Новый дом

Дом был – просто чудо. Просторный, в три этажа. Выложенные белым камнем стены и тёмно-розовая черепица на крыше. Высокие светлые окна и остроконечные башенки. Лестницы и балконы. Заботливо ухоженный сад. Дом был построен совсем недавно, и построен с любовью – интересно, кто был его прежний владелец, и отчего он решил продать такую красоту?
О стоимости дома Оля боялась даже думать. Она бродила по комнатам, вертела головой и ахала, не в состоянии поверить, что всё это великолепие теперь принадлежит им, ей и Матвею. Терраса с раздвижными стеклянными дверями, с ума сойти. Кухня размером с их нынешнюю гостиную. Гостиная, в которую, кажется, вся их старенькая квартира поместилась бы целиком.
– Как тебе? – спросил Матвей.
– Шикарно, – ответила Оля. – Такие хоромы. Прямо дворец.
Матвей засмеялся:
– Хватит уже ютиться в панельной клетушке, сколько можно. Пора пожить по-человечески.
– До города далековато, – проговорила она с сомнением. – Не наездимся.
– А машина на что?
– Дом огромный. Куда нам столько места вдвоём?
– Ну, – сказал Матвей, – Это сейчас вдвоём, а там посмотрим, ведь правда?
Оля облокотилась на перила, пережидая нахлынувшую изнутри волну холода, удерживая на лице рассеянную улыбку – нельзя, не нужно говорить Матвею ничего обидного или резкого. Он прав. Сколько можно тянуть и переживать, ведь уже почти шесть лет прошло.

Их с Матвеем ребёнок, девочка, должна была родиться здоровой, ничего не предвещало беды, но беда всё-таки случилась. Так бывает, сказал врач, никто не виноват, ни вы, ни мы. Просто не повезло. Попробуйте ещё раз, и всё получится. Наверное, он был прав, этот пожилой и опытный врач, но любой намёк на «попробовать ещё раз», вызывал у Оли с того самого дня панический ужас, и поделать с этим она ничего не могла, не могла даже говорить на эту тему с мужем. Матвей, как и она, молчал – жалел её, или переживал сам, она не знала, но по обоюдному молчаливому согласию, вопрос детей в их семье оставался закрытым долгие годы. Словно запертая шкатулка, в которую Оля сложила все свои переживания, слёзы и боль. Она понимала: рано или поздно отпереть этот ящик придётся. Но только не сегодня.

Сегодняшний день и без того принёс ошеломляющие новости: у них теперь будет новый дом. Настоящий, их собственный загородный дом. Эта мысль никак не умещалась в Олиной голове. Внутренний голос упорно твердил: невозможно. Оля словно ненароком притрагивалась к стенам, раз за разом убеждаясь в их несомненной реальности, проводила руками по шершавому камню и тёплому дереву – внутренний голос не унимался. Она пыталась представить себе, что в этих комнатах она скоро будет жить. Вот здесь – спать, тут – готовить обед, а здесь, рядом с камином, они поставят пару кресел, чтобы по вечерам сидеть, глядя на пляшущее живое пламя... Не получалось, несмотря на все старания. Дом был слишком огромный для неё. Слишком шикарный и дорогой. Вдруг подумалось: должно быть, так же чувствовала себя та маленькая девочка из детской сказки, что заблудилась в лесу и оказалась в жилище трёх медведей.

– Слушай, тут такой вид… – Матвей стоял на балконе, перегнувшись через перила, глядел вниз. – Такой воздух!
Он выглядел абсолютно счастливым.
Оля подошла. Сад был разбит с другой стороны дома, а здесь взгляду открывался уходящий вниз склон холма, заросший высокой травой, ромашками и иван-чаем – должно быть, прошлые владельцы усадьбы нарочно оставили заросли нетронутыми, ради красивого дикого пейзажа из окон.
Под холмом стеной стоял лес – берёзы, ели и сосны, сцепившиеся кронами, образовывали единое целое, монолитные непроходимые заросли, зелёное море, подступающее к дому. Лес казался совершенно диким, ни единой тропинки, ни следа просеки, словно нога человека здесь ни разу не ступала.
– И что, никаких соседей? – спросила Оля.
– Отлично, ведь правда? – повернулся к ней Матвей.
Она не нашлась с ответом. Молча смотрела на колышущиеся далеко под ногами вершины деревьев.
***

– Ну, ты даешь, – сказала Светка. Глаза у неё были совершенно круглые.– И молчала целых три месяца!
Сегодня им с Олей выпало вдвоём дежурить в клинике, что в воскресенье – формально, выходной день – означало официально разрешённое безделье, если только не свалится на голову какой-нибудь острый пациент.
– Я говорила, что Матвей стал хорошо зарабатывать, – ответила Оля. Ей было отчего-то страшно неловко.
– Ты меня точно не разыгрываешь? – спросила Светка жалобно.
– Про него пару недель назад статья в новостях вышла, – сказала Оля. – Молодой программист в один день стал миллионером, продав за огромные деньги свои разработки, получил выгодный контракт и всё такое. Фамилия, фотография… Показать?
– Ну, кто бы мог подумать, – Светка тряхнула головой, словно встряска могла ей помочь осознать потрясающие новости, – что твой Матвей… Ты извини, Оль, ведь он всегда был таким рохлей.
– Он талантливый, – автоматически, по привычке возразила Оля, – Ему просто не везло.
– Зато теперь уж повезло, так повезло, – сказала Светка, – за все прошлые неудачи разом. Слушай, подруга, я никак не пойму, с чего у тебя вид такой пришибленный? Ты ж миллионерша теперь! Радуйся!
– Скажешь тоже, – Оля улыбнулась, через силу растягивая губы, – какая я тебе миллионерша.

Радоваться почему-то не хотелось. Она ощущала себя растерянной и запутавшейся – как выразилась Светка, пришибленной. Никак не могла всерьёз поверить в происходящее. Новая мебель, новая машина, новая Матвеева работа казались недоразумением, которое вот-вот разрешится – и всё вернётся на круги своя.
Никаких разумных причин для этого не было. Факты с непреложной объективностью утверждали: они с Матвеем теперь богаты. Вот только внутренний голос плевать хотел на все факты. Невозможно – и всё тут. Закрывая глаза, Оля почти всерьёз допускала, что откроет их – и очнётся в прежнем своём мирке, где нет места семизначным банковским счетам, а трёхэтажные загородные дома встречаются лишь на картинках в глянцевых журналах.

Оля уже было открыла рот, чтобы сказать Светке: что-то со мной, определённо, не так – но не успела. Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянула Лера, принимающая медсестра.
– К вам пациентка, Светлана Валерьевна.
– Острая? – поинтересовалась Светка.
– Нет, – ответила Лера виновато.
– А почему тогда не перенесла на понедельник?
– Она меня не слушает, – пожаловалась Лера, понизив голос. – Хозяйка, конечно, не пациентка. Ей, хозяйке-то, лет семьдесят, вынь да положь врача, и никаких понедельников.
– Кто хоть у неё там – кошка, собака? – спросила Светка обречённо.
– Мэ-э-э-э-э! – сказала, просунувшись в дверь, желтоглазая морда.
– Коза, – сообщила Лера и без того очевидную информацию.
 
Коза, деловито и без лишних церемоний отодвинув медсестру с дороги, уже входила в кабинет. Следом за ней в двери вплыла хозяйка – пожилая, высокая и дородная дама с лицом, настолько преисполненным ощущения собственного достоинства, что Оля тут же мысленно извинила Леру, не сумевшую уговорить клиентку отложить приём до понедельника.
– Я пойду, – сказала Оля и встала, – позже договорим, хорошо?
Перед тем, как уступить Оле дорогу, дама пристально оглядела её с головы до ног, словно сомневалась, стоит ли из-за неё отклоняться от намеченного пути.
– Мэ-э, – задумчиво произнесла вслед коза.

…А через пять минут Оля поняла, что разговор со Светкой придётся отложить. Потому что в покинутой Лерой пустой приёмной стоял, переминаясь с ноги на ногу, очень бледный парень, держа на руках рыжего лохматого ретривера. Шерсть на собачьем боку потемнела и слиплась бордовыми сосульками.
– Я тут… я принёс… его машиной… – бормотал парень, пока Оля вела его в операционную, сгружала пса на стол и выстригала окровавленный бок.
– А они руками разводят, не жилец, мол… только усыпить, чтоб не мучился, я говорю, вы что! Вот к вам… Пожалуйста, что-нибудь…
– Пессимисты, – отозвалась Оля, ощупывая ретривера, мысленно обозвав нерадивых коллег куда более крепким словом. – Выживет, не бойтесь. Но поработать придётся.
И погрузилась в работу, выкинув из головы все лишние мысли.

***

Телефон зазвонил, когда она была на полпути к метро.
– Слушай, эта старуха с козой из меня всю душу вынула! – Светкин голос из трубки, вопреки словам, звучал весело и бодро. – Дел-то на пять минут оказалось, копыто почистить, а разговоров столько было!
– А мне собаку из-под машины пришлось оперировать, – сообщила Оля. – То ещё удовольствие. Переломы, разрывы.
– Ничего себе, выходной получился, – посочувствовала Светка. – Ты вообще домой собираешься?
– Минут десять назад ушла…
– Пешком, что ли? Твоя машина на стоянке как стояла, так и стоит, я только что видела. Решила прогуляться или пробки надоели?
Оля остановилась, словно с разбегу налетела на стену. Машина. Она совсем забыла, что у неё теперь есть машина. Собралась по старой привычке ехать на метро. Дурацкая забывчивость отчего-то расстроила, чуть ли не до слёз. Медленно, неохотно она повернулась и пошла обратно. Ничего страшного, в конце концов, не случилось  – подумаешь, прогуляется немного.
Светка, кажется, продолжала что-то говорить в трубку.
– Прости, – сказала Оля. – Я задумалась.
– Оль, – аккуратно спросила Светка. – У тебя точно всё в порядке? Ты мне, вроде, хотела что-то рассказать, только не успела?
Было совершенно невозможно обсуждать это вот так, на бегу, по телефону. Она ответила:
– Да, всё в порядке. Просто я всё не могу привыкнуть к тому, как резко жизнь поменялась. Как говорится, слишком много хорошо – это тоже плохо.
– А, – сказала Светка, – это ладно. А то я тут, понимаешь, успела напридумывать всякого.
– И что придумалось? – Оле стало интересно.
– Ну-у, – протянула Светка и замолчала. Оле представилось, как она морщит лоб, подбирая слова.
– Что твой Матвей от внезапного богатства слетел с катушек и завёл себе любовницу с ногами от ушей, а ты переживаешь, – быстро проговорила подруга извиняющимся голосом.
– Выдумщица, – сказала Оля. – Тебе не ветеринаром, тебе сценаристом работать.
– А то, – согласилась Светка, попрощалась и повесила трубку.

Любовницу, думала Оля, шагая по направлению к клинике. На тротуаре после дневного дождя остались лужи, их приходилось обходить – надо же, дождь, оказывается, шёл, а она и не заметила за работой. Любовницу. Матвей теперь чаще задерживался по вечерам, а как же иначе, новое дело, новые обязанности. Кажется, он хорошо с ними справлялся. Кажется, он был вполне доволен. Мог ли он решить, что в новой жизни ему нужна новая подруга? Нет, чепуха, глупости какие. Матвей на такое попросту не способен.

Матвей не был рохлей, что бы там ни говорила Светка. Он был мечтателем, вечно погруженным в собственные мысли. Постоянно строил какие-то планы, мало что из задуманного доводя до конца, бросая на полдороге. Он недолюбливал обыденную реальность, находя её чересчур скучной, серой и приземлённой – и, как это часто случается, реальность платила ему взаимностью, подбрасывая одну за другой мелкие и крупные неудачи. Особой популярностью у девушек он никогда не пользовался: с ним было скучно, Матвей не любил и не умел ухаживать. Он постоянно терял перчатки и зонты, путал адреса и даты, опаздывал на все мыслимые встречи и пренебрегал данными обещаниями – не по злому умыслу, а по забывчивости. Оля с этим мирилась: сперва из любопытства, потом из любви, и, в конце концов, по привычке.
…С ногами от ушей, сказала Светка. Вот зараза, теперь из-за неё голову лезет всякая чушь. А может, и не чушь. Семизначный счёт в банке, как известно, волшебным образом превращает невыносимый характер своего обладателя в забавные причуды гения. Теперь желающих завести роман с Матвеем, наверное, хоть отбавляй. Но станет ли Матвей этим пользоваться? Захочет ли?
Она поняла, что не знает ответа.

– Мэ-э-э-э-э!
Оля вздрогнула, очнувшись от глубоких раздумий. Она была уже у ворот клиники, а навстречу ей шла давешняя коза, чуть прихрамывая на левую заднюю ногу. За козой с поистине королевским величием шествовала хозяйка.
Оля остановилась, пропуская парочку через ворота. Мимоходом удивилась: что задержало их в клинике? Ведь Светка звонила сказать, что освободилась, минут двадцать назад.
Травку, что ли, остановились на газоне пощипать?
Коза прошла мимо, цокая по асфальту копытцами, покосилась в Олину сторону невероятным жёлтым глазом с тонкой чертой зрачка. Хозяйка, вслед за козой глянув на Олю, отчего-то нахмурилась и замедлила шаг. Оле стало неуютно.
– Это, конечно, не моё дело, – вдруг сказала женщина. – Но тебе стоит уже выбрать.
– Что? – глупо спросила Оля.
– Мэ-э-э? – с отчётливо-вопросительной интонацией произнесла коза.
– А, вот оно как, – женщина поморщилась, как от кислого. – Ты не сама. Это хуже, я поначалу не сообразила.
– Вы о чём? – Оля отступила на шаг, быстро окинула взглядом улицу. Как назло, ни прохожих, ни машин поблизости не было, а до вестибюля клиники, где сидит бдительная Лера, и где можно нажать кнопку вызова охраны, слишком далеко.
– О жизни твоей, – непонятно пояснила женщина. – Время ещё есть, подумай. Она сопротивляется.
Оля молчала, представления не имея, что говорить.
– Мэ-э-э, – вмешалась коза.
– Может, и бесполезно, – кивнула хозяйка. – А всё-таки, жалко.
Меня ей, что ли, жалко, ошалело подумала Оля.
– Ты вот что, – сказала женщина раздумчиво. – Ты присмотрись. К себе, к мужу… как его там? Матвей?
Оля вздрогнула, как от удара.
– Присмотрись, говорю, – повторила женщина. – Повнимательнее. А то тычешься вслепую, смотреть тошно, нельзя так живого человека-то морочить. Поищи – может, чего и найдёшь.
– Мэ-э-э.
– Да иду уж, иду!
Коза, задрав хвост, поскакала впереди. Хозяйка, отрывисто кивнув Оле, двинулась за ней.
– Откуда вы… – сказала Оля ей вслед. – С чего вы взяли?
Они обернулись обе, женщина и коза. На мгновение Оле вдруг показалось, что у них совершенно одинаковые, жёлтые, нечеловечьи глаза. Она мигнула, и наваждение прошло.
– Муторно тебе, – женщина смотрела на Олю с сочувствием. Глаза у неё были обычные, тёмные, глубоко запавшие, лицо изрезано густой сетью морщин. Лет семьдесят, сказала Лера. Сейчас Оля готова была поклясться, что стоящей перед ней старухе никак не меньше девяноста, а то и перевалило за сотню.
– Мне не веришь, дело понятное, – продолжала старуха. – Себе не веришь, вот что плохо. Матвею своему не веришь. Угораздило ж тебя, девица...
– Вы кто такая? – выговорила Оля.
– Мэ-э-э, – нетерпеливо сказала коза, дёргая головой.
Хозяйка пожевала губами, махнула рукой – мол, всё что хотела, уже сказала – развернулась и пошла дальше по улице.
Коза – за ней.

***

Матвей собирал вещи. По всей квартире громоздились картонные коробки. Оле они показались непрошеными чужаками в родных и привычных комнатах.
– Олька, – сказал муж, разгибая спину, – ну, наконец-то. Я тут подумал, мебель мы тащить с собой не станем, зачем нам теперь эта рухлядь, купим новую. Так что собирать, по большому счёту, совсем немного, к завтрашнему вечеру закончим, и во вторник переедем. Согласна?
– Так быстро? – спросила Оля, чувствуя тоскливую растерянность.
– А чего тянуть? – отозвался Матвей.
Оля присела на диван, который Матвей только что обозвал рухлядью. Они покупали его вместе, на заре семейной жизни. Обивка за восемь лет, конечно, поистрепалась, в складках залысины. Матвей, конечно, прав, к чему он им теперь, в их новом доме.
Дивана было ужасно жаль.

– Может, отложим на несколько дней? – сказала Оля.
– Зачем? – не понял Матвей.
– Ну… – она запнулась, пытаясь найти причину, – вещи без спешки собрать…
Её внезапно осенило:
– Нужно ведь новую мебель купить! Ты говоришь, отсюда ничего брать не будем, а как жить-то, в пустом доме?
Матвей заметно расстроился. Оля с удивлением поняла, что он готов был переезжать безо всякой мебели, спать на голом полу – лишь бы скорее убраться отсюда.
– Ладно, – признал он. – Ты права. Придётся заказывать, искать…
– Я не могу, – предупредила она, – у меня работы валом. Лето, все сотрудники в отпусках, а зверьё как болело, так и болеет.
– Оля, – сказал Матвей, – а ты не хочешь уволиться?
– Нет, – ответила она.
Она понимала: то, что предлагал Матвей, было разумным. В самом деле, к чему ей теперь работать? Можно осесть дома, вести хозяйство, воспитывать детей, наконец…
Её передёрнуло, опять накатила холодная беспричинная тоска.
– Нет, – повторила она решительно. – Мне нравится моя работа. Может, когда-нибудь потом.
– Как знаешь, – не стал настаивать Матвей. – Если тебе так хочется.
Оля прикусила губу: тон Матвея ясно говорил, что с этого момента её работа, ещё недавно важная и значимая, окончательно и бесповоротно переведена в разряд её, Олиных, капризов и прихотей. Если ей так хочется – пожалуйста.

***

За ужином она попросила:
– Расскажи, как у тебя дела. Как тебе работается на новом месте? Мне интересно.
Матвей оживился и расцвёл. Лёгкая тень размолвки, висевшая над ними с момента разговора о переезде и Олином увольнении, растаяла.
Она слушала, кивая в нужных местах. О двухэтажном роскошном офисе. О Матвеевом новом кабинете. О коллегах. Матвей рассказывал увлечённо, взахлёб, а Оля разглядывала мужа, пытаясь понять, что же в нём изменилось. Пытаясь уловить то, чего не было раньше – до того, как Матвей внезапно добился своего невероятного, головокружительного успеха.
Присматривалась, подсказал внутренний голос.
Да, именно так. Она присматривалась.

Через некоторое время Оля заметила странное. Матвей нервничал. Во время бодрого и слегка хвастливого рассказа он волновался, безо всякого на то повода. Быстро поглядывал из стороны в сторону, суетливо дергал плечом, постукивал ложечкой по блюдцу. Что-то тревожило его, что-то грызло изнутри – и Матвей изо всех сил сдерживался, чтобы Оля этого не заметила.
Если только она не ошибается. Если не ищет чёрную кошку там, где её отродясь не было.
– Матвей, – неожиданно сказала Оля. – Я хочу спросить у тебя кое-что.
На полсекунды, не больше, его лицо дрогнуло, и в глазах метнулся испуг – словно у завравшегося ребёнка, родители которого вдруг поймали его на лжи. Выражение испуга мелькнуло и пропало, сменившись выжидательной заинтересованностью.
Матвей ждал её вопроса. И панически боялся, что она спросит что-то не то.
– Сколько стоит наш новый дом? – поинтересовалась Оля, не отводя от мужа внимательного взгляда.
И поймала, успела заметить мгновенный облегчённый выдох.
Сумма оказалась немыслимо огромной, больше, чем она боялась даже думать.
Оля даже поразилась, как мало её это взволновало.

***

Ей снился лес. Деревья раскачивались из стороны в сторону, словно живые существа, что-то ей шептали, Оля пыталась разобрать, но слова сливались в монотонный гул. Это сводило с ума, откуда-то Оля знала, она должна сделать что-то очень важное, и если не сделает, всё будет очень плохо. Шёпот то надвигался, то отступал, но отчётливей не становился, её охватывало ощущение безнадёжности и потери. В конце концов, Оля проснулась, с дико колотящимся сердцем, тяжело дыша. Подушка была влажной – она что, плакала во сне?

Она встала и пошла на кухню, выпить воды. Сон отпускал медленно, неохотно. Дверь в рабочий кабинет Матвея была приоткрыта, и внезапно Оле почудилось, что там, за дверью, находится не знакомая до последней вещи комната, а тот самый шепчущий лес из её кошмара. Её передёрнуло. Пересилив себя, Оля заглянула внутрь – разумеется, кабинет был на месте. В темноте смутно маячили очертания мебели. Стол, шкаф с книгами, кресло. Всё, казалось, было в порядке.
…Мебель стояла как-то неправильно. Непривычно, словно вещи занимали не свои места. Ерунда, конечно. Оля закрыла дверь. Постояла, держа ладонь на ручке, прислушиваясь к ночным шорохам.
Ощущение неизвестного и странного за дверью немедленно вернулось, захлестнуло  абсолютной уверенностью: кабинета там больше нет, он растворился и сгинул в темноте, оставив вместо себя что-то иное, неизвестное, пугающее.
Она резко толкнула дверь, задержав на мгновение дыхание, ожидая увидеть внутри всё, что угодно.
…Стол, кресло, книжный шкаф.

Оля вернулась в спальню, забралась на диван, стараясь не скрипеть старыми пружинами. Матвей спал, беспокойно раскинувшись, тяжело дыша. Тоже плохой сон, подумала Оля.
– Ирка, – отчётливо сказал муж. – Иринка…
Оля замерла.
Матвей снова что-то пробормотал, на сей раз неразборчиво.
Это ничего не значит, подумала Оля, мало ли, что человек сболтнёт во сне. Это ничего не значит.

***

В квартире было пусто и гулко. Кажется, не так много вещей перекочевало со стен и полок в коробки – а разница чувствовалась сразу, каждый шорох отдавался непривычно-звонким эхом.
Матвей отправился на работу. Оле, по случаю вчерашнего дежурства, полагался выходной.
На душе было муторно.
Что же происходит, думала Оля, складывая в очередную картонную коробку шампуни и полотенца из ванной, что же это со мной такое творится. Ей было омерзительно тоскливо. Мысли путались. Не хотелось ни о чём размышлять, не хотелось завтракать, собирать проклятые вещи тоже не хотелось…

Из-под стопки полотенец она вытащила ярко-жёлтую зубную щётку.
Себе Оля обычно покупала зелёные, а Матвею – синие. Обе нынешние щётки стояли на месте, в прозрачном стакане на краю раковины. А эту, жёлтую, она совершенно точно видела впервые. Оля поднесла щётку к носу и уловила слабый запах зубной пасты: стало быть, ею пользовались совсем недавно.
На прошлой неделе у неё было ночное дежурство в клинике.
Неужели он приводил её сюда, эту свою Ирку-Иринку, или как там её? Оля разглядывала дурацкую щётку, не зная, что с ней делать. Вроде бы ничего серьёзного, досадная мелочь, выкинуть и забыть. Разве разумный человек станет на такой смехотворной основе делать далеко идущие выводы?

Внезапно она почувствовала злость. Хватит. Нет, в самом деле: хватит. Смутное и тягостное чувство неправильности и беспричинной тревоги теперь получила крохотное, но подтверждение, и она не собирается от него отмахиваться.
Поищи, может, чего и найдёшь, сказала та старуха.
Да, пожалуй. Так она и сделает.

***

Она сама толком не знала, что ищет. Порылась в платяном шкафу: чистые рубашки, почти все – новые и дорогие, несколько костюмов, в карманах пусто. Осмотрела книжные полки, не обнаружила ничего странного. Заглянула, поколебавшись, в рабочий стол Матвея – бумаг в ящиках было совсем немного, все заметки муж хранил в компьютере.

То, что ей требовалось, она нашла в прихожей. Там, на полу под вешалкой, в дальнем углу, валялись маленькая карманная расчёска и зеркальце. Должно быть, выпали из плаща или куртки владелицы, когда та одевалась. Зеркальце было дешёвенькое, в металлической оправе с цветочным узором, а вот расчёска хорошая: маленькая, удобная, с тонкими зубчиками.
В расчёске запуталась пара длинных волос, тонких и светлых.

Ну, вот и всё, подумала Оля с каким-то даже облегчением. Набрать номер Матвея, устроить ему скандал? Глупо. Забрать свои вещи и переехать на время к Светке? Она пустит, можно не сомневаться…
Ещё, конечно, можно было махнуть рукой. Выбросить найденные улики, ничего не говорить мужу, продолжить паковать вещи и завтра же переехать в новый загородный дом. А если муж станет с кем-то там встречаться в свободное время – что поделать, многие так живут…
Она сунула в сумочку чужую расчёску с зеркальцем и зубную щётку. Вспомнила, что на ней домашняя футболка и драные джинсы, переоделась, торопясь, словно куда-то опаздывала – и вышла из квартиры.

На улице сияло солнце. Всё было ярким, чётким и резким, словно кто-то вдруг содрал с мира привычную серую пыльную плёнку. Оля понятия не имела, что она собирается делать дальше, но на душе отчего-то было много спокойнее и легче, чем все последние дни. Ушла глухая тоска, пропала растерянность.
Оля села за руль и поехала к Матвею на работу.

***

Ей пришлось оставить машину за два квартала от нужного места – здесь, в центре, парковки были забиты до отказа. Оля посмотрела на часы: почти пять вечера. Она набрала номер Матвея. Телефон не отвечал.
Заходить в незнакомый офис и разыскивать там мужа она не стала, устроилась в соседнем кафе, у окна, взяла кофе и бутерброд. Отсюда было хорошо видно, как через высокие стеклянные двери туда-сюда деловито снуют люди. Матвей появился в пять тридцать. Оля нажала кнопку вызова.
– Привет, – сказала она, – я тут…
– Слушай, я сегодня задержусь, – скороговоркой произнёс Матвей. – Работы много, сижу здесь, как приклеенный.
– Понятно, – ответила Оля, почти без удивления.
Матвей прошёл мимо кафе, прижимая к уху телефон. Если бы он повернул голову, скорее всего, заметил бы её. Но он не повернул, а Оля не двинулась с места.
– Понятно, – повторила она, глядя ему в спину. – И когда тебя ждать?
– Часа через три, не раньше, – Матвей свернул на обочину, где стояла его машина. – До вечера.
И отключился.

Оля бросила телефон в сумочку и вышла из кафе. Её собственная машина была припаркована слишком далеко, впрочем, ехать на ней в любом случае нельзя, Матвей может заметить. Нужно взять такси.
Она торопливо подняла руку. Рядом притормозила белая тойота.
– Пожалуйста, вон за той машиной! – сказала Оля. – Скорее!
– Извините, ничего не получится. Слежкой не занимаюсь, – отозвался водитель. – Вам придётся выйти из…
Он осёкся, глядя на Олю расширившимися глазами. Она тут же вспомнила его лицо, в ушах отдалось: «не жилец… усыпить… пожалуйста, сделайте что-нибудь».
– Пристегнитесь, – сказал парень резко.

***

– Заметит, – предупредил водитель, когда они вырулили с окружной на трассу. – Машин слишком мало. А отстанем – из виду потеряем, вдруг свернёт.
Его звали Илья. Имени собаки Оля спрашивать не стала. Главное, что пёс был жив, и ему даже стало лучше.
– Не важно, если потеряем, – сказала Оля. – Я знаю, куда он едет.
Она чувствовала себя глупо. Снова накатила усталость. Матвей, должно быть, просто-напросто встречается в их новом доме с мебельщиками. А она-то!
– Он вам… кто? – осторожно спросил Илья. – Муж?
– Муж, – подтвердила Оля. Отпираться ей не хотелось.
К счастью, больше вопросов он не задавал. Тойота ехала по пустой трассе, до свёртка к усадьбе оставалось ещё довольно далеко, она как раз успеет решить, что скажет Матвею…

– Вон он, – сказал Илья, указывая на маленькую красную запятую на самой границе леса.
Оля растерялась. Илья притормозил в том месте, где от трассы отходила узкая грунтовка.
– Сворачивать?
– Да.
Их затрясло на ухабах. Что я делаю, подумала Оля. Что здесь вообще творится.
В том месте, где Матвей оставил машину, в лес уводила узкая малоприметная тропинка. Что я делаю, ещё раз спросила себя Оля. Налетел ветер, лес вздохнул почти членораздельно.
– Я пошла, – сказала Оля. – Вы…
Она замялась.
– Пойти с вами? – спросил Илья.
– Нет, не нужно. Вы… просто подождите, ладно?
– Конечно.
Поколебавшись, он добавил:
– Удачи.
Оля шагнула по тропинке в лес – словно в воду нырнула.

***

Здесь было сумрачно и очень тихо. Далеко в вышине посвистывал ветер, скрипели ветви и перекликались птицы – лес словно поглощал, вбирал в себя все эти звуки, пропуская внутрь лишь слабые, глухие шорохи. Пахло прелой травой, земля тут и там лопнула под напором корней. Оля пошла вперёд, по едва различимой дороге, протискиваясь в просветы между деревьями, осторожно переставляя ноги, раздвигая колючие ветви кустов, пробираясь через заросли папоротника. Сквозь тонкую подошву туфель она ощущала под собой упругую, чуть подающуюся под ногами тропинку – словно ступала по живой извивающейся змее, неторопливо ползущей вглубь леса.
Впереди раздался пронзительный хруст бьющегося стекла. Оля пригнулась, пролезла под разлапистой елью – на голову посыпались сухие иглы.
И увидела Матвея.

Он сидел на поваленном стволе, заросшем мхом. Раскачивался из стороны в сторону, обхватив голову руками. Матвей её не видел, глаза у него были закрыты. Замерев, не в силах двинуться с места, Оля смотрела, как из-под его крепко сжатых век текут крупные слёзы.
– Не могу-у-у, – он то ли шептал, то ли тихо подвывал, мотая головой. – Не могу больше. Пустите. Хочу обратно. Пожа…
Он запнулся, всхлипнул. Зашарил под собой, нащупал бутылку, поднял, глотнул, запрокинув голову. Изо всех сил отшвырнул бутылку в сторону, та ударилась о ствол дерева и брызнула осколками.
Оля вжалась в землю. Разум попросту отключился, бессильный осознать происходящее, в голове была полнейшая звонкая пустота.
Матвей встал, шатаясь из стороны в сторону. Оля с ужасом осознала, что он смертельно пьян.
– Никак, – пробормотал он, шаря в воздухе руками. – Не пускает.
Снова всхлипнул и внезапно двинулся по тропе назад, тяжело ступая, подволакивая ноги. Каким-то чудом Оля оказалась не прямо на его пути, а чуть сбоку, прикрытая ветвями ели. Её окатило густым спиртовым духом. Она зажмурилась, боясь закричать от страха. Затрещали ветки, сперва совсем рядом, потом – удаляясь.

Какое-то время Оля просто сидела там, под елью, обхватив плечи руками, бессмысленно пялясь на поваленное дерево. В ушах звенело.
Потом она встала. Прошлась туда-сюда, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить на битое стекло. Села на бревно, примерно на то же место, где сидел Матвей. Закрыла глаза.
Что здесь происходит, растерянно спросил разум. Оля тряхнула головой, прогоняя ненужные мысли. Она сопротивляется, невесть откуда всплыло в памяти. Звуки леса, казалось, подступили ближе, птичьи пересвисты и шелест листвы под ветром зазвучали отчётливей. Лес бормотал и перешептывался вокруг неё, тихо, едва различимо, на сотни голосов сразу.
Она не поняла точно, что произошло. Просто открыла глаза – на самом деле, они раскрылись сами, помимо её воли, словно её встряхнули за плечи – и оказалось, что она сидит, перекинув ноги на другую сторону бревна. Спасительница-ель и россыпь стеклянных осколков остались за спиной.
А вперёд уводила чуть видная глазу тропа.

***

Если бы кто-нибудь спросил её, куда и зачем она идёт, Оля не ответила бы. Никаких разумных объяснений у неё не было. Далеко, над головой, волновалось сплошное зелёное море, под ноги ложилась тропинка, и привычные законы логики и разумные объяснения, казалось, остались там, за границей леса. Зато всё отчётливей и яснее звучал внутренний голос, подтверждая: она всё делает правильно.

Кажется, вокруг стало темнее. Время для вечерних сумерек ещё не пришло, но здесь и сейчас это было совершенно неважно. Оля даже не стала вынимать мобильный телефон, абсолютно уверенная, что его экран останется пустым и мёртвым. Она шла всё быстрее, и не потому даже, что время было на исходе, а потому что где-то внутри всё туже натягивалась нить, тащившая её вперёд, потому что попасть туда (куда?) как можно скорее было очень важно.
Жизненно необходимо.

Лес расступился, внезапно вытолкнув её на крохотную поляну, сухой пятачок голой, каменистой земли, словно утоптанный сотнями ног.
В центре поляны была хижина, сложенная из плотных, тёмных брёвен. Совсем небольшая, чуть выше Олиного роста. Щели между брёвнами забил мох. Остроконечная крыша поросла травой.
Она двинулась к дверям. Неструганные доски, плохо пригнанные друг к другу, зияли тёмными щелями, словно неплотно сжатые зубы. Осторожно, теперь надо очень осторожно, шептал голос в голове.
Носком туфли она откинула с дороги один из камней, тот, неожиданно лёгкий, покатился в сторону, дребезжа – и Оля увидела, что это был собачий череп.
Ручка двери обожгла ладонь внезапным жаром, она отдёрнула руку. Достала из сумочки завалявшийся там носовой платок, перекинула его через железное кольцо, перекрестив концы, схватила и потянула.
Дверь отошла без скрипа. На Олю пахнуло сырым, затхлым теплом неприбранного жилья. Внутри было темно.
На мгновение Оля заколебалась, всколыхнулся разум, вопивший: не смей. Но выбора уже не было, это она понимала и чувствовала совершенно отчётливо, и потому, мысленно махнув рукой и сжав зубы, переступила порог.

Проморгалась, привыкая к полумраку. С низкого, закопченного потолка свисали пряди мха. Пахло застарелым дымом, жиром и горечью, запах был таким плотным, что Оля поперхнулась и задышала через рот. Посреди комнаты стоял стол, заставленный грязной посудой. Вокруг несколько приземистых стульев. Какой-то тёмный ком тряпья валялся под окном. Дальнюю стену занимала печь, тоже вся в грязи.
На печи, на лоскутном одеяле, сидел, поджав под себя ноги, ребёнок лет пяти-шести.
Девочка. Светлые волосы заплетены в косички. Сарафанчик в красно-белую клетку.
Нить внутри натянулась и со звоном лопнула.
– Ой, – тихо сказала девчонка, поднимая голову, вглядываясь в Олю, замершую, вросшую в пол хижины.
А потом на перепачканном детском лице вспыхнул восторг, и она кубарем скатилась с печи, вопя:
– Мама! Мам!! Мамочка-а-а! Ты приехала!!
Оля задохнулась, в голове у неё что-то непоправимо сдвигалось, ворочался ключ в замке, реальность дрожала, расслаиваясь на части. Неудачная попытка, никто не виноват, сказал врач. Поздравляю, пусть растёт красавицей, добавил он тут же. Миллионы, ты понимаешь, Оль, кричал Матвей, размахивая руками. Живём как нищие, в отпуск не на что съездить, у Ирки куртки нормальной нет, говорил он с горечью.
– Ирка, – сказала Оля, одеревеневшими руками прижав девочку к себе. Язык слушался плохо, рот словно набили ватой. – Ирка, ты… тут!
– А неделя уже прошла, да? Ты поэтому приехала?
Оля вспомнила. Что-то ещё двоилось, что-то накладывалось друг на друга – но реальность, настоящая, в которой не было семизначного счёта в банке, зато была девочка по имени Ирка, стремительно вступала в свои права.
У неё никогда не было машины. У Матвея никогда не было кабинета с книжным шкафом и компьютером, вместо них в маленькой комнатке стояли деревянная кроватка и маленький комод с сидящим на крышке оранжевым ушастым зайцем, потому что ещё совсем недавно, ещё несколько дней назад это была Иркина комната.
Матвей, думала она ошеломлённо, как же ты… Как ты… Ну, невозможно же поверить, что ты – вот так…
– Папа сказал, вы только через неделю за мной приедете, или даже позже, потому что у вас важные дела, а я пока должна слушаться бабушку. Мам, а у меня теперь целых три бабушки будет?
– Нет, – мёртвым голосом сказала Оля. – К этой бабушке мы больше не приедем, Иринчик. Сейчас я тебя заберу, мы уйдём домой и сюда не вернёмся.
Никогда, добавила она про себя.
– А я скучала, мам! – сказала Ирка.
А я – нет, мысленно ответила Оля. Потому что думала, что ты не родилась.
– Пойдём, – она взяла Ирку за руку. – Пойдём отсюда.

Груда тряпья у окна зашевелилась и приподнялась, внезапно отрастив лапы. Оля вздрогнула, крепче сжав Иркину руку.
Кот был размером с телёнка. Он выгнул спину и зашипел, не сводя с них глаз.
– Это кот, мам, – сообщила Ирка неуверенно. – Он добрый, вообще-то. Мы с ним играли.
Оля присела на корточки. Кот снова зашипел.
Спокойно, сказала она себе, спокойно. Ты ветеринар. Ты прооперировала уйму кошек, ты знаешь, как с ними обращаться.
Кошачьи когти с неприятным скрипом скользнули по полу, оставив глубокие царапины. Его надо чем-то отвлечь, что у неё там есть? Она нащупала сумочку, открыла, не отводя взгляда от зверя. Тот прижимал уши, но нападать не спешил. Пока.
Её пальцы нащупали что-то непонятное, Оля достала это что-то, поднесла к глазам – и с изумлением уставилась на надкушенный бутерброд с отпечатком её собственных зубов.
Кафе. Звонок Матвею. Она хотела положить в сумочку мобильник – а, выходит, сгребла со стола кусок булки с колбасой.
Ну что ж, сейчас это к лучшему.
Оля подняла бутерброд и покачала им в воздухе. Кот следил за её движениями. Она положила подачку на пол и толкнула от себя. Кот метнулся вперёд, хватая бутерброд. Оля отпрянула. Кот жадно рвал добычу, давясь и глотая куски хлеба.
Оля потянула Ирку к двери.

***

Вдвоём они двигались гораздо медленнее. Пять лет – слишком мало для того, чтобы брести сквозь лесную чащу. Ирка скоро устала, Оля взяла её на руки, но быстро выдохлась сама. Темнее, к счастью, не становилось – наоборот, небо, кажется, посветлело. Вот только невесть откуда взявшийся инстинкт подсказывал, что времени остаётся всё меньше. Что оно почти совсем уже вышло.
Она почти не удивилась, когда с той стороны, откуда они шли, донёсся гулкий рокот. Земля под ногами вздрогнула, над головой прошелестел порыв ветра.
Оставьте нас в покое, угрюмо подумала она, кто бы вы там ни были, просто позвольте нам уйти.
Ирка снова споткнулась, в который раз за последние полчаса.

Далёкий шум быстро нарастал. Приближался. Она оглянулась – и увидела, как там, позади них, вздрагивают вершины деревьев, услышала, как ломаются ветки, разлетаясь в стороны под чьим-то яростным напором. Оно двигалось быстро – слишком быстро для того, чтобы они успели сбежать.
– Мам, а у тебя ещё одного бутерброда с собой нет? Или хотя бы воды.
Вместо ответа Оля раскрыла сумочку. Ирка сунула нос вовнутрь, и вдруг обрадовалась:
– Ой, моя расчёска! И щётка! Мам, знаешь, а я всю неделю зубы не чистила совсем, может, сейчас хоть почистить?

И Оля внезапно поняла, что она должна сделать – осознала с абсолютной ясностью.
– Ух ты-ы-ы, – уважительно выдохнула Ирка, раскрыв рот, глядя на взметнувшиеся позади сосны, встающие ствол к стволу, прорастающие непроходимым частоколом. Дерево, стиснутое со всех сторон себе подобными, трещало, стремясь вверх и вширь, смыкаясь всё плотнее. Остро запахло смолой.
– Я тебе новую щётку куплю, – сказала Оля.

Стена деревьев с раскатистым грохотом дрогнула от того, что с другой стороны в неё с размаху врезалось что-то тяжёлое.

***

Илья их всё-таки дождался.
Они вывалились из леса грязные, оборванные и, в довершение ко всему, вымокшие до нитки – зеркальце упало неудачно, и мутный поток воды, хлынувший по расколовшему лес оврагу, краем задел их и едва не утянул за собой. С трудом выбрались, потеряв сумочку и одну из Иркиных туфель.
Был поздний вечер. Белая тойота стояла у кромки леса, а Илья спал, положив голову на руль. Оля с трудом разогнула ноющую спину: последнюю часть пути вымотавшуюся до последнего предела Ирку всё-таки пришлось пронести на руках.
Завтра не разогнусь, подумала она. Ей было легко-легко. Всё плохое будет завтра. Больная спина. Разговор с Матвеем. Вообще всё.
 
Ирка, забравшись машину, мгновенно отключилась, уснула, свернувшись калачиком на заднем сидении.
– Ваша дочка? – спросил Илья.
– Моя, – кивнула Оля.
– А этот, который муж… Украл, что ли?
– Хуже, – ответила она. – Гораздо хуже.
От усталости в голове мутилось.

– Вот же… – Илья длинно и непечатно выругался.
Оля открыла глаза – оказывается, она тоже задремала. Они подъезжали к окружной. Там, где пересекались две дороги, в бетонную опору врезался автомобиль. Кузов смялся в гармошку. Под колёсами маслянисто блестела тёмная лужа. Вокруг суетились люди.
Автомобиль был ярко красный.
– Что здесь? – спросил Илья, опуская стекло.
– Пьяный за рулём, – ответил совсем молоденький паренёк в полицейской форме. – Вдребезги.
– Помочь чем?
– Да ничем тут уже… – паренёк покосился на крепко спящую Ирку и махнул рукой: проезжайте, мол.
Оля прислушалась к себе и поняла, что ничего не чувствует, ни печали, ни сожаления, ни удовлетворения. Совсем ничего.
Совсем стемнело, Илья включил фары. Два золотистых луча упали в темноту – и там, впереди, слились в один.