Грех матушки Марии 4

(начало http://www.proza.ru/2013/01/26/1474)
*     *     *

...К окошку вплотную были прижаты ошарашенные лица мальчишек, смотревших на неё во все глаза.
 
*     *     *
...Не прошло и получаса, как все трое «олухов» были выставлены на коленях перед образами замаливать грехи свои перед Господом. Вечерняя трапеза для малолетних иродов, само собой, отменялась. Батюшка был просто вне себя.

- Ах, Господи, за что наказываешь?.. По что чад моих лишил разума? – зычно взывал он, проходясь мимо стоявших в ряд грешников. – Что сделать мне с иродами малолетними, подскажи?? Убить ли? или проклясть навеки?

Все трое, стоя на коленях, крестились и плакали.
 
- Кто надоумил?.. Кто, негодяи?? – вопрошал батюшка Николай, потрясая руками.

- Пе-етька!.. – заголосил ангелочек Прошка, размазывая слёзы по сморщенной мордочке.
 
- Петька Дёмин? - вмешалась матушка. Ей хотелось пожалеть младшенького, который точно не знал, что творил.

- Да-а, - плакал и Васятка. – Дё-о-мин!.. Он сказал, пойдём посмотри-им... как тятя вашу мамку еть буди-ить!..

Тут матушка вспыхнула, а батюшка выдал Васятке такую затрещину, что тот с колен упал на пол. Заодно уж получил затрещину и стоявший молча Гришаня.

 - Ах, дураки какие, - матушка покраснела. – Еть... Прости Господи! Любить это значит, обалдуи вы несчастные!.. Нельзя так говорить! А уж смотреть на это – грех тяжкий!

- А Петька говорил, что завсегда в бане смотрит тятьку с мамкой, - протянул Васятка.
 
– А Васька сказал, что мамку голу посмотреть охота-а, – вступил Прошка.
 
- Не-е, я не говори-ил... – ревел Васька.

- Говори-ил!..

- Ну, вот что! – прервал их, наконец, батюшка. – С Петькой своим Фёдор сам разберётся - я ему скажу. А с вами... Я вам много прощал... Но на сей раз!.. Порка – вот ваше спасение. Порка, пост и молитва!.. – батюшка гневно пристукнул кулаком по столу.

Васятка и Прошка заголосили с новой силой, хотя розги пока никто из них ещё не пробовал. Гришаня стоял на коленях молча.

- Васька и Прошка, ставьте скамью посредине!.. Гришка, марш за розгами! Вон с кустов прутьев нарежь, да подлиннее! – батюшка был необычно решителен, грозен, и матушка даже боялась сказать что-то супротив.
 
...Когда батюшка смотрел принесённые Гришкой розги, проверяя их на крепость, в дверь постучали, и в избу вошёл сосед, Фёдор Дёмин, держа за вихры своего Петьку. Одно ухо у Петьки сильно краснело.

- Моё почтение, батюшка Николай! Моё почтение, матушка!.. – почтительно кланяясь, говорил он. – Я тут мальца-то своего допросил, что, мол, за шум там, у батюшки Николая на дворе... За ухо потаскал маленько... Ну, он и признался, что, мол, в баньке подглядывали. Так я думаю, что уж вы, батюшка, своих-то строго накажете... Вижу, и скамья готова!.. Так уж и моего заодно, своею суровою рукою... Острастка нужна, ох, нужна! Да и наставления ваши, батюшка... очень уж они хорошо... в душу прям... порядок делают! И хочешь, бывало, украсть... а это в нашем купецком деле, скажу вам!.. а вот нет, и всё!.. Так своих-то будете учить... Ну и Петьку моего... Оч-чень ему это, подлецу, требуется!

Петька стоял недвижно, уронив руки, с застывшим, повёрнутым в сторону лицом, как нашкодивший кот, которого держат за загривок. Отец Николай поглядел на него, погладил бороду...

- Ох, чада неразумные, - раздумчиво и строго заговорил он. – Как же вразумлять вас, чтоб почитали мать свою и отца своего? Чтоб страх имели, а не подглядки да насмешки строили?..
- Спасибо тебе, Фёдор, что привёл чадушко для вразумления. Ей Богу, выпорю всю компанию славно!.. Ну, кто первый будет? – и батюшка подошёл к ведёрку с розгами.

- Да пусть мой и будет, батюшка, - подтолкнул Петьку отец. – Зачинщику, известное дело, первый кнут. Ложись, сынок!.. Скидывай порты.

Петька со скорбным лицом, молча, не спеша стал развязывать свои серые, истрепанные по заборам порты и, чуть спустивши их, лёг на скамью, но от страху лёг как-то криво, боком. Однако отец тут же вытянул ему ноги вдоль скамьи, спусти порты до колен и задрал рубаху.
 
- Всыпьте ему, батюшка, от души! А  я придержу, ежли что...

Батюшка Николай с длинной розгой в руке приблизился; голая Петькина задница напряглась, а глаза его выпучились. Но батюшка не спешил...
 
- Встали все в ряд, олухи!.. Слушайте и внимайте, что я расскажу.
 
- Давно это было, - заговорил батюшка, прохаживаясь вдоль скамьи. – Был на земле Великий Потоп... И спаслись в том потопе только те, что были в Ковчеге. А построил его по научению Господа один человек, Ной. Ну, вот... Как вода спала, высадились они на горе Арарат и стали жить.
 
- И родилось у этого Ноя три сына, - вёл далее батюшка, - Сим, Хам и Иафет...
 
- Однажды заснул отец под деревом в жаркий день, да и оголился, и был наг. А Хам увидел наготу его и ну давай смеяться да потешаться... И братьев позвал посмеяться над родителем своим! Да только братья смеяться не стали, да и смотреть на наготу отца своего не стали, ибо чтили родителей своих! А взяли они накидку да накрыли отца, и всё это не глядючи.

- А отец, как проснулся и узнал, что сын его Хам надсмехался над ним, так и проклял его! И изгнал из дому и со своей земли. Ушёл тот Хам со своим семейством в землю Ханаанскую, и расплодился по всей земле. И земля та была тоже проклята Богом...

- Поняли вы эту притчу, мерзавцы?

- Поняли, батюшка, – нестройным хором отвечали поповичи, - мы больше не будем...

- Кому не дОлжно уподобляться?

- Хаму, - отвечал Гришаня. Васька и Пашка согласно закивали.

- А с кого пример брать?

- С Сима... и с этого... И-афета.

- А ты, Петя, понял ли?

- Понял, батюшка, - отвечал лежащий с голым задом Петька.

- Хорошо... Ну, а это - чтоб вы ещё лучше запомнили.
 
Тут отец Николай взмахнул розгой, та свистнула, и на Петькиной заднице образовалась первая полоса.
Петька выпучил глаза, надул щёки, после чего заорал, как резаный. Потом попытался было вскочить, да отец держал его крепко за ноги.

- За Сима!.. За Хама!.. За Иафета!.. – приговаривал батюшка после каждого удара, придерживая Петьку за спину. – За Сима!.. За Хама!.. За Иафета!..

Хотя Хам в этом ряду был неуместен, но батюшка разошёлся не на шутку, и не замечал несуразности. Петька орал так, что у матушки уши закладывало.

Когда Петькина задница вся стала полосатой, батюшка остановился.

- Слезай, грешник, - молвил он. - Дай и другим покричать да покаяться.

Ревущий белугой Петька слез со скамьи, одной рукой держась за порты, а другою за ягодицы. Он долго ещё стоял в углу и ревел, держась руками за задницу и не решаясь натянуть на неё штаны.

Следующим лёг Гришаня, который держался молодцом, не орал в голос, а только вскрикивал, когда сильно прижигало. Тут батюшка уже исправился, и приговаривал правильно:

- За Ноя!.. За Сима!.. За Иафета!.. – и отпускал по три розги кряду.

Потом пришла очередь Васятки, который получил всего шесть розог, но визжал как поросёнок на заклании.

Ангелочка Прошу матушка хотела совсем уберечь от порки, но батюшка не позволил. И на Прошкином заду тоже отметились три розги, хотя и лёгкие.

Когда Федор Дёмин с Петькой, поклонившись батюшке в пояс, ушли, батюшка не дал своим малолетним грешникам особо горевать и жалеть свои битые зады.
Поскольку вечерняя трапеза для них отменялась, батюшка задал им работу: Гришка колол дрова на неделю, Васятка мыл полы в доме и убирал в бане, Прошка сносил дрова в поленицу и мёл двор. Потом убирали в хлеву.

Работа кипела до самой темноты... Если одна работа заканчивалась, в хозяйстве находилась другая.

- Вот и славно, чем по улицам-то носиться без толку!.. – говорил батюшка. – Пора уже всё в хозяйстве им уметь!.. А не в бане подсматривать...

Когда совсем уже стемнело, виноватая и уставшая ребятня собралась в избе.

- Ну что, чада мои неразумные? – хмуро спрашивал батюшка. – Осознали грехи свои?

- Осознали, – виноватились они, опустив головы. – Прости нас, батюшка... Прости, матушка...

- Бог простит. А теперь спать! – сказал батюшка.

- Голодные, небось, чадушки? – не выдержала матушка.

- А то!.. Ажно в брюхе бурчит... – жаловались Васятка с Прошкой.

Сердобольная матушка пошла было доставать из печи, но батюшка строго остановил её.
 
- Сухари есть?.. По чёрному сухарю им и водицы колодезной.

Вздохнув, матушка достала из чулана три чёрных сухаря, положила на стол. Поставила солонку, налила водицы в кружки.
Чада хотели было усесться за стол на лавку, да тут же передумали... Сидеть им было никак невозможно.
Трапезничали стоя. Каждый присолил свою чёрняшку и принялся грызть. Ах, что это была за вкуснятина! Водица тоже была холодная да вкусная.

Повеселев после сухаря, почёсывая свои отходившие уже после розги зады, мальчишки умыли грязные зарёванные мордахи, молча разделись и улеглись в свою широкую, общую постель. Минут через пять они уже спали сном праведников.

*     *    *

- Ну, что ты, Николаша, отошёл уж? – спрашивала матушка, когда и родители, помолившись перед образами, улеглись в горнице, в своей постели за цветастой занавескою. – Как осерчал-то, не приведи Господи! Уж, думаю, запорет мальчишек, совсем запорет...

- Ништо! запорет... – усмехался батюшка в темноте. – Подумаешь, берёзовой каши отведали, в кои-то веки. Меня вот, помню, батюшка драл, так драл.

- Было за что, миленький? – невинно спросила матушка.

- Да уж было... – батюшка задумался. - Слушай, Марьюшка, а ведь и меня за это же дело драли. Вот чудеса!..

- Да за что же?

- По малолетству за девками да бабами на реке подглядывал, когда те купалися... Они меня и поймали, портки с меня стянули, да так к тятьке и отвели. Ох, и задал он мне!

- Ах, вот откуда что берётся, - тихо смеялась матушка. – А тятя твой злился, небось, что сам не подсмотрел.

Она тихонько придвинулась к батюшке и обняла его.
- Ну, сегодня-то уж насмотрелся, а?.. – зашептала она ему в бороду. – Или нет ещё? Грешник ты мой любый...

Батюшка заволновался, задышал, и вдруг крепко обхватил матушку за талию.
- Хочу, как в баньке, - со страстью зашептал он. -  Сзаду, Марьюшка! Становися...

Матушка тихо засмеялась.
- Погоди... не всё сразу. Спервоначалу обойми меня... расцелуй... Дай-кося, рубаху-то подыму... Ох, грешники-то мы с тобою, грешники!

Она в томлении подняла рубаху до самой шеи, и батюшка страстно приник к её большому, чистому, горячему и такому родному телу.

*     *     *

К весне в семействе батюшки Николая было уже четверо детишек. Четвёртой родилась девочка, славная да красивая, как матушка, только черноволосая.