Христос Воскрес, моя Ревекка!

Расскажи, Ревекка, притчу
Про страдание и исход,
Ветвь припомни в клюве птичьем,
Богоизбранный народ,

Как в пустынных зреют недрах
Собираясь выйти вон
Необрезанные кедры
И обрезанный лимон.

Возликуй, моя Ревекка:
"Для еврейского Христа
Ни кацапа нет, ни грека ,
Все – святая простота.

Всё вместилось в день весенний.
Моря плеск и горя твердь,
И святое Воскресенье,
И Его святая смерть

В этот день у человека,
И у Бога самого,
У кацапа и у грека
Яйца цвета одного".

Вот уж два тысячелетья
С перерывом в пять минут,
Повторяют сказки эти,
Охмуряя Божий люд.

И не смей задать вопросов,
Просто слушай сказку всяк…
А Христос – он был философ,
Что ничтожней, чем босяк.

Незатменный сердцем чистым,
Бесприютный пилигрим,
Был он первым атеистом,
Ибо первым был гоним

Вечный в гроздьях винограда,
Сущий ветреных начал,
Воскресать Ему не надо,
Ибо и не умирал.

Он и Сам в иные сроки
Наблюдал средь бела дня
Восходящие потоки
Нисходящего Огня.

Быть в фаворе не натаскан,
Узнаваем и незрим,
Он опять пришёл на Пасху
В вечный Иерусалим.

Опустившись на колена
Он покорно ждёт Огонь,
И огонь его священный.
Ниспадает на Него.

Словно Слово, словно мета
Жжёт и крону, и кору,
И разносится по свету,
Будто искры на ветру.

* * *

По кирилловой по квоте,
Тот огонь неопалим,
Унесет на сомолете
Белгородский серафим