Гареммыка ч8

Утром я подскочил ещё затемно и принялся лихорадочно одеваться.
   - На работу поедешь? - не отрывая головы от подушки, спросила Катя.
   - Да, но не к себе.
   - К Ире, виниться? - Против моих ожиданий, издёвки в голосе Кати не прозвучало. Там не было ни тени ерничанья или иронии, одно только сочувствие.
   - Да, я должен ей признаться, а не молчать, делая вид, будто ничего не произошло.
   - Если хочешь, то я могу с ней поговорить.
   - Представляю, каким "удовольствием" будет для неё этот разговор!
   - Вот как ты обо мне думаешь...
   - Нет, Кать, ты не поняла. Просто, услышать о моей измене от тебя, для Иры это будет ещё одним, дополнительным унижением. Так что спасибо тебе за заботу, но... Пойми, это не твоя, а полностью моя вина перед Иришкой, поэтому просить прощения я должен сам, без посредников. Ещё раз извини и... спасибо тебе, за всё спасибо. За участие, за эту ночь... в общем, за всё.
   
   Через полчаса я уже топтался неподалёку от Ириной конторы, держа в поле зрения оба входа в здание. Но, как не таращился в утреннюю полутьму, Ира первой заметила меня ещё издалека.
   - Серёж, почему ты здесь? Что случилось? - она встревожилась не на шутку.
   - Случилось, Ир, случилось... Я очень виноват перед тобой... В общем, до дома я вчера не доехал...
   - Ты... - Иришка словно запнулась о слово. - Ты был с Катей?
   - Да. - Вот и произнесено роковое слово...
   Я стоял, опустив голову, и ждал. Ждал, что решит Ирина, ведь оттого, что она сейчас скажет, теперь зависело всё: и мой приговор, и приговор нашему будущему. Но Ира молчала. Она несколько секунд неверяще сверлила меня взглядом, потом повернулась и деревянной походкой скрылась за дверьми, так ничего не сказав. Но этот молчаливый уход показался мне красноречивее любых слов.
   Я поехал на завод и, покачиваясь на автобусном сидении, думал не о той взбучке, которую мне вот-вот устроит Абрамыч за опоздание, а о своём вчерашнем проступке. Конечно, можно было бы найти массу доводов в своё оправдание, припомнить, как сама Ира почти год металась между мной и мужем. Упрекнуть её в том, что она сама сделала всё, чтобы свести меня с Катей, от чего я всеми способами пытался откреститься. Да мало ли чего можно было бы придумать! Вот только всё аргументы в мою защиту, это ничто иное, как отговорки, призванные успокоить грызущую меня совесть. Надо честно признать, что во всём случившимся моя, и только моя вина. Ведь это не Катя, а я перешел ту грань, отделяющую дружеское участие от банальной измены, и никакие отмазки вроде "водка" или "стресс" не могли послужить мне оправданием. Ведь я хотел Катьку, очень хотел, как ни старался убедить в обратном себя и Ирину. Значит, это была осознанная измена, для которой нет смягчающих обстоятельств. А теперь всё зависело от великодушия Иришки - сможет ли она простить меня когда-нибудь или нет. Но даже если она меня простит, то как мне жить дальше?
   Прошедшая ночь ясно доказала, что я при всём желании не могу относиться к Кате равнодушно, словно к чужой женщине. Да и не была она для меня чужой, никогда не была, а прошедшая ночь в очередной раз показала это. Никакую посторонней женщину нельзя так понимать, так остро чувствовать все её желания, угадывая, и зачастую предугадывая, исполнять их раньше, чем те будут высказаны. Так всё и было минувшей ночью. Я каким-то шестым чувством понимал, что именно нужно Катюше в данную секунду, и мои пальцы, губы тут же оказывались в нужном месте, вызывая сладостный вздох или стон моей любимой. А когда она достигала апогея страсти, то взрыв её экстаза непостижимым образом передавался мне, до самых пяток окатывая восторгом и невыразимым блаженством.
   Разве можно настолько тонко чувствовать постороннюю женщину? Да какой бы красавицей та не была, любовные игры с ней никогда не могут дать мужчине такого полёта, такой эйфории, которую приносит секс с по-настоящему любимой! Я нисколечко не завидовал тем мужикам, которые не смогли найти в своей жизни настоящую любовь, и вынуждены подменять страсть техникой, а получаемый мизер от партнёрши компенсировать количеством меняемых как перчатки женщин. Мне в этом плане повезло гораздо больше: у меня были две любимых, и в постели я двух женщин ощущал как продолжение себя - Иру и Катю. Вот только повезло ли? Сейчас я оказался даже не перед выбором - выбор был сделан гораздо раньше - а перед необходимостью, как говориться, находясь в трезвом уме и твёрдой памяти, сознательно отказаться от одной из них ради другой. Это было всё равно, что резать по живому - нестерпимо больно, мучительно, изматывающе жестоко, но... увы, необходимо. Да, необходимо, если я всерьёз хочу связать свою жизнь с Ирой и Юлей.
   Блин, ну почему у меня всё так сложно?! Почему всё не так, как у нормальных людей?!!
   
   Приехав на завод, я стоически перенёс головомойку от брызгающего слюной Абрамыча и нудное брюзжание бабушки контролёра ОТК на современную распущенность и отсутствие дисциплины. Дескать, во времена её молодости меня давно бы на лесоповал отправили за подобные систематические опоздания.
   - Эх, был бы жив Сталин, он бы такого бардака не допустил, как сейчас творится! - восклицала она в порыве праведного гнева.
   "Эх, сидела бы на этом месте не ты, а Ириша, как раньше!" - с неприязнью думал я, щелкая переключателями пределов вольтметра.
   При любой мысли об Ирине на меня тут же накатывала смесь тоски и страха: а вдруг она меня не простит и скажет, что между нами всё кончено? На грани безудержного отчаяния я начинал ёрзать, словно мой зад покоился не на мягком стуле, а на худом и костлявом ёжике с невероятно острыми иголками. Вдобавок регулярно накатывали воспоминания о Кате, окончательно подводя меня к грани депрессии. Увы, нам не суждено быть вместе с моим рыжим сокровищем. Не уверен, что когда-нибудь сумею разлюбить её, а позабыть уж тем более не смогу. Значит, отныне мне придётся жить с этой зудящей раной в сердце, при этом искренне надеясь, что в будущем смогу найти в себе силы чтобы удержаться и не повторить поход налево. А мятущиеся думы, совершив очередной круг, снова и снова возвращали меня к Ирине, к её молчаливому уходу, не оставляющему надежду на прощение.
   Блин, тошно-то как! Будь я в одиночестве, а не в людном цеху, я б, наверное, взвыл в голос от безвыходности! Но вокруг было полно народу и, чтоб не подавать повода для досужих расспросов или, не дай бог, для напрочь фальшивого сочувствия, я был вынужден крепко держать себя в руках. Улыбался плоским шуточкам, сам шутил в ответ, регулярно поглядывая на часы в ожидании конца неимоверно долгого рабочего дня. А в пять часов вечера принял активное участие в забеге от проходной до остановки транспорта, где умудрился втиснуться в первый же автобус, что обычно было крайне сложным делом из-за огромного числа жаждущих побыстрее уехать.
   Все сорок минут пути я изо всех сил телепатировал водителю желание поддать газку, и как врага народа пронзал негодующим взглядом каждый красный сигнал вставшего на дороге светофора. Сшибая встречных прохожих будто кегли, я совершил стремительный марш-бросок по тротуару до дверей Ириной конторы, где встал в засаду под аркой между домами напротив. Я стоял и думал, что буду говорить Ирине. Готовился просить, умолять о прощении, старался подобрать для этого слова поубедительнее, но всё зря. И поездка, и бег, и ожидание оказались впустую: из дверей учреждения Ирина так и не вышла. "Наверное, отпросилась, и ушла раньше" - решил я после часа зряшных ожиданий.
   Идти к ней домой и каяться в присутствии Ириных родителей мне не хотелось так же, как и караулить Иру у дверей Юлиного садика. Я искренне считал неправильным втягивать малышку в наши с Ирой разговоры, ведь Юля явно обрадуется мне, начнёт ластиться, дурачиться, невольно ставя маму в неловкое положение. Мне казался нечестным, недостойным подобный поступок - спрятаться за спину чистой детской радости. Поэтому я вздохнул и уныло побрёл на очередную репетицию "Хельги и компании", решив снова попытать счастья на следующий вечер здесь же, на этом самом месте.
   И действительно, на другой день счастье мне улыбнулось, пусть и не сразу. Заметив меня в последнюю секунду, Ира на краткий миг растерялась, но тут же её взгляд приобрёл твёрдость и холодность льда. Сделав вид, что она не видит меня в упор, Ира прошла мимо и стала удаляться. "Не простила" - упало всё в моей душе. Все робкие надежды последних двух дней разбились, разлетаясь на мелкие осколки. Но, решительно отойдя на несколько метров, Ира вдруг стала замедлять шаг, пока не остановилась совсем. Во мне словно щелкнуло что-то. В два прыжка я преодолел разделяющее нас расстояние и стиснул Иришку в объятиях. Я целовал её, что-то лепетал, извинялся, каялся, снова и снова просил прощения. Ирина вначале стояла безучастная как кукла и старательно отводила взор куда-то в сторону. Потом украдкой взглянула на меня раз, другой, третий... Робко коснулась кончиками пальцев моего рукава и, наконец, сама обняла меня, глубоко вздохнув при этом:
   - Какой же ты гад, Серёжка! - с облегчением произнесла Иришка, склоняя головку мне на плечо. А я ликовал: "Простила!"
   Ира мягко отстранилась, достала из сумочки платок, аккуратно промокнула в уголке глаза выступившую слезинку и решительно взяла меня под руку:
   - Пойдём, сейчас заберём Юлю из садика, отведём к бабушке, а после поговорим. Хорошо?
   - Конечно! - с радостью согласился я, готовый в ту минуту на всё, что угодно, лишь бы окончательно примириться со своей любимой.
   Мы вместе зашли за дочкой в садик, немного погуляли с ней по улицам и с большим трудом сдали порывавшегося увязаться за нами ребёнка с рук на руки Елене Станиславовне.
   - Куда пойдём? В парке погуляем или в кафе посидим? - спросил я, когда мы покинули душный подъезд. Но Ирина отрицательно покачала головой и просто огорошила меня своим выбором:
   - Поехали к тебе, там и поговорим.
   - Ты надеешься, что моя мама даст нам спокойно побеседовать?
   - Думаю, мы для всего найдём время. - уклончиво ответила Иришка. Она новым, властным движением взяла меня под руку и решительно повела в сторону троллейбусного кольца.
   Я шел рядом, смотрел и поражался, не узнавая её: обычно безвольная, покладистая, безынициативная Ира сегодня прямо излучала уверенность и самостоятельность, незаметно преобразившись из жалкой серой мышки в настоящую женщину. Твёрдая поступь, гордо поднятая головка, открытый, излучающий чарующе-мягкий свет уверенный взор. "Неужто свершилось чудо, и моя хорошая наконец-то оставила свою раковину?!" - теснились в голове восторженные мысли. Признаюсь, я в этот момент просто любовался Ирой. И гордился, чего уж тут скрывать, краем глаза замечая заинтересованные мужские и оценивающе-настороженные женские взгляды, направленные на неё со всех сторон.
   У меня дома Ира тоже не ударила в грязь лицом, с поистине королевским тактом и достоинством выдержав дотошные мамины расспросы. Потом мы долго беседовали наедине, обменивались новостями, смеялись новым проделкам Юли, слегка мыли косточки Абрамычу, но по какому-то молчаливому согласию тему случившегося между мной и Катей пока обходили стороной. Ирина продолжала удивлять меня: она сама, без какой-либо помощи или подсказки управляла разговором, направляя его течение туда, куда ей хотелось. Мне оставалось только поддерживать беседу и в душе радоваться новой Ире, наконец-то ставшей такой, какой я всегда хотел её видеть.
   Окончательный удар по своему старому образу Иришка нанесла на кухне, куда мама пригласила нас на ужин. Надо сказать, что в тот вечер мамуля расстаралась и накрыла настоящий праздничный стол. Что, впрочем, не помешало ей попытаться подкусить свою без пяти минут невестку и непутёвого сынка заодно.
   - Сереж, ты, когда Иру проводишь, вынеси мусор. Или Ириночка сегодня у нас останется?
   Если мама хотела нас смутить, то в отношении меня ей это удалось. Я даже потерял дар речи на несколько секунд. А Ира расценила моё молчание как предложение принять решение самой:
   - Если вы не против, то я бы хотела остаться с Серёжей. - с застенчивой улыбкой произнесла Иришка.
   То, чего не удалось достичь маме, она добилась одной фразой. У меня челюсть отвисла до пола, и мгновенно пропал дар речи.
   - Да что бы я была против, вы ведь всё равно скоро поженитесь, что уж тут. - Сбитая с толку неожиданным ответом мама даже замешкалась с очередной шпилькой. Но довольно быстро нашлась:
   - Ну, вам вдвоём, наверно, тесно будет на узкой Серёжиной кровати, так я лучше на диване постелю в большой комнате. Хорошо?
   Папа бросил иронично-понимающий взгляд на маму, а я внутренне взвыл. Старый диван у нас отличался редкостной голосистостью, на всю квартиру истошным скрипом пружин комментируя любое движение рискнувшего на него прилечь.
   - Нет, мам. - во мне вновь прорезался голос: - Мы с Иришкой худенькие и прекрасно поместимся на кровати, даже место останется.
   - Уже проверяли? - мама пошла ва-банк.
   - Да, не раз. - не остался я в долгу, с вызовом глядя на мать. Пусть это высказывание было не совсем корректным по отношению к Иришке, но оно дало ей повод прижаться и положить голову на моё плечо. А я не таясь обнял Иру, всем своим видом показывая, что ни кому не дам в обиду мою любимую.
   
   Когда в комнате сгустилась чернильная мгла, а я умиротворённо возлежал на кровати пузом кверху, Ириша примостилась рядышком. Она подпёрла голову одной рукой, а пальчиком другой выводила узоры на моей груди: ей очень нравилось это занятие после волшебных минут взаимных ласк.
   - Серж, а почему ты не рассказал мне всю правду о той ночи с Катей?
   "Вот он, тот разговор, который окончательно всё расставит по местам." - подумал я, а вслух сказал: - Разве я тебе соврал, и между нами с Катькой ничего в ту ночь не было?
   - Нет, я про другое хочу узнать. Почему ты не сказал, что на вас напали, что Катя тебя напоила, а потом соблазнила?
   - Откуда такие сведения? Ты что, разговаривала с Катькой?
   - С Катей. - в который раз поправила меня Ирина. - Да, мы с ней долго разговаривали в тот день, когда ты встретил меня перед работой. Вот тогда она мне всё и рассказала.
   - Значит, напоила и соблазнила? Интересно... Нет, Ир, я тебе уже говорил, что Катины слова нужно делить на два, если не на три. Пусть в этот раз она не совсем соврала, но акценты сместила так, что полностью изменила смысл рассказа. Да, по дороге нам встретилась шпана, которую сама же Катька и раскидала как щенков. Да, потом была водка, которую я пил как воду, совершенно не захмелев. Да, я изменил тебе, но не потому, что поддался на соблазн, а потому что в тот момент сам захотел этого. Так что как бы Катя меня не выгораживала, во всём случившимся моя, и только моя вина. Прости меня, Ириша.
   Я взял замершую на моей груди руку Ирины и поднёс к губам, покрывая поцелуями каждый пальчик, словно стараясь передать через нежность всю глубину своего раскаяния.
   - А ещё она сказала, что ты признался ей в любви. Это тоже преувеличение или всё-таки правда? Ответь, только на этот раз предельно честно, ведь раньше ты меня убеждал, что ваша любовь прошла.
   - Да, убеждал. И тебя убеждал, и себя тоже. - я решил не кривить душой и резал всю правду, как Ира и просила: - А в ту ночь убедился, что выдавал желаемое за действительное. Понимаешь, Ириш, я безумно люблю тебя, но, как оказалось, и к Кате я тоже неравнодушен.
   - Но, разве можно любить сразу двоих?
   - Как видишь, можно. Если по-разному, то и двоих, и троих...
   При этих словах Ирина даже подскочила на кровати, прямо из положения "лёжа".
   - Как? У тебя есть ещё и третья девушка?! Кто она?
   - Да, есть и третья. - я невольно рассмеялся. - Поверь, она очаровательное существо, милое и невинное создание. Да ты её прекрасно знаешь, более того, ты нас сама и познакомила! Не догадываешься, о ком я?
   - Нет...
   - О Юле!
   - Серёжка, ты гад! - Иришка заметно расслабилась. - Ты надо мной издеваешься, да?
   - Ни капельки, солнышко, ни капельки не издеваюсь. Ты прекрасно знаешь, что я души не чаю в Юльке, но ведь не ревнуешь меня к ней, правда? А всё потому, что у меня к тебе и к ней любовь разная по сути, но одинаково сильная. Вот и к Кате у меня несколько иное чувство, нежели к тебе.
   - И что мы будем делать?
   - Что и планировали раньше: поженимся, и будем жить втроём. Ты, я и Юля.
   - А Катя? С ней как быть? Она ведь тоже тебя любит? И ты её...
   - Если мы не будем с ней видеться, то я приложу все силы, чтобы забыть о своих чувствах к ней. Понимаешь, я не хочу тебя хоть в чём-то обманывать и давать какой-либо повод для ревности в будущем. Вот увидишь, я стану тебе примерным мужем!
   - А если ты не сможешь забыть?
   - Тогда это будет моей проблемой, но только моей, на тебе она не отразится, обещаю. Вот если бы ещё ты прекратила всяческие встречи с Катькой...
   - Это твоё условие? - Я не увидел, а скорее почувствовал, как Ирина отвела взор в сторону.
   - Нет, что ты! Я просто стараюсь, и не могу никак понять, зачем тебе встречи с Катькой. - слово "тебе" я особо выделил голосом.
   - Я тебе уже говорила, но ты, похоже, меня не понял. - Ира заговорила после долгой паузы, когда я уже перестал ждать ответ. - Пойми, всю свою жизнь я была никому не нужна, конечно, кроме родителей. Я была чужой в школе, я была никому не нужной в институте, даже сейчас на работе я и то чувствую себя лишней. Понимаешь? Нет, я осознаю, что нужна маме с папой, но только как дочь. Я нужна Юле, но как мать. Ты говоришь, что нуждаешься во мне как в жене, как в женщине. А у Кати я нужна как специалист, которого ценят, который делает очень важное, нужное дело. Если раньше я считала себя никчемной неудачницей, то после встречи с Катей я зауважала себя. Понимаешь, я впервые в жизни начала себя уважать! Я наконец-то почувствовала себя полностью счастливой женщиной. У меня есть родители, дочка, любимый мужчина, теперь вот появилось признание на работе. И, если бы не твои чувства к Кате...
   Ира ненадолго замолчала, словно собираясь с мыслями.
   - Знаешь, Серёжа, ведь после нашей с тобой утренней встречи, я отправилась к Кате с намерением передать ей все дела и немедленно, тут же уволиться. Катя не стала возражать, потому что тоже считала это наилучшим выходом в нашей ситуации. Так вот, когда я передавала Кате папки с документами, объясняя, что где и для чего предназначена каждая из этих папок, то увидела, что Катя ничего не понимает. Нет, она честно, изо всех сил пыталась понять, вникнуть, записывала каждое моё слово, ставила на папках какие-то пометки, по десять раз переспрашивала, но... не понимала. Просто не её это занятие - делопроизводство, совсем не её. И я вдруг ясно поняла, что Катя без нас не сможет. Понимаешь? Просто не сможет! Без меня она сразу запутается в отчетности, а без тебя в скором времени её производство остановится. Как начнут машинки ломаться, так и остановится.
   - И что же нам с ней делать?
   - Я не знаю, Серёжа, честно не знаю. Понимаю, что рядом с ней нам счастья не видать, но... оставить, бросить Катю одну... это как-то не по-человечески, что ли.
   
   На утро я стал свидетелем первых пробных выстрелов зарождающейся битвы за господство на стратегически важном плацдарме кухни между двумя хозяйками. По какому-то наитию свыше я сразу понял, что дуэлянток надо немедленно разводить по разным углам ринга, пока их лёгкая перестрелка не перетекла в локальный конфликт. Ведь у женщин от перепалки до стычки рукой подать, а быть раздираемым на две части противоборствующими сторонами мне совсем не улыбалось. Да и мир в доме гораздо предпочтительней постоянных военных действий. Не дожидаясь пока милые улыбки превратятся в змеиные, я увёл Иру к себе в комнату прихорашиваться перед выходом на работу, а сам вместо неё ринулся помогать маме. К слову сказать, при замене помощницы на помощника у мамы резко упал хозяйственный энтузиазм, поэтому приготовление завтрака прошло как обычно, без лишней суеты и показного рвения. После семейной трапезы в новом, расширенном составе, мы с Иришкой разбежались каждый на свою работу, договорившись о встрече возле её дома сразу после моего отбытия срока вечернего заключения на репетиции Хельгиной банды.
   
   После смены на заводе я отправлялся в горком комсомола, находясь в особенно благодушном настроении. Ну, во-первых, мне удалось примириться с Ириной и провести с ней чудесную ночь, а во-вторых, за два дня до того я прилюдно отчитал эту самую Хельгу, сорвав на ней зло за все свои неурядицы прошлого месяца. Просто прицепился к её очередному взбрыку и наорал на неё так, что непривычная к подобному обращению Оленька даже попятилась. Было видно, что она откровенно струхнула перед моим непонятным для неё бешенством и растерялась, не зная как себя вести. "Вот и посмотрим, как долго продлится её растерянность" - думал я, входя в здание горкома.
   В актовом зале царили предконцертный мандраж, суета и нервотрёпка. Два последних момента традиционно организовывала Хельга. Сейчас она восседала на месте оператора, лихорадочно передвигая ползунки на микшерском пульте.
   - Сэрдж, (она меня называла только так, на иностранный манер) давай помогай. Эта дурында тут такого понакрутила, что в зале не звучание, а какофония какая-то!
   "Дурындой" Хельга окрестила свою подружку, которая, впрочем, ни капельки не обиделась на нелестный эпитет, а продолжала есть преданными глазами восходящую рок-звезду. Чуть поколдовав над пультом, я довольно быстро добился сносного звучания ансамбля.
   - Вот, совсем другое дело! - расцвела в улыбке Хельга и тут же повернулась к подружке: - Запоминай, деревня, где какая ручка стоять должна. А ещё лучше, отметь карандашом. Что я, просто так тебе импортные фломастеры дарила?
   - Эх, Сэрдж, вон как у тебя всё здорово получается. Жаль, что ты не хочешь с нами работать. - Решив, что подруге оказано достаточно высочайшего внимания, Хельга вновь переключилась на меня.
   - Как это? Работаю же, честно отрабатываю своё соглашение. - решил я прикинуться дурачком: - Другое дело, что на новое не горю желанием подписываться, но, сама подумай, какой мне смысл тратить все свои вечера за каких-то сто рублей в месяц?
   У Хельги в глазах блеснул торжествующий огонёк. На её лице ясно читалось: "вот я и нашла, чем тебя зацепить, парнишка - ты, оказывается, на деньги падкий."
   - Значит, ты не против заключить новое соглашение? - она тут же попыталась ковать, пока горячо.
   - Скажем так, я не против о нём поговорить, но только после того, как закончится срок действия этого соглашения. - увильнул я. - Особенно о той части, где говориться о сумме вознаграждения. Сто и сто двадцать меня не устраивают категорически, ведь на эти копейки я не смогу делать своей девушке подарки, которых она заслуживает.
   - У тебя есть девушка? - удивилась Хельга.
   - А что тут такого? Я ведь не урод и не монах какой-нибудь.
   - Познакомишь?
   - Зачем?
   - Хочу на неё посмотреть. Приводи её на наш концерт, скажешь, что это я её пригласила.
   Нет, надо же: "я пригласила"! Похоже, эта девочка всерьёз считает, что все в округе по первому её слову должны сломя голову бросаться выполнять любые капризы Её Светлости. Я, признаться, просто офигел от подобного самомнения и даже не сразу нашелся, что бы ей такого ответить. А Хельга решила, что разговор окончен, и убежала на сцену дальше доводить до белого каления девчат из ансамбля.
   
   Все это я рассказал в тот же вечер Ире, стараясь максимально вкладывать в свой монолог сарказм. Но Иришка не приняла ироничного тона, а наоборот, встревожилась не на шутку:
   - Сережа, зачем ты пообещал ей продолжение ваших отношений?
   - Ты про новое трудовое соглашение? - уточнил я: - Понимаешь, Ир, для администрации гораздо проще продлить существующее соглашение, нежели заключить новое, пусть и повторное. Прикроются какой-нибудь отговоркой вроде "производственной необходимости", и всё будет законно. А новое, без моего согласия, они заключить уже никак не смогут. Вот я и сделал вид, что недоволен исключительно размером оплаты. Видела бы ты, как у этой Оленьки глазёнки загорелись, когда она решила, что сможет меня купить длинным рублём! Так что не волнуйся, это был просто обманный ход, чтобы доча не начала давить на своего высокопоставленного папу раньше времени.
   Пусть я и старался говорить мотивированно, Ирина всё равно нет-нет, да и поглядывала на меня с какой-то непонятной тревогой во взоре. И я впустую весь остаток вечера пытался убедить её, что никогда не променяю нашу любовь на все сокровища вселенной. Не в мою пользу сыграл отказ встречаться с Иришкой после репетиций, и всё из-за этой чёртовой Хельги, объявившей вчера, что последние три дня перед концертом спевки будут продолжаться до полуночи. Хотя, если честно сказать, дополнительные репетиции нужны были не столько девчонкам из ансамбля, сколько Оленьке персонально.
   И не просто репетиции - ей настоятельно требовались занятия с опытным педагогом. Регулярные. В течении трёх-четырёх лет, не меньше. Это ясно понимали все вокруг, кроме самой Хельги. Даже я, не имеющий ни музыкального образования, ни особого слуха, отчетливо слышал как выпадает из общего звучания её гитара, то опережая, то запаздывая на целую долю. А голос Хельги! Тонкий, с визгливыми нотками, он чем-то напоминал надоедливый комариный звон, вызывающий нестерпимое желание прихлопнуть назойливое насекомое. Тем не менее, Ольга искренне считала себя великим талантом, а потому и забрала себе все сольные партии, что гитары, что вокала. Блин, да если бы её дарования хотя бы вполовину соответствовали её амбициям, то она бы легко затмила собой Сьюзи Кватро вкупе с Бонни Тайлер! Но, увы, все её потуги представляли собой довольно жалкое зрелище.
   С не меньшим апломбом Хельга пыталась расспрашивать меня о моей девушке. Она задавала вопрос и, не дожидаясь ответа, сразу высказывала собственную точку зрения, навязывая своё мнение как единственно правильное.
   - А у тебя девушка высокая? - спрашивала она и тут же категорично заявляла: - Рост девушки должен соответствовать росту парня и быть ниже минимум на полголовы!
   При этом она демонстративно проводила рукой горизонтальную линию от своей макушки до моего подбородка. Или другой её перл:
   - А твоя девушка, она на сколько моложе тебя? - и снисходительно морщилась, услыхав, что мы почти ровесники: - Чтоб ты знал, девушки взрослеют гораздо раньше парней, поэтому для гармоничных отношений тебе нужна другая, более молодая девушка. Такая, как я, например.
   Но я в ответ только посмеивался.
   
   Подобные разговоры Хельга заводила при каждом удобном случае. Она продолжала донимать меня вплоть до самого начала концерта, когда просторное фойе стало потихоньку заполняться приглашенной публикой. В основном это были молодящиеся комсомольские вожаки из городского и районных комитетов, а так же партийные деятели из крайкома, с супругами и без. И что забавно: все чиновники, не зависимо от ранга, щеголяли в белых рубашках с галстуками лопатой и почти одинаковых строгих коричневых костюмах, разве что чуть-чуть разных оттенков. "Это что, сейчас форма такая у крайкомовских функционеров?" - удивился я, ощущая себя отчаянно чужим этому сборищу в своём сером костюме и чёрной водолазке. - "Вырядились, словно по партийной разнарядке. Или по уставу, как в армии."
   Чуть выгоднее на общем фоне смотрелись чиновничьи жены, но только чуть. Общение с Катериной воспитало во мне некоторый вкус и научило, как должна выглядеть хорошо одетая женщина. Так вот, под статус "хорошо одетых" не подходила ни одна из присутствующих дам. Впрочем, назвать их дамами у меня никак не получалось - на язык упорно лезло слово "товарищ", и всё тут! Пусть они были не в красных косынках и не в кожанках с маузером на боку, эти женщины всё равно выглядели не жёнами, а верными соратницами своих мужей-партаппаратчиков. Та же нарочитая строгость в покрое платьев, те же широкоплечие пиджаки над той же одинаковой длинной юбок - ниже колена на обязательные полторы ладони. Единственным отличием от духа красных комиссаров были золотые цацки, напяленные женщинами по принципу "чем больше - тем лучше". И плевать, что три подбородка, зато все пальцы в перстнях, а в ушах по "Жигулёнку" болтается.
   Но куда им всем было до Хельги! Как и мужская коричнево-деловая монотонность, пёстрый, кричащий ядовитыми красками эпатажный наряд "звезды эстрады" так же мало походил на нормальную одежду. Словно вылезший из кучи прелой листвы мухомор, он издалека обращал на себя настороженно-пристальное внимание. Но даже оденься Оля с пуританской строгостью и целомудрием, повышенное внимание ей было гарантировано: ещё бы, ведь это дочка САМОГО! И пожилые, солидные дяди вереницей тянулись к сопливой девчонке, напрягая от усердия лбы в поисках подходящего случаю комплимента.
   Поскольку Оленька не отпускала мне от себя, поминутно спрашивая, когда же появится моя девушка, то внимание гостей попутно распространялось и на мою персону. Ведь они видят, что молодой парень спокойно стоит рядом с виновницей сборища, причем сразу понятно, что он не просто так подошел: вон как девчонка тянется на носочках, чтобы что-то шепнуть ему на ухо! "А вдруг у высокопоставленного папы к любимой доче вскорости добавится зять?" - пронеслась настораживающая новость по умам собравшихся. Как можно упустить из вида появление на сцене такой фигуры для привыкшей к закулисным интригам чиновничьей братии? Вот и понеслись по фойе осторожные вопросы, не менее осторожные ответы, домыслы и пересуды. Устав ощущать себя манекеном в витрине, я улучил момент и улизнул на крыльцо.
   
   Последняя неделя апреля выдались необычайно тёплой, тихой, безветренной - казалось, что наступила настоящая весна, предвестница жаркого лета. Но климат приморского города с детства приучил меня не доверять погоде, какой бы лаской она не одаривала. К тому же на послезавтра календарь сулил первое мая и, сколько себя помню, этот день у нас из года в год был омрачен какой-нибудь природной пакостью: то северный ветер принесёт пронизывающий холод, то южный натянет с моря нудную морось, а то и дождь как из ведра хлынет. Впрочем, наиболее часто фоном для первомайской демонстрации трудящихся в моём городе служил коктейль из слепящего солнца, влажного холода и задувающего сразу со всех сторон ветра.
   Но это ждало город только через день, а сегодня на обычно просторном крыльце стеклянно-бетонной коробки горкома комсомола было довольно людно. Сбежав из духоты фойе, солидные дяди с важным видом тут вели свои непонятные простым смертным разговоры. "Блин, и здесь сплошные костюмы!" - я откровенно скучал, не зная, куда себя деть до начала концерта, и от нечего делать стал наблюдать за чиновничьим сообществом. Сплоченность номенклатуры чувствовалось не только в манере одеваться: перекуривающая тут людская масса, будто единый организм поворачивала головы, выдерживая равнение на очередную подкатившую к крыльцу чёрную "Волгу", и преувеличенно-вежливо раскланиваясь с выбравшимся из её салона таким же, как они, лоснящимся партаппаратчиком.
   
   Среди длинной вереницы персональных "членовозов", словно канарейка в вороньей стае, ярким пятном высветилась подъехавшая к ступенькам ярко-желтая "Волга" с синими шашечками на бортах, сразу привлёкшая к себе особое внимание. А когда её пассажирки ступили на тротуар, на крыльце мгновенно затих до этого ни на секунду несмолкаемый гомон. Замер и я, не в силах поверить своим глазам: внизу на асфальте стояли Ириша и Катя, но такие... такие ослепительные! Девчонки-то и в будни выглядели очень привлекательно, ничуть не терялись на фоне ровесниц, а сейчас они просто расцвели, засверкали, словно драгоценные камни, наконец-то получившие достойную их красы огранку и оправу.
   Несомненно, первой в глаза бросалась Катерина, ведь её яркий облик притягивал взоры подобно магниту. "Лесной пожар!" - первое, что пришло мне на ум при виде Кати. Стройные ноги в чёрном капроне казались стволом деревца, а зелёные мини-юбка и короткий, до талии, двубортный пиджак мягкого силуэта напоминали его крону, над которой колыхался в такт шагам настоящий костёр замысловатой прически. Оттеняя пламень огненных волос, блистал гранями изумруд в центре золотого цветка крупной броши, приколотой между острыми уголками воротника чёрной шелковой блузки - там, где у мужчин обычно был узел галстука. Такие же изумруды сверкали в удлинённых серёжках, подчеркивая лебединую шею Кати.
   Но и Ириша выглядела ничуть не хуже. На ней красовался недавно виденный мной на обложке "Бурды" жакет от Шанель из шерстяной ткани в чёрно-белую клетку "куриная лапка", чёрные свободные брюки и зелёная блузка, тоном чуть-чуть темнее, нежели Катин костюм. Дополняли наряд зеленые туфли лодочки на высокой шпильке и жемчуг. Много жемчуга. Казалось, он был везде - в перламутровых пуговицах жакета, в серьгах, в бусах на шее и намотанных на запястье вместо браслета, даже запонки в манжетах блузки были выполнены из крупных жемчужин. В полной тишине две красавицы подошли ко мне и одновременно чмокнули меня в щёки. Пока Ириша поправляла мои взлохмаченные волосы, Катя вложила мне в нагрудный карман платок из кусочка той же самой ткани, что пошла Ире на блузку, после чего девчата взяли меня с двух сторон под руки и скомандовали - "веди!" И мы пошли сквозь строй расступающихся перед нами онемевших, временно позабывших про свою важность плешивых, обрюзгших дядечек.
   Перед входом в фойе, напротив от пустующей сейчас выгородки вахтёра, одна из стен гардероба была сплошь увешана зеркалами в человеческий рост в которых я увидели наше отражение. Увидел и обомлел, испытав невероятную смесь чувств - от искреннего восхищения красотой своих спутниц, до гордости за самого себя, на зависть прочим идущего рядом с такими умопомрачительными молодыми женщинами. А ещё было преклонение перед несомненным талантом Кати, сумевшей с блеском реализовать свою задумку. Чёрный и зелёный цвет на Ирине великолепно сочетался с нарядом Катюши, а казавшийся издалека серым жакет перекликался с цветом моего костюма. На первый взгляд мой образ несколько не соответствовал Катиному, но вставленный в нагрудный карман пиджака зелёный платок явился тем последним штрихом, замкнувшим общую картину, придавшем ей цельность и законченность.
   
   *************
   Огромная благодарность Светусю Всемогущему за создание нарядов для моих героев! Спасибо, Света!
   *************
   
   Как там говорила Катя: "нужен шок - устроим"? Шок был, да ещё какой! Я не знаю, какой переполох создало бы среди партийных функционеров внезапное появление на их сборище генерального секретаря ЦК КПСС, уже прозванного в народе Меченным за его антиалкогольную компанию. Но наш выход в свет вызвал среди внешне чопорной публики эффект если не разорвавшейся бомбы, то уж немой сцены точно. Казалось бы, прислушайся и услышишь лязг отпадающих челюстей мужской половины и зубовный скрежет женской. Ну так ещё бы! Одним своим появлением мои любимые наглядно продемонстрировали, что любое, даже самое модное платье становится уродливой тряпкой, если оно сидит на владелице как на корове седло, а цена украшений совершенно не является признаком вкуса. О, да! Одно наше дефиле по центру фойе расставило всё по местам и отчетливо показало, кто здесь деревенские простушки, а кто настоящие, утонченные леди. И никаких слов для этого не потребовалось, всё было ясно с первого взгляда.
   Даже непрошибаемый апломб и гонор Хельги дал сбой, стоило той увидеть моих красавиц и сравнить себя с ними. Но так просто сдаться было не в её характере. Чуть кривя в дрожащей улыбке губы, Хельга всё же нашла в себе силы подойти и поинтересоваться:
   - Сэрдж, а кто из них твоя девушка?
   - Милый, кто это дитя? - мурлыкнула Катюша, опережая мой ответ. Чуть склонив голову набок, она с любопытством натуралиста разглядывала Ольгу, словно та была тараканом крайне редкого вида.
   - Познакомьтесь, мои дорогие, это Оленька, солистка ансамбля, который нам сегодня будет играть.
   - Любимый, а почему ты не предупредил, что приглашаешь нас на выступление детского хора? - я поразился, насколько точно Иришка смогла воспроизвести капризные Катины нотки. Чувствовалось, что девочки долго репетировали свои роли. Но эффект был потрясающий! Ольга вспыхнула, что маковый цветок, крутанулась на месте и стрелой умчалась из фойе в зал.
   - Не хора, солнце моё, не хора, а вокально-инструментального ансамбля. Там будут и другие девушки, постарше. Просто Оленька самая младшая из всех. - Моя тирада предназначалась не столько Ире, сколько Ольгиной подружке, которая стояла чуть сбоку от нас, старательно навострив уши, и я мог не сомневаться, что всё услышанное будет вскорости передано по адресу.
   - И всё равно я не понимаю, зачем слушать самодеятельность, когда можно купить билеты на выступление столичных музыкантов? - продолжала "капризничать" Ирина.
   - Дорогая, давай пока не будем торопиться, а сначала послушаем игру этих малышек. - Катька явно веселилась, вовсю наслаждаясь ситуацией. - Я уверена, что Серёженька не стал бы нас приглашать, окажись здесь что-то недостойное.
   Я тоже едва сдерживался от смеха, но по несколько другому поводу: похоже, мои девчонки так увлеклись, что окончательно поменялись ролями. Ира стала изображать стерву, а Катя наоборот, излучала столь несвойственное ей миролюбие.
   
   Стремительное бегство Хельги не осталось незамеченным. По фойе тут же поползли шепотки, чиновничьи жёны отошли от столбняка и принялись что-то высказывать своим благоверным, прожигая Иру с Катей испепеляющими взорами. Убелённые сединой мужчины тоже нашли повод для праведного гнева, одаривая сердитыми взглядами распущенного меня, которого нескромно держали под руки сразу две девушки. Катина юбка у них так же не вызывала одобрения, как слишком короткая и (о, ужас!) даже не прикрывающая коленки. В фойе неумолимо сгущались тучи. И кто знает, во что бы вылился нарастающий гнев функционеров, если бы не раздался третий звонок, приглашающий зрителей в зал. Публика потянулась в гостеприимно распахнутые двери. Проходя мимо нас, кто-то демонстративно отворачивался, кто-то открыто окатывал неприязнью, в нашу сторону прилетела даже парочка завистливых взглядов, вот только равнодушия не было в помине.
   - Да уж, разворошили мы гнездо! - подытожил я с каким-то бесшабашным весёльем, покрепче прижимая локтями руки девчонок к своим бокам.
   - Ну что, нанесём "удар милосердия"? - продолжала веселиться Катька: - Давайте окончательно добьём эту Хельгу, чтоб не мучалась?
   - Давай! - неожиданно одобрила Ирина. И кровожадно добавила: - Пусть знает, как к чужим женихам свои руки загребущие протягивать.
   Подождав, пока все гости рассядутся, мы вошли в двери актового зала. Все первые ряды вплоть до середины просторного помещения были забиты так, что яблоку не нашлось бы места упасть, а вот дальше кресла пустовали. Сначала я подумал, что это из-за ослабшего с годами слуха у старшего поколения, и лишь потом до меня дошло: номенклатура расселась так, как привыкла сидеть на собраниях - чтобы гарантированно быть на виду у заседавшего в президиуме большого начальства! Чёрт возьми, поистине, другой мир - другие нравы.
   Под всё теми же испепеляющими взглядами мы направились "на Камчатку", подальше от взбудораженного сборища. Проходя мимо заполненных рядов, Катя изо всех сил демонстрировала своё расположение ко мне, впрочем, как и весь сегодняшний вечер. Она то тесно прижималась, то брала мой локоть двумя руками, то поглаживала мою руку якобы украдкой, но так, что бы это было заметно всем вокруг. А, встречаясь глазами с Иришкой, тут же делала невинное лицо, мол, сами попросили сыграть такую роль, вот я и стараюсь. Ира же напротив, одаривала меня подобной лаской через силу, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Ну, не любила она быть на виду, тем более прилюдно обниматься, пусть даже с любимым человеком. Зато когда мы сели позади всех, тогда она расслабилась. Её пальчики стали то поглаживать мою ладонь, то неуловимо скользить вдоль неё самыми кончиками острых ноготков. А с другой стороны Катя не отставала от Иры, только теперь она делала это украдкой.
   Блин, если бы вы знали, какое это восхитительное ощущение, когда тебя ласкают две женщины, не сговариваясь, и не прожигая друг друга свирепыми взглядами при этом. Век бы так сидел и наслаждался, не испытывая ни малейшего желания пошевельнуться! И как-то незаметно для самого себя растёкся киселём, забыв про всё на свете. И про концерт забыв, и зачем мы вообще сюда пришли - тоже. Зато девчонки ничего не забыли. Между тем концерт уже начался. Первая композиция была инструментальная, где основную партию вели клавишные - эдакое длиннющее попурри из бравурных советских маршей. Заметив, что Хельга в глубине сцены понемногу успокоилась, осмелела и даже начала выискивать глазами нашу троицу, Катя подождала ещё немного и дала отмашку Ирине. Постепенно распаляясь, девчата начали попеременно обнимать меня с таким жаром, что со стороны могло показаться, будто здесь бьёт ключом неистовая страсть, и только жутко неудобные кресла не дают нам приступить к главному действу. Хельга в это время голосила "От Байкала до Амура мы проложим магистраль". Заметив недвусмысленную по её мнению сцену, она резко замолкла на половине фразы, перекосила лицо и, зарыдав, опрометью бросилась за кулисы. Туго натянулся провод от её гитары и тут же словно оборванная верёвка упал обратно, когда штекер выскочил из гнезда. Один за другим затихли остальные инструменты, и в зале повисла растерянная тишина. Концерт был сорван окончательно.
   - А вот теперь можно и уходить, здесь нам больше делать нечего. - с удовлетворённым видом заявила Катька.
   Мы встали и на глазах у ничего непонимающей публики вышли из зала. Добившиеся своего девчонки сияли, как новая монета. Почему-то сейчас они мне напомнили двух львиц, только что плотно закусивших антилопой, наигравшись с ней всласть перед этим.
   Такси, на котором приехали девчата, всё так же продолжало стоять на площадке в окружении чёрных "Волг". Наверно, Катерина не скупясь заплатила водителю, раз уж он так терпеливо прождал нас не менее получаса.
   - Куда поедем? - довольно бодро поинтересовался седоусый таксист, словно и не дремал только что с надвинутой на глаза кепкой.
   - Сначала Серёжу домой отвезём. Да? А потом к тебе заедем, я переоденусь. - Ира вопросительно посмотрела на Катьку. Но та только фыркнула:
   - Ирка, ну какая ты скучная! Нет, люди, вы как хотите, а сегодняшнее мероприятие просто необходимо как следует отметить, ведь я уже давно так не веселилась. Знаете что, а поехали в кабак, а? - и, не дожидаясь нашего согласия, распорядилась: - К "Арагви" пожалуйста!
   
   Чтобы не толкаться в толпе жаждущих попасть внутрь, и не выслушивать от швейцара традиционное блеянье "мест нет", Катя позвонила кому-то из автомата на углу и только потом повела нас ко входу. Скоро из-за дверей вышла женщина в возрасте явно за сорок, она приветливо поздоровалась с Катей и провела нас мимо надутого важностью седого дяденьки в синей униформе с горящими начищенной медью пуговицами.
   - Блатные, наверно. - донеслось нам вслед от переминающихся с ноги на ногу неудачников. Надо пояснить, что тогда "блатными" называли не уголовников, а достающих что-либо по блату, то есть по знакомству, и широкий круг полезных знакомых порой ценился в народе гораздо дороже денег. "Не имей сто рублей" - эта поговорка во времена тотального дефицита сомнениям не подвергалась.
   
   Действительно, ресторан оказался заполнен почти полностью - всего два-три свободных столика на весь немаленький зал. Пока Ириша с Катей изучали меню, я огляделся. Рядом с нами шумно гуляли две небольших компании фарцовщиков, а на другой стороне зала степенно справляли чей-то юбилей, судя по длинному ряду сдвинутых столов и солидному возрасту восседавших за ними. На небольшой эстраде в углу откровенно лениво что-то брякали ресторанные лабухи, оживляясь только тогда, когда к ним кто-нибудь подходил с купюрой в руке. Неожиданно быстро, по общепитовским понятиям молниеносно, принесли наш заказ - как видно Катина знакомая здесь занимала далеко не маленькую должность.
   Мы выпили за успешное избавление от моего рабства, закусили, потом выпили за прекрасных избавительниц, за красивый щелчок по носу заносчивой Хельги, пили ещё за что-то, а потом девчонок потянуло танцевать. Мы втроём лихо отплясывали под заводную мелодию "Гуляки" из репертуара группы "Альфа", а когда музыканты заиграли медленный танец, Катя ушла за столик, оставив нас с Иришей вдвоём.
   - Серёжка... - покачиваясь в такт музыки, Ирина подняла склонённую голову с моего плеча. - А для тебя больше никакой нагрузки не придумают? Юля так по тебе скучает, каждый день спрашивает, когда же придёт её "Силёза", и мама уже не раз интересовалась тобой.
   - Надеюсь, что со всеми нагрузками покончено, а совсем точно узнаю об этом после праздников. Я ведь тоже по вам сильно скучаю. По тебе, по Юльчику, да и по пирожкам Елены Станиславовны тоже.
   Когда музыка смолкла, мы вернулись к Катерине, немного поболтали ни о чем и вновь вернулись к эстраде. Следом за двумя подряд быстрыми мелодиями, основательно подогревшую нашу и так не холодную кровушку, один из музыкантов взял микрофон и объявил белый танец. Я ждал приглашения от Иры, но получил его от Кати. Иришка улыбнулась и чуть прикрыла подёрнутые хмельной патинкой глаза, тем самым давая мне позволение на танец с соперницей.
   Но не успели мы с Катей обняться и закружиться в танце, как она вдруг замерла на месте, вынуждая остановиться и меня.
   - Смотри!
   Я обернулся и увидел, как какой-то основательно поддатый парень из компании фарцовщиков чуть ли не насильно пытается вытащить Иру из-за столика потанцевать. Не сговариваясь, мы с Катей бросились на помощь Иришке.
   - Что вы себе позволяете, молодой человек? - закипая от гнева, прошипел я.
   - А чё, тебе что-то не нравится? Мож тогда пойдём выйдем?! - с пьяной смелостью попёр на меня парень.
   - Да, гражданин, пойдёмте выйдем! - официальным тоном заговорила Катерина. - И прогуляемся до ближайшего отделения, где вы чётко и внятно, для занесения в протокол, объясните нам своё поведение. Там мы вам быстро оформим нарушение общественного порядка в нетрезвом виде, а если начнёте бузить, то и пятнадцать суток можете себе заработать помимо денежного штрафа.
   Произнося эту речь, Катя открыла лежащий на столике клатч, и показала парню уголок красных корочек. Дебоширу сразу стало скучно. Он что-то пробурчал себе под нос, дескать, поразвелось ментов на белом свете, что шагу ступить некуда, потом примирительно поднял руки и заявил:
   - Всё, гражданка начальница, признаю, что был не прав. Прошу прощения у дамы и мирно удаляюсь. - С этими словами он повернулся и ушел.
   Хоть конфликт был быстро погашен, эта выходка полностью испортила вечер. У Ирины пропало всякое настроение, да и у меня, признаться, тоже.