничего не изменилось для Эдгара даже в кардиологическом санатории, он знал, что Светка приедет на целый день, поэтому «никотиновую» порцию уже выполнил с шести часов утра. А пока Светлана была с ним, ему действительно, не очень хотелось курить, наверное, сказывалось пол пачки выкуренных сигарет и всё-таки слабое ещё сердце. Сколько себя он помнит, он никогда не менял свои привычки и желания, при этом ему меньше всего хотелось расстраивать именно Светку.  Вот так они и жили около двух десятков лет вместе: она слепо верила и учила, он соглашался со всем, но сохранял при этом свои привычки и желания.
     После долгого молчания на пустынном пляже, она заговорила первая:
      - Ты знаешь, Эд! Тебя, ведь, искали из Академии художеств.
      - Кому это там я мог понадобиться? – даже нисколько не обрадовался забытый художник.
      - Ну, звонили на днях: приехать обещали и и несколько картин хотят взять для выставки в какой-то галереи.
      - Что это их так вдруг пробрало?
      - Эд! Ну, не надо так. Хватит дуться и обижаться. Давай я лучше разрешу им несколько картин выбрать.
      - А по мне: хоть – выбрать, хоть – перебрать, хоть – выбросить. Мне как-то всё – едино! Можешь ты лично, Светлана, делать с ними всё, что тебе захочется!
      - Эд! Ну, опять ты .. в обиды лезешь, старое воротишь.  Люди вспомнили всё-таки, не забыли совсем, ценить это нужно, а ты?!!
      - Да, Светка! Пойми! Не в обиду я лезу!Ерунда всё это, понимаешь? Я вот, когда меня «тряхонуло», так первое, о чём подумал, так это о тебе и девках своих.  Хорошо, если бы кто нашёлся у тебя и помог бы. Я знаешь о чём подумал, веренее, до чего додумался тут, в санатории, что любое ИСКУССТВО – ничего не стоит, если люди так на земле мучаются, так срадают. На хрена тогда, лично мне, такое искусство, если ты – несчастная,а дети?!! Нет! Лучше сегодня со мной на эту тему совсем не разговаривай, ладно, а то – ужас, что наговорю, аж самому будет страшно. Ты знаешь, к какому я выводу пришёл, а?!!
      - ...
      - Если люди – такие поросята, не надо им никакого искусства, ничего им – не надо: ни книг хороших, ни музыки, ни картин. О! К какому выводу я здесь пришёл, была бы воля, все свои картины сам бы сжёг, что бы всякая... Эх, да, ладно, ты то здесь совсем не причём... Ведь сдохну я, по миру пойдёшь, никто не поможет на старости лет, спину будешь гнуть где-нибудь на «фазенде», за пятьдесят рублей в час. А девки?!! Кто им поможет? В чём они виноваты? Я Эльзе в глаза смотреть не могу, где она только не подрабатывала: и в типографии, и в мастерской, и ... бутылки собирала. Дальше же что её ждёт? Академия художеств?
      - Эд! Что с тобой сегодня? Ты меня пугаешь.
      - Я тебя всю жизнь пугаю. Пусть они все картины забирают, а «бабки» пусть тебе, как положено, заплатят, за «удовольствие» нужно платить, понятно?!! Можешь всё отдать, а лучше продай всё оптом, по-дешевке, и деньги возьми сразу, знаю я их «завтра». Сколько дадут, столько возьми. Я к картинам больше  - не вернусь. Приду домой, устроюсь на какую-нибудь «шабашку». Пока не знаю куда, но обязательно устроюсь, как все. Хватит, нахудожничал в жизни, достаточно «чудить». Знаешь, о чём я здесь вспоминаю чаще всего?
      - О чём же?
      - О макаронах и салюте. Помнишь?
       - Да, Эд! Грустные истории. Я тоже, почему-то часто вспоминаю именно их. Даже и не знаю, почему.
      - Это потому, Светлана, что зрительный эффект от этих сцен был настольно ярким, что хоть в кинематограф неси, а яркие сцены, построенные на контрастах, имеют тенденцию долгого запоминания, ясно, это я как художник тебе говорю.
      - Понятно, теперь, - тихонько ответила Светлана Васильевна, и перед глазами и у одного и у второго быстро пронеслись эти грустные картины.
     ... И макароны в семье Эдгара обычно покупались «Спагетти», но четыре года назад, в период полнейшей экономии и жесточайшего контроля каждого рубля стали брать на вес – россыпью! Получалось в несколько раз дешевле. Борьба за выживание – во чем была занята вся семья известного художника и, если постараться принять жизнь такой, как она есть на самом деле, то можно даже испытать настоящую радость.
      Так было именно и четыру года тому назад, когда в просторной кухне собиралась вся дружная семья и на газовую плиту ставилась огромная десятилитровая кастрюля. В неё, чуть позже, опускали длинные-предлинные макароны, в начале они прочно торчали по всему объёму глубокой кастрюлиь, потом по всячески изгибались, извивались и всё таки, опускались на дно. Но самые стойкие никак не хотели тонуть, и тогда им «помогали» всё присутствующие на кухне: и взрослые, и дети, тыкая в них вилками, ложками и прочим кухонным инвентарём.
     В первые дни Светлана Васильевна испытавала дискомфорт и, даже, стыд, но постопенно действия «потопления» стали больше и больше принимать окрас уюта, домашнего очага. Пища «неземной цивилизации» - так девочки окрестили длинные, предлинные макароны и процесс «всасывания» их. Они, в виду своего возраста, принимали этот ужин, как весёлую трапезу и даже игру, но ни как суровую реаль сегодняшней жизни.
      ... Салют был в самом разгаре... Всё небо было в роскошных световых эффектах: многоцветные пальмы с букетами красных, желтых, зелёных, оранжевых, синих и фиолетовых звёзд, каждая из которых разрывалась на высоте, не доходя совсем до земли, удивительными золотыми шарами и бриллиантовые шлейфы от них тянулись до самого горизонта.
     ... Но Эльза ничего этого не видела и ей не было вообще никакого дела до великолепной картины наверху, так как всё внимание её было сконцентрировано на проезжую часть проспекта и ближайшие к ним газоны, на которых, как на хорошей грибной лужайке, после дождя, то тут, то там виднелись разнообразные пивные бутылки.
      - Эльза! Посмотри, как красиво! – маленькая Лизка аж открыла рот от удивления и высоко задрала голову.
      - Да, некогда мне! Что бы стояла тут как вкопанная, ясно? Смотри у меня! – и Эльза быстро побежала в левую сторону от проезжей части дороги, к группе студентов из десяти человек. Почти у каждого из них бутылка с пивом «Степан Разин», «Бочкарёв»  - светлое, «Оригинальное» и ещё какие-то незнакомые для Эльзы названия.
      - Ух ты! Сразу около десяти рублей. Вот это – да!
     Эльза не замечала, что залпов становилось всё меньше и меньше и вскоре они совсем затихли. Единственное, о чём она пожалела, так это было незавершение прекрасного зрелища, а то, что оставалось столько ещё бутылок на дорогах и газонах праздничного Петербурга, а ранец за спиной был полностью забит.
      - Чёрт возьми! До завтрашнего утра, ведь, не останется ни одной штуки...
      Когда же в квартиру раздался долгий звонок, Светлана Васильевна сразу поняла всё с порога, потупила взор и , не сказав ни слова удалилась на весь оставшийся вечер к себе в комнату и до утра уже не выходила. Было слышно, как шумела вода на кухне, как оживлённо болтали девочки, а стеклянный звон посуды надолго остался у неё в памяти...
     Эд! Я ведь так и не узнала, кто помог тебе с санаторием. Но на днях обязательно выясню!
      - Да, не торопись ты, всё равно благодарить нечем! Можешь, кстати, если узнаешь кто это, картину какую-нибудь подарить. Наверное это сделал тот, кто знает о моём творчестве. Так мне кажется почему-то. Больше  - некому!
      - Я обязательно теперь узнаю. А кто это может быть?
      - Да кто же его знает? Столько лет «малюю», разве всех упомнишь, да и зачем?Кому только не писал за эти годы: начиная от власти, заканчивая, чуть-ли не дворником.
      - А какую бы ты сам подарил картину?
      - Теперь, наверное, канатоходца. Точно, только его, сегодня!
      - А почему? Можно тебя спросить?
      - Да и спрашивать нечего. Сегодня – ты ВСЁ. А завтра – НИЧЕГО! Вот и всё объяснение. Если коротко говорить и ясно. Понятно, теперь?!!
       - Эд! Я обязательно подарю именно её!
     .... Незаметно проскочил долгожданный выходной и Светлана Васильевна к восьми часам вечера засобиралась домой: пока доберётся, будет уже поздно, так как путь не близкий да и общественный транспорт не всегда хорошо работает.
     Не откладывая в долгий ящик вопрос о финансировании лечения и отдыха Эдгара, Светлана Васильевна узнала, что директором транспортной компании «Терра» был некий Василий Александрович Куриллов.
     В один из будних дней, набрав его рабочий номер телефона, она решительно произнесла:
      - Вас беспокоит жена художника Эдгара Олиньша – и неожиданно для себя самой замолчала.
     Но мужской голос, к удивлению Светланы Васильевны, совершенно спокойно произнёс:
      - Здравствуйте! Я Вас внимательно слушаю.
     Опять наступило молчание со стороны Светланы: глупо было задавать вопрос об оплате лечения, ещё глупее было рассказывать об этом, поэтому она сказала совершенно другое, сказала то, что вообще не касалось лечения, денег и здоровья.
      - Я хотела бы Вам передать одну из картин Эдгара, в подарок и в знак внимания.
      - Весьма буду благодарен – услышала в ответ.
      - завтра, если Вас устроит, в час дня – у меня как раз перерыв, - я привезу её.
      - Буду очень признателен. Знаете, как меня лучше найти? – и Куриллов подробно объяснил женщине наиболее удобный вариант поездки.
     ... А на следующий день, ровно в час дня, Куриллову вот уже несколько минут не удаётся найти удобное место для обзора привезённой картины, но найдя его, не замечая ничего вокруг и ему кажется, что натянутый канат на гребнях гор с вершинами дрожит под порывами ветра. В интервалах между натисками стихии, с картины как-будто слышится звук падающих вниз камней...
     На картине – человек в элигантном белом плаще, стоящий на канате, воспринимает звуки с удвоенной остротой и каждый удар камня о камень ему кажется ближе, чем есть в действительности. Временами можно как-будто услышать, как падающий камень скачет вниз, разбиваясь на мелкие куски или увлекая за собой другие в глубокую бездну. Кромешная тьма и ничего не видно. Неожиданно перед канатоходцем открывается грандиозный просвет между горами. В нём вздымаются один за другим великолепные заснеженные пики, простираются ледники и всё это походит на фантастическую феерию, где под внушительными ледяными башнями виднеется прекрасная пирамида из особого камня. Расцветка этог камня играет всеми цветами радуги, и на снежном фоне высокогорья он кажется канатоходцу своеобразным символом успехов и надежды на будущее.
     Дойдёт ли канатоходец до этого «особого» камня, не знает никто: ни знаменитый художник, написавший эту картину, ни Куриллов, ни многие другие, которые будут бывать в офисе компании «Терра», но каждый из них будет совершать свой путь в надежде добраться до прекрасной пирамиды. Да сопутствует им удача! Да поможет им Бог!
      - Ну, как? Нравится?  - первая прервала молчание Светлана Васильевна.
      - Весьма!
      - Да, Эдгар у меня – молодец! Талант, одним словом. Сейчас хотят персональную выставку организовать, звонили из Академии художеств на днях. Приедут, выберут часть картин. А я вот Вам, - эту поспешила привезти, уж больно она Эдгару нравится самому, - и Светлана Васильевна показала в сторону «Канатоходца».
      - Выставка – это хорошо! Это – признание, это – результат творчества, это – удовлетворение и планы на будущее. Для Эдгара это сейчас очень нужно, очень необходимо именно сейчас. Ничего так не лечит душу – как признание творчества! Не буду скрывать от Вас, Светлана Васильевна, что именно я попросил организационный Выставочный комитет при Академии художеств помочь мне в организации этой персональной выставки Эдгара.
      - А я и не знала, что помимо «Красного креста» Вы ещё и меценат искусства! – обиженно произнесла в сердцах женщина.
      - Зря Вы так! Это – ни то, ни другое! Давно это было... двадцать два года тому назад, когда стояла ужасная жара. Как беззаботны и молоды, как упрямы и глупы мы были... И не ведали, что творили... – Василий поведал жене художника всю грустную историю невероятного пари...

... Дашка с Иваном ввалились на персональную выставку Эдгара буквально за пол часа до закрытия, посетителей – никого не было.
      - А ты что, Дарья, знаешь этого художника? – поинтересовался любознательный Ванька.
      - Так, немного. В институте рассказывали о его пейзажах, а несколько самых сильных работ показывали студентам на слайдах.
      - Так значит всё же он – знаменитость?
      - По крайней мере после Ильи Глазунова и Шилова – будет справедливо назвать именно его.
      - Ну-с, начнём тогда, посмотрим, посмотрим чем порадует нас знаменитость. – и Ванька с видом большого знатока и ценителя живописи уверенно зашагал в центр зала.
     Дашка обожала его в такие минуты «перевоплощения». Он это делал так легко и непринуждённо, что многие окружающие частенько принимали его за того, за кого он себя выдавал. Он так входил в роль, что ещё немного задержавшись в ней, мог бы поверить и сам в такой эффект. Иван был прекрасным «хамелеоном» и всегда так удачно перекрашивался в нужный профиль, что ничего не оставалось, как верить и завидовать не существующей роли.
       Так было и на этот раз. Огромный полукруглый зал встретил запоздавших посетителей изобилием природных композиций и сцен.
     От яркости красок и смены пейзажей в первые минуты от увиденного никак нельзя было сосредоточиться и выбрать основную линию для начала осмотра. Дашка в нерешительности остановилась в центре зала, в то время как Иван по второму кругу пробегал от картины к картине, не задерживаясь ни на одной из них.
      - Во, мужик даёт: прямо как в кругосветнее путешествие попал на папирусной лодке вместе с Кусто. Сколько же времени ушло на эти «путешествия»? – не переставал удивляться Ванька, делая заход на третий круг. Но вдруг он остановился и застыл на месте, как вкопанный:
      - Ну, блин! Вот это да! Смотри, Даш! – Иван усиленно стал звать свою подружку к  одной из картин.
     Дарья же нехотя подошла к Ивану, остановилась рядом от него в друх шагах и только после этого посмотрела на стену: с полотна небольшой картины на неё смотрел очень жизнерадостный молодой парень, он стоял по колена в воде с приличным уловом в руках. Вся его довольная физиономия как бы говорила: «Ну, посмотрим, что теперь скажете!» Парень так старался не упустить свою добычу, что даже не заметил,к ак сорвавшаяся с его головы великолепная соломенная шляпа уплывала всё дальше и дальше от живописного берега.
     Мускулистое тело рыбака переливалось в лучах солнца бронзовым загаром, а бархатные тёмные глаза светились от счастья и удовольствия. Парень ыбл красив собой и этого нельзы было не заметить.
      - Нет! Этого не может быть, мистика какая-то, что за ерунда?!!  - вслух возмутилась Дарья, заметив, что «рыбак» с картины как две кали воды похож на неё. И продолжила, так же вслух: -Нужно успокоиться для начала!»
      - Дашка! Ты видела? Ты поняла?
      - Что?
      - То что ты и этот мужик – одно и тоже лицо.
      - Да, Иван, прекрати пожалуйста, этог не может быть.
      - Почему не может? Может это твой брат? Или дальний родственник какой-нибудь?
      - Нет у меня ни брата, ни дальнего родственника. Вдвоём мы с матерью, вернее втроём, если считать сенбернариху. И болше – никого! Понятно тебе?!! А похожих людей знаешь, сколько по свету ходит, что же, все браться что-ли или сестры? Так: просто совпадение и больше-  ничего. А если фамилия Иванов? Знаешь, сколько в России Ивановых?!! И что – все родственнки?
      - Дашка! При чём здесь Ивановы или Сидоровы, Здесь имеет место очевидное сходство твоего «портрета» и портрета со стены, понятно! Твой «фейс-контроль» и портрет – одно и тоже лицо, и ничего больше!
     В зале глухо раздались приближающиеся шаги.
      - Что, молодёжь? Нравятся картины? – раздался приятный глухой голос за её спиной.
      - А кто это?  - на вопрос вопросом ответила Дарья и показала рукой на портрет.
     - Это – рыбак! Что, понравился? Да, красивый парень, видный! – Дарья резко обернулась на говорящего: перед ней стоял высокого роста скуластый мужчина около сорока, а может быть чуть побольше.
     Как только она повернулась к нему лицом, Василия поразило сходство девушки с портретом на стене, с той лишь разницей, что лицо посетительницы выставки было более утончённым и более изящным. Дарья не могла не заметить, что выражение на лице мужчины становилось всё более растерянным.
      - Ну, так кто это?  - уже более настойчиво обратилась девушка. Ей не терпелось узнать, кто же это на самом деле на портрете и почему они так похожи?!!
      - Друг юности.
      - Ваш друг? – упорно допытывалась Дашка, эта фраза прозвучала более мягче, чеи ранее заданный вопрос.
      - И мой, и  - художника этого портрета.-  ответил Куриллов, всё ещё разглядывая девушку. Втроём мы дружили, вот такими же были, как Вы сейчас. Я – Эдгар – художник и вот этот «рыбак» - Матвей!
      - Как Вы сказали зовут третьего друга, «рыбака» с картины? – нетерпеливо переспросила Дашка.
      - Его звали Матвеем.
      - А почему звали?!! Он что – умер?
      - И да, и нет: погиб, без вести пропал.
      - Пропал без вести?!! Мой отец тоже пропал без вести, на Камчатке, зимой, и его тоже звали -  Матвеем! А меня, значит – Дарья Матвеевна.
      - Извините, пожалуйста, я сейчас. Прошу Вас, не уходите! – невысокий мужчина быстро удалился по небольшому коридору в сторону служебного помещения. Но через две минуты он и светловолосый мужчина всмете с ним быстро возвращались в картинный зал, где осталась Дарья с Иваном, в ожидании услышать что-то очень важное.
      - Смотри, Эдгар, ну, что скажешь? Вылитый Матвей ведь, а?!!
     Высокий светловолосый мужчина внимательно посмотрел на Дарью, а затем, вместо того, что бы поздороваться и познакомиться с присутствующими зачем то начал снимать картину со стены. Пальцы при этом его дрожали и плохо слушались, скользили по полотну и было видно, что он никак не может справиться с нахлынувшим на него волнением.
     Иван тут как тут: ловко подхватил картину и удержал её прямо на вему.
      - Вот, возьмите, это  - Вам! – обратился художник к девушке, - Прошу Вас, не откажите в моей просьбе.  – Наступило долгое молчание со всех сторон...
...А ещё через сорок минут Дарья и Иван улышали историю дружбы трёх друзей, узнали о нелепомпари и о многом другом необычном, о чём уже знает наш читатель...
     ... А Эдгар и Василий, в свою очередь, узнали о Дашке, Полине и старой капризной сенбернарихе. Узнаи, что Дашка скоро будет художником, а Полина, в свободное время заканчивает очередную книгу.
      - О чём же эти книги?
      - О самой жизни, о людях, о судьбах...
      - А где я могу купить что-нибудь из её творчества?
      - Купить? Купить их нельзя нигде!
       - Что, так быстро разбирают?
      - Да, нет! Совсем из другой оперы – их просто нет в продаже. Их никто не печатает.
      - ...
      - Но это не означает, что они – плохие, скорее – наоборот.
     Иван заметил, что Дашка начала путаться, а это означало, что скоро она перейдёт на слишком вызывающую речь. Так было всегда: боясь того, что её не так поймут, она резко обрывала светскую беседу и шла на явный вызов, прекрасно понимая при этом, что только вредит себе, но именно, в такие минуты её это меньше всего волновало.
      - Да, ты лучше дай почитать ему что-нибудь, - громко вмешался в разговор Иван, в надежде остановить Дашку.
      - Да, да, с удовольствием ознакомлюсь с творчеством. Если можно, каку-нибудь вещь почитать, было бы неплохо!
     Но не смотря на вмешательство Ивана, Дарья по инерции продолжала «буром» идти на вызов:
      - А Вам про что почитать-то?!! Могу про голод и холод, а может быть , захотите про забытых стариков и брошенных детей? А могу и про любовь! – резко уточняла темы книг разгорячённая Дашка.
      - Давайте начнём с вечной и прекрасной темы – любви! – не обращая внимание на Дашкино поведения попросил Василий.
     Всё это время художник молча наблюдал за девушкой: до чего похожа на Матвея: не только внешне, но и вспыльчивым, задиристым характером...
      - Дарья! Вы принесите обязательно ему, - и Эдгар указал рукой на Василия, - он поможет вашей матери издать книги, если они действительно хорошие и интересные. Василий, кстати, из литературной семьи:он очень любит читать и понимает в этом больше, чем мы с Вами. Непременно принесите! – как можно убедительно произнёс Эдгар.
      - Ну, хорошо, уговорили! Завтра завезу что-нибудь! Перед институтом. Про любовь, так про любовь! Ну, нам пора давно уже. Пошли, Иван, - всё так же жестко произнесла Дашка и поспешно, без лишних любезностей, попрощалась с новыми друзьями и не оглядываясь, бысто пошла к выходу. А за ней еле успевал – Иван, с картиной под мышкой. И вскоре было слышно, как за ними  захлопнулась дверь.
      - Ну и характер! – заметил Василий.
      - Характер, как характер: вся в отца, огонь –а не девка. Да и палец в рот не клади, того и гляди, что откусит, молодец. Нужно с молоду уметь кусаться: иначе жизнь «забьёт» совсем. Заглотит, прожует, а то, что не сжуёт  - выплюнет, вот и живи тогда, таким плеваком...
     Василий молча смотрел на друга, явно догадываясь, кого тот имел в виду при таких, не совсем красочных сравнениях о жизни, но спорить с ним он не собирался, да  не имел права делать это!
     ... – Пойдём и мы, нам тоже давно пора по домам, - вдруг спохватился художник, а уже находясь на улице, неожиданно обняв Василия и шагая в обнимку с Другом по проспекту, вдохновенно начал читать стих:
    
     Встречу друга, он раньше ушёл,
     Для него буду я  - стариком,
     Может быть, не узнает меня,
     Расскажу ему – кто я!
     Вспоминать будем детства года,
     Вместе были мы всегда,
     Но не долгой дружба была,
     Он ушёл от меня навсегда...
     Эдгар замолчал и проникновенно посмотрел в глаза Василию. Куриллов, понимая состояние друга, поспешил продолжить:
     Знаю,он при встрече – простит,
     Скажет: «Друг – не надо обид,
     Не носи камень в душе,
     Виноваты в ссоре все!....
     Заморосил холодный дождь и друзья заспешили через мост к стоянке автомобилей. Неожиданно они услышали,как совсем где-то рядом зазвучала очень знакомая мелодия. Вернее, она не звучала, а кто-то ловко насвистывал её. Минута, другая и вот уже как по команде, Василий и Эдгар замедляют шаг. Мелодия слышна всё отчётливее и  отчётливее.
     Навстречу спешит седой, высокий мужчина. Мужественное загорелое лицо с многочисленными глубокими шрамами. Знакомые бархатные глаза. Друзья молча стоят в растерянности. Мужчина же, наоборот, уверенно и чувственно поёт:
     « Как молоды мы были,
        Как искренне любили,
        Как верили в себя...»