Московская жара. Первая часть

Предупреждение.
В тексте есть описания нетрадиционных отношений.
Читать только после исполнения ВОСЕМНАДЦАТИ ЛЕТ.

* * *

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ "ВОЛОДЯ".

Солнце во все небо. Его так много, что хочется скинуть всю одежду, но ведь будет больно, оно сожжет кожу. А что делать мне, если горит ярким пламенем душа. Сердце замирает. Я перестаю его чувствовать. В глазах темнота. Мне плохо, хреново, никак. Ну почему он ушел именно сейчас, когда так важно, чтобы просто хотя бы был. ПОЧЕМУ? Но ведь я знал это еще тогда, когда, встретился с ним, уж слишком красив и совершенен. В своей двадцатилетней упаковке он казался «ангелом и демоном в одном флаконе». От его улыбки, хотелось прыгать, делать глупости, визжать, валяться по траве. Ах, как он меня целовал, какие восхитительные ночи дарил. Почему же ушел именно сейчас?

Небо затягивает дым пожаров и моего горя. Почему? Почему? Почему? Не могу сидеть дома, где все так напоминает о нем.
Пусть раскаленное солнце, пусть дым, но лучше в толпу людей, в объятья московской жары. Встречи и расставания, горе и радости. Зачем он ТАК? Почему? Только не раскисай, только не завой в голос «брошенным старым волком».

Ему двадцать, тебе сорок. Он неземной красавец, ты обыкновенный и простой. Мальчик любит большие деньги, а у тебя их нет. Лучше возблагодари всевышнего, что в твоей геевской жизни было такое чудо. Лучше оставь в памяти все самое дорогое и приятное, и забудь плохое.

Как там говорят: «Клин вышибается клином». Вперед! В народ! Пусть лекарством станет то, что дороже мне всего – мужские объятья, ощущение необходимости. Пусть хотя бы на час. Пусть будут мечты, и потери. Надо вытолкнуть из себя горе! Заполнить суррогатом отношений и сексом, хоть с телеграфным столбом.

* * *

Его встретил утром в парке. Он сидел на скамейке на самом солнцепеке, уронив светлую голову на грудь, обтянутую черной майкой. Руки перебирали светлые шорты. Сидел вне времени и пространства. Наверное, ему так же НИКАК, как и мне. Да не красавец, но столько обаяния в этой юношеской мордашке. Я стоял в тени дерева и наблюдал за ним. Что так гложет его? Что томит? О чем так бессвязно шепчут губы? Подойти? Заговорить? А вдруг ему никто не нужен?

Мы пересеклись на дорожке, как два одиночества, как два изгоя, которые никому не интересны в этом мире. И уцепились друг за друга, как «две соломинки в водовороте жизни». Глазами, фальшивыми улыбками, руками. Желанием единения души и тела. Стремлением убежать от тоски, изматывающей душу.

Бодрым и насквозь фальшивым голосом говорил какие-то банальные слова. Он слушал и не слышал, а потом просто сказал: «Да». Мы ехали ко мне и, понемногу, оттаивали от своих невзгод. Володя из Белорусского города Витебска. Ему двадцать два. Детдомовец. Приехал в Москву в поисках денег и работы. В период кризиса нет ни того, ни другого. От застоявшейся депрессии тянуло к своим на плешку. Здесь его брали на ночь и бросали на следующее утро.

Дома, он жадно ел все, что ему предложил. А потом, насытив себя, заснул. Спал более десяти часов. Проснувшись, ел снова. Плескался в ванной. Глядел, как стираю его вещи, от которых пахло одиночеством и тоской. Потом смотрел телевизор, выбирая программы, которые я никогда не смотрю. Спать легли вместе. Пацан не стеснялся ни своей, ни моей наготы. Мы просто лежали, пока он не уснул.

Вова ровно дышал. Разглядывая его, понимал, что не нужен ему. Для него секс с мужиками - плата за еду и возможность выспаться в постели. Почувствовать себя в элементарном комфорте. Наверное, так бы и не рискнул прикоснуться к нему, но ночью во сне терзал душу призрак близкого прошлого. И я, как за соломинку, ухватил его восставший хрен, неистово, выталкивая из себя тягостный ночной кошмар. Володя не возражал, но и не загорался от того, что делаю. Он принимал мои ласки, как необходимость, как закономерность, как неизбежность. Просто ушел в себя и наслаждался тем, что давали. Я ласкал его: облизал все, что мог; вобрал в рот немаленький и ровно торчащий корень. Как же неистово скользил губами, заглатывая и массируя маковку языком.

Я изгонял из себя двадцатилетнего беса, забравшего мою бессмертную душу, тем способом, что всегда спасало в стрессовых ситуациях – игрой с ХЕРОМ. Ведь только живущие в СЧАСТЬЕ не подвластны демону тьмы, зла и предательства. И при этом был жаден, ненасытен. Вова кончил тихо и много, а после оргазма, отвернулся и уснул. Я сидел рядом, плакал - не обласканный и брошенный. Дрочить не поднималась рука. Повсхлипывая, жалея себя, пошел курить на лоджию.

Зависнув на четыре дня, спрятавшись от людей и жары, мы ходили голыми от стола к ванной, от лоджии к кровати. Володя ел много и часто. Я, стоя в очередной раз на кухне в качестве Золушки, ни разу не услышал: «Давай, помогу. Отдохни, сам помою посуду». Нет! Он делал все так, как будто ему должны, а он пока прощает. Больше молчал, чем говорил. Даже его взгляд был направлен куда-то внутрь, не замечая окружающего. Не видел ни мои старания, ни заботу, а значит, и оценить не мог.

Только на третий день, оторвавшись от телевизора, спросил, так обыденно, как будто попить попросил: «Хочешь, трахну, а потом отсосу». Я так этому был рад, ведь в душе надеялся, что на долгое время «из двух поленьев одиночества загорится костер любви». Нет, они просто тлели сами по себе. Дождавшись, пока я сполоснусь, лениво сказал: «Ну, давай».

Безвольно ждал, когда я одену ему презерватив. Без страсти стал вползать в подставленную норку. Вовка трахал без эмоций, просто гонял туда и обратно. Только перед оргазмом заспешил, обхватил руками попец и стал резко вбивать каменный елдак. Кончив, мгновенно выскочил, как будто в нутро залили кислоту и ему больно. Оперевшись руками о кровать, наклоняясь, стал елозить по залупе, ни на миллиметр не продвигаясь дальше по стволу. Я жаждал страсти, охов, ахов, заглотов по самые яйца. Но ничего такого не было. Головкой, ощущая жаркое и влажное пространство рта, довольствовался и такой малостью. Как же это лихо - «без огня и чувств», когда тезка механически гонял шкурку. Улыбка раздвинула его губы один раз, когда увидел, как меня корежило, когда сперма фонтаном летела на живот и грудь. Даже не облизав губы, пошел на кухню. Там с аппетитом стал уминать колбасу с батоном и запивать кофе.

В понедельник он уходил рано, полностью игнорируя мое желание «исполнить комплекс упражнений утренней зарядки» его дрыну. Но, не забыв под завязку набить едой живот. Я его не гнал. Наоборот, волновался, куда в такую рань. Удосужился ответить одно слова «надо». Без слов благодарности взял деньги. Я отдал ему все, что оставались в кошельке. Не было жалко, было грустно. «Лекарство для моей души», по имени Володя оказалось таким не эффективным. Обещал позвонить через несколько дней. Я понимал, что сделает это обязательно, когда ему захочется поесть, и побыть в условиях дома. Спасибо. НЕ НАДО! Прощай, Володя, так и не ставший моим, хотя я искренно этого желал.