Исай, спасатель Поэма

(Продолжение)

...С этими словами Исай встал и вышел, чтобы успокоиться. Казалось, пар, летящий изо рта – душа Коли Сервозова, ещё парящая и неприкаянная, но уже куда-то ввысь стремящаяся. Как-то странно, непривычно выглядели горы – будто в ожидании чего-то притаились, но готовые в любой момент извергнуться лавинами, взорваться, сотрястись, обрушиться... Звенело в голове. С тех пор, как ему «вынесли мозги», прооперировали, часто, а теперь, в последний месяц или пару-тройку дней всё чаще раздаются звуки в голове, которых он не слышал прежде, даже не подозревал, что таковые существуют и вообще возможны. Словно музыкантов нет, ушли в буфет, и инструменты заиграли именно свою любимую и самую красивую и сладостную на земле мелодию – но вдруг сменившуюся звоном, оглушительным, как канонада, как ракетный двигатель. И вдруг – обрыв.
- Эх, Коля, что же ты наделал, как же так... – проговорил он, глядя в небо. – Николай, ты где? – спросил, как будто ждал ответа сверху, ждал каких-то объяснений, даже извинений.
Но в ответ – лишь тишина, с каждым мгновеньем непереносимее. Исай вернулся в дом.
- А это... школу юных альпинистов мы с тобой откроем?
- Ну, конечно! – тут же среагировал Валерий. – Самую крутую в регионе, да во всей стране!
- Бесплатная?
- А ты как хочешь?
- Я хочу, чтобы бесплатно. Для простых мальчишек.
- Будет, как ты хочешь, обещаю, брат. И снаряжение альпийское всем купим.
- Но оно ведь сейчас очень дорогое.
- Отберём достойных, ты приёмную комиссию возглавишь, проверять всё будешь, собеседование там, практический экзамен, все дела. Мы наберём курс человек пятнадцать-двадцать – и закупим. Я клянусь! И ты лечиться полетишь в Кералу, в Индию, там, говорят, передовая медицина! Лучшие врачи на свете!
- Я не полечу на самолёте.
- Да, я не подумал, брат. Прости. Но можно и на поезде – дня три-четыре. Всё будет доступно, всё возможно! Ты так жил?
- Нет, я не жил так, - отвечал Исай, ещё борясь с собою и сомнениями.
- Ну, тогда считаем, что договорились. Собираем всё необходимое: верёвки, ледорубы... Ты ведь никогда не ездил на слоне! В любви имел большие неудачи!..
- Про Марию? – напрягаясь, уточнил Исай; Валерий вдруг почувствовал по вспыхнувшему взгляду брата, что израненного и стареющего льва дразнить не время.
- Я цитирую стихотворение, - он пояснил поспешно. – Жаль, не помню автора-шестидесятника, он спился, но стихи писал смешные... Ну, так как решаем? Чую: ломанут все, кто ещё ходить способен. Я имею ввиду, в горы. Ты скажи, согласен?
- Да, согласен, - еле слышно отвечал Исай. – Ты не волнуйся. Если Коля Сервозян сорвался, то другим будет пройти... А впрочем, Бог весть.
Собирался Исай молча и сосредоточенно. Старательно. По несколько раз проверяя, не забыл ли что: оттяжки, репшнуры, лавинная лопата, скальный молоток, зацепки, шлямбурное оборудование, крючья, ледоруб, фонарь налобный, кошки, блоки, ролики... Валерий удивлённо наблюдал за братом: он его таким не помнил. Близким к ажитации. Рассеянным - и в то же время собранным, сосредоточенным. Волнуется, впервые после многих лет простоя собираясь в горы?..
Наконец, Исай закончил. Завязал рюкзак. Перекрестил его. Валерий, пожелав спокойной ночи, покурив и выпив, лёг в соседней комнате. Исай встал на колени пред иконой Божией Матери и, помолчав, сосредоточившись, начал молиться:
- К Богородице прилежно ныне притецем, грешнии и смирении, и припадем, в покаянии зовущее из глубины души: Владычице, помози, на ны милосердовавши, потщися, погибаем от множества прегрешений, не отврати Твоя рабы тщи, Тя бо и едину надежду имамы...
- ...Исай, вставай! – тряс его кто-то среди ночи за плечо.
- А? – вздрогнул брат, открыв глаза и улыбаясь миру. - Что это?
- Не что, а кто – Валерий, брат твой. Поднимайся, скоро уже три. Пора идти, чтобы никто нас не увидел и не увязался следом.
- Что пора? – не понимал Исай. – Идти куда?
Старинные часы пробили три.
- Забыл?! Ну вот, связался с идиотом! Всё забыл, о чём мы договаривались?!
- А о чём мы договаривались?
- Шутишь? Или... Не могу поверить! Ничего, ни капли мозга не оставили врачи позорные, всё подчистую, суки, вынесли! Ну, это ж надо!..
- Не кричи, дай вспомнить...
- Обещал ведь! Да не может быть, чтобы не помнил ничего! Мы договаривались выйти затемно, до поисковых групп, команд... Ты надо мной глумишься! Думаешь, так вечно будет продолжаться? Не надейся, сволочь, гнида! Я тебе сейчас!.. Ты живо вспомнишь!.. – младший брат, сжимая кулаки, приблизился к лежащему Исаю. – Падла ты, паскуда!..
Старший брат готов был плакать от бессилья. Приподнявшись на постели, вглядываясь в черноту за окнами, он напряжённо и мучительно копался в памяти, как будто пальцами, реконструировал прошедший вечер поминутно, посекундно – но, едва поймав какую-нибудь мысль, вытягивая её на поверхность, тут же упускал, она выскальзывала, словно рыбка.
- Вспомнил! – вскрикнул радостно Исай. – Я обещал тебе помочь дойти до самолёта! Так ведь?
- Так. И что теперь? Раздумал?
- Видишь, вспомнил! – ликовал Исай. – Пойдём, пойдём, конечно!
Одевались молча, глядя друг на друга. Тельники, кальсоны шерстяные, зимние альпийские штаны с подкладкой, плотной, с боковыми, задними, передними на многих уровнях карманами, тяжёлые резные горные ботинки с гетрами, штормовки, тоже на подкладке, с капюшоном, свитера, солнцезащитные очки, перчатки, меховые варежки... Спор вышел из-за шапок: младший брат хотел покрасоваться в соболиной, что Исаю подарили гости из Канады за спасение, но старший брат настойчиво, беспрекословно приказал взять вязанные лыжные, чтобы не взмокнуть на подъёме и не простудиться сразу же, на плато, где всегда холодный ветер, даже в разгар лета, а теперь и вовсе ледяной ветрище. И ещё из-за одежды про запас (Валерий наотрез отказывался) и провизии (аналогично) – но и тут Исай, спасатель с многолетним стажем, свою линию прогнул: консервы, сало, молоко сгущённое, сыр, хлеб, шоколад, старинная, ещё от деда, фляга чачи...
- За его здоровье выпьем наверху там, - мрачно пошутил Исай, зачем-то бреясь. – Это... ну, естественно, если дойдём.
Проверили и собранное накануне снаряжение: всё было на месте, всё в порядке. Старший брат вдруг резко развернулся и отправился – никак не комментируя свои деяния, действительно, напоминая сумасшедшего – куда-то в сторону.
- Куда ты? – прокричал ему вдогонку младший.
Но Исай лишь отмахнулся.
Постояв под звёздами, подумав (если бы его спросили: ты о чём? – он затруднился бы с ответом), и потом, уже через ворота со двора спустился в хлев, чтобы задать корм овцам.
- Я вернусь, - пообещал. – Сегодня же вернусь, ещё не рассветёт, увидите, мои хорошие!
Шерсть на свету блестела и искрилась. Не хотелось уходить от них – таких уютных, сонных, тёплых. Звякнуло ведро, ударившись о камень.
- Ты, Исай? – спросил Валерий из избы.
- Я, - отвечал Исай.
- Так мы идём?
- Идём, - ответил старший брат, поднявшись в комнату. – Я ж обещал идти... Ну, с Богом! – прошептал Исай, перекрестившись трижды на икону. – Помоги нам, Господи!
- Погодь, - сказал Валерий. – Ты отцовское ружьё не видел?
- Наверху, в кладовке. Что ты хочешь?
- Взять его с собой.
- Зачем? Не на охоту же идём.
- На всякий случай. Мало ли кто повстречается.
- И так впритык по весу. Сам потащишь.
- Хорошо, о’кей.
Тихонько, будто веря и в языческих богов, способных сглазить, принести несчастье, даже уничтожить, вышли – первым шёл Исай, за ним Валерий, ни в кого и ни во что не веривший, но делающий вид сейчас, что верит и относится к Христу с благоговением (поцеловал икону со Спасителем едва ли не взасос, и, опустившись на колени, поклонился на прощанье ему в ноги).
В полчетвёртого прошли мимо жилья Марии – показалось, что она с тревогой смотрит из-за занавески. Без восьми четыре, выйдя из посёлка, миновав равнину, обогнув речушку, устремились вверх.
Вначале торопились, поспешали побыстрее скрыться за отрогами, за буреломом, стушеваться, понимая, что видны, как на ладони. В половине пятого Исай сказал, что их уже не видно снизу, но идти надо быстрее, так как до семи должны успеть пройти один из ледников, а он, ледник Мещерского-Думбадзе, в это время года, при такой погоде может и не быть подарком.
- А куда, зачем мы, собственно, торопимся? – Исай задумчиво приостанавливался, будто забывал договорённость и усиленно пытался вспомнить. – Что там? – он смотрел наверх, где потихоньку высветлялось небо. – Что там – кроме Господа, который, может, нас и вовсе-то пока не ждёт?
- А ты действительно придурок? – вопрошал Валерий, улыбаясь. – Самолёт там жёсткую посадку совершил. Жесткач. В которой все погибли.
- А-а...
- И ты мне обещал, что выведешь к нему, - напоминал Валерий, терпеливо, как ребёнку. – Чтобы почту посмотреть, финансы, что исполнили романсы, золотишко на зубок попробовать... До ледника Мещерского-Думбадзе далеко ещё, скажи?
- Не знаю.
- Как это не знаешь?! – закричал Валерий. - Ты спасатель, проводник – или ты х.й собачий?!.
- Я - собачий... – пожимал Исай плечами, улыбаясь. - А туда есть несколько путей. Кратчайший – напрямую. Но, боюсь, непроходим об эту пору: ледяная вертикаль. Смотри. Нет, не туда - левее, выше... Видишь, там уже посверкивает льдами.
- Я не вижу, - отвечал Валерий. – Темнота... Хотя, вон там, по-моему, просверкивает...
Прямо перед ними, возвышаясь, уходя под облака, сияла и манила к себе плоскость, абсолютно, как казалось снизу, полированная, без единой выбоины и зазубрины.
- И что же делать?
- Можно обогнуть, - сказал Исай не слишком-то уверенно. – Меняется всё: потепленье климата, ты не читал в журнале?
- Я журналов вовсе не читаю, - пробурчал Валерий. - Это тут причём?
- Притом, что может завалить и нас лавиной. Как Сервозова.
- Как Сервозяна? – уточнил Валерий, будто важно было, что погибший – армянин. – Но он ведь шёл не здесь...
- Не здесь... - ответил старший брат с сомнением. – Он шёл вон там, правее, чуточку пониже, метров на четыреста и до того, как всё обледенело... Впрочем, с нами Бог! Вперёд и вверх, а там, ведь это наши горы, они помогут нам!..
Исай закинул на спину рюкзак и быстро зашагал вперёд, словно решившись, будучи уже не в состоянии что-либо изменить и отменить. Отринув прочь сомнения.
Он прошагал так метров триста, не оглядываясь, чувствуя дыхание Валерия, всё более тяжёлое и учащающееся. Исаю же напротив вверх шагать с каждой минутой становилось легче и привычнее, как будто мышцы, тело его вспоминало, продираясь сквозь туман и боль, былые восхождения, отважные лихие операции, спасательные подвиги, которые несведущим казались просто чудесами.
Мышечная память... Мышцы сами вспоминали все привычные, за годы ставшие автоматическими, машинальными движения, усилия, опасные места – но, как вчера ещё казалось, позабытые навек. Он с новым-старым чувством, с нежностью смотрел на свои горы, только-только проступающие в темноте обледеневшие вершины: Кюкюртлю, Белалакая, Сулахат, Эрцог, Ужум, Большой Кизгычский, Закзан-Сырт, Донгуз-Орун, Озон... Шагал, расправив плечи, по-над впадиной, поросшей заржавевшим папоротником, вечным тисом ягодным, самшитом, улыбаясь, задирая подбородок к небу, полной грудью с наслаждением вдыхая запах снега, выпавшего ночью, сотни запахов, к которым так привык, что раньше и не обращал внимания на то, как пахнут, как благоухают в ноябре перед снегами овсянницево-ковыльные, ольшаники, пихтарники и ельники, каштановые, пихто-буковые рощицы, кленовники, кустарники до трёх метров и травы, травы: колокольчик Оттрана, лютик Елены, волчеягодник черкесский, падуб узкоплодный, скрученник спиральный, ятрышник прованский, живокость расщепленная, родореты, зверобой двубратственный...
От запахов и мыслей закружилась голова. Казалось, что с секунды на секунду, вот сейчас откроется ему нечто такое, что не знал никто на этом свете. После пропасти, больницы, операций он испытывал подобное – но всё что-то мешало, отвлекало, беспокоило.
- Иса-ай! – послышался из-за скалы голос Валерия, отставшего уже метров на двести. – Дай перевести дух, не беги...
Закашлялся, гулко отхаркнул – эхо подхватило, но и сразу будто бы стыдливо закопало некрасивый звук на дне ущелья в снег, похоронило.
- Надо поспешать, - сказал Исай. – Ты слишком много куришь, брат.
- Да нет, не слишком, пачку в день. От силы полторы. Но здесь, в горах, гораздо меньше. Погоди, Исай, прошу ведь!
Старший брат остановился, чтобы подождать Валерку. Здесь, в горах, на восхождении, которое должно начаться, если Бог поможет, через три часа, Исай вновь чувствовал себя намного старше и физически сильнее, крепче, призванным оберегать, если понадобиться - и спасти братишку.
Из-за поворота появился он минут через семь-восемь. Улыбаясь как-то странно и загадочно.
- Ты знаешь, я о чём подумал, пока плёлся за тобой? О том, что там ведь есть... - Он подошёл почти вплотную, снизил голос, будто их и здесь могли подслушать, - там ведь паспорта, десятки паспортов на самых разных джентльменов разных стран... Вот было б здорово!
- Что здорово? О чём ты?
- Было б здорово собрать их, переклеить фотографии, есть у меня один знакомый друг, как говорится, так наклеит и печать поставит – лучше новой... И вперёд - и с песней!
- Эмигрировать решил?
- Да нет, чего там! Можно здесь делать дела - с деньгами-то. Ну, так просто поездить, прошвырнуться, посмотреть, как люди где живут... Ну, скажем, в том же Катманду... Или в Макао, Дели, Буэнос-Айресе, в Стокгольме, Лондоне, Кейптауне, Париже, Риме... Как тебе? Хорошая идея?
- Но зачем тебе так много паспортов? – не мог взять в толк Исай.
- На всякий случай, мало ли... У нас и президент работал нелегалом.
- Ты в войну, в шпионов и разведчиков ещё не наигрался? Нелегалы… - усмехнулся старший брат. - Пошли, а то ведь не успеем засветло.
- А что такое? Ты боишься, что замёрзнем? Но у нас с собой, как говорил Жванецкий, было! Ну, пошли, чтобы успеть, пока светло, я слушаюсь тебя. Во всём, как обещал, заметь. Шнурок дай только завязать. И покурить чуток.
Исай, махнув рукой, мол, догоняй, ушёл вперёд своими широченными шагами.
Он не тот стал. Будто подменили его там, на дне ущелья. Прежде и не замечал, как интересна и насыщена жизнь насекомых и рептилий, просыпающихся по весне – многообразия жуков, стрекоз, десятков, сотен видов бабочек: Ванесса адмирал, Червонец альцифрон, Чернушка грустная, Загадочная голубянка, Бархатница волчья, Буроглазка петербуржская, и змей обилие: Кавказская гадюка, Щитомордник, Слепозмейка, Западный удавчик, Эскулапов полоз... – к осени тихонько, незаметно для непосвящённых, праздных (коих подавляющее большинство и в их посёлке) прячущихся в скалах, засыпающих. Часами мог смотреть Исай на муравейник, будучи при этом абсолютно, стопроцентно счастлив...
И зачем Исай пошёл на восхождение с Валерием? Тот обещал, поклялся: если он, Исай, не согласится с ним идти, Валерий будет восходить один, и пусть Исай пеняет на себя, коли случится что-то, а наверняка случилось бы, к гадалке не ходи, сорвался бы как пить дать, и потом до смерти не замолит смертный грех... Каприз ребёнка, коим, в общем-то, остался младший брат, хотя и спортом занимался по серьёзному до травмы, и изображает из себя крутого мачо, чуть ли не бандита. Он всё тот же – как и тридцать лет назад. Но окружение, дружки его испортили… Зачем он всё же захватил отцовскую двустволку?
Индия, Бутан, Непал... Как это далеко! Когда-то, в предыдущей жизни (кажется теперь), Исай мечтал взойти на Джомолунгму, водрузить там знамя красное с серпом и молотом... Теперь даже не верится, что существует она в самом деле – высочайшая вершина мира Джомолунгма. Эх, мечты, мечты... Когда-то в юности мечтал о покорении всех легендарных пиков мира: кроме Эвереста - Чогори, Нангапарбат, Пик Коммунизма, Пик Победы... Не судьба. Всего-то раз десяток из посёлка выезжал. В Москве так и не побывал - на Красной площади, в Кремле...
Исай шёл, ускоряя шаг и с наслаждением вдыхая полной грудью запахи предгорного предзимья. Впереди послышался приток Аракса – Иорданка, будто чьи-то голоса далёкие, то приближающиеся, то исчезающие и совсем неслышные, потом бурление, шум, ярость…
Через час Исай с Валерием, который почти выбился из сил и сухо кашлял сзади, подошли к высокогорному монастырю. И тут раздался колокольный звон. Он растекался по горам, сколько хватало глаз, взбирался на вершины, доплывал, казалось, и до моря за хребтом. Исай, недолго думая, направился вовнутрь, в монастырь, Валерий (в основном, чтобы согреться) следовал за ним.
Внутри шла литургия – несколько монахов, молодых, среднего возраста и старых, но всего не больше дюжины, молились, склонив головы.
- Совсем немного... беглые все? - прошептал Валерий тихо, но благодаря акустике заметно стало, что молящиеся слышат шёпот, несколько монахов обернулись, некоторые с любопытством, некоторые – с очевидным раздражением.
Исай, оставив рюкзаки у входа, помолившись – «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь... Боже, милостив буди мне грешному... Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матери и всех святых, помилуй нас. Аминь... Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе... Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас!.. Пресвятая Троице, помилуй нас; Господи, очисти грехи наша; Владыко, прости беззакония наша... и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого!..» - подошёл к настоятелю, седобородому и седовласому, широкоплечему, голубоглазому, с большими сильными руками (младший брат впервые видел настоятеля монастыря и подивился, как они похожи: разве что Исай без бороды, так – братья-близнецы).
Перекрестившись и благословившись, тихо с ним поговорил с минуту. Попросил о чём-то – тот его внимательно и цепко выслушал, пронзая взглядом, улыбнулся (что Исай ему сказал?). Валерий не пошёл к причастию - поставил лишь свечу Угоднику и Всем Святым.
-...Да, есть и беглые, - сказал Исай после причастия. – В монастыре, в скитах в округе. Со всего Союза: Украина, Белоруссия, Армения, Молдавия... Приходят и уходят, кто-то остаётся в трудниках, кого-то через время постригают.
- С настоятелем вы так похожи. Вы не братья?
- Нет. Он воевал. В горячих точках. В девяностые.
- Похожи, - повторил Валерий, вслед за братом устремляясь ввысь, на перевал.
И вскоре братья перешли по деревянному мостку речушку Иорданку (словно Рубикон, о чём тогда ещё они не знали).
Сделали привал. Перекусили, запивая бутерброды (хлеб был ещё мягким, вкусным) сладким чаем с чабрецом, малиной, пижмой, мать-и-мачехой, смородиной, рябиной, барбарисом.
- С Богом! – молвил старший брат, поднявшись и перекрестившись.
- С Богом! – повторил за ним Валерий.
Темнота ещё держалась. Кое-где - в лощинах, впадинах, ущельях - приходилось снова зажигать фонарь. Но неуклонно уже поднимались – первым шёл Исай, за ним Валерий, и всё круче становилось восхождение, пока не выбрались на плато метров в двести, за которым возвышалась уже плоская отвесная громада.
- Что это?! – Валерий замер в нерешительности. – Где обход?
- Обхода нет, - ответил старший брат невозмутимо. – Только прямо. Это тот камин, который виден снизу, и оттуда кажется почти игрушечным.
- Но это невозможно, разобьёмся!
- Летом опытные альпинисты с лёгкостью восходят. Даже без крюков.
- То летом, а сейчас ноябрь… Гарантируешь?
Исай взглянул на брата исподлобья.
- Ну, так мы идём или?.. Ещё не поздно воротиться. Думай: так уж тебе это нужно?
- Нужно что?
- Чужое золото и деньги.
- Нет, идём, - сказал Валерий. – Только уже в связке.
- Ты уверен? Разумеется, брат, в связке… Поскользнёшься – вытащу, не беспокойся.
Но самим Исаем исподволь овладевало беспокойство: не был с молодости и вообще забыл, когда он в ноябре по гололёду восходил по этому камину, выдержат ли руки, ноги, не закружится ли голова, не потеряет ли сознание в ответственный момент? Но главное не это. Главное, что ждёт их впереди, там, выше. Он взглянул на звёзды: половину уже съели тучи, проглотив и верх громады, возвышающейся перед братьями, и, словно кашалот, разинув пасть гигантскую, стремительно и без разбора, без фильтровки и процеживания, поглощающие остальные звёзды, весь «планктон». Луна выдавливалась ненадолго, освещая фрагментарно склоны, впадины, карнизы и скрывалась. А потом и вовсе утонула в тучах.
Небо на востоке становилось пепельно-сиреневым. Мороз крепчал. Туман, сползая с гор, сгущался. Обнажались снежные вершины. Полчаса спустя, когда упёрлись в скалы, небо вычистилось и поблёкло, сделалось бледно-салатовым.
- Нам до восхода солнца надо оказаться на том выступе, - сказал Исай.
- Но это же обледенелая стена – поставить ногу, упереться не во что! Совсем уже рехнулся, брат? Другие варианты?
- Больше нет. А ты не беспокойся, - повторил Исай и, подмигнув, надев перчатки, стал решительно взбираться, помогая себе ледорубом.
Выходило у него, казалось брату снизу, ловко, споро. Вскоре старший брат исчез в камине, появился выше метра на четыре, вновь вскарабкался и скрылся и чуть погодя раздался свист: Исай давал команду привязаться. Поднял он Валерия, когда совсем было светло, как будто подгадал. Добраться до второго, третьего и следующих выступов, совсем порой ничтожных, незаметных, оказалось делом непростым, но тоже для Исая не составившим особого труда. Хотя Валерий с непривычки то от страха цепенел над неглубокой пропастью, над плитами и под карнизами, то истово, как сумасшедший, бултыхался и крутился на верёвочной раскачивающейся лесенке, при этом матерясь и издавая нечленораздельные пронзительные звуки.
А Исай, пока работал с погрузневшим младшим братом, заворожено посматривал по сторонам и улыбался: лепота какая! Он всё лучше, всё увереннее себя чувствовал. И начинал уже всерьёз побаиваться, что нить в прошлое – в воспоминания, уже порой столь явственные, красочные, и в мечты, далёкие, будто совсем чужие, но теперь с каждым мгновением всё приближающиеся, оживающие в памяти и подсознании, - как нитка, может лопнуть, и тогда представить было даже невозможно, что произойдёт.
Он вытянул Валерия на небольшое плато. Сделали привал, открыли банку молока. Туман всё более сгущался, тихо и бесшумно падал снег. Валерий не заметил тотчас, что им предстояло: надо было подниматься на полсотни с лишним метров по обледенелым рёбрам, гребням, контрофорсам, а затем попробовать взойти туда, куда, насколько знал Исай, до них никто не восходил, но где – согласно мутным сумеречным фотоснимкам, сделанным уже в сгустившемся тумане с вертолёта, - на краю ущелья, с высоты похожий на разодранную, будто даже с вырванными окровавленными перьями, но всё-таки прекрасную, невероятного размера чайку, лежал Boеing.
- С Богом! – улыбнулся весело и вдохновляюще Исай, подмигивая, поднимаясь с камня, помогая брату и застёгивая свой рюкзак. – Теперь только вперёд?
- Да, но... куда... ты шутишь, я надеюсь? – озирался побледневший младший брат. – Тут нет ни кочки, ни травинки, ты с ума сошёл, Исай! Наверняка, ты шутишь! Ну, показывай скорее, где можно подняться?
- Только здесь вот, прямо, не шучу я, - пожимал плечами старший брат.
- И как же мы, по-твоему, взойдём по этому обледенелому отвесу? Здесь уже ни плит нет, ни карнизов... ничего. Голяк. Лёд.
- Не идёшь? – спросил Исай. – Решать необходимо здесь, сейчас. А дальше уже это... точка невозврата, так сказать. Решай, Валерий, быстро. От тебя зависит. Ну?
Валерий робко, неуверенно, но с очевидным раздражением, со злостью, с гневом глядя на Исая, всё пытался разгадать, в чём кроется секрет, подвох. Исай стоял над ним недвижно и непроницаемо, как сфинкс. И молча ждал – минуту, две, три...
- Ты идёшь? – спросил. – Да или нет?
- Иду, иду, ты не надейся! – отвечал Валерий истерично.
- Точно ли идёшь?
- Точнее не бывает... Хоть не представляю даже, где и как будем взбираться... зацепиться абсолютно не за что, не видишь?! Или ты действительно дурак? Жить надоело? И решился наконец-то с этим делом завязать, воспользовавшись случаем? И при моём содействии? А как же твои овцы? – выдавил усмешку младший брат. - А как же Лев твой старенький?.. Она ведь неприступна, эта чёртова гора!
- Отсюда только кажется, что неприступна. Ну, вперёд?!
А про себя подумал: «Помоги нам, Боже милосердный!»
...И на это восхождение, карабканье, вползание на четвереньках, по-пластунски по каминам, на преодоление карнизов, вертикальных плит, распоры и разбор завалов наверху каминов, прорубание во льдах, вбивание, крепление, проверку крючьев, прочая и прочая ушёл остаток светового дня, почти до вечера. Валерий, присмирев и затаившись в самодельной люльке, сделанной Исаем, то раскачивающейся на ветру, то зависающей над пропастью, то вдруг сползающей по скалам до какого-то предела (о котором, впрочем, знал Исай или предвидел), то, казалось, и взмывающей под облака, старался не смотреть вниз по возможности. И в ожидании, пока Исай его поднимет, словно гирю, вытащит, ругался: «Ты ублюдок!.. ты, Исай, кретин безмозглый, мозг-то тебе вынесли!.. ты идиот, подлец, поддонок, сволочь, гнида!.. знал я, ты уже не человек, а овощ, фрукт гнилой, вошь ты лобковая, мудила, пидарас, но чтоб настолько!..»
К вечеру верёвки перетёрлись, люлька полетела в пропасть, но Валерий даже испугаться не успел, «страховка» подхватила, выдюжила, хоть и обошлось это Исаю дорого: с его разодранных до мяса, до костей ладоней и запястий на страховочной верёвке с дюльфером повисла алая кроваво-пенистая бахрома...
(Продолж. след.)"