Глава 11. Баба Лёля

    Все дети любят ночевать или просто бывать у своих бабушек и дедушек. Всё интересно и таинственно, ритм жизни другой, окружающие предметы кажутся сказочными, да и еда у старичков совершенно необычная, не такая, как дома.
   Я тоже не исключение. Бабушка Лёля, с рождением моей младшей сестры, переехала, поменяв свою квартиру в Саратове в село Пичаево. Она решила помочь моей маме, которая была её единственной дочерью, хотя когда-то у бабушки было шестеро детей, но одни умерли во младенчестве, другие - в более зрелом возрасте. Осталась одна мама, ради которой и решила жить баба Лёля, помогая ей.
   Более того она считала, что родители отца меня, их внучку избаловали, и уж она постарается, чтобы младший ребёнок, вырос другим.
   Я благодарна бабе Лёле за навыки, которые получила от неё, за заботу. Она была настоящий кладезь пословиц, прибауток, старинных песен и стишков. Имея всего четыре класса образования церковно-приходской школы, она тем ни менее страстно любила читать и носила в себе огромное количество устного народного творчества. Я ей очень признательна, так как все запасы её устного богатства, достались в основном мне, и очень помогли в моей педагогической деятельности. Даже на экзаменах по фольклору, из меня, как из рога изобилия сыпались потешки, поговорки и другая ценная информация, тогда как сокурсницы не знали, что из себя выжать. Даже преподаватели удивлялись, они столько не знали, а некоторые «перла» слышали впервые. Я и сейчас, спустя много лет, часто говорю поговорками, которые знаю на все случаи жизни.
    Моей младшей сестре досталась от бабушки Лёли всеобъемлющая любовь.
   У нас же с бабушкой была очень тесная бытовая связь, так как я единственный человек, которого можно было использовать по - хозяйству, послать в магазин и на других домашних работах. Ну а когда наступали каникулы, то и сам Бог велел. Лето - пора огородная, надо и картошку прополоть и окучить, и сорняки вырвать на грядках с морковью и свёклой, да мало ли ещё чего. Вот утром баба Лёля и отправляла меня в огород, не смотря на возраст, ведь дети на равных участвовали в жизни семьи. Я же, прихватив с собой «Робинзона Крузо», и тяпку шла в картошку. Там я ложилась в борозду, накрывала голову лопухом, и предавалась чтению. Примерно через час, бабушка выходила через калитку на огород, и, приложив руку козырьком ко лбу тщетно всматривалась в даль. После её ухода, я вскакивала и принималась за работу. И когда бабушка появлялась снова, то видела работающую девочку. На её вопрос, куда я уходила отвечала недоумённо, что всё время здесь была.
   А ещё у меня, да у кур было потайное место в малине, которая росла в углу сада занимая довольно приличную площадь. Туда я принесла старое одеяло и думочку и с удовольствием скрывалась от бабушки - лежала, читала и предавалась мечтам, да ещё срывала губами малинки, висящие прямо перед глазами.
   Бабушка жила в своей маленькой квартирке, с русской печкой, выходящей на кухню устьем, а в комнату лежанкой. Всё у неё было в вязаных салфеточках, репродукциях с картин русских художников, в вышитых кошечках и пышнотелых румяных барышнях, мерно тикали ходики, гирьки которых, раз в сутки бабушка подтягивала. На полу лежали домотканые половички, а на окнах рос жирный дурак, так в народе именуется растение алоэ, из семейства суккулентов, родственников кактусов.
   Но главным украшением бабушкиной квартирки была кровать. Полуторная, с панцирной сеткой, хромированными шишечками, вся белая и пушистая, как невеста, от подзорников, покрывал и накидок на взбитых подушках. А их было несколько, от больших, поменьше и маленьких думочек, под одно ушко. На стене у постели висел коврик вышитый лично хозяйкой квартирки, но и он был украшен наискосок приколотой белой салфеточкой в стиле «ришелье». Готовясь ко сну, бабушка надевала просторную ночную рубашку, расплетала косы густые, лимонно-белые, без единого черного волоса. Надо сказать, что голову она мыла стиральным порошком «Новость», для шерстяных вещей, что лично меня приводило в ужас. Она вынимала и клала в стакан с водой свои вставные зубы и укладывалась на пуховую перину. Когда я ночевала у неё, то мне было жарко и тесно у стенки, но так уютно и приятно, что просыпалась я с чувством огорчения, понимая, это от того портится настроение, что пора уходить домой. Как приятно на пышных перинах!
   Каждое утро баба Лёля приходила к нам в дом, ещё до моего отхода в школу, и сразу приступала к работе, кормя живность во дворе и плавно переходя на кухню, где принималась готовить завтрак, а кушали тогда по утрам плотно, как говорит мама «фундаментально». Это была жареная картошка, каша или яичница в большой чугунной сковородке, и конечно, крепкий сладкий чай с пряниками или хлебом с маслом. Все разбегались кто куда, а баба Лёля оставалась на хозяйстве. Она заправляла постели, если их не успели, опаздывая на работу, убрать родители, подметала пол, поливала цветы и сливала воду из бутылочек у окон. Эти бутылочки родителям кто-то посоветовал повесить на крючочки , после того, как они пожаловались на то, что окна «плачут», текут и ничего с этим сделать нельзя. Порекомендовали накрутить жгутиков из бинта, положить на подоконник и один кончик опустить в подвешенную бутылку. Удивительно, за ночь окна «наплакивали» полные, под завязку ёмкости. Наведя порядок, бабушка  шла готовить обед. В деревенском быту много каждодневной, мелкой, но необходимой работы. В те годы, у родителей был один выходной день, а в субботу - короткий. Так что всё сделать по хозяйству не успевали. К тому же были молоды, и очень гостеприимны. Взяв на себя заботу о доме и приготовлении пищи, бабушка освободила родителей для других, более важных дел. Только к вечеру, приготовив ужин и управившись по дому, сдавала маме «пост» и не спеша, гуляя, шла к себе. Не смотря на то, что дома она проводила мало времени, любила, тем не менее, приготовить себе то, что особенно нравилось. Это пшённая молочная каша с тыквой, суп с клёцками, лапша домашняя, чибрики - пышные оладьи и разное другое.
   Я обожала у неё ночевать и вместе с ней трапезничать.
   Перед едой бабушка отрезала один колючий листок с алоэ, мыла его и обрезала ножницами колючки. Потом быстро - быстро пережевывала листок, высасывала сок и выплёвывала, затем в стаканчик, надпилив большую ампулу, через марлю выливала глюкозу и тоже выпивала, а затем уже кушала, да не просто. Сначала она ела гущу из супа, а затем клала в оставшийся бульон несколько ложек каши, конечно не молочной и завершала трапезу. Если же у неё оставалась когда-нибудь гуща от супа в кастрюльке, то она её откидывала на дуршлаг и разжаривала в сливочном масле.
   Когда я ночевала у бабушки, то так же жевала горький лист и пила глюкозу, не зная зачем, и с удовольствием ела странную, но на удивление вкусную еду. А ещё бабушка любила тюрю из молока налитого в тарелку с покрошенным в него белым сдобным калачом, это гораздо вкуснее, чем пить из стакана вприкуску, уж поверьте мне на слово. Или сами попробуйте. Вот такие были у бабушки Лёли изыски.
   А в другой семье, у других бабушки и дедушки, я любила стряпню Муни, которая не жалея мяса, варила щи в русской печи, запекала целую тыкву и та становилась чёрная снаружи и сладкая внутри. Вообще в печи всё вкуснее. Но у нас с дедом были и свои блюда, которые мы ели только вдвоём. Я уже говорила о том, что дедушка был из семьи украинских батраков, живших в бедности и работавших по найму. Не имевших своего угла. Иногда он видимо, вспоминал детство и ему хотелось с кем-то поделиться. Не сядет же он хлебать тюрю из подсоленной воды и ржаного хлеба сдобренную растительным маслом или отварной рис, присыпанный сахаром и залитый водой, наверное было неудобно ему, А я на что? Уплетала за обе щеки, мне нравилось. А теперь я понимаю, что это был как бы привет от предков из восемнадцатого и девятнадцатого века, которых я не знала, но теперь имею представление об их вкусовых предпочтениях, так питались в семье деда не одно столетие.