Кошечка моя

Любить не страшно, куда страшнее ненавидеть. И хотя в обоих случаях речь идет о бессилии перед невозможностью чувства достигнуть полного насыщения, идеальная развязка представляется диаметрально противоположной. «Я умру ради тебя», – шепчет любящий, а ненавидящий кричит: «Я убью тебя!» Оба, конечно, лукавят, но если первый делает это в целях сверхчувственного надрыва и, как минимум, извлекает для себя несколько нежных бонусов, то второй попадает в затруднительное положение, потому что ему-то как раз верят и втихомолку готовят контрудар.

Шептать в любимое ухо про собственную смерть я считаю допотопной романтической страшилкой, а вот ненавидеть и грозиться убить – это, признаться, про меня. Я возненавидел свою кошку Айчурек, которую поначалу принял за околдованную киргизскую красавицу. Но, между нами, она настолько омерзительная, что если ее морду сфотографировать и в виде портрета шестьдесят на восемьдесят повесить на стену, то случайный взгляд на эту живопись запросто свалит вас в обморок. Хотя неприязнь мою она вызвала, конечно, не внешностью, а внутренними качествами: Айчурек постоянно хочет жрать, даже если только что съела три упитанных мойвы. Да, именно так все и было, она съела три, я дал ей четвертую, но и после этого она продолжала сидеть возле меня, смотреть мне в рот (а именно на мою котлетку) и поганенько попискивать, и тут я не выдержал и с легкой ненавистью пнул ее, чтобы она наконец насытилась.

Она убежала, и я ее больше не видел и не слышал. А пять минут назад мне захотелось на крыльцо, чтобы подышать на луну, но небо все в тучах и висит такая темень, что хоть глаз вырви. И я на что-то наступил. Открыл шире дверь, выпуская свет из сеней, наклонился, присмотрелся, ткнул пальцем… дохлая крыса! Ужас! «Я прикончу тебя!" – чуть было не завопил я на всю Ивановскую. Но не завопил. Страшно. А вдруг Айчурек прячется за углом и понимает по-русски?