А у нас во дворе

   
    Лидочка Воробьёва кроила платье. Этому искусству её обучила соседка чудаковатая  Маша - портниха, которая обшивала всех, кто попросит.  Когда Маша, вымахивала на длинный стол кусок ткани, у Лидочки замирало сердце. Сначала Маша разглядывала рисунок, гладила его ладонями, задумчиво мяла пальцами толстую нижнюю  губу. Наглядевшись досыта, брала высушенный обмылок и, сверяясь с размерами, начинала короткими штришками вырисовывать лиф, рукава, юбку.

    Разрисовав всю ткань, Маша большими чёрными ножницами вырезала по белым извилистым линиям, смётывала детали, строчила на машинке.  В результате из плоского куска материи  образовывалось платье или кофточка с воланами и рюшами. Ну, разве это не искусство? Волшебство, никак не иначе!
      
    «Вот посмотрите и сравните, - думала Лидочка, - девушка в домашнем халатике или в ночной сорочке, а может  и совсем без неё. Ну, разве это красиво? А вот девушка в нарядном платье с вырезом каре, юбкой-колокол, под которой для пышности ещё и нижняя юбка из накрахмаленной марли? Это же совсем другое дело, красота неземная».
      
    Лидочка придвинула к распахнутому окну тяжёлый стол и разложила на нём кусок репса, расписанного по белому фону красными тюльпанами на зелёных ножках. Этот отрез был подарен ей родителями по случаю окончания школы и поступления в педагогический институт.
    
    Мать, вечно занятая своим фабкомом, попросила отца сходить с Лидочкой в магазин «Ткани» в Гавриковом переулке. По её мнению там был самый большой выбор. В магазине Лидочкины глаза «разбежались». Она долго ходила вдоль витрин, выбирая самую красивую ткань, а когда выбрала, застыла около неё и стала вычислять, сколько нужно купить, чтобы  хватило на платье. Не желая попусту тратить родительские деньги, она старалась рассчитать всё точно, до сантиметра.
   
    Отец терпел долго, но, в конце – концов,  возмутился и потребовал прекратить это издевательство и немедленно сказать, сколько текстиля выписывать. Лидочка вышла из оцепенения и назвала последний результат своих сложных вычислений.
    
    И вот теперь, когда она раскладывала выкройку, ей приходилось пускать в ход всю свою изобретательность, а также математические и геометрические способности. Она долго не могла решить, как лучше расположить тюльпаны, вверх или вниз бутонами. Решила, что вверх – оптимистичнее, но на рукавчики-фонарики не хватало ткани, если кроить по долевой. Лидочка задумалась, «если бы ещё десять сантиметров, то всё получилось бы прекрасно».
    
    За окном цвели липы. Лёгкий ветерок поднял кружевную занавеску и вместе со свежим воздухом принёс медовый аромат. Валька Попов из углового дома поставил на подоконник проигрыватель и по двору понеслось:

     А у нас во дворе
     Есть девчонка одна,
     Среди шумных подруг
     Неприметна она,
     Никому из ребят
     Неприметна она…
    
    «Ах, как хорошо, - подумала Лидочка,- и лето, и липа, и то, что она теперь студентка, и Валька Попов, и эта песня». Она засмеялась, закружилась по комнате и подпела:

     Я гляжу ей вслед -
     Ничего в ней нет.
     А я всё гляжу,
     Глаз не отвожу... ля-ля-ля.    
 
    Сделав круг по комнате, она остановилась у стола и решила кроить рукавчики по косой. Чтобы приколоть вырезанные из газеты детали выкройки, она достала красивую жестяную банку из-под подарка с кремлёвской ёлки, где хранились иголки и нитки. На донышке нашла плоскую коробочку и вынула из неё десять булавок с ушком. Конечно, булавок было маловато, но что тут поделаешь, больше у неё не было.

    Лидочка зажала булавки губами и, вынимая по одной, стала прикалывать лиф. Губы её невольно расплывались в улыбке, она мурлыкала мотивчик песни и представляла себя в платье с тюльпанами, в туфлях на гвоздиках и с причёской «бабетта». Неважно, что злые люди называли эту причёску «вшивый домик», она была восхитительной, современной и очень шла Лидочке.

    «А вот бы покраситься красным стрептоцидом, как Юлька Горохова из тридцать первого дома», - Лидочка представила себя с волосами цвета шляпки гриба-подосиновика, вынула изо рта последнюю булавку и расхохоталась, - «мама придёт домой из своего фабкома, увидит и в обморок упадёт, а папа едва ли заметит. А может и заметит. Заметил же он, когда Ляля себе брови сбрила, правда два дня к ней приглядывался, а потом заметил и зачем-то повёл к врачу. А когда они вернулись, папа поставил Лялю в угол. Мама тогда на курорте отдыхала по профсоюзной путёвке.

    Лидочка, счастливо смеясь, вприпрыжку побежала на кухню. Там она включила газ и поставила греться чайник. Очень захотелось чая с вишнёвым вареньем. Пока грелся чайник, наполненная счастьем Лидочка села на высокую табуретку и стала махать ногами.

    Чайник захлопал крышкой. «Гонг к началу чаепития», - представила себе Лидочка, и это тоже показалось необыкновенно радостным. Она налила янтарный чай в тонкую чашку и подхватила ложкой вишенку прямо из банки. Извлечённая из  сиропа  вишенка засветилась как рубиновый камешек, даже есть жалко. Полюбовалась немного и, зажмурившись от предстоящего наслаждения, отправила вишенку в рот.

    Варенье было прошлогоднее, из вишен, которые собирали на даче всей семьёй. Мама, папа и Лидочка честно складывали ягоды в корзинки, а Ляля притащила стремянку и залезла на неё, чтобы собирать вишни с верхних веток. Вишни наверху были самые зрелые и вкусные, поэтому Ляля больше ела, чем собирала в корзинку и от этого её губы и язык сделались чернильно-синими.

    Ляля была на два года младше Лидочки, но превзошла её по своим способностям приспосабливаться к любым обстоятельствам и везде находить собственную выгоду. Лидочку она называла «чудо лопоухое», не из-за ушей, а потому, что Лидочка была простовата, её легко можно было обмануть.

    Напившись чаю, она взяла сухой розовый обмылок земляничного мыла и принялась обводить контур лифа. Когда с этим было покончено, Лидочка стала вынимать булавки, пересчитывая их, и насчитала… только девять. «Господи, куда же десятая подевалась? Должно быть, я неверно посчитала, - она пересчитала снова, - нет, правильно – девять. Может на пол упала».   
 
    Лидочка стала искать на полу: залезла под стол, проползла вокруг него, обшарила руками, просмотрела все щёлочки; булавки не было. И вдруг она вспомнила, как держала их во рту, подмурлыкивала и улыбалась. «Вот корова безмозглая, я её проглотила; иначе куда же она делась, я всё кругом обшарила», - решила Лидочка и страх мурашками прополз по её спине. Внутри, в груди что-то покалывало и это окончательно убедило её, что булавка там. Она села на диван и почувствовала, как сердце оборвалось, упало и забилось в пятках.

    « Что же делать? Что же мне теперь делать?! Звонить маме? Бежать в поликлинику или сразу в больницу?» - Лидочка представила себя на железном операционном столе голую. Вокруг врачи в блестящих от крови резиновых перчатках вытаскивают из её живота желудок, вспарывают его и все дружно запускают туда руки: ищут булавку. «Нет!! Я этого не выдержу!», - и будто подтверждая её страшную мысль, со двора донеслось:


   Вот переулок мой —
   Но нет ответных глаз:
   Вернулся я домой,
   А ты не дождалась.
   У этих вот ворот
   Шаги твои стерёг…
   Где он теперь мелькнёт,
   Твой тонкий свитерок?    
    
    
    В животе похолодело. Она вспомнила, что при отравлении нужно очистить желудок. Неважно, что булавкой не отравишься, желудок промыть не помешает. Лидочка развела в стакане воды ложку питьевой соды и залпом выпила его, а следом ещё пять стаканов холодной воды. Живот раздулся и заболел. Лидочка побежала в туалет, сделала рогатку из указательного и среднего пальцев, засунула её в рот и стала щекотать миндалины. Было душно и противно, но вызвать спасительную рвоту не удавалось. Бесполезно промучившись, она зарыдала и ушла в комнату. В животе плескалось, в груди кололо.
    
    Когда Ляля пришла домой, Лидочка, свернувшись по-кошачьи, лежала на своей кровати. Лицо её опухло, и сестра решила, что она совсем заспалась. Родители сразу после работы отправились в театр и Ляля, поужинав, ушла гулять допоздна. Бедная Лидочка лежала тихо, боясь пошевелиться или глубоко вдохнуть.
    
    Она уснула и будто наяву увидела, как к окну прямо от луны, протянулись две полоски, похожие на лыжню, а место луны заняло круглое женское лицо, которое, вдоволь налюбовавшись Лидочкиными страданиями, начало подмигивать левым глазом. Тогда Лидочка поняла, что это её дорога, вылезла в окно и осторожно пошла по прозрачной лыжне. Она дошла до узенькой площадки и встала на неё.

    Из-за лунного лица выдвинулись две руки, быстро смотали полоски лыжни в клубок. Затем стало ещё чудней: указательные пальцы на этих руках удивительным образом удлинились и превратились в вязальные спицы, которые стали быстро вязать и связали из клубка белый саван. Лидочка собралась надеть его, как вдруг звёзды со всех сторон закричали: «Не смей, не смей! Не твоё!» А одна звёздочка, совсем как Ляля,  прокричала: « Чудо лопоухое». Женское лицо засмеялось и указало на Лидочкину загорелую коленку: «Что это у тебя торчит? Иголка что ли?»
    
    И тут она проснулась от того, что её сильно тормошили. «Что ты разоралась! Иголка-иголка! Совсем спятила со своим платьем, спать не даёшь. Только заснула, а тут ты разоралась, психопатка» - Ляля возмущенно передёрнула плечами и зашлёпала босыми ногами к своей кровати. Лидочка села и стала ощупывать колени; они были гладкие как шёлк и никакой иголки из них не торчало. Она снова легла, но больше не заснула.
    
    Утром всей семьёй сели завтракать на кухне. Мама спросила, отчего Лидочка такая невесёлая и потрогала её лоб. Ответа на свой вопрос она ждать не стала, выпила чай и умчалась на работу. Отец, дожёвывая бутерброд, указал рукой с чашкой на фанерный ящик и сказал, что это посылка для тети Раи в деревню и велел написать адрес и отправить её.
    
    Почтовое отделение было далеко, на соседней улице и Ляля не хотела тащиться туда с посылкой и ещё стоять в очереди, чтобы её отправить.
    
   -Ты знаешь, Лидка, на прошлой неделе на почте случай был, - Ляля взяла кусок хлеба и стала размазывать на нём  жёлтое сливочное масло. - Тётка, которая длинным молотком штемпели на сургуч ставит, этим самым молотком дядечке в лоб заехала. Он всё возмущался, что она медленно работает и поэтому длинную очередь собрала. Ну,.. она слушала-слушала, да и не выдержала. Хрясь ему по лбу. С того шляпа слетела и сам он завалился, чуть бабулю сзади не придушил, - Ляля хлебнула чай и подняла брови, - Так что неизвестно, как там на почте. Может всех поувольняли за такое отношение к отправителям. Давай, Лид, ты адрес напишешь и отнесёшь этот ящик, а я пол вымою. Идёт?
    
    Лидочка согласилась, нашла чернильный карандаш и села писать адрес, а Ляля отправилась мыть пол. Из комнаты зазвучало нескладное, но громкое Лялино пение, плеск воды и шлепки мокрой тряпки. После второго куплета и припева, послышался стук упавшей палки, усиленный плеск в ведре и Лялин крик:
    
   -Дура ненормальная, ты что булавки раскидала! Я себе всю руку разодрала, - Ляля выскочила из комнаты с половой тряпкой в одной руке и булавкой в другой, - Вот, смотри,- посередине грязной ладони краснела царапина.
    
    Увидев десятую булавку, Лидочка снова вернулась к жизни. Она подскочила к Ляле, выхватила у неё эту проклятую булавку и расцеловала грязную ладонь. Ляля покрутила пальцем у виска и ушла, искать зелёнку.      
   
    Валя Попов в бинокль наблюдал, как его бывшая одноклассница, отличница Воробъёва запихивает в большую авоську ящик с посылкой, крутится перед зеркалом и уходит в прихожую. Он тут же отложил бинокль, выставил на подоконник проигрыватель, запустил пластинку и уселся рядом, приняв непринуждённую позу.

    Когда Лида выволокла из подъезда сумку с посылкой, Иосиф Кобзон из Валиного окна умолял на весь двор:

   Не отнимай свою руку, пожалуйста!
   Как бы судьба ни сложилась для нас,
   Завтра забудь меня, маме пожалуйся,
   Но поцелуй на прощанье хоть раз!
    
    Лида взглянула вверх, на Попова, фыркнула и, стараясь идти легко и прямо, несмотря на увесистую посылку, гордо удалилась за угол.