Глава 12. Муня

    С полным основанием отнести к членам семьи я, наверное, смогу и самого колоритного персонажа - домработницу Марусю, а проще, по домашнему - Муню.
   Она появилась в доме в связи с болезнью бабушки, когда ей стало тяжело справляться с домашним хозяйством. Рассказывали, что некогда жила она в доме своей старшей сестры, портнихи, в селе Большой Ломовис, что недалеко от Пичаево, помогала по хозяйству, няньчилась с детьми. Не понравилось что-то мужу сестры, и изгнали Муню с насиженного места. Пошла она по деревням, прибившись к таким же бездомным, побираясь, прося подаяния. Хлеба и какую-нибудь одежёнку. В те времена, в конце сороковых годов, нищие ничего другого и не просили. В нашей местности были и знаменитые, известные на всю округу нищие - Кузя, Мотя, Параня и другие, имён уже не помню. Дружной толпой, с гнусавым пением молитв, они шли по нашей улице к церкви Святой Троицы, и там, расположившись на паперти, с верхних ступеней до низа лестницы, занимали места по какой-то, им одним известной иерархии. В самом низу, кучно сидели слепые с поводырём и женщины - погорелицы, с малыми детьми на руках. Выходя из храма, прихожане оделяли нищих мелкими монетами, те с усердием кланялись крестясь: «Спаси, Господи!» Обижать нищих в те времена было недопустимо, если только мальчишки, приставая, гурьбой бежали за ними и орали на всю улицу: «Параня, а на тебе юбка горит!» Та задирала свои рваные шаболы и отмахивалась от преследователей клюкой, а то принималась кружиться на месте, как бы боясь, что действительно горит. Это всё от слабоумия, однако, ни одного слова мата или оскорблений грубых с обеих сторон. Тут обязательно вмешивались взрослые, стыдя ребят, а нищие шли дальше. Тяжёлые судьбы были у людей. Позади две войны, разруха, голод, потеря близких и дома. Поди - узнай, что за судьба у человека, никто не застрахован был от беды. Даже в конце сороковых годов, да и гораздо позже, люди лишались крова из-за поджога. То ли из зависти или затаённой обиды, но очень часто, как говорили, «подпускали красного петуха». Раздавался гулкий набат с церковной колокольни и люди бежали, схватив багры и топоры, спасая скорее своё, чем соседское имущество, так как часто выгорал целый порядок, ряд домов, или улица целиком, особенно летом, в жару. Мы, дети, заслышав набат, неслись к месту пожара, взбивая густую пыль в клубы голыми пятками. Было жутко и интересно. Огонь, треск и чёрный дым, завораживали. И никому не было дела до погорельцев, сидящих опустив головы на кучке спасённого из огня скарба. Вот в такие годы и появилась в доме бабушки и деда Маруся. Какие-то добрые люди постригли её на лысо, чтобы не завелись вши, а все вещи её уместились в узелок из клетчатого платка. Она была неграмотна, при росписи ставила крестик, низко наклоняясь к самому листу, слюнявя химический карандаш и высовывая кончик языка, выводила, в указанном месте каракулю отдалённо похожую на крестик. Со временем Муня стала плохо видеть и была глуховата, к тому же выяснилось, что она страдала шизофренией, но это никак не проявлялось. В целом она была человеком преданным, называла бабушку - Ляксевна, деда - Хозяин, а меня очень любила, звала Лянуськой и всё, чем её угостят сердобольные соседи, старалась нести мне. Я с благодарностью вспоминаю трепетное отношение ко мне, видимо из-за нерастраченной любви, так как своих детей у Муни не было, счастья материнства она не познала, да и вообще до старости была девственницей. Но вот в старости произошёл с ней неприятный случай, о котором я обязательно далее расскажу. С Марусей у меня в памяти связано несколько смешных, курьёзных и анекдотичных случаев, свидетелем коих я была сама.
   Она спала на кухне, возле большой русской печки, а зимой перебиралась повыше, на лежанку. Дедушка взял за правило поощрять её подарками к религиозным и советским праздникам. Это были шали, платки и платочки, отрезы на платья, фартуки, кофты и нижнее бельё, обувь и чулки. Обрастая имуществом, Муня стала складывать его в большой фанерный короб из под спичек. А вот чтобы одеваться и наряжаться, хотя бы в праздник, это за ней не водилось. Оформлена она была по всем правилам и впоследствии получала обычную для большинства граждан пенсию. Тем не менее, однажды, с подачи каких-то завистников, она чуть не опозорила всю семью, явившись в суд, где адвокатом работала мама с жалобой на свою плохую жизнь. При этом так была одета, что мама, увидев её в коридоре суда, всплеснула руками от удивления. На Муне была рваная юбка, на одной ноге калоша, а на другой тапок, на голове грязный и рваный платок, неизвестно откуда взявшийся. Она была всклокоченная и решительно настроенная. На вопрос мамы, зачем она пришла, ответила: «Жалится облакату на Хозяина». Не знаю, чем там кончилось дело, но слышала, что Муня просила прощение, говорила, что чёрт попутал её, что сама не понимает, зачем ходила. Видимо, не нашлось, что предъявить в качестве жалобы, но всё со временем в семье успокоилось и пошло своим чередом.
   Надо сказать, что она вкусно готовила, видимо всё-таки опыт у неё был, и возможно когда-то и семья была.
   Я знала только, что кроме сестры, у неё был ещё брат, который жил где-то на юге и которого Маруся всё ждала к себе в гости. И вот это свершилось. Как-то осенью она сообщила мне с радостью: «Лянуськя! А ко мне брат приедить!» Тот не заставил себя ждать и вскоре появился, как сейчас помню, мужичок с гонором и в шляпе. В общем - городской, уже презирающий деревенский быт. Муня не знала уж куда его посадить, чем угостить. Он был не долго и привёз ей в подарок карамельки и мешочек сушеных мелких грушек - дулек, но и этому она была несказанно рада. Родом они были из Шачи Молоканской, не очень далеко от Пичаево, но она никогда не просилась и не ездила на Родину, видно было не к кому, но после приезда брата Маруся долго находилась в приподнятом настроении. Что значит родная душа? Мы сидели с ней на кухне за столом, грызли дульки и Муня всё анализировала вспоминая приезд брата. Очень значимое для неё событие!
   Утро у Маруси начиналось с выгона в стадо коровы Ласки. Вставать приходилось до света, рано. И потом уже вряд ли опять ложиться, дел слишком много было. В огороде траву пополоть по - холодку, а придёт время, выпустить во двор кур, насыпать им корм и налить воды в плошку. Были и наседки с цыплятами, всегда две или три.
   Из запаренного комбикорма с толчёной, варёной в большом чугуне картошкой приготовить еду для свиньи, накормить козу с козлятами, овец, напоить пойлом с добавлением молока подрастающего телёнка. Наша Ласка доилась хорошо, я вот помню, что после дойки приносила Маруся полное ведро - подойник парного молока и всё молочное было своё, и сметана с творогом , и масло сливочное, да и топлёное лежало кружками в холоде. Таких коров обычно зовут «ведёрницами» и хозяева очень ими гордятся. У нас даже покупатели молока постоянные были, например экономка местного священника - вдовца, отца Николая и ветеринарные врачи, соседи по дому, и ещё кто-то, уж и не помню. Наша корова соответствовала всем параметрам хорошей породы и к тому же регулярно приносила приплод. Когда Ласка готовилась к отёлу, никто не спал. Дедушка с фонарём постоянно выходил во двор, что бы не прозевать и малыш - телёнок не замёрз. А на кухне уже отгораживали уголок для маленького «постояльца». Наконец в дом заносили закутанного в старое одеяло телёночка и все, с интересом разглядывали его. Обычно он походил на Ласку, тоже со звёздочкой белой во лбу. Немного полежав, телёнок принимался пробовать вставать на ножки, и вскоре ему это удавалось. Но как он стоял! На четырёх тоненьких, качающихся, готовых подломиться «палочках», стоял и поливал пол долго - долго, так, что Марусе приходилось по нескольку раз менять воду в ведре и постоянно подтирать пол. Вот уж забот у неё прибавлялось! Поили телёнка из бутылки с соской, я тоже конечно в этом помогала ей. Имя придумывали все вместе, долго споря по этому поводу. После каждого отёла молоко Ласки становилось вкуснее и питательнее, а сливки в стеклянной банке можно было определить, приложив руку, с мужскую ладонь, это почти пятая часть от всего молока в банке. Находился телёнок в доме до тех пор, пока не начинал взбрыкивать задними ножками, пытаться боднуть кота и всех проходящих мимо него, пробовать лизнуть домашних и зажёвывать край юбки у Маруси. Всем проходящим мимо приходилось быть бдительными, чтобы не оказаться обслюнявленными телёнком. Вот тогда и решали перевести его к маме в сарай. Маруся ловко и умело управлялась по хозяйству, так как бабушка была прикована к постели и её саму приходилось Марусе кормить с ложки. Наблюдать за этим было трогательно и смешно. Сначала бабушка, уставшая постоянно напоминать о том, что нужно мыть руки переругивается по этому поводу с Муней, потом, наконец помыв их, приступают к кормлению. Зачерпнув ложкой еду и поднеся ко рту бабушки, Муня при этом повторяя за ней все движения так же сама открывала рот, жевала и глотала несуществующую еду. Мне было смешно за этим наблюдать. Я вот сейчас только понимаю, что Марусе приходилось много трудиться, так как забот было не мало. Жили натуральным хозяйством, то есть - всё своё. А ещё погреб, заготовки на зиму, сад и огород, уборка в доме, магазин? Засыпала Муня вместе с курами. В этой книге упоминание о Марусе часто будут встречаться по тому, или иному случаю. Пока же я сдержу слово и расскажу, как под старость, примерно в шестьдесят пять лет, лишилась она девственности и познала мужчину, конечно с её слов.

   А дело было так. После смерти бабушки и дедушки, в ноябре 1965 года, буквально с разницей в одиннадцать дней, Муня осиротела вместе со всеми нами. Что делать, как ей, бездомной дальше жить? Родители решили, что поживёт она пока у нас. Когда же вступив в права наследования, мой папа снял деньги с дедушкиной книжки, то Марусе купили маленький домик, дали сто пятьдесят рублей, много бабушкиных вещей и пуховую козу с козлятами. Помимо этого оформили полноценную пенсию тридцать рублей, вскоре которую повысили до сорока пяти, как у всех. Стала Муня жить самостоятельно. Но одной скучно и сговорилась она с одной молодой женщиной, работавшей на коммутаторе посменно, что приглядит за её двумя детьми. Сначала всё вроде шло нормально, но как-то раз, в отсутствии хозяйки, муж её, молодой мужчина пришедший домой пьяным, стал домогаться Маруси. Он приставал к ней в сенцах, а когда она стала сопротивляться, резко швырнул  на поленницу сложенных в углу дров, сильно поранив ей спину. Потом беспомощную старуху, за шиворот поволок в спальную комнату, где бросив поперёк застеленной кровати, грубо овладев ею, провалился в пьяный сон. Проплакав и простенав всю ночь, не имея возможности уйти, бросив спящих детей с пьяным мужиком, она ждала хозяйку дома. Утром, когда она вернулась со смены, Муня плача и причитая, показала ей спину всю в синяках и рассказала о случившемся. Реакция последовала неожиданная. Молодая женщина принялась оскорблять Марусю, обзывать её старой развратницей, стыдить и унижать, а проснувшийся муж, чуть не задохнувшись от негодования и «клеветы», пожелал немедленно выкинуть вон из дома лгунью. Проплакав несколько дней у себя в хатке от обиды и оскорблений, по совету старушек, пошла Маруся в милицию. Поведав свою грустную историю, попросила наказать «нусильника». Молодые милиционеры подняли её на смех, спросив: «Признайся бабка, ведь тебе понравилось, хорошо было?», «Сначала очень больно». «Ну, а потом ведь хорошо? А раз хорошо, чего ж ты пришла? Иди отсюда, не мешай работать!» И поплелась Маруся восвояси. После этого случая, она замкнулась, ушла в себя. Людям в глаза смотреть было стыдно, неловко. Потом к ней сватался хромой, и косой на один глаз, зажиточный престарелый мужичок, ему нужна была работница и прислуга, а платить жалко, вот и надумал он жениться, заранее оформив всё имущество на своих детей. Но Муня ему отказала, хоть он и носил ей карамельки в газетном кулёчке. К сожалению в это время мы жили уже в Тамбове, и о случившемся узнали гораздо позже, где-то через полгода, приехав на могилы своих близких. Марусе привезли, как всегда. Нравившиеся ей белые батоны, Любительскую колбасу, баранки и конфеты. Если бы отец и мама во время этих событий находились в Пичаево, негодяй - насильник не ушёл бы от наказания, уж это точно.