Классная Книга Легко и Просто

История Первая


Классная Книга Легко и Просто


Посвящается моему ближайшему другу, тому чье живое и жизнеутверждающее присутствие в образе кота Барона было исполнено Изначальной Мудрости и Пробуждающей Любви.
Безусловной и Несправедливой Милости, как безусловно и несправедливо всё Истинное.


Алан Лига Легко и Просто


Вступление

Неясные очертания двух силуэтов маячили в темноте кабинета.
Один из них, более плотный и осязаемый, время от времени вздрагивал и всхлипывал.
Второй словно лениво мерцал и слегка струился сам из себя.

Первый что-то невнятно бормотал, другой безучастно пребывал рядом.

- Хорошо, я согласен, - наконец, хоть и нервно, но все же ясно прозвучал голос первого.
- Неужели, - прозвучал ироничный смешок в ответ…


Ах, как было всё прекрасно…

Самый простой способ накликать перемены в жизненной истории – это осознать, насколько ты счастлив, и мечтательно заметить, что большего и не надо:
- Отныне никаких перемен. Все и так замечательно.

Основательно помотавшись и намаявшись ранее, я наконец-то обрел нечто по-настоящему бесценное – Себя.
А вслед за этим, уладилось и все остальное.

Я перебрался, куда и мечтал, подальше от городской суеты, поближе к природе.
Лес, река, удивительно чистые воздух и вода.
Нашелся и домик, готовый приютить меня.
И все за какие-то символические суммы.
Чудеса, да и только…


Какого хрена…

Это был всего лишь еще один день бесконечной сумасшедшей гонки. Одуряющая беспрестанная рутина и раздражающие дрязги и хлопоты.
Постыдная мелочность на фоне сплошного напряжения.
Еще один безликий, серый день, который почему-то остро запомнился.

Хотя дела прут в гору, что хорошие альпинисты.
Тут как в горах приходится быть начеку. Не до расслаблений.
Стоит зазеваться, все рухнет в одночасье.
Моя фирма – тот еще механизм!

Странного парня я поначалу и не заметил. Он как-то внезапно нарисовался и мрачно, даже не сказал, приказал: - Оставьте в покое мой дом!!!

Еще одна ерунда, пройденный этап.
Ненавижу заезженные пластинки.
Проехали!
Я нетерпеливо отмахнулся: - Разбирайтесь с моим адвокатом!

Дело не стоило выеденного яйца – мои люди купили землю под очередной проект. Там был чей-то дом, неоформленный, купленный под расписку, что-то такое...
Мой адвокат заверил, что хлопот не будет. Наши бумаги оформлены как надо.
Что ж кому-то не повезло.

- Значит, не договоримся, - как-то устало усмехнулся он. – Но это мой дом. Не стоит отнимать чей-то дом. Это не хорошо.

«Что за придурок?!!».

- Слышишь, - я вспылил. - Вали к адвокату, он тебе отстегнет за твою развалюху, что там тебе полагается! А мне не до тебя.

- Ваш адвокат ничего не решает. Это вы отнимаете мой дом. Не стоит этого делать,- он был похож на упрямого ребенка, готового умереть за своего плюшевого медведя.
Я вызвал охранников, пусть выкинут его.
Какого хрена…


Умирать, не привыкать…

Я сидел на крыльце, прислонившись головой к косяку двери.
Пустота была снаружи, пустота была внутри.

Что ж, я так и не научился обустраиваться в этом мире.
Оформлять свое существование.
Моя бесформенность настолько реальна, насколько реальна сама Реальность.
Я не мог себя заставить пойти жаловаться: в газету, в суд, соседям.
Не мог представить себе эту перспективу, то есть представить-то как раз мог, и очень даже ярко, просто невыносимо тошно становилось от такого представления.

Все что я мог – это сидеть на крыльце, отрешенно прислонившись головой к косяку двери.
Пустота снаружи, пустота внутри.

А потом я обнял дом и заплакал.
И безучастно наблюдал прощание со стороны.
И наблюдателем был я, и плачущим.
И знанием того, что плачет этот парень не по вновь обретенному дому, а по себе, обретшему дом.
И прощается не с ним, а с собой. Потому как обрел он дом, и никуда скитаться не пойдет, чтобы это ни означало.
Потому как счастливый конец истории чаще всего означает возможность умереть, будучи счастливым.

Умирать, не привыкать…


Лучше бы я умер…

- Я дома, - оповестил я, заходя в уютный полумрак коридора и ожидая, что Илонка бросится мне на шею.
Мы встречались уже больше полугода. Своеобразный рекорд взаимоотношений.
А, если учесть, что моя новая пассия практически поселилась, большую часть времени проводя у меня, то рекорд обещал стать в будущем недосягаемой величиной.

Странно, никакого ответа.
Я вошел в кабинет, закинуть деловые бумаги и буквально остолбенел.
Я еще ничего не успел увидеть, только лишь ощутить.
Ощутить некое присутствие.

Дурацкие тренировки не прошли даром – мгновение, и в моей руке оказался кольт из тайника на книжной полке. Я взвел его, снимая с предохранителя в то же самое мгновение.
А в следующее мгновение мой мир рухнул, обещая смерть.
Я все еще остро ненавидел ее в тот самый момент, когда понял, что это только начало, прелюдия, вступление.

Уж лучше бы я умер…


Глупым вопросам – глупые ответы

Я пребывал в кресле, наблюдая, как корчится на полу этот очередной хозяин мира.
Равнодушно, без эмоций наблюдал.
Так, наверное, смотрят подобные сцены в кино, осознавая происходящее, но где-то в самой глубине понимая, что все понарошку.

Тем более что я не был инициатором сцены. Она происходила не по моей прихоти, а скорее именно потому, что я ничего не делал.
Я вздохнул и включился в происходящее.
Корчи прекратились.

Пистолет валялся у моих ног, я ногой небрежно отпихнул его в угол.
Удивление от вида оружия и побудило меня позабыть про щит, который приходилось теперь  спешно восстанавливать.

- Ты?!! - страдальчески выдохнул припадочный.

Глупым вопросам – глупые ответы.
Я промолчал…


Не я твой враг, ты - враг себе

Все, что я мог делать – это таращиться на него выпученными глазами.
Боль утихла, хотя тело и ум помнили ее, отчего было как-то особенно неуютно.

До меня только сейчас дошло, что опасность, кою я почуял, войдя в кабинет, исходила не от этого чудака.
Она исходила от меня.
Острое осознание этого факта было запоздалым. Пойми я это вовремя, то, не раздумывая, застрелился.

- Что происходит?!!
- Он еще спрашивает!!! - искренне возмутился сидящий в кресле. – Не знаю, что я намеревался делать, появляясь здесь, но уж точно не нянчиться с тобой. Ничего себе импровизация!!!

- Я тебя не приглашал!
- Неужели. Ты грубо вмешался в мою историю. В мою последнюю историю!!!

- Кем же надо быть, чтобы ТАК мстить за паршивый сарай?!! Что это за пытки!!!
- Вопрос не в том, чем что-то представляется тебе. Это просто не твое.
И потом это ни месть, ни пытка. Не придуривайся, ты уже все понял. Иначе не думал бы о самоубийстве.
Не я твой враг, ты - враг себе.


Да, разве это жизнь

- Ладно, давай так, ты проговори все, что понял. Как бы безумно это ни звучало, просто говори, а я дополню и проясню остальное.
Когда все ясно, тогда все ясно.

Он долго грязно ругался, словно плевался словами. Мне понравилось.
- Может мне пора, как считаешь?!! - я приподнялся в кресле.

- Не уходи. Это какая-то хрень, но она вроде бы из меня прет,- он ошалело пошарил взглядом по ковру, и помрачнел.
- Не отвлекайся на суицидную тематику – пистолет я убрал. Кстати, зачем он тебе, ты ж деляга, торгаш?
- Сам ты…
- Ладно, не суть. Продолжай.

Он помолчал, прислушиваясь внутри себя, и неуверенно продолжил:
- ****ец какой-то, выходит, что ты остановил эту хрень?!! Слушай, забирай свой дом, я тебе бабла дам, сколько смогу, сделаю все, вылечи меня!!!
- Тоже мне нашел доктора Айболита! Не блажи.
Насчет возврата моего имущества: Мой дом – это мой дом. Вернешь, как миленький. А, насчет остального…
Похоже, умерли наши отдельные истории, а начнется ли совместная, тебе решать.

- ???
- Понимаешь, я пришел получить ответ, за такие вещи отвечать требуется. Это тебе не детские спортплощадки под строительство гипермаркетов отнимать, не парки под элитные коттеджи разорять, не…

Впрочем, ладно…
Я пришел, а твои помощники врассыпную.
Вот ты и остался один на один – с собой. Со всеми своим капиталами.
Насобирал ты, по твоему же меткому выражению, хрени, выше горла.
Хрени, с жизнью несовместимой, какой факт на себе и прочувствовал.

- Но я-то ведь жил!!!
- Да, разве это жизнь?!!

 
Щит

Меня, словно колоколом по башке стукнуло. Сижу, пришибленный, перезвон слушаю.
Когда-то я это уже слышал.
Когда-то на перепутье.
Когда-то…

- Помощники мои, - слышу свой голос, - кто они?
- Попросту говоря, обслуга той хрени. И повод твой. Знаешь, любые объяснения звучат безумно, а я, похоже, подустал.
Давай так: ты возвращаешь мой дом, все бумаги сделаешь сам.
И заплатишь мне. Символически, не волнуйся. Дашь, сколько нутро твое подскажет. Без крайностей.
Мне необходим предлог - символ, чтобы заняться твоими делами.
Я буду держать для тебя щит, а время от времени по чуть-чуть опускать его, чтобы ты мог понемногу справляться со своим добром.
Пока не разберешься полностью.
Кстати, здорово повеселимся, обещаю. Уж я-то точно, - ржет, что конь. - Да, я тебя поддержу, при условии, что ты беспрекословно будешь делать все, что скажу, без лишних вопросов.

-  Что такое щит? - спросил я.

И в следующее мгновение мой мир рухнул, ничего не оставляя на своем месте, кроме дикой, непереносимой боли…


…

Неясные очертания двух силуэтов маячили в темноте кабинета.
Один из них, более плотный и осязаемый, время от времени вздрагивал и всхлипывал.
Второй словно лениво мерцал и слегка струился сам из себя.

Первый что-то невнятно бормотал, другой безучастно пребывал рядом.

- Хорошо, я согласен, - наконец, хоть и нервно, но все же ясно прозвучал голос первого.
- Неужели, - прозвучал ироничный смешок в ответ.



Первое опускание щита


- Вот бумаги, вот деньги, - я протянул кожаную папку и внушительный сверток. – Я могу узнать конкретно, что покупаю?
- Не покупаешь, платишь по счетам, - усмехнулся он и добавил. - Теперь я смогу тебе посодействовать в твоем прохождении через твой же ужас. Без особых потерь. Как я уже говорил несколько сеансов переносимой боли,  и ты свободен.

- Там этой боли, не на одно десятилетие!
- Не волнуйся, это не затянется надолго, - успокоил он меня. – Сократим до минимума число сеансов. Интенсивность ощущений, конечно, усилится. Но ты – парень крепкий, выдержишь.

- Я никуда не тороплюсь, - с готовностью заверил его я.
- Тогда поехали.

- Стой, - завопил я. – Давай в другой раз!
- Неужели.

Маслянистая чернота проглотила меня одним глотком, рывком намотала мои жилы на невидимые барабаны, вонзила мириады игл под кожу, раздавила, расплющила, растерзала.
И выплюнула, будто подавилась.

Я и чувствовал себя ее плевком.
Смрадным плевком в привычный мир.



Дела пойдут веселее, если весело делать дела


- Дела пойдут веселее, если веселее делать дела, - подмигнул он мне.
- Неужели.

- Отлично, поздравляю - ты умело пользуешься оберегом!

Я беспомощно ворочался на траве, не в силах подняться.

- Это совсем невесело, когда больно! – заорал вдруг я.

Гнев выплеснулся, заполняя все вокруг. Я словно ощущал его буквально.
Он затопил собой все пространство, бурлил и булькал.
Я чувствовал вкус его злобного шипения.

В тот момент я был уверен, что так ярко осознаю происходящее, благодаря этому чудаковатому напарнику.

- Ты, по сути, Пространство, а только потом Происходящее в этом Пространстве, (или Происходящее из этого Пространства, если так тебе удобнее понимать), - говорил мне этот странный парень.

Я посмотрел на него и удивленно округлил глаза: «Что за ахинею он несет».
И вдруг понял ЧТО означали его слова.

Он безмятежно улыбался, играя с происходящим.
Я обмер: все, что сейчас происходило – происходило в нем. И этот вечер, и мой гнев, и даже я.
Все проистекало из него – он был тем пресловутым Пространством.

Я устало закрыл глаза и моментально уснул прямо на земле, почему-то умиротворенный и счастливый.

Когда проснулся, он все еще был рядом.

- Я не веселюсь, потому что тебе больно, Марк, я просто веселюсь.
Когда тебе больно, я помогаю тебе пройти через твою боль.
Как, по-твоему, проходя через твою боль, проживаю ли я ее вместе с тобой?
Как, по-твоему, заслоняя тебя собой от боли, ощущаю ли ее я?!!

И, тем не менее, я снова говорю тебе: «Дела пойдут веселее, если весело делать дела».



Стоит только оглянуться в себе


Крючья. На манер рыбацких, только огромные, как китобойные гарпуны. От них растяжками в темноту уходят тускло поблескивающие и слегка провисающие цепи.
Крючья со всех сторон. Как же их много!
И они во мне.

Достаточно неловкого движения, чтобы их острые зубцы глубже вонзались в тело, а цепь, натянувшись, рывком подтягивала к себе. Чтобы в дело вступила еще одна – противоположно натянутая, нетерпеливо возвращая меня на прежнее место.

И тогда в действие приходят все металлические звенья, все растяжки. Они рвут меня, неистово отвоевывая друг у друга. Череда рывков терзает плоть и отнимает силы.
Остается только замереть и, молясь крючьям – богам, уповать на затишье.

И раскачиваясь на этих жутких струнах, я ощущаю беспомощность и злобу.
И, если рядом оказывается такой же несчастный, я с ненавистью толкаю его и облегченно перевожу дух.
Кому-то хуже, чем мне. Кому-то больнее, кто-то теперь боится и меня.

Но, (о, ужас!!!) наши цепи, лязгая одна о другую, укорачиваются, переплетаясь, и наши тела трещат, разрываемые остриями крюков.
Теперь его оплошность, жест, чрезмерный вдох раскачивают мой мирок, причиняя адскую боль. Я отвечаю тем же, и мы корчимся в диком вопле, и эхом душераздирающих криков вторят нам несчастные поодаль. Мы нарушили и их шаткое равновесие.

Мы затихаем в мольбе, а инерция еще долго глумится переливами боли.
Все получили урок: виси на привязях и не дергайся!

…

В этот раз что-то необычное происходит в темноте.
Говорят двое. Мужской и женский голоса. Их речь отдается цепным перезвоном. Она звучит убаюкивающе, и я дремлю под ее аккомпанемент.

- Крюки вросли, по себе знаю. Сам висел. Сам выдрался.
- Странные у тебя развлечения, милый!

- Не спорю.
- Как будешь снимать? Начни выдирать, вырвет огромный кусок. Пока все выдернешь, от него лоскуты останутся.

- Ничего, на пару лоскуты в два раза шире. Ты будешь извлекать, я ему сопереживать. Поехали.
- Ты с ума сошел! Я не буду в этом участвовать! Мало тебя на куски рвали?!!

- Если ты мне не поможешь, я истеку кровью. Его кровью. Нам обоим хана. Приступай!
- Сказала, не буду!

- Как знаешь. Держись, парень, будет немного больно.

Боль: острая, рваная боль в груди. Я слышу грохот упавшего гарпуна и жалобный лязг отскочившей цепи.
Дикая боль в левом плече и снова грохот и звон. Я бьюсь в конвульсиях непереносимой боли, тону в собственном крике, но все же слышу тихий выдох – стон:

- А-а-ах…
- Алан!!! – отчаянье в девичьем вскрике. - Ну, что ты делаешь?!! Дай я!!!

Правое плечо раздирает жестокой болью, за ним живот, шею, поочередно ноги, локти, ступни.
Я тону в оре и крови. Сплошная воющая рваная рана.
- Убейте меня, убейте, - визжу я. – Прикончите!!!

- Заткнись, - пощечиной звучит женский голос, и я от неожиданности замолкаю.
- Его, сначала его. Мне тогда легче будет, - слышу голос Алана и чувствую, как что-то успокаивающее льется в сквозные дыры на моем теле. Что-то умиротворяющее и ласковое.

- Ну, если этот засранец не выживет, я сама его воскрешу, чтобы убить еще раз!!!
- Выживет. Я же выжил и мне никто не устраивал энергоштопку и не лил бальзам в раны. Выживет!

…

- Сон, какой страшный сон, - бормочу я. – Мне снилось…
- Отдыхай, Марк, после поговорим, - его шелестящий шепот слишком тих, слишком устал, слишком изможден. – Все после…

…

- Кто ты?
- Я просто странный парень, которого ты грубо вынудил вмешаться.
Похоже, ты задавил в себе слишком много силы и она вырвалась. Странная ситуация: сила твоя, но если ее тебе вернуть, она тебя не просто убьет, порвет в клочья.
Точнее сказать: она просто отказывается соединять те клочья, которыми ты и являешься. Так или иначе, теперь эта сила со мной. Мне она ни к чему, она только твоя и для тебя. Не для причуд и желаний, для тебя. Ты сам наделил меня ею, чтобы я посодействовал твоему возвращению.

- Куда? – недоуменно уставился я на Алана.
- Давай, как договорились, хочешь что-то узнать – отвечай на свои вопросы сам, и слушай. А то какая-то дикая ситуация. Я говорю, ты пучишь глаза, как на придурка!
Твоя игра, вот и играй. Что совсем уж непонятно, расскажу. А клоуном быть не подряжался.
И мой тебе совет: не пытайся создавать мир, в котором ты – бог. У тебя на это не осталось ни сил, ни времени.

- Создавать мир, в котором я – бог?!!
- Конечно, многие именно так и поступают или стараются поступать.
 Замкнутость и контроль. Популярность этого действа в иллюзии могущества и безопасности – отличный корм для эго. Даже разочарования и боль при разрушении подобных замкнутых систем, не останавливают надолго любителей играть в богов. Скорее побуждают создавать нечто, более защищенное и неприступное, а значит громоздкое и нежизнеспособное.
Кое-кому этот фокус удается лучше, но это опять же вопрос времени.

- Можно задать вопрос?
- Ты его уже задал, - усмехнулся Алан.

- Я тоже играю в эту игру?
- Точнее будет спросить: она в тебя играет? Да, играет.

- А, в тебя игра играет?
- Конечно, мои игры играют в меня, а я играю в них. Это обоюдный процесс: играя, я наполняю Жизнью (Собой) игру, а она наполняет собой играющего.

- В чем же разница?
- Что, по-настоящему, напрягает тебя, когда ты играешь в собственную бизнес-империю?

- Она в любой момент может рухнуть.
- Ерунда. Любая игра имеет начало, имеет конец. Точнее будет сказать, игра имеет начало, а игру имеет конец, - развеселился он. – Можешь себе позволить такое же отношение к своему увлечению, Марк Твен?

Тут я понял: - Для меня это слишком серьезно, я не могу остановиться. То есть могу, конечно, теоретически рассуждая, но не остановлюсь.
- Да, все дело в том, кто ведет игру. Я бросаю, всякий раз, когда наиграюсь, не обращая внимания, окончена игра или нет. И не беспокоюсь по ее поводу, что там с ней будет дальше… или ближе.

- Это сродни смерти.
- Это и есть смерть. Смерть игрока и игры. Она ничем не хуже начала - рождения. Только тот, кто готов умирать для прошлого – жив.

- А кто не готов – мертв?
- Он играет роль мертвеца.

- Играет?
- Это очень просто. Тягостное ощущение указывает на то, что игра умерла. А мертвая игра – уже не игра – кабала, обязанность, принуждение.
Признать смерть игры, означает признать смерть игрока.
В общем, все умерли.
Конец представления. А, значит, возможность для нового.

Но, если ты не признаёшь смерти – это ничего не меняет. Смерть – свершившийся факт.
Мертвые играют в мертвое.

- И в чем тогда смысл игры?
- Не смысл, прелесть. Прелесть игры в радости. Пока игра радостна – она жива. Если же нет - нет смысла подолгу оплакивать умершее, начни новое. Новое всегда в изобилии. Стоит только оглянуться в себе.



Все дело в том, что это дело


- Марк Артемович, вас срочно, - заглянула мой секретарь Лидочка. Она сделала красноречивый жест, на нашем языке который означал: вопрос жизни и смерти.
Я извинился и вышел в приемную.

- Привет, Марки, - прозвучал насмешливый голос в мобильном. – Бегом ко мне!
- Алан, - злобно зашипел я. – Давай потом. У меня важная встреча с инвесторами!

- Нет, Марконьеро, у тебя встреча со мной.
- У меня важные переговоры! – заорал я.

- Конечно, конечно. Не обращай на меня внимания. Нет, так нет, сказали дети, мы скачаем в интернете, - легко уступил он и вкрадчиво добавил. – Твоим коллегам, полагаю, понравится твой бенефис. Все эти выпученные глаза, скрежет зубовный, пена у рта, непроизвольные мочевыделения и приступы экскрементарного недержания…

…

- Нам надо поговорить, - ворвался я, требовательно повышая голос. Его звенящим сталью ноткам, скорее всего, суждено разбиться об очередное: - Надо до упада.
- Говорить не о чем. Еще ничего не случилось, - слышу ленивое в ответ.

- Потом будет поздно, - рычу я.
- Твоя правда, Марковелли. - охотно соглашается Алан. – Поздно уделять внимание очевидным, уже свершившимся вещам. На то они и очевидные.

- Когда же надо уделять внимание происходящему?!! – удивленно округляю глаза. – Я не могу забить на свой бизнес, я должен…
- Как мило! – щурится он. – Заметь когда появляется пресловутая задолженность, кстати, не только твоя: она начинается с отрицания собственного могущества.
Сначала: «Я не могу». И только потом: «Я должен».

- Но я действительно должен!!!
- Об этом чуть позже, - вдруг вкрадчиво пообещал он, отчего бесчисленные полчища мурашек, словно орды Чингисхана, прокатились лавиной по моей похолодевшей спине. – Ты умудрился задать чудесный вопрос, Маркиз де Сад, и никуда не денешься от ответа.
Никогда. Вот когда.

- Что никогда? – недовольно поморщился я.
- Ты спросил: «Когда же надо уделять внимание происходящему?!!» - передразнивая мою удивленную реплику, - продолжил Алан. – Ответ прост: «Никогда». Точнее говоря: «В Никогда». Уж там, все, что хочешь, делай.

- А где это?
- Нигде.

Я уже был в курсе – так можно говорить бесконечно. Его не подловишь.

- Как туда попасть, в это «Никогда», «Нигде»? – покорно спрашиваю я.
- Хороший вопрос, Марк Фрадкин, - радуется он. – Он означает, что ты не знаешь. А значит, не выпендривайся…
Уделять внимание происходящему – все равно, что цепляться за проходящий мимо полустанка скорый поезд, только потому, что он проходит мимо.

- А, что делать? А знаю: отправиться на станцию, купить билет и занять свое место.
- Гораздо разумнее, - соглашается он. – Не расшибать нос, а прогнуться в спине. Не вторгаться, а влиться, согласно правилам.

- Ну, не строить же собственные станции, поезда и дороги?!!
- Гениально. Другими словами: организовывать. Быть инициатором. Неплохой вариант начать, организовав начало. Играть в придуманную тобой, а не другими игру.

- Что-то не так?
- Ты не знаешь, почему англичане, придумав футбол, к примеру, или тот же теннис, не хватают звезд с небес в этих видах спорта? И я не знаю.

Мы молчим какое-то время. Потом он усмехается:
- Все дело в том, что это дело. А не любовь…

…

- Ладно, теперь с твоими долгами разберемся. Покажи мне кредитора.

- Кого?
- Того, кому или чему ты должен. Ты утверждаешь, что у тебя долги. Покажи кредитора. Покажи сейчас.

- Как сейчас?!! Мне надо…
- Что-то сделать?!!

- Да, позвонить или съездить…
- Взять меня с собой, - вкрадчиво продолжает он. – В общем, произвести некие действия по материализации кредитора, существующего только в рамках твоего утверждения. Тогда не означает ли, сей факт, что оно не истинно?

- Но, что будет, если не отдавать долги?
- Я не знаю.

- А я знаю! – твердо заявил я.
- Ну, наконец-то, - обрадовался он. – А, где твое знание сейчас?

- Во мне.
- Не означает ли, что твое знание и есть твой способ воздействовать на мир? Магия по умолчанию, так сказать.

- Чего ты добиваешься?
- Чтобы ты увидел, что кроме твоих бредней, никаких бредней нет. Чтоб ты перестал их плодить. Чтоб ты перестал поддерживать привычный тебе мир своим привычным образом мировоззрения. Я уже говорил, у тебя на это не осталось ни сил, ни времени.

- Я ни хрена не понимаю, - разозлился я.
- А это легко поправить, - утешил он. - Эни-бени-раба, как там дальше, Марик? …
Жаба **** краба…?

…

И опять, словно выключили свет, зато на этот раз добавили звук.
Что-то завыло во мне, задребезжало, и вой перерос в дикий визг.
Меня словно хлыстом по мозгам хлестануло острой тягучей болью и вырубило восприятие.

Я не потерял сознание, просто перестал делать это через голову. Внутри ее все буквально замерзло, как от инъекции новокаина.

Я ощущал телом всю дрожь окружающего меня пространства, ее гудящее нарастание, плавно переходящее в вой. Мне не пришлось ломать голову, что будет дальше. Ломать ее попросту не представлялось возможным из-за отсутствия таковой.  Да и без головы все было ясно.
Вой плавно перешел в знакомый сумасшедший визг, и тело хлестануло все тем же хлыстом. Я ожидал, что удар отключит ощущения, но они словно многократно обострились. Затем свист рассекаемого невидимым хлыстом воздуха врезался в меня, деля пополам.
Еще щелчок и еще. Меня измельчало на все более мелкие кусочки.

А затем их пропускала сквозь себя некая мясорубка, дробя мое несчастье в кровавый фарш, разрозненные червячки которого жили каждый своей, отдельной картинкой, и в тоже время общей жизнью этого комка. Она производила множество меня, кричащих от боли и несправедливости. Каждая частичка, отделяясь от общего, дико извивалась в судорогах одной ей понятной кроваво - липкой истории крахов и разочарований.
И их отдельные, и  их общая истории были безумно нелепы и не имели никакого ни смысла, ни значения.
И когда я это уяснил, некая сила осторожно извлекла меня и приподняла.

И прежде, чем меня выдернули, я увидел месиво, коим считал себя…

…

Я живой.
Целый и невредимый.
Дышу жадно и вкусно.
Отдышавшись, спешу сменить тему: - О поездах мы говорили.

- Понимаешь, все, как-то дружно берутся не с того конца. Поезда, хороши, если всё, что тебе требуется – это поезда. Тогда все в порядке, - устало произнес Алан. - Когда же ты не любишь то, что делаешь, а значит, используешь что-то, как средство, ты низводишь не только это что-то до статуса сопутствующего барахла, но и, как ни странно себя, ты отдаляешься от счастья.

Начинай с Себя. Со Счастья.
Если что-то не удается легко и просто, оно не в тему.
Если ты несчастлив, делая что-то, результат на вкус такой же будет.
А, если счастлив… то ты счастлив при любом раскладе.
Вот, на что обращай внимание.

- В этом мире так дела не делаются, - упрямо заметил я.
- Все дело в том, что это дело. А не любовь… - звучит в ответ.

 «Неужели дежа вю?!!» - мелькает мысль. Но слышу:
- Сначала Счастье
Потом все остальное, - тихо произносит Алан, жмурясь от удовольствия, словно кот.
Будь счастлив
Все остальное – пустяки…

И, чтобы я не растаял от умиления, добавляет: - Может, тебя оставить наедине с этим миром и его делами?!!



Твоя действительность


- Твоя привычная деловая схема – бездарный подход к существованию. Агрессия по отношению к Детскому Мировосприятию.

- Неужели.
- Детская мудрость – единственная мудрость, болван.

- Тоже мне мудрость малолетняя. Сопливая вдобавок, - презрительно усмехается он. – Мудрость также не копится с годами. Истина вне возраста. Даже такой болван, как я, это знает.
- Речь о Детях, не по возрасту, по Сути. Если ты думаешь, что я тот, кто умиляется при виде младенцев и пускает слюни, то ошибаешься.
Речь о тех, кто жив.
Есть «дети» по возрасту, дети снаружи, но «старики» уже внутри.
Речь о Детях, не по возрасту, по Сути.

Дети – воздух любого измерения. Они приходят в песочницы мира поиграть. Песок оживает в их присутствии. И, конечно, взрослые умники думают, что все дело в песке и, отняв его у Детей, можно отнять их нестерпимую Радость и наивный Восторг.  А, значит, контролировать.
Мир - песочница, торгуя песком – торгуешь смыслом мира. Теперь хочешь поиграть в мир, сделай для меня что-то, станцуй под мою дудку и получишь жменьку мира.
Как сам понимаешь, при такой порции, особо не разыграешься. Вот и собирают по крупицам люди мир, копят крошки мусора и живут этим.

Кто-то надрывается, кто-то управляет надрывом.
Песок струится сквозь пальцы.
Безрадостно все это, а, значит, не интересно Детям.
Слишком уж печально, пыльно, и примитивно.

- Ах, бедные несчастные детки! Плохие дядечки не дают им в песочек поиграть!
- Не обольщайся, я не настолько наивен. Многие из обделенных взрослых бедолаг, получи они такую возможность, заграбастают бизнес дядечек, добавив во вкус песка вкус крови. Раб мечтает не о свободе, а о своих рабах.
Этот мир так убог, только потому, что неинтересен Детям. Они играют в Запредельное, а мир ветшает, сидя жопой на груде песка, вместо того, чтобы сиять глубиной Необъятного. Вместо того чтобы отражать Жизнь, он отражает тусклые тени теней.

- Если это очередная игра, какая разница, какая она, - умничает Марк.
- Вспомни свое первое детское разочарование. Эту внезапную беспомощность, горечь, безнадежное отчаяние, тоску.
И утрату чего-то такого, что не выразить словами.
Вспомни все до мелочей.

…

И я вспомнил…

…

- Твой мир питается всем этим, разочарования - основа его существования. Он не просто поедает это дерьмо, он требует все больше и больше, - уже мягче говорит Алан. – А говорю: твой мир, потому что это не гипотетическая фигня о некоем общем. Это твой личный мир. Твоя ответственность.
Вся фишка для тебя не в Детях, не в игре, как таковой, а в той роли, какую ты даже не играешь, а считаешь собой. И в возможности это ясно увидеть и что-то предпринять.
Или оставить все, как есть, если твое - удел отнимать детство у тех, кто готов с ним расстаться.

Ты наотнимал песка, да толку-то, играть уже разучился. Тыковку время от времени чешешь: на хрена тебе эта куча мусора?!!
Именно твой мир порождает тех, чудовищ, которых ты бежишь.
Как видишь, никакой философии - только действительность.
Твоя действительность.

А теперь уходи.
У тебя есть неоспоримое достоинство. Когда ты уходишь, любое самое гиблое место становится раем обетованным.
Твое отсутствие – настоящее благословение.

Уходи!



Рассудок


- Так я, чего доброго, потеряю рассудок, - заныл Марк на мое предложение разгрузиться.
- Куда ж добрее, - усмехнулся я. – Твой рассудок – это ограничение. Его потеря – истинное благо. Рассудок – дерьмо, которое охотно и тонет, и топит.

- Да ну?!!
- Ну да. Заметь, когда он «появляется»: только, когда ему что-то угрожает. Когда у тебя появляется возможность вырасти он тут, как тут. Все время ты отлично обходишься без него.
По-моему, глупо заботиться о чем-либо таком, что нахально вваливается  в твой дом и отравляет твое существование, всякий раз, когда ему, видите ли, не по себе.
Он всего-навсего страж твоего ограничения, Марк, он - собственный страж.
Все, чем он занят - собственным благополучием.

- Могу я не согласиться?!! - с вызовом спросил он.
- Конечно. Кто я такой чтобы кому-то что-то разрешать или запрещать?!!
Только ты ведь понимаешь: это не вопрос приоритетов, не философский и не бытовой.
Игнорируй что угодно или кого угодно, даже себя, пока удается. Но ведь уже не удается. Для тебя выбора не существует. Это слишком близко, слишком ощутимо, слишком по-настоящему. Это уже не касается кого-то или чего-то постороннего.
Это касается тебя.
Не раздумывай – действуй! Пробуй на практике.

Мы молчим какое-то время. Он упрямо, я равнодушно.

- Это похоже на спор утопающего со спасателем, он возможен только, как гипотетика. Спасателю не до реверансов, и если утопающий тянет его на дно, он оглушает паникера, чтобы легче было вытащить из воды.
Если я поддамся на твое нытье и стану действовать с ним в соответствии, я не смогу тебя выхватить.

- Ты оглушишь меня, чтобы вытащить? – смеется он.
- Возможно, - мягко улыбаюсь и, добавив нежности в голос, продолжаю: - Только я не спасатель. Помни об этом.

…

- Поехали, Марко Поло, - сказал Алан. - Может все, что тебя интересует – то самое дно!

И мы оказались посреди реки. Мы спокойно стояли какое-то мгновение на ее гладкой поверхности, пока до меня доходила невероятность этого события. Когда это произошло, я стал погружаться.

Алан ухватил меня за шиворот и, удерживая на вытянутой руке, деловито просвещал.

- Вот тебе конкретный пример. Чтобы утонуть здесь, требуется очень постараться. Необходимо намертво вцепиться в рассудочность. Я хочу, чтобы ты знал, ЧТО тебя может утопить – твой рассудок.

Он отпустил меня, и я ушел в воду, как в прорубь.

Он сидел рядом и, макая меня, настойчиво приговаривал: - Ну же, Марк, ну же! Отпусти хватку, отцепись от рассудка.
Ну же!!! Комон, бэби!

Я вывалил на него весь запас матов.

Алан восхищенно охнул, посмеялся, а потом махнул рукой на прощание.

- Ну, не буду тебе мешать.

И, уходя, напоследок обернулся: - Рассудок, Марк, тебя топит рассудок. Он – гири на твоих ногах, в твоем сердце и твоей голове.

И исчез, не дослушав моих оскорблений.

…

А потом я тонул.
Захлебывался темной водой, погружался в нее, снова выныривал, чтобы побарахтавшись и обессилев, снова погрузиться. Мое умение плавать, тут не котировалось.

Я уже практически утонул, когда кто-то выдернул меня из темноты, проволок, как мешок, по траве и, перевернув на спину, изощренно точно и жестоко ударил в живот.
Я тут же согнулся пополам, хрипло выплевывая вместе с водой свои внутренности.
Ошалело огляделся вокруг.

Я оказался на поляне, среди изумрудных цветов и красноватой мелкой травы.
Неподалеку на пригорке восседала девушка такой непередаваемой красоты, что мне почудилось, будто меня еще раз ударили в живот.
Она была так прекрасна, что мои руки сами потянулись к ней.

- Руки оборву, раньше, чем ты что-то успеешь понять, - произнесла прекрасная незнакомка безучастным, будничным тоном, которым сообщают саморазумеющиеся вещи. Дескать, огонь жаркий, вода мокрая, тело мягкое, а ты всего лишь человек, а значит, и горишь, и тонешь, и расчленяешься.

- Вы меня спасли, … леди, - нашелся я. – Я благодарен вам…
- Тебе повезло, что ты не наглотался воды, - равнодушно пожала плечами леди. – Пришлось бы тебя бросить. Делать искусственное дыхание я бы точно не стала.

- Кому тут требуется искусственное дыхание? - с энтузиазмом отозвался насмешливый голос. – Пропустите, пропустите!

Я с изумлением уставился на некое существо, склоняющееся надо мной.
Мое изумление тут же перешло в визжащий ужас.
Я увидел раскрывшиеся узкие, словно резиновые губы, за которыми зияла чернотой пасть, обрамленная острыми мелкими зубами. Едкая густая слюна перемешалась с чем-то темно алым, что я моментально узнал своим нутром, пока ум визжал, а тело зависло в небывалом прыжке.

- Что тут, еще одно буйное помешательство? - раздался хрипловатый бас за спиной. – Сейчас упакуем.

Я обернулся и моему взору предстал громадный грозный субъект в медицинском халате. В его руках, темных и мощных, комок смирительной рубашки выглядел детским мячиком, так нелепо заляпанным…

Мое тело совершило еще более небывалый прыжок. Я отчетливо, каким-то неведомым для меня образом, знал, чья это кровь.
Моя!!!

Эти двое были рядом. Я видел их так ясно и отчетливо, так непререкаемо и при этом не в силах был описать, как они выглядели.

- И не вздумай!
- Что? – я недоуменно посмотрел на незнакомку.

- Не вздумай их описывать, - повторила красавица. – Твое страшное описание сделает их для тебя еще страшнее.
- Нас описывать, - весело возмутился зубастый. – Ты еще обосри нас, придурок!

Он уставился на меня, внимательно рассматривая мои черты.

- Это не он, - резюмировал, наконец. - Бросить его в воду и делу конец.
- Он, - отрезал санитар.

- Какой же ты..., - разочарованно протянул первый. - Не мог подыграть. Ты все испортил. Этот хмырь наложил бы в штанишки!
- А это легко устроить, - спокойно констатировал второй. – Ничего не изменилось.

- Господа, давайте успокоимся, - начал миролюбиво я, необходимо было увести разговор с опасной темы. – Похоже, вы уже знаете меня, но я не знаю вас. Кто вы?
- Я твой господин, - откликнулся острозубый и высокомерно добавил. – Можешь называть меня: «Мой повелитель». Я – сторонник демократичности.
- И я твой господин, - мрачно отозвался грозный и могучий. – И меня можешь называть: «Мой повелитель». Я – тоже сторонник демократичности.

- Я рад тебе сообщить, что, отныне и на веки вечные, ты – наш безропотный слуга, - снова взял слово первый. – И, отныне и на веки вечные, в твои обязанности входит исполнение наших самых ужасных желаний, самых извращенных прихотей и самых низменных представлений об удовольствии.

Второй не стал утруждать себя повторением, просто одобрительно похлопал первого по плечу. Дескать, молодец, так ясно и красиво все изложил, ничего при этом не упустив.

Я обалдел и уставился на эту пару.
Обалдел еще больше и кинул умоляющий взгляд на леди. В том момент она представлялась мне единственной надеждой, единственным островком разумности в мире, открывшегося мне безумия.

- Ты сам назвал их господами, - напомнила леди и зевнула.
- Ну и что из этого? Это ничего не значит - пролепетал я. Холодная струйка пота катилась по позвоночнику.

- В этом месте твои слова воплощаются буквально.
– И… что… теперь… будет?

- Сказанного не вернешь, - незнакомка развела руками.
- Это все так здорово, - вдруг обрадовалась она и  многообещающе улыбнулась: - Тебе не будет скучно!

Вот тебе и поддержка!

- Бред, - в отчаяньи заорал я. – Это какой-то дикий бред!!!
- Конечно же, бред, - легко согласилась моя собеседница. – Твой бред.

- А я думал, поверит, - огорченно вздохнул мой первый несостоявшийся господин. - Забавно было бы понаблюдать в роли слуги того, кто привык помыкать другими и считать себя хозяином положения.

- Если в этом мире мои слова воплощаются буквально, что мешает мне сказать всем вам нечто такое, что вас не обрадует?!!
- Ты и так не радуешь нас своим присутствием, - тихо сказала леди. – Твой бред – это твой бред. С чего это ты вдруг решил, что мы подвластны твоим бредням?!!
 
- Прости, милый, - повернулась она к зубастому. – Ты, наверное, хотел развлечься, а я не подыграла. Представляю, как раздулся бы от важности он, ощутив власть над происходящим и как весело было бы его в этом разубедить. Но он такой тоскливый!
- Ничего, солнышко, - ласково успокоил ее тот. – Игры подождут. Я проголодался. Так хочется жаркого или рагу. Предлагаю нарезать мелкими кубиками, - предложил он, обращаясь к напарнику.

- Нарубить большими кусками. Так мясо сочнее, - не согласился медработник.
- Кубиками вкуснее, - заупрямился первый.

- К чему ссоры?!! Давай спросим его, - предложил второй, - как он хочет, чтобы его приготовили. Как скажет, так и сделаем.
- Идет, - согласился первый.

- Рада, что вы поладили, мальчики, - оживилась леди. – Гонзик, - прекрасная девушка потрепала по затылку острозубого и махнула на прощание гиганту. – Горн.
Ну, что ж мне пора. Приятного аппетита вам, малыши!

- Я равнодушна к человеческому мясу, - доверительно сообщила она мне напоследок.

Перед тем, как исчезнуть.

Пока я с открытым ртом приходил в себя, эти двое времени зря не теряли. Поблизости уже уютно горел огонь, возле которого уж как-то слишком привычно и слаженно орудовала эта парочка.
Первый, вертлявый, заведовал костром и гремел кухонной утварью. Второй, могучий, самозабвенно точил по очереди: то неправдоподобных размеров топор, то и без того устрашающе острые разделочные ножи.

- Я вас не боюсь, - сдавленным от ужаса голосом выдавил я.

- Вот и правильно! Вот и хорошо! - Горн одобрительно взглянул на меня. - Вкус страха – довольно мерзкий.
- Какая удача!!! Вкус мужества – то, что надо, - совсем по-дружески подмигнул мне Гонзик. – А я уж собирался веселить тебя смешными историями.

- А, вот ты где, Маркутто. Привет Гонзик, привет Горн! Как оно – ничего, ребята?!!

Мне опять пришлось вздрогнуть, а потом я облегченно вздохнул.

- Ты не очень-то спешил, - заявил обиженно и обвиняюще Алану.
- А к чему спешить, я никуда не опаздываю.

- Они хотели нарезать меня мелкими кубиками!!!
- Какая наглая ложь! - возмутился санитар, сжимая в руке огромный топор и топая ногами от возмущения. – Какая чудовищно наглая ложь!!! Я предлагал нарубить большими кусками!

- Ваше ограниченное представление о хороших вкусах меня удручает. Как жаль, что этому миру недостает гармонии, - огорчился заведующий костром и печально посмотрел на напарника, а затем на меня. - Мелкие кубики – та самая его утрата. Согласиться, чтобы тебя нарубили на большие куски – это так странно и нелепо, что хочется плакать. Не понимаю, как ты мог на это согласиться, приятель…
Он твой, Горн. Чего уж там. Руби его. Крупно.

Тот, кого звали Горном, мягко взял меня за плечо свободной от топора рукой:
- Хороший выбор, приятель. Уважаю. А Гонзика не слушай, это он с досады, - и дружески посоветовал. - Не огорчайся. От этого в теле появляется неприятная горечь. Мы же не хотим все испортить, не так ли?!!

Голова пошла кругом: - Алан…, - заговорил я.

Но он нетерпеливо перебил: - У тебя помутился рассудок?!! Теперь ты ищешь пристанище этой мути во мне?!! Сочувствую.
Говорю еще раз: тебе придется с ним распрощаться. Именно он - причина твоей малости, запутанности и смуты. Все это время, видите ли, он мутился! Когда заходит речь о рассудке, он либо мутится, либо теряется.

- Но как без него?!!
- А, ты попробуй и узнаешь!

- Хорошо, я попробую.
- Ладно, ребята, пикник отменяется. Удачи Вам!!!

Я мельком взглянул на тех, кого Алан назвал ребятами, и замер изумленный - они выглядели… привлекательно.

Не было острых зубов, слюны вперемешку с кровью на узких безжизненных губах. Дурацкого санитарного халата и ужасающей звериной мощи, исходящей от его хозяина.
Они действительно были ребятами, странными, но при этом живыми и милыми.

- Алан, а может Марк хочет остаться? Мы еще не доиграли, - Гонзик по-детски беззащитно улыбнулся. – Мы уже успели подружиться!
- Оставайся, Марк, - оживился Горн.

На его топоре сверкнул солнечный зайчик.

И это было последнее, что я смог вынести, потому что вырвавшийся из груди безумный вопль, разбудил и выбросил меня на землю привычного мне мира.

…

- Зачем все это?
- Мне необходимо было, чтобы ты увидел, что ты – Реальность. Ты - не представления о Ней, вечно ноющие о несоответствии и вечно боящиеся Ее. Ты – Реальность.
Пойми, это не выбор. Это факт.
Быть не Собой означает быть мертвым. Быть мертвыми вещами, мертвыми формами, которыми ты не можешь быть.
Этот разрыв между Тобой Реальным и тобой придуманным и вводит тебя в бред.
Этот разрыв между Тобой Реальным и тобой придуманным всего лишь в один шаг.
Сделай его.

- Как его сделать?
- Исходи из Реальности – из Себя.
Тебе ведь не было страшно, в обычном понимании, Марк. Просто то, что происходило, не укладывалось в рамки твоих представлений. Ты знал, что этого не может быть, а это было. И было с тобой.
Рассудок беспокоил тебя. Единственно,  о чем ты беспокоился – о потере беспокойства.

- Как мне избавиться от них, от представлений?
- Зачем от них избавляться. Они попросту правила одной из множества игр. Исходи из Реального.

- Из Себя?
- Да. Пусть для тебя приоритетом станет не то,  ЧТО происходит, а ОТКУДА.

- Из Меня?
- Да.



Игры Магов


- Ты расскажешь мне об этих …, - Марк замялся, а потом нашелся с определением. – … существах?
- Это хорошо, что ты не оскорбил их словом «люди».

- Оскорбил?!! Но человек – это…
- ****ец творения?!! Это точно, - я невесело улыбнулся. - Пребывать в миру, быть человеком – неестественно, Маркс.
Да иначе и не могло бы быть.
Человек – промежуточное звено в эволюции, это возможность трансформироваться, не конечный пункт, а трамплин.
Человек – уже не звучит гордо. Это звучит пошло, как пошла попытка быть неизменным, однообразным, статичным.
И это та еще пытка.
Потому что из возможности, человек переродился в обязанность.
Болезненную, ограниченную, непременную обязанность.

- Ты думаешь?
- Мне незачем думать, я знаю, - усмехнулся я. - Или не знаю.

- Значит, человек – это пока нереализованная возможность, - с задумчивой грустью спросил Марк. - Что-то вроде, неочищенного от шелухи плода.
- Да. А пирожок – это не покакавшая булочка, - согласился я.

- Скажи, а кто эта … леди?
- Не твое дело. Эта та самая тайна, которая тебя не касается. Когда я говорю: не касается – это означает, что ты можешь облегченно расслабиться по этому поводу. У тебя своих дел полно. А праздное любопытство – опасная штука.

- Как и эта дама?
- Дама куда опасней, Мрак!

- Марк, - терпеливо поправил он.
- Я и говорю: Мрак.

- Ладно. А те двое?
- Что тебе интересно узнать о твоих новых приятелях?

- Кто они?
- Сейчас мои друзья. А раньше…
Понимаешь, у Магов чересчур развито чувство юмора.
Порой Они вместо того, чтобы растворять (отправлять в Изначалие) всяких фантомов, атакующих Их, приручают и используют.
Реже создают сами.

- Зачем они Магам?
- Использование фантомов позволяет Магам не уподобляться человекам.
Вот, к примеру, встречается на пути хомо сапиенс мудаковатый и устраивает некую пакость.
Что делает человек в подобной ситуации?

- Отвечает.
- Да. Пытается отреагировать еще круче, не понимая, что уподобляется мудаковатости и ее же увеличивает.
Ни о какой Магии тогда речи быть не может.
Маг же, как Дитя, смеясь, проходит мимо, а вот его помощники нет.
Они тут как тут.
И иметь дело приходится с ними.
А это куда как экстремальнее!
Улавливаешь?

- А как их приручают?
- Как и всё в Истинной Магии, это происходит само. Все дело в Любви.
Ударная Сила просто влюбляется в того, кого ей надлежит атаковать.
Маги, по сути, Дети. Дети Изначальные, не по возрасту. Дети, по Сути.
Встретив такое радостное, такое сияющее существо, невозможно устоять, невозможно не влюбиться. Если ты - жив, если ты окончательно не забыл Себя, это неизбежно.

Знаешь в чем сила атакующей Мага Силы?
Она в искренности. Это проявление искренне во всем: в необходимости, в ударности, в открытости, в безоглядности. Ему неведомо коварство двойственности, по той простой причине, что оно искренне. Если оно враждебно – то до упора, никаких компромиссов, никаких поблажек. Ни врагу,  ни себе.

Фантом в момент атаки, вдруг замирает в восхищении. Он влюбляется со всей присущей ему искренностью и безоглядностью.
То, что в этот момент он открывает в себе – Любовь – величайшее, что он мог бы познать.
Теперь он рядом с этим Ребенком. Теперь он сделает все, что ему прикажут.
Но ему никто ничего не приказывает. Дети никому ничего не приказывают.
Так фантом, становится помощником. Он рядом и сделает все, чтобы защитить того, кого любит.

Убереги себя от участи огорчить Ребенка, Дитя по Сути, Марк.
Он не станет отвечать.
Твою агрессию тебе вернут Его помощники. Их искренней и безоглядной жестокости могли бы позавидовать отъявленные тираны и самые могущественные черные колдуны.

- Но ты назвал их друзьями, а не помощниками.
- Теперь они – мои друзья. Помощники, как оказалось, находясь бок о бок с Магом, наполняются Его легкостью и простотой. Они трансформируются, превращаясь в Детей. Они по-прежнему готовы сделать для Мага все. Но Он сам, как и раньше, не станет, их просить ни о чем злобном или кровавом. Он предлагает им дружбу, как Дитя Детям.
Теперь Они друзья.

- И чем они занимаются теперь?
- Как чем?!! Развлекаются.

- Ничего себе развлечения!!! Я чуть ли не обосрался!
- Ничего с тобой страшного не случилось бы. Проснулся бы, в крайнем случае, обосранным. Может ты упустил хорошую возможность поразвлечься?

- Спасибо, обойдусь, - замахал руками Марк, а затем ехидно усмехнулся. - Значит, я могу не бояться твоих помощников?
- Гонзика и Горна? Можешь не бояться, - я ободряюще улыбнулся. – Они ведь самые веселые из тех многих пришедших ко мне, и пока единственные, кто трансформировался в Детей.



Как это мило – утонуть в своих соплях


Я внутренне сжимаюсь от предстоящего. Сейчас начнется!!! Прямо сейчас… Вот-вот…

Я жду, но никакой боли нет.

- Я прошел всю боль, - ликую. - Я исчерпал ее. Ай, да я! Ай, да молодец!!!

Я готов пуститься в пляс и пускаюсь, да только что-то не танцуют ноги. Зажато тело.
Что за хрень?!! Я победил! А где победный танец?!!

Внутри тоскливо.

О нет, только не она! Только не она, пожалуйста!!! – шепчу я. – Все, что угодно, только не она. Не она, не она, не она, не она…
Пожалуйста, лучше пусть будет боль! Море, океан боли, только не она!!!

Меня сотрясает истерика при приближении нестерпимой тоски, неизбывной скорби, утраты чего-то первоочередного и основополагающего.
Я корчусь от ее прикосновений: поверхностно-мягких и тупо-тянущих стержнями нутро.

Когда-то в детстве, далеком и растоптанном, она приходила ко мне. Так же касалась и проникала, и я бессильно содрогался и, беспомощно теряясь в ней, вожделел о толстокожести и защитных панцирях.
Беспомощность, остро ощущаемая мною, серая унылость бытия и побудили меня рано повзрослеть, небрежно оставив на помойке мира свое детство.

Тоска.
Нет от нее спасения, ее не победить, не задавить, от нее не убежать.
Она вся здесь, вся без остатка. Вся.
А значит, мне ****ец!!!

- Крик несуществующей души?!! Испорчен кем-то воздух. Вот это внутренний порыв! Какой богатый у кого-то мир!!! – Алан скривился и усиленно машет рукой перед своим лицом, словно отгоняя от себя вонь. – Маркуша, это ты так расстарался?!!

- Алан, - я удивленно таращусь. – Мне сейчас ****ец приснится!!!
- Как я не догадался, что ты утонешь в собственных соплях?!! Хоть капли разума твоей тебе хватило не ныть, а здраво рассуждать! Тебе ****ец действительно ПРИСНИТСЯ! Пусть снится. Давай же, не стесняйся, умирай.

- Тебе легко сказать, ведь ты не умираешь!
- Болван, я только этим от мгновения к мгновению и занят! Сгорев, как факел, не рыдаю. Новый зажигаю. Ты тлеешь камышом, вот потому в болоте.
А ну, быстрее умирай!
Где эта хрень, которая тебя топила?!! Что мягко трогала снаружи и тупо щупала внутри?!! Где та помойка, на которой детство ты пристроил?!!

- Не знаю, - я огляделся, ничего вокруг. Лишь только он и только я.
- Хвала несуществующим богам, наш Марк НЕ ЗНАЕТ!!! А значит, всё в опять же несуществующем порядке. Несуществующее всё в несуществующих своих местах.
Насчет помойки не грузись,  не оставлял свое ты детство. Ты стариком приперся в мир.
Когда ты ржать над Марком уже будешь? Потешный персонаж!
Ну, ладно, мне пора.

И он исчез, я посидел немного, приходя в себя, да так и не пришел.

- Эй, - позвал несмело. – А ну-ка, сука выходи! – и, разъяряясь все сильнее, орал блаженным матом. – Тоска, ты ****ская, вылазь, я здесь! Я умирать готов!!! Жри меня, мразь!!! Вот я!!! Вот!!!

Тоска исчезла, испарилась. Разыскивал ее я в уголках себя и, матерясь, не находил.
Тогда я обессилено смеялся. И твердо навсегда решил, что сразу умираю, только станет тошно.
Наверно, Алан прав, так только жить и можно.

…

- Жизнь – сука, - изрекаю я.
- Так. Значит, будем с Жизнью базар вести серьезный, за  хобот ее брать, за щупальцы и бивни? Или что там у нее: хвосты, рога, копыта, шпоры, плавники...?!!
Я не я, и хрень та не моя! Ах, какие все плохие, ах, какой хороший я!!! – передразнил он меня.

- Запомни накрепко, Марк, пока тяги тебе не хватает осознать: Ты и есть Жизнь!
ТЫ И ЕСТЬ ЖИЗНЬ!!! – ясно и отчетливо произнес Алан. - Ты не посторонний. С посторонними себе, я дела не имею.



Невозможное невозможно


… По моему телу, все еще выгнутому дугой, пробегали и пробегали судороги. Я шумно дышал, упираясь лицом в стену.

Похожее я пережил в детстве, когда наступил на мокрый оголенный провод переноски. Именно это пост-ощущение: тупая неповоротливо ворочающаяся в жилах тяжесть после яркого разряда острейшей ослепительной и оглушающей боли.

Детское воспоминание меркло на фоне нынешних переживаний.
Не знаю, что было хуже, но противней воспринималось мною не путешествие в страну электричества, а именно пришедшее ему на смену послевкусие.
Запоздалая реакция.

Я был мокрый от обильного пота, с лицом перемазанным смесью стенной побелки, соплей и слёз, в луже собственного производства блевотины.
Хоть не обделался и то ладно!

- Ненавижу побелку на стенах, - выдавил я и забулькал идиотским, вперемешку с горловой мокротой, смехом.
- Предпочитаешь грызть обои или краску?!! – спросил Алан. – А может, гипсокартон?

Я смачно сплюнул на пол мешающие сгустки.

- Прости, - попросил я. – Сейчас акклимаюсь и все уберу.

…

- Ну, как ты, Марконьеро? – спросил минут пять спустя Алан.
- Чувствую себя раздавленным червяком. Жалким и слабым.

- Но, ведь, чувствуешь, - усмехнулся он. – У тебя хватает силы быть. Так что не старайся меня убедить в своей немощи. Помни, это Твоя сила, возвращай ее.
Если тебя это утешит, скажу: на твоем месте многие бы давно сковырнулись. Впали бы в бессознательность и потянули весь этот капитал-груз с собой в новые жизненные истории. Как любят говорить эзотерики: в новые жизни.
Будто Жизнь – это нечто отличное от тебя, нечто побочное, а не ты!

- Я так и не попросил прощения за то, что вмешался, отнял твой дом, - надо же, оказывается беспомощность, оттачивает манеры. – Прости, - устало попросил я.
- Легко, - откликнулся Алан. – Кстати, ты знаешь, что простить – сокращение от предложения упростить? В запутанных, сложных-ложных ситуациях мудрые предлагали мудрым: «Упрости» и мудрые отвечали: «Упрощаю».
Упрости и расти.

- Теперь знаю. После твоего разъяснения прощение-упрощение будет даваться искренне и легко, - отозвался я и добавил. - При наличии хоть капли мудрости.
Но я прошу не только упростить, я прощу простить.
- Не парься, ты просто подвернулся мне под горячую руку, - отмахнулся он. – Мне давно хотелось дать пинка миру, а тут ты. Если бы я был достаточно наивен, чтобы предположить, что кто-то, кроме меня, устраивает мои приключения, я бы вознес хвалебные молитвы и принес причитающиеся жертвы благосклонному божку. Тебя в их числе.

К Алану вернулась его грубоватая насмешливость, и я расслабился.
Заботливость этого парня меня настораживала, пугала, была похожа на уход за смертельным больным, нежелание беспокоить того, с кем пора прощаться.

- Выходит, мир опередил тебя, и я – его увесистый пинок в твой зад, - засмеялся я, крайне довольный возможностью поквитаться за насмешки. Да и еще на пару с миром.
- Выходит, - подтвердил он. - Обожаю, когда меня раззадоривают!

Он так счастливо и восторженно рассмеялся, потирая руки, что я понял: конец света не за горами. Как и мой собственный.

Алан подмигнул мне.

- А ты не такой уж и страшный, - заметил я.
- Да, - легко согласился он. - И этому полагается страшить тебя еще больше.

…

Я немного полежал еще, и Алан, видя, что меня не попускает, выволок мою тушку на двор. Где принялся обливать холоднючей, как оказалось пару минут спустя, водой.
Поначалу до меня не только не доходила ее температура, но и ощущение воды, как таковой.

…

- Что же тогда будет дальше? - с замиранием спросил я, вернувшийся, мокрый и замерзший. – Если сейчас ТАКОЕ прет!!!
- Как-то будет, Март, - успокоил меня он. – Или не будет.

- Так вот ты как относишься к нашей общей проблеме?!!
- А я к ней не отношусь. Мне и мои-то – ни к чему, а уж чужие – тем более!

- Но ты же что-то думаешь по этому поводу?!!
- Нужны мне поводы–поводья! Еще чего!!!
Пойми: как бы ты не относился к чему-то, плохо ли, хорошо – ты вовлечен своим отношением. Ты относишь себя в эту тему.

- Что же делать с проблемой? Она ведь существует!
- Она существует, как проблема, пока ты воспринимаешь ее таковой. Отнесись к ней, как к возможности или развлечению. И проблемы, как не бывало.

- Неужели, если я притворюсь, что проблемы нет, она исчезнет?!!
- Ты сделаешь то, что сделаешь. Если ты притворишься, то ты… притворишься.
Если факт воспринять, как нечто приятное – ты воспринимаешь факт, как нечто приятное.

Это всего лишь причуды восприятия.
Вообще-то все, что происходит, можно отнести к причудам восприятия.
Все – никакое, Марк. Дело в том, КАК воспринимать.
Все дело в мировосприятии.

- Но есть же что-то Извечное, не зависящее от наших восприятий?!! Как ты считаешь?
- Я не считаю, я знаю. Или не знаю. Бесценным живут, Марк, не пересчитывают, слюнявя пальцы.

- Ничего плохого в счете нет!
- Но и хорошего тоже. Очередная договоренность.

- Как же жить без счета, - удивился я. – Это же не по правилам!
- Зато вживую. Вот посмотри на Гонзика, он не знаком с математикой, а что вытворяет!!! Из пары яиц глазунью на десяток прожор варганит.

- Но это невозможно!!!
- Невозможно невозможное, Марк. На твое «не могу» требуется гораздо больше силы, чем на твое «могу». Потому что Возможное – твоя Природа.
А невозможно именно невозможное. Оно потому так и зовется.



Сначала Счастье, потом все остальное


- Я уж было стал привыкать к тому, что мир прекрасен. А тут ты, - ворчливо встречает меня Алан.
- Солнышко встало – пора умирать, - отреагировал я киношной фразой*.
*Фраза из кинофильма «Охота на пиранью»

- Ладно, умник, поехали! Готов?

- Я никогда к этому не буду готов! Как можно привыкнуть к страданиям?!!
- Ты задаешь идиотские вопросы. Зачем привыкать к страданию, когда страдание, всего лишь, отказ принять боль?!!

- Ни хрена себе, принять боль, шуточки у тебя!!!
- Да все, в этом мире состоит из боли, хреновод ты хренов. Боль и ничего, кроме боли.
Немного боли – удовольствие. Чуть больше – мука. По максимуму – пытка.
Это как звук из радиоприемника. Чем громче, тем нестерпимей. Но природа звука та же, отличие только в его интенсивности.

- Ничего кроме боли?!! – недоверчиво покосился я.
- Он еще сомневается, - хохотнул Алан. – Кто б говорил!

- Если я правильно понял: мир – пристанище боли.
- Мир и есть боль, а ни какое не пристанище. Мир – это фрагмент, представление, обрывок Целого, стремящийся вернуться в Изначальное. По сути, это то же страдание - отказ воспринимать Сущее целиком.

- А как вернуться в Изначальное? – спросил я.
- Исходи из блаженства и покоя. Это изначальная природа всего живого.
Пусть все проистекает из Тебя. Блаженства и Покоя.
Не из сумбурного ума.

А из Тебя. Блаженства и Покоя.

- Это так похоже на твое: «Будь счастлив, все остальное – пустяки…». Красиво звучит. А как это «будь счастлив»? Как???
- Каком кверху, - хмыкнул он. - Ты начинаешь не с начала.
Сначала Счастье
Потом все остальное …

Любое событие самобытно, самоценно и самодостаточно.
А означает сие, что нет никаких причин полагать, что у него есть иные причины, кроме его самопричинности.
Требуется быть изрядным ослом, чтобы принимать на веру что бы то ни было, а особенно закон причины и следствия.

Если ты счастлив, больше ничего не требуется.
Твое Счастье – ключ ко всему.

Счастливым можно всё.
Вопрос не в том, что есть или пить, делать или не делать, вопрос в каком состоянии (сознания) ты пребываешь.
В каком состоянии ты пребываешь, и определяет всё.

Я часто слышу: - Я съел то-то и то-то, и теперь плохо себя чувствую.

Кто-то почему-то съел нечто или выпил, или сделал.
Причина в том, что он пребывал в том состоянии, которое притянуло продукты или действия того же уровня.
Он УЖЕ пребывал в этом состоянии и просто усилил его.
Вот и всё.

Это бег по кругу, нескончаемый бег по кругу.
Диеты-запреты, правильно-неправильно, полезно-вредно, свято-грешно…

Всё, что необходимо – это пребывать в состоянии Счастья, в состоянии Любви.
Я не встречал счастливых и влюблённых, озабоченных правильностью питания или поведения.
Это нонсенс, каламбур, нелепость.

В этом состоянии ты не сможешь съесть или сделать ничего такого, что сможет тебе повредить.
Если ты думаешь:
- О, я сейчас съем что-то или выпью, или сделаю и стану счастливым – это уже означает, что ты не очень-то счастлив, и хочешь это «мне не очень-то хорошо» изменить.

Таким способом что-либо изменить нереально.
Пойми: те мысли и идеи, которыми ты станешь руководствоваться, рождены состоянием, в котором ты уже пребываешь, и следование им ещё более усилит его.

Как обычно, случится небольшой всплеск эйфории и снова усугубление того же состояния.
Бег по кругу…

- Как ощутить себя счастливым? – задаю справедливый вопрос.

И слышу:
- Один из способов: не обращать внимания на антураж, окружение, декор.
Заманивания, обещания, соблазны. Полезности, выгоды, репутации. Одним словом «рыгалии».
Стартуй прямиком в Счастье.

Сначала Счастье, потом всё остальное.
Что бы ты ни делал, вспоминай это. Что бы ты ни делал, исходи только из равновесного состояния Счастья.
И ничего не делай, пока не войдешь в Него.

И уже тогда, Счастливый, вспоминаешь продолжение:
Я Счастлив, Всё остальное – пустяки.

Вот теперь, всё остальное – пустяки.
Теперь любое действие или бездействие -  всё будет способствовать твоему Счастью.
Счастью близких, Счастью дальних, Счастью планеты, Счастью Вселенной.
Всем.

Теперь ты – благословение.
Так это работает, так это живёт.

- Есть важные вещи, помимо счастья, - тупо брякнул я.
- Отговорки, - устало отмахнулся Алан. - Никакое, даже самое распрекрасное дело, в любом, даже самом распрекрасном из миров, не стоит того, чтобы его делать, если при этом ты не наслаждаешься собой и происходящим. Запомни это, Марк Аврелий.

- Еще чего, - забузил я. – Нужны мне чужие премудрости. Свои девать некуда!

Алан одобрительно хмыкнул и пояснил:
- Я не предлагал тебе собирать чужие представления, а открыть глаза и увидеть все самому.

- Открыл, посмотрел, увидел. Что дальше?!!

Он помолчал, потом решительно выдал:
- Ладно, страдалец, мне порядком надоело болтать.
Спрашиванием, ты чаще всего пытаешься заглушить уже существующий, но неудобный ответ. Ответ уже готов, ты не готов его принять. Проще наглядно продемонстрировать.
Так сказать практика в полевых условиях. Поехали…

…

Я упорно, от сеанса к сеансу, верю в то, что со временем привыкну к боли.
И моя вера, безотчетная и фанатичная, в очередной раз трусливой сукой покидает меня при появлении неумолимых гулких шагов Госпожи Боль.
Отдаваясь во власть жестокой Хозяйки, я лишен возможности отвлекаться на что-то еще, кроме ее прихотей.
Позволить себе, роскошь верований и подобных глупейших умственных спекуляций, можно только основательно переведя дух и зализав раны.

- Вытаскивай нас, - окончательно обессилев от боли, взвыл я. – Ну же, что ты медлишь?!!
- Похоже, мы влипли, - доверительно сообщил он мне.

Его спокойствие меня не обнадеживало, я уже привык к тому, что он скалится всегда, даже в ситуациях, казалось бы, малоприятных, а то и похуже.
А тут он, как-то уж облегченно, успокоился. Дескать, ну вот и все, финиш, отмучились.
Но мы-то не отмучались, скорее наоборот, все эти прелести только по-настоящему начинались.

- Вот тебе и практика в полевых условиях, - устало пошутил Алан и обнадежил: - Напоследок.
- И мне, - добавил он спустя вечность и прикрыл глаза.

Захлестнувшая меня паника, ослепила и оглушила все мое существо, тело уже дернулось ей навстречу, готовое растратить остатки сил на безумный, оголтелый рывок, желание отчаянно выть, кататься, ломая пальцы и раздирая ногтями кожу в кровавые лоскуты.

- Не дергайся, это, как в закрытом душном помещении, где в воздухе кислорода чуть. Начнешь истерить – быстро задохнешься.

До меня вдруг дошло, что молчит он, а его фразы звучат в моей голове, пустой и гулкой.
Я прислушался к ее тишине, и она мне понравилась. И я умиротворенно смежил веки.
Снаружи бушевала адская боль, а в той тишине, было спокойно и уютно. Я расслабился.

Спустя еще одну вечность я услышал: - Когда-то совсем недавно, а может очень давно…

- Алан, прекрати, - возмущенно дернулся я, и боль взорвала голову изнутри.
- Тш-ш-ш, тихо, тихо, тихо… - эхо вторило, вторило, вторило ему ли, или уже себе, унося жуткие взрывы за пределы моего многострадального черепа. – Попробуй исходить из этой тишины, в которой слова рождаются и умирают. Будь ею.

- Я не смогу, - услышал я собственный мысленный посыл и равнодушно отметил, какой же он чужой: тот, кем я считаю себя.
- Да ты уже можешь. Только это и можешь, - пронеслось в моей голове. – Все остальное слишком болезненно, не так ли?

- Слушай не слова, а то, что между ними. Я буду говорить, а ты слушай… Слушай тишину… Когда-то совсем недавно, а может очень давно…
Я слышал все, что он говорил, но вникал не в слова, а в ту благословенную тишину, в которой они звучали. Из которой проявлялись и в которой таяли.
Я был… этой тишиной… этой пустотой… и ничем другим…

Блаженство и покой – вот все, что могло исходить из меня.
Они были нераздельны, являлись целым, той несравненной радостью бытия, бескрайний простор которой открывался благодарно и доверчиво.
И радость, нескончаемым потоком, несла отдохновение и умиротворение, тому, кто так нуждался в этом – мне.

И этот же поток легко и мягко вынес меня на берег моего привычного неуютного мира, как сдувает красивую, но неуместную пушинку с модного платья красавица.

Мой мир неодобрительно и настороженно косился на меня, неотвратимо подступая со всех сторон. Он был смешной или я смешливый.

- Блаженство и покой, - сказал я, и засмеялся. – Блаженство и покой.

И мир отступил.



Причем тут мой стул?!!


Приближение чего-то необъяснимо пугающего я ощутил резко и болезненно. Что-то неотвратимо надвигалось, методично захватывая отдаленные участки моего пространства.
Нарастающее напряжение, готовое вылиться во всепоглощающую панику.

- Абонент временно не доступен. Перезвоните, пожалуйста, позже, - равнодушно ответил мобильный.

Мои шаги уже грохотали по лестницам, гулко звучали в гараже, в моих ушах; и рев заводимого мотора не мог их заглушить. Машина летела, разрезая светом ночь, а я слушал несмолкающий топот бегущего меня.
Бегущего, что есть сил, от равнодушно разворачивающейся за моей спиной такой несвоевременной личной катастрофы…

…

Я стучал, как полоумный, сбивая костяшки пальцев и не чувствуя никакой боли.
Наверно, что-то кричал сумасшедшее, да и выглядел соответственно.
Я все еще тарабанил, когда он вышел.

- Кого принесло?!! - недовольно гаркнул он и посветил фонариком мне в лицо.

Я зажмурился от яркого света.
Уверен, он сделал это нарочно. Я вдруг облегченно улыбнулся.

- Тебе хоть кто-нибудь говорил, Маркетинг, что по ночам можно спать? - проворчал, зевая он. – Говори, что надо и проваливай!
- Я звонил… - звенящим фальцетом начал, было, я.

- Ладно, заходи, Маркуччо, - легко сдался Алан. – Такое шоу грех пропустить.
- Извини, я думал, ты не спишь…

- Колдовские зелья варю, нечисть к присяге привожу, да честной народ ворожбой злою со свету сживаю, - в тон мне продолжил он, все еще зевая. – Этими благородными делами можно и днем заниматься. Только больно надо! Люд и сам в этом преуспевает, куда нечисти за ним поспеть.
- А мне какое дело до людского дела? - нараспев говорил он. – Мое дело – сторона.
Сторона-сторонушка, так целей головушка…
Речь людская, что шепот больной, не вслушивайся, обойдет стороной…
Речь людская, что хворый чумной, не вслушивайся, пусть идет стороной…

Он, не переставая, нес весь этот бред, словно песню пел, не особо утруждая себя пением. При этом умудрялся зевать сладко и заразительно.
Я пошел за ним в дом.

- Ты иди по свету легкой походкою, призовут к ответу - легкость станет находкою…
В дом входя, не косись, поклон отвесь, войти спросись…

Хотел было сказать что-нибудь ехидное в ответ, да только сам зевнул так глубоко и долго, что позабылось ехидство.
Глаза слипались. И уже на пороге сна, успел я удивиться и восхититься легкой невесомости случившегося, когда проваливался в покой небытия.

…

- Похоже на то, что ты - мой друг, - я до хруста потянулся всем телом. Здорово же, как следует, выспаться!
- Что угодно может быть похоже на что угодно, - проворчал Алан и еще ворчливей добавил: – Человеческая дружба – непозволительно большая роскошь, требующая слишком многого.
А я терпеть не могу даже мелкие требования, не говоря уже о чьих-то претензиях на чью-то принадлежность.
Считай, что я – полезный попутчик, вдобавок очень странный и совсем ненормальный.

- Почему странный и ненормальный?
- Потому что требуется быть очень странным и совсем ненормальным, чтобы нянчиться с кем бы то ни было, а тем более с тобой!

- А, что за хрень за мной вчера гонялась? – я сделал вид, что убегаю, оглядываясь. – Ты, пожалуйста, без предупреждения не устраивай мне сеансы болетерапии.  Ладно? – попросил я. – Предупреждай, когда включаешь свой электрический стул.
- Это твой стул, не мой, - заявил он.  – Нечего мне свое дерьмо припихивать!
Хотя в этот раз я ничего не включал – не выключал. Это не твои завалы.
Похоже, кто-то атакует тебя снаружи, Марконя. Где-то ты своим стулом здорово напачкал, - пояснил Алан и успокоил. – Не ссы – прорвемся-разберемся.
А пока отправлю-ка я тебя к своим друзьям. С ними тебе ничего не грозит.

- К каким друзьям? – залепетал я, нутром уже предчувствуя ответ.

Он явно наслаждался моим растерянным видом, потом смилостивился:
- Неужели, ты думал, что я настолько жесток, что отправлю тебя к Гонзику и Горну?!!

И когда я облегченно рассмеялся, он добавил: - Ты не ошибся.



Пески и Воды


- Вот, одень это, - Гонзик заботливо поправил нечто глупо выглядящее и дурно пахнущее на моей шее.
- Что это за хрень?!! – брезгливо поморщился я.

- Ничего принюхаешься, - подбодрил меня он.
- Это амулет веков, амулет Санхара, - пояснил Горн. – Оберегает практически от всего.

- Кроме вони! - хмыкнул я.
- Без него мы за тебя не отвечаем, - твердо заявил Горн, а Гонзик согласно покивал головой.

Их серьезность подействовала на меня, и я заткнулся.

Это был самый странный и нелепый поход, даже если учесть, что как по мне, так любые пешие переходы странны и нелепы.

Мы очень долго брели по пескам, но так никуда не пришли, судя по той же окружающей нас картине. Что, однако, не помешало Горну радостно сообщить:

- Привал. Добрались.
- Добрались? А куда это мы пришли?

- Ну, ты даешь, парень, - искренне удивился он. – Тебе, ведь, не прийти куда-то требовалось, а уйти. Уйти от нависшей опасности, чтобы твой ум успокоился по этому поводу. А так как ум и есть беспокойство по любому поводу, мы и подсунули ему другой, более подходящий.
- Вот мы и озаботили его этим путешествием. Нам – то ни к чему подобные перемещения, мы появляемся мгновенно, там, где хотим, - самодовольно добавил Гонзик.

- А как вы это делаете? – оживился я.
- А мы и не делаем, - охотно отозвался Гонзик. – Нас не существует в привычном тебе понимании существования – существования в конкретном месте, конкретной форме, конкретном времени.
А раз нас нет в конкретном месте, конкретной форме, конкретном времени, значит, мы везде, во всем, всегда. Одномоментно.

- Ух, ты!!! – восхищенно воскликнул я. – А можете научить меня?
- Тебя?!! – с сомнением покосился на меня Горн. – Ни за что! От тебя так жутко воняет, приятель!
Побудь пока тут, а мы отойдем – отдышимся.

Они тут же, не сговариваясь, исчезли, а я устало опустился на песок и прикрыл глаза. Но наслаждаться покоем долго не пришлось, я ощутил какое-то движение поблизости и посмотрел сквозь ресницы.
Рядом, в паре метров от нашего лагеря бродили три зверюги – двухвостые, трехрогие подобия тигров – бесшумно и настороженно. Они кружили вокруг, словно не в силах подойти ближе.

- Амулет, – весело догадался я. – Амулет их не подпускает.

А потом также неожиданно, как и исчезли, появились мои приятели. Горн схватил сразу двух хищников в охапку, прижал, к себе, будто родных и тут же отпустил. Их обмякшие тела шмякнулись на песок.
Я взял себе на заметку, ни под каким видом, не соглашаться даже на дружеские объятия с Горном.

Гонзик тем временем дождался, когда оставшийся зверь ринется на него, схватил за рога, и театральным жестом подбросил выше головы.
Пока его добыча опускалась, он умудрился расстелить невесть откуда взявшуюся скатерть на невесть откуда возникший огромный стол, разложить кухонный набор и вонзить острый длинный ноготь под горло упавшему охотничьему трофею.

- Люблю вкус удивления, - многозначительно заметил трюкач. Похоже, это замечание одинаково относилось и к зверю, и к нам.

Тем же ногтем он разделал тушу, снял шкуру и передал Горну.

- Пижон, - неодобрительно хмыкнул Горн. – Вкус хищника ни с чем несравним. А вкус удивленного хищника – такое только для пижонов, вроде тебя.

Он выделал шкуру и подал мне: - Одень.
Пока я раздумывал, он справился еще с двумя, одну подал Гонзику, вторую накинул на свои огромные монолитные плечи.
Я покорно завернулся в шкуру и присел.

Опять уютно горел огонь, возле которого привычно и слаженно орудовала эта парочка. Гонзик заведовал костром и громыхал кухонной утварью. Горн точил свои грозные топоры и ножи.
Все происходящее было так нелепо чудовищно и чудовищно нелепо, и так не соответствовало моему рассудку, что я махнул на него рукой.

Я утешил себя тем, что в этот раз готовить ужин собираются не из меня.

- Как предпочитаешь, есть своего адакта, - спросил Горн. – Нарезать, нарубить?
- Спрашиваешь! Конечно мелкими кубиками, - встрял Гонзик. – Не твоими же рублеными кусками.
- Настрогать тонкими ломтиками, - примирительно предложил я.

Горн согласно кивнул, нарезал мелкими кубиками мясо удивленного адакта для Гонзика, второго настрогал ломтиками для меня, нарубил чудовищно огромными кусками для себя третьего и небрежным движением отправил все в общий котел.

А потом мы ели. Приготовленное Гонзиком блюдо было несравненным, а мой аппетит был воистину звериным.
А после мы скинули одежды и погрузились в темные ароматные воды, внезапно оказавшейся под боком дивной реки. Я лежал в ее глубине, спокойный и безмятежный.
Я подумал, что купание затягивается и вынырнул на поверхность.

Гонзик насмешливо ткнул меня в бок: - Что, не спится? Нам-то все равно, а тебе необходимо поспать, а лучшего места и не придумать. Спи.

Я не стал спорить и погрузился в воду с головой, замирая от восхищения и умиротворенности. В следующее мгновение я уже спал сном младенца.

…

Когда я вынырнул из ароматной темноты, снаружи было светло и тихо.
Я сделал несколько шагов по направлению к погасшему костру и, обернувшись, не обнаружил никакой реки и никакого удивления по этому поводу.
Подстелил свое новое манто и уселся.

Я уже потянулся было к амулету, когда услышал голос Горна:
- Не вздумай одевать ее. Забрось-ка эту вонючую фигню подальше. После аромата вод Ткады, зловоние этой штуки особенно невыносимо. Шутка несколько затянулась.

- Так это была шутка?!! – озадаченно протянул я.
- Да, одна из тех дурнопахнущих острот твоего разлюбезного приятеля Гонзика, - подтвердил Горн.

Я повернулся к разлюбезному приятелю, вопрошающе уставившись на него.

- А ты хотел, умереть от скуки, пребывая в нашей компании?!! Так не пойдет, дружище, - непререкаемым тоном отчеканил тот. - И потом мы играли в твои игры: бродили, охотились, ели – всё, чтобы тебе легче давалась невероятность нового приключения. Ничего, что тебе пришлось сыграть в наши!

- А, если учесть, что оно сопровождалось жуткой вонью, - добавил Горн, – развлекался в основном ты – старый фетишист и извращенец.
- Не такой уж я и старый, - озорно заметил Гонзик.

- Чем займемся? – спросил я, стараясь их разнять.
- Как чем?!! – изумился Горн. - А чем занимаются люди?

- Брожениями и мытарствами, - подсказал Гонзик. – Причитаниями и подлостями.
- Вот и мы будем бродить и мытарить, причитать и подличать, - резюмировал Горн.

- А я буду проповедовать, - вдруг решительно заявил Гонзик. – Во мне погиб великий проповедник!
- Раньше это было его любимое блюдо, - тоном заговорщика шепнул мне Горн.

- Днем я буду нести свет заблудшим душам, кормить истиной искателей, утешать скорбящих и благословлять всех подряд без разбора, - продолжал увлеченно завывать Гонзик. - А ночами буду грабить одиноких прохожих, надо же мне будет отдыхать от всей этой святости!
- Ты мог бы принести амулет веков людям и заставить их поклоняться этой одуряющей хрени, - охотно согласился Горн. – При этом бы, я уверен, возвращался, куда чаще прежних адептов, чтобы проверить сохранность фетиша и всучить новый.

Я обреченно вздохнул. Эту парочку не переговоришь - не переслушаешь.

- Что это ты загрустил? – участливо склонился надо мной Гонзик.
- А меня девушка бросила, - неожиданно для себя тоскливо протянул я.

Эти клоуны переглянулись и загоготали.
Отсмеявшись, недоуменно уставились на меня.

- Так ты до сих пор в неведении, - охнул Гонзик. – Это же из-за твоей пассии ты здесь. Тебе крупно повезло, парень, что ты вмешался в последнюю историю Алана Лиги Легко и Просто. Иначе тебя высосали бы досуха.

Я ошарашено вытаращился на него.

- Твоя девушка – жало ишидов. Одной жуткой секты, - подтвердил Горн. – Ты слишком далеко ушел от себя, но при этом еще жив. В таком состоянии ты – пища для мертвых кланов. Это случилось бы неизбежно. Тебя бы сожрали.
Не твое тело, конечно же, оно для этого слишком загажено. А остатки твоей Силы, Энергии, остатки Тебя.
- Вопрос только в том, кто до тебя доберется первым, - подключился Гонзик. - Первыми добрались ишиды. Хотя они способны растолкать и более расторопных.

У меня голова пошла кругом: - Какие ишиды, какие кланы… Меня бросила девушка…

Я, не стесняясь, размазывал слезы по лицу и тихонько подвывал.
Ничего не могу с собой поделать в такие моменты.

Те, кому я представлялся бездушным терминатором, здорово удивились бы, узнав, что время от времени, оставшись наедине со своей обреченной безнадежностью, я, обхватив руками колени и отрешенно покачиваясь, чуть слышно вою по нескольку часов кряду.

- Это уже не забавно, - нахмурился Горн. – Парню совсем худо!
- Окунем его в Ткаду, - предложил неунывающий  Гонзик. – Там ему сразу полегчает.

Меня, не спрашивая, погрузили, на появившееся подобие строительной тачки и повезли, время от времени роняя.
Я неудобно лежал и норовил перевернуться, отчего конструкция всякий раз опрокидывалась, и я неуклюже падал. Меня снова, как куль, втискивали в тачку и шоу продолжалось.

Следует заметить, что когда тобою так неумело жонглируют, тебе не до горестей. И маты вспоминаются знакомые и новые рождаются красиво.
Сплошные вспоминания и роды!

Когда я вдоволь нападался-наматюкался и, как следует, вывалялся, Гонзик мертвой хваткой вцепился в мои кисти, а Горн смял мои лодыжки своими тисками. Они извлекли меня из транспортного средства и поволокли мордой по песку.
Я возмущался, и мой рот до отказа забивало сыпучей зеленоватой массой. Я сплевывал, опять возмущался, и процесс грозил закольцеваться.

И, конечно, никто не удосужился бережно поместить мое тело в воду. Бесцеремонно раскачав, они зашвырнули меня за реку, отчего вместо мягкого всплеска волн, меня принял в объятия очередной бархан.

Они бросились вплавь, а я быстро пополз в надежде, что успею добраться до Ткады раньше, чем они до меня.
Я уже был близок к успеху, в каких-то пяти метрах от воды, когда мои опекуны опередили меня.

Они благоразумно не стали прилагать сверхусилий и подкинули совсем легонько. Это предусмотрительность принесла свои плоды: я не долетел всего лишь полметра.
Песок в очередной раз гостеприимно улыбнулся мне.

То, что осталось от меня с небывалым упорством поползло, преодолевая неуступчивые сантиметры зеленоватой пустыни.

Я не дополз бы. И дело было не в расстояниях. Я вдруг увидел, что никогда не был тем, кто полз, этим извивающимся червячком.

Я не был и Пустыней, по пескам которой безутешно и обреченно полз некто безутешный и обреченный.
Никакого меня попросту не было и это было величайшим благословением.

Некому было вползать в Реку, а потому Ткада великодушно разлилась навстречу, признавая несуществующего меня.

…

Когда я проснулся, то обнаружил, что Река не снаружи, а внутри меня.
Это было непередаваемое ощущение.

- Мы можем отправляться, - мягко произнес Горн. – Ты нас здорово обрадовал тем, что живой.
- Ты реально живой, - засмеялся Гонзик. – Рад за тебя. Тот труп, который ты таскал за собой и считал собой, благополучно растворился.

- Давайте без загадок, - тихонько попросил я. – Это утро слишком прекрасно. Пусть все будет легко и просто.
- Как скажешь, - они одобрительно переглянулись.

Мы завернулись в шкуры адактов и двинулись в путь.
Видок, похоже, у меня был тот еще! Упирающиеся чуть ли не в небо рога и волочащиеся по песку хвосты!

- Тебя бросила девушка, - напомнил Гонзик. – Мы могли бы тебя поддержать. Что вы – люди – делаете в таких случаях?
- Если ты хотел поддержать его, зачем напоминать о неприятном, олух?!! – возмутился Горн.

- Как же я смогу его поддержать, если он уже все позабыл, - Гонзик покрутил пальцем у виска. – Где твоя логика?!! Не мешай мне успокаивать и лить бальзам на ноющие раны бедняги!
- Ты же их и бередишь, осел! - сердился Горн. - Думаешь, ему легко проходить через унижения еще раз?!! Чувствовать дрожь в теле, слабость в коленях. Подступающая к горлу тошнота, потные ладони и все такое!

- Ты, наверно, совсем ею не дорожил, она была страшная и в постели жутко неуклюжая? – заботливо кружил вокруг меня этот непоседливый Гонзик. – Ты был рад, когда она ушла.
- Да, нет. Похоже, я ею очень дорожил, она была красивая и в постели что надо!

- У тебя наверно внутри кошки скребут и все такое?
- Да, нет, у меня внутри плещется Ткада, - с радостным изумлением осознал я.

Горн при этом восхищенно присвистнул, но Гонзик будто и, не слыша, гнул свою линию утешения: - Даже не знаю, как тебе помочь, приятель. Скорбь веков – штука мерзкая…
- Как и твой амулет веков, - рассмеялся я. Горн охотно составил мне компанию.

- Как же тебе помочь? Как поддержать тебя в лихую годину, дружище?!! – уныло бубнил Гонзик. – Да, девушку потерять, это печально. Похоже плохи твои дела. Совсем плохи.
- А, хрен с ней, - отмахнулся я. – Не знаю, кто как, а я в таких случаях находил другую.

- Отличная идея, - оживился неугомонный Гонзик. – Почему бы нам ни отправиться к Жрицам Страсти.
- Проституткам?

- Обижаешь, Марк, - Гонзик нисколько не обиделся. - Жриц Страсти Ордена Охольи ты не сможешь забыть, пока не забудешь свою память, да и то их тепло будет согревать тебя. Величайшие искатели истины легко находили то, что безуспешно искали веками, после встречи со Жрицами.
После этой встречи любой мир, равно как и его утехи навсегда терял для них привлекательность.
- Неземное наслаждение, кое дарят эти девы, могло бы стать единственным объектом вожделения одариваемых и безраздельной власти дарящих, если бы не еще один дар, вручаемый счастливцам – Свобода от Страсти, - вступил с пояснениями Горн. – Орден Страсти и Свободы Охольи был бы очередным элитным борделем, если бы ни мудрость ее Жриц.

- Они понимали, как никто другой, притягательность страсти и влекомые ею, открыли, что высушивает ее силу – привязанность к объекту страсти, сопутствующая этому серость уныния и тоски, - увлеченно продолжал Гонзик. – И тогда их единственным условием стало – осознание входящего, что он получит здесь страсть и свободу от нее.
- Так монета обрела две стороны, река – два берега, птица – два крыла.
Жрицы получили страсть и волю.
Им незачем были крайности – быть чем-то одним: стороной ли, берегом или крылом.
Они готовы были жить звонкой монетой, привольной рекой или свободной птицей.
Но даже это стало без надобности.
Они ощутили себя вне всяких образов, пусть даже завершенных и совершенных.
Они пришли к цельности – девственной зрелости.
И это прекрасно.

- Так вы уже там были? – заинтересованно спросил я. – Значит, вам вход туда заказан, вас не пустят?
- Ох, Марк, какой же ты смешной, - расхохотался густым басом Горн.
 
Гонзик вторил ему заливистым смехом: – Мы же Дети! Девчонки пищат в восторге от нас, а мы пищим в восторге от них, какие мы классные и какие классные они, - Гонзик подпрыгивал на месте и пищал, демонстрируя пресловутый восторг. – Если, когда-то ты осознаешь себя, как Дитя, ты поймешь, что мы имеем в виду. По-твоему, почему мы вместе, я и Горн?!! – спросил Гонзик.

- Вы – друзья, - предположил я.
- Это так, - согласился он. – Но главное, мы просто балдеем от присутствия друг дружки. Конечно, мы бранимся, препираемся и все такое. Но мы без ума от себя и друг от друга.
А быть без ума и значит быть счастливым.

- Я первый, - вдруг закричал Гонзик и исчез.
- Пойдем, тебе понравится, - обнял меня за плечи Горн и увлек в ворота старинного замка, словно нарисовавшегося по прихоти гениального художника.



Страсть и Свобода


Гонзик не преувеличивал, когда говорил об обоюдном восторге.
Восхищенных визгов было предостаточно, равно как и объятий, шуток и смеха.

Я стоял в стороне, пережидая эту бурю радостной встречи.
Честно говоря, происходящее даже умиляло меня. Было приятно осознавать, что мои приятели так милы хозяйкам замка – чудесным девушкам и девочкам, при виде которых почему-то хотелось улечься у их ног домашним псом, благодарным и преданным.

- А это что за воин Безумной Орды?!! Ты не заблудился часом Сын Адакта?!!
Я поглядел на приятелей. Шкура адакта только на мне.
Эти прохвосты опять меня подставили.

Я упрямо тряхнул головой (мне нравился мой наряд) и открыл, было, рот, но меня бросился выручать Гонзик.

- Парень не местный, отстал от поезда, дом сгорел или утонул, деньги нужны на операцию по пересадке рогов, - жалобно запричитал он. – Помогите кто, чем может. А он вам спасибо скажет, споет и станцует.

Все дружно заржали. Тоже мне Великие Жрицы!

Отсмеявшись, они подошли ближе и с детской непосредственностью принялись меня изучать. И даже, как мне показалось, принюхивались.
Я нахмурился.

- Пахнет Благословенными Водами Ткады, - удивленно-восхищенный шепот пронесся по залу. – Пахнет Благословенными Водами Ткады! Пахнет Великой Рекой Жизни!
- А-а, парень умудрился понравиться Реке, - отмахнулся Гонзик.

- Пусть сам отвечает, - повелительно распорядилась одна из Жриц, девочка-подросток.

Она не улыбалась, пронзительный взгляд ее огромных фиолетовых глаз легко проникал в самую глубину меня и странным образом затягивал в свою бездонность.
Я утонул в ее взгляде и обнаружил себя на полу у ее ног. Мой лоб касался одной из ее легких плетеных сандалий, в которые она была обута. Когда и где я успел потерять свою элитную шубу, ума не приложу.

Она присела и погладила меня по макушке, взъерошив волосы:
- Ты можешь подняться и выразить свою симпатию, не прибегая к услугам каменных плит пола, Великий Воин Безумной Орды.

Торжественный тон ее речи тут же настроил мое мировосприятие на соответствующий лад, когда она вдруг захихикала и впечатление рассеялось.

Я поднялся, горя праведным гневом. Не выношу, когда надо мной смеются прекрасные девочки-подростки, пусть даже и Великие Жрицы. Но встретившись с фиолетовым сиянием, я успокоился и кивком головы сдержанно поклонился.

- Чем мы, Жрицы Страсти и Свободы Охольи, можем отблагодарить Великого Воина Безумной Орды за удовольствие принимать у себя Того, Кто обласкан милостью Самой Реки Жизни – Благословенной Ткады? – царственно спросила девочка-жрица и опять все испортила, прыснув в кулак.

Но меня уже было не остановить, я знал чего хотел – избавиться от того непреодолимого влечения к ней, с каким ни справиться, будучи заурядным пленником страсти.

- Мне хотелось быть удостоенным чести дара Свободы от Страсти.
- А может Свободной Страсти? - уточнила эта малолетняя кривляка.

- Нет, - твердо сказал я, справляясь с очередным порывом прижаться лбом к ее сандалиям. – Именно Страстной Свободы, Свободы от Страсти.
- Получить Свободу, минуя Страсть, не удастся. Ты удостоишься и того, и другого, согласившись, что это твой первый и последний визит. Ты доволен ответом?

- Нет, - неожиданно для себя тряхнул головой я. – Я предпочел бы иное, хотя входил в Ваш Храм с мечтою Свободы от Страсти. Но сейчас, находясь во власти Вашей Красоты, все, о чем я мечтаю – лишиться всех даров за призрачную возможность быть у Ваших ног.
- Это невозможно, даже для любимца Благословенной Ткады, - теперь качать головой была ее очередь. – К сожалению, - добавила она и, окатив, как из ведра фиолетом, повелительно продолжила: - Ступай за мной, Великий Воин Безумной Орды!

Это было очень вовремя, мне не пришлось бухаться на пол, чтобы облобызать ее царственные сандальки.

…

- Прости мне мой смех, столь неуместный при знакомстве. Я не хотела тебя ни огорчить, ни оскорбить, Великий…
- Марк, - вежливо перебил я. – Меня проще называть Марк.
- Хорошо, Марк. Меня зови Хинея. Прости мне мой смех. Эти противные смешливые мальчишки Гонзик и Горн, так действуют на нас. Они, как будто, щекочут нас изнутри. С ними всё всегда вверх дном. И мы выглядим сопливыми девчонками, а не великими жрицами, - она опять захихикала. – Просто какие-то обормоты, право слово. Я когда-нибудь непременно отшлепаю их, как следует! Будут знать, как озорничать!

В ее голосе сквозили тепло и нежность. Как же отшлепает она их, скорее примется озорничать, заодно с ними!

- Сдается мне, подобная перспектива не только их не остановит, а даже обрадует, - заметил я. - Быть отшлепанными – то еще приключение! Как раз в их духе.
- Только это меня и удерживает.

- Располагайся и отдыхай, Марк. Сейчас все приготовления будут завершены, и мы сможем приступить. Ты можешь выбрать с кем, желаешь познать Страсть. И знай: никаких ограничений, кроме условия единственного посещения. Но это не ограничение, а скорее дар.
- Мне незачем выбирать и готовиться, - растерянно сказал я. – Как оказалось, я пришел к тебе, Хинея.

- Я также к твоим услугам Ве… Марк, - мне показалось или она покраснела. – Но к чему ограничиваться только мной. Все Жрицы Храма к твоим услугам.
- Я пришел только к тебе, - прошептал я, готовясь заключить ее в свои объятия, но вместо этого плюхнулся на пол и… привет, знакомые сандальки!

Она засмеялась, а я крепче прижался щекой к плетеным узорам обуви.

Хинея присела и опять погладила мою ничего не соображающую голову.
Я поднял лицо и, мягко покачиваясь, поплыл бумажным корабликом в фиолетовых волнах внимательно глядящих на меня бездонных глубин.

А потом она меня поцеловала …

…

В полумраке небольшой залы в свете пляшущих огоньков неких таинственных живых светильников две сплетенные тени касались одна одной, казались одной: дышали одним, жили одним, были одним.
Целым и неделимым.
Иногда они замирали, и под сводами купола звенела своей изначальностью тишина.
До тех пор, пока кто-то ни делал неосторожного движения, будящего страсть.
Тогда гремела песнь, и буйствовал танец разбуженной стихии, чтобы, взорвавшись мириадами восторженных частиц, вновь потонуть в бездонной пустоте тишины, вновь раствориться в безмолвной тишине пустоты…

…

- Я покажу то, что тебя обрадует, - загадочно потянула она меня вниз по винтовой лесенке. – Никто не удостаивался этой тайны. Но ты – другое дело.
 Хинея протянула мне руку, и я охотно прислонил свою ладошку к ее.

Мы остановились, она подула на ладонь, и светлячок-фонарик в ее руке засиял теплым голубоватым светом. Мы оказались в маленьком уютном скалистом гроте.

- Ткада, - удивленно узнал я. – Ткада!!!

Я погладил рукой ее живую поверхность. А потом, зачерпнув, обрызгал Хинею.

- Ах ты, поросенок, - закричала она и напрыгнув, опрокинула меня в воду.

Мы плескались беззаботно и радостно.

…

Я вдохнул прохладу ее дыхания, пьянея, и прошептал:
- Я уже говорил, что пришел к тебе…

- Теперь ты разубедился в этом?
- Теперь я говорю: я пришел к тебе и за тобой!

- Это невозможно, - вздохнула она.



Долгое прощание


- Тебе не обязательно быть все время со мной, - промолвила Хинея, еще теснее прижимаясь ко мне. Ее тело говорило прямо противоположное сказанному. - Тебе лучше спустится вниз…
- Никуда я не пойду, - сварливо заявил я. – Где еще я найду такую ненормальную?!!

Она засмеялась, и дрожь ее тела отозвалась в моем.

- Со Жрицами так не разговаривают. Ну-ка становись на колени и вымаливай прощение!
- Это так у вас называется? Ладно, не вопрос!

Хинея охнула от неожиданности и откинулась на спину, ее пальцы вплелись в мои волосы.
От этого ласкового жеста я задохнулся восторгом и выдохнул в нее всю свою нежность.

Тело девушки сотрясалось дикими спазмами, но распахнутые губы были безмолвны.
А потом она охнула снова и выгнулась от нестерпимого наслаждения. Ее руки крепче прижали мое лицо. И блаженство, найдя выход, выплеснулось из нее.
Я засмеялся счастливо и облегченно.

А потом умытый и довольный, уютно устроил свою голову на ее животике, а ее пальчики бродили в моих волосах, отчего всё во мне затихало и успокаивалось.
Убаюканный этим я задремал…

…

- Это ты ненормальный, - тихо сказала она. – Тоже мне Великий Воин Безумной Орды! Ты просто бабник, дамский угодник, сластолюбец и сердцеед. Это так ты влюбляешь в себя несчастных девушек?!!
- С воинами Безумной Орды так не разговаривают, - с напускной надменностью произнес я. - Ну-ка на колени и проси пощады!

- Ты еще об этом пожалеешь, Марк, - сказала она. – Посмотрим, КТО будет просить пощады!!!

На губах Хинеи блуждала такая довольная усмешка, что от ее угрозы на моей коже выступили обильные капельки пота и превратились в льдинки, а внутри всё заныло в страшном предвкушении.

- Ох, как же ты об этом пожалеешь…

…  Никогда еще я не ощущал себя таким беспомощно счастливым …

…

- А потом, когда-нибудь я все-таки уведу тебя. Уведу тебя благословенными водами Ткады. Когда-то это произойдет. Непременно.

Она прижалась ко мне и мечтательно сказала: - Да, так, наверное, и будет.

И на миг мне показалось, что я счастлив, пока Хинея не вскочила на ноги.

- Тебе пора, Марк, - ее голос дрожал, но губы были  решительно сжаты.
- Никуда я не пойду, и не надейся!

- Тебе придется уйти, - погрустнев, сказала она. - Раньше или позже, но это случится.
Вот два пути: один ведет к моим сестрам, второй на выход из Храма.
По сути, это один путь. Первый чуть длиннее, второй короче. Но, так или иначе, это выход. А покинув Храм, ты получишь обещанный подарок: Свободу от Страсти.
Одарив тебя свободой, мы получим свободу и сами. Так было всегда.
- Есть еще один выход. Ты забыла о Ткаде, Хинея, - напомнил я. – Я уйду Ею. И Ей решать, что будет дальше.

- Этим путем никто не приходил и не уходил, - сказала Жрица. – Ни разу. Может, это попросту невозможно.
- А мы сейчас это проверим, - упрямо сказал я. – Если мне пора, я уйду так, как пожелаю. Мне сейчас уйти?

- Конечно, ты можешь остаться, пока в тебе горит страсть. Ее следует утолить, как голод. Пока есть голод, будь здесь. Насытившись, ты можешь уйти.
А, уйдя, ты забудешь свою страсть ко мне.

Я заглянул в ее фиолетовые глаза. И готов был снова утонуть в них, но она не позволила.

- Любовь это не страсть. Любовь – это…

Она прикрыла мне рот ладонью.

- Не стоит использовать слова, когда хочешь выразить Любовь. Как бы то ни было, будет то, что будет. Моя задача, как Жрицы Страсти утолить твою страсть. Что я могу сделать для тебя. Марк, как Жрица Страсти?
- Если бы ты хотела что-то сделать, как Хинея, то уже бы сделала. Но от Жрицы Страсти мне ничего не нужно.

Я рывком поднялся и сказал: - Все что мне необходимо, это моя шуба. Где она?

- Пока страсть твоя не утолена, ты можешь остаться, - произнесла ровным тоном Хинея. – Со мной ли или с кем-то еще из Жриц.
- Где моя шуба? - как ребенок упрямо твердил я. Забота о своем гардеробе была той соломинкой, за которую я цеплялся, чтобы не разреветься самым  банальным образом. – Я хочу мою шубу!!!

Она вышла.

Мое лицо пылало.
И в тот момент я не осознавал, что делаю. Боль от предстоящей разлуки словно отключила способность взвешенно рассуждать. Я действовал, не раздумывая, спонтанно, исходя из себя.
Что ж Алан мог быть довольным мною.
Но Я не был доволен собой и всем этим неумолимым раскладом.

Я взял под мышку свою рогато-хвостатую шубу и пошел прочь, стараясь, не смотреть на Хинею.
Я покину храм благословенными водами Ткады.

Хинея неслышно сопровождала меня.
Спускаясь по винтовой лесенке, я ощущал ее присутствие всем телом.
Мне хотелось уйти, не прощаясь. Хлопнуть несуществующей дверью.
Но, войдя в воды Ткады, я обернулся.

Хинея в отчаяньи потерянно стояла рядом. В глазах печаль и слезы, руки прижаты ко рту, сдерживают готовый вырваться всхлип.

- Я сделаю все, чтобы прийти сюда снова. Может, в другом обличии, другой жизни или как-то еще, но я приду к тебе и за тобой, Хинея.
Я люблю тебя, моя девочка, с первого взгляда, даже с первого своего вдоха. Я любил тебя всегда и потому пришел в один из самых страшных миров, только чтобы быть ближе к тебе. Я благодарен всему, произошедшему со мной, только потому, что оно привело меня к тебе.

Я шагнул к Хинее и заглянул в ее глаза.
Они светились непривычным доселе светом. Мягко фиолетовым с золотистыми переливами.
Мы коснулись лбами и стояли так не одну вечность.
А потом я почувствовал мягкую ладошку на своей щеке.
Прощальный жест.

Ткада ласково приняла меня и вынесла за пределы Обители Жриц.
Поддавшись некоему порыву, я целовал и целовал Ткаду, умоляя, чтобы она однажды провела меня в этот Храм и также вывела оттуда с моей возлюбленной.

Темные ароматные воды Благословенной Ткады были особенно блаженны, и я воспринял это, как благожелательный ответ.
Я поцеловал Реку еще раз, как целовал Хинею.

Слезы облегчения хлынули из глаз. Будто кто-то щелкнул выключателем, и я почувствовал ровную спокойную уверенность.
Пресловутый второй дар. Никаких страстей, никаких эмоций, ничего не было.

Лишь в глубине меня притаилось нежное тепло Хинеи. Оно не было страстью и ему не требовалось никакой свободы.

Я приласкал вниманием это уютное тепло, а потом, завернувшись в шкуру адакта, побрел без всякой цели и направления зелеными песками малознакомого мне мира, в открывающуюся моему затуманенному слезами взору безгоризонтную бесконечность.

…

Может, я был достаточно мудр, чтобы понять, что куда-то прийти, целенаправленно идя к этому, невозможно. И знал: то, что возникает на твоем пути – возникает только потому, что ему следует возникнуть на твоем пути.
Может, мне было все равно куда идти.
Может, по причине отсутствия причины, но, так или иначе, я оказался у нашего костра.

Гонзик и Горн были уже там.
На этот раз на вертеле вращалась неправдоподобно огромная туша.

Я приветливо махнул им рукой, но приближаться не стал.
Снял пальто и повесил его на возникшем из ниоткуда дереве. Огромном подобии кактуса со смешными веточками-колосками.

Потом вернулся в Ткаду. Мне было необходимо безотлагательно, как следует, выспаться.
Все остальное могло подождать.

…

А в это время Хинея кусала губы, чтобы не разрыдаться, когда уходил Марк.
Потом на нее снизошло спокойное умиротворение, и она поняла, что Марк за пределами храма, свободный от нее и она свободна от него.

Но где-то в самой глубине ее, мягким теплом присутствовал Марк.

Память действительно нелепая штука, потому как Любовь не нуждается ни в чем, и тем более в какой-то памяти.
Любовь жива и свежа каждое мгновение.
Она и есть Живое Мгновение, Беспрестанная Свежесть, Жизнь по Сути.



Возвращение


- Кто такие ишиды? – спросил я у Горна.
- Просто еще одни упыри, только организованные причудливо, на манер некоего таинства и избранности.

- А жало ишидов – тот, через кого упыри лакомятся вкуснятиной, вроде меня?
- Да.

- Их стоит бояться? – полушутливо-полусерьезно поинтересовался я.
- Бояться вообще никого и ничего не стоит. Хотя, похоже, это основное занятие людей.

- Похоже, - согласился я и вступился за род людской. – Они не виноваты, просто так устроены.
- Они так устроены, чтобы перерасти свои страхи, а не цепляться за них, - ворчливо заметил мой собеседник.

- Вам хорошо быть отважными. Когда ты не убиваем, становится просто, ничего не бояться!
- Мы сначала отважные, Марк, а потом не убиваемые, - ответил Горн. – Мы всегда были бесстрашными, потому что это единственный способ быть живым.
Рожденные боятся смерти. Живые вне страхов и смертей, потому что каждое мгновение они легко умирают, как прошлое, никогда не становясь будущим. Они настоящие, потому как живут настоящим и им же и являются.
Бессмертие, Марк, прилагается к Живому, как дополнение,  как некий бонус, но не есть основное.

На это мне нечего было ответить, и я промолчал.

- Тебе пора, Марк, - с некой неприсущей ему печалью сказал Горн. – Хочу предупредить тебя, хотя и знаю, что скорей всего это бесполезно.
Возвращение в твой мир может оказаться невыносимым. Навряд ли это сработает, но все же постарайся представить себе самое неприятное, что только в состоянии вообразить.
Когда будешь готов, сообщи мне.

Я не стал, по привычке, надоедливо уточнять детали и переспрашивать одно и то же на разные лады, пытаясь оттянуть нежелательное событие. Эта въевшаяся в кровь реакция воспринималась мною, как нечто мелкое и угловато постыдное на фоне, открывавшегося необъятного пространства Меня, чтобы хоть как-то заинтересовать.
Я представил одну из самых неприятных историй, в которой мне пришлось поучаствовать и из которой удалось выскочить каким-то чудом.

Горькая усмешка тронула мои губы, когда пришла мысль, что всячески избегая этих воспоминаний, я словно приберегал их как раз для такого случая.
Потом я кивнул Горну.

…

Первое, что я понял в следующую секунду: мою страшную историю можно легко причислить к тем сказкам, которые читают на ночь малышам.

То, куда я вернулся, встретило меня таким сокрушительным ударом, что мне показалось, будто я рухнул с небоскреба на бетон, такой монолитно прочной и непререкаемо твердой была действительность привычного мне мира.

Из меня вышибло дух, и каждая клеточка тела заплакала ноющей болью.

Беззвучно хватая ртом воздух, и безуспешно пытаясь протолкнуть его в легкие, я хлюпал носом,  из которого уже сочилась алая густая влага.

- Рождаться в этот мир, и правда, не сахар, - успел подумать я, и меня вырвало спазмой пустого желудка. Еда прекрасного измерения моих друзей, очевидно, таковой здесь не считалась.

Теперь, наконец, я сумел вдохнуть и тут же пожалел об этом.
То, что вошло в мои легкие никак не могло быть воздухом. Ворвавшаяся туда хрустящая субстанция вызвала ступор дыхательных функций и отключила естественные мозговые импульсы, напрямую подключив мозг к какому-то чудовищному источнику информационного напряжения.

В то, что осталось от меня, будто бы втиснули непомерный груз чего-то тягучего, инертного и весомого, как ртуть.

Кожу обожгло раскаленной волной, а мышцы налились свинцовой тяжестью.
Лицо окутало стальной паутиной, и оно словно окаменело.
Внутренности скрутило в бублик, да так и оставило.

Я застонал от пика боли.
Самое страшное позади. Теперь пойдет на убыль.
Так и случилось.

Дальнейшие ощущения были не столь впечатляющие, по сравнению с тем, что уже произошло.
Это было похоже на появление мелких стервятников, после пира хищников. Им достаются объедки.
Возможно, боль была та же, просто после оглушающего старта, рецепторы основательно притупились и не воспринимали так ярко происходящее.
Ее острые вспышки становились реже и реже.

- С возвращением, Марк! – приветствовал меня Алан. - Как тебе родные пенаты?!!

Я грязно выругался.

На что он засмеялся и обнадеживающе заверил: - Жить будешь!



В миру и вне


А потом я хандрил. И минуты казались мне вечностями.

Уехать сил не было, вот и остался у Алана в деревне.
Тот, признаться, оставил меня в покое, не подтрунивал, не обзывал Марксом (как только вычислил, что меня так дразнили в детстве, Штирлиц хренов), не предлагал пройти очередную порцию боли.
Он терпеливо сносил мои капризы.

А я ныл и ныл, пока спустя несколько вечностей не случилось следующее.

- Как же хреново! Хреново, хреново…, - в очередной раз затянул я жалобную песнь. – И подумать только, а совсем еще недавно во мне текла Благословенная Ткада, - печально вздохнул я. – Алан, ты был прав, насчет этого мира. Как же ты был прав!!!

- Ух, ты!!! – оживился Маг. – А вот об этом поподробней!
- Дружище Алан, неужели и ты не чужд тщеславия?!! - я нашел в себе силы лениво удивиться. – Впрочем, как пожелаешь: ты великий и мудрый Алан…

- Не такой уж я и Алан, - усмехнулся он. – Запомни это славословие, блеснешь им чуть позже. А сейчас расскажи-ка о Ткаде, текущей внутри тебя, а лучше помолчи – я послушаю.

Я заткнулся, позволяя ему что-то там услышать.

- Это здорово, Марк!!! Это по-настоящему здорово!!! – обрадовался он. - Какие мы молодцы!!!

Я не стал спорить.

- Это небывалая удача!!! – счастливо смеялся Алан. – Прислушайся к Ткаде, текущей внутри. Просто слушай.

Я послушался, и прислушался, и просто слушал, и открыл, было, рот, чтобы выразить очередной упс, да так и остался на перепутье ленивых устремлений.
Хорош я наверно был тогда для стороннего наблюдателя! С распахнутыми глазами и ртом!

Но мне было не до этого. Еле уловимо я слышал и даже ощущал Реку. И даже был Ею, темными ароматными водами Благословенной для меня Ткады.
Но стоило отвлечься, меня выносило в привычную трескотню привычного мира.

- Не концентрируйся, расслабься, - тихо и проникновенно произнес шепот. – Ничто не сможет тебя отвлечь, потому что любой звук, просто всплеск Реки, любая мысль – песчинка Ее берегов, любая эмоция – рябь на Ее поверхности.
Твоей Реки.

Я зачарованно слушал говорившего и Ткада была всем и была мною. Я расслабился, и Она утолила благословенной влагой жажду иссушенного организма, омыла и переполнила блаженством мое тело, выплеснувшись через глаза росою облегчения …

…

- О, великий учитель, - кланяясь, завыл я при появлении Алана. – Я преклоняю свои колени к храму твоей мудрости и касаюсь твоих лотосных стоп. О, великий гуру…
- Каждой твари – по паре. На каждую дуру, свой собственный гуру, - ехидно парировал он. – Время бросаться камнями, время удивляться: на хрена?!!

- Фу, как грубо! А я уже представлял себя учеником великого Мастера.
- Прораба, - хохотнул он. – Я пошел на повышение.



Перекресток


- Экий ты мрачный. Смейся жертва, плачь палач! – рассмеялся я унылому виду Марка. – Что опять не так?!!

-  Всякая хрень из прошлого лезет и лезет. Что только ни делал, всю ночь дергался. Раньше не до этого было. Крутился, пробивал. Некогда было. Придавил и порядок. А, сейчас… Что делать, ума не приложу?
- И не прикладывай, - отвечаю в тон ему. – Фигня все это! Некогда нам с этим подолгу возиться. Сейчас расскажу.

- Опять лекция, - заныл Марк.
- К чему мелочиться, - смеюсь. - Сейчас щит уберу совсем, тебе эта ночь раем неземным покажется!

- Обожаю лекции, - оживился он.
- Скажи-ка мне сначала, умник, кто или что заставляет тебя считать, что твои так называемые воспоминания, вообще, воспоминания, и ко всему прочему твои?!!
Не торопись с ответом.

- Я не тороплюсь, - уверяет он меня.
- Не торопись-пись-пись, приободрись-дрысь-дрысь.

Мы смеемся, и замолкаем.

- Никто и ничто. Я сам. Каким-то образом, - после продолжительной паузы отвечает Марк. – Твоя лекция поможет мне отправиться к Гонзику и Горну?
- Еще бы!

- Так-так, я весь внимание!!!
- Мы находимся, там где находим себя.
Найди себя там, где хочешь найти.

«Что ты из себя представляешь?».
Представь то, чем хочешь предстать.
«Кем являешься?». Яви себя тем, кем хочешь являть.

Память предлагает тебе образы прошлого и будущего, но только предлагает.
Узнаёшь и принимаешь их ты.
По привычке, по принуждению или интересу.

Память – всего лишь возможность.
Попробуй без нее…

Жить Здесь и Сейчас – это и есть обхождение без пресловутой памяти.
Когда ты в настоящем, прошлое и будущее – всего лишь твоя прихоть.
Ты можешь воспользоваться любыми «воспоминаниями» и «желаниями».
Чтобы, наигравшись, похерить.
Или обходиться без онных.

- Как похерить свое прошлое? – встряет Марк.
- Никак! – ядовито усмехаюсь я. – Как ты растанешься со своим?!! Что бы это ни было, оно твое. Прошлое ли, будущее, хорошее ли, плохое, нужное ли, ненужное. ОНО ТВОЁ! Если это ТВОЁ, как оно отскочит от тебя?!! Никак.

- Что же делать тогда?
- Да ничего не делать! Любое твое действие – по сути, сотрудничество, участие.
Бегство ли, отторжение или вникание в процесс, любое воздействие – это воздействие.

Не узнавай ту хрень, как прошлое.
Ведь, это ты узнаёшь нечто, как прошлое. Ты соглашаешься с этим, как с прошлым, началом твоей истории, твоего сценария. И пока ты соглашаешься с чем-то, как с тем, что тебе известно, дружеским или враждебным, без разницы, пока ты это каким-то образом узнаёшь – до тех пор ЭТО твое.
Когда же ты не узнаёшь, то ничего и нету.

- Не узнаю?!!
- Не знаешь и не узнаёшь.

Что заставляет тебя соглашаться с тем, что предлагает тебе память (считай ум)?!!
Что заставляет?!!
Привычка спать, когда тебя сношают.
Проснувшись от всевозможных знаний, себе свободу открываешь.
От рабства и от всяческих свобод.

Я молчу, давая Марку отдышаться.
И снова говорю.

- Пробуждение ото сна способно ясно показать, как некие образы появляются в твоем пространстве и пытаются убедить тебя в том, что они – твое прошлое, что они существовали ранее, а значит, являются точкой отсчета, предлагая продолжать с этой отметки. И, если ты привычно соглашаешься, твоя история обусловлена с самого начала.
Потому что начало начинается не с Тебя.

И вдруг, ты видишь, что это некое шевеление чего-то – все эти, так называемые мысли – всего лишь одна из разновидностей головной боли, которую ты же, вовлекаясь, и подпитываешь собой.
Всего лишь ощущение боли в голове.
Ты постоянно пребываешь в собственном чайнике, а потом удивляешься, что он закипает!
Когда ты не в нем, это так очевидно, так явно.

Ты осознаёшь, что вовлекаясь в боль, руководствуясь болью и исходя из нее – ты вовлекаешься в болезненное мировосприятие, руководствуешься им и опять же исходишь из него. Все больше и больше порождая больные и болезнетворные образы.

Понимание этого помогает тебе проснуться от кошмаров. Теперь все становится  на свои места. Ты будешь посещать голову крайне редко и неохотно, только при крайней необходимости, и радостно покидать ее.
Ты начнешь исходить не из ума, а из нутра, из твоей сущности.
Ты станешь Живым.
Попробуй…

Тот момент, когда ты пробуждаешься (выныриваешь из одного мира(сна) в другой) – ключевой.
Перекресток.

Появляющиеся образы скользят мимо, растворяются, когда ты видишь их призрачную, нереальную сущность, когда при появлении образа, задаешь простой вопрос:
- А был ли он мгновение назад?

И видишь, что не был, а появился только что.

А когда память предоставляет «убедительные» доказательства, ты видишь, что это всего лишь новые (только что появившиеся) мысли.
Всего лишь новые образы, наполняющие ту же мысль, ту же форму.
Иллюзия. Наваждения. Морок.

Снова и снова задавая вопрос воспоминаниям и грезам, так называемым прошлым и будущим: - А было ли это мгновение назад? Реально ли это? – ты вдруг обнаруживаешь, что никакие это не новые и даже не мысли, а одна и та же субстанция, зыбкая и нереальная.
И тогда ты задаешь вопрос: - Что это? Без слов, названий, объяснений, ЧТО это?
По Сути.

Попробуй поступать так всякий раз и ты лишишься памяти.

Оставшись без памяти, ты стартуешь из любой удобной точки, с любой стартовой площадки.
Нулевой отметки.
НЕ ЗНАЮ.
 
- Гонзик однажды сказал, что его и Горна не существует в привычном мне понимании существования - существования в конкретном месте, конкретной форме, конкретном времени, - задумчиво произнес Марк. – А раз их нет в конкретном месте, конкретной форме, конкретном времени, значит, они везде, во всем, всегда. Одномоментно.
- Это так. Опустошив запас знакомых тебе образов вопросами о их реальности и их исконной природе, пребывая в Изначалии Себя, пустом и тихом, ты готов к возвращению.
В тебя хлынет то, что я зову ТВОЁ и вынесет тебя, куда следует, не сомневайся.

Оставшись без памяти, ты стартуешь из любой удобной точки, с любой стартовой площадки. Нулевой отметки. НЕ ЗНАЮ.
Теперь ты будешь не помнить, а знать. И знание твое будет исходить не из пыльных архивов, а из живого Сейчас.

Ум напоминает тебе о долге.
Ты смеешься. Тебя не провести.
Просто по какой-то причине тебе хочется одарить некоего некой суммой.
Не знаю, да и какая разница.

Когда ты обходишься без памяти, ты вдруг с удивлением обнаруживаешь, что с тобой присутствует некое знание об окружающем и окружающих.
И ты волен пользоваться им или забить на него.

И это уже не точка отсчета, линейка бытия, где всё просчитано.
Это точка отправления.
Отправления в Неведомое, кое ты и есть.

Попробуй…



Ай, да я…


- Говоришь, точка отправления, многомудрый Алан. Сейчас проверим, - я удобно устроился на гамаке в саду и принялся херить память.

Множил ее на ноль, множил. Мне даже понравилось.

А потом вспомнил Ткаду, приятелей, замок Жриц Страсти. Хинею.
Приятно было нежиться в этих воспоминаниях.
Но это такая же память!!!

Эх, как мне не хотелось расставаться с этим прекрасным фрагментом моей жизненной истории!

МОЕЙ истории?!!

Я решительно взглянул на то, что было очередным образом, пусть даже близким и родным, и спросил: - А был ли он всегда?
Поняв, что нет, а значит, не есть реальное, задал вопрос: - Тогда, что это, без слов, названий, объяснений, что это, по сути?

Я вглядывался в ответ, в его глубину, и даже бездонность.
Я наслаждался пустотой и тишиной ответа. Его отсутствием.
Я был пустым и тихим. И это было непередаваемо прекрасно.

А потом во мне, пустом и тихом, тихонько возник неуловимый образ.
И знание, что это МОЁ робко обрисовывало образ, придавало ему очертания и формы.
А потом я узнал ЭТО и в тот же момент плюхнулся на зеленоватый песок. Ткада была рядом, руку протяни.

- Ты все ближе и ближе приземляешься. В следующий раз попадешь в Реку, - насмешливо прозвучал голос Горна и я оказался в его мощных объятиях. – Ну, ты даешь!!! Попасть сюда – высший пилотаж!!!
- Это я его поднатаскал, - равнодушно протянул Гонзик. – Надо же кому-то секреты мастерства передавать.

- Марк, дружище, - он неожиданно сгреб меня в охапку, как следует, потряс и также неожиданно бросил. – Где ты пропадал? Без тебя тут было так весело!

Я поднялся с песка, отряхиваясь от его зеленоватых чешуек.

- Не окунешься?  - удивился Горн.
- Сначала кое-что уточню, - заявил я. – Где моя адактовая шуба?

Гонзик полез в карман и вытащил мое одеяние.

- Научи, - потребовал я.
- Складываешь и кладешь в карман. Вытаскиваешь и разворачиваешь, - Гонзик повторил трюк.

Я взял непомерную для кармана шубу и презрительно улыбнулся шепоту рассудка.
Свернул и положил в карман. Достал и развернул. Подал Гонзику.

- Теперь можно и искупаться, - согласился я.

Темные воды Ткады сомкнулись надо мной. Я не стал терять времени и устроил всем оформленным во мне образам допрос с пристрастием, на предмет их реальности и составляющей их природы.

Когда они благополучно растворились в пустоте и тишине моего отсутствия и молчания, я перестал существовать. И целую вечность было так, пока из самой ее глубины не образовалось некое шевеление, которое постепенно, но неуклонно стало приобретать контуры и очертания, проявляясь все отчетливее и отчетливее. Затем оформилось в нечто необъяснимо родное и близкое.
Я радостно узнал рожденное, и темные воды Ткады вынесли меня в полумрак грота Храма Страсти и Свободы.



Снова, означает Сначала


Я поднялся по винтовой лесенке и попал в знакомую залу.
Хинеи в ней не было и я, пройдя двери и миновав коридор, двинулся наугад, безуспешно пытаясь привыкнуть к темени.

Меня осенило, и я повторил жест Хинеи: приподнял ладошку кверху, а когда почувствовал легкое прикосновение, подул.
Светлячок-фонарик тут же вспыхнул голубоватым огоньком.

- Кто ты? – раздался голос за спиной.

Я узнал его безусловно, так говорит только Она и только Ее голос так отзывается во мне.

Любой порыв с моей стороны вдруг показался неуместным. Некая часть меня, всезнающая и всемогущая, удержала готовый сорваться радостный возглас.
Я медленно обернулся и получил фиолетовый ожог ее изучающего взгляда. Потом, когда я достаточно подрумянился, два солнца на ее лице сменились бездонными колодцами, и на меня дохнуло изумительной прохладой.

- Ты пришел темными водами Благословенной Ткады, - восхищенный шепот Жрицы пробежал по моей коже нежной волной. – И свет Весты доверился твоей ладони!

Я, наконец, получил возможность разглядывать Хинею целиком, и с удивлением узнавать в этом неземном существе ту девочку, которую полюбил.

Те же необыкновенные глаза. И внутри она была та же, я ясно видел именно ту девочку-подростка.
Но внешне передо мной представала зрелая девушка небывалой всесметающей на своем пути красоты.
Она была переполнена юностью, но не той, что исчезает при столкновении с обыденной действительностью, а той, которая исходит из вечности.

Я бесстрастно взирал на это чудо.

- Ты можешь назвать свое имя, нежданный, но желанный гость. И выразить словами цель своего визита. Мне непонятно, чем можно быть полезной любимцу Благословенной Ткады, страстному и свободному от страсти.
- Мое имя Марк. Я здесь по зову сердца.

- Так это все меняет, Марк, пришедший по зову сердца темными водами Великой Реки Жизни, - обрадовалась Хинея. – Когда-то в одной из прежних жизненных историй ты был Великим Воином Безумной Орды и это почему-то смущает меня. Но ты и тогда был обласкан Ткадой, и кто я такая, чтобы понимать неисповедимость путей Ее Милости!

Она что-то гортанно крикнула, и стало светло.
Я благодарно посмотрел на светлячка и легонько подул на него, он выключил свой огонек, но покидать ладонь не стал, приподнял ее линии и удобно устроился под ними, словно пристегнулся ремнями безопасности. Мне даже показалось, что он зевнул и уснул.
Привидится же такое!

Тем временем зала заполнилась чудесными девушками, они с любопытством посматривали на меня, но бросаться на шею не спешили.
В очаровании не мне тягаться с Гонзиком и Горном.
Что ж буду надеяться, что обаяние – дело наживное.

Я счел за необходимость поклониться этим дамам. Если я и исцелился от неодолимой тяги припадать к их ногам, это не означало, что следовало быть хамом.

- Мое имя Марк, - учтиво сказал я. – Остальное вы уже и так знаете, милые леди. Присущая Великим Жрицам мудрость и проницательность – одно из бесчисленных неоспоримых достоинств.

Они также почтительно поклонились.
Похоже, я мог быть достойным собеседником.
Но меньше всего мне хотелось точить лясы. Я хотел остаться наедине с Хинеей.

- Я был бы признателен Великим Жрицам за краткую возможность побыть частью этого прекрасного мира, прежде чем мне придется уйти туда, где я необходим Благословенной  Ткаде.
- Это честь для нас, любимец Реки Жизни, - хором произнесли эти чудесные существа.

Они мне были жутко симпатичны и, похоже, отвечали взаимностью.
Это не была пошлая заинтересованность самца и самок. Что-то неуловимо детское в их отношении проглядывало сквозь царственные манеры и торжественность момента.

Я взглянул на Хинею, от нее исходили волны той же симпатии.
И я понял секрет фокуса Гонзика и Горна. Никакого секрета не существовало, и фокус состоял в том, как  ты смотришь, каким образом видишь все вокруг.

- Мне хочется быть поближе к Ткаде, - попросил я, прекрасно понимая чья комната ближе всего к подземному гроту.
- Это легко устроить, - просто сказала она. – Я проведу тебя. И зови меня Тейша.

- Ты не Хинея?!!

Меня словно пыльным мешком по лицу хлестнули. Не больно, а как-то унизительно и нелепо.
Слезы брызнули из глаз. Как я мог ошибиться?!!

- Конечно же, нет, - выстрелом в сердце рассмеялась она. Также радостно умиляется ребенок котенку. – Как же я могу быть именем?!! Я это я, как ни обзывай!

Я устало присел прямо на пороге. Не сел, а рухнул.

- Ты можешь звать меня Хинея, - мягко положила руку на мое плечо девушка. – Мне меньше всего хотелось огорчить любимца Ткады.

И тут я расплакался от огорчения, как тот же ребенок. Я столько пережил и выстрадал, чтобы прийти сюда, не к той, к кому рвался изо всех сил.
Напряжение этих диких вечных дней прорвалось сквозь черствую корку, и хлынуло слезами обиды.
Она участливо присела рядом и притянула мою голову к своему плечу. Тонкая ткань ее одежды сразу же промокла.
Да, здоров же я, слезы лить!

Пару ведер спустя, я огорченно всхлипнул и затих. Мне было уютно.
Похоже, я был готов внимать, поэтому она заговорила.

- Твой путь был труден и жесток, возлюбленный Ткады, и то, что тебе предстоит впереди, будет еще тем испытанием! Пусть твой краткий привал ничем не будет омрачен, а запомнится отдохновением, и станет поддержкой в грядущих событиях.
Хинея – так звали ту, коей посчастливилось быть целым с любимцем Благословенной Ткады, Великим Воином Безумной Орды. Мы помним и об этой милости и о той из нас, кто содействовала ее приходу.
- Где она? - мой вопрос прозвучал хрипло.

- Она ушла к Изначалию.
- Умерла?!!

- Можно и так сказать, в каком-то смысле это так. Хотя, по сути, и неверно, - ответила Тейша. – Каждая из нас, одарив Страстью ищущих, уходит к Изначалию, чтобы вернуться обновленной и свободной. Иначе, как бы мы могли наделять Свободой от Страсти других, не будучи свободными сами?!! Хинея ушла, пришла Тейша.
- Это ты, - облегченно улыбнулся я. В гроб она меня загонит своими розыгрышами. – Это ты!!! Я не ошибся.

…

- Того воина тоже нет. Вместо него вернулся я, но что-то от него передалось мне. Нечто от Изначалия, неутрачиваемое и извечное. Оно и привело меня сюда, - я понял, что говорю и стал слушать. – Скажи мне, Тейша, Мудрая и Красивая, ведь что-то передалось и тебе от Хинеи, нечто неутрачиваемое и извечное?
Чтобы они могли встретиться и узнать друг друга.

Она взяла мою руку, погладила светлячка, а заодно и мою ладонь, поцеловала его и он восторженно засиял.
Я сделал тоже с ее светлячком, на что тот откликнулся не менее восторженным светом.
Мы потянулись навстречу, и я вдохнул ее прохладу, ее тепло, ее тело, я вдохнул ее целиком, а она вдохнула меня.
И нас не стало …

…

Ненавижу повторять, как попугай, за другими, но сказанное мне однажды Аланом, само сорвалось с языка.

Может, потому что упрямство Тейши-Хинеи было удручающе непреодолимым и невыносимым.
Может, потому что отвергнутое нами, нечто бесценное, имеет свойство возвращаться к нам самым неожиданным образом.
Может, без всяких причин.

Может, по всем причинам сразу или постепенно без всяких причин.

- Одно не самое глупое существо как-то сказало мне, что никакое, даже самое распрекрасное дело, в любом, даже самом распрекрасном из миров, не стоит того, чтобы его делать, если при этом ты не наслаждаешься собой и происходящим, - выпалил я гневно.
- Неужели, ты знаком с Тем, Кто Смеется в Боли?!! – с глубоко затаенной недоверчивой надеждой осторожно спросила она, словно боясь спугнуть свалившееся на нее счастье.

Ей так не хотелось разочароваться. Ее глаза светились восторгом и тревогой за этот желанный, но возможно преждевременный восторг.

- Ты встречал на своих путях Того, Кто дышит Собой?!! Кто поет песни Любви?!!

Я скромно кивнул.

Хинея закричала так пронзительно и звонко, что у меня заложило уши, и повисла на шее.
Потом, справившись с внутренней бурей, потащила за собой. Стопудово, на показ своим сестрицам, и к бабке не ходи. Тоже мне, нашла диковинку!
По пути она продолжала выражать буйство чувств самым оглушительным образом. Так, что когда мы оказались в парадной зале, собрались все.

- Скажи всем, скажи ЧТО он тебе говорил, - умоляюще попросила Хинея. – Скажи, скажи… Скажи… скажи!!!

Я пожал плечами и послушно отчеканил: - Никакое, даже самое распрекрасное дело, в любом, даже самом распрекрасном из миров, не стоит того, чтобы его делать, если при этом ты не наслаждаешься собой и происходящим.

Все дружно завизжали и набросились на меня.
И я  почувствовал себя знаменитостью.

Я вспомнил, как потеплел взгляд Алана, когда я спросил его о Жрицах Охольи и что он мне ответил. Я честно им об этом поведал:
- Для меня великая честь знать о тех, кто сумел пройти все круги ада, и вышел к свету из тьмы. О тех, кто сумел найти в себе силы способствовать другим, при этом оставшись Детьми. Для меня невыразимое наслаждение знать об их симпатии и расположении ко мне. И гордиться тем, что у меня такие сестрички.

Они затихли, только поблескивали прекрасными повлажневшими глазами.

- Поблагодари его от нас, Марк, - спустя не одну вечность дрогнувшим голосом отозвалась Тейша. – Скажи, что ты доставил нам небывалую радость этой вестью. И скажи, что мы его любим.
- А теперь, будь милостив, поведай еще… что-нибудь… о чем он говорил… или еще что, на свое усмотрение, - попросила она.

Я недоуменно почесал в затылке.

Они так умоляюще смотрели на меня, что я не выдержал и вывалил первое, что мне пришло на ум: стихотворение о Детях, которое случайно обнаружил в записях на столе Алана.

Я уже начал декламировать, когда мне пришла мысль, что то, что я затеял, нелепо. Но отступать было поздно, и я вложил в действо весь свой дар чтеца.

Детвора Шальная

Расшалились в раю Детки
Съели яблочки, конфетки.
Растревожили богов
В общем, наломали дров.

Ах, противные вы Дети
Вы за шалости в ответе.
Рассердился главный бог
Выгнал Деток за порог.

Поселю вас на планете
Где нет радости на свете.
Там уж Вам не отдохнуть
Буду Вас давить и гнуть.

Не играть Вам в игры эти
Больше ни за что на свете.
Буду Вас наказывать
Буду Вам приказывать.

Ладно, улыбнулись Дети
Раз в ответе, так в ответе.
Мы скачаем в Интернете
И размножим ссылки эти.

Не для денег, просто так.

Хорошо, что мы в ответе
Быть веселью на планете
Главным качеством теперь.
И закрылась рая дверь.

Кто тут умный, кто дурак?

Перестал быть раем рай
Без Детей – дурдом, сарай.
Все серьёзны и печальны
Ищут истин смысл сакральный.

А несчастье не пассивно
Зависть старцев агрессивна.
Закипела злоба гневно
Вылилась на Землю нервно.

И всех тех, кто Детством жили
И глушили, и душили
Жгли кострами, гнали, били
Изживали, как могли.
Под запором стерегли.

Вот итоги этой были
Радость Дети сберегли.

Расцветает Земля наша
Чистится и умывается.
Все прелестней. Краше. Краше.
Смеется, улыбается.

Детки, Детвора шальная
Нет управ на Нас, оков
Веселитесь, пусть больная
Растворится скорбь веков.

Землю Счастьем окружите
Жизненностью обворожите.
Земля встанет. Отряхнется.
Детворе Игра найдется.

Остальным пора прощаться
В путь-дорогу отправляться.
Есть для палачей планеты
Где плачут и седеют Дети.

Правда, это ненадолго
Нам понравилась Игра
Всё, что гнило, тяжко, мёртво
Гнать метлою со двора.

Жертвы, палачи и судьи
Время вам ответ держать
Или быстро без оглядки улепётывать–бежать.

Раз, два, три, четыре, пять
Начинаем Мы Играть…
Безудержна Детвора
Раз для Радости Игра

Когда я закончил они смеялись так весело и беззаботно, так искренне хлопали в ладоши, что я готов был пересказывать все, что прочитал или когда-то услышал от Алана и о нем.

Но Тейша мягко, но решительно обратилась к сестрам:
- Путь нашего гостя был труден и жесток. Возлюбленному Ткады предстоит немало испытаний впереди. Позволим краткому привалу быть наполненным покоем и отдохновением, чтоб стать будущей поддержкой в грядущих событиях.

Великие Жрицы Страсти и Свободы понимающе склонили головы и хором пожелали:
- Удачи Тебе, Путешествующий Водами Благословенной Ткады! Удачи Тебе, Возлюбленный Благословенной Реки!

И бросились меня обнимать.

…

- Это так забавно, - засмеялась Тейша. – В присутствии Алана сказанное становится действительностью. Многие хитрецы поймали себя на свою же удочку, пытаясь его обмануть. Когда они жаловались, какие они жалкие, слабые и несчастные, то обнаруживали, что так оно и есть. Обманывая, вдруг воплощали посулы, а угрожая, обращали на себя свои же угрозы.

…

- Тейша не сможет пойти с тобой, любимый, - тихо сказала она, прижимаясь ко мне. – Прости ее и, пожалуйста, люби.

Я обреченно вздохнул.

- Она очень хочет пойти. Очень-очень, очень-очень хочет пойти, но не сможет. Ты наполнил ее историю блаженной силой и завершенностью. О таком она и мечтать, не смела… Тейша так боялась остаться тенью Хинеи, что не понимала, зачем она. Ты дал исчерпывающий ответ, любимый, - она пошевелилась и спрятала свое лицо на моей груди. Мокрое от слез. – Ты так щедр, но Тейша украла у тебя Дар Влажных Глаз. Будь таким же великодушным, как и щедрым, прости ее, пожалуйста. И люби, люби милый…

…

В гроте было тихо и спокойно.
Мы, вроде бы, как прощались.

Мне не хотелось огорчать эту девочку своей угрюмостью. Я улыбнулся, обнял ее и проникновенно сказал на прощание:

- Я приходил к тебе, милая Тейша, потому что не мог не прийти. Без тебя мир, моя девочка, безжизненно тускл и удручающе тосклив. Я благодарен тебе за то, что ты позволила мне, грубому варвару, прикоснуться к твоему блаженному свету.

Она засияла, словно фонарик-светлячок, на который нежно подули.

-  Тейша не сможет пойти с тобой, любимый. Ей будет легко покидать Вайху, когда ты уйдешь. Ты настолько щедр, что даришь ей самое радостное и блаженное возвращение к Истокам, - умиротворенно произнесла она. – Но может, та, что явится из Изначалия, вместо Тейши, будет сильнее. Может, она будет достойной того тебя, который придет в Вайху за ней…



На манеже одни и те же


Ткада мягко доставила меня по назначению.

- Субейку, - суетливо зашепелявил Гонзик, набрасывая мне на плечи шкуру адакта. – Цего балин есё зелает? … Мы тут устлоили такую завалуску!!!
- Экий ты, шепелявый, - хохотнул я. – Где зубы-то растерял?

- А пусть не плистают, - зло усмехнулся он.
- Сцепились с кентами твоими, - пояснил Горн. – Вот и получили по зубам.

- С какими кентами? - я округлил глаза.
- С какими? С твоими. С исыдами.

- Сысыдами?!! Переведи, - попросил я Горна.
- С ишидами. Пока ты прохлаждался, мы, знаешь ли, кровью землю поливали, - охотно разъяснил тот. – И зубами посыпали, - добавил он, покосившись на напарника. – Ну, какой из тебя герой, клоун?!! Даже из легендарной битвы цирк умудрился устроить. Летописцы со смеху оборжутся. Придется написать, что тебя убили.

- Ты сто, - запричитал Гонзик. – Я ланеный гелой! Меня поцитать надо и плевосносить!
- Сам себя чеши! – отмахнулся от него Горн. – И какой еще такой плевок тебе носить? - строго уточнил он. – Ты что несешь, контуженный?!!

- Так вы сражались с ишидами? – я нетерпеливо заерзал. – Расскажите.
- Слазались сысыдами, - с готовностью закивал Гонзик. – Голн скасал, стобы я высел им навстлецю, пока он в бутет в сасаде. Стобы они устали меня убивать, и тогда он выскоцит. А сам уснул, улод!

- Не выдумывай, я не уснул, а задремал, - возмутился Горн. – От ваших топтаний в сон клонило.

- Ну, и что дальше? - нетерпеливо поторопил я.
- Сто-сто?!! Я высел и говолю: «Стоять-бояться улоды. Кто тут на моево длугана Малка батоны клосыт? Кто нюх потелял, белега попутал. Сецас я вас буду немнозко пелцить».

- Что? – недоуменно нахмурился я.
- Сто-сто?!! Пелцить… Пелцить.

- Перчить, - пояснил Горн. – Он их решил немножко попЕрчить.
- С тобой попелцис, как зе, - возмущенно закричал Гонзик. – Я зду, сто он сецас плидет. Зду-зду. Зду-зду. А меня метелят, поцем зля!

- И, что они с тобой сделали?
- Убили, навелное. Када эти плидулки лазбили об меня луки и ноги, и излядно устали, я гелоицески заклицял: «Голн, Голн». И Голн их полвал.

- Как порвал?
- Как тляпки. В клоцья. Полвал, как Тузик глелку, как Бобик субу. Как зопу на блитанский флаг. Они так устали, сто еле пеледвигались. Я и сам бы их полвал. Только было неудобно. Я зе лезал, ланенный во все цасти тела.

- Куда залезал?
- Лежал, - подсказал Горн. – Я сначала решил: хана парню.

- Ты нацял меня закапывать!!! - гневно закричал Гонзик. – Зивова!!!
- Это было лучшее решение, приятель, - заверил его Горн. – Появились летописцы, надо было спасать положение. Ты, что хотел, чтобы над нами потешались потомки?!!

- Ты закидал меня тлупами!!! – не унимался Гонзик. – По лицу текла их кловь и вонюции зыдкости. Мне было зутко и стласно. 
- Не капризничай, когда я тебя вытащил, ты мирно храпел.

- Я стонал, а не хлапел!

- Как же ты без зубов? – участливо осведомился я.
- Ничего, скоро новые вырастут, - беззаботно отмахнулся Гонзик. – О, уже выросли! Какое безобразие, что ты не участвовал в этом безобразии.

- Так с ишидами, все покончено? - спросил я.
- С пехотой – да, - согласился Горн. – А со старейшинами клана Алан разберется. Мы просто немножко прибрались, чтобы под ногами мелкота не путалась.

- Он порвет их, как и ты?
- Ему незачем это. У него особый дар.

- И в чём состоит его дар?
- В присутствии. В его присутствии все становится собой.

- В его присутствии колдуны и их колдовство нейтрализуются?
- Их попросту не существует.

- Я понял: они для него обычные?!!
- Точнее говоря, их для него нет. В его присутствии, проявления проявлений тают в Изначальном. Проявления же Изначального проступают отчетливей.

- Ещё один дар – Отсутствие. То, что называется: Маг ушел, - радостно подключился к теме Гонзик, обнажая в улыбке полный рот зубов.

Сплошные зубы без малейшего просвета. Куда той акуле!
Видимо, я содрогнулся, потому что он довольно рассмеялся.

- Что, перестарался? Убрать пару клычков, как считаешь?

- Пожалуй, - согласился я и вернулся к разговору. – Что значит: Маг ушел?
- Классная штука!!! Словами не описать, - зажмурился Гонзик. - Это похоже… на то, как если бы, в комнату ворвался ребёнок, счастливый и жизнерадостный, и вдруг обнаружил, лежащий в гробу труп.

- И…
- Представь, реакцию ребёнка.
Он резко останавливается, на его лице написано: «О-о, куда я попал, где мои тапки?!!». Он неслышно говорит: «Угу», и на цыпочках, затаив дыхание, тихо уходит.
Здесь делать нечего.
И вот он на воле. Он пулей летит в новую игру…

Я открыл, было, рот, чтобы воскликнуть, что понял. И промолчал.
И это был лучший ответ.

- Девчонки из храма называли Алана - Тем, Кто Смеется в Боли, - задумчиво протянул я. - Тем, Кто дышит Собой и Тем, Кто поет песни Любви.
- Ты – удивительное существо, Марк! - серьезно сказал Горн и хлопнул по плечу. – Попасть еще раз в Храм! С тобой одно удовольствие быть рядом!

- Чья школа?!! – самодовольно осклабился Гонзик. – Мой лучший ученик!
- Ты тут, с какого бока, балабол? - ткнул его локтем Горн.

- Славу учителям приносят их ученики, - торжественно заявил этот педагог-просветитель. – Сейчас мой звездный час. И я благодарен тебе за этот триумф, мой мальчик! Я жил не зря. Теперь я могу спокойно умереть.
- Могу помочь, - охотно подскочил Горн. – Как желаете оставить этот мир: быстро или медленно, легко или помучаться капельку…

- Как же я вас люблю, ребята!!! – счастливо выдохнул я.



Возвращение: дубль два


- Что приуныл? - спросил Горн.
- Настраиваюсь на возвращение. Мордой в бетон и все такое. В прошлый раз моя самая мерзкая история не сработала. Показалась материнской лаской.

- Отчего же не сработала. Очень даже сработала. Теперь для тебя прошлые неурядицы, что семечки для деревенского дурня.
- Точно, - согласился я. – Может, ты, Горн, расскажешь что-то жуткое, чтобы легче было окунаться в дерьмо моего мира?

- Я расскажу, - вкрадчиво пообещал Гонзик. – История Файху – то, что требуется.
- Страшная? – усомнился я.

- Ежиками обделаешься, - пообещал он.

- У меня есть кое-что получше плохих историй, - мягко возразил Горн. – Хорошая новость.
- Горн, кому нужны твои хорошие новости, - зашикал на него Гонзик и окликнул меня. – Слушай, Марк. Однажды…

- Ты ведь пришел сюда сам, - напомнил мне Горн.
- Да. По Ткаде.

- Так же и возвращайся.
- И, что никакой жути?

- Точно, - подтвердил Горн.

- И решил Файху…, - Гонзик укоризненно покашлял и насупился. – Я для кого стараюсь?!!
- Прости, дружище, - извинился я. – Но мне пора. Давай, в следующий раз.

Я прикрыл глаза, чтобы устроить поголовный допрос всему, что подвернется под горячую руку.
Два вопроса ко всему: о его реальности и сокровенной природе.

Я уже отключался от происходящего, когда до меня донеслись фразы:

- Послушай, хоть ты. И решил тогда Файху…
- Да заткнись ты!!!



Самопричинность


- Мне насрать на все, что попадется на пути, - сказал я себе и еще кому-то неощутимому, кто все время путается под моими ногами. – Меня не остановить!
- Ух, ты! И кто тебя так обнадежил?!!

- Как дела? – приветливо отсалютовал я.
- Делаются, - усмехнулся Алан. – Дела делаются, я им не мешаю.

- Правду говорят, что сказанное тебе, каким-то образом воплощается?
- Это то же самое, что посмотреться в зеркало. Отразишься ты там или нет?!! Вот ты всякую хрень показываешь зеркалу и удивляешься, что хрень проявляется для тебя.

- Вот значит, как все обстоит! Теперь дела пойдут на лад!!! – я радостно потер ладони. - У меня все прекрасно и замечательно, я счастливый человек…
- Послушай, - прервал меня Алан. – Вопрос не в том, чтобы ты кривлялся передо мной, а в том, чтобы ты ощущал то, о чем говоришь. Пока же ты просто кривляка, шут гороховый. Оставь это. Почаще вспоминай о моей зеркальной способности и будь уверен, что мгновения твоего счастья, твоей радости укореняются в тебе напрочь. Это хороший для тебя стимул быть радостным и счастливым.

Это необязательно проговаривать.
Будь со Счастьем, будь Счастьем.
Будь с Собою, будь Собою.
Вот, что действительно стоит сделать.

- Хорошо, - довольный происходящим, легко соглашаюсь. – По-любому, теперь, я готов ко всему. Отодвинься, дружище, дай дорогу!!! Я сам со всем разберусь.
- Не знаю, седина тебе к лицу? – вкрадчиво осведомился он.

- Пусть седеют другие, пусть трепещут и в панике разбегаются кто куда, - вдохновенно бушую я.

Не знаю, что на меня так подействовало. Может благополучное безболезненное прибытие, может мое твердое решение, во что бы ни стало, увести Хинею, может радость, переполнявшая меня. Может все сразу. И по очереди, и без.

- Ах ты, поросенок! Тебе есть куда смыться, - Алан по-детски запищал и тут же насупился. – Будь осторожен, если выход один, его могу и прикрыть. Попроси своих приятелей потаскать тебя по мирам.

- Ладно, раз ты так считаешь, - меня согрела его реакция. Похоже выражали свой восторг Хинея-Тейша и ее сестрички. Это так замечательно!
- И помни о Ткаде, Она в тебе, а значит, повсюду. Она тебя вытащит отовсюду, куда ты умудришься вляпаться.

Слово «вытащит» отозвалось в мозгу колокольчиками.
Я достал из кармана шубу, развернул и принарядился.

Трехрогая корона гордо упиралась в небосвод, а два длинных толстых хвоста-каната величественно покоились на траве.
Я подбоченился.

- А ты затейник, - одобрительно прищелкнул языком Алан. – С чего бы такой пафос?
- На все есть своя причина, - изрекает новоиспеченный пророк Марк, то бишь я.

- Да, все происходящее самопричинно, у него СВОЯ и только СВОЯ причина.
- Я хотел сказать, что происходящее обусловлено некой причиной.

- Неужели?!! – равнодушно роняет он, затем усмехается иронично. – Впрочем, давай в это сыграем. Так даже забавно! Начинай. Демонстрируй на конкретном примере.

- Взять, хотя бы тебя, - ехидно начинаю я.
- Не подходит, ты не можешь знать обо мне. А, значит, будешь интерпретировать, попросту говоря, нести всякую чушь о своих представлениях. Пересказывать, что там  тебе примерещилось. Одним словом, бредить.

- Почему это бредить?
- По кочану! Ты ничего не знаешь о себе. Вот тебе причина.

- Хорошо, вот демонстрация. Я брежу, по причине незнания себя!
- Чушь! Это поверхность вещей, потому-то ты так гладко и скользишь по ней от одного отражения к другому. Зри в корень.

Мое молчаливое недоумение, чем не вопрос?!!

- Это – то же самое, что на вопрос: «Что такое лед?», ответить: «Замерзшая вода». Напрашивается законный вопрос: «А, что такое вода?».

- Так можно ни с чем не согласиться! – возмутился я.
- Очень мне надо соглашаться со всякими бреднями. И их любителями.
Задай вопрос: почему ты не знаешь о себе?

- Почему не знаю? Предполагается, что я знал, а потом решил не знать? Так, что ли?
- Да. А почему ты решил не знать? Не потому ли, что знание чему-то мешало?!! Если что-то есть и не мешает – избавляться от него вроде бы ни к чему.

- И ведь не поспоришь!
- Иди глубже, спорщик.

- Задать вопрос: «Чему мешало мое знание себя?»? Может желанию забыться.
- То есть желанию забыть себя. Точно. Желанию поиграть во что-то другое. А так как ты и есть единственно возможная Реальность, то играть, забыв Себя, ты можешь только во что-то нереальное, несуществующее, бредовое.
Ты начал с бреда и к нему же вернулся, что бы ты там себе не набредил по пути.

- Ладно, тебе необходима причина, - упорствовал я. - Вот тебе первопричина – бог. Остальное исходит от него.
- Тогда твой бог – не первопричина. Свободный не порождает рабов. Дерево исходит листьями, цветами и плодами. Живое излучает Живое. Твой бог, как некогда засохшее дерево. Все, что исходит из него – умирание – строительный мусор для новых мертвых конструкций.

- Но дерево питается перегнившим!
- Живое живо Собой, а поглощает мертвое, потому что это Живой Двусторонний Поток. В мир движет Живое, из мира  в Изначальное – мертвое. Иначе мир захлебнулся бы собственными трупами.
Будь твой бог самопричиной, ни о какой его божественности или верховности не могло быть и речи. Уникальное знает лишь себя и видит вокруг лишь себя – уникальное. А значит все ровно, близко и знакомо. Не ниже, не выше, все параллельно.

- Но в мире, как раз всё наоборот!!!
- Всё, как ты говоришь, наоборот, только потому, что вы исходите из чего-то, как из причины и воспринимаете происходящее, как следствие. Вы упускаете Живое, когда тянете свои нити от некой причины – всего лишь проявления, а не Сути. И отдаляетесь не только от Сути, но даже от Ее проявления.
Проявления проявлений, кои вы плодите, приходится подпитывать вашими же (ограниченными мирскими законами) убогими силами, а значит, влачить человеческий удел: слабеть, стареть и умирать, обессилев.
Исходить из «первопричины» – того же бога – означает, отдаляться все дальше и дальше от естества, а значит ветшать.
Ваши боги заслоняют от вас тех Вас, кем вы и есть по Сути.

- Так бог – не первопричина?
- Дурацкий вопрос!!! Какое тебе дело до того, что не твое дело?!! Разберись со своим. Перестань галлюцинировать. Прекрати говорить о том, чего не знаешь. Повторять чужие глупости. Делай свои, - строго, даже сурово выговаривал он мне. – Имей дело только с Реальным.
Практикуя иллюзорное, наполняя его – силой (Собой), ты создаешь ту самую «всякую хрень», что так тебе досаждает.

- Будь проще, Марк. Не спеши умничать, делать выводы, вешать ярлыки.
Вещи лучше не называть. Но, если уж приспичит, то лучше просто и по существу.
Сложное название запутывает все с самого начала.
Оно зачаровывает ум, как некая мантра, он засыпает и порождает новые сложности и кошмары.
Поэтому говори просто и по существу.

Он замолчал.

- По существу, - я попробовал на вкус это слово. – Теперь я знаю: как это. Мы говорили с тобой о Перекрестке. По существу. С этого все и началось. Расскажи мне подробнее о нем.
- Реальное. Если тебе необходим Перекресток, то это он и есть.
На Перекрестке ты проживаешь все возможности и не проживаешь ни одной. Это единственное нечто, где ты по-настоящему есть, и где тебя по-настоящему нет.
И никакой двойственности. Всё одномоментно.

Это Изначалие, если хочешь, и Окончательность. Или Безначалие и Бесконечность.
Это и есть Реальность.
Осознать себя Этим и есть пресловутая Реализация.
Осознать себя Реальностью.
Все остальное – Ее проявления.

Он помолчал, хмурясь, и произнес мягко:

- Минули годы, канули века. И вечность растворилась не одна… Марк, до меня дошло, как до жирафа, - он извиняюще улыбнулся. – Прости. Ты соприкасался с Собой. Ты знаешь о Себе.

Я взглянул на него и оторопел. Этот парень сидел рядом и, тихонько раскачиваясь, беззвучно смеялся. Смеялся облегченно и расслабленно.
Таким счастливым я его прежде не видел.



И на покрашенных заборах напишут наши имена


- Какой-то ты местами потухший. Потухший-протухший! – покосился на меня Гонзик. – Может, тебе что-нибудь приготовить?
- Хорошая идея! – уныло пробурчал я. – Пусть это будет пицца.

- Значит, будет Марку пицца, чтобы мог он подкрепиться! – завозился Чудо-Повар. – Чтобы больше он не дулся и скорей переобулся.

Я покосился на свою обувь и меня скрутил ржач.
На моих ногах вместо моих фирмовых туфель были коньки.
Вдобавок женские.

Вот, кадр, этот Гонзик! И как исхитрился?!!

…

 - Зачем он это делает? – вопрошал я. - Как только он ни называл меня: и Марко Поло и Марк Фрадкин. И Марик, и Маркони,  и Марконя и даже Маркуся.
- Он однажды назвал меня Гонзильеро, - поддержал меня Гонзик. – Тебе просто следует с ним поговорить и расставить все точки и запятые, - предложил он. - Прийти и поставить вопрос ребром.
- Конечно, конечно, - рассмеялся Горн. – Именно так и следует поступить, если заскучал!

- Вы же не обзываете меня!
- Потому что мы – твои лучшие друзья, - с готовностью откликнулся Гонзик. – Настоящие друзья. Мы любим тебя, Марк. И нам больно, когда больно тебе. Цени это, парень!
- Да, нет же, - отмахнулся от него Горн. - Просто Алан хочет оторвать тебя от твоего имени.

- Тогда я пойду и оторву его от его имени, - завелся я. – Мне нравится мое имя!
- В этом все и дело. Имя-то твое, но ты им не являешься.

- Я же не смеюсь над его, более чем странным именем!
- Сраным именем? Ну, ты, парень, даешь!!! – восхищенно покачал головой Гонзик. – Сам черт тебе не брат!!! Ты покруче метов будешь!!! Куда круче!!!
 
- А это еще, кто такие? – обратился я к Горну.

Гонзик выпал из разговора и впал в экзальтацию. Он славил мое имя, потрясая кулаками небесам.

- Марк, Марк, Марк, Марк, – скандировал этот шизик. – Он идет, идет, идет... Бесстрашный и Беспощадный. Великий и Ужасный. Да содрогнутся тверди земные, да сокрушатся мягкости небесные...

- Меты? Да придурки одни религиозные.
- А тебе известны такие слова, как лояльность, толерантность, терпимость ко взглядам других, - язвительно осведомился я. – Свободное вероисповедание?

Горна передернуло.

- Они скармливают себя живьем хризам, таким мерзким зубастым тварям, большеголовым червеобразным тварям. Делают глубокие надрезы по всему телу и ложатся в кубло.
- Славься, славься имя Марка, - донеслось до наших ушей. – Славься, славься на века…!!!

- Может, это их практика, - предположил я. У меня дурацкая манера защищать чьи-то убеждения, когда кто-то принимается умничать по их поводу. – Осознание бренности тела…
- И собственной глупости, - в тон мне закончил фразу Горн. – Во всех мирах в избытке подобных фанатиков, Марк. Они отравляют своим безумием воздух и радость существования. Они плодят несчастье и вываливают всю эту дрянь в мир. Дескать, посмотрите, как мы страдаем… Да уймись ты!!! – последний выкрик относился к Гонзику.

- Снисходительное отношение к чужим глупостям не в чести у тебя, так, Горн, - спросил я здоровяка. – Может, проще оставить людей в покое и предоставить им возможность поступать, как им вздумается?!!
- Твое дело – дело твое. Это так, - хрипло согласился Горн и его глаза засияли мрачным огнем. – Пока на съедение мерзким тварям ни отправляют детей.
Главы клана Мет проживают очень долгую жизнь, не приближаясь к хризам на расстояние вытянутой руки. Они засирают уродливой философией мозги и кровь всем, кому не лень, чтобы получать болезненные удовольствие и силу от тошнотворных зрелищ своих жутких ритуалов. Они получают от этого извращенный кайф…

- Получали, - мягко поправил друга Гонзик и многозначительно засмеялся.
- Получали, - шумно выдохнул Горн, и оттенок пламени посветлел в его глазах, а на губах зазмеилась довольная жестокая ухмылка.

- Славься, славься имя Марка, - опять запел Гонзик. – Славься, славься на века.… Тьфу ты, вот прицепилось! Кстати, вам привет от Кати, что там с твоим именем, все утряслось?
- Какое там, - отмахнулся я. – Меня ТАК это бесит! ТАК огорчает! И … делает слабым.

- Он просто топчет твою прекрасную душу, - подзуживал Гонзик. – Жаль, что ты ничего не можешь сделать. Не пойдешь же ты к нему и не выскажешь все это. Поэтому терпи и молчи. Это конечно унизительно, но тебе не привыкать.
- А вот и скажу, - храбрился я. – Я же не называю его Аналом!

- А ты назови, - посоветовал Гонзик.

Я решительно вошел в Ткаду.

- ****ец Марку! - посочувствовал Горн.
- ****ец, не то слово! - согласился Гонзик. – А с другой стороны, чем плохо? Новые впечатления – то, что ему требуется…

Они переглянулись и запели:
«Славься, славься имя Марка!!! Славься, славься на века…»

…

- Надо поговорить, - с порога бухнул я.
- Догадываюсь, - заверил меня он. – Выяснение отношений и все такое.

- Мне надоела эта ***ня!!! – заорал я, распаляясь. - Я думаю…
- А ты не думай! Выключи свою голову, Марс! У тебя засраны мозги! Когда ты ими ворочаешь, дерьмо летит в разные стороны, - скривился Алан. – Еще меня заляпаешь своим внутренним миром!

Наверно, мне было необходимо нечто подобное, чтобы выплеснуть гнев привычным образом.
Плевать, что будет потом! Но сейчас я его достану!!!

В свой удар я вложил всю ярость, без остатка.
После таких редко выживают.

Алан сделал еле заметный шаг в сторону и когда мой кулак просвистел мимо, лениво толкнул меня по направлению к дому.
Его легкое, почти ласковое прикосновение рассмешило меня. Я уже перебирал в уме подходящие приемы для последующего исполнения, пока ни встретился со стеной.

Я врезался со всего размаху в нее, и мне показалось, что это дом приложил меня по полной программе, а не я налетел на него.
Мои сомнения развеялись, как дым, когда, приподнявшись, я получил еще один удар от жилища.

Мне, весьма кстати, пришло на ум, что я пытался ранее отобрать его у Алана. Под снос.
И полнейшая уверенность, что я выхвачу за это сполна, заполнила меня.
Я торопливо отползал, когда он буквально обрушился на меня.

В моем мире выключили не только свет, но и звук, и меня самого.
В мире, в котором тебя избивают дома и не такое может быть!

…

- А ты горяч! Ты знаешь, что твой удар мог быка убить!
- Тебя убьешь, как же!!! - я еле ворочаю всеми частями тела, в том числе и языком.

- С чего вдруг такой порыв?!!
- Мне надоело твое бросовое отношение ко мне. Ты ведешь себя чересчур грубо, - теперь я очень тщательно подбирал слова.

Я вовремя вспомнил, что так безопасней. Получалось глупо без привычных оскорблений и нецензурных слов. И, тем не менее, я хотел постоять за себя.

- Это грубо!
- Зато честно, - отрезал он. – Остерегайся подхалимов. Чаще всего кусает за зад тот, кто ее лижет!

- Да, только тот, кто открыто ее кусает, вряд ли ее полижет!
- Твоя задница в руках того, кто ее лижет, - непререкаемо выдал он.

- Я не дам себя в обиду, - не менее твердо сказал я. – Я могу постоять за себя!!!
- За себя или за свое имя?

- Какая разница?!! Я же не называю тебя Аналом,  не переиначиваю Алан Лига на Анал Гали, - возмутился я.
- Ты не в том, положении, чтобы что-то переиначивать, - мягко напомнил он мне. – И все же ты можешь попробовать.

- Тем более, что это не мое имя, это имя прохода в Изначальное, - равнодушно пояснил он. – Тебе показался этот проход анальным? Тебе надоела парадная сторона, и захотелось на задворки?!! Не вопрос.

Во мне уже вовсю ныло предчувствие. Оно завывало на все лады и громко лязгало зубами.

- Ладно, я погорячился…
- С этим тебе не повезло, - усмехнулся Алан. – Или повезло, в зависимости от твоих предпочтений. Мне быстро надоедает болтать и тянет к демонстрациям, вместо тягомотных объяснений.

…

То, что произошло, было ТАК мерзко, тяжело и затхло, что я ошалел.
Сквозь меня некий мутный поток нес всякий непотреб, вонючий и гадкий.

Что-то остро колючее прошло через меня, изранив. Я закричал, и похожая штука, но, куда более крупная, чем предыдущая, тоже попыталась протиснуться сквозь меня и застряла. Она разрывала меня изнутри, вознамерившись продолжать свое движение, которое я тормозил своими габаритами.

- Алан, - в отчаяньи закричал я. – Алан… Меня сейчас порвет эта хрень!!!
- Порвет, - согласился его голос где-то рядом. – Если не расслабишься и не позволишь себе расшириться.

Я оставил попытки сжаться и острая шипастая глыба, раздвинув мои стенки, выплюнулась и понеслась дальше.
А потом некая сила выдернула меня из того мутного потока.

…

- Что это было? – перевел я дух, прислушиваясь к острой боли внутри.

- Знаешь, как происходит проветривание помещений, Маркус?
- Свежий воздух входит, несвежий выходит.

- Точно. Так выглядит и процесс жизнедеятельности. Проход со смешным именем Алан Лига Легко и Просто – очередной канал поглощения мертвого и наполнения мира Живым.
До этого ты варился в общем котле. Когда пришел ко мне – получил возможность, находиться в свежей струе. Теперь побывал в выходящей.
Одна из функций этого прохода вывод накопленного мусора, для его последующего растворения в Изначальном. Еще одна – в подаче свежести.
- Наверно, я погорячился, Алан, - признал я. – Но ты издевался над моим именем. Ты все время ранил меня этим!

- Человек – вообще существо ранимое. И его единственная рана в его голове, - сразил меня наповал он. – Твоя единственная рана в твоей голове. Так называемое ТВОЕ ИМЯ.
Это то, что накрепко связывает тебя с мертвым прошлым таких же ранимых тупиц, как и ты. Привязывает ко всему накопленному (этими ранеными в голову) грузу представлений, ожиданий и утрат. Ко всей этой неподъемности, непотребности и скорби.

То, что попросту связывает и привязывает тебя.
То, из-за чего ты готов умирать и убивать.
То, что ты привык считать собой.

И, что тобой не является…

…

- Через тебя уходит вся эта хрень?
- Да.

- Как ТАК можно жить?!!
- Привыкаешь. И потом с иной стороны дуют свежие ветра и текут свежие воды. Это примиряет.

- Я готов обходиться без имени или взять другое.
- В этом нет необходимости. Достаточно знать, что это всего лишь слово, а не ты.

- Я хотел спросить…
- О Хинее?

- Да.
- Всему свое место и время. Что ты можешь ей предложить? Не взять, а предложить?

- Мои руки пусты…
- Это лучше чем, когда они полны всякой дряни.… Разберись со своими хвостами. Уладь то, что следует уладить. Тогда все остальное уладится само…



Для Тех, Кто В Теме


Я зеваю, киваю говорящему по мобильнику Алану, мол, привет, а сам смотрю в окно: темно.
Накидываю куртку, выхожу за дверь, вяло матерю прелести удобств во дворе, слышу мягкий успокаивающий голос: - Тише, ничего страшного не происходит. Все налаживается. Любое исцеление протекает через обострение…

Когда возвращаюсь, Алан выходит.
Очень мне надо подслушивать!!!
Я не из тех, кто лезет в чужие дела!!!

Монитор компьютера призывно мерцает. Что тут у нас, таинственный Алан?!!
Ага, переписочка.

«... - Привет! Как проходит перезагрузка?
 - Как обычно идет перезагрузка.
 Колбасит и плющит.
 Расширяешься до, казалось бы, невозможного.
 А, иначе никак. Такое (!!!) прёт по "внутренним магистралям", не пропустишь, закупорит и порвет в клочья.

 Ощущение, что рожаешь ежа или скалистые глыбы.
 С той лишь разницей, что их не в мир выбрасываешь, а, пропуская по энергоканалам организма, отправляешь к Изначальному, на ноль множишь.
 Нечего всему этому мусору в мире делать. Без него всякого хватает...

 Вот так, загрузил тебя описаниями процесса.
 Надо было ответить: - Всё хорошо... Тем более, что процесс привычный...

 Мне тут подумалось, как-то на досуге, между схватками:
 - Вот будет забавно, если вдруг кто-то решит подписаться именем Алан Лига Легко и Просто.
 Представляю, как несладко придется бедолаге. Вот так сюрприз ждет смельчака!!!

- Классное описание процесса! Особенно мне понравилось про ежа и глыбы. Меня периодически тоже кроет, только я ещё не умею управлять этим, где-то и Миру достаётся в лице окружающих.
 Пока стараюсь приспособиться как-то и переждать без особых разрушений для себя и других. Хорошо помогает музыка и работа в саду. Или занятие интересное, которое поглощает все мысли и эмоции.
 Сегодня собирала на работе вентилятор – вот, где медитативное занятие! Из мыслей только: «интересно, эта штука куда крепится, а эта как откручивается?»
 И реальный кайф, когда всё получилось: «какая я молодец!». В общем, я и не знала, что обычный вентилятор может так поднять настроение и самооценку.
- А техника процесса проста: пропускаешь через себя всё, что идет, не сортируя, не отбрасывая и не привязываясь. Без попыток управления.
 Ты привыкаешь быть Необъятным для всего происходящего.
 Что бы ни произошло, это происходит в Тебе.

 Сознание расширяется безудержно. Здорово очищается Жизненное Пространство, заодно прочищаются энергоканалы организма. По ним потом всё летит со свистом.
 И тогда всё Легко и Просто.
 До очередных ёжиков или глыб.

 Тогда расширяешься снова.
 Процесс роста.
 Канал поглощения мертвого и наполнения мира Живым.
 Наверно, когда-то закончится мёртвое в мире. И по магистралям будет течь Жизнь, Коей мы являемся.
 Она осознает и поглотит магистрали. И ...

 P.S. Твои способы классные. Пока ум занят интересным, чистка-перезагрузка идет сама собой, это Изначальный Поток.
 По сути, никаких перезагрузок нет. Живое Живёт.
 Просто нас научили отворачиваться от Живого, концентрироваться на уже умершем-статичном и всячески цепляться за него.

 Не может объять Необъятное ум.
 Чтобы ориентироваться в Необъятном, нужно ему ярлыками всё обвешать, как елку украшениями.
 Не видит он елку живую без игрушек и гирлянд. Видит он елку, как украшения. Не видит он Жизнь, видит лишь свои представления о Ней.

 Так появляется мертвое.
 Потому как Жизнь обновлением живёт. Она далеко укатила, пока Её описывали.
 Описание Жизни, что сброшенная кожа змеи, даёт очертания, но упускает Живую Суть...

 Какие Мы молодцы!!!
 Вот так, благодаря тебе, тема нарисовалась.
 Если позволишь, я использую твоё описание у себя на сайте, оно гармонично вписалось.

 Напоследок, стишок в тему Перезагрузок, да и вообще в тему:

 Перетекли болотные страдания.
 В прозрачность вод Очарования.
 И муть болота – не беда
 Вода везде, во всем Вода.

 Спасибо, солнышки, за Радость Встреч!!!
 Вам, как Воде по Жизни течь!!!
 Не знать препятствий, обтекать их, как Вода
 Без этих всех: «за что»,  «зачем», «откуда» и «куда».

 Удачи Вам, Счастья и Любви!!!

- Мёртвое просто определение для описания слова «живое» и наоборот.
 Два этапа одного процесса, как два поршня у парохода.
 Пока существует и то и другое, есть движение, и развитие, и рост.
 Надо просто расслабиться и позволить, чтобы всё шло своим чередом, участвовать, не мешая процессу, не баламутить.
 Наверное, на каком-то этапе отпадёт необходимость в двойственности и разделении понятий, но возможности моего мозга на данном этапе развития не позволяют представить, что будет потом, и как это будет выглядеть.

 Стишок про Воду волшебный!!! И музыка тоже! Слушаю и растворяюсь, становлюсь Водой...
 Описание, конечно, можешь использовать.
 Во-первых, приятно, что это может кому-то быть интересно.
 Во-вторых, я не могу назвать себя автором, скорее со-автором, ведь всё, что рождается в голове и сердце – результат взаимодействия.
КАКИЕ МЫ МОЛОДЦЫ!!!
 До встречи! Всего доброго!
 - Спасибо за разрешение.

Мертвое – никакое не описание, оно – мертвое. Это отказ быть Живым, отказ Быть.
По сути, ЕСТЬ ТОЛЬКО ЖИВОЕ, ЕСТЬ ТОЛЬКО ЖИЗНЬ.
Мертвое означает для мертвеца, что он не в Теме, просто мусор под ногами, нелепая декорация.
Печальный факт для того, кто мертв.
 
... "Потом" будет Реальность, неохватная ничем, тем более умом.

 Двойственности в природе не существует.
 Это игры ума, некоего загончика, куда помещают диких лошадей и дрессируют обходиться пятачком, обнёсенным забором. Приучая к рамкам, определениям, противоречиям.

 Природа вещей двойственна для ума.
 Отсутствие двойственности означает Мировосприятие напрямую, минуя посредства, в том числе и ума.

 Ум – ничтожно маленькое пятнышко в Просторах Реальности. Он существует, как одна из возможностей, капля бескрайнего Океана Бытия. Он по-прежнему будет "потом", как штрих декораций, мелкий инструмент, едва различимый только благодаря, всё еще сохранившейся, как сгоревший фитилёк, памяти...

… Не могу удержаться от констатации простого факта, что ни в голове, ни тем более в сердце ничего не рождается.

Любая мысль – не что иное, как частичка общего информационного поля, статичного и мертвого.
Озарения – это узнавания Себя Собой.
А то, что составляет Сущность Сердца, по Своей Извечной Природе не подвержено рождениям и смертям.

 … Насчет стишка: помнишь, как кот, в мультике про домовёнка Кузю, сказал: "Других не держим".
 Рад был пообщаться.
 Надеюсь, не загрузил умничаньями...

 До встречи!!!
 Время удивляться и радоваться Жизни!!!

 Алан Лига Легко и Просто».

- Все будет хорошо, - возвращается Алан. – Удачи!!!

Я поспешно ныряю в кровать, не хватало еще попасться!

Алан задумчиво рассматривает телефон: - За что мне это?!! Вместо бани… Алан Лига Легко и Просто, к чему тебе чужая хрень?!! Эти вечнозеленые сопли?!! Все тупо умерли и я, как клоун на похоронах!!!

Он вздыхает, садится перед монитором и клавиши оживают под его пальцами.
Что он там написал, я не знаю, а интересно, потому что Алан хохочет так заразительно, что и я не выдерживаю.
Тихонечко заглядываю через его плечо и взрываюсь-раскрываюсь.

«Когда я это делаю, то я не веселюсь. Пока я занят этим – мне не до веселья. Оно – конечно, не плохое это дело, просто невеселое.
А я веселие люблю. Я – развеселый парень. Я – само Веселье …

За спиной которого печальность притаилась, заглядывает через плечо, читает то, что я печатаю…
Идите в жопу, все печали!!! И та, что за спиною, тоже.
Идите в жопу!!! И не в мою».



Всего лишь очередной сеанс


Холод, дикий холод.
Меня бьет крупный озноб снаружи, а внутри бушует морозное ледяное пламя.

Никогда не думал, что холод может быть таким нестерпимо горячим, жарким, сжигающим.
Говорят «леденящий холод». Чушь! Меня не заледенило, не заморозило
Если бы!!!

Арктическое течение, словно мощная струя жидкого азота вливается вовнутрь, методично и неумолимо.
Я не в силах остановить его, помешать ему.

Боль непривычная, остро обжигающая, бродит внутри.
Такая живучая и подвижная, всепроникающая в мертвом и застывшем, неповоротливом мне.

Я плачу и слезы превращаются в ледяные камешки, со стуком катятся куда-то в пустоту. Я кричу, и мой крик замерзает коркой наста на поверхности тела.

Стынут потихоньку мысли и эмоции.
Их острые края ранят меня изнутри. Изморось покрывает кожу, проникает все глубже и глубже, захватывая внутреннее пространство.
Ледяные кромки царапают внутренности, но проступающая кровь тут же замерзает.

Глубже, глубже…

Лед и ничего кроме льда.

Мои мысли, эмоции, желания, слова и убеждения – лед.
Мое прошлое и будущее – лед.

Настоящего здесь нет.
Нет ничего, кроме льда.
Глыбы замерзшего, без надежды на оттаивание всего, что наполняло меня прежде.
Всевозможного дерьма.
Всего, что я считал собою.
 
Эта наблюдение было последним, чему оставалось заледенеть…

…

Я лежу, ощущая жар хорошо протопленного дома. Чувствую себя куском мяса, вынутым из морозилки.

- Холодно, - хрипло говорю, радуясь, что могу говорить.
- Да, - хрипло отзывается Алан. Он на ногах, подбрасывает новую порцию дров в печку. – Ты бы поспал. Отогреешься, станет крутить, и ломать немного. Будет не до сна.
 
- С тобой не соскучишься, - он зябко передергивает плечами. – Ох, и хрени ты насобирал!!! Ты что, жил на спор?!!
- Похоже, что и не жил вовсе. Был на подхвате у кого-то, кем считал собой.

- Иногда, возможно случайно, по ошибке ты говоришь дельные вещи и выглядишь мудрым существом. Хотя болван редкостный!
- Спасибо, - саркастически фыркнул я. – И все же могу изредка?

- Можешь, - буркнул Алан.

Мне показалось или в его тоне все же прозвучало одобрение?!!

…

Весело потрескивают дрова в печи.
И чудится мне не огонь, а Алан пляшет буйством жара. И сыплет искрами вокруг.
Искры сыплются во все стороны веселым озорным фейерверком, бенгальскими огнями.

Одна из искр падает вовнутрь, потом еще одна и еще.
Они гаснут в ледяном холоде полярного меня, но им на смену приходят новые.

Лужицей потек край ледника, зашипел злобно на искры, но те всё также весело сгорали, умирая, и возвращались новыми и новыми.

И оголилось нечто темное и пахнуло гнилью и разложением. Вошло, неумолимо тесня ледяное царство, да и вспыхнуло бойким пламенем.

…

Огонь ...
Он полыхает повсюду. Снаружи, внутри.

Ледяные глыбы шипят, тают, высвобождая завалы. Те вспыхивают и жарко горят.
Языки пламени жадно лижут всю эту дрянь и уходят в небо густым смрадным дымом, иссиня черными клубами копоти и хлопьями сажи.

Я смеюсь, несмотря на дикую боль. Я не только сгорающая хрень, я еще и огонь, ненасытно пожирающий ее.
Я – жадно пожирающий самого себя.

С ужасом понимаю, что сейчас все сгорит. Не будет ни дерьма, ни огня. И даже едкий горький дым прекратит свое существование. И кем мне прикажете тогда быть?!!
Быть пеплом, что разносит ветер?
Быть ветром, а вдруг утихнет он?!!

Я смеюсь. А с чего бы это, кто-то будет мне что-то приказывать?!! Я могу и не быть!!!

Быть Тем (где происходит ветер, огонь горит, херню сжигая, дым коромыслом в небо прёт,  где небо, где земля, где…), где есть всё.
Быть Тем и Чем, где происходит всё.
Быть Необъятным Позволеньем.

И быть и нЕбыть.
Всё одно …



Я оживаю?


- Обедать, - удивился я. – Так, сейчас не время обеда!
- Мне по барабану, в какие стороны тычут эти идиотские остроконечные палочки или какие незамысловатые комбинации огоньков мигают в твоих смешных кругляшках и квадратиках, коим так истово поклоняется люд. Пусть подобная чепуха скользит мимо.
Я хочу поиграть в игру: я ем. А то ты смотри, не время обеда!

- Куда посмотреть? – я принялся заглядывать Горну, куда только мог заглянуть.
- Шутишь?

- Регулярно. Это бодрит и омолаживает тело. И потом это весело, ты не находишь?!!
- Не терял – не нахожу, - ответил Горн. - С тобой, наконец-то приятно иметь дело!!!

- А раньше было неприятно?
- Очень, - кивнул Гонзик.

- Но с тех пор заметно попустило, - успокоил меня Горн. - Сначала в твоем присутствии у нас в ушах играли похоронные марши и поседевшие волки выли.
- А в моих ушах еще и хризы плакали, - охотно подключился к теме Гонзик. – А перед глазами стояли харны и поспешно раздавали свое имущество!

- И как вы справлялись?
- Справлялись как-то. Выбивали тебя из колеи. Из, привычной тебе, колеи.

- И не велись на твою хрень, - добавил Гонзик. – Не ведись, да не ведОмым будешь. И невЕдомым, кстати тоже.
- Какой я молодец!!! – искренне восхитился он. – Пойду, расскажу Алану, он любит такие штуки… Я метнусь кабанчиком, туда и обратно…
Какой же я все-таки молодец!!!

- Мы не велись, - согласился Горн с исчезнувшим, словно вихрь другом. – Игнорировали привычный поведенческий людской шаблон.
Ты стартуешь с предложенной площадки – продолжаешь сказанное кем-то. Ведешься, поддерживая предложенную, а чаще навязанную тебе тему.
Говори так, будто начинаешь разговор сначала, а ведь так оно и есть. Со своей темы.
Или передергивай. Высмеивая.

- Как Гонзик?
- Он в этом непревзойденный мастер.

- Кто тут треплет мое имя всуе?!! - появился сияющий самодовольством мастер.

Он переполнялся гордостью и торжеством, готовый лопнуть и разлететься миллиардами счастливых осколков и несчетными мириадами радостноактивной пыли.
Невидимой тучей летать повсюду, заражая собой, счастливым, миры и пространства.

- И что было во мне ужасного? – осведомился я.
- Во-первых, твоя прическа, - начал разгибать пальцы Гонзик, считая. Он моментально освоил математику, стоило мне упрекнуть его в безграмотности, и теперь, когда считает-перечисляет, не загибает пальцы, а как раз наоборот, словно отпускает перечисленное, а не зажимает в кулаке. – Твое непочтение к мудрейшему мне, коего высоко почитает сам Алан Лига Легко и Просто, внимательно и благодарно внемлющий моим мудростям, - речь явно грозила затянуться. Я обреченно вздохнул, зевнул и закатил глаза. – Потом твоя манера вздыхать, зевать и закатывать глаза…

- Неживой ты был, Марк, а сейчас ожил, - спокойно ответил Горн.
- Представляю, каково Алану со мной! - ужаснулся я. – Мы же вместе проходим через всю хрень, которую я насобирал.

- Вы, люди очень огорчаете его своими попытками удержаться за страдания. Это все, что вы так цените, - печально усмехнулся Горн. - Люди – прошлое, причем не самое веселое.
Люди – тени, люди – воспоминания, люди – ожидания…. Фантомы…

Надо же, фантомы оживают, люди мертвеют!!!
Им, что дурням, всё на блюде преподносят. Бери, будь счастлив!
Но им не до счастья, им так нравится, когда их укладывают в гробики замысловатых схем.
«Некий хрен с бугра, хрен знает когда, напророчил хрень, что нам будет хреново. Сбылось пророчество великого хрена. Ура!!! Так нам и надо!!! Ура!!!».
- Быть тобой, наверно, очень больно, - вдруг тихо сказал Гонзик. – Если так больно вокруг тебя.

Я потупился.
Молчал. Не было ни обиды, ни огорчения, какая-то пустота уютно устроилась во мне.
Я был рад ей. Хоть, ей я подходил.

- Прости, - попросил он. – Ты – мой дружбан, в любом случае!
- И мой, - присоединился Горн. – А хрень твоя скоро рассеется.



Упыри.
Мы - не они. Они - не мы


Мне не спалось.

- Горн, - обратился я.
- Что? - он отвлекся от своего топора и внимательно посмотрел на меня.

Время от времени Горн его точит, и это то еще зрелище!
Навряд ли, он ему требуется в его битвах. Скорее всего, Горну вполне хватает своих могучих рук.
Но по его же словам, заточка боевого оружия успокаивает и укрепляет боевой дух. Видимо, дух оружия, потому как по словам того же Горна, самый лучший дух воина – это его отсутствие. Когда чего-то нет, оно не может быть слабым, пасть или утратиться.

- Не спится?

- Гонзик показал мне этих хризов, - вяло пожаловался я. – Гад!
- Они безопасны, пока не почуют крови, - успокоил Горн. – Как и все упыри.

- Бр!!! - меня передернуло от отвращения.
- Неужели, бр?!! - передразнил меня воин. – Какое забавное отвращение к братьям по разуму! Какая неуместная брезгливость!

- Братьям по разуму? - непонимающе протянул я.
- Именно. Если на вопрос, являешься ли ты упырем и вампиром, твой ответ «нет», для тебя тема закрыта. Ты – просто брехло обыкновенное, - сказал Горн, разворачивая топор другой стороной. – Так ты вампир, Марк, или брехло обыкновенное?

- Ни то, ни другое, - пробурчал я. – Как тебе такое в голову пришло?!!
- Ладно, проехали. Не хочешь отвечать, не надо. Будь анонимным упырем. Считай себя белым и пушистым.

- Но я не упырь, - заверил я. Слишком горячо, слишком заинтересованно, надо полагать.
- Неужели. Если ты искренен с собой, то сможешь увидеть: «Да, это так. Тут я выхватил энергии - насосался досыта, а здесь меня ободрали, как липку. А тогда-то я загрузил своими проблемами друга, а потом меня морально размазал вышестоящий. А как-то я вел себя, как псих невменяемый, а вот этот козел регулярно доводит меня до исступления…». И так далее, и так далее…

Я призадумался. Крепко призадумался.
А потом кивнул, соглашаясь.

- Твоя правда, Горн.
- Не моя, а твоя, - Горн поспешно и испуганно стряхнул с плеч мою правду. – Чур, меня, чур!!!

Получилось смешно.

- Любое маломальское недовольство, жалоба, вытирание своих соплей о других – агрессия, Марк, - пояснил Горн. - Выведение из равновесия и озабочивание кого бы то ни было – агрессия. Набычиваться и фонить, чтобы получить желаемое – агрессия.
Тема агрессии проста и понятна:  все действия, направленные на захват энергии – агрессия. Попросту говоря, когда у кого-то из-за тебя убывает и когда у тебя прибывает, за счет кого-то – это она самая.
- Да не позавидуешь моим жертвам, - усмехнулся я. – Когда я выхожу на охоту, мир содрогается!

- Ужас, просто жах, - подтвердил Горн. – Хотя это охота на себя. Прежде всего, это агрессия по отношению к себе.
И это не мораль, не философия, не проповедь.

Не существует твоей или не твоей энергии. Твоя или чужая – это фрагменты, эпизоды, отрывки Цельного.
Тебя.
Ты и есть Суть Энергия, Безграничная, Всеохватывающая, Полная Собой.
Все действия, направленные на захват энергии – агрессия.
Прежде всего, это агрессия по отношению к Себе.

Рвать куски из себя, чтобы накормить себя же – безумие космической иронии. На это способен только человек.
И споры и дискуссии тут бесполезны.
Ты либо осознаёшь Себя, либо нет.

- И что можно сделать с вампирскими инстинктами?
- Ничего. Ничего не делать. Перестать играть в эту игру.
Перестать, поочередно, быть вампиром и донором, палачом и жертвой, означает быть Живым. Получить доступ к энергии.
Как ни странно, для того чтобы иметь доступ к неограниченному источнику энергии, требуется перестать подпитываться извне. Снаружи энергия фантомная, отраженная в зеркалах мира, она не насыщает. Так называемая внешняя энергия питает эго, тот файл-образ, коим ты привык считать себя.
Отражение может подпитать только отражение.

Перестать ассенизаторить, вампирить и фонить – сделать первый шаг к неограниченному источнику энергии. Проще говоря, следует перестать «сливать помои в других», «сосать чужую энергию» и «излучать тяжесть в мир».

- Отказаться от энергии окружающих, чтобы получить доступ к энергии общей?
- Да. И пусть тебя не пугает таинственность месторасположения Общей энергии. Она ближе, чем ты можешь представить. Она и есть ты.

- Если я правильно понял, можно сделать резкий переход, удалившись от людей?
- Да. И удалившись от представлений о них, всех этих диалогов с отсутствующими собеседниками, всех поисков правды.
В пустоте и тишине Себя.
Немного ломки и порядок.

Но тебе незачем играть в аскетизм. Перестань приходить к людям, чтобы взять. Справляйся со своим голодом сам и только тогда приходи.
Может оказаться, что и приходить к ним незачем, что всё, в чем ты нуждался – это не в них самих, а в тех жалких крохах, что можно было вырвать из их слабых рук.
Ты будешь полон Жизнью – Собой.
Тогда твой приход – благословение нейтральности или одаривания.

Я помолчал, усваивая услышанное, а потом меня посетила мстительно сладкая идея. А что, если вопрос адресовать Горну? Что он ответит?

- Спасибо, Горн, за разъяснения, - поблагодарил я, предвкушая свой следующий ход. – А ты, вампир?

Его смех застыл в моих жилах: - Еще какой!!! Кстати, я здорово проголодался…

Его перекошенное жаждой крови лицо мигом оказалось рядом с моим. Он жадно потянулся к моей шее. Вид его острых вампирских клыков моментально лишил меня чувств.
Но вместо того, чтобы бухнуться в обморок, я завизжал, как девчонка, и бросился удирать со всех ног.



Быть может, есть дела повеселей
Чем пачкаться в золе, вдыхая гарь былого?!!


- Мне придется отъехать, - мой голос дрожал, выдавая плачевное состояние.
- Не придется, - успокоил меня Алан. – Ты в моем полном распоряжении, помнишь? Мы с тобой теперь, как Шерочка и Машерочка. Неразлучны.

- Я потерял отца…
- И собираешься его искать? – невинно интересуется он. – Хочешь, я тебя усыновлю?!!
У меня такое ощущение, что ты – плод моей давней детсадовской греховной страсти, мой незаконнорожденный сын, пришедший, чтобы отомстить. Та самая изощренная небесная или подземная кара.
Те самые расплата и возмездие. Неумолимые и беспощадные своей беспощадной неумолимостью и неумолимой беспощадностью!
Мой тяжкий крест и жалкий жребий!
Доля, удел, участь, планида, судьба, фатум, карма, рок… рок-н-ролл!

- Всё это рок-н-ролл, - запел Алан, для него вопрос, похоже, был закрыт. - Ага-ага! Все это рок-н-ролл… Ага…

- У меня отец умер, - пояснил я, ощущая утрату каждой клеточкой своего тела. Не то чтобы мы были близки, скорее наоборот, непримиримо враждовали, но его смерть выбила меня из равновесия. – Похороны послезавтра.
- Забей! Я точно знаю, что твой папочка – упырь редкостный! Раз легче дышится по его уходу.

- Последняя воля покойного священна!
- Еще одна уловка мертвых напакостить. Напоследок, - непримиримо отозвался Алан. – Эти покойники и при своей, так называемой, жизни довольно обременительны и беспокойны, чтобы обращать внимание на их последние потуги нагадить.

- Почему сразу нагадить? – вяло сопротивляюсь я. Алан прав, бесспорно. Это как раз в стиле моего папаши.
- Это вопрос питания, - ответил Алан. – Гадят, чтобы вывести из равновесия. Пока ты захлебываешься соплями, тебя едят.
Забудь, - советует он. – Быть может, есть дела повеселей, чем пачкаться в золе, вдыхая гарь былого?!! Давай лучше сеансик устроим, а?

- Я все же съезжу, - настаиваю я.
- Марк, это дурная затея! Там будет полно подобий твоего папочки. Тебя там сожрут заживо!

- Ты преувеличиваешь!
- Ладно, если тебя это не останавливает, прикинь, каково мне приходится, пока ты развлекаешься! Мне действительно больно, Марк! И эта боль ТВОЯ!

- Я хочу съездить ради памяти!
- Насри на эту память! Ты это ты, и память тут ни при чем, не в теме!

- Я – это я, благодаря памяти, - упрямо ответил я. – Если я забуду, кто я –  я перестану существовать!!!
- Я, я, я! Сплошные «я». Как забор вокруг тебя, где каждой штакетиной – каждое твое знание, каждое твое «я». Как кладбищенская оградка, удерживающая тебя в могилке. Достаточно слегка подсадить, чтобы ты заглянул за ограду и соблазнился своей необъятностью, но слишком велика вероятность, что ты вернешься в свой уютный гробик. Поэтому переброшу-ка я тебя через ограждение!

Его жест предвкушения: - Ух! - был исполнен жестокого упоения. Я поздно спохватился и умоляюще посмотрел на Алана. Мой рот жалобно приоткрылся…

- А вот бояться не стоит, страх может помешать полету. Еще чего доброго, повиснешь на заборе! На его кольях.

И пока я истошно вопил: - Нет!!! - он легко оторвал мою голову.

…

Не брызнула кровь, не рухнуло тело. Все было по-прежнему и при этом не было вовсе.
Когда я проверил, голова оказалась на месте, но ее точно не было по ощущениям.
На ощупь была, по ощущениям нет.

- Что помнишь? – ехидно осведомился Алан. – О себе…
- Ничего, - ошеломленно пролепетал я. – О себе ничегошеньки.

И тут я понял про голову: отсутствовало ее содержимое.
Не было мыслей и … памяти.

- Кто же тогда существует?!! Задай этот вопрос себе.

Но мне было не до вопросов, Я НИЧЕГО НЕ ПОМНИЛ!!!
Судорожно напрягался, призывая память, воскрешая прошлое. Безрезультатно.

- Забавно, - хищно улыбался Алан. – Вот тебе одно из условий существования прошлого – НАПРЯЖЕНИЕ. Одно из условий, но не главное.
- Заметил, ты не помнишь, но всё еще существуешь?!! – ликующе выдал он.

- Сейчас соберусь с мыслями, - начал было оправдываться я. – И вспомню.
- Соберешь себя с мыслями и вспомнишь. Без мыслей нет памяти. Эти самые мысли, - усмехнулся Алан, – и будут воспоминаниями.

- Верни мне мою память! – потребовал я.
- Охотно, - мерзко ухмыльнулся он. – Что тебе рассказать? Хочешь, о себе расскажу?

- О тебе я почему-то знаю. Не помню, но знаю. Но я не помню о себе. Кто я?
- Ты тот, кому несказанно повезло!!! Нам всем здорово повезло!!! По-крупному, по-настоящему!!!

- Кто я?
- Ты великий и ужасный… - дурачится он.

- Кто я?!!
- Ты только прочувствуй всю легкость и простоту бытия без информационной зависимости, - уговаривал Алан.

- Верни мою память!
- Не спеши, Марк, это решение всех твоих проблем! Как же я не догадался раньше?!! Но теперь все позади. Для тебя позади.
КОГДА ТЫ НЕ ДЕРЖИШЬСЯ ЗА ПРОШЛОЕ, ЕГО ДЛЯ ТЕБЯ НЕТ! Я на раз совсем разберусь!

- Верни, - настаивал я. – Верни мне мою память!

Он как-то обреченно взглянул на меня: - Забирай! – и ушел.

Я охнул, как от удара, голова резко потяжелела, и тошнотворно пошла кругом. В нее словно ворвалась удручающая душная осведомленность, прижала своей непомерной массой к земле. Из глаз брызнули обидные горькие слезы, тело зашаталось и напряглось.
Я размазал соленую влагу по лицу.

Теперь я точно знал, кто я!
Придурок!!!

…

И, конечно, я поехал на похороны. Словно в наказание себе, словно в отместку за упущенную возможность.

Вся родня была в сборе. В центре сбора восседала сестра отца, властная волевая женщина. Она никогда мне не нравилась и порой вызывала непередаваемый ужас.
Я поздоровался, не время выяснять отношения.

Тетка, причитая, бросилась, обняла и у меня вдруг подозрительно закружилась голова. Когда я открыл глаза, незнакомая унылая местность была явно не нашего мира. Я пригляделся, и меня чуть не вырвало.
Мерзость неописуемая!!! Вонь и затхлость во всем.
Что за гнусь?!!

Меня передернуло, и я вопрошающе взглянул на родственницу и тут же все понял.
Когда-то, будучи несмышленым малышом, я так же, как сейчас, отчетливо видел ее истинный облик, и тогда родители долго и упорно уговаривали меня, что чудится мне, что тетка – хорошая и любит меня. И уговорили.

Я обессилено уселся в зловонную лужу и обхватил голову руками. Пусть все закончится, как можно быстрее!
Я знал, ЧТО будет дальше. Алан говорил об этом и в одном из детских снов я видел концовку этой встречи.
Меня сожрут заживо. Целая толпа мерзких уродов и тетка в их числе. И, конечно, папа. Куда ж без него?!!
Сожрут заживо.

- Так дело не пойдет, - услышал я насмешливый голос Алана. – Он мой!
- Теперь он наш. Здесь ты нам не указ! – самодовольно звучал ответом визгливый теткин скрежет.

- Чужое дело – дело не мое! Для вас, не ваше – Марк – чужое дело.
- Он сам пришел, - скрипит карга.

- Пусть сам уйдет.
- Не будет здесь по-твоему! Не будет!!! – злорадно торжествует тетка. – Вали отсюда, пока цел!!!

- Что ж, и уйду.

И хохот общий, всей родни:

- И уходи… И уходи… Великий Алан Лига… Ха-ха-ха-ха… Легко и Просто… И уходи… И уходи… легко и просто уходи…

…

- Ну, вот и все. Ну, что нахоронился?!! – издевка очевидна.

Я обнаружил себя в доме Алана и банально разрыдался.

- Да ладно, не голоси так, - мягко успокаивает он меня. – Все закончилось.

- Я упустил ТАКУЮ ВОЗМОЖНОСТЬ, - по-детски всхлипывал я и тер кулаками глаза. – Упустил… ТАКУЮ… ВОЗМОЖНОСТЬ!!!
- Не парься, значит, она не твоя, - мягко сказал Алан.

- Спасибо, что выдернул из той херни!
- Гонзика и Горна благодари. Они тебя умыкнули, пока я лясы точил с твоей милой семейкой.

- Привет, Марк!!! – перед лицом уже махали руками мои похитители.
- Привет, ребята, - улыбнулся им я. – Спасибо вам!!!

- Что? – они недоуменно переглядывались. - Что бог спасет нам?!!

Я не мог врубиться, что не так.
Алан пояснил: - «Спасибо» - сокращение «Спаси бог». Законный вопрос: «Что спасти?».

- Парень просто бредит! Клиническое обосрение после потери родственников. Посттравматический шок. Но в целом, обделался легким испугом, - поставил диагноз Гонзик. – Клизму в мозг, и будет в порядке!
- Тяжелобольной, – уточнил Горн.

- Ничего, будет легкоздоровый! – пообещал Алан.

…

- Вы за мной следили?
- Не следили, страховали, так на всякий случай. Благо, что ты хоть и придурок, но не скрываешь этого!

- Ты знал, что будет так?
- Догадывался. Так у всех бывает. У тебя все явно. А у других все то же, только исподволь, втихую. Не так наглядно, но результаты те же.
Скорбь, как трубопровод. Через нее немало крови откачалось. Немало кровососов силой напиталось.
Не зря зовут похоронами простое избавление от мертвеца…

- Что это, за место, было?
- Преддверия Отстоя, измерения, куда Жизнь заглядывает крайне редко. Ведь, где-то надо быть и самым мерзким мертвым. Их, из миров, не выдержит, пожалуй, ни один. Ну, только наш, земной, присутствие их как-то терпит…
Ладно, поболтали, давай приступим к делу. Такой суровый дядька – я, когда в делах!

- Ты оторвешь мне голову еще раз?
- Проехали! Она готова к этому, а, значит, все напрасно, голова попытку эту срубит. А вот подмыть ее дерьмо, неплохо будет!

- Обещанная клизма в мозг?
- Она самая голубушка! Она самая!

…

- Теперь ты знаешь про память главное: МНОЖЬ ПАМЯТЬ НА НОЛЬ. Остальное потом, раз не готов.
Если тебе так дорога твоя память, помни: твоей памяти не существует, есть информационное поле человеческой формы проявления и, соглашаясь на впариваемую тебе инфузорию, как память, ты остаешься человеком – ограниченным, убогим и жалким.
Помни, что ты сам соглашаешься на незавидную участь, принимая нечто, как исходную величину, стартовую площадку.

- Помнить, что я ограниченный, убогий и жалкий?
- Не придуряйся, ты все понял! Помни, Памятник Надгробный, что ближе примостилось к тебе и есть тем, что будет тебя есть.

Алан качает головой.

- Одно меня радует, как бы ни закончилась эта история, она закончится. Ты – просто чума, Марк! Если бы я знал, сколько в тебя вбухано дерьма, ни за что не взялся бы за дело!

- Так все хреново?
- В тебя сливали помои все, кому не лень! Родня особенно расстаралась. Для тебя уже не секрет, что твоя семья – один из Мертвых Кланов? Для меня тоже.

- На фига, им тогда меня жрать, если я один из них?
- Похоже, они почуяли, что ты чужак им, мелковат фасоном, не вышел рылом, бездарь и тупица. Что ж, я их могу понять!

- Кто б сомневался!
- Вот и устроили они из тебя выгребную яму. И давай туда ссать, и давай туда срать. Плевать, блевать, сморкаться…

- Достаточно, до меня уже дошло! Очень яркая картинка!!! Только, если я так загажен, не стали бы они жрать свое же дерьмо плюс мое в придачу на сдачу. Значит ли это, что я здорово очистился?

Мы молчим долго и упорно.
Алан из вредности.
Я же из ослиного упрямства дожидаюсь ответа.

Когда я уже отчаялся, прозвучало неохотное: - Да.
А затем ворчливое. - А теперь убирайся, ты мне надоел!

- Передумал меня усыновлять? - нахально осведомился я.
- Гонзик тебя усыновит!



Сеансы, сеансы и еще раз сеансы, батенька


Боль.
Бесчисленные ручейки боли, нескончаемые полноводные реки, безмерные моря в безбрежном океане по имени Боль.

Сеансы идут один за другим. По нескольку на день.
Все переплелось в тугой комок, который мы методично разматываем.

Меня рвут, раздирают, режут, кромсают, жгут, жарят, топят, мнут, раскатывают, давят, душат, растлевают, насилуют и почти убивают.
Я устал удивляться объему накопленной к себе ненависти.
Это надо же ТАК себя не любить!!!

Я потерял счет проклятиями и мольбам, клятвам и зарокам.
Все чего я хотел – вернуться в свое прежнее состояние, без чудес, без Алана и, конечно же, без боли – было несбыточным.
И, чем яснее становилась моя осознанность о невозможности исполнения желания, тем упорнее оно меня преследовало.
В перерывах и паузах полного господства мучений и пыток.

То, что было до этого, кажется мне милым семейным праздником с рекламы, эдаким пикничком на лоне природы.
Где все улыбаются, излучая нарочитую идиллию.

Чудо телевизионного производства.
Очаровательные детишки, любящий заботливый папенька, шикарная мама, вызывающая самые грязные степени похоти, но при этом вся такая лучистая и семейная, трепетно относящаяся к своим домочадцам.
Непременно лохматый огромный пес.

Сплошное очарование!

Алан уведомил меня заранее:
- Настраивайся на жесткий ритм. Мне надоело с тобой возиться. Впредь, времени на глупости я тебе не оставлю, - строго отчеканил он приговор, и тут же, картавя на ленинский манер, добавил тоном большевистского вождя. – Сеансы, сеансы и еще раз сеансы, батенька!

Потом поулыбался чему-то и на мой вопросительный взгляд, озвучил пришедшее к нему в голову:
- Ленин и Бревно. Печальная история неудавшихся симпатий.

- Ну, помчалися, Марк, чего тянуть! Как говорится: «Горбатого могила исправит».
- Ка-ка-я могила?!!

- Да любая! Не парься, ты давно мертв, осталось все это признать. И с мертвецами, коими себя считаешь, мило распрощаться, с благословеньем отпустить.
Как говорил отец народов, великий Сталин, Ленина дружбан: «Нет человека – нет проблемы».
И это так.
Но только он буквально все воспринимал. Косил, что сорную траву, ряды людские.
Траву же, сколько ни коси, она растет.

Да, человек – это болезнь. Быть человеком, означает, быть больным.

- И будешь ты меня лечить?
- Еще чего. Болезнь неизлечима. Моя задача проще: чтобы умер ты, как человек.
Поехали!!!

И понеслось…

…

Мы практически не говорим.
Обратиться к нему, наверняка означает, напомнить об очередном сеансе.
Никаких задушевных бесед тебе, ни передышек, ни отлучек.

Я научился спать при первой же возможности и где угодно.
Мой сон, отключение от мира боли, может прерваться в любой момент, поэтому я тороплюсь, я сплю каждое мгновение, как драгоценность.
Я проживаю его без остатка.

Я реже слышу тихий плеск Реки Жизни.
Ткада снова и снова возвращает меня, исцеляет мои раны, сливает воедино раздерганные куски. Алан постоянно советует полностью отдаться Моей Покровительнице, но боли столько, что внимание неумолимо сползает и обращается на переживания.

Я выдыхаюсь, мне не выдержать, я уже выдохся, мне конец.

И я удираю, как школяр из опостылевшей мне школы.



Заботливые руки Гонзика


- Вы когда-нибудь скучаете, оторвы?!! - вместо приветствия спросил я.

- А это весело? - тут же загорелся Гонзик. – Этим можно наслаждаться?
- Да вы, батенька, законченный гедонист, - засмеялся я.

- Кто-кто?!! – он уже закатывал рукава, готовясь ввязаться в драку.
- Остынь, - успокоил его Горн. – Это не то, что ты подумал, - он взглядом предложил мне оценить его великодушие и добавил. – Это еще хуже!

- Гедонист – это любитель удовольствий, - поспешно оправдывался я. – Просто любитель удовольствий!
- Вот видишь, я был прав, - произнес он тоном утомленного своей непогрешимостью мудреца.  – Это еще хуже!

Гонзик сделал решительный шаг в мою сторону. Я обреченно вздохнул и приготовился продать свою жизнь подороже.
Хорошая драка – это по мне. Как я об этом успел забыть?!! С их чудесами и не то позабудешь!!!

Это была короткая и жаркая схватка. Я успел провести отработанную серию ударов (все они ушли в воздух, не задев Гонзика), а потом задремал на песке, получив ответный выпад.
Вставать не то что, не хотелось, я даже не представлял, что это возможно. Подобные глупые мысли меня не тревожили.

А потом я почувствовал тяжелые горячие руки на спине, что-то хрустнуло и вернуло меня в действительность.
Гонзик был рядом и скалился.

- Какого хера, тетушка Нахера!!! - набычился я. – Делать больше нечего?!!
- Это приглашение к обучению, приятель, - пояснил он. – Твоему обучению боевым искусствам. Раз тебе по вкусу шляние без нас, будь добр обучаться!

- Когда-то ты можешь попасть в переделку, - подтвердил Горн. – И именно тогда, когда  нас может не оказаться рядом.
- Я хочу, чтобы ты меня обучал, Горн, - упрямо заявил я. – А не этот баламут.

Гонзик подмигнул мне.

- Как скажешь, малыш, так и будет, - и насмешливо добавил. – В какой-нибудь другой раз. Сейчас твой папочка – дядя Гонзик.
- Лучше, если это сделает Гонзик. Мне придется вас покинуть. Кой-какие дела требуют моего участия, - пояснил Горн. – Но даже, если бы я остался, Гонзик все равно лучшая кандидатура на роль тренера. Все дело в моей мощи. У меня не было необходимости овладевать всеми этими приемами. Я и изучал их, исходя из спортивного интереса. А Гонзик научит извлекать мастерство из того, что у тебя имеется в наличии.

- Ты попал в надежные руки, кися, заботливые и нежные, - Гонзик покрутил своими конечностями перед моим лицом и мне поплохело.

Надо же быть таким идиотом, чтобы смыться от Алана и попасть в руки Гонзика!!!

…

Первое, чему мне пришлось обучиться, это общению ученика и сенсея.
Гонзик с особой тщательностью выдрессировал меня в этом вопросе: всем этим почтительным поклонам и сладостным замираниям в ожидании приказа, вычурным обращениям типа: « О, величайший из величайших», «Отец Войны», и даже «Мой вдох и выдох».

Я быстро ловил все на лету. Мне с лихвой хватило двух моих маленьких бунтов, чтобы уяснить, что проще не препятствовать обучению. Эти нелепые и жалкие попытки были подавлены с пугающей скоростью, беспощадностью и изощренностью последствий.

Первый раз Гонзик отключил все двигательные функции моего организма и забросил его в гнездо ленточных плоскозадов – средних размеров червей, с мерзкими холодными прикосновениями и теплыми одуряющими фекалиями.

Он охотно пояснил мне, что при повышении температуры гнезда эти гомнозады (как впоследствии окрестил их я) начинают усиленно выделять кал, который все это время приберегают, чтобы применить в строительстве инкубатора для последующего потомства. Дескать, потепление – это сигнал к размножению.
Он закончил лекцию описанием способа размножения, а когда я ничего не понял, пообещал, что сам все увижу и удалился.

На деле все оказалось проще. Эти червяки, отогревшись моим благодатным теплом, избавлялись от своих долгих запоров и начинали тупо обсирать меня, а справившись, тут же принимались соскребать гомно и уносить в более прохладное место.
Им на смену приходили новые и новые, и я почувствовал себя туалетом.
Не современным комфортным сооружением, а общественной уборной, отхожим местом, которое не отчистить - не проветрить, проще взорвать, к ****и фени.

Мне было холодно и мерзко от их лягушачьи прохладных тел, и жарко и мерзко от их дерьма.
Я  не мог не то, что пошевелиться, а и скривиться от вони. Даже лицевые мускулы молчали, и мне оставалось лежать безучастно, дожидаясь Гонзика, как спасителя.

Когда я перестал интересовать червяков, как грелка и туалет, они переклассифицировали меня в роддом.

Роды проходили в три этапа. Выбирался самый толстый гомнозад.  А все остальные сплетались в тугой клубок и радостно давили выбранного толстяка, катаясь по нему.

На втором этапе все дружно расплетались и принимались собирать то, что выдавилось из несчастного и складывать в инкубатор (огромный ком знакомого мне гомна, полого внутри). Как я понял, некая разновидность яиц или икры созревает внутри гомнозадов, а запор в их задницах предотвращает преждевременность родов.

Третий этап заморозил мои мозги.
Вместо того, чтобы, как это положено в цивилизованном мире, отмечать подвиг роженицы цветами и поздравлениями, ее растерзали на мелкие кусочки и опять же поместили внутрь инкубатора. Надо полагать, в качестве жратвы будущему поколению.

Это продолжалось и продолжалось, а я даже не мог закрыть глаза.

Я понял, почему каждый раз выбирался самый сильный.
Оставшиеся доходяги, из последних сил, вползли на порог, сплелись в клубочек и умерли, загородив собой проход.
Сохранность будущего потомства была обеспечена.

Я полежал еще некоторое время, уставясь остановившимся взглядом в замершую картину чужого мне мира, частью которого меня угораздило побывать, а потом пришел Гонзик.

Я витиевато бесконечно благодарил его, когда он извлек мумию, в которую меня превратили эти нерасторопные гомнозады, и включил моторные функции моего тела.
Гонзик казался мне совершеннейшим из существ, и я искренне повторял и повторял: « О, величайший из величайших», «О, мой вдох и выдох».

…

Второй мой бунт, а точнее его горькие плоды, я предпочитаю вспоминать пореже.

Я довольно упрямый и чересчур умный.
И то и другое сыграло со мной злую шутку.
Ум нашептал мне, что плоскозады и всякая дрянь, вроде их, фигня по сравнению с мировой революцией, и я повелся, как последний лох.

О, небо, как же я попал!!!

Второй  экскурс естествопознавания обитателей дикой природы этого мира не только не уложился в моей голове, он оторвал ее напрочь.

Начало революции было даже симпатичным.
В ответ на очередное требование Гонзика, я так смачно выругался и замысловато послал его, что тот замер в восхищении и, обретя дар речи, даже поздравил с замечательными оборотами.

- У меня для тебя есть отличное развлечение, оно разнообразит твой досуг, - обрадовано потирая руки, сообщил он мне и запоздалое понимание о том, что Гонзик нетерпеливо ждал этого события, не обрадовало меня, не развеселило.
- Что самое страшное в жизни? – отсмеявшись, спросил Гонзик и сам же ответил. – Самое страшное в жизни и есть самое страшное.

И потащил меня в чащу, нисколько не заботясь о моих представлениях по поводу досуга и развлечений.
Он оставил меня лежать возле огромной ямы, а сам заглянул в нее.
Оставшись довольным от увиденного, сделал приглашающий жест.

- Добро пожаловать в гости к эхилату, - и многообещающе протянул, томно прикрыв глаза. – Этого ты не забудешь никогда!

Он даже не стал меня обездвиживать, просто столкнул в яму, понаслаждался моим недоумением и исчез, бросив на прощание идиотское: - Ну, не буду вам мешать.

Эхилатом оказалась огромная прозрачно-студенистая масса, эдакий холодец-молодец.
Я понял это, когда сие существо навалилось на меня, прижав к краю ямы.

А потом (о, ужас!!!) оно начало меня поглощать. Обволакивало и проталкивало внутрь себя.

Я закричал, рванулся. Это желе задрожало, но не прекратило меня глотать.
Методично, неторопливо пропускало оно меня по одному ему известному каналу, заменяющему этой твари пищевод.

Погрузив меня вовнутрь целиком, оно замерло, и начало меня … сосать!!!
Стенки пищевода втягивали и отпускали кожу, смаковали взасос мое тело.
Быть съеденным заживо или засосанным до смерти, - я не знал, что мне предстояло.
Хвала тому же небу, я хоть не задыхался.
Я благоразумно закрыл глаза.

Заливное не просто вылизывало мою кожу, а буквально высасывало из ее пор все, что имело неосторожность там скопиться.

«Марк в собственном соку», наверно так назывался деликатес в меню.

Я плакал в отчаяньи и жутко потел, добавляя разнообразия и обогащая вкусовой диапазон блюда. И, к собственному стыду, следует признать, что в пресловутом собственном соку присутствовали еще два ингредиента.

Меня так сильно сжимало стенками пищевода, что я несколько раз обмочился и даже пару раз обделался.
Конечно же, давление, а не банальный страх, послужило причиной этого безобразия. Во всяком случае, мне куда приятней придерживаться именно этой версии, вместо того, чтобы позорно краснеть всякий раз при воспоминании о недержании, вследствие испуга.

В любом случае мои экскременты, не только не обескуражили, но и пришлись по вкусу этому существу. Давление в области гениталий усилилось, и не при дамах будет сказано, дало свои всходы.
Гениталии взбунтовались и разрешились обильной эякуляцией.

Существо захлебнулось от восторга и сосредоточилось на минете. Я еще раз выстрелил. Оно увлеченно пошло на новый круг и я понял, что оральный секс может и надоедать.
К моему счастью, пудинг был достаточно разумным, чтобы ему быстро надоели безуспешные попытки, и он сдался. Он насиловал меня ровно до тех пор, пока не убедился, что новой порции спермы так скоро не предвидится.

Желеобразное могло быть довольно своей жизнью.
Этот обсос полакомился на славу!

А потом я почувствовал свежее дуновение на правой щеке, виске, ухе. Потом одновременно на лбу, носу, губах и подбородке. И наконец, второй щеке, левом ухе и шее. Прохладненько стало всему черепу.

Я приоткрыл глаза и радостно распахнул, когда понял, что снаружи. Не весь, к слову, а только голова. Но ничего, я приободрился: роды продолжаются!
Еще немного и показались плечи.

«Головкой идет», - в этой самой головке крутилась глупейшая фраза, словно пьяная акушерка. – «Мальчик крупненькый».

Всё также методично и неторопливо обсос исторг меня из своего чрева. Его огромная туша замерла. Я смог рассмотреть в ее некогда прозрачном студне грязные пятна, сгустки и остатки моей одежды.

Оглядел себя – гол, как сокол. Орел, одним словом!

Я облокотился на противоположный край ямы и еще раз посмотрел на студень.
Пятна равномерно распределялись по его телу. Существо переваривало высосанное, окрашиваясь в бурое соцветие.

Я со смехом вспомнил свою училку математики и ее язвительную реплику: - Откуда ты это взял? Высосал из пальца?!!

Сюда бы ее. Посмотрела бы, ЧТО можно насосать с отдельно взятого пальца!!!

Я взглянул на свои: идеальной чистоты, идеальный маникюр.
Внимательно осмотрел тело, похоже, волосы вместе с загаром корова языком слизала. Точнее обсос.
Я истерично похихикивал, пока меня не посетило тривиальное предположение.
Холодец мог быстро проголодаться и приняться за меня снова.
И тогда я завыл, сначала потихоньку, потом в полный голос.

Не знаю, услышал ли Гонзик мой вой, знал ли, сколько требуется времени на обед обсосу или просто пришел меня проведать, но появился он вовремя.

- Что самое страшное в жизни? – спросил Гонзик, прищурившись.
- Самое страшное в жизни и есть самое страшное, - ответил я.

…

Возможно, этот обсос высосал из меня остатки ума с его глупостями, возможно, мне просто надоело, но больше поднимать мятежи я не собирался.
Хорошего понемножку, особенно такого!!!

…

Обучение закончилось быстро и неожиданно.

Гонзик привычно приказал мне заткнуться, что означало замолчать внутри.
О том, что можно говорить, я забыл как-то быстро, после того, как сенсею надоели мои славословия.
Теперь он всегда приказывал мне заткнуться за секунду, до того, как мои внутренние голоса вознамеривались развязать свои варежки.
Ни о какой речи, не могло быть и речи!
Я не из тех, кому по нутру плоскозады и эхилаты. Даже, если и по нутру последним.

Гонзик приказал мне заткнуться, потом быстро обнял меня.
Что-то яркое перекинулось из него в меня, обожгло изнутри, взорвалось и утихло.
Я прислушался к ощущениям, и они мне понравились своим отсутствием.

Я прикрыл глаза, с упоением вдохнул это отсутствие и услышал торжественное:
- Добро пожаловать в семью!!!

А когда открыл их, Гонзик улыбался, как улыбается Гонзик, бесшабашный шалопут.

- В семью оболтусов и рас****яев, - смеясь, добавил он.



Привычные игрушки
Непривычный я


- Где тебя носит?!!

- Я сразу вернулся, как только Горн сказал, что у тебя что-то срочное.
- Не у меня, а у тебя. Тебе желательно поиграть в привычные игрушки, - сказал Алан. – Или, если надоели, хотя бы аккуратно сложить.

…

И я вернулся к привычным игрушкам. Какими же убогими они мне показались!!!

…

Проснулся я рано.
Постоял под душем. Равнодушно посмотрел  в зеркало. Заботиться о бритье и прическе после обсосотерапии не приходилось. Равно, как и о коррекции бровей. Весьма качественная депиляция.
Гонзик заверил меня, что через пару недель волос попрет, задолбаюсь стричь и брить.
Что ж, пара недель отдыха от волос – звучит неплохо. Все ж лучше, чем прощание навсегда!
 
В офисе фирмы было тихо, но не долго.

В кабинет ворвался мой  якобы заместитель, по имени Михаил, симбиоз наглости и тупости.

- Ты вернулся, - он хлопнул меня по спине и уселся на столе. – Что за кич? - он хлопал уже по моему голому черепу. – Решил оставить парикмахеров без работы? Где брови подевал, чудик?!!

Я словно взирал на происходящее со стороны.
На этого развязного тупого козла, которого я взял на работу по требовательной просьбе его отца, влиятельного чинуши из госадминистрации.
На себя, безропотно сносящего его более, чем тягостное присутствие.
На стол, за которым я и на котором он сидел.
На смешные настольные часики с петушками и курочками, собачкой и котиком, и девочкой в цветастом передничке.

Он пощелкал пальцами перед моим лицом: - Эй. Пора, красавица, проснись… Алло…

Я взял его за пальцы, именно те, коими он щелкал, и засунул их ему в нос. Из ноздрей брызнула кровь. Я не знаю, как мне удалось это проделать и мне ли удалось.
А потом другой рукой я взял за шиворот, выволок из кабинета и дал ему такого пинка, сплошное загляденье!

Фирму можно было спокойно закрывать.

- Здравствуйте, Марк Артемович, - Лидочка, мой секретарь уже в приемной, на своем рабочем месте. Невозмутимо наслаждается шоу. – С возвращением вас!

Приветствие звучит многозначительно. И вежливая субординация, и тактичная констатация возвращения мною моей силы.

- Встречи я отложила, текучку отправила замам. Только тут…, - она замялась, подбирая слова. – Нехороший звонок был из налоговой, и еще вас хотели видеть… они сказали от Игоря Валерьевича…
- Бандюки, - брякнул я.

- Очень настаивали… и даже угрожали…
- Позвони им и скажи, что я их жду. Уже жду. Надоест, уйду.

Странно, но приятно.
Легко и просто было разрешать неразрешимые вопросы, когда ответы на них не волновали.

- Они уже выехали, - Лидочка поежилась. – Можно я отлучусь…
- Набери налоговую, Лида, того, кто у них за главного, - сказал я. – И отдохни сегодня. Вижу, замучили тебя тут.

- Может что-то еще? - оживилась она.

Я покачал головой.

- Начальник налоговой службы…, - начал голос в телефонной трубке.
- Послушай, начальник, - задушевно прервал его я. – Ты меня не зли вымогательствами, урод! Я твоей конторе исправно налоги плачу. А о том, что сверх положенного положено, ты с прокурором потолкуй, козел! - и положил трубку.

Прощай, фирма! Осталось выбрать, каким цветом пламени она сгорит.
Кажется, традиция требует синий цвет. Так, что и тут все решено.

Это не было похоже на аккуратное складывание игрушек.
Может на игру. Какую-то новую бесшабашную игру.

Да, с такими темпами, недолго музыке играть!

Я задремал в кресле и привиделся мне Гонзик, собственной персоной. Он показывал мне свои заботливые руки и говорил: - Теперь, я – твой папочка…

Кто-то больно щелкнул меня по носу.
Я еще открывал глаза, когда мои ноги спружинили, а руки, смыкаясь, ударили шутника, безошибочно и жестоко.
Так, что взору моему предстало лежащее на ковре тело, окруженное открывшими рот двумя амбалами.

- Поднимите его, в кресло киньте, - сурово приказал я. – Ручки держите так, чтобы я не расстраивался.

Так они и послушались. Как же!!!
Одни шаловливые ручки потянулись ко мне. Вторая пара резвых граблей вглубь пиджака.

Любитель огнестрельного оружия проверил мордой мягкость ковра, а его напарник слегка заскучал, съезжая своей – по искусно отделанной мозайкой стене.
То искусство, что передал мне мой наставник, было совершенством.

- Что заскучал, Игорек? – обратился я к шутливому посетителю.

Представляю его реакцию. Авторитета Гошу Тертого Игорьком обзывать!!! Лихой я парень, однако!

- Давненько в бубен получать не приходилось?!!
- Ты падла, - с трудом ворочая челюстью, заговорил тот. – Чё берега попутал, сука…?!!

- Не гони на берега, Игорек, не твоя тема, - усмехнулся я. – Твоя – то, что между ними.
Знаешь, что самое страшное в жизни? – спросил я, прищурившись. – Самое страшное в жизни и есть самое страшное…

…

- Может, не следовало к тебе приезжать? - спросил я. – Я тут авторитета одного отшил.
- Ну и что? – удивился Алан. – Отшил, не пришил же.

Я засмеялся каламбуру.

- Это произошло, - равнодушно констатировал я. – ****ец подкрался незаметно, хоть виден был издалека! Я о своей фирме.
- Ну и что?!! Сие не имеет никакой силы.

- Что?
- Свершившийся факт, не более того. Родившееся и умершее. Ерунда, одним словом. Если только ты не заставишь происходить это снова и снова. Тащить прошлое в настоящее, мертвое в живое. От подобной глупости часто такой бедлам!

- А в чем отличие мертвого от живого? Как их различать?
- У мертвого есть начало, а значит, есть конец. Оно тут как тут, стоит тебе потеряться в любом образе. Еще мертвое приходится кормить собой.
Живое вне кулинарии. Оно оживляет, Его легко и просто распознать…
Только с чего ты вдруг решил, что фирма накрылась? Или сам так хочешь?

- Да, нет. Просто сделал то, о чем давно мечтал.

- Устроил пару безобразий?
- Чуть больше.

- Понравилось?
- Очень, - оживился я. – Хотя на пользу фирме это не пойдет.

- Ерунда, - твердо сказал Алан. – Марк, ты сейчас в таком положении, когда поступать против себя у тебя не получится, даже не пытайся.
Будь собой, это классно. Все остальное – остальное. Приложится.

Заиграла ламбада – рингтон мобильного, Лидочка звонит.
«Началось», - подумалось мне.

- Марк Артемович, звонили из налоговой, сам начальник. Просил передать, чтобы вы не волновались, он лично проверил наши документы. Все в полном порядке.

Я рассмеялся.

- Я же дал вам отгул, Лидочка.
- А я дождалась, когда… посетители… уползут, - она нервно хихикнула. – И вернулась. Не хотелось с ними встречаться.

- Спасибо, и до свидания.
- До свидания, Марк Артемович.

- Чудеса, да и только!
- Скорее, два чуда!!!

Я недоверчиво покосился.

- Гонзик и Горн?
- А кто ж еще? Они и твоего городского бонзу посетили.

- Вот, кадры!!! А Гошу Тертого?
- Ты ж сам его меж берегов пристроил, запамятовал? Торопился твой Гоша, снес ограждение на мосту и нырнул в реку.
Там глубоко, машину не достать. Похоже, меж берегов его тема.

Я замолчал. Видно, навсегда.

- У тебя нет выбора. А осознание его отсутствия и есть возможность быть Живым.
Свое не выбирается, Оно радостно узнается, - ободряюще улыбнулся Алан. – Слова твои, Марк, вес золота имеют, а поступки отзываются в вечности.

- Не мелочись, а, - попросил он.



Великий Я и просто Алан Лига
Мы говорим, внимает Вечность


То самое распутье.
Соблазнительно предложение заокеанских партнеров, слов нет. Но лень какая-то одолевает при одной только мысли обо всей этой заварухе.

Я помаялся, пока меня ни осенило. У меня же есть персональный мудрец!
Правда, кто еще у кого есть, вопрос на засыпку.
Но переложить ношу на плечи ближнего – блаженство высшего порядка.

Я бодро набрал номер мобильного, намереваясь, сказать шутливое, типа: - О, величайший из величайших!!! О, ярчайший свет Мудрости во мраке мира!!! О, сияющая Истина на фоне меркнущих светил!!!

Школа славословия имени героя всех времен и народов Гонзика та еще! Бездарей там не держат, позор седин не выпускают.
Подозреваю, что их Гонзик потихоньку где-то закапывает, чтобы сберечь репутацию.

- Тут мне тему одну предложили, - блею нерешительно в трубку.
- Советский цирк творить умеет чудеса, - запел насмешливый голос. – Опять цирковые этюды, - огорченно вздохнул Алан. – В очередной раз пытаешься вскочить на проходящий мимо поезд? Не надоело?!!

- Но у меня это здорово получается, я чаще вскакиваю, чем нет. У меня талант.
- Жить чужим?!! Не выдумывай. Ты же неспроста позвонил! Было б это ТВОЁ, стал бы ты спрашивать, как же!!! Сколько тебе раз повторять?!! Марк, ты сейчас в таком положении, когда поступать против себя у тебя не получится, даже не пытайся.
Не расстраивайся, будет и на твоей улице твоя тема…

…

- Как дела? – приветливо спросил я, входя в дом.
- Никак, - ответил Алан. – Нет у меня никаких дел, сплошь развлечения, умник!

- Да, мой фюрер! – я постарался изобразить крайнюю степень преданности и обожания.
- Вот тебе бесплатный урок живой лингвистики. Умо заключение. И Раз влечение. Пояснения требуются?

- Никак нет! - я по-военному щелкаю каблуками и перехожу на обычный тон. – А что новенького?
- Взял себе Subaru Impreza.

- Ух, ты!!! А можно взглянуть!
- Да мне не жалко, смотри, - он махнул в сторону компьютерного монитора.

Там точно Subaru WRX Impreza.
Я узнаю эту игру: Need For Speed Underground 2. Когда-то сам гонял в нее. Правда, недолго.
Работа, сука!!!

- Это же не по-настоящему! – смеюсь.
- Неужели? А как твой бюзенесс?

- В порядке!
- Покажи!

…

У меня вопрос, но как тут спросишь!
Алан за рулем. Стартует в гонке. Ладно, подожду ее конца.

«Плесни азота, уходи в отрыв!», - уже почти ему кричу. Но затыкаюсь и молчу.
Идет в хвосте противника он, в воздушном мешке, набирает скорости и очки для нитро.
 
«Притормози, там поворот!».

Но Алан набирает скорость и поворачивается, опираясь на соседнюю машину. Вот это трюк и повернул с разгона и конкурента отпихнул в обочину!

- С дороги чайник!!! – кричит лихач возникшей навстречу негоночной машине и, обойдя ее, в отрыв уходит. – Вот это я точило прикупил! Зверь!!!

Мелькает все вокруг, а прет без остановок.
И круто тормозит, чтобы войти в вираж на неповоротном повороте. И вписывается, вот блин!

- Подкинь под хвост азота!
- Не спеши, я круг пройду, а на втором уже попру. За рекорды на кругах, очков еще подкинут, и я на следующем по полной оторвусь! – на одном дыхании выпалил он, одарив меня свойским взглядом.

Он принял меня за своего. Ух ты, я даже почувствовал себя в Теме! Заодно с Аланом.
Ух, ты!!!

Теперь он матерится так грязно и энергично, что у меня аж дух захватывает!

Он практически выцарапал поворот на узком перешейке в два прямые угла. То, что проходится на черепашьей скорости, умудрился взять на полном лету!
Боком ударяется в ограждение, и я слышу крик:

- Выворачивай, ****ное корыто!!! Давай, выруливай!!!

И вот он на прямом участке. Дикость!
Я бы не хотел, чтобы у меня был такой водитель!

Он тормозит только в крайних случаях и то для очередного восхитительного заноса и нового разгона.
На поворотах он использует всё: проезжающие автомобили, края дороги, ограждения.  Казалось бы, преграду обращает он в трамплин. Там, где невозможно вписаться, не тормозя, он словно облокачивается на подвернувшуюся поддержку и вылетает на полном ходу.
Берет серию зигзагов слету и по прямой, к черте.
Нитро плещет, мотор ревет.

Финиш.
Он финиширует первым, в гордом одиночестве и с чудовищным отрывом.

- У меня вопрос!
- Еще один заездик, Марк, и можешь поиграть!

Он уезжает, а я в раздумье: «Играть. Чем не ответ?!!».

…

- А, если я дел наворочу - дров нарубаю? Сгоряча, - бурчу в ответ на фразу Алана:  «Не раздумывай, действуй. Когда твое – ТВОЕ, все мысли – мусор, когда же не твое – пошли и не твое, и мысли на хрен!».
- Вороти-рубай, - Алан скалится добродушно. – Только не сгоряча.
С эмоциями можно справляться так же, как и с мыслями: разглядываешь эмоцию, спрашиваешь, было ли ЭТО всегда. Осознаешь, что нет, что-то было до ЭТОГО.
Тогда задаешь вопрос: «Что ЭТО, без названий, объяснений и слов, а по сути?». Ощущаешь природу происходящего.

За пределами слов и обозначений Реальное проступает отчетливо, все иллюзорное, в том числе мысли и эмоции тают, как снег под лучами солнышка.

И  мысль, и эмоция, как ты сам понимаешь, всего лишь разновидности боли.
Отличие эмоции от мысли состоит в том, что первое – это некое движение, толкающее тебя, а второе – застывшая картинка, требующая твоего толчка.
Мысли – это разновидность головной боли. Эмоции – телесной.
И то, и другое легко растворяется.
В Тебе.

Чаще всего эмоции просто прячутся за мыслями и незаметно оказываются рядом, захватывая врасплох внезапностью появления.
Достаточно согласиться с тем, что мысль – это факт или интерпретация, тем самым отделить ее от эмоции.
Понимание, что мысль, в данном случае, попросту ширма, оставляет эмоцию беззащитной. Теперь она может бесноваться и угасать. А ты наслаждаться ее танцем.

- Разве эмоция не вызывается определенными мыслями или действиями?
- Не вызывается. Любое проявление самобытно, самоценно и самодостаточно.
А означает сие, что нет никаких причин полагать, что у него есть иные причины, кроме его самопричинности. Понимание этого факта освобождает.
Всё – само по себе, если не бредить, что все повязано и перепутано.

- Требуется быть изрядным ослом, чтобы принимать на веру что бы то ни было, а особенно закон причины и следствия, - вспомнил я.
- Да. Теперь по отдельности с любыми проявлениями легко иметь дело.

- Наверное.
- Так и есть. Уже решил, как поступишь с бизнесом?

- Лидочке передам. Ей, похоже, нравится, да и в мое отсутствие она лихо управилась. Предложу быть управляющей, пусть и дальше управляется.
- Хорошая идея!

- И я хочу побыстрее разобраться с той хренью…
- Как скажешь…

…

- … Ведь в жизненных вопросах, ты не думаешь, не спрашиваешь, ТЫ ЗНАЕШЬ. Когда угроза нависает, ведь ты ее не уточняешь: «Ты что, рамсы попутал?!!» или «Я тебя ударю!!!».
Ты знаешь точно, что попутал и бьешь его. Вот так играешь! И очень часто побеждаешь.
Но этот весь сценарий, от того что ЗНАЕШЬ.

Я предлагаю, попросту не знать.

- Не знать?
- Не знать, - мне подтверждает твердо Алан. – Не знать. Все, что ты знаешь – бег по кругу. Я предлагаю попросту не знать.
Когда ты знаешь – будто всё в порядке. Непонимание едва мелькнет, твой мир понятный летит в тартарары. И ты совместно с этим миром. Не очень-то удобно для тебя.

Не знать.
Тогда все, что идет – идет сюрпризом. И Жизнь не приходящим призом, а абсолютным чемпионством.
Есть только Неизвестность, Непознаваемость и это – Ты.

Да, Я НЕ ЗНАЮ.

Когда я говорю: «Не знаю», сие не означает: «расскажите-научите».
«Не знаю» означает, что объяснения мне ни к чему, не интересны.

Мое «не знаю» – знание и есть ...

…

- Этот мир не нуждается ни в твоей скорби, ни в твоей усталости, ни в твоих разочарованиях. У него этой хрени – захлебнешься!

И, если тянет свои руки к тебе мир, то не затем, чтобы задушить, у него и так хватает мертвечины.

А тянется он к свету твоей радости, теплу твоей нежности и негасимому огню Любви.

Полюби этот мир, Марк. Грязный, неуютный, пугающий мир.
Подари ему свой свет, свое тепло и свой огонь.
Полюби. И запищит он младенцем от восторга.

Живые для мира глотком свежего воздуха.



Чаще всего то, что кажется – просто кажется


Я просматривал электронную почту однообразную и обильную. Чувствовал себя, как в архиве, в коем все так пыльно и затхло. Не очень-то весело.
Тогда я ради смеха ввел в поисковике: Алан Лига Легко и Просто.

И понеслось…

…

- Кто такие эфемеры?
- Это одно из названий разновидности фантомов – безнадежных  инерционных циклов. Угасающих, вместе со своим хозяином. Изрядная пакость, хуже которых, только породившие их. Где это ты откопал?

- Встретил в одном из комментариев.
- А, это пылкое творение фанатично настроенного анонима!
"Воспринимать мир и жизнь, как игру НИЛЬЗЯ!" и все такое. Как же, как же.

- Там было сказано: ГИ, ГА – это согнуться, поклониться. И что твоя статья – ложь.
- А еще, что Магии не существует, - насмешливо продолжил я. – В некоторых плоскостях бытия так и есть. Если тебе интересно быть плоским – вперед, на мины!

- Что же тогда истина?
- Наверное, отсутствие любой истины – и есть истина.
Знаешь, Марк, любое самое премудрое откровение, если его вовремя благополучно не похерить, здорово ограничивает возможности и прекращает твой рост. И, конечно же, приводит к фанатизму.
Поэтому я говорю, слушай свое нутро, а не голову. Нутро – оно не обманет. Нутро – это ТВОЕ.

- Я думал, нутро – ругательство.
- Хорошее слово, свежее, не затасканное.

- И ошибаться?
- Конечно. Никому не отдавай своих ошибок, Марк! На поругание, в том числе. Ошибки бесценны.

- Откуда ты знаешь?
- Когда-то совсем недавно, а может давным-давно, - начал я. Марк закатил глаза, но я невозмутимо продолжал: - Я сделал все возможные глупости.

- Так уж и все! - фыркнул он.
- Все - не все, но постарался сделать, это точно, - добавил я. – Так что в промахах я – эксперт. Горькая наука.
Но я уяснил главное, если ты ошибся сто пятьдесят пять раз, а на сто пятьдесят шестой попал в цель – твои ошибки перестают быть таковыми. Они – шаги навстречу Себе.

- Я перечитал весь твой сайт.
- Ну, и как тебе?

- Прикольно. Но как-то несерьезно, по-детски что ли.
- Так и есть.

- Отсутствие любой истины – и есть истина, - повторил он. – И что, обходиться без них?
- И обходись. Если тебе нужны истины, как руководство к действию, будь готов к заблуждениям. К примеру, если принять за истину, что все – это грязь и  упорно копать, грязи для тебя будет больше и больше, а неба – все меньше и меньше.
Для тебя.

- "Воспринимать мир и жизнь, как игру НИЛЬЗЯ!", - передразнил я. - А кто запретил?!! Уж не этот ли, несчастный?!!
Это из оперы: "Ку-ку, - поет кукушка, а я пою ква-ква".
Я говорил об одном, комментирующий о другом. Это как, если б в ответ на анекдот зарыдать!

Вот уж воистину: "Бегите нытиков, от них тоскливо и сопливо".
Я устал от нытиков, Марк!
Нытика исцеляешь от смертельного заболевания, а он вваливается на следующий день, тычет тебе в нос мозоль и уверяет, что у него гангрена.
Ты говоришь, что для его счастья всё уже есть, ВСЁ УЖЕ ЕСТЬ, а он упрямо твердит, что это ложь.

- Что же тогда правда, а что ложь?
- Что есть правда, что есть ложь? – я расслабился, обожаю, когда от сердца к сердцу. – Сильный вопрос!
По-настоящему сильный сам по себе, и потому что задан изнутри, не из головы, не из суетливого беспокойства.
Я предвкушаю умственный протест, яростный и непримиримый протест, на мой ответ. Будь, пожалуйста, бдителен и отследи реакции, которые у тебя возникнут.

В Реальности нет ничего правдивого или лживого. Реальность, по Сути, просто Возможность.
Безграничная. Бескрайняя. Любая. Всевключающая, всеобъемлющая, всеприятная.

Иначе это был бы очередной обрывок, очередной фрагмент, очередной мир.

В рамках данного мира, как и любого другого, в практическом применении, правда и ложь – явление договоренности, явление допуска и явление отрицания.
Правда и ложь – это то, что согласны принять, как руководство к действию, договорившиеся стороны.
Это категории ума, не более того.

Когда правда и ложь станут безразлично приниматься тобой, как неразделённый информационный поток (считай: ментальный понос), никак не влияющий на ход твоей жизненной истории – тот момент станет поворотным.
Ты оживёшь.
Теперь что бы к тебе ни пришло – всё ЭНЕРГИЯ.

Наслаждайся…



В тему


С недавних пор, обожаю находить и читать написанное Аланом, не только на его сайте «Легко и Просто. Возьми Свое», а всё: стихи и песни, отзывы, комментарии, ободрения, переписку.

Вот и сейчас набредаю (хвала интернету!) на нечто интересное, замираю от восторга, хохочу и опять перечитываю.

Но обо всем по порядку.

Сначала попадается мне рецензия на статью Алана "А может, Вы ко мне? На Солнечную Сторону Вселенной!!!".


  «С удовольствием почитал, Алан!
  Что это у Вас за приглашения странные?
  Вся наша жизнь проходит по кругу: то солнечная сторона, то темень непросветная!
  Желаю новых находок и заморочек!
  С тёплым приветом».

Мне довелось задать массу идиотских вопросов Алану и пережить жестокость осознания собственной глупости, чтобы догадываться о том, что может последовать за подобной репликой.
И все равно я не знаю в точности, ЧТО сейчас будет. Мне посчастливилось ТАК не подставляться.

Я предвкушаю отклик Алана, прикрыв глаза и кривя губы в довольной ухмылке. Долгую упоительную минуту я живу ожиданием чуда.
Сейчас он не просто врежет, рубанет сплеча. На раз!
Все будет красиво, благородно и отточено виртуозно.
Легко и Просто.

Сейчас…

Я открываю глаза и читаю:

 «Спасибо за внимание, дружище.

  Только находки и заморочки – это не ко мне, не по моей части, адресом ошиблись! Я ничего не терял, чтобы разыскивать и с ясностью сознания дружу, мороками не страдаю.

  Всё, о чём говорю – Моё, Изнутри, Сокровенное.
  Не ищу, не рыскаю, не подбираю.
  Унизительное занятие – пробовать быть кем-то, быть не собой.

  Что касается круга, не спорю, ходит по кругу большинство, Вы, похоже, тоже.
  Круг этот зовётся умом, это у него: то свет, то тьма.

  Не все бродят кругами, не льстите себе, есть те, кто знают.

  «Солнечная сторона Вселенной» – образное описание состояния без проблем, без качелей ума, без его «заморочек».

  Насчёт приглашения: лично Вас никуда не зову.
  Это ответ на жалобы тех, у кого есть шанс.
  Заодно, возможность, для готовых ею воспользоваться.

  Удачи Вам!!!»

Посмеялся. Еще раз перечитал, еще раз посмеялся.

И опять к статье Алана «Об Истории Магии» возвращаюсь. Тянет меня к ней, что магнитом!
Одним вдохом вдыхаю ее и попутно отзыв на нее прицепом проглатываю.

«Здравствуйте, Алан!
Мы с вами уже, кажется, хорошо знакомы.
Поделитесь секретом, когда и как это сваливается вам на голову, ведь, умом же такое не пишут?!!
… Ну, раскрывайте свою творческую лабораторию!
P.S. А я вам, мой любимый прудик присылаю. (Ниже фото пруда)».

И ответ в ответ.

- Вы не того спросили.
Спросите у себя.

Конечно же, не типа: «Почему я такой – никакой?».
А «Почему я такой открытый для всего классного, всего прекрасного, и, главное, для Себя?»

Вы сами услышите Свой вопрос.
Задайте его.
Ответ придет.
Его ни с чем не спутать.
Путание в прошлом.

Удачи Вам, дружище!
За пруд огромное спасибо!

И время наполняться Силой.
И Силой Быть.
Об этом говорить.
И выразить. Раздолье для поэтов.
И никаких утаек и секретов.

Этого дядьку я уже встречал во всевозможных откликах на творчество Алана.
Ничего себе такой дядечка, буддийской направленности, любитель «а поговорить».

Далее мне попадается рецензия на одну из песен Алана от того же мужика:

 - Здравствуйте, вот вернулся... и опять прослушал.
  Красивый образ, картинка замечательная и голос – сдержанный и волнующий...
  Надо продолжать, непременно, не останавливаться, я в вас верю!!!

  p.s. пальма в подарок. (Прилагается фотография пальмы).

И ответ Алана:

 - Ха-ха-ха!!!
  Продолжать?!!

  Знаете, ЧЕМ сейчас я развлекаюсь?!!
  РАБОТАЮ!!!
  Физическая, тяжелая, как инерция, работа.
  Могу в любой момент прекратить и не прекращаю.
  Космический юмор!

  Я не чистоплюй, не жалуюсь, просто подобная занятость накладывает свой отпечаток. Грубая деятельность, огрубляет ощущения и формы их выражения.
  Не до песен.

  Спасибо Вам за внимание! И, отдельное, за пальму!
  Удачи!!!

И дальше дядечка тот пишет:

 - Андрей Платонов.

  "он (Платонов) вообще считал, что литературным трудом надо заниматься в свободные от созидательного труда часы.
  Часы. Даже не дни".
 
  Когда делаешь работу – будь в ней тотально, полностью растворись в ней, а уж какая она... вовсе не важно!
  И потом – важно "как...", а не "что..."

  p.s. Освободить Алана Лигу от тяжелой работы!

  (В Нью-Йорке все тяжело работают - сам убедился).

И отклик Алана.

 - Не надо никого освобождать.
  Всё это игры.
  Мои.

  Просто, когда занят строительством, нет ничего более мелодичного, чем мат.

  В Нью-Йорке сплошь малохольные. Что взять с убогих?!!
  А Платонову попутную кувалду в спину!!!

  Удачи Вам!!!

Я хохочу в восторге. Что там дальше?

 - Эк... вас батенька занесло, без этих "малохольных" вряд ли бы мы общались с вами...
  Трудоголиков - тоже нужно уважать, без них даже "до ветру" не комфортно сходить...!

  И Платонова не обижайте, та жизнь заставила его так выражаться, т.к. за "мудрые мысли и всякую другую художественность..." ни тулупа сшить, ни каши сварить!

  Всего хорошего.

Я подхихикивал и пританцовывал, наслаждаясь происходящим. Потирал руки. Даже пел.
Все, чтобы оттянуть момент.
И резко бросился в ответ, как в омут.

 - Простите резкость откровенную, но сам бывает, увлекаюсь побочными работами-заботами, и знаю – это бегство от Себя. Убожество и трусость быть Собою.
  К Платонову претензий не имею.

  Но Моя Жизнь – Моя.
  И тут никто мне не указ.

  И, если процитируют мои слова не в тему, меня, как автора пошлют, я буду только рад.
  Знать посылающий Живет Своим, а не чужое-ношенное примеряет.

  Насчет тулупов-каш...
  Любое Мироздание живет лишь  потому, что живы в нем Живые.

  Не торгаши и не чины. (Торгаш – любой, кого идея, продавать Себя за деньги, привлекает, манит).
  Им должное отдам – они нужны.

  Но только ими, даже вздох то Мирозданье не протянет.

  Удачи Вам не прятаться за имена-авторитеты, и не цитировать, а Жить Своим!!!

Вот все мои лабораторные секреты.

…

Что это со мной?
Неужели?!!
Меня тянет к Алану.

Тянет!!!

…

- Трудоголиков нужно уважать, - говорю вместо приветствия.
- Пусть они сами себя уважают!!!

Я засмеялся: - Я тут одного кренделя местного подвозил по пути к тебе. И его бабу. Жену - не жену, не суть. Они, как узнали к кому я еду, чуть не усрались! С чего бы это?
- А, ерунда! – отмахнулся Алан.

- Как же, ерунда! Крендель сразу тупо замолчал, а его баба, (как еще назвать потную тумбу весом с центнер и размером с заднее сиденье моего джипа?) стала всякую чушь про тебя нести, и ко всему уверять меня, что ты пьешь свежую кровь.
- Я имел глупость заикнуться кому-то о пользе живоедения. О потреблении  пищи без термической обработки. Одно слово: люди! Они не слышат тебя, они слышат свои страхи. А в этих краях люд - темень беспросветная. Не бери в голову! Для них Йога и свидетели Иеговы, одно и то же, – смеясь, вспомнил забавный случай Алан и невинно поинтересовался. – А какая, кстати, у тебя группа крови?

…

Мой поисковик открывает мне новые и новые ссылки, отзывы, темы.
Я ненасытен.
Я все перелопачу, все прочитаю, все изучу, чтобы задать точный вопрос.

Я знаю, Алан любит Тему и любит тех, кто в Ней.
Кто всю картинку в мелочах собрал и за последними пришел фрагментами мозайки.

И я читаю ВСЁ.
Любые о Легко и Просто и об Алане  упоминания.
ЛЮБЫЕ…

В беседе-переписке двух девиц (судя по их никам) встречаю:

- Зайди в Легко и Просто… Что ты думаешь об этом?
- Да мне бы про интуицию что-нибудь…

«Да, девочка, ты в корень зришь! – мне думается. – Про интуицию тебе насущно будет.
Раз носом ты уткнулась в Тему. И мимо, сонная, скользишь».

…

- Ты меня научишь интуиции?
- Не чуди, Марк! Как можно научить Тебя Тебе же? Все, что я могу - давать пинков тому, кем ты себя считаешь, пока тебе не надоест держаться за него.
Ты, Изначальный, без придурей ума, и есть То Необъятное, что обзывают словом интуиция.

- Я хочу путешествовать по мирам самостоятельно. Это возможно?
- Легко. Когда ты поймешь, Марк, что принадлежать к одному из бесчисленного множества миров – это лишь одна из бесчисленного множества причуд восприятия, для тебя все станет легко и просто.
Маг – это не дядька с посохом, в дурацком плаще и колпаке, читающий какие-то заклинания и творящий всякую хрень.

Маг – это Дитя, понимающее, что все миры – всего лишь причуды восприятия.

Ты не принадлежишь ни одному из миров, Марк, потому как все миры принадлежат тебе. Они – твои причуды, не наоборот.
Возможно, это единственное, что следует знать Магу.
Тогда и именно тогда, ты и есть то Пространство, в коем происходят эти миры-причуды. И тогда для тебя не представляет никакой сложности появляться в любом из них, в любой из собственных грез и фантазий.

Куда сложнее и утомительнее пребывать в одном из миров, считать себя его принадлежностью. Вот это по-настоящему трудоемкий процесс, я бы даже сказал, изнуряющий.

Все эти миры – причуды, фантазии, грезы, выдумки, прихоти, капризы, придури – всё это ТВОЯ блажь. ОНА В ТЕБЕ. Не в том смешном парне, по имени Марк, а в Тебе, Тебе Изначальном.
В Том Бесконечном, Безымянном, в Том Настоящем.
Всё в Тебе.

Тогда ты – Маг.
Если же ты – часть мира, часть придури, тогда ты – Марк.

Чувствуешь разницу?

- Чувствую, - кивнул я. – Выходит, я – обыкновенный чепушило.
- Ах, как ты красиво сказал! – радостно воскликнул Алан. – Я тебя даже зауважал со страшной силой!!! Ай, молодэц! Ай, люблю!!!

- Не расстраивайся, - в его тоне сквозит непривычные тепло и мягкость. – Прямо сейчас, ты – часть истории Мага. И мне очень хочется сказать, что самая худшая, чтобы ты не задирал нос, но у Магов не бывает плохого, а тем более худшего.
Ты – тот, кто болтается у Одного из Них под ногами, все выспрашивает и выведывает, получает подзатыльники, плачет, потом утирает сопли и опять крутится рядом, чтобы узнать нечто Бесценное.
О Себе.

Вполне возможно, что однажды ты станешь Магом.
Не обязательно, но вполне возможно.


Я живу этим моментом, вдыхаю его целиком, пьянею им.
ЖИВУ ПО ПОЛНОЙ МИГ. Восхитительный и восторженный.
Потому что он краток. Еле заметная Пауза между фразами Мага.

- И тогда тебе придется расхлебывать свое дерьмо самостоятельно!
- У Магов же не бывает дерьма, - счастливо смеюсь.

- Уверен, ты что-нибудь придумаешь, - едко отвечает Алан.



Это настоящее чудо
Быть Живым


- Это настоящее чудо, - спокойно заметил Горн. – Быть Живым.

- Алан сказал, что вы - бывшие фантомы.
- Мы – бывшие фантомы, а ныне анатомы, - гнусаво запел Гонзик.

Горн засмеялся и хлопнул друга по плечу: - Ты еще помнишь эту песенку?
- Это же гимн былых времен, - тепло отозвался Гонзик и пояснил мне. – Это Алан научил нас этой смешной незамысловатой песенке, он ей слова под нас подправил.

- Ему надоело нас журить всякий раз, как мы расправлялись с бедолагами, посягавшими на его покой и он начал смеяться над нашей звериной яростью. Песня была одной из его шуток. Теперь нам приходилось петь ее снова и снова.
- Прикинь, как мы выглядели! Стоят два самые жестокие кровожадные убийцы, все в крови, держатся за ручки и, переминаясь с ноги на ногу, поют детскими голосами:

Мы бывшие фантомы, а ныне анатомы.
И если б не роддомы, миры б в ****у ушли.
Мы расчленяем трупы, не потому что тупы.
А потому что радость не нашли…*
* Речь о песне Владимира Асмолова «Мы – бывшие спортсмены, а ныне – рэкетмены…»

- А как все было, - с неподдельным интересом спросил я. – Можете рассказать?
- Конечно. Цель указана, привычная команда и я в деле, - начал рассказ Гонзик. - Как обычно, подкрался, огляделся –  хитрость была основной чертой моего повелителя – и внезапно напал, когда Алан спал.

- И что?
- Что-что, - передразнил меня он. – Подошел к нему, посмотрел и замер. Стою столбом, то улыбаюсь, аж щеки лопаются, то плачу – рубаха мокнет! Так всю ночь и простоял, как вкопанный.
Алан проснулся, удивился, ласково сказал: «А, кто это, тут у нас?!! Привет, мой хороший. Ах, ты, такой-такой!!!». Дал мне какой-то пряник и погладил по голове. Я проглотил угощение и пошел за ним.

Гонзик как-то странно улыбался, тепло и немного печально. В его мечтательных глазах блестели слезы.

- Я вообще влетел тараном, - вспомнил Горн. – Алан сидел возле костра и пел что-то. Я на полном ходу врезался в костер, а он принялся меня из него вытаскивать и заботливо тушить.

- А почему ты врезался в костер?
- В последний момент изменил направление, - объяснил Горн. – Не смог убить. Алан отряхнул меня, усадил рядом. Сказал, что не следует так волноваться. А приказ есть приказ и его следует выполнить. Ему, дескать, не хочется, чтобы мне было больно.
Как же!!! Как будто я мог!!! От него исходило ТАКОЕ доверие, он ТАК мне радовался, словно я был его лучшим другом, он был ТАКИМ живым!

- А потом?
- А потом я понял, что никуда от него не уйду.
- Я вообще лип к ногам, как шелудивый пес, - смеясь, заметил Гонзик. – Бросался на всех, кто даже просто косо смотрел на Алана.

- А что колдуны?
- Эти колдуны, которые создают нас, наивно полагают, что мы возникаем из ниоткуда.
Мы исходим из них. Мы – часть их силы. Это - то же самое, что оторвать кусок от своего тела, чтобы швырнуть кому-то в лицо.
Разница лишь в том, что этот кусок имеет зубы, чтобы кусать, ну и все сопутствующее, чтобы обслуживать все необходимые процессы.
По сути, колдун вырывает из себя маленького колдунчика огромной силы.

- И на одного колдунчика у колдуна становится меньше, - понял я.
- Да. Хотя в моем случае, стало меньше и на колдуна. Навряд ли он ожидал такого, призывая меня к себе. Я растерзал его на части и все сожрал без остатка, даже вылизал пролившуюся кровь.
- Я тоже, - смущенно сказал Горн. – Он призвал меня, и я не мог не прийти. Мой прежний хозяин, читал какие-то заклинания надо мною, пытался усовершенствовать, наверное, а я тупо стоял рядом, оттягивая сладостный момент расправы.

- Заклинания не действовали на тебя?
- Они меня забавляли. Любовь, коей одарил меня Алан никакой мерзости не по зубам.
- Мы стали, как заговоренные, что ли, - согласился Гонзик. – Раньше нас могли как-то повредить, как-то ранить. Мы, конечно, быстро восстанавливались, но все же.
Теперь все наши раны – просто игра, развлечения, бутафория. Мы придуриваемся, как дети: «Пацаны, я ранен… Чик-чик, я выздоровел».

- Так дико вспоминать, - щеки Горна зарумянились, выдавая крайнюю степень смущения. – Я принес Алану трофей, голову колдуна.
- А я жменю зубов, - засмеялся Гонзик. – О доказательстве верности новому господину я вспомнил несколько запоздало. Остались только зубы, волосы и ногти. Я взял и то, и другое, и третье.

- А что Алан?
- Огорчился, - хором ответили эти двое.

- Он отчитал меня по полной программе, запретил таскать ему всякую дрянь, типа скальпов, а затем приказал обращаться к нему по имени Алан Лига Легко и Просто или просто Алан и перестать называть его повелителем и господином.
Он сказал, что отныне я его помощник и предложил выбрать себе имя, которое мне понравится, - продолжил Гонзик. – Он сказал, что хочет, чтобы я был счастлив и свободен.
- Мне тоже, - поведал Горн. – А потом он познакомил меня с этим кренделем и все пошло наперекосяк!

- Я – лучшее, что было, есть и будет в твоей истории, приятель!!! - с пафосом произнес Гонзик.
- Вот это-то меня и пугает, - ответил Горн. – Это притом, что напугать меня невозможно.



О секретах счастья и природе боли


- В чем ваш секрет? - спросил я у Горна.
- Какой еще секрет? – недовольно поморщился гигант. Горн терпеть не может, когда его отвлекают от еды.

- Оставь его. Я выдам тебе все секреты, - подмигнул мне Гонзик. – Мамочка научила Горника двум замечательным мудростям: «Когда я ем, я глух и нем» и «Когда я кушаю, я никого не слушаю», - кривляясь, продолжил этот балабол. – Жаль, что образование малыша на этом закончилось!

Тот и ухом не повел. Его перепачканная физиономия излучала блаженство. Именно она и послужила поводом для моего вопроса. Точнее то, что она излучала.

Эти ребята умудрялись быть счастливыми без перерывов и отпусков.
Я с удивлением понял, что их жизненные истории – не сплошь печенюшки-вафельки.
Но мои друзья не только не унывали, а словно черпали из неприятностей силы.

Вот это-то я как раз и хотел выяснить.
Мне как-то быстро надоело быть неврастеником в нашей милой сердцу компании.

Я попросил друзей, по совету Алана, потаскать меня по мирам.
Вот они и, рады стараться, усердствовали, таскали меня по этим самым мирам. Мы бывало, по пять миров за день меняли.

Часто калейдоскоп сменяющихся впечатлений гипнотизировал мой ум.
Тогда я засучивал рукава, и спускался в пыточные подвалы разума, проводить дознание, где ранее такие бесцеремонно наглые образы, превращались в беззащитных овечек и таяли под моим пристальным внимательным взором.

Я чудесным образом развлекался и был время от времени счастлив.
А хотелось постоянства в этом вопросе.

- И все же в чем ваш секрет счастья? - я придержал руку Горна, отправляющую в рот кусок румяной харны – диковинного блюда из секретной рецептуры Гонзика.
- Я убивал и за меньшее, - доверительно шепнул мне Горн.

Я огорченно вздохнул.

- Наслаждайся всем, - также доверительно продолжил обладатель величайшего секрета. – И пока наслаждаешься ответом, позволь мне наслаждаться едой.

Я понаслаждался ответом с минуту. На большее мне его не хватило:
- И болью?

Горн бросил в меня обглоданной костью. Совместил, надо полагать, полезное с приятным. И меня унял и руки освободил.

Потом он замер, мечтательно уставившись в небо.

Я прочистил горло и приступил к продолжению беседы.

- И болью тоже?
- Не утруждайся, - заметил мои потуги Гонзик. – Он спит.

- И болью? - спросил я Гонзика.
- Надо же, я вдруг стал подходящим собеседником, - нахально осклабился тот и тут же ехидно продолжил: - Спроси своего разлюбезного Горничека!

- Так он же молчит.
- А ты пытать пробовал?

- Его попытаешь, как же!
- Вот и я о том же, - засокрушался Гонзик. – А так хочется, так хочется! Как я тебя понимаю.

- Вот это другое дело, - благожелательно забурчал засоня. – Самое главное, вовремя подкрепиться!
- И вовремя проснуться, - предательски заметил Гонзик. – Тут тебя уже пытать собирались.

- Кто?!! – с искренним сожалением об отчаянном  смельчаке удивился Горн.

Он был в чудесном расположении, и чья-то предстоящая мучительная смерть от его рук представлялась гиганту незапланированным преждевременным  развлечением.

- Кто этот озорник?!!
- Наш общий друг, - скорбно сообщил ему Гонзик. – Какое коварство, какой подлый удар в спину нашей доверчивости, - запричитал он. – Кто подослал его к нам?!! Кто подослал его к нам?!! На дыбу его, в огонь…

- Его подослал Алан Лига Легко и Просто, - невинно подсказал Горн.
- Мне необходимо оставить вас, друзья мои, - засуетился Гонзик. – Я отлучусь ненадолго.

- Он не поверит, - буднично предупредил Горн. – Алан не доверяет стукачам.
- Я только хотел, чтобы мой друг Алан был в курсе происходящего, - сухо заметил Гонзик. – В курсе, какие жуткие интриги плетутся за его спиной!

- Он в курсе, не сомневайся, обормот. Привет, мальчики!

Вот это да!!! Леди, собственной персоной.
Мне кажется или она действительно выглядит несколько иначе,  но при этом неизменно оставаясь собой?!!
Ее не спутаешь ни с кем, Мисс Величие и Неповторимость.

- Поиграешь в покушать, солнышко? - с теплотой в голосе спросил ее обормот. Игра в предателя, похоже, ему быстро наскучила.
- А что у тебя в меню, милый? – она потрепала Гонзика по затылку, от чего он стал медовым.

- Я порекомендовал бы харна, тютуи и филе бювара в соусе кесы, - тоном метрдотеля промолвил тот, учтиво кланяясь. – Особенно хороши улисы в собственном соку.
- А нам что подсунул, подлец, - заволновался Горн. – Мне пришлось довольствоваться обгладыванием костей бювара. – А ну, неси все перечисленное! Я буду, есть заново.

Гонзик одарил его высокомерным взглядом. Так смотрит искусный гурман на неотесанного селянина.

- Звучит заманчиво, - одобрила меню леди. – Ради такого изыска, не грех и проголодаться.
- Сей момент, бесценная, - Гонзик исчез и тут же появился.

Как по волшебству возник крохотный резной столик, скатерть, салфетки и блюда.
Этот чудо-официант отошел на шажок, полюбовался и завершающим штрихом добавил в центр миниатюрный кувшинчик с удивительно трогательным сиреневым цветочком.

- Ах, - растроганно вымолвила бесценная и удостоила плута поцелуем в щеку. – Сплошной восторг, Мастер!!!
- Мерси за комплиман, мадмуазель, - расцвел тот и заговорщески шепнул. – Пока вы будете радовать меня своим аппетитом, несравненная, я приготовлю фирменный десерт ню а ля Гонзик, - и исчез, испарился шельмец.

И тут же появился с огромной, словно таз, миской, гнутой и ржавой.
Я подозреваю, что он и задержался, выбирая во вселенных самую пошарпанную.

Швырнув на землю эту страшилу так, что добрая половина содержимого вывалилась Горну на колени, холодным тоном отчеканил: - Ваш заказ, сэр.

Не глядя в мою сторону, выдавил: - Может, еще кто-то голоден?
Я поспешил заверить, что сыт и даже заискивающе поблагодарил: - Сплошной восторг, Мастер!

Он гордо вскинул голову, словно я нанес ему тяжкое оскорбление и удалился, не удостоив меня ничем сверх этого.

Горн благодушно жевал. Я молчал ошарашено.

- Посторонись, понаехали, не протолкнешься, - возник из ниоткуда наш шустрый приятель с вазочкой в руках. Он нес ее, как драгоценное сокровище. – Миледи, ваш заказ. Позвольте отметить утонченность вашего несравненного вкуса. Это такая редкость в наше грубое время, - он уничижительно оглядел уплетающего руками снедь Горна. – Позвольте, поприсутствовать поодаль, чтобы иметь счастье предупредить любое ваше пожелание, лучезарная.
- Позволяю, - благодушно позволила лучезарная. – Почему бы тебе не присесть рядом, милый.

- Это такая честь, - Гонзик устроился на возникшем из пустоты стуле и превратился в услужливое участие. – Такое счастье!
- Кстати, о счастье, - подал голос я, всеми позабытый-позаброшенный. – Секрет счастья – наслаждаться всем.

Гонзик кинул на меня испепеляющий взгляд.
Хорошо, что моя адактовая шуба предусмотрительно висела на дереве, напоминающем мягкий кактус, вместо шипов у которого были смешные колоски.
Не очень бы хотелось, чтобы она задымилась от этих пламенных взглядов.
Я очень дорожу ею.

Горн мечтательно смотрел в небо. Пустая выварка покоилась рядом.

Я мог начинать наслаждаться своим неведением и чарующими звуками своего канувшего в безразличие окружающих голоса прямо сейчас, не отходя, так сказать, от кассы.

- Это так. Секрет счастья в наслаждении всем, - благосклонно подтвердила леди. – Всем без исключения.

Она нежно погладила нахмурившийся, было, лоб Гонзика: - Ты прелесть, милый!

И тот моментально подобрел.

- Даже болью? – повторил я уже ставший безответным вопрос.
- Так, если мир – боль, чем же тебе еще наслаждаться в мире, - улыбнулась девушка. – Тебе, ведь, это известно, как никому другому. Не так ли, Марк?

- Так…, - я выдержал паузу.
- Зови меня леди Тейлин, - подсказала она. – Милый, как насчет чего-нибудь попить?

Гонзик тут же вынул из-за пазухи булькающий чайничек: – Ваш любимый эликсир, мэм, - констатировал он, наливая  жаркий золотистый напиток в узорную чашечку. – Сердцем согревал. Не побрезгуйте.

- Ты просто чудо, - Тейлин потискала его за щечки. Отпила пряно пахнущую жидкость и повторила. – Просто чудо!
- Да, в перьях, - подтвердил Гонзик. – И с хохолком.

- Вот это другое дело, - благожелательно забурчал, просыпаясь, Горн. – Самое главное, вовремя подкрепиться!

Мы дружно засмеялись.
Так говаривал Карлсон, живущий на крыше. Я представил Горна с пропеллером на спине и добавил интенсивности в свой смех.

- Что там у тебя с болью, Марк. Дела продвинулись? - дружелюбно пробасил он. – Или всё топчешься на месте?
- Топчусь.

- А что так? Наслаждайся. Если ты не наслаждаешься, значит, чего-то не принял, не позволил, не разрешил. Все легко и просто.
- Ух, ты, - восхитилась леди Тейлин и не сочла за труд пояснить. – Это касается всех и всего, мальчики. Я просто счастлива!
Чудесный ужин, чудесный десерт, чудесный разговор, чудесные собеседники!

- Я вообще сплошь чудесный, - заважничал Гонзик. – У меня и справка есть.

- Мне довольно сложно принять боль, - заметил с сомнением я, почувствовав на себе заинтересованный взгляд счастливой красавицы. – Искренне принять.
- Я не поэт, парень, - взгляд леди изучал теперь Горна. Она ловила каждое сказанное нами слово. – А поэтому не зря на три лада сказал об одном же: принять, позволить, разрешить. Одно из слов подойдет, непременно. Примеряй.

- Позволить, - я примерил. - Ближе, но чуть-чуть не то. Позволить боль… да она и так не особо спрашивает! А вот Разрешить…
... Я запрещаю боли быть. И это вызывает страдание. Поэтому такое сопротивление. Не удивительно, мне бы кто-то запретил существовать!!!
Разрешить. Оно! То самое! Подходит!
… Разрешил.
Но как быть с тем, что боль неприятна. Я понимаю, что все – боль. А то, что принято считать болью, всего лишь ее интенсивность, громкость близкая к максимуму.
Но как это мне поможет? У меня нет регулятора громкости, чтобы приглушить ее.
Я в тупике. Боль неприятна, Горн!

- Умница, - не выдержала леди. – Простите, не обращайте внимания, продолжайте, пожалуйста.
- Боль неприятна, - согласился Горн. – Леди Тейлин по достоинству оценила твой вывод. Это не тупик, Марк. Это выход, дверь. Сделай еще один шаг.
Что легко и просто дается любому?

- Что-то приятное?
- Да, - хором ответили все трое.

- Мне следует сделать, что-то такое, чтобы боль стала приятной?
- Да, - хором подтвердило это трио. Мне начинал нравиться этот припев.

- Как сделать боль приятной? Боль неприятна, значит, вызывает неприятие… - забуксовал я на месте. – Вызывает неприятие…
- Да, - дружно отозвалась троица.

Я уставился на них и тупо повторил: – Вызывает неприятие…

И тут меня осенило.
Это действительно было легко и просто. Это было гениально!!!
Все, как один, скалились в предвкушении.

- Следует принять неприятие, - выдохнул я. – Позволить, разрешить себе неприятие. Приятие неприятия приятно.
- Да, - закричали они и кинулись меня обнимать.

Гонзик благосклонно извлек из ниоткуда еще два стула, усадил нас и принялся угощать всякой вкуснотой. Время от времени, бросая на меня отеческие взгляды, он цокал языком от удовольствия, словно я был одним из особо удавшихся ему фирменных блюд.

- Мне пора, мальчики. Рада была пообщаться. Давненько я так не веселилась, - благосклонно призналась нам леди Тейлин. – Гонзик, ты – чудо, милый! Горн, браво, я в восторге! Марк, я рада, что ты с нами!
Удачи, мальчики!!!

Она исчезла.

- Следует принять неприятие, - повторил я. – Позволить, разрешить себе неприятие. Приятие неприятия приятно.
- Да. Наслаждайся… - сказал Горн и его взгляд мечтательно остановился.

- И все-таки, я был хорош!!! – непререкаемым тоном подвел итог Гонзик.



Моя любовь и нежность
Мой вдох и выдох восхищенный


- Это я, дорогой, - обняла меня Тейлин.

Захватила в плен еще сонного и беззащитного. Есть точное определение: взять тепленьким. Это именно та ситуация.

- Не очень-то я и дорогой, а очень даже доступный, - ворчливо заметил я. – И вдобавок очень догадливый. Неужели, ты могла подумать, что я приму твои объятия за чьи-то еще?!!

- Ах ты, ворчливая соня, - она расцеловала меня. – Какой колючий. Не подступись к нему!
- Ежики только снаружи колючие. Внутри они живые. Мягкие и теплые, - зеваю я.

Обожаю, когда меня обнимает Тейлин. И когда целует, обожаю.

- А твой протеже делает успехи, - удивленно заметила она. – Кто бы мог подумать?!!
- Да, он молодец.

- И ты молодец!
- И я молодец. Какие мы все мо-лод-цы!!!

- Какой ты классный, на все согласный, - довольно заметила Тей. – Надо тебя почаще обнимать!
- Хорошая идея, - одобрительно покивал я, восторженно осмотрел свою чудесную девушку и восхищенно добавил. – А ты – классная…

- На все, согласная, - смеясь, подтвердила она.

…

- Давай ты меня изнасилуешь, - предложил я. – Как будто я не хочу, а ты – подлая алчная женщина изнасилуешь меня, сонного и беззащитного.

В ответ она столкнула меня с кровати. Я успел ее схватить, и приземление не показалось мне таким одиноким и грустным. Побарахтавшись вволю на полу, мы забрались опять в постель.
Тейлин погрозила мне пальчиком: - Не смей впредь называть меня женщиной, - потребовала возмущенно и рассмеялась.

- Значит, все остальное в сценарии тебе понравилось?
- Баю-баюшки-баю. Засыпай, а я спою…

…

- Я вся твоя, милый, - заверила меня она. – Вся.

- Ты та, которой не коснуться, не долететь, не дотянуться. Чудесно недоступная мечта.
- А сейчас, - спросила она и бесстыдно раздвинула ноги. – Более доступно?!!

То, что пошло в обыденном исполнении, в царственном – воспринимается величайшей, незаслуженной милостью.

- Как же мне повезло, - фыркнула она. – Любить поэта. Хоть через романтические трели не скоро доберешься до постели!

Лин обожает мои романтические порывы, но не признаётся в том.
Предпочитает меня мучить откровенными пошлостями и грубостью, когда я особенно нежен. Может защитная реакция, может развлечение такое, но ее выходки странным образом делают меня сильнее, а мою любовь к ней крепче.
Когда, доверчиво и нежно открытый любви, получаешь неожиданную резкость в ответ и, смеясь, перешагиваешь через это неподобство, опять же навстречу любви, тебе все по плечу.

И потом сама Повелительница По Крови, равно как и Ее слова и поступки, не могут ни быть, ни выглядеть банальными.
В ее действиях все исполнено природной грации и естественности. А снисхождение Божественно Живой до низменного, наделяет его таким небывалым очарованием, что оное становится верхом утонченности и привлекательности.

Я, конечно, тот еще воин, но в этот раз не спешу сдаваться скоро на милость моей победительницы. Такую желанную, чертовски соблазнительную, многообещающую милость.
Делаю вид, что подыскиваю стихотворные строчки, а сам прозаически тяну время.

Она выжидающе подняла бровь и следит с неподдельным интересом за моими метаниями.
Затем делает неуловимое, еле заметное дополнение в антураж.
Чуть больше блеска в глазах, мягко сползающее с плеч одеяло, чуть больше призыва в улыбке, чуть больше грации в, и без того, грациозно восхитительном теле – все это магнитом тянет меня прямиком к ней, неудержимо и неуклонно.

Я что-то бормочу по пути нескладное и попадаю в ее объятия. Такие ярко живые, что исчезаю, растворяюсь, испаряюсь.
Меня нет, я поглощен, я уничтожен… Меня нет, и никогда не было.

Она шепчет что-то ласковое.

Кому?
Отсутствующему мне?
Себе?

А может, этот шепот просто звучит в нашем отсутствующем присутствии.
Может, это шепот Вечности, шепот Безначалия, шепот Ниоткуда …


…

- Я тебя очень люблю, - проникновенно сказала она. – Это такое счастье…
- Еще бы, - самодовольно брякнул я.

Острые ноготки девушки двинулись по моей спине. Два в одном: ласка и предупреждение одновременно.

- Обожаю твое нахальство, - от чуть хрипловатого, несвойственного ее голосу тона завибрировал мой позвоночник и теплая волна, хлынувшая изнутри, запульсировала во мне неукротимой резвостью диких скакунов.
- Ты уже заполучила меня целиком, любимая, ни к чему меня обвораживать.

- Кое-что я, пожалуй, верну в магазин. Твою вредность, - пообещала она, тут же принялась отщипывать от меня ее куски и отбрасывать в сторону.

Так, что через минуту я был обезврежен. Сплошное очарование, без примесей и горьковатого привкуса.

- Где твои нахальные руки, - строго спросила Тей. – Почему они до сих пор не в деле?
- Вот, эти шалуны, - показал я и скомандовал. – Вперед, ребята!

- Какое хамство, - простонала, задохнувшись, она. – Какое хамство…

…

 - Скажи, что я – твое солнышко, - попросила Тей и пояснила. – Хочется немножко романтики.

- Ты – мое солнышко.
- Не так, любимый, - терпеливо, но настойчиво попросила Тейлин. – Скажи изнутри.
Чтобы я почувствовала, а не была информирована.

Я внимательно посмотрел на нее, в очередной раз был захвачен врасплох ее красотой и в очередной раз влюбился по уши. И, ощущая каждой клеточкой прилив небывалой восхитительной нежности, совершенно искренне тихо сказал:

- Ты – мое солнышко, Лин!
- Я знаю, Алан, - рассмеялась она.

…

- Алан, - позвала Лин.
- Лин, - откликнулся я.

- А- лан.
- Ли-ин.

- Перекличка закончилась?!! – донеслось из спальни. – Ко мне, шагом марш!!! Бегом!!!
- Бить будете, тетя? - жалобно протянул, подходя, я.

- Могу, - ее кулачок мягко ткнулся мне в щеку. – Если тебе захочется.
- С чего бы мне вдруг этого захотелось, – недоуменно покосился я. – С какого-такого перепугу?!!

- А кто знает, какие фантазии бродят в твоей голове?!!
- Я знаю. Никто там не бродит, я проверял, - буркнул в ответ. – Пусто в домике у дяди. Только песни, танцы…, - я смущенно замолчал.

- Кружит Жизнь в ритме пламенном танца. Рифмы нет у поэта-засранца, - смеясь, передразнила Тейлин. – Кстати, о ****ях. Куры-то не топтаны, не покрыты, не спарены. Не порядок!
- На что намекает моя госпожа?

- Твоя рабыня открытым текстом напоминает, что пора бы ее поугнетать, поневолить!
- Это завсегда, пожалуйста! Мы – деспоты – до утех глумливых, народ охочий!

- Лини, я тебе говорил, что ты – моя любовь и нежность? – целуя, спросил я. – Мой вдох и выдох восхищенный!
- Нет, - с невинной интонацией произнесла-попросила она.

- Надо будет не забыть сказать.
- Я напомню, - погрозив кулачком, успокоила она меня. – Не сомневайся!

Я потянулся к ней, прижал к себе. Неловко повернулся и бац, мое плечо стукнулось о спинку кровати.

- Это не я, - тихо заверила меня Лин.
- Знаю.

- А это я, - сказала она и поцеловала.



Видимость–невидимость


- Парень я ничей, дайте мне кирпичей! Не ждали?
- Привет, пропажа, - обрадовался Горн.
- ЗаждалИсь, поди! Всё приглядывались, всё прислушивались, не идет ли друг наш ситцевый, Марк, свет Артемович, - запричитал Гонзик. – На кого ж ты нас покинул, на кого оставил, отец родной, кормилец?!!
По делу или как? – поинтересовался он.

- Поразвлечься, - бодро ответил я. – Хоть в этом деле все просто, без закавык.
- Это просто, проще простого, - согласился Горн. – Но закавыка все же имеется.
- Еще и какая, - поддержал Гонзик. – У, что ты!

- Развлечься, это хорошо. Развлечься это по-детски, - продолжил пояснение Горн. – Но развлекаться за другой счет – свинство.
Да и когда ты приходишь к кому-то, ты влазишь в его вотчину, в его огород. И вольно или невольно начинаешь плясать под его дудку.
Когда приходят к тебе, дудка в твоих руках.

Поэтому-то мы и не лезем ни в чьи огороды, Марк. Но тот, кто приходит к нам, приходит осведомленно. Случайных прохожих не существует. Так устроил Алан. Мы не нуждаемся ни в чем, тем более в досужих любопытцах. Нам вполне хватает нас.
- Вот ты, например, - поддержал беседу Гонзик.

- Что я? – я сразу насторожился.
- Что-что – куриное капшто, - детской несуразицей ответил Гонзик. – Ты не просто постучал и когда разрешили, вошел. Ты внаглую заперся и нагадил по полной программе!

- Да ну, - усомнился я.
- Ты забрал дом у Алана Лиги Легко и Просто. Ты вмешался в его последнюю историю. Неужели ты всерьез полагал, что это сойдет тебе с рук?

- Раньше сходило!
- Раньше ты расплачивался собой, отдавая себя на откуп твоим помощникам. Ты исчерпал себя. Когда пришло время получить по рогам, тебе несказанно повезло – ты пришел по адресу. К тому, кому твои рога до фонаря. Ты, вообще, по ходу, везучий!

- Алан сказал, что помощники разбежались.
- Врассыпную, - заверил меня Гонзик. – Бежали и рассыпались.
- Все, что мы хотели тебе сказать – это то, что тебе твоих игр вполне хватит, - подвел итог Горн. – Впредь не ввязывайся в другие.

- Но у нас совместные развлечения могут быть?
- Можешь на нас рассчитывать.
- Еще как рассчитывать! - согласился Гонзик.

Я собирался воспользоваться их великодушием тут же и незамедлительно, но Горн намекнул, что неплохо бы сначала, как следует подкрепиться, на что Гонзик среагировал моментально, принявшись звенеть посудой.
Этот король поваров и блюд хлопотал над какой-то кулинарной премудростью, а я наблюдал это действо со стороны.

На мое предложение помочь, он важно заметил, что так низко не пал, а я в отместку спёр у него из-под носа кусок чего-то вкусно пахнущего.

Торжествующее выражение сползло с моего лица, кое скривилось до ломоты в зубах – вкус того, что взорвалось в моей ротовой полости, было смесью лимона, острого перца и горчицы. Я с трудом вытолкнул сие на песок и распахнутым ртом умоляюще уставился на Гонзика.
Жалобить я, как оказалось, умею.

Гонзик влил в мое раскаленное жерло какую-то жидкость и приказал не глотать - не выплевывать.
Жар стих, и я счел за благо не выпендриваться.
Спустя некоторое время жидкость рассосалась, и я смог задать давно волновавший меня вопрос.

- Гонзик, - начал я.
- Я за него, - тут же откликнулся тот. – Еще нимкари?

Я не стал уточнять, что называется словом нимкари – вкусно пахнущий взрывпакет или спасительная обезболивающая жидкость. Не до того было.

- Как ты выдергиваешь из пустоты все, что тебе надо? В чем фокус?
- Легко и просто, - ответил фокусник, извлекая из пустоты мои симпатичные настольные часики из офиса и бросая мне. – Никакого фокуса, полнейшая расфокусировка. Я ж тебе объяснял, мы повсюду и нигде.

- И я так могу?
- Быть повсюду и нигде?!! Не смеши меня, - он увидел мое огорчение и обнадежил. – Но ты пребываешь в этом состоянии при переходах. Возвращаешься в Изначалие, а потом проявляешься там, где твое желанное место. Изначалие и есть то самое – быть повсюду и нигде, - он извлек из ниоткуда авторучку и листок плотной бумаги. И то и другое шлепнулось мне на колени.

Я кое-что вспомнил и принялся старательно выводить:

«Милая Лидочка. Позвольте, преподнести Вам на удачу и в честь Вашего первого дня в качестве генерального директора этот скромный или нескромный подарок.

С наилучшими пожеланиями, Марк».

- Ей так нравятся они, - я посмотрел на часики, прощаясь, и протянул Гонзику. – Поставишь ей на стол?

Тот небрежно сунул их в пустоту.

- А ты сентиментален, брат.
- Спасибо, что напомнил, - поблагодарил я.

- Нема делов. Базар тебе нужен?!! – ощерился хитрой усмешечкой плут.
- Ты, как заправский пацан метешь.

- Куда мне до тебя. Видел бы ты себя со стороны. Эти бандюки ели из твоих рук любое дерьмо.

- Что с обедом? - забурчал недовольно Горн. – Леди Тейлин хочет нас видеть.
- Что за надутые губки, что за раздутый носик, - ласково протянул Гонзик. – Что за выпученные глазки?!! Всё готово – все к столу.

- Другое дело, - усаживаясь, пробурчал Горн, но куда более ласково.
- Вот мой хороший, вот мой золотой, - приговаривал Гонзик, нагружая в миску этому бурчуну нечто, восхитительного аромата. – Кушай, наедай щечки.

- Я тоже хороший и тоже золотой, - заверил я, усаживаясь рядом.
- Ты сожрал целый кусок нимкари!!!

- Святые небеса – темные земли, - уважительно покачал головой Горн. – А ты, парень оказывается, отлит из стали!!!

Вот это да! Отвлечь Горна от еды!
Что ж, я такой!!!

- Как же из стали! Скорее, просто отлит, - ворчливо забрюзжал Гонзик. – Журчаньем тихим. Так и по миру пойти недолго. Специй не напасешься!

- Гонзик отбирает нимкари у харнов, - пояснил Горн. – А у них, брат, отнять что-то, сродни подвигу безумной отваги. Летописцы кипятком писают, когда события описывают.
- Подвиг безумной отваги, это когда герой погибает, - гордо пояснил Гонзик.

- Ты же нарочно подсунул мне эту бомбу, - догадался я.
- Ах, так?!! За следующим куском отправишься со мной, - злорадно пообещал он. – Должен же кто-то погибнуть. Мне перед харнами уже неудобно… На, поешь напоследок.

Я махнул на него ложкой и принялся за еду.

…

- Поболтаешься тут без нас, Марк? - спросил Горн.
- Поболтаюсь.
- А пока можешь попрактиковаться в невидимой видимости, - предложил Гонзик.

- Как это?!! - подскочил я.
- Перед тем, как уже отправиться в Изначалие, запомни мысль о своей невидимой видимости. Оставь ее напоследок. Сделай так, чтобы все растворилось, а она осталась. Раствори ее последней.
Она и сработает после выхода из Изначального. Все будет у тебя, как всегда, кроме твоей видимости. Она будет невидимой.

- К чему такие сложности? Невидимая видимость. Может, проще невидимость?
- Невидимость чего?!! Твоя видимость – проявление, к которому привык твой образ. Видимость заложена по умолчанию. А ты не так бесконечно можешь пребывать в Изначальном, тебя выталкивают твои мечты. В них-то ты видим.

- Нам пора, - поторопил Гонзика Горн.
- В общем, дерзай, - напутствовал меня Гонзик.
 
…

- Ты можешь сколько угодно сидеть возле Ткады, Хинея, дожидаясь своего распрекрасного несуществующего любимого, - печально говорила она. – Можешь сколько угодно слушать Ее шепот. Он не придет. 
- Ах ты, обманщица, - ласково пожурила она Реку. – Я отшлепаю тебя и буду вдали от тебя целый час, а может неделю!

Тут же загрустила от мысли о долгой разлуке и, погладив воду, примирительно рассмеялась:
- Ладно уж, рассказывай о нем.

Но Ткада многозначительно молчала. Распрекрасный-то был уже тут как тут, собственной персоной. Хоть и невидимой.

Эта чудачка шаловливо погрозила Реке пальчиком и по-детски мстительно пообещала:
- Ах, так. Тогда я тебе спою. Будешь знать!

И запела. Ее чарующий голос заполнил собой грот. Она еще и поет!
Я засмеялся, и Хинея вскочила на ноги.

- Кто здесь?
- Твой долгожданный приз, - ответил я.

- Но где ты, тебя не видно, - дрожа всем телом, храбро спросила эта девочка, поднимая увесистый обломок горной породы. – Покажись, дорогой.
- Чтобы ты съездила мне каменюкой по физиономии?!! Ну, уж дудки!!!

Она тут же нашлась: - Ты не так все понял, долгожданный рыцарь. Это великий камень Хапа, - высокопарно вещала девица. – Выражение моей признательности дорогому гостю.
- Равно, как и амулет веков, - в тон ей продолжил я. - Амулет Санхара.

Она прыснула.

- Тебе довелось видеть сию редкостную диковинку, - хихикая, спросила девушка.
- Мне довелось таскать эту редкую пакость на шее почти сутки!

Она ойкнула, и ее тело затряслось в приступах беззвучного смеха.

- Ты благословен, пришелец, - Хинея всматривалась туда, откуда исходил мой голос, не выпуская своего оружия. – Теперь любая девушка будет благосклонна к тебе. А тут тебя еще и великий камень Хапа дожидается. Редкая удача!
- Я пришел к тебе, Хинея - сказал я. – Я пришел к тебе, и за тобой.

Звук упавшего камня приободрил меня.

- Повтори, - попросила девушка.

Я повторил, подошел к ней и обнял.
Она инстинктивно дернулась, а потом затихла.
Я вдохнул запах ее волос, аромат тела, фиолетовое сияние ее огромных глаз.

- Ты – не бесплотный дух, - она прижалась плотнее, и звонкие колокольчики наполнили меня веселой перекличкой. – Но почему-то невидимый.
- Я не до конца освоил невидимость видимости, - честно признался я.

- Тоже мне, жених! - фыркнула эта, тоже мне, невеста и, приняв торжественный вид, произнесла. – Я тебя ждала.
- Зачем? Чтобы осчастливить отказом, - не удержался от шутки я.

- Правда, глупо? - улыбнулась она. – Но может, в этом мое предназначение.
- Может быть.

Она ткнула меня в бок, чтоб я меньше умничал.

- А ты красивый? – поинтересовалась Хинея.
- Очень, - заверил я, вспомнив свою временную безволосость.

- Это хорошо, - серьезно кивнула она. – Ты уведешь меня водами благословенной Ткады?
- Да.

Я был ошарашен скоростью, с которой развивались события.
Я-то готовился к длительной осаде, многочисленным штурмам и всевозможным военным ухищрениям.
А тут так все просто: «Проходите, гости дорогие, проходите. Я вас чаем угощу. Я вас чаем угощу, не помилую!».

Хинея вздохнула: - Я очень боюсь идти с тобой. Боюсь так сильно, что слабеют ноги. Но все же не так сильно, как боюсь не пойти. От этого все обрывается внутри.
- Я не буду торопить тебя, - мягко пообещал в ответ. – Я приду, когда мы будем готовы оба.

- Но отпустить тебя - означает потерять, - с ужасом воскликнула она. – Так было всегда.
- Но не в этот раз, - заверил ее я. – Я невидим, а значит, это не считается. 

Я поднял ее на руки и шагнул в Ткаду.

- Присягаюсь Водами Благословенной Ткады, что приду к тебе, как только мы оба будем готовы. Пускай Река Жизни сама решит, когда этому случиться.

Она согласно кивнула и поцеловала меня.

А потом я почувствовал зов Реки и шепнул возлюбленной: - Мне пора.
Она наградила меня улыбкой и отступила.
Меня мягко понесло течением Жизни. И я ушел.

Хинея нежно гладила воду Ткады и пела ей песню.

Я ощущал прикосновение ее пальчиков и вторил словам напевной мелодии:

Ой, люли-люли
Люли-люли.
Ой, полюблю ли
Полюблю ли...



Охота


- Лини, солнышко, присядь рядом и послушай, пожалуйста, - позвал я. – Только сразу не смейся, хорошо.
- Я вся внимание, - заверила она меня. – Чуткое и сосредоточенное.

- Охота, - громко и с выражением отчеканил я.
- И мне охота, - тут же откликнулась моя любовь. – Это что-то новое! Твои способы оповещения меня приятно удивляют и даже вдохновляют, любимый!

- Не спеши радоваться, -  огорчил я ее и тут же утешил. – Мне всегда охота. Но в данном случае, это название нового стиха.
- А-а-а, - несколько разочарованно протянула Тей. – Что ж пусть будут стихи. Поэзия – это именно то, что мне сейчас нужно.

Я покосился недоверчиво, но, тем не менее, попробовал еще раз.

- Охота…
- Не верю, - тоном Станиславского отрезала она. – Не верю! Уже раз обожглась. Спасибо, больше не хочу.

- Стихотворение называется «Охота».
- А, - понимающе кивнула Лин. – Пресловутая поэзия. Прости, я решила, ты сделал попытку все исправить.

Я насупился. Вообще-то, я редко прибегаю к таким вот методам, может, потому они до сих пор действенны.
Тейлин тут же смягчилась: - Алан, кися, ну не дуйся. Я пошутила.

Ее объятия топят айсберги, куда там мне, мягкому и податливому.

- Что там у тебя за стихи?

Я не стал объявлять название, уверен эта хитрюга не удержится с комментарием на его двусмысленность. Просто начал читать. Стихотворение было коротким, поэтому начал и закончил.

Она помолчала, потом попросила: - Прочти, пожалуйста, еще раз. Я благополучно проспала нечто прекрасное, пытаясь в очередной раз пошутить.
- Ага, - подумал я.

Я посмотрел в ее бездонные глаза, взял в свои ее длинные тонкие руки, она поняла, что стихи предназначены ей и притихла.

- Охота, - объявил я.

Лин быстрым легким рукопожатием поторопила и я продолжил.

Ах, Королева, гнев Ваш Вам к лицу!
Ругайтесь!!!
Гневайтесь!!!

Ату, ребята, нищету!!!

Охота началась!
Спускай собак!
И соколов спускай!

По коням!
Будем гнать, как кабана.
Пока не выдохнется жалко нищета.
И не ощерится в последний раз уродства рылом.
Чтобы исчезнуть надоевшим и постылым.

Вот вор, вот приговор.
Короткий разговор.
И Королева выстрелит в упор.

И улыбнется нежно и красиво
И пнет ногою раскрывшуюся пасть.

А Детство рассмеется шаловливо.
Теперь уж некому Его игрушки будет красть …

Она скользнула губами по моему лицу, свернулась калачиком рядом, положив голову на мои колени и предлагая моим рукам обнять ее.
Я погладил ее волосы.
Она прикрыла глаза, будто задремала. Я ощущал ее так близко, так остро, так живо.

- Охота, - сказал я.
- Мне тоже, любимый, но прочти, пожалуйста, еще раз …



В гостях


Я взял в руки амулет Санхара, к слову настоящий, а не его вонючий самозванец, и внимательно изучил.
Сам по себе факт не особо примечательный, если не считать, что покоится сей предмет меж грудей моей прекрасной девушки, коих я небрежно коснулся, потянувшись за ним. Тейлин предпочитает обходиться без оберегов, но сегодня был особый случай и она надела этот талисман.

Я подышал на него, деловито протер, все это проделал в опасной близости от ее аппетитных выпуклостей и поцеловал амулет на длинном шнуре.
- Ты, мой хороший!

- А меня?!! - жалобно попросила она. Видно мои провокационные манипуляции дали свои результаты.
- Ах, ты, моя нецелованная-небалованная кисечка! Ах ты, крохотная, затерянная в тумане одинокая  звездочка!! Ах ты, маленькая пушистая лисичка, потерявшая дорогу к норке!!! Ах ты …

- Так тебя можно поцеловать или нет?!!
- Спрашиваешь, конечно, можно. Я в твоем полном распоряжении. Можешь зацеловать меня до смерти, я не против, - решительно заявил я. – Ах, - я мечтательно вздохнул. – Это будет самая счастливая смерть. Благословенное окончание восхитительнейшей эпопеи.

- Балабол, - она притянула меня к себе и заткнула мне рот самым лучшим в любом из миров способом …

…

- Собирайся благословенный гонец-удалец-молодец, - мягко скомандовал Алан. – Мы отправляемся в Храм Охольи.

- Правда?!! – обрадовался я.
- Разве я когда-то давал тебе повод сомневаться в своих словах, - строго осведомился он и тут же ехидно добавил. – Ты меня подозреваешь в некоем мошенничестве или у тебя такой стиль поливать грязью своих благодетелей? Можешь не отвечать, я и так знаю...
Мы получили приглашение в гости и были несказанно счастливы до тех пор, пока не узнали, что ты входишь в наш дорожный багаж.
Видите ли, мои сестрички будут вне себя от восторга, если меня будет сопровождать благословенный гонец-удалец-молодец. Какой-то ****ец!!!
Когда ты успел тихой сапой вползти в мою семью?!! – грозно спросил он.

- Не шуми, солнышко, - леди Тейлин ласково провела ладошкой по лицу Мага. – Привет, Марк!
- Ты подрываешь мой и без того сомнительный авторитет, - укоризненно заметил ей Алан.

- Здравствуйте, леди Тейлин, - склонил я голову. – Позвольте выразить свое безграничное восхищение той блистательной красотой и силой, что столь неумолимо исходит от Вас, обезоруживая и покоряя нас, как простых смертных, так и извечных, позволяя трепетать от незаслуженного счастья и греться в лучах Вашего Живого Сияния.
- Позволяю, - благосклонно разрешила обезоруживающая и всепокоряющая.

Горн одобрительно покивал, а Гонзик гордо задрал нос. Похоже, он мною гордился.

- Можешь не объяснять, я понял, что это за сапа, - Алан усмехнулся. – Будь осторожен, Марк. Теперь у тебя появился повод, не беспокоиться за свое будущее. Ты закончишь на каком-нибудь дешевом алтаре в качестве жертвы светлым или темным богам.
- Сейчас же прекрати, - потребовала леди Тейлин. – Что подумает обо мне, Марк?!! Это было давно и всего один раз… Ну ладно, два… Ну, хорошо, семь. Ты доволен?!!

- Все готовы? – осведомился Алан. – Тогда вперед!
- Обожаю, когда ты командуешь! – охотно откликнулась его подруга.

- Леди Тейлин приносила ритуальные жертвы богам? - осторожно спросил я у Горна.

Тот в ответ фыркнул.

- Конечно же, нет! Как ты мог в такое поверить?!! Леди Тейлин и какие-то ритуалы. Чушь полнейшая, - успокоил он меня. – Тебе не о чем волноваться. Когда леди Тейлин что-то было необходимо, она просто брала, даже если для этого ей приходилось вырезать весь пантеон.

Можно подумать он меня успокоил.

…

  - Спасибо Вам за Вашу Силу!!! – говорил Алан, собравшимся.
  Радостно мне за Вас, солнышки, тепло и сладко!!!

  Входит в Вашу Волшебную Историю Нечто Запредельное.
 ТО, что и удивит Вас, и обрадует несказанно.
 И будет Смыслом и Ответом.
 Живым Восторгом Вдохновенным.

  Радостно мне за Вас, солнышки, тепло и сладко!!!

  - Удачи Вам!!!

  - Удача нас да не покинет..., - откликнулась одна из Жриц, смешливая девчонка с пытливыми и черными, как ночь глазами.
  - Как же Вы покинете себя?!!
 Удача – одно лишь имя, имен Ваших.
 И, когда желаю Вам Удачи, я желаю Вас же Вам!

- Так много боли в мире!!! Через край, - заметила рыжеволосая из Жриц. – Что даже лучшие полны ее дрожаньем. Те, кто планете обещаньем, и те больны. Мир – далеко не рай. Как исхитриться боль ту обойти, без боли обитание найти?
- А Вам без надобности хитрости-секреты.
 У Вас Свет Внутренний.
 Сияньем освещает
Любуйся – залюбуешься!!!

 Удачи, помнить о Своей Природе!
 Сияющей, Играющей, Живой.
 По-Детски честной и не честной.
 Легко и просто, Легкой и Простой

Все восхищенно выдохнули и Алан продолжил:

- Самое бесценное сокровище этого мира – это ты.
Когда ты проявился в нем, рухнуло прошлое, тягостное и ужасное.
Тебе было больно появляться на этой планете, но еще больнее было оставаться в стороне.

Ты плачешь?
И это чудесно!!!
Этой планете необходим дождь.

Ты улыбнулся, Дитя Изначального – знать рассветает.
Ты смеешься, и все живое наполняется твоим смехом.

Всё уже есть и ты об этом знаешь.

ВСЁ УЖЕ ЕСТЬ.

Легко и Просто. Легче Легкого, Проще Простого


Ах, какая  Тишина. Неизбывная. Изначальная, Бесконечная. Живая …

…

- В чем сила нас, как Детворы? Мы – Дети, что мы можем в мире мертвых-взрослых? – я поворачиваюсь – спрашивает Гонзик. – Ответим силой и уподобимся мы им. Быть взрослым, мертвым неохота. Попустим, вновь навалятся они.

- В чем сила Детства, Детворы?

В готовности все бросить и оставить
Заняться тем, что интересней, веселее.
И нет премудрости светлее и смелее.

Не откликаться мертвому, коварство не плести, и не влачить судьбу, и не таскать кресты.
И в ступе философий воду не толочь.
А Радоваться и, конечно, Мочь …

- Что можно, что нельзя? Мне не хотелось бы вмешаться грубо в чей-то хрупкий мир, - вопрос звучит от девушки в смешных веснушках.
- Солнышки, ВАМ МОЖНО ВСЁ.

Мне так неловко говорить об ЭТОМ, будто я тот, кто разрешения дает, а также рад чинить запреты. Ну, или тот, кто таковым себя подобит.

Могущество – По Сути, Наша Суть. Дыханье Наше, Наша Жизнь, По Сути.
НАМ МОЖНО ВСЁ!

 Удачи, солнышки, Вам, Счастья и Любви!

- Так хочется Влюбиться и Влюбить! Любить и быть Любимой! Как найти нам это?
Одной Свободы Страстной мало нам. Так хочется Влюбиться и Влюбить!!! Любить и быть Любимой!!! Как найти нам это?

У меня перехватило дыхание, а Хинея зарделась, речь ведь о ней, она была примером.
Метнула умоляющий взгляд Алану.

Тот улыбнулся и сказал певуче:

  - Вам секреты так необходимы, вот вам секрет.
 
  Секретный, тайный эликсир готов Вам предложить.
  Влюбитесь Вы в глаза свои, тогда Вас будет мир любить-боготворить.

  Прекрасные проекции Себя Вы видите в других
  Как продолжение Поэта-Поэтессы, каждый Стих.

  Удачи, солнышки! Удачи Вам в себя влюбиться!
  Тогда возможно все и невозможно ошибиться.
  Познания, что Счастье, Жизнь, Удача – Вам имена!
  И не иначе!!!

- Спой, Хинея, - раздается шепот. – Спой, мы подпоем.

И Хинея запела ту самую песню, что я слышал при нашем расставании. И ей подпевали ее сестры.

Ой, люли - люли
Люли - люли.
Ой, полюблю ли
Полюблю ли?

Без условий
Без сословий
Без расчета

Без намеков
Без упреков
Без отчета.

Без вопросов
Без ответов
Бесконечных

Без допросов
Без советов
Ран сердечных.

Без сомнений
Сожалений
Без страданий

Без волнений
Обвинений
Оправданий.

Ой, люли-люли
Люли-люли.
Ой, полюблю ли
Полюблю ли?

Без обетов
Без учений
Без надзора

Без запретов
Без мучений
Без позора.

Без обид
Без наказаний
Без прощаний

Без молитв
Без указаний
Обещаний.

И без вздора
Без раздора
Ожиданий.

Без хотений
Сожалений
Расставаний.


Ой, люли-люли
Люли-люли.
Ой, полюблю ли
Полюблю ли?

Океан приютом словно кораблю
Полюблю ли безусловно? Полюблю.

…

И руку подняла темноволосая богиня, и взглядом нежным одарила.

- Как Счастьем быть? Смеяться в боли и печали? И страхам мерзким хохотать в лицо?

… Сначала Счастье, потом все остальное.
Будь Счастлива, все остальное – пустяки.

Планете в радость наше Счастье
А озабоченность не в тему.

Сначала Счастье, потом все остальное.
Будь Счастлива, все остальное – пустяки.

- Сначала Счастье, потом все остальное.
Я Счастлива, все остальное – пустяки.

Планете в радость мое Счастье
А озабоченность не в тему.

Сначала Счастье, потом все остальное.
Я Счастлива, все остальное – пустяки.

Это продолжала Хинея. Слезы блестели в ее восхитительной фиолетовой глубине, а голос звонко чеканил золотые монеты, которые звучно позвякивали, отскакивая от стен и пола, отзывались вечностью под гулкими сводами Храма Страсти и Свободы.

Я обнаружил, что стою, как и все вокруг меня. И говорю со всеми в унисон:

- Сначала Счастье, потом все остальное.
Я Счастлив, все остальное – пустяки.

Планете в радость наше Счастье
А озабоченность не в тему.

Сначала Счастье, потом все остальное.
Я Счастлив, все остальное – пустяки …

…

- Я так его люблю, - сказала Хинея.
- Я знаю, солнышко - ответил я. – Прямо сейчас я разговариваю с этим счастливцем. И он говорит примерно то же. Правда, куда более неуклюже. Ну, что ж, будьте счастливы!!! Твой принц уже совсем скоро будет готов примчаться на белом коне.

- На Ильке?!! – восхищенно вспомнила она. – Моем сияющем Ильке!!!
- С деталями вы уж сами разбирайтесь, - засмеялся я. – Сами договаривайтесь.
Удачи вам с Марком, Счастья и Любви!!! А сейчас пойдем, как следует, повеселимся, мы ведь за этим и собрались.

…

- Хинея, - я потянулся к ней. – Все хорошо?
- Лучше не бывает, Марк, но будет! Это точно.

- Повеселимся? - подскочил к нам Гонзик и заверещал пронзительно и громко. – Повеселимся!!!

… Мы веселились.
Безоглядно и вдохновенно.
Блаженно и восхищенно от самих себя и друг от друга.

Я никогда еще так не танцевал!
Мое тело плясало и пело. Никакого меня не было, да и тела, пожалуй, тоже.
Нечто Запредельное, Вечное, Вечно Танцующее и Веселящееся отплясывало и веселилось.

Всеми нами. Нашими всплесками, нашими движениями, нашими восторгами и смехом.

А когда, казалось бы, все закончилось, внутри меня все также жил Этот Танец.

Он и поныне там живет.
Танцует и оживляет меня.
И иду я по миру, танцуя.

Теперь только так.



Ты - недоступная мечта
Моя доступная чудесная реальность


Я копал, отряхивал корни пырея от земли и кидал их в сторону. Огород основательно зарос, и требовалось его расчистить, подготовить.
Можно прокультивировать целину трактором, достаточно небольшой суммы трактористу, но мне хотелось самому.
Мне нравилось это делать.

Тейлин сидела рядом на приличных размеров охапке вырванной травы и развлекалась тем, что бросала в меня комочки земли.

- Похоже, тебе весело, - с напускной суровостью спросил я.
- Да, - сказала она.

Кусочек земли плюхнулся ей на колени: - Вот тебе!

Она одарила меня долгим изучающим взглядом и швырнула в меня пучком травы и корней. Я ответил ей тем же.

- Ах, вот ты как? Я его люблю, значит, люблю, а он в меня травой!!!

Перевес был на ее стороне, она сидела на куче снарядов, а мне приходилось подбирать жалкие крохи ее выстрелов
Пришлось идти врукопашную. Мы возились в куче, и хохотали, как сумасшедшие.

Потом я продолжил свое увлекательное занятие, а Лин легла на спину и, распахнув глаза, смотрела в синеву. Небо светлело, а солнышко светило все ярче и ярче.

- А у нас гости, милый, - раздался ее нежный голосок, и она дружелюбно окликнула гостя. – Привет, Марк!
- Здравствуйте, леди Тейлин, - почтительно приветствовал тот.

Мне понравились дружелюбные интонации Лин в адрес Марка и нежные в мой. Равно как и почтительность Марка.

- Здорово, - он запросто обратился ко мне.

Никакого трепета и почтительности, никакого замирания и благоговения. Все-таки моя демократичность сближает со мной людей сильнее, чем хотелось бы. Делает меня очень уж доступным.

- Здорова ****а и корова! А у нас говорят, здравствуйте, - ворчливо отозвался я. – Чего приперся?!!

Лин дико хохотнула (она тащится от моих редких грубых шуток), а потом послала мне быстрый укоризненный взгляд.

- Я тоже рад тебе, Алан, - Марк осмотрел мое сельское хозяйство критически и заметил. – Никогда не понимал, как это все может нравиться?!!
- Ты много чего не понимаешь, - подтвердил я. – Ничего, как-то обходились без твоего понимания и впредь обойдемся.

- Что привело тебя сюда, ответствуй, - Тей решила взять нити разговора в свои руки. – Поведай смело, и будь, что будет.

Это прозвучало, как благожелательное предупреждение монарха своему фавориту о переменчивой природе милости любого монаршего расположения.

Марк весь подобрался, приготовившись рапортовать.

Вот вам яркий пример достойного обращения, который демонстрирует моя славная девушка.
И мило, и требовательно. Чарующе и сдержанно. Красиво и сильно.
Чего мне так не хватает.

Все-таки я был прав, когда говорил ей: - Ты та, которой не коснуться, не долететь, не дотянуться. Чудесно недоступная мечта.

Она именно такая для всех. Чудесно недоступная мечта.
И моя чудесно доступная реальность.

Я отвлекся от грез.
Лин, слегка прикусив нижнюю губку, с замиранием смотрела на меня.
Она впитывала всей собою исходящую от меня волну нежности и восхищения. Ее левая рука небрежным и властным взмахом остановила уже неинтересный доклад Марка.

Ты та, которой не коснуться, не долететь, не дотянуться.
Чудесно недоступная мечта.

Ты – недоступная мечта
Моя доступная чудесная реальность.

Она сделала шаг и поцеловала меня, как ни целовала никогда прежде.
Уверен, что Марк отвернулся и прикрыл глаза.
Он конечно парень обезбашенный, но и у него достает чуйки поступать, соответствуясь с инстинктами самосохранения, а не рассудка.

А мы бесконечно целовались и целовались …

…

Марк сидел у дома. Видно счел благоразумным удалиться.
Он жалобно посмотрел на меня, умоляя выслушать, и я рассмеялся.

- Вываливай, что у тебя там, - предложил я.
- Я хочу покончить с хренью, - твердо сказал он. – Надоело болтаться на привязи!

- Я тебя не привязывал, - напомнил я.
- Знаю, я сам привязался. Я не о том. Я о грузе. Об этой привязи.

- Не вопрос, Марк, давай завтра.
- Почему не сейчас?

- Тебе предстоит кое-что.
- Что?

- Ночь наедине с собой. Только ты и ночь, Марк.
- Зачем?

- Сам все узнаешь. Приходи завтра, ладно.
- Хорошо, - он махнул рукой на прощание мне и с легким поклоном произнес: - Всего доброго, леди Тейлин!

- Удачи, Марк, - тепло отозвалась она.

Оказалось, что стояла тихонько у меня за спиной.

- Та еще ночка предстоит парню! - сочувственно произнесла Лин.
- Именно.

- Ты ведь знаешь, ЧТО дальше будет? – тихо спросила она.
- С ним?

- Нет, - она рассмеялась. – С тобой.
- Со мной?

- С тобой, - Лин обняла меня: - И со мной …



Только я и Ночь


Все, что я могу сказать об этом – то, что я об этом говорить не хочу.

Да и ночь у каждого, скорее всего своя.
Своя темнота, своя непроницаемо черная пелена, безнадежная и безжалостная.

Она длилась бесконечно долго и неожиданно закончилась.
Это все, что я скажу.



Седьмые небеса


- Приветствую тебя, мой САМЫЙ ДОРОГОЙ друг! – Алан добродушно распахивает объятия, но я не настолько наивен, чтобы принять иронию за чистую монету.
- Самый дорогой, в том смысле, что я обхожусь тебе дороже всех? – понял я.

- Похоже, мудрость заразительна. Раз начинаешь ты мудреть!

Памятуя уроки моих друзей, не ведусь на предложенное.
Говорю так, будто начинаю разговор сначала.

- Ты бы мог рассказать обо всём людям!
- О твоих успехах на поприще мудрения? Считаешь, что пора возвестить об этом всему миру?!!

Ловко он меня поймал! Но я опять же не ведусь.

- Я о Легко и Просто. О Счастье.
- Пытаться рассказать о Счастье – то же самое, что хвастать отменным здоровьем в палате умирающих больных или бравировать ясностью понимания в дурке!

- Ты бы мог рассказать обо всем людям, которым это необходимо. Которые поймут.
- Я и рассказал. Целый сайт – сплошь рассказы. Заходи-читай.

- Но о нем мало кто знает!
- Те, кому это позарез необходимо, найдут, не сомневайся.

- Ты бы мог раскрутить все это дело. Деньгами я бы поддержал, - не унимался я. – Может, по стране проехал бы с выступлениями.
- Цирковыми, - усмехнулся он.

- Давай выпустим книгу Легко и Просто, - предлагаю я.
- А ты можешь арендовать стадион, на пару часов? – вдруг оживился он. – Я еще ни разу не был на новом стадионе.

- Могу, - кивнул я. – Только стадион, не круто ли будет?!!
- В самый раз, - заверил он. – Круто!!!

- Ты уверен, что соберешь такую уйму народа?
- Кому нужна какая-то уйма, какой-то народ, - досадливо поморщился Алан. – Мы с Гонзиком и Горном в футбол погоняем. Ты можешь нам мячики поподавать.

Я крякнул от неожиданности.

- Так что, пацан сказал – пацан сделал, - спросил он, хлопнув в ладоши. – Сыграем в футбол!!! Але-Але-Але-Але!!! Алан Лига – чемпион!!! – потом добавил. – Да, и кубок симпатичный раздобудь, торжественно вручишь мне его после матча.
Але-Але-Але-Але!!! Алан Лига – чемпион!!! Легко и Просто …

Я уже хотел было ответить ему так, чтоб мало не показалось, мало не пришлось. Достойно ответить.
Но удивленно обмер. Алан впервые за наше, по его же словам надоевшее ему до одури, общение был так легко счастлив и счастливо легок.

Не было во мне ничего, что могло отравить Радость Детскую.
Он наслаждался моим присутствием.
МОИМ присутствием!!!

- Тебе, конечно же, не терпится окунуться в милую тебе пучину боли и страданий. Погрузиться в собственный мрак бытия и скорби, - отвлек он меня от приятных размышлений. – Чтобы воочию и на своей шкуре ощутить зловонную никчемность и презренную мелочность своих потуг, влекущих тебя в бездну непередаваемого ужаса и разочарования.
Что ж не буду томить тебя ожиданиями, - он достал из угла прихожей веник и, махнув им, как волшебной палочкой, произнес: - Чики-туки-пук, чики-туки-пук-пук …

…

Меня тут же обволокло нечто, и бросило в небеса.
Аж дух захватило!
Я смеялся от счастья, от восторга и ласковой стихии, захватившей меня.

Хрустальные колокольчики, не переставая, звенели во мне, и я подхихивал, будто они щекотали меня изнутри.

Меня обдували восхитительной прозрачностью сменяющие друг друга ветра, а солнце такое близкое, такое яркое опаливало некие лохмотья прежнего Марка, и пепел сгоревшего уносился все теми же порывами.

Потоки вод хлынули, промывая меня насквозь и унося с собой потливость и липкость привычного существования.

Я стал таким невесомым, что взмыл еще выше.
Кричал, смеялся и плакал от счастья.

Я все еще был на седьмом небе и не мог представить иного, когда все закончилось.

…

Я не рухнул вниз, не умер, не погиб.
Просто вернулся в привычное прежнее состояние.

О котором когда-то давно столько раз мечтал. В которое столько раз стремился и о котором упорно молил эти самые небеса в те невыносимо мучительные и мрачно бесконечные эпохи жутких сеансов.

Мои мольбы возымели действие, желания сбылись, а стремления удались.
Отчаянная боль и липкий страх уже принялись жевать то, что я когда-то привык считать собой, какие-то рваные и мерзкие куски.

Последним, что я успел осознать, был непередаваемый ужас от болезненности моего прежнего существования.

Как и говорил Алан, посмеиваясь моим жалобам: - Ты получаешь желаемое, когда исчезает в нем надобность. Подчас, когда это меньше всего тебе требуется.

…

А потом меня не было.
Того, прежнего.
Да и не было никого.
И ничего.
И это было лучшее, что могло бы быть.
Или точнее не быть.

А затем в ЭТОМ проявилось нечто, легкое и простое.

Точнее сказать, оно всегда было в ЭТОМ и его не было.
Оно находило себя в ЭТОМ и теряло, проявляло и растворяло.

Оно не было мной, потому что ничего, кроме ЭТОГО и не могло быть мною. Но вполне могло и немного побыть, стоило ему только понравиться мне, а вернее, полюбиться.
Достаточно было узнать в этом удивительном нечто – себя, чтобы им стать.
И я счастливо и облегченно узнал…

…

Где-то тихо журчала вода.
Ее шелковистая стать ласкала, а легкие ветерки, сменяясь, продували меня насквозь.
Нежное, скорее всего, утреннее солнышко, мягко касалось своими теплыми лучами.
И во все это тихое умиротворяющее великолепие вплеталось неземное чудесное песнопение.
За прикрытыми веками я угадывал очертания неуловимо невесомых силуэтов, то возникающих словно из Изначального Ниоткуда, то уходящих Туда.

Я слышал тонкий шепот и чувствовал свежее дыхание на своем расслабленном лице.
На котором, своей, отдельной и бесконечной жизнью сияла блаженная улыбка.



Эпилог


Я думал, что с моим возвращением чудеса закончатся. Но они только начинались.

Мы поселились на самой окраине мира, в стороне от суеты и шума цивилизации.
Я не мог представить, что мне может понравиться такая личная история.
Но она мне понравилась.

Алан сказал, что я – вольная птица и могу отправляться куда угодно, в любой понравившийся мне эпизод Бесконечного.
И даже (на что он особенно надеется) на хрен!
Но я остался здесь, памятуя однажды услышанное от него, что каждый Живой в этом мире, как глоток свежего воздуха.

Хотя это уже не был привычный мне мир, убогий и серый.
Он переливался волшебными красками и оттенками.
И, конечно же, струился свежестью. Видно мы были еще те глотки!

Со мной была Хинея, а с нами благословенная Ткада.
Великая Жрица Страсти и Свободы легко вписалась в быт селянки и, по-моему, была счастлива.

Гонзик и Горн так регулярно наведывались к нам, что у меня возникало впечатление, будто они у нас поселились. Где-нибудь на чердаке или в щели между половицами, судя по тому, как внезапно они появлялись и тут же исчезали, чтобы появиться снова.
Как непоседливые дети, они умудрялись быть и не быть одновременно.

Вот и сейчас эти кадры помогают мне с посадкой каких-то диковинных, очень вкусных ягод, доставленных неугомонным Гонзиком. Он заваливает меня всевозможной экзотикой из существующих где-то параллельно миров.

Сейчас эти помощнички изрядно заляпанные, прячась друг от друга за мои широкие не менее перепачканные очертания, оживленно перекидываются этими же ягодами, хохоча, как безумные.
Потом исчезают, чтобы вернуться с новой добычей.
Мы высаживаем плоды в землю, поливаем и ждем урожая.

Я уже ничему не удивляюсь.
Прямо на глазах засаженный участок земли заполняется растительностью: проклевываются побеги, удлиняются в стволы и ветки, зеленеет листва и расцветают цветы, а в их бутонах созревают и наливаются соком ягодки.

Мы переглядываемся с Хинеей, я с восхищением, она с гордостью.

…

- А где Гонзик с Горном? Только крутились здесь, - спросил я.
- Убежали. Я отшлепала их. Задала им хорошей трепки, - смеясь, ответила Хинея.

Раскрасневшаяся от былой битвы моя любимая смущенно переминалась.
Но за этим смущением угадывалась такая сила, что сомневаться не приходилось – Гонзику и Горну досталось изрядно.

- За что их поколотила, моя великая и прекрасная воительница? – спросил я, привлекая ее к себе.
- Они бросали камни в Ткаду!!! Мою Ткаду, - возмущенно произнесла моя великая и прекрасная. – Видите ли, им нравилось смотреть, как камни плавают!
Когда они бежали, Ткада швыряла им камни вслед… И я тоже…
Как считаешь, милый, они вернутся?

Мне не пришлось отвечать, Гонзик вовсю гремел посудой, а Горн расставлял стулья вокруг стола.

- Мойте руки, мойте ноги.  Для ножек Флет – вкуснейший обед!

- Зачем ноги?
- Сейчас увидишь, - обрадовалась Хинея и пообещала. – Тебе понравится!!!

- Непрошенных гостей заказывали, - прозвучал мелодичный голос.
- Леди Тейлин, - восхитились мы разом.

За это она нас по очереди обняла, Гонзика даже, при этом, ущипнула и весело спросила:
- Дамам предложат присесть или невелики прынцессы, постоят?

Гонзик галантно расшаркался, усадил дам, завалил стол уймой блюд, поднес лоханки с водой, самолично омыл ножки визжащих и брыкающихся прелестниц и занялся, по его словам, основным.

Чтобы не отставать, я вымыл свои конечности и по примеру остальных опустил их в огромный таз, стоящий под столом.

- Простите мне нахальное вторжение, милые моему сердцу хозяева сего удивительного райского обиталища, - извиняющимся тоном благосклонной повелительницы попросила эта чудесная гостья и одарила нас нежным сиянием глаз. – Но пропустить этот изысканный деликатес было выше всяких сил! Множество миров вторят вашему, его неслыханной удаче и великой чести. Они с замиранием следят за каждым движением Великого Мастера.

- Этот мирок задолжает Гонзику не на одно тысячелетие, - довольно заметил Горн.
- Это бесценный подарок нам и нашему дому, - тепло поблагодарила Хинея.

Гонзик благодатно внимал восторженным отзывам и кивал, соглашаясь.

Я вовремя понял, что мой черед славословия.  Мне совсем не хотелось, чтобы меня сочли неотесанным свинтусом.

- Я в восторженном предвкушении, Мастер, - сказал я и тоже удостоился благосклонного кивка.

Казалось, не только мы, но и то место, в котором мы находились, застыло в восхищенном ожидании. Мир был соткан из нетерпеливо, но почтительно гудящих струн.

Флет оказался куда более изысканным деликатесом, чем я мог предполагать.
Гонзик принялся грузить некое варево в посудину, в которой покоились мои и нетерпеливо пританцовывали остальные ноги.

Жар окутал мои ступни. Я на секунду замер и… расплылся в блаженной улыбке. Непередаваемое ощущение!!!
Я понял восторг предвкушения моих друзей и этого мира. То блаженство, что мы излучали в него, было тончайшим из наслаждений.

Я окинул взглядом присутствующих. Посмотрел на восхищенно зажмурившуюся Хинею.  На Горна с его остановившимся мечтательным взглядом. На улыбающуюся до ушей детскую физиономию Гонзика. На величественно внимающую наслаждению леди Тейлин.
И блаженно прикрыл глаза …

…

- Гонзик, ты просто чудо, - наперебой заговорили ошеломленные мы. – Ты просто гений!!!
- Просто гениальный гениал, - соглашался он. – Хвалите меня, хвалите!

Виновника этого сумасшедшего изыска принялись единодушно целовать и тискать.

- Ах вы, романтические киси, - добродушно скалился Гонзик. – Ах вы, пушистые-мышистые кисуарии… Ах, вы, мои распушистые кисеньки!!!

По всему было видно, что ему крайне приятны наши благодарственные поползновения.

- Ну что вы?!! Прекратите… Прекратите, сейчас же, - вяло протестовал он. – Тронут, искренне тронут. Вот растрогали, так растрогали!!!
Вы же знаете, Гонзик великолепиус всегда к вашим услугам, милые моему сердцу друзья!

- Жаль, что Алан не посетил нас, - Хинея грустно вздохнула. – Все было так чудесно.
- Не волнуйся, дорогая, - ласково сказала леди Тейлин. – Ты же знаешь, если я здесь, то и он тоже. Уж очень ему не хотелось смущать твоего избранника.

- Вам лучше, отвыкнуть от ваших взаимоотношений, - обратилась она ко мне. – Я имею ввиду, от их привычного формата. Вам обоим, пожалуй, надоело все это до чертиков.

Я усмехнулся: - Мне будет этого не хватать.
- Вот и Алан то же самое сказал, - подтвердила она. – Сказал: перебьешься! Тебе есть, чем заняться.

- Я не могла прийти без подарка, - величественно и задушевно известила нас леди Тейлин. – Это амулет Санхара. Истинный амулет. И как любая истина, он жив Любовью, - сочла необходимым пояснить великолепная леди и мило добавила. – Кому ж, как не вам всучить его.

Она церемонно преподнесла нам подарок и облегченно перекрестилась. Умела красавица, и напустить торжественного тумана, и тут же разогнать его.

Хинея, вне себя от счастья, растроганно зашмыгала носом.
Я же принюхался, раритет ничем не пах. Это меня тоже тронуло. Шмыгать носом я не стал, а ограничился благодарным взглядом.

- Одень же его, солнышко, - подсказало Хинее это несравненное утонченное Существо. – Обожаю длинные шнуры, тогда украшение располагается в ложбинке меж грудей, от чего они особенно озорно смотрятся, - доверительным шепотом поведала леди Тейлин.

Я порозовел в смущении от девичьих тайн и покосился на, и без всяких там амулетов, озорные холмики моей подруги.
Леди Тейлин была права, ох, как же она была права!!!

- Вот видишь, девочка, - удовлетворенная моей реакцией бесстыдно усмехнулась Повелительница.

- Я покину вас, мои хорошие, - царственно возвестила она. – У меня нет слов, чтобы выразить вам свое удовольствие от общения с вами. Потому примите мою молчаливую сердечную признательность, как величайшее, чем я могла бы одарить достойнейших, - ловко выкрутилась Повелительница По Крови, не утруждая себя банальностями.

Вот это я понимаю божественный дар: сказать, что болтовня надоела, таким образом, чтобы надоеды млели и мурлыкали!

Потом Божественная запросто обняла каждого из нас по очереди.
И, если бы сразу после этого, ей захотелось вдруг утолить жажду парой ведер крови, мы не раздумывая, вскрыли бы себе вены.

Но в том, видно, и состояла тайная сила ее безраздельного могущества: она была счастлива, и ей ничего не требовалось от нас, кроме того, чтобы мы были счастливы.

…

- Кто она? – спросил я и поспешно добавил. – Не говори, если это тайна. Обойдусь.
- Это тайна, - подтвердила Хинея. – Но, как любая тайна, она мечтает раскрываться Детям.

- А я – Дети? - передразнил ее я.
- Еще какие!!!

- Тогда расскажи, пожалуйста, скорее. Леди Тейлин – кто она? Повелительница одного из миров?
- Она – Повелительница, по умолчанию. Леди Тейлин может стать владычицей всего, что только пожелает. Любой мир охотно упадет к ее царственным ногам и сочтет за счастье благоговейно льнуть к ее стопам.
Но ей наскучили миры с их трепетом.
Войны и победы.
Торжество непобедимого победителя и вялая покорность побежденных.

- Что же случилось?
- Любовь, - просто ответила моя чудесная девочка. – Ее полюбили. Жестокую и коварную, беспощадную и лютую. Властную и нетерпимую.

- Она была достаточно мудра, чтобы осознавать свою темноту и пугающую сущность, - помолчав, добавила Хинея. – И достаточно сильна, чтобы принять неизбежность неразделенной любви.
- А потом, что случилось?

- Любовь, - повторила она и ее глаза заблестели.
- Расскажи, - попросил я.

- С самого начала?
- Ага.

- Хорошо, - легко согласилась она. – В Безначалии, Молчаливом и Пустом, из которого проистекает вечный Изначальный Поток и куда Он возвращается Окончательностью, зажглась свечою Детская Мечта. И в мир восторженно спустилась.

Хинея помолчала, затем продекламировала:

- … зажглась свечою Детская Мечта. И в мир восторженно спустилась…

Она пришлась по вкусу Детям, играющим песками мира.
И не пришлась по вкусу Мертвым силам.
Уж слишком счастлив мир тот становился.
Не гнулся, не винился, не стелился.

И Детям навязали бой кровавый
И гибли все: и правый, и неправый.
И захлебнулись кровью измеренья
Эмблемами коварства и презренья.

Мечта пришла, как Воин-Сила.
Туда, где Детство не в чести.
И кровью мертвой оросила
Миров пустынные пески…

Она опять замолчала, очарованная открывшимися ее воображению или памяти картинами.
Словно все проносилось перед ней: звон клинков, дикие крики, и жадно впитывающие кровь ненасытные пески равнодушных миров.
В ее глазах бушевало пламя такой ослепительной ярости, что я ни на миг не усомнился, что моя прелестная девочка в какой-то из своих ипостасей была одной из тех Детей, а в другой – той, кто под знаменами Воина-Силы беспощадно рубил детоненавистников, пьянея от удовлетворения мести.

В какой-то момент я ясно увидел девочку-подростка с двумя мечами наперевес, ворвавшуюся в ставшие нестройными боевые порядки неприятеля. Ее отточенные движения были сродни порханию бабочки, с эффектом газонокосилки.
В разные стороны от нее отскакивали ошметки бывалых воинов.

Они едва успевали приблизиться, как тут же умирали, расслаиваясь и покрывая аккуратной нарезкой ее путь.
Ее неудержимость была так очевидна, что шансов у защищающихся не оставалось. Навстречу девочке срочно выдвинулся резерв – отборная гвардия, цвет вражеской армии.
Гвардейцы атаковали жестоко и слаженно. Их мощный выпад со свистом рассек воздух на части, не оставляя ни сантиметра свободного пространства.
Девочка завертелась вихрем между ударами, несколько мечей скользнули по вертлявой юле. Но и только.

Ее шлем, досужей нелепицей, отлетел в сторону, и волосы взметнулись белым пламенем.
Рубака повернулась, и фиолетовый блеск брызнул, заливая непримиримой ненавистью все вокруг. Тугая струя чужой крови плеснула ей в лицо. Она тряхнула головой и засмеялась. Ей ответила смехом такая же ненормальная, бившаяся рядом.

Вращение мечей фиолетовоокой фурии ускорилось, и пехота противника дрогнула и кинулась прочь по полю.

Конница тут же ринулась преследовать и добивать бежавших.
Девочке подвели белоснежного в цвет ее волос коня, она легко вскочила в седло и ускакала нести смерть остаткам вражеского войска…

… А потом она, вся перемазанная засохшей кровью своих врагов, улыбаясь, плакала.
Радостно и облегченно…

Вмешиваться в этот момент, я не собирался. Еще чего!!!
Дурных нема. Дурные в поле.

Огонь унялся до своего спокойного фиолетового состояния и Хинея продолжила.

- Перед своей последней битвой бродил по полю Воин-Сила.
И встретилась ему искра лазури, детеныш Хоис.
И воин руку протянул. А тот призыв не принял молчаливый.
Кружил он рядом, беззаботный и игривый.
Тянулся к ласке, как к приятной доле, чтоб отлететь, наткнувшись на преграду дикой боли.

И воин посмотрел в себя и видел жажду крови, ту мстительную слабость.
И силу грубую, в защиту жажде крови. И то, что преисполнен этой боли.

И страсть горячая и ненависть ему виднелась.
И сердце ласкою зарделось.

Так мил Мечте детеныш был, что меч достал тот воин вмиг, и темное отсек одним ударом.
И Хоис сел ему на рану и заживил ее, и стала рана рваной.
Сочилась кровью по чуть-чуть.
И двинулся тот воин в путь.

Вернуть ее, просила Сила, но он отверг, не принял  Силу.
Та обернулась дамой милой, лицом и статью удалась красивой.
И кровь от красоты той в жилах стыла.
Но воину любить мешала эта сила.

И он ушел, и без Любви осталась Сила
И содрогнулись небеса, и опустели земли мира.

С тех пор бродил он, с Хоисом в груди, без прежней Силы.
А Сила та отдельной жила.

Отверженная сталью Сила, была упреком светлому ему.
А он был люб и ненавистен ее коварному уму.

Он парнем был, она девицей.
Он нищим, а она императрицей. Владычицей миров всесильной, а он былинкою бессильной.
Она пускала реки крови, а он к Себе искал дороги…

Минули годы, канули века. И вечность растворилась не одна.
Он принял Силу, как свою, Она его Любовь, как Силу.
Теперь Они опять Одно. И нет их ни для смерти, ни для мира.
Они для мира – в Жизнь окно. И Свежесть Воздуха любого мира …

- Красивая история!
- Принять и полюбить Себя всего, и светлого и темного. Одарить Любовью часть Себя, от которой содрогаешься, - говорила она шепотом, будто по большому секрету. – Вернуть утраченную Цельность. Это ли не Истинная Сила?!!

- Ты – моя светлая половина, - заверил я ее и не удержался от ехидства. – Мне повезло, а тебе пришлось довольствоваться тем, что досталось.
- Я твое – всё. Запомни это, хорошенько, - она состроила жуткую гримаску, пугая меня открывшейся перспективой. Потом мечтательно вздохнула. – И ты моё – всё. И никаких половинок. Никаких обрывков и кусков! Ни-ка-ких!!!

- Никаких, - согласился я.

Мы, обнявшись, смотрели в звездное небо.
Наши светлячки на ладошках горели мерцающим голубоватым светом.

Их мерцание вдруг стало частым и ярким, даже пульсирующим, а потом взорвалось россыпью ярких голубых искр.
После этого сияние наших фонариков снова стало ровным и успокаивающим.

- Хоисы, - ошеломленно и радостно выдохнула Хинея. – Милый, это маленькие светлячки-фонарики Весты, их детки!!!

Голубые искорки весело носились вокруг нас, счастливые и свободные.
Впечатляющее зрелище!!!

А потом малыши облепили нас с головы до ног, на манер гирлянд, и мы стали похожи на новогодние елки.

- Ух, ты!!! - это все, что я смог сказать.
- Знаешь, ЧТО означает рождение этих чудесных малышей, любимый?!! – восторженно прошептала Хинея. – Это значит, что прямо сейчас в этот мир пришли Дети и каждого из них нетерпеливо дожидается их собственное чудо.



Алан Лига Легко и Просто
http://legkoiprosto.ucoz.ru/