Наш храм науки

    Пятистенный  дом  под шатровой, из тёса, крышей – это и есть наша школа. Стоит она посреди деревни, но наособицу, на самом высоком месте. В начале 30-х годов   её построил и подарил «обчеству» наш, вилимовский благодетель Елисей Прокопьевич Лопатин, вернувшийся из золотоносных краев с капиталом. Об этом просветила меня моя бабушка.

    Я помню этого седого в окладистой  бороде,  ещё  не согнутого годами  старика. Он был грамотен, и его приглашали  писать письма «на войну» и составлять разные  «казённые бумаги». Он степенно, с тростью в руке, в чёрной шляпе и в чёрном длинном пальто  шагал по улице. При виде его почему-то  переставали галдеть и играть ребятишки, а некоторые оборачивались к нему лицом и говорили: «Здрастуй, дедушка Елисей Прокопич!». Он приподнимал рукой шляпу, склонял  в их сторону  седую, с длинными волосами голову и говорил на распев: « Зра-а-а-ствуйте, ребятки!». Вот этот  старик и осчастливил Вилимовку новой школой.

   …Мы впервые рассаживаемся за самые «низкорослые», на первых рядах, парты. За нами «старшенькие» - третьеклассники.  А с обеда на наши места усядутся второй и четвертый классы. Занятия будут в две смены.

    Нашей учительницей на все четыре года стала Анастасия Николаевна Непомнящих (Лыткина). Вот ей мы и будем обязаны по гроб за получение «первой ступени» образования.  Какое-то время, пока мы учились, ей помогали в работе Валентина Абросимовна Чащина и Галина Ефимовна Криволуцкая(Зырянова). Но не долго.

   Как -то уже в наши дни, пока Анастасия Николаевна жила в Казачинске, мы изредка встречались, говорили о том - о сем. Однажды вспомнили те давние школьные годы. Она расплакалась, сказала: «Ну её, ту жизнь, к дьяволу. Лучше давай поговорим о сегодняшней.  Хотя и сегодняшняя-то не на много лучше» .Пришли к печальному заключению: она осталась в живых одна из своих сверстниц-учительниц, а я – один на район – из ее вилимовских учеников. Как два динозавра той эпохи.

   Однако от воспоминаний глаза не закроешь и уши не заткнешь. А вспоминается тот период биографии от «поступил в школу», до «окончил ее в таком-то году» - особенно четко. По дням, а то и по часам. Разные факты и случаи крепко засели в памяти.
… Букварей в первом классе было два или три на шестнадцать учеников. Первые «палочки» и «крючки» выводили карандашами еще на тетрадях в линеечку. Позже, в третьем и четвертом классах уже писали на чем придется. В основном, в «тетрадях», сшитых Анастасией Николаевной из старых географических карт и где-то добытых подшивок газет. «Чернилами» нередко были свекольный сок, марганцовка, синька и настойка из сажи. Мелом служили пожертвованные некоторыми матерями кошечки-копилки. Учебник истории был один, арифметики – два или три, грамматики – штук пять, хрестоматий для чтения по литературе – три. Вот и весь арсенал, с которым мы одолели четыре класса. Из «боевых» средств на уроках военного дела в наличии были старый противогаз, самодельные деревянные ружья, деревянные саперные лопаты для рытья в снежных сугробах траншей и окопов. И плакат-пособие по отравляющим веществам.

      Военное дело мы, мальчишки, любили. Ползать по снежным полянам, ходить в атаки на лыжах – это для нас было милое дело. Вот силенок для «боевых операций» и маршировок на голодное брюхо было маловато. А как мы топали по школьному полу под задорную песню «Кони сытые бьют копытами, встретим мы по-сталински врага!».

       Особенно нравилось ползать на брюхе по насту – легко, с задором, наперегонки. Да вот беда: наст сдирал с наших одежонок пуговицы и заплаты, в клочья рвал рукавицы. За что крепко доставалось от матерей и нам, и учительнице. Однажды в школьной «баталии» в снегу я потерял галошу. Веревочка, крепившая ее к бурке на ноге, порвалась, и обуток мой всем воинством пришлось пол-урока разыскивать в снегу.

       Здесь, в этом «храме» мы были приобщены, по словам Анастасии Николаевны,  к великой армии юных ленинцев.

      Однажды  после звонка на перемену она велела нам остаться на местах. «Сегодня, ребята, у нас знаменательный день.        Сегодня мы будем вступать в пионеры». Анастасия Николаевна рассказала, кто такие пионеры. «Это передовой отряд юных ленинцев. Самые лучшие мальчики и девочки. Они  хорошо ведут себя в обществе, лучше других учатся в школе, помогают в учёбе отстающим. И родителей слушают, им помогают в домашних делах. А на каникулах активно трудятся в колхозе. Вы понимаете, какие болшие требования предъявляются к тем, кто вступит в  пионеры?». «А тем мальчишкам, которые курят, тоже  можно в пионеры?»- спросила одна из девчёнок-ябедниц. Сидевший на задней парте курильщик Лёнька Лопатин поставил ей «шелбана». «Курильщиков пока принимать в пионеры не будем»,- сказала Анастасия Николаевна.- А ты, Лёня, встань в угол». «Ну ты у меня ещё не так получишь»,- зло прошептал и погрозил Лёнька кулаком «ябеде».     «Вот, к сожалению, уже одного из вас  пока нельзя принимать»,- сказала Анастасия Николаевна.- «А кого мы сегодня смело можем принять в  ряды юных ленинцев? Предлагайте и поднимайте руки за приём». Тут все начали высказывать «своё мнение», поднялся спор, галдёж. Оказалось, что  никто не достоин. Только одна Галя Елизарьева может быть в пионерах. Она хорошо ведёт себя в школе, не ябедничает, ни с кем не дерётся, помогает матери по домашности и всё лето работает в колхозе на прополке,  на покосе и со школой копает картошку. «Хорошо, Галю примем первой, когда соберёмся снова. Оказалось, что на сегодня  мы   далеко не все готовы к вступлению в пионеры»- сказала              Анастасия Николаевна.  «Вот Виталя принёс в школу по случаю приёма в пионеры  галстук и зажим к нему.  Посмотрите, подержите в руках. Я вам сейчас расскажу о том, что они означают, как и когда пионеры носят красные галстуки».      
Витальке Шемету хорошо. Он  живёт у бабушки, а родители его в городе. Отец военный, при деньгах. Виталик что не запросит, то ему и везут. У него у одного в школе есть все, какие надо, учебники. 

     Анастасия Николаевна попросила его, чтобы он заказал родителям  пионерский галстук и зажим к нему.  И  вот мы уже их разглядываем,  трогаем на ощупь. На зажиме  вытиснены три языка пламени, означавшие триединство партии, комсомола и пионерии. Это  нам      обьяснила   учительница.

   И треугольная косынка галстука, по словам Анастасии Николаевны, тоже, видимо, имела тот же смысл.

   В общем, той зимой  все, кто подходили по возрасту, стали пионерами. В том числе и «заядлые» курильщики. И даже «лоботрясы», как называла некоторых из нас школьная техничка. Анастасия Николаевна сказала, что в  пионерах они  быстрее исправятся. Но время показало, что  никто из них  не бросил курить и не исправился даже в комсомоле.

  … Последняя встреча моя со школой была в девяностых годах, когда деревню уже растащили по брёвнышку и до школы тоже добрались. В ней были выдраны окна, половицы, на чердаке остались одни стропилины. Но стены были целы. Это пространство до щемящей душевной боли воскресило в памяти полузабытые лица одноклассников, их голоса, события, ту обстановку, в которой мы жили.

    Вон на той стене киномеханики вешали  перед кино белые экраны. А у того окна стояла наша с Гошей Зыряновым парта. Однажды складником мы вырезали на ней свои инициалы, за что на два урока «схлопотали» угол. Вот он, пока еще цел и невредим, мой «персональный» угол. Так его называла Анастасия Николаевна, закрепив это малопочетное место за мною на все четыре года учебы.

     Поскольку занятия проходили в двух классах одновременно, от этого в наших знаниях нередко творилось  просто чёрт знает что. Рассказывает второклассник у доски стихотворение. Вдруг сбивается и начинает пересказ стихотворения, которое два дня назад заучивали ученики четвертого класса. Поднимается хохот, выкрикивания, подсказки, смеется и Анастасия Николаевна: «Заморочил ты нам голову, Вася, - говорит она рассказчику. – Садись, дома хорошенько выучи и больше не путай Пушкина с Некрасовым».
…Здесь, в этих стенах мы услышали от Анастасии Николаевны известие о победе. Поднялся гам-тарарам: мы кричали «Ура!», девчонки окружили учительницу и смеялись, и плакали вместе с ней. Мы шли веселой оравой по деревне, оповещая народ о долгожданном событии. И тоже видели на лицах женщин слезы и улыбки, многие из них крестились и говорили: «Слава тебе, Господи!»

    Весной 1947-го, после окончания учёбы, почему-то не дома, а  в Мокрушинской школе,  мы сдавали экзамены за четвертый класс. А, перейдя в пятый, стали такими «взрослыми», что в родном колхозе на лето нам доверили ответственные работы: делать копны. До этого мы их только возили, сидя верхом на конягах. А иногда делали граблями кучки сена, которые женщины накладывали вилами на березовые волокуши. Или ходили с граблями - подскребали. То есть, были помощниками на сенокосном конвейере. И вот нам поручили более серьезное орудие труда – вилы. Счастливчика Гошу Зырянова, как более крепкого и  ответственного, посадили на конные грабли делать валки. К концу первого дня у него уже была во всю ладонь мозоль от подъемного рычага, но он не  отступился от «почетной» работы. Вообще он был парнишка с настырным характером, что потом доказал в армии в боевой операции, выполняя задание, где и погиб.

   В августе мне неожиданно предложили место «помощника» на сеялке. За «главного» была взрослая девушка Таня Лопатина, но все равно ей тяжело было одной поднимать мешки с зерном и высыпать их в ящик сеялки. Посчитали, что я ей гожусь в помощники, хотя во мне самом-то весу было на полмешка ржи, которую мы сеяли. Как-то приловчились, справлялись. Помогал и тракторист Борис Даунов.

   Может из-за этой «престижной» работы, а может из-за хворей и малокровия, которые нашла во мне бабушка Лукерья, мать не отпустила меня в пятый класс, ссылаясь и на то, что за житьё в Мокруше на «фатере» (квартире) платить нечем, а ходить каждый день в школу по десять верст – обутков нету, и шапки путней нету, и фуфайчёнка – вся в заплатах. А коровенку-кормилицу за налоги свели, с голодухи какая уж учеба….

   Под нажимом этих уважительных причин я в ту осень не пошел в школу.