Черновик. Часть 3

     Amor descendens – любовь, которая более дает, нежели получает



     Диана, скрючившись, тащилась вдоль тополиной аллеи. Тонкие губы растянулись в щель, на концах которой как ведра на коромысле, повисли две дрожащие щеки. Слезы выкатывались против ее воли, неприятно щекотали худую сморщенную шею, торчащую из мехового воротника. Она пыталась и не могла осмыслить, почему обычный торт вызвал в ней, такое постыдное чувство, будто её хотели укорить, унизить.   

     Динка, как называл её Ерофеич, в результате жизненного опыта, имела  твёрдую уверенность в том, что жалость - унизительна, слабость – презренна, а любовь - не что иное, как игра гормонов, химическая реакция организма. Она понимала, что жизнь сложилась не так, как планировалась в сознательном ее начале.   
       
     Папа - подполковник интендантской службы и мама - педагог были людьми, преданными делу Ленина и Коммунистической партии и дочь воспитывали правильно.

     В школе Диана была «честью и совестью» своего класса. Когда в столовой подавали плохо вымытые вилки и ложки, она собирала их и несла заведующей столовой. То, что класс мог остаться без обеда, пока их будут перемывать, ее не беспокоило. Главное чтобы виновные были наказаны. Она никогда не носила камень за душой, а метала его, не сомневаясь в своей правоте. Одноклассники ее не любили, учителя опасались.   
       
     После окончания института Диана Зайко начала свою трудовую деятельность в московском НИИ, куда папа привел ее за руку и передал под опеку, своему товарищу по партии, который был секретарем парткома этого НИИ.   
      
     В отделе металлообработки, куда направили выпускницу МАТИ, коллектив в подавляющем большинстве был женский, но зато, двое из троих мужчин, работавших в отделе, пользовались повышенным вниманием со стороны сотрудниц  института.    
      
     Первый - Сидоров Ревком Петрович - начальник отдела, ростом под два метра с копной седых волос, глядя на которые возникало сомнение, что на свете существуют парикмахерские, расчески и прочая подобная ерунда.

     Его прическа, а точнее ее полное отсутствие, настолько сосредотачивала на себе внимание, что стальные глаза, выдающийся далеко вперед тяжелый подбородок и маленький курносый нос уплывали из поля зрения. Ревком Петрович не умел нормально ходить, он постоянно куда-то спешил и когда он нёсся по длинному коридору или вбегал в отдел, коллеги немедленно уступали ему необходимое пространство.

     Однажды Галина Павловна, секретарша Заместителя директора по научной работе, не успела увильнуть в сторону и была вынуждена пробежать впереди Ревкома до лестничной площадки. Там он ее заметил и громким баритоном вопросил:      
   
     - Что? Вызывает?

     Он все делал быстро, шумно и не всегда точно. Открыв дверь в своей перегородке, отделявшей его от сотрудников, он кричал: 
       
     - Фиглимэн, зайдите. Все недоуменно переглядывались и не двигались с места. Через минуту опять открывалась дверь и Ревком Петрович, в упор, глядя на сотрудника, напоминал:         
 
     - Фиглимэн, я вас вызывал.   
      
     - Я не Фиглимэн, а Фогельман.   
      
     - Да будет Вам! Я же пошутил. Заходите.   
      
     Когда секретарь парткома привел Диану в отдел Ревкома Петровича, тот мельком глянул на нее и с тяжелым вздохом констатировал:   
      
     - Еще одна.    
       
     Второй мужчина, который пользовался повышенным вниманием женской составляющей Головного института, а также и его филиалов, - Леонид Маркович Мигдал был единственным в отделе кандидатом технических наук.

     Этот невысокий сорокалетний мужчина с короткими черными волосами, сильно поредевшими спереди, быстрыми черными глазками, смотревшими весело из-под густых бровей, был со всеми вежлив и предупредителен.   
       
     Жена его была не только очаровательной, но и мудрой женщиной. Двадцатилетний стаж совместной жизни был, безусловно, ее заслугой. После появления в семье четвертого ребенка, она поняла, что человека с таким бурным темпераментом не может удовлетворить одна женщина. Желая сохранить семью, свое здоровье, а может и жизнь, она с пониманием относилась к романам мужа, его частым командировкам, звонкам и письмам покинутых любовниц.

     Она знала, что для её любвеобильного супруга не существовало немолодых, некрасивых, глупых или умных женщин. Достаточно было родиться женщиной, чтобы привлечь его внимание. При этом семья и особенно дети всегда были для него главным в жизни.   
      
     Леонид Маркович сразу взял Диану Зайко в свой сектор и включил в группу по разработке текущей темы, что давало возможность устраивать совместные командировки для испытаний и внедрения новых технологий.

     Честь и совесть в Диане умолкли через неделю после встречи с Леонидом Марковичем. Мигдал ухаживал красиво: театры, концерты в лучших залах, щедрые столы в дорогих ресторанах, шикарная квартира отсутствующего приятеля на улице Кирова, вот только цветов он никогда не дарил.   
      
     В совместных командировках, когда другие сотрудники группой собирались на прогулки или экскурсии, Диане всегда нездоровилось, и она оставалась в гостинице.
Леонид Маркович уходил вместе со всеми, но быстро отставал от коллектива и возвращался к Диане. Вооруженный бурным темпераментом, многолетним опытом и неиссякаемой фантазией, стареющий ловелас с небольшим напрягшимся брюшком, казался Диане совершенством. Такие понятия как приличие, стеснительность, скромность исчезали полностью, а вместе с ними и счет времени. Однако Мигдал всегда помнил о соблюдении приличий и следил за стрелкой на часах. Когда возвращались экскурсанты, Диана сидела в одиночестве с книгой у окна.
         
     Секретарь парткома узнал о любовной связи Дианы последним и сразу довел этот позорный факт до сведения своего давнего друга. Отец был потрясен. Он взывал к совести дочери, напоминал о разнице в возрасте, о семейном положении и, наконец, о поруганной чести семьи, комсомольской дисциплине и возможных затруднениях при вступлении в члены КПСС. Перешагнув через все кодексы, Диана любила и была счастлива.    
    
     У НИИ в Минске был филиал и туда Мигдал всегда ездил один в длительные командировки. Все, кроме Дианы, знали о его затянувшемся романе с заместителем директора филиала Беллой Курчиной.

     В январе Белла сама приехала в Москву с отчетом, и Диана увидела ее, золотоволосую, в черной каракулевой шубе, залезающую на переднее сиденье волги Леонида Марковича. Этого Диана стерпеть не смогла и, подскочив к машине, за волосы выволокла Беллу, которая с ужасом смотрела на раскрасневшуюся и всклокоченную как мокрый воробей, девицу.

     Вокруг моментально собралась оживленная толпа. Мигдал курил около входа в институт и не вмешивался. Диана, наконец, выпустила Беллу и подбежала к Мигдалу, надеясь услышать его объяснение, но вместо этого увидела, что он с трудом сдерживается, чтобы не расхохотаться.          

     Оскорбленная Диана, рыдая и сморкаясь в мокрый платок, приехала на такси к жене Леонида. Рассказав ей все, она долго плакала у нее на плече.

     После отъезда Беллы в Минск, отношения Дианы и Леонида не только возобновились, но обрели прелесть и аромат древних восточных культур. Диана смирилась с наличием других возлюбленных, а к жене и детям Мигдала испытывала самые нежные чувства. 
         
     Профессионал высокого класса из Дианы не получился, но ее очень интересовали общественные и партийные дела. Она понимала, что именно здесь она может преуспеть. В двадцать четыре года ее приняли в члены КПСС. Тех, кто пытался уличить Диану в аморальном поведении, бессменный секретарь парткома поставил на место - безоговорочных фактов, подтверждающих грехопадение, не было.


     Продолжение следует