Последнее Бирюлёво. Часть I

Как будет, если всё так и будет

Мы с коллегой Липкиндом оставили свои фуры у черногрязского блокпоста. Здесь ситуация более-менее контролировалась, так что за сохранность груза – в случае чего – мы могли не слишком волноваться.
К Москве, сдав паспорта граждан РФ и получив взамен по символическому страховому полису от МАСО, наша группа приближалась на раздолбанном такси.
Напряжённый шофер высадил нас за километр от бывшей МКАД. Запросил, как всегда, много, но получил соразмерно. Мы с Липкиндом не туристы – мы дела делаем и меру знаем.
- Прадед мой фронтовым шофёром был, - зачем-то сказал бомбила на прощание и дал по газам.
Мы огляделись – Химки как были полустанком на подходе к столице, так им и остались. Руины «Икеи» - незадолго до БП её таки отжали у «иностранных партнёров» и переименовали в «Имран» - намекали на когда-то оживлённую торговую жизнь райцентра. Теперь всё прошло.
Стараясь держаться поближе к остаткам зданий, мы быстро шли, практически бежали, в сторону МКАД. Вскоре дорогу нам преградил человек в камуфляже и новеньких берцах. Равиль – он-то нам и был нужен.
На самом деле, как говорит Липкинд, никакой он не Равиль. Так – Лев. Но в современной Москве выгодней быть Равилем, чем Львом. Почти все липкиндовские родные-близкие, оставшиеся в мегаполисе, за последний год переименовались. О тех, кто не успел, приходят плохие вести. По крайней мере, Липкинд на это жаловался.
Равиль не стал размениваться на рукопожатья, а скупо кивнул в сторону заброшенного поста ГИБДД. Двигаться здесь нужно было ещё бодрее, во избежание непоправимой очереди из автомата.
Равиль быстро побежал впереди, мы следовали сзади. Преодолев открытое пространство, взмокший проводник остановился в деревьях и поморщился - мозоли. Не было у нашего провожатого специального раба для разнашивания обуви – не заработал ещё. Пришлось передохнуть.
Мотоколяска Равиля была запрятана в развалинах бывшего «Ашана», ныне – «Равшана». Густо пахло тухлым мясом.
- Скотомогильник, - пояснил проводник.
Липкинд хмыкнул. И то верно – в былые толерантные времена иудеи даже себе не позволяли так отзываться о мусульманских кладбищах. Но сейчас-то другие деньки наступили – для современного Москвабада свалка трупов на свежем воздухе давно обыденность.
Липкинд нежно, но крепко обнял Равиля за талию, я отчуждённо разместился в коляске драндулета. Погнали.
Путь протекал довольно спокойно – разве что какой-то одинокий экстремист стукнул по нам одиночным из зелёнки Речного вокзала.

**

У ТЦ «Метрополис», что у бывшей станции бывшего метро «Войковская», незадолго до БП переименованной в «Ипатьевскую», пришлось тормознуть.
- Гамарджобат, - гостеприимно выглянул из-за бетонных блоков, на две трети перегораживающих проезжую часть, низкорослый боевик очень плотного телосложения.
Равиль спешился и пожал руку сторожевому, затем показал рукой на нас:
- Бизнес приехал.
- «Релиф», «Мезим»? – спросил грузин.
- Сколько нужно? – деловито поинтересовался Липкинд.
- Ящик того, ящик того.
Липкинд кивнул, зафиксировал заказ в записной книжке и снова вопросительно глянул на боевика. Тот отрицательно покачал головой и отошёл в сторону.
- Доставка послезавтра, прайс тот же, - уточнил Липкинд.
- Гмадлобт, - кивнул грузин.
Равиль аккуратно миновал заграждение и ускорился.

**

Наша следующая остановка в районе, ранее известном как Сокол, оказалась не столь краткой.
Равиль прижался к обочине близ остова института Гидропроекта:
- Дальше пешком.
- Почему? – удивился Липкинд. Раньше мы спокойно доезжали прямо до посёлка художников.
- Распоряжение местного имама, дальше грязные неверные животные ходят ногами, - пожал плечами провожатый.
Но не успел Липкинд вздохнуть от неожиданного огорчения, как с бывшей улицы Алабяна, ныне проспекта Бараева, аппетитно качнув бортами в повороте, вылетела «Шевроле Тахо». «Ваха» - прочитал я на двери вместо названия модели, когда махина резко остановилась рядом с нами.
Стекло левой пассажирской двери плавно опустилось, из сумрака салона показалась наглая бородатая морда.
- Почему без машины? – полуглумливо, полувежливо поинтересовалась она.
- Не положено. Азохен вей, я еврей, - пошутил Липкинд.
- Йопта нах, я вайнах, - в тон ему ответил Шамиль, давний знакомый моего коллеги. Ну как – давний – четыре года назад мы вели переговоры с его предшественником, покойным Салманом. Летит время.
Двери распахнулись, я и Липкинд легко поместились в утробе «Шевроле». Равиль остался скучать у своего средства передвижения.
- Как бизнес? – Шамиль цепко всматривался в выражение лица приятеля.
- Худо-бедно, - Липкинд был непроницаем.
- Это хорошо, - чуть невпопад ответил чеченец. – Приехали.
Мы вышли из внедорожника прямо в толпу вооружённых головорезов, собравшуюся у полевой кухни. Пахло жижиг-галнышками.
Мы вежливо отказались от угощения и огляделись. Недалеко валялось какое-то тело с перерезанным горлом.
- Это я его, - поделился рядом стоящий юнец. – Вторгся на территорию сокольской Ичкерии.
- С территории хорошёвской Ичкерии, - уточнил Шамиль. – Эти собаки из тейпа Бухой совсем страх потеряли.
- Итак, приступим, - Липкинд не стал давать оценку обострившемуся противостоянию и достал перечень имеющихся у нас товаров. Шамиль технично перехватил бумажку и стал диктовать заказ.
- Сто двадцать банок ставропольской тушёнки, двадцать банок краснодарской томатной пасты, тридцать полторашек ессентуков номер четыре, картошки тамбовской полтонны. Пока хватит.
- Есть одна ретро-вещица – каталог «Чеченавто», - услужливо подсказал Липкинд. Шамиль даже не улыбнулся:
- Мы без комплексов – зарежем на раз.
- Извини мою бестактность, - Липкинд понимающе поднял руки ладошками вверх.
Головорезы засуетились – приближалось время намаза. Шамиль что-то крикнул Вахе, мы пообещали всё доставить послезавтра и были отвезены обратно к Равилю. День только начинался.

**

Над прохладным утренним Москвабадом вольно растекались призывные крики муэдзинов. То тут, то там среди аварийных домов мелькали группки правоверных. Равиль инстинктивно пригибался к рулю, воодушевлённый же последней сделкой Липкинд, напротив, принимал воинственный вид.
- А ведь в этот день много-много лет назад наши герои показали себя в Дейр-Ясине. Спасибо деду за те рейды! – кричал мой коллега, уверенный в том, что его никто не слышит. И то – надрывный пердёж маломощного движка спасал наши жизни.
Но на подъезде к Отрадному расчётливый Липкинд затих и сосредоточился.
Представительная делегация ожидала нас в кафешке «Ласковый Ярдям».
- Мир вам, - приветствовал собравшихся Липкинд. Главный кивнул на стул чуть поодаль от общего стола. Липкинд понимающе присел и приготовился записывать. Подававшие еду женщины недружелюбно косились на еврея и любопытно поглядывали на меня.
Имам-хатыб положил перед собой список покупок и начал диктовать, периодически поправляясь: этого не надо, а это добавь, этого побольше, а этого поменьше. Мой коллега молча фиксировал заказ, но икры его подёргивались, что свидетельствовало о крайнем раздражении. Один из крупнейших москвабадских клиентов снова оказался не слишком готов к общению с посредниками, чьё время было дорого.
Наконец, диктант подошёл к концу. Главный нарочито левой рукой кинул в сторону Липкинда пачку денег на накладные расходы. Еврей ловко подхватил бабки на лету и, встав с сиденья, оказался нос к носу с приближённым имам-хатыба. Тот, тайком засунув бумажку в карман делового партнёра уммы, еле слышно прошептал:
- Это личное распоряжение.
Коллега кивнул и немедленно двинулся к выходу, не оглядываясь. «Бача бази», - как всегда кратко значилось в бумажке.
- Жрёт, он их, что ли? – риторически поинтересовался Липкинд за дверью.
- Не жрёт, - предположил я.

**

По бывшей Алтушке (ныне - Али ибн Абу Талиб ибн Абд-аль-Муталлиб ибн Хашим ибн Абд-аль-Манафское шоссе) вырулив на бывшую улицу комбрига Орлова (ныне – проспект Героев сумгаитского погрома), мы постарались вспомнить географию ушедшего города.
- Там должен быть ипподром, - указала направо Липкинд.
- Колбасный цех, - хохотнул Равиль.
- Вон, башня ещё не упала, - кивнул я налево.
- Гордость ислама, самый высокий в мире минарет, - охотно пояснил наш провожатый.
- И что, муэдзин на нём даже есть? – удивился я.
- Обижаешь! Конечно, есть. Электричества нет – так орёт.
Руины телецентра – я про это слышал, а потом и Равиль подтвердил - остаются до сих пор необитаемыми. Рискнувшие там пожить убегали оттуда и рассказывали, насколько гнетущая в «Останкине» атмосфера. Да и призраки, по слухам, нередки: их ещё вульфами прозвали.
Вдоль Огородной промелькнули мёртвые здания когда-то гремевших на всю страну производств.
- Знатные баранки делали, - вздохнул Липкинд.
- Пиво, пиво, - напомнил я. Липкинд вздохнул ещё горше.
- Пельмени ещё, - напомнил Равиль. Как будто мы могли это забыть.

**

На кольце сделали санитарную остановку. Пока Липкинд срал, я отдал дань памяти нескольким уцелевшим могилам на Миусском. Татарского еле нашёл – после того, как в Москвабаде изменились порядки, всё связанное с богомерзким кино и тем более мультиками было уничтожено.
- Киру Булычёву такое и не снилось, - догадался о моих размышлениях Липкинд, невдалеке хлопающий себя по карманам в поисках подтирки.
От ближайшего памятника с противным звуком отскочила пуля. Я поспешил уткнуться носом в ближайший могильный холмик.
- Бокер тов! – внезапно заголосил Липкинд. – Ма нишма? Шми Липкинд!
Как оказалось, плохие новости относятся не ко всем соплеменникам моего коллеги. Совсем не ко всем.
- Рак дака, - попросил минутку обождать невидимый стрелок. Затем, очевидно, начал изучать нас в прицел.
- Шалом, Липкинд, - вскоре продолжил он. – Ма шломха?
- Тода раба, бэсэдэр, - заулыбался Липкинд и пояснил вполголоса. – Друзья из центра имени Вайсберга.
- Барух аба, Липкинд им гоим! – ответил нам знакомец моего коллеги.
- Можно идти, - передал смысл Липкинд и повлёк меня к притаившейся за кладбищем тачке Равиля.

**

Их, конечно, было немного, но чувствовали они себя в Москвабаде довольно уверенно. Объявив окрестности второго Вышеславцева переулка «Маленьким Израилем», евреи занялись тем, что стали – вернее, продолжили – давать деньги в долг населению мегаполиса. Филиалы банка «Еврокредит» работали повсеместно.
Конфликты же – куда без них в наше суетливое время - или прямые наезды на богатый анклав в Марьиной Роще часто решались с помощью авиации НАТО, оперативно прилетавшей на выручку с многочисленных российских баз.
- Эта ханука будет вечной, - улыбался Липкинд. – Чего-то я проголодался.
Равиль послушно тормознул у «Макдоналдса» на бывшей Пушкинской площади. Бывшего «Макдоналдса» - жёлтая «М» была кое-как переделана в две «А». Заведение называлось «Акбар’с».
Было малолюдно. Разве что за одним из столов на улице сидели и косились на нас четыре каких-то ваххабита.
Внутри подавали шаурму.
- Дайте две! – жизнерадостно воскликнул Липкинд.
Кассир посмотрел на него, как на говно, перевёл взгляд на меня, затем посмотрел на Равиля.
- Касса озод! – воскликнул работник, узнав в нашем гиде единоверца.
- Инро мегирам, - ответил привычный Равиль.
- Рахмат, - добавил он, когда шаурма была нам подана.
- Иштияхои том, - улыбнулся ему кассир.
Мы решили перекусить, не выходя на улицу. По замусоренной площади изредка быстрым шагом проходили группы вооружённых мужчин. Где-то завязалась ленивая перестрелка.
- Давно они такие недружелюбные? – тихо поинтересовался Липкинд.
Равиль хмыкнул.

**

Дальше, по Тверской и в сторону Варшавки, наш путь лежал в бывшее Зюзино (ныне Цзюцзян) – предстояли переговоры с китайцами. Пока добирались, Равиль рассказывал о случившихся в городе изменениях.
Вот москвабадский акимат. Но он ничего не решает – решают те, кто на местах рулит. Но они, кто на местах, долю малую акимату отстёгивают – так исторически сложилось. Что за памятник напротив? Батый. Поставили за героизм, проявленный в 1238 году.
А вот, если смотреть через площадь Фанатов-Экстремистов, сад увеселений имени Тарамова. Здесь стритрейсеры собираются.
А вот, чуть не проехали, пропагандистский факультет Москвабадской духовной академии, филиала Эр-Риядского университета. Ломоносова сломали, как видите, - Айтматова поставили. Он тоже от воспаления лёгких умер.
Это у нас библиотека – Евразийское собрание сочинений. Богословие, врачевание, география, математика. Всё самое современное и передовое.
Там вон, на острове, «Зелёная миля». Самый престижный квартал, вы же понимаете.
А здесь поаккуратнее надо быть, пригнитесь. Замоскворечье – окраина, места дикие.
- Башни не видно, - заметил я отсутствие шуховского строения, когда мы по Мытной объезжали разбитую в хлам Люсиновскую.
- А и не должно быть видно, - рассудительно заметил наш провожатый. – Её на Украину продали как лом.

**

- Тохта! Тохта! – пыталась нам преградить дорогу у стадиона «Труд» парочка узкоглазых. Равиль молча дал по газам. Сзади ударил автомат – и сразу крик. Я обернулся: один из постовых, толком не вскинув ствол, неловко зацепил очередью напарника и сейчас склонился над корчащимся на асфальте трассы телом.
- Токто! Токто! – продолжили чуть дальше по Варшавке.
- Кыргызбыз! – закричал Равиль в ответ.
- Кыргыз?! – озадачились оппоненты. Наша перделка беспрепятственно проследовала мимо. Стрелять никто не стал – похоже, осмысливали, кто здесь на самом деле «быз».
Скорость, которую держал Равиль, позволяла не только относительно спокойно себя чувствовать, зная, что снайперы в Москвабаде никогда не спят, но и предаваться воспоминаниям.
Бывший офис «МММ» - ныне центр вербовки в бригады Мучеников Муслима Магомаева. Бывший «Ферейн» - ныне героиноразвесочная фабрика. Бывшие Варшавские бани – касса при фабрике. А вот и бывший «Шалом»… Где-то здесь он был.
- Прекрасненький холокост еврейской интеллигенции может получиться. Зверства и тысячи жертв, безнаказанные убийства и миллионы трупов, - начал строить планы Липкинд. – Виновные будут назначены и не расплатятся.
- Театр на гастроли успел уехать, - подсказал Равиль. – Никого не тронули.
- Это несущественно, - отмахнулся мой коллега. – Всё равно назначим холокост.
Наконец, свернули на Чонгарский. Начиналась территория наших клиентов – несусветная грязь и вывески на китайском. Многочисленные прохожие провожали нас взглядами – ну, насколько можно было понять.
В «Севастополе» ждали. Общаться пришлось через переводчика, но не слишком удачно – тот тоже был китайцем. В итоге, стороны ограничились кратким обменом любезностями и документами. Мы получили список требуемого, сами передали записку с желаемой суммой. В Цзюцзяне всё жёстко: никакой предоплаты, расчёт строго по получению. Хорошо, хоть накрутки проходят, а то мы бы сюда и не попёрлись.
- Водка, кофое, мсяо, рыьа, лечение секса, патроны пулей. Так, с последним не прокатит. Питание детей, деревяние ящики, бритфы, - пробегался по названиям Липкинд. - Ябпоки. Зачем им яблоки?
Равиль резко остановился.

**

- Туда не едь, едь там, - пояснил нам подошедший китаец в армейской каске.
- Хорошо, - не спорил Равиль. – А что туда? – наш гид пытался говорить просто и понятно.
- Чёрные обезьяны.
Равиль кивнул и свернул на Балаклавский.
- Опять нигерийцы хулиганят, - предположил он.
У КСК «Битца» он притормозил и начал вглядываться в собравшихся у входа в комплекс. Когда кто-то махнул ему рукой, Равиль подъехал поближе.
- Исэнмесез, эфенде, - сказал он мужику более чем среднего возраста.
- Салям. Юлларыгыз у;дымы? – спросил тот.
- Яхшы. Рахмат.
- Мясо берём, да, хорошее мясо, - собеседник Равиля неожиданно переключился на нас. – Сколько нужно?
Липкинд спешился, ловко ухватил татарина за локоток и отвёл в сторонку. Торгаши быстро и негромко заговорили, через полторы минуты хлопнули по рукам и разошлись.
На прощание мужик махнул рукой Равилю, тот вежливо поклонился.
- Мутное племя, но мясо вкусное, - подытожил Липкинд. – Поехали.
- Безгэ Мэскэугэ килегез, - пробормотал Равиль и завёл мотор.

**

На подходе к Севастопольскому пришлось вешать на антенну перделки голубой флажок – с ним было не так смертельно опасно, как без него.
На пересечении с Миклухо-Маклая нас остановила пара живописных негров с автоматами. Они даже в воздух стрельнули для солидности. Один был совсем ещё мальчишка и явно изнемогал под тяжестью оружия.
- Вер ю фром, - старший пристально посмотрел на Равиля.
- Ви ар байерс и селлерс, - не совсем впопад ответил тот.
- Окей. Вот ю хэв? – допрос продолжился в нужном нам русле.
- Мит оф хорс, - нашёлся Липкинд и затем бегло прошёлся по имеющейся в наших фурах номенклатуре. – Тойлет пейпер, кондомс, кэннд мит, элкогол…
Негр покивал, затем достал из кармана камуфлированных штанов мятую визитку и протянул её Липкинду и объяснил:
- Хи из босс, хи ордерс.
Со стороны Варшавки раздалась пальба из чего-то тяжёлого.
- Жёлтые обезьяны, - прокомментировал сквозь зубы старший и уступил нам дорогу.
- Белые обезьяны! – засмеялся нам вслед младший из ниггеров, но сразу заткнулся: по посту откуда-то из парка дали очередь.
Здесь, в Чёрном Москвабаде, вообще было неспокойно. Первое время мы пытались быть в курсе событий и отслеживали появление и распад межплеменных альянсов, но вскоре забросили это дело. Только что мы общались с, вероятно, йоруба. Но кто стрелял по ним – можно было даже не гадать. Игбо, иджо, а то и вовсе ибибио. Мы никогда не узнаем.

**

И вот – Ясенево. Земля древней армянской культуры.
Липкинд заметно оживился. Здесь можно было не только выгодно продать, но и выгодно купить: особенно его интересовал самопальный коньяк, который местное население бодяжило в пантагрюэльских количествах.
Известный теперь по всему Содружеству независимых российских государств брэнд «Шустров» - это, собственно, придумка моего коллеги.
- Закупаешься в Ясеневе по максимуму, купажируешь это месиво, по бутылкам льёшь – и вперёд, - объяснял мне как-то секрет успеха Липкинд.
Сам он «Шустрова» не пил, но для личных нужд брал также продукт айвазовского разлива. У одного проверенного старика – Вагана Петросяна или как его там.
- Сингл хач-молт, - смеялся Липкинд, когда мы находились где-нибудь вдалеке от посторонних ушей.
Армяне таких шуток от своего давнего партнёра никогда не слышали, поэтому всегда принимали его по высшему разряду – в бывшей усадьбе «Ясенево», ныне дворец «Арарат-Ташир».
Переговоры прошли весело, непринуждённо. Хоровац, кюфта, долма, бозбаш – чего только нам не подносили. Липкинд быстро объелся и опять пошёл гадить, а я аккуратно спросил о перспективах Великой Москвабадской Армении.
- Кунам ворот, - рассказал мне сосед по застолью, - азерское зверьё давит. Вчера опять прорывались. А позавчера пытались Степанакерт отбить.
Это они так бывшее болгарское торгпредство называют. А бывший Чешский центр – это теперь Шуши.
- Но мы всё равно лучше, - сосед щедро плеснул себе и мне кизилового арцаха и провозгласил тост. – За победу армянского оружия!
- Баграмян! – поддержал появившийся Липкинд и мигнул: пора двигаться дальше. Собственно, никакой выгоды мой коллега не преследовал – последняя остановка была предназначена лично для меня.
Кто знает, когда бы я снова оказался так близко к местам своего детства.
Это же Москвабад, здесь  не угадаешь. Год назад я пытался попасть в город со стороны Мытищ, но чуть не пропал. Платформу Лось и окрестности тогда контролировала удэгейская мафия.

**

- Неконструктивные люди, - Равиль пожал плечами и кивнул на кварталы Бирюлёва, когда мы приближались к ним по бывшей МКАД (ныне - Четвёртый Круг Москвабада).
– Не хотят мирно растворяться в мультикультурном мире. Всё чего-то пыжатся, хохлятся, фашиствуют, - хмельной Липкинд уловил мысль провожатого.
Я промолчал.
У поста ГИБДД – теперь это был весьма укреплённый блокпост, охраняющий подступы, покой и мир, - путь нам преградил массивный шлагбаум.
На дорогу вышел ветхий дед с нечёсаной бородой и с берданкой и чумазый мальчонка лет десяти в огромных резиновых сапогах.
- Это всё? – вслух удивился я кордону.
- Да пошутили мы, - на плечо мне легла ладонь незаметно подошедшего сбоку детины. – Богатый же ведь образ: старый пердун – без обид, Кузьмич…
Дед усмехнулся и начал отклеивать бороду с щёк.
- …И пионер-герой. Сапоги не потеряй.
Паренёк шустро выпрыгнул из великой ему обуви и остался в модных таких кедиках. Бегать удобно.
Я пригляделся к детине. Он пригляделся ко мне.
- Здорово, кореш.
- Михалыч! – припомнил я старого приятеля, с которым вместе прошли детский садик, школу и первые годы москвабадского беспредела. Четыре зимы не виделись, а Михалыч изменился – размордел, зарумянился, одет в чистое. Не то, что в партизанское время.
Липкинд, конечно, заскучал. Ловить ему здесь было нечего: это он из мутной водицы может золотой унитаз достать, а здесь дело другое – чистая здесь вода, похоже, теперь.

**

- Как-то непривычно, - поделился я первыми ощущениями с корешем. На улицах ни соринки, деревья везде – зелёный район, в привычном понимании слова «зелёный». Парочки неспешно прогуливаются, детвора бегает. Ну, мелькнёт иногда камуфляж – и это всё упоминание об осаде.
- Ты просто забыл, как раньше было, до беспредела, - потрепал меня Михалыч по плечу. – А сейчас всё вернулось. Мы и церковь заново освятили. И кладбище вернули к жизни. Если так можно выразиться. Да и вообще – работает у нас всё. Мусор жгём постоянно, как только на нас кто-то наваливается. Ну и так – чисто для себя: колбасы делаем, хлеб печём. Наши бутерброды далеко славятся. Медовуху варим, кстати.
С этими словами мы зашли в подъезд, где квартира Михалыча. Стены покрашены. Но я не забывал никогда, как молодёжь отвоёвывала свой район, улицу за улицей, комнату за комнатой от пришлого элемента. Как освободителей тогда не называли в конфедерации: и скинхеды, и убийцы таджикских девочек, и гонители кавказских мальчиков. Эта резня вошла в историю как бирюлёвское чаепитие. Ну да что теперь – было и прошло.
- А на востоке как дела? – поинтересовался я.
- Ну, Восточное Бирюлёво теперь полностью наше. В дендропарке лосей разводим, яблочные сады Загорья опять цветут и плодоносят. Если так можно выразиться. Случаются иногда эксцессы, но в целом грех жаловаться…
Пока жена и дочери Михалыча накрывали стол, мы прошли в его светёлку.
- Иди в жопу со своей светёлкой, это штаб, - поправил Михалыч.
Почти всю стену занимала карта Москвабада. В своём овальном виде, без Сосенок и Филимонок. При взгляде на неё всё было понятно: где какой оккупант сидит. Лишь внизу карты виднелся очерченный красным маленький овал.
- От ручья Царицына и до Покровского всё здесь русское и всё московское, - распевно произнёс Михалыч и медленно очертил пальцем Бирюлёво.
За ужином засиделись дотемна. Я бы остался, да и Михалыч предлагал, но бизнес есть бизнес.
- Шекелю не прикажешь, - сказал бы Липкинд в другом месте. А в Бирюлёве промолчал.
Долгие проводы – лишние слёзы. Шлагбаум поднялся. У фур мы будем в лучшем случае часов через шесть. Время поджимало – в Центре ждали моего отчёта.

Продолжение http://www.proza.ru/2013/04/29/1742
Окончание http://www.proza.ru/2013/04/29/1743