Виртуоз эпистолярного жанра

Стоило моему сослуживцу, красавцу Азизу, молчуну по умолчанию, принять пару чарок «московской особой», как монологи его стали походить на протяжные мычания породистого быка, угнетаемого переизбытком семени. Нескончаемые потоки словес, источающиеся из уст его, неотвратимо сносили меня в бездонную пропасть мизантропии. С локонами, обликом и статью Давида Микеланджело и с таким интеллектом, он утонул бы в лучах славы, будь он манекенщиком или, лучше, натурщиком; но Азиз – кьюэйщик, и незнамо как, умудряется тестировать наши экзешники*. Надеюсь, употреблённая здесь лексема «интеллект» свидетельствует не столько о моей склонности к неслыханным преувеличениям, сколько о должном уважении к скромному соратнику.

Сидели мы в кафе, куда Азиз заманил меня, по его словам,  для беседы тет-а-тет.
— Так, о чём ты хотел попросить? — прервал я его, невозмутимо взглянув ему в глаза, будучи уверен, что моё, простите за нескромность, лицо, похожее на заклёванную доброй домашней птицей тыкву, ни при каких обстоятельствах не выдаст то, что творится внутри меня.

— Да, извини, Эльдар, — спохватился Азиз. — Знаешь, похоже, я опять влип…

Вот не думал, что и паузы его когда-либо могут взбесить; возможно, я недостаточно справедлив к нему, будучи недоволен его речами. Работает он у нас без году неделя, и я чувствую себя вполне сносно, ибо с ним мне приходится общаться не более шести-шести с половиной минут на дню. Не отрывая взгляда от Елены прекрасной мужского пола, я  коснулся стекла часов на запястье, силою всёпронизывающей мысли пытаясь определить положение длинной стрелки:

— Даже если ты что-то и забыл, то это даёт нам возможность с не меньшим успехом потолковать в другой раз.

— Смеёшься, да?— испытывающе посмотрел на меня Азиз. Я не смеялся. Я перестал даже улыбаться с тех пор, как впервые заметил, что моя улыбка вызывает недоумение у парней, жалость – у девушек, а мамы, завидев мой оскал, инстинктивно заслоняют своих чад телами, предохраняя их, очевидно, от неминуемой гибели.

— Знаешь, друг, — продолжил Азиз, — если бы я умел выражать свои мысли и… чувства, как ты, я бы не побеспокоил тебя. Может, ты и не поймёшь меня, потому что… наверно, никаких проблем с женщинами у тебя не бывает. Но вот я… — Азиз оглянулся по сторонам, будто ища что-то очень нужное.

Не помню, когда это мы успели закадычиться. Подумалось: если бы Азиз был королём, то сейчас он бы воскликнул: «Зеркальца мне, полцарства за трельяж!» Братание с такими милыми парнями временами не менее чревато, чем быть приближённым какого угодно венценосца, который при малейшем желании играючи может, не только возвести на небывалые высоты счастья твою благоверную, но и предоставить тебе самому редкую возможность на собственной шкуре испытать, как нелегко ей иной раз выполнять супружеские обязанности.

Не уверен, что читатель обладает столь непомерной выносливостью, чтобы читать стенограмму получасового монолога моего визави. Вот предельно скомканное его изложение: Азиз сошёлся во Всемирной паутине с молодой женщиной, которая, как полагаю, не смогла, как и сотни других взвинченных тоской, нуждающихся во внимании и ласке прелестных паучих, проползти мимо тенёт обворожительного тарантула. Теперь, после нескольких дней приятного обмена репликами, им предстоит – о, ужас! – переписка по почте. И Азиз, за три месяца нашего совместного труда убедившийся в моих способностях к словесным выкрутасам, просит меня подсобить. Говорит, что четырежды был разведён, уверен, что теперь нашёл свою судьбу, и ему не хотелось бы промазать.

Не иначе, как бес меня попутал – ни с того ни с сего приспичило помочь Азизу. Я сто лет уже не баловался строчкогонством. Выдавал на гора одни проги, хэлпы да мануалы. Может, просто захотелось отвести душу. Или ещё раз испытать свои чары на людях, обделённых даром чудотворного велеречия…

— Как я могу отказать в такой пустячной услуге нашему дивному Ромео?.. Но…

— Я знал, что ты… что ты… — Азиз тщетно пытался заарканить волнение. — Я слушаю, я весь внимание.

— Переписку вести будешь на своём домашнем компе или откуда-то ещё, но только не на работе, ладно? Все входящие и исходящие сообщения на нашем сервере, весь почтовый трафик, все чаты под колпаком сисадмина; у него есть жуткая такая утилитка, позволяющая перехватить и прочитывать любую депешу, усёк?.. Ты пересылаешь мне копии писем Джульетты, и получаешь ответы.

* * *

Простившись с Азизом, я заметил, как мои наглухо сомкнутые брылы растягиваются в обе стороны, норовя достичь ушей; при сильном желании эту ужимку можно было назвать довольной ухмылкой. На удивление приятные воспоминания вспыхивали в памяти.

Сначала явственно почувствовал запах мастики, которой кто-то из «зелёных» ежедневно натирал казарменный пол, доводя его до удручающего блеска.

— Али-баба, явись, — кликнул рыжий дылда Иннокентий и, когда я предстал перед ним на почтенном расстоянии, показал царапинку на мизинце левой руки. — Видишь, искалечена рука, видишь, да?

— Так точно, товарищ сержант, — съехидничал я.

— Не бзди, салага, — улыбнулся Иннокентий. — Ты же знаешь, урод, ты мне как сын… Так вот, у деда сквозное пулевое ранение, и невмоготу ему черкнуть письмишко аж матери родной, панимашь, Али-баба?..

С Евдокией Пантелеевной я начал переписку ещё тогда, когда нас, узбеков в количестве восьмидесяти голов, выпустив по какому-то чудовищному недоразумению из учебной роты, нещадно отдали на растерзание матёрым шакалам батальона охраны, где я немедля взялся выпускать стенгазету, сплошь заполняя её своими карикатурами и каракулями. Мне надо было выжить любой ценой; меня ждала дома мама, меня ждал папа… и я, как только мог, пытался отсрочить свою погибель... Нет, не так страшны, оказывается, эти «неуставные отношения», как их малевали. Евдокия Пантелеевна так обожала мои эпистолы и так ждала их, что я никак не мог уже прекратить с ней переписываться. А Кеша не только отдавал мне свою порцию сахара и масла, но и сурово пресекал любые поползновения и попытки покушения прочих «стариков» на неприкосновенность, надо полагать, одного из выдающихся писарей в истории Дальней авиации Союза советских социалистических республик.

Мой вынужденный альтруизм не был лишён недостатков. Бывали и проколы. Возлюбленная туркмена Бейларбея, которому я позднее тоже помогал, так и не дождалась его. Но я думаю, моей вины тут нету. Скорее, девушка-умница смекнула, что её джигита около сих изысканных посланий и не стояло – её письма читают чужие. Именно это свинство, полагаю, и заставило красавицу нарушить свою клятву, данную незадачливому аскеру, ждать его хоть до последнего вздоха. А может быть, просто новый её избранник оказался милее да проворнее… Так или иначе, я малость взгрустнул, узнав, что вышла она замуж за почтальона, доставлявшего ей наши, возможно, чересчур частые любовные послания.

После армии снюхался с парой еженедельников, которые, слегка поломавшись для приличия, начали истерично обнародовать мои опусы полумиллионными тиражами. И однажды я получил срочную телеграмму за подписью замначальника регионального учреждения исполнения наказаний:

«Ув. Эльдар Убайдуллаев, просим Вас прислать нам одну из своих книг, написанных за последнее время. Признаться, нам не был известен писатель с таким приятным именем, но наш подопечный Н. показал нам несколько вырезок из периодики и попросил нас связаться с автором, сказав, что хочет прочитать его свежие произведения. Пожалуйста, окажите любезность. Вы, наверное, знаете, что у нас, как и во всех мало-мальски цивилизованных странах, не принято игнорировать последнее желание приговорённых к высшей мере наказания»

Как и все великие умы, я был настолько скромен и требователен к себе, что считал: литература в моих байках и не ночевала, и потому публиковать книги мне не доводилось. Более того, позднее и писать вовсе перестал, ибо понял, как нужно писать. Парадокс? Я бы так не сказал… Но тогда, по получении машинописной подборки моих юморесок, администрация тюрьмы сообщила, что несколько её сотрудников подписались на издания, печатающие мои смешинки. Видимо, кто-то решил меня таким манером обрадовать… Как бы ни жалел моего незнакомого поклонника, я не попытался даже выяснить, какое преступление он совершил. Потому что малейшее уважительное отношение вершителей закона к моему возможному ходатайству нанесло бы сокрушительный удар по правопорядку. Уже тогда я был уверен в магической силе моего слова, в неописуемой мощи мысли.

И женился я благодаря лишь своему дару – на очаровательной девушке на четырнадцать лет моложе меня. Возможно, я не имел права совершать столь возмутительный мезальянс, но учитывая, что я был тридцатитрёхлетним девственником, даже самый лютый прокурор при всем желании не смог бы обвинить меня в педофилии.

Когда я впервые посмотрел на новую стажёрку конструкторского бюро, она, слегка вздрогнув от испуга и омерзения, спросила у девушки, сидящей с ней за одним столом в заводской столовой: «Кто этот мордоворот?» Это она сама мне рассказала, став моей супругой. «Мне казалось, что своим наглым взглядом ты изрешетил мне всё тело и душу, и я почувствовала себя обесчещенной, опозоренной на весь свет и даже подумывала о том, не нужно ли заявить в милицию о попытке дикого изнасилования, предпринятой несусветным страхолюдиной. Но, к своему стыду, поймала себя на мысли, что в зверском этом покушении на мою девичью честь было что-то безумно приятное. Никогда не думала, что и не состоявшийся акт насилия может быть столь успешным. Так была потрясена, что после того как узнала, что ты юморист, каких поискать, зашла в библиотеку и полистала все подшивки с твоими миниатюрами. Думаешь, преувеличиваю?..» Хоть я и мало сомневался в том, что произведённое мной на неё впечатление было убойным, я хотел попасть в яблочко и решив написать ей, корпел над письмом целых четыре дня. В нём было указано и место нашего первого свидания.

Я примчался в городской парк на полчаса раньше назначенного времени. Подойдя к скамейке, стоявшей под сенью чинар неподалёку от гигантского орла, под которым находилось кафе-мороженое, улыбнулся от приятной неожиданности – она меня уже ждала. Вся тряслась и дышала, как загнанная лошадка. А глаза пылали от ужаса и предвкушения чего-то невообразимого. Еле держалась на ногах, и я, подумав, что она может упасть, подбежал к ней и взял за локоть: «С вами… с тобой всё в порядке?..» И тут она, крепко сжав обеими руками мои плечи, бессильно повисла. Глаза закрылись. А когда я слегка притронулся к её талии, она бесстыдно прижалась ко мне и, намертво стиснув зубы, начала тихо стонать…

Оба были чувствительны, азартны, как кролики, оба наделены чувством юмора сверх всякой меры, оба – неглупы… Но вот только я всё время забываю, почему нам так осточертела наша совместная жизнь через какие-то три года… Не жить двум медведям в одной берлоге. И мы с женой не жили – мы с ней играли в зловещую молчанку.

* * *

Да. У меня бывают и проколы. Но то, что случилось в этот раз, промахом я бы не назвал. Оказав маленькую услугу ближнему, выручил себя. Моему дому с садом жена предпочла однокомнатную квартиру Азиза. Награда не ахти какая для столь выносливой женщины.  Хотя и не пристало мужику сознаваться в таких вещах, но я полагаю, что даже если бы супруга вела переписку с нами с Азизом не под вымышленным именем, то и это вряд ли меня остановило… И вот, я остался один. Это – состояние по умолчанию. И это нормальное состояние.

______________________________________

Примечания:

* Кьюэйщик (жаргон.) – специалист по тестированию готовой продукции; происходит от аббревиатуры QA – Quality Assurance (гарантия качества, контроль, обеспечение качества).

Экзешники (из сленга разработчиков программного обеспечения) – компьютерные программы, готовые к использованию; имена большинства файлов программ имеют расширение “.exe” (сокр. от “executable” – исполняемый)