Дань памяти или Записки обывателя

                Зулкар Хасанов

                «Дань памяти» или "Записки обывателя"
          (автобиографическое произведение)
               

      

                Предисловие

   Первая моя книга «Записки обывателя» вышла небольшим тиражом в 2008 году. Со временем ко мне поступают просьбы опубликовать ее для читателей в интернете или в каком-нибудь журнале. Всё-таки спустя четыре года решил переработать книгу еще раз и опубликовать уже под названием «Дань памяти». Думаю, что многим читателям будет интересно узнать о российской жизни 30-50 годов прошлого века. Дорогие, мои читатели, не удивляйтесь, что с отдельными эпизодами этого романа вы уже знакомы по рассказам: «Мама». «Сестра». Я эти рассказы сохранил и в романе, правда, несколько сокращенно.

                Глава 1
         

                О  Родине – стороне.

               
 «Родину, как и родителей, на    чужбине   
 Не ищут». (Русская поговорка).

У каждого человека есть родина-страна и родина-сторона. Родина-сторона - это место рождения человека в данной    местности.

Человек, уехавший из России за границу, под словом родина - подразумевает, прежде всего – Россию.
 В старину новорожденного принимала бабка-повитуха. Татары называли эту бабушку бала эбисе, а само занятие по приему новорожденного называлось -  эбилек.  Обряды,  связанные с рождением ребенка среди татар занимали особое место. Беременную женщину берегли, когда отсутствовали дома муж и другие члены семьи. Одну её не оставляли, к ней приглашали соседку. Роды принимали на нарах бабки-повитухи. Повивальная бабка или опытная пожилая женщина перерезала пуповину ребенка, положив её на серебряную монету. Пуповину вместе с последом заворачивали в чистую тряпку и закапывали в землю на чистом месте во дворе. Эта пуповина «звала» человека к себе на протяжении всей его жизни. Где пупок человека резан, там его и милая сторона.

 Деревня Султанмуратово расположилась на реке Аургазы, на юго-западных отрогах Уральских гор. Это, примерно, в 70 - ти  км южнее города Уфы, входит  в  состав Аургазинского района. В молодые годы я слышал, что крестьяне этой деревни участвовали еще в Пугачевском бунте. С севера-запада деревня Султанмуратово окружена обширными полями, на которых летом колосятся рожь, пшеница, цветет гречиха, а где-то среди этой красы вдруг охватывает тебя цветущее во всей красе и великолепию подсолнечное поле.
Желтоголовые подсолнухи выше человеческого роста красуются, как живые, совершая от легкого ветерка слабые движения. Каждое лето из цветов этих растений пчелы собирают сотни килограммов знаменитого башкирского меда. С севера на юго-восток  тянутся нескончаемой цепью горные склоны, из которых выступают древние скалистые отложения отрогов Уральских гор.
 У подножия горных склонов  в районе деревни Султанмуратово протекает река Аургазы, рассекая совсем небольшую часть деревни своей извилиной на две части. Здесь же впадает в реку Аургазы небольшая, совсем маленькая речка Турсагали. Для меня речка Турсагали является «подругой» моего детства, так как она являлась «колыбелью» ребятишек деревни Кзыл-яр, где мы купались, ловили рыбу, там же стояла водяная мельница. Не только дети, но и взрослые относились с большой любовью к речке Турсагали.
        На горном склоне начинается мелколесье, затем появляются молодые дубки, а дальше начинается настоящий лес или в местном говоре говорят «урман», что, значит, по-татарски, лес.
Султанмуратово - это крупный населенный пункт в Аургазинском районе. Жили и живут в деревне татары и башкиры, очень трудолюбивые, честные,  порядочные люди, среди которых есть и известные, как, например, татарский советский писатель Ибрагимов Галимджан Гирфанович (1887-1938), который родился в семье муллы в Султанмуратове.
Он учился в медресе в Оренбурге, в  медресе Галия в Уфе. Он был участником Февральской буржуазной  революции 1917г. и Великой социалистической революции и Гражданской войны 1918-20 годов.
В ранних рассказах осуждал социальную несправедливость. Его герои были ещё далеки от активной борьбы за свои права. После 1914 года развивался как художник-реалист. Широко известны его литературные произведения «Любовь и счастье», «Наши дни», «Дочь степи», «Глубокие корни». В 1928 году был удостоен звания Героя Труда. (Большая Советская Энциклопедия. Изд. 1969-1978 гг.)  В Султанмуратово создан музей писателя.
В 3 - 4  км южнее Султанмуратово находилась небольшая деревня, всего, наверно, дворов тридцать, деревня Кзыл-яр, в котором прошло мое детство. Наша деревня входила в колхоз им. Калинина.
Я родился 25 октября 1931 года в деревне Султанмуратово, как утверждает об этом мое «свидетельство о рождении», в семье крестьянина Бикмухамета Шаймухаметовича.
         В ту пору моему отцу было уже 56 лет. Отец мой родился в 1875 году, то-есть 138 лет назад в деревне Султанмуратово Оренбургской губернии, ныне Аургазинского района Башкортостана. Мать моя, Маргия Хайрулловна, родилась в деревне Кадыргулово Давлекановского района Башкирской АССР, была второй женой моего отца, была значительно моложе его, думаю, лет на двадцать.
         Кроме меня, в нашей семье были: сестра Минекамал рождения 1918 года, братья Мавлют рождения 1920 года, Зуфар 1928 года рождения. Первая жена моего отца, Хайерлебанат, умерла в середине двадцатых годов прошлого столетия, которая оставила моему отцу троих сыновей Шайхайдара, Мансура и Минегалима. Ко времени моего рождения они все уже были женаты,  жили они в близлежащих деревнях. У моего отца были братья Хаджимурат,  Валимурат и  сестра Гайникамал.
В начале 30-х годов прошлого столетия в деревнях шла еще коллективизация, крестьяне вступали в колхозы, надеясь, что вступают в лучшую жизнь. Действительно, у людей появился большой душевный и трудовой порыв, происходило единение людей. Люди работали в колхозе с большим усердием и старанием и добивались неплохих успехов в трудовых делах. Человек  всегда славен трудом. Труд возвышает и облагораживает человека. Много существует пословиц и поговорок на темы труда: «Урожай бывает не от росы, а от пота», «Хочешь большую ложку – возьми большую лопату», а о лени сказано вот что:
- Лень, хочешь яичко?
А она спрашивает:
        - А оно облупленное?
Вот до чего доводит лень. Лень в других комментариях не нуждается. На моих односельчан лень не распространялась, они трудились с полной отдачей сил и здоровья.
         Вели строительство необходимых для деревни хозяйственных построек: конюшен, амбаров для хранения зерна.
Амбары, по моим понятиям, очень оригинально построены.  Стены амбаров собранные из бревен установлены на так, называемые  «стулья» - это  вертикально установленные стойки из бревен высотой примерно 70 – 80  сантиметров от земли. Они установлены по периметру сруба амбара через каждые  2 -  2,5  метра. Словом под амбаром гулял ветер, сквозняк. Высота  от пола амбара  до земли достигала О.7 м.  Можно сказать, амбар «висел» на воздухе. Это очень качественные хранилища для зерна. В помещение не проникала влага, сложно добраться туда грызунам.
        Покупали сельскохозяйственные машины, инвентарь для нужд села. Построили совершенно новую школу. Крестьяне для себя строили новые дома, помещения для животных.
Конечно, трудностей хватало. Нехватка строительных материалов, хотя колхоз выделял значительную сумму на эти цели, не хватало специалистов. Деревенская жизнь складывалась   сложно. Так ведь только начинали строить новую жизнь. Многие люди жили в необустроенных домах, дворах. Крыши домов покрыты соломой. В Марьяновке, в хуторах, расположенных в  2  км  от нашей деревни, люди жили в глинобитных домах с земляным полом. Там жили в основном переселенцы со времен царицы Екатерины II, как об этом говорили старожилы.   
Наша семья жила не богата. Отец выполнял много самых разных крестьянских работ: умел пахать землю, сеять и выращивать хлеб, косить сено и его заготавливать на зиму. Умел заботливо ухаживать за лошадьми, вообще к ним относился с большой любовью и усердием. Всю жизнь работал честно и добросовестно, но никакого материального богатства за свою жизнь не заработал, Что он умел сам делать, научил этому и своих сыновей. Его богатство - это дети.
Изба наша, как и у большинства селян,  бревенчатая, 4-х стенная. Посреди комнаты стояла большая русская печь, занимавшая много места. Сбоку, справа,  приделана плита, в которую встроен маленький котел для приготовления пищи, когда не топили печь.
Поперек стены сооружены нары (дощатый широкий помост) для спанья, на которых мы спали всей семьей. Вдоль стены стоял обыкновенный стол. К потолку  приделан шест для развешивания одеял, подушек и около печи на стене висели примитивные полки для посуды, у двери - вешалки для одежды, а мокрую одежду сушили на печи.
В то время в нашей деревне электричество отсутствовало. Освещали свои дома жители деревни керосиновыми лампами. Лампы существовали семилинейные и десяти линейные. У более состоятельных людей висели десятилинейные лампы – это говорило, что в этой семье благополучия больше, хотя мы этому не завидовали, просто так считали.  Самым главным «сооружением» являлся крючок на потолке, над столом, за который вешали семилинейную керосиновую лампу. С наступлением темноты мы, дети, просили маму:
- Мама, зажги, пожалуйста, лампу!
- Еще рано, светло, отец будет ругаться, что зря жжём керосин,- говорила мама.
- А мы продолжали, ну, пожалуйста, нам очень хочется почитать.
И она уступала. Сняв стекло с лампы, её чистила, выкручивала фитиль, зажигала его. Убавив фитиль, аккуратно устанавливала стекло. В избе становилось  светло и уютно. Теперь можно было читать.
Во дворе стоял небольшой плетеный сарай для скотины и запаса кормов. За домом находился земельный участок, надел колхозника, на котором выращивали картошку, почему-то всегда просо, видимо, потому что эта  культура самая неприхотливая, она нас всегда выручала.
         -  Мама, почему мы не выращиваем овощи? - спрашивал я у матери.
         - Сынок, от нас вода находится далеко, а овощи надо поливать очень часто.
         Обедали на нарах сидя, сложив ноги, как кому удобнее. Отец сидел на подушке, как бы на пятках. Ели из общей большой миски, соблюдая определенные правила: не спешить в еде, не чмокать, не проливать пищу. В противном случае, провинившийся получал от отца тут же  шлепок деревянной ложкой по лбу, и  на это никто и не обижался.
          Моя мать готовила супы из лапши собственного приготовления, просто картофельные похлебки, отварную картошку, кашу пшенную почти всегда. Пекла блины из пшенной муки - это были замечательные блины, очень пышные и сытные. Кроме того, пекли ватрушки с творогом, гостям готовили пироги с пшенной кашей, часто делали крендели и вкусную еду из творога, вроде сыра, но очень терпкого и кислого.
        Мы помогали матери делать крендели. Она раскатывала тесто, а мы делали крендели, замыкая кольца из раскатанного теста.
        Приготовление лапши с мясом - это было для нас семейным праздником. Отец сам лично делил мясо и раздавал детям. Себе оставлял всегда кусочек мяса с «косточкой», и он его долго и тщательно обсасывал, кости перемалывал как мясорубкой. Поэтому у него никогда не болели зубы,  не был удален ни один зуб за всю жизнь.


               
                Глава 2

               
                В е р а

        Мой отец был мусульманином. Как же он относился к Вере, которая у мусульман называется Иманом?  Иман – это в первую очередь вера в Аллаха  Всевышнего. Иман требует от мусульманина душевной чистоты, святости, милосердия, является признаком нравственности и воспитанности человека.
Я часто следил за отцом, как он собирается молиться.  Когда в семье достаток и благополучие отец молился. Одевался в чистую одежду, имел благостный вид, опрятен, делал поклоны Аллаху, произносил: «Хвалу Аллаху Всевышнему», старался соблюдать пост. Мы, дети, всегда с  нетерпением ждали прихода праздника «Ураза-байрам».
Отец знал малую часть религии Ислама. Основы религии Ислама изложены в священной книге - Коран.
         Конечно, он хотел знать больше об основах религии, но, не зная грамоты, не обучаясь в медресе, все азы учения «Шараитуль-иман» трудно освоить, поэтому трудно  быть полноценным верующим человеком. Он приобретал эти знания в меру своих возможностей от старшего поколения, от своих родителей.
Второй основой Ислама служит Сунна, в который изложены обычаи, традиции ислама. В основу Сунны легли так называемые ХАДИСЫ – отдельные устные предания обо всем, что касалось земной жизни Мухаммеда, а также его изречения и высказывания по тем или иным вопросам.
В обиходе у народа широкой популярностью пользуется так называемый сборник «1001 Хадис».
Вот некоторые из них: 
«Хорошее воспитание – это наилучшее наследство, которое можно оставить детям».
«Без доказательства вины и без верных свидетелей никого не подвергайте наказанию».
«Если одновременно позовут тебя отец и мать, то прежде подойди к матери».
«Избегайте опьяняющих напитков, ибо это начало всех бед и мать всех несчастий».
«Если виновного приходится наказывать, никогда не бейте его по лицу».
«Встающий поздно закрывает себе путь к достатку».
«Слушайте слово старших».
«Уважение к еде – до и после нее умывать руки».
    «Самый лучший напиток и на том и на этом свете – вода».
 «О, человек! Если не насытишься малым, не удовлетворит тебя и большее». 
В моем детстве ни медресе, ни в церковно-приходские школы уже не работали. Я родился и вырос во времена, когда пропагандировался атеизм. Трудно научиться  к какому - либо вероисповеданию, не зная основ религии. Я отношусь с уважением к исламу, православию и к другим вероисповеданиям, которые призывают людей жить, в мире,  согласии и справедливости, несмотря  на различия в вере.
 

                Глава 3

               Труд, любовь к жизни.


      Отец всю жизнь выполнял тяжелые физические работы, никогда не болел. Помню, однажды он рубил дрова топором и нечаянно отрубил себя один или два пальца. Он зашел домой с топором, к лезвию  которого прилип сустав, отрубленного пальца, а из пальца  бежала кровь.
Мать заволновалась и говорит отцу:
- Сейчас возьму в колхозе лошадь, и поедем в деревню Степановку в фельдшерский пункт!
        Отец категорически возразил:
        - Что я буду позориться с такой раной, никуда я не поеду.
         Отрубленные суставы пальца, завернув в тряпку, закопали за сараем. Палец он перевязал обычной тряпкой, в больницу он не ходил. В жизни он был очень не притязательным человеком.
        Мои односельчане, думаю,  материально жили примерно на таком же уровне, как и мы. Хотя, судить об этом с полной уверенностью, сказать не могу, так как я был слишком мал, чтобы судить о таких вещах.
          Ранним утром обходил все дворы деревни колхозный бригадир   Сулейман абый*. Стуча в окно, объявлял громким и звучным голосом:
           - Амат, абый!  Поезжайте сегодня на поле с косарями. Помогите  косарям отбивать косы.
         - Ладно, ладно, - отвечал отец, - и, позавтракав, собирался в дорогу, это он умел хорошо делать. Сулейман абый человек очень исполнительный, этого же требовал от колхозников.
         Мужик он крепкий и основательный, за это его уважали в деревне. В ходе Великой Отечественной войны многие семьи в домах  остались сиротами, не дождавшись возвращения своих сыновей. Сулейман абый возвратился с войны, и многие годы проработал в колхозе.
         Мои родители принимали самое активное участие в колхозных и общественных делах. С началом весны отец работал пахарем. На лошади, запряженной в постромки, пахал сабаном (плугом) землю, затем бороновал.
         Хлеб сеяли конными сеялками и вручную. Я каждый раз любовался тем, как отец разбрасывает зерно, мне, кажется, и ему самому нравилась эта работа, надо  постоянно размашисто разбрасывать зерно из своего подола, конечно, руки уставали, но это же благородный труд. В колхозе никогда не чурался никакой работы. Приходя в поле с отцом, я тоже просил у него разрешения побросать зерно, ведь интересно.
 Я насыпал зерно в фуражку и тоже пытался бросать, как он. Но у меня не получалось. Зерно у меня высыпалось в одну кучу. Отец мне говорил: «Пальцы руки раскрывай медленнее, а руку маши быстрее, тогда все получится».
          Отец в молодые годы никакого образования не получил, он не умел ни читать, ни писать, расписывался «крестиком». Видимо, мои дедушка и бабушка были тоже из бедной семьи и не имели никакого образования – таков был удел большинства крестьян из бедных семей. Из-за отсутствия денег изменить жизнь в лучшую сторону сложно и невозможно.  У отца я спрашивал:
        - Что ж, папа, ты не знаешь буквы?
        - Не знаю я, сынок! Нас в медресе не учили. Отец мой, твой дедушка, учил меня плести лапти и как обращаться с лошадьми.
Так было заведено, что бедные всегда работали на богатых, а богатые нещадно использовали труд бедных, необразованных людей. Значит, это  кому-то выгодно, дешево, и как говорили, сердито, и плату получали  после окончания всех работ.
Они жили бедно многие десятилетия, возможно, и столетия. Они гнули спины на баев, богатых, не получая взамен ничего, кроме куска хлеба.  Дореволюционные власти об этом даже не задумывались, чтобы обучить крестьян какому-нибудь настоящему ремеслу. Крестьянские навыки деревенскому мужику  привиты с рождения. Но этого явно недостаточно для достойной жизни.
Моя мать  тоже малограмотная. 
        По жизни моя мать была чуткой и очень отзывчивой к людям и  работала много лет на колхозных бахчах, выращивали капусту, морковь, огурцы и помидоры. Всегда приходила на помощь к людям. Нас безумно любила. Прощала нам шалости, баловство.
- Дети мои, что ж вы такие неугомонные, только шумите и балуйтесь!
      - Мы не балуемся, а играем в прятки! Мама, давай играть с  нами в прятки», -  говорил я,  и сам залезал под нары
«Учись, сынок, хорошо, может быть, хотя бы ты выйдешь в люди» - говорила она мне.
Я всегда зимой ходил в лаптях, ранней весной по улице и в школу уже бегал босиком. Весной на ногах  высыпали цыпки, от которых мы очень страдали, ноги буквально «горели».

 Абый* – старший брат, дядя (обращение к мужчине, старшему по возрасту; чаще в сочетании с собственным именем).

   Одевался одеждой собственного домашнего производства. При жизни моя мать сама шила из холста рубашку, штаны, носки вязала тоже сама, лапти плел отец, верхней одежды не было. Родители мои говорили: «Лучше носить собственную латаную одежду, чем одолженную или выпрошенную у другого человека». Так утверждает  и устное предание из Сунны. Бедность никакую семью не радует. Конечно, между отцом и моей матерью бывали ссоры.

Отец по характеру  жесткий человек. Иногда, нам казалось, что отец обижает мать. Может быть, это  действительно так. В ссору мы не вмешивались, только моя сестра Камал всегда выступала в защиту матери.
Утро. Туман. В июне месяце солнце восходит рано, туман медленно уплывает за реку. Солнце заливает своими утренними лучами все окрестности деревни, предвещая хороший солнечный день. В человеке утро вызывает  непременно добрые ожидания, такова природа человека. Не зря же говорят: «Доброе утро». Оно непременно должно принести добро.  Вот и сегодня деревня уже давно проснулась, люди хлопочут по хозяйству в своих дворах. Предстоит сделать много дел по хозяйству. Самое главное сейчас сделать заготовку кормов для колхоза и для личного хозяйства.
Отец и мать давно встали. Проводили деревенское стадо. Отец, став около завалинки дома, смотрит далеко на восток, на солнце, прищурив и глаза от солнца.  Размышляет над тем, как на сегодня выстроить свой  рабочий день, чтобы он оказался наиболее благоприятным. По приметам день сегодня должен быть хорошим.
        Ведь, как говорят «день год кормит». Заготовка кормов уже началась: косили сено на лугах и в поле. Как обычно, Сулейман абый, рано утром подходил к окошку, и басовитым голосом созывал:
- Доброе утро, Маргия, пожалуйста, сегодня поезжайте сгребать и копнить сено! Потом мягким баритоном выговаривал:
-  Будьте готовы, за Вами  заедут».
- Спасибо, Сулейман абый, за приглашение, - отвечала мать,- конечно, поеду.
Так обходил каждый день все дворы Сулейман абый.
 Я с матерью много раз ездил на уборку высушенного сена. Женщины на уборку ездили очень нарядные и красивые, сидя на рыдванах, свесив ноги, пели  татарские песни. Вилы, грабли укладывали на другую телегу. Это происходило перед войной, в конце 30-х годов прошлого века.
Погода, как правило, стояла чудная светлая солнечная, к обеду становилось жарко. Собравшись возле копны, или, сидя под кустистыми ветвями, какого- либо деревца, обедали. Ели продукты, которые были взяты с собой, обычно хлеб, молоко, вареные яйца, вареная картошка.
У родителей за едой шёл разговор, конечно, о детях и домашних заботах.
 Мы дети 8 - 10 лет тоже помогали родителям, и, конечно, баловались и радовались чуду - природе. Родители работали, да и за нами успевали присмотреть. Когда родители садились отдыхать, мы дети тоже сгребали сено, пользуясь граблями родителей.
 Мама говорила: «Какие вы молодцы, дети, вон с какого большого участка поля собрали сено. Ай, да молодцы!»
         Трудовой энтузиазм крестьян очень велик, работали с большим усердием, вдохновением. Все государственные закупки выполняли успешно. А осенью получали неплохие выплаты в виде зерна и других сельхозпродуктов. Правда, наша семья получала мало, так как отец  уже в пенсионном возрасте,  а мать заболела, поэтому трудодней зарабатывали мало.
 

                Глава 4

                Болезнь и смерть матери.


Моя мать слегла, заболела тяжело. Болезнь никого не красит, особенно женщину с малыми детьми. Их надо накормить, напоить, одеть.
Когда она не может всё это выполнять, дети уже при её жизни становятся сиротами.
        В первые дни болезни мы заходили за ширму к маме, приносили ей еду, приносили ей пить, спрашивали, когда она выздоровеет. «Бог даст, дети мои, скоро выздоровею» - говорила она.
         Ездила и в Уфу, к столичным докторам, к разным целителям и знахарям, но никакого результата не получили. Не помогли ни гомеопаты, ни аллопаты. Мама лежала за зашторенной ширмой в доме терпеливо, никогда я не слышал её стона.
        С каждым днем ей становилось все хуже: ничего не ела, лицо стало покрываться желтизной. От взрослых я слышал, что у неё какая-то опухоль. В последние дни отец просил нас, её не беспокоить. Она умерла перед войной, летом, в 1940 году. Её смерть для нас явилась великим горем и печалью, но ещё не совсем понимали, какая эта была великая утрата.
         Мою мать похоронили  на деревенском кладбище у бывшей деревни Кзыл-яр. Хоронили по обычаям ислама, в белом одеянии с ног до головы.
         После смерти матери в наш дом вселились тоска и печаль. Отец ходил молча с опущенной головой. Мне показалось, что он сделался каким-то маленьким, приземистым и немощным. Но надо же было жить и преодолевать свое депрессивное состояние.
 У нас тогда хранились запасы зерна – пшеницы. В один из дней отец мне предложил: «Давай, сынок, поедем на мельницу молоть зерно». Он запряг лошадь на колхозном дворе, погрузили мы с ним несколько мешков зерна и поехали на мельницу в Султанмуратово. Я хорошо помню этот солнечный, жаркий день.
        Лошадь серой масти везла не скоро, только под гору бежала трусцой, я сидел на мешках с зерном, мысленно выстраивая свои детские мечты, как же мы будем жить без матери, но никаких перспектив для себя не построил.
          Приехали мы на мельницу в Султанмуратово. Раньше отец меня с собой редко брал в поездки, а теперь деваться некуда, он меня взял с собой. У меня появилось двоякое чувство, что вот теперь отец меня будет брать всегда с собой  в поездку, а с другой стороны – мать-то ведь ушла от нас на вечное пристанище. Быстро нам смололи зерно, и мы вернулись домой. Отец немного оживился. Жить было тяжело, да и умирать нелегко.
          Вероятно, у отца  какие-то свои планы о нашей дальнейшей жизни. Ведь без жены ему очень сложно стало вести хозяйство. Ежедневно необходима  нам, мальчишкам, женская ласка, доброе слово женщины, необходимо носить нормальную, может быть, не новую, а латаную, но опрятную одежду. Стирать, печь хлеб, и готовить обеды стало некому.
         Отец иногда проговаривался, что надо, может быть, ему привести  хозяйку, но, мы отмалчивались. Мы, дети,  настроены категорически против его женитьбы.  Возможно, с точки зрения отца это казалось благом, но наш рассудок сильно сопротивлялся. Мы не представляли, как это в нашей семье может появиться чужая женщина, мачеха, а мы, мальчишки, для неё становились бы пасынками.
         Мы в своей деревне не видели женщину, которая для нас стала бы второй матерью. До конца своих дней отец так и не женился, а мы не приобрели вторую мать. Будучи уже взрослыми, мы почувствовали большую вину перед отцом, создав ему, очень трудные условия для семейной жизни. Конечно, нам следовало вести себя более корректно по отношению к отцу. Но годы ушли, отец сильно постарел. Жениться потом уже и сам не захотел.


                Глава 5

                Односельчане.


          Возвращаясь к материальной стороне деревенской жизни, хочу заметить, что в деревне жили люди, которые  обучены ремеслу с детства.  Они жили материально гораздо лучше, чем мы.  В нашей деревне жила очень добрая и хозяйственная семья  Абдуллы Мустафина.
        Ни он, ни его семья таки не вступили в колхоз. Абдулла абый остался единоличником до конца своих дней. Он мастеровой человек, умел делать все. Занимался рыбным промыслом. У него есть все орудия для лова рыбы, которые он сам изготовлял из ивовых прутьев и другие необходимые в хозяйстве личные орудия труда, инструменты. Дом его  хорошо обустроенный, огорожен высоким деревянным забором. Конечно, многие люди на него показывали пальцем, но он вёл себя безупречно, честно и справедливо.
Естественно, многие селяне его спрашивали, почему он не вступает в колхоз? Вести хозяйство одному ведь тяжело? Мы не знаем, как он отвечал на такой вопрос, но знали о том, что семья у него большая. Сын, который погиб в скоротечной финской войне в 1939-40 – х годах, много дочерей. Дочь Мустарама училась со мной в одном классе. Ему, видимо, нравилась то, что он  независимый, вольный человек и занимался тем, что ему выгодно  выполнять в этот момент. И что он заработал, то  его, а налоги он платил исправно.
В колхозе коллективная работа, а заработанное колхозник получал только после того, как завершатся сельскохозяйственные работы, будет известен результат труда и как рассчитается колхоз с государством.
      Семья процветала благодаря  личным дарованиям Абдуллы абыя и большому его трудолюбию. Многие люди к нему обращались с просьбой дать на временное пользование какой-либо инструмент, ручную тележку и др. предметы быта. Он никогда никому ни в чем не отказывал. Я с отцом ни один раз ходил точить топоры и другой режущий инструмент на его ручном точиле, которое стояло у него во дворе.
         С нами по соседству жила семья Хасанова Калимуллина, моего однофамильца. Жили тоже не богато.
          Хозяин дома, Калим абый, простой человек и весельчак, особенно после возвращения из базара. Вокруг него собиралась толпа маленьких ребятишек, а он их обязательно смешил своим поведением. Показывал, сколько у него денег, которые ронял  нарочно. Собрав деньги,  ребята отдавали ему обратно.
         Жена Калима абыя  спокойная и рассудительная женщина. Не раз эта семья спасала нас от холода и  огня. В конце деревни жила семья брата моего отца. Живого его не помню, а жену его – Фарзана апу помню хорошо. Она заботливая мама, всю жизнь трудилась в колхозе и сильно переживала за своих детей. Старшего сына – Рашита плохо помню, трех младших сыновей помню.     Второй сын Ануар отслужил срочную службу, потом остался на свехсрочную службу в пожарной части во Владивостоке. С ним даже там встречался в годы своей срочной службы. Жил он на станции Эгершельд с женой Катей и малолетним ребенком. Третий сын, Раис,  очень рассудительный, добрый и общительный человек, многие годы  проработал обыкновенным грузчиком.
        Четвёртый сын, Минулла – мой ровесник учились в одном классе. Мы с ним в детстве много времени проводили вместе. Проработал многие годы в разных районах Башкортостана газоэлектросварщиком. Будучи очень профессиональным специалистом, участвовал в монтаже, ремонте различных строительных объектов. Словом был настоящим рабочим человеком, пользовался большим авторитетом.
        Мама Минуллы, Фарзана апа очень добрая, готова всегда прийти на помощь людям. Осталась без мужа очень рано, еще до войны. Она изо всех сил старалась вырастить своих детей, несмотря на все трудности того времени.
        В послевоенные годы прошлого века многие семьи деревни Кзыл-яр в течение ряда лет переехали в близлежащие деревни из-за своей малочисленности и какой-либо дальнейшей перспективы на развитие. 
        Деревня Кзыл-яр находилась в окружении деревень: с севера – Султанмуратово, Чишмы, Бакаево, в которых  в основном живут татары и башкиры, с востока - Александровка, где живут чуваши, с юга – Марьяновка, Макарово, Степановка, где проживают русские и украинцы.
В деревне Александровка жили чуваши и живут в настоящее время,  очень дружелюбные, трудолюбивые и добрые люди. Деревня занимает удобное расположение на местности, на холме. С этого места далеко просматриваются окрестности деревни. Если лицом стать в сторону речки Турсагали, слева, в 1-2-х  километрах расположена цепь деревень Марьяновка, Макарово и Степановка. Эти деревни между собой почти слились. За спиной продолжает возвышаться холм, и там уже располагаются колхозные поля.
 Напротив деревни Александровка, за рекой, располагалась наша деревня Кзыл-яр, буквально в 2-х км. Я всегда с отцом ходил в Александровку, преодолевая по шаткому пешеходному мостику речку Турсагали, который сооружали каждый год. Каждый раз проходили мимо  заветной для нас березы, неоднократной побитой грозой, которая росла за речкой.
 Иногда шли ранним утром по лугу, на котором лежала роса. Утром роса была очень холодная, я шёл босиком, шагая по высокой луговой траве, замочив штаны до колен.
Это недалекое пешеходное путешествие во мне  сейчас, по происшествию более 64 лет, вызывает самые добрые чувства. Да, наверно, замерзали ноги, да промачивал  штаны. Для меня, мальчишки  - это ничего не значило. В памяти сохранилось только удовольствие, которое я получал от такого путешествия. Такое путешествие не забывается. Помню с отцом приходили по каким-то делам к своим друзьям, а я сидел на солнышке и грелся под лучами утреннего солнца, и сушил мокрые штаны.
 Мой отец часто к ним ходил в гости,  просто повидать, поговорить со своими старыми знакомыми, меня он с собой брал очень часто. Огороды селян примыкали прямо к речке Турсагали. Там они выращивали лён, коноплю, которые долго вымачивали в речке, затем сушили и мяли на деревянных  мялках. На больших деревянных гребенках чесали лён и коноплю, затем пряли пряжу, и на домашних деревянных ткацких станках ткали холст. Холстяную ткань красили в красивые цвета. Затем из этой ткани  шили  очень красивую, нарядную одежду. Вообще они любили красочно одеваться.
В то время очень многие среди них страдали глазной болезнью - трахомой – эта болезнь для них была бичом.
Несмотря на такое нищенское существование, мы ни на кого не обижались, в нас жили  революционные  ум и дух. Считали, что это такое время, страна еще не окрепла после революции 1917 года и гражданской войны. Только еще завершалась коллективизация, в стране происходили громадные перемены: происходила индустриализация промышленности, укрепление сельского хозяйства, строительство Красной Армии и Красного Флота. Крестьяне деревни были преданы советской власти, глубоко верили, что придет в деревню хорошая жизнь, трудились честно и добросовестно.


                Глава 6

            Школа.  Наши детские забавы.

 
Мы, дети, радовались приходу великих советских праздников, помогали писать лозунги  старшеклассникам, которые учились в средней школе в Султанмуратове. К этой работе нас привлекал председатель колхоза. Плакаты писались на красном полотнище белой краской - это было очень здорово и красиво. Правление колхоза для детей устраивало праздничное чаепитие со свежо-испеченными булочками и сладким чаем.
Настоящим праздником для нас являлся, когда привозили кино в деревню в 1939-40 годах. Дети суетились, шумели, как пчёлы в рою. Кино показывали в школе. Убирали в этот день парты, расставляли скамейки, которые были изготовлены для этой цели, стояли они в углу. У многих ребят денег на кино не было. Отдав киномеханику головные уборы, мы соглашались крутить динамо-машину вручную, которая приводила в рабочее состояние кинопроектор  и при этом рассчитывали, что посмотрим кино. Но, увы, кино, конечно, мы не смотрели, разве по очереди, динамо-машина крутилась нелегко, руки очень быстро уставали, приходилось часто меняться.
Всё равно ребята наперебой кричали: «Дай мне подойти, - кричал Хамит, мой друг, - я буду сейчас крутить».
Ему ребята уступали, он характерный мальчик, мог и дать подзатыльник. Уступали ручку генератора Хамиту, но тоже долго не мог крутить, уставали быстро руки, и брался другой мальчик за работу.
- Смотри, смотри, - негромко шептали  ребята, показывая на экран, - матросы устроили бунт, их накормили гнилым мясом с червяками!
- С какими червяками? - голосил кто-то из ребят.
Подошел поближе к ребятам рыжий киномеханик и прошипел:
- Что вы тут расшумелись, прекратите сейчас! Иначе всех выпровожу на улицу».
- Не выпроводите всех, а кто будет крутить?
Мальчишки тоже понимали, что киномеханик тоже зависим от этих маленьких ребят.
 Качество показа не лучшее. Смотрели первые немые фильмы про Чарли Чаплина, советский фильм Эйзенштейна: «Броненосец Потемкин».
В кино мы шли засветло и глаза видели хорошо. Выходя из кино, ничего не видели, мы болели куриной слепотой.
Брат мой, Зуфар, напоминал мне: «Зулкар, держись за меня, а то потеряешься». Я без его напоминания уже крепко держался за него и старался не отставать.
Я спрашивал Зуфара:
- Зуфар, почему наши глаза в темноте ничего не видят?
- Зулкар, мы болеем куриной слепотой, как куры. Куры тоже ночью ничего не видят. Мы не видим ночью, потому что у нас «кончились» витамины.
- Что ты говоришь, Зуфар, как это «кончились» витамины?
- А очень просто: не хватает в нашем организме витаминов, потому что мы плохо питаемся.
       Шли домой в кромешной тьме, переходя овраги гусиным шагом. Впереди шли взрослые, мы старались от них не отстать, шли на их голоса. Один раз отстал от ребят, плакал, но скоро меня нашла меня мама, её радости не было предела. Это делал свое дело авитаминоз, так как питались плохо, особенно весной. Кормились в основном похлебкой из щавеля, свекольной ботвы с добавлением, иногда, пшеничной или ржаной муки.
Моими друзьями детства были Хади Хафизов, Наил Сагетдинов, Хамит Гималетдинов, Хасанов Минулла, Урал Файзуллин. С нами в одном классе учились девчата: Мубарлиха, Хоршия,  Гяухар, Мухтарама, Альмира.
Школа была новая, бревенчатая, построенная нашими односельчанами с большой любовью и старанием. Он состояла только из одного большого помещения. Посреди комнаты стояла большая печь, голландка. Топили ее хорошо.
 В первом классе нас преподавал учитель Мусин. Он к детям относился с большой любовью, учил нас,  проявляя большое терпение. В школе я учился хорошо. Хорошо запомнилась мне учеба в 1-м классе. Раздавали нам новые тетради с вложенными в них промокашками в косую линейку и в клетку. Нас учили писать буквы латинские. Выводить крючки интересное занятие, но не простое.
Затем к нам пришла молодая учительница, очень красивая только что закончившая Уфимское педагогическое училище. Мы все в нее влюбились. В этом помещении школы мы, все четыре начальные классы, сидели по разным углам. Учительница переходила из класса в класс и вела уроки. Иногда учительнице ребята задавали  вопросы:
        - Хатима  апа!* Вы совсем к нам приехали, и будете жить в нашей деревне?
        -  Да, совсем приехала, и буду жить в вашей деревне.
Многие ребята уже у неё побывали и узнали, что есть у ней патефон.
 -  Хатима апа, к Вам домой  патефон  можно прийти послушать?
 -  Приходите, вместе с Вами будем слушать музыку.
И, правда, ребята часто ходили к ней домой, в том числе я тоже бывал. Ходил к ней за книгой, она мне ставила пластинку. Какой-то артист пел, песня была про соловья. Кроме того, она меня угощала сладким чаем и печеньем.
Хатима  апа нам выдавала книги: сказки А.С. Пушкина на татарском языке, стихи Габдуллы Тукая, рассказы Чехова А.П. и других, которые мы читали с большим интересом.
        О перемене извещал звонкий звук колокольчика, и мы все выбегали на улицу и играли в «догонялки», бегая по шихану.
          Моя учёба в школе длилась недолго, началась Великая Отечественная война. Я закончил четыре класса. Проживал в то время у брата Шайхайдара. Затем пять лет вообще не учился, не было возможности.
        Вспоминаю, что после войны некоторое время учился в татарской школе в Давлеканове.
       Я ходил в 5-й класс пешком из района дислокации войсковой части,  где мы тогда жили в землянке, в районе аэродрома. Там находился учебный аэродром. На высоком флагштоке висел указатель направления  ветра – полосатый  конус - раздутый мешок -  он вращался вокруг оси флагштока по направлению, откуда дует ветер, указывая, откуда заходить самолету на посадку или на вылет.
         Помню, что готовили каких-то авиационных специалистов. Я ходил  в школу города Давлеканово, который находился от нашего расположения в 5-7  километрах. Ежедневно преодолевал это расстояние   туда и обратно.
         С воинской части работники столовой, вольнонаёмные, довольно молодые девчата, ездили за хлебом в Давлеканово. Иногда я им приходился попутчиком, и они меня приглашали  сесть на телегу. Была уже глубокая осень, листья на деревьях сильно давно пожелтели. Старая телега на ухабах страшно скрипела. Дорога после дождей сильно разбухала, местами были сплошные лужи, трудно было различить, где ровно, где ухаба. Везла лошадь рыжей масти, которая немного прихрамывала. Ехали медленно. Проезжали крайние очень унылые дома города Давлеканово.
        Вот одинокий дом, нет ни кола, ни двора. Только веревка, протянутая от сеней этого дома к одиноко стоявшему столбу, да висящее на этой веревке старое одеяло, говорили о том, что кто-то ещё в этом доме живёт.
        Они везли с собой чудесный, сказочно белый, свежий хлеб и угощали меня. Хлеб, к сожалению, оказывался очень горьким. Если бы не голод, ни за что не стал бы кушать этот хлеб – он был очень горький от полыни. Видимо, это самый первый хлеб  нового урожая. Девчата  ко мне относились снисходительно, я бы  сказал даже уважительно, высказывали мне разные комплементы, лестные слова.
        В школе преподавал татарский язык, татарскую литературу и был классным руководителем нашего класса Ибрагимов, уже немолодой человек. Ко мне относился исключительно по-доброму, зная мое бедственное положение.
       Задавали наизусть много стихов из произведений татарской литературы. А когда мне было учить?  Часто он меня спрашивал:
- Кого ты знаешь из поэтов-классиков  татарской и башкирской литературы?
- Тукая Габдуллу, Мажита Гафури  -  отвечал я смело.
- А что ты о них можешь рассказать?
- Тукай Габдулла (1886-1913) – татарский поэт, родился в деревне Кушлауч Татарстана, рано осиротел, учился в медресе и посещал русский класс, - отстрелялся я.
 Стихи поэта Габдуллы Тукая запоминались очень легко. Они были так интересно и складно написаны, что хотелось читать и читать. Он был очень талантливый поэт, прожил всего 27 лет.
- Если знаешь, расскажи про Мажита Гафури?
- Мажит Гафури (1880-1934) родился в деревне Елем-Караново в Башкирии, башкирский и татарский советский поэт. Он основал башкирскую советскую литературу. В царское время М. Гафури написал стихи «Сибирская железная дорога», рассказ «Жизнь, пройденная в нищете», «Ступени жизни» и другие.
        - Какие стихотворения или поэмы Габдуллы Тукая ты читал?
- Сказку «Шурале», поэму «Сенной базар».
- Ну, молодец, Зулкар, очень хорошо, что ты так много знаешь о Габдулле Тукае и Мажите Гафури!
…Про себя подумал, почему талантливые люди так мало живут?
        Рассказывая преподавателю стихотворение, заданное наизусть, я  иногда заглядывал в раскрытую книгу и читал, так как не успевал всё выучить, и он делал вид, что не замечает. Ставил мне пятерки.  Он, может быть, не хотел меня унижать перед малолетними детьми, моим одноклассникам всего-то было 11 лет, а мне было почти 15 лет.

Возвращаясь назад, продолжаю рассказывать о Кзыл-яровской начальной школе. Хочу сказать, что в  этой же школе работала замечательная женщина Галима апа, семья которой проживала рядом со школой. Она была заботливой и примерной женщиной для ребят. Школьники всегда ходили мимо её дома:
- Здравствуйте, Галима апа, - хором здоровались ребята.
- Здравствуйте, мои дети, дорогие! Чтобы все вы сегодня получили хорошие отметки, - в ответ говорила она.
        Она всегда приветливо здоровалась, провожала своим взглядом и добрым словом ребят в школу. Её дети Мирхайдар и Гяухар тоже учились в этой же школе. Она  простая, в то же время очень независимая. Очень хорошо дружила с подругами и с мальчишками
Мирхайдар учился вместе с моим братом Зуфаром. Хорошо помню маму Мубарлихи, Рахима апу. Когда умерла моя мать, она отнеслась к нашей семье с большой любовью и состраданием. Кроме Мубарлихи, у нее еще был сын Ануар,  остальных детей не помню.
С родителями Хадия, Наила, Хамита, Урала и других моих ровесников отношения были дружелюбными, добрыми.  Особенно крепко дружили мы с Хадием.  Его дом находился напротив нашего дома, через дорогу. Играли мы с ним всегда вместе, Иногда дрались между собой. Помню, один раз он ударил меня камнем, пробил голову, потекла кровь.
 Я гнался за ним и кричал:
         - Я тебе тоже сейчас, Хади, голову разобью,- плача бежал за ним вдогонку! Как ты мне разбил мою голову.
         Но он успевал забежать домой и закрыть дверь за собой на запор. Я неистово барабанил по двери, кричал: «Открой дверь, Хади!», но он не открывал. Потом весь мой пыл спадал. Помню, опять насыпали в бумажные кули пыль с дороги и бросали над собой, стреляли из рогаток, бросали глиняные шарики, проткнув его кончиком прута, шарик летел очень далеко.
       Хамит любил шкодить и придумывать разные ребячьи забавы, они нам казались очень смешными, удивлял нас какими-то нестандартными поступками. Мы деревенские ребята любили собираться всегда возле пожарки. Однажды Хамит  пришел к нам из своего дома, находящегося напротив деревенской пожарки. Держал он под мышкой живую курицу.
        Кто-то из ребят его спросил:
        - Хамит, что это ты сюда пришел с курицей?
        - Я собрался её резать, - ответил он, держа в левой руке нож.
        - Да, Хамит, ты побоишься её резать! Зашумели ребята.
- Я побоюсь! – Гордо заявил он. Сейчас докажу!
       Но зарезать, и, правда, он не сумел, а только поранил. Курица вырвалась, или, он сам специально отпустил раненую курицу, и она перелетела через дорогу к себе домой.
        Мы не поняли, почему он отпустил недорезанную курицу.
        Это было не смешно. С другой стороны, это  такой неординарный поступок на показ своим сверстникам, что, мол, недорезанные куры тоже летают. Нам показалось, что он только немного  поранил курицу,  иначе она точно не летела бы к дому.
  Главное, что она приземлилась у него во дворе. Ребята, конечно, все на него зашумели. Кто-то из ребят сказал:
        - Хамит, ты, что же  издеваешься над курицей? Это же нехорошо! На что он ответил:   
        - Если бы я курицу  зарезал, она бы не долетела до дома.
      Помню своих друзей из начальных классов Наиля, Урала Файзуллина. Хорошие ребята, ходили я с ними рыбачить и пасти лошадей в ночное время. О них у меня сохранились самые хорошие впечатления.
        Лазили все ребята на пожарную вышку, интересно было осматривать округу деревни.
         В пожарке в летнее время в 1936-40 годах стояли конные пары, запряженные в телегу с ручным насосом, покрашенным в красный цвет. Другая лошадь была запряжена в телегу, в которой находилась бочка с водой.
         Мы, ребята, конечно, давно кругом излазили имеющуюся противопожарную технику, знали, как пользоваться, оставалось только выезжать на пожары. К нашему счастью, пожары летом бывали нечастыми. Зимой пожары бывали чаще, но вот парадокс, зимой пожарная команда не работала.
В конном дворе, в домике для колхозных бригадиров, конюхов был телефон. Чтобы позвонить, надо было крутить за ручку телефонного аппарата, и устанавливалась связь. Это  был примерно 1936 год.
Мы придумывали самые незаурядные игры. Игрушки делали сами из подручных материалов: из старых обручей ступиц колес тележных и обычной проволоки делали крюки, которыми катали обручи; из  свежих липовых веток делали свистульки. Сами делали луки и стрелы.
Я часто навещал деревенскую кузницу. Старый кузнец мехом раздувал в горне угли, чтобы нагреть железо до белого каления.
Нам, ребятам интересно посмотреть, как раскаляется железо, которое лежало в горне. Мы не знали, почему уголь так сильно возгорается.
- Абый, почему так сильно возгорается уголь, и что там шумит в пламени, - спрашивали мы кузнеца.  Он  очень серьёзный человек, но  добрый и отзывчивый.
- Это шумит горн, где горит сильное пламя, куда подается воздух с помощью вот этих мехов, - сказал он нам, - держа рукой рычаг мехов, вытирая вспотевшее лицо своим платком.
Взявшись за ручку и приводя в движение меха, которые висели над его головой, он показал нам, как двигаются подвешенные меха. Они двигались, как меха  гармошки, которые то сжимались, то разжимались. Деревянную ручку надо было двигать сверху вниз, чтобы сильно разгоралось пламя.
 - Абый, а можно попробовать, подвигать меха?
 - Ну, кто смелый, подходите, попробуйте!
 Я робко подошёл и попробовал потянуть вниз эту деревянную ручку, она не так мне легко далась. Я и вправду увидел, как возгораются сильнее угли, а подкова, лежащая в горне,  почти белая.
          Только такое железо поддавалось хорошо ковке. Существует такая поговорка: «У калачника дрожжей, а у кузнеца угольев не проси. Захотел от кузнеца угольев!».  Самому надо. Интересно было смотреть, как подковывает кузнец подковы к копытам лошади, стоящей в стане.
Кузнец нагревает заготовку подковы в горне до белого каления, затем клещами вытаскивает из горна и начинает ковать на наковальне до нужной формы по размеру копыта лошади, которую он подковывает. Фейерверк искр возникает вокруг кузнеца, когда он кует железо. Белые искры летят из-под молотка кузнеца, затем горячую подкову бросает в емкость с водой, чтобы она остыла.
 Помощник поддерживает горн в рабочем состоянии, подкладывая угли и поддувая воздух в горн мехами. С шумом идет горение в горне. Лицо кузнеца постоянно озаряется пламенем горна.
Смотреть на работу кузнеца очень интересно и красиво.
        В стане некоторых коней подвешивали, особенно молодых, да прытких, чтобы они не брыкались при ковке. Старых лошадей не подвешивали, только заводили в стан, да завязывали ногу, которая подлежала ковке, а иных, смирных ковали на руках, не заводя даже в стан. Кузнец сам хорошо знал, какого коня, как ковать.
        Летом ходили на рыбалку. Рыбачили самодельными рыболовными снастями, червяков копали сами. Крючки покупали у сборщиков тряпок, которые въезжая в деревню уже выкрикивали:
         - Уважаемые люди, несите тряпки старые, ненужные вещи! Меняю на красивые броши, рыболовные крючки, булавки и другие дефицитные вещи! Периодически прерывал свои выкрики, разукрашенными свистульками, в которые он мелодично свистел. Свистульки тоже обменивал на  тряпки. Несите быстрее, не опоздайте! Несите старые тряпки!
         Ребята бежали сломя голову, посмотреть, на что же можно поменять тряпки. У сборщика тряпок лежал на телеге небольшой чемодан, в котором лежали все его товары. Иногда можно выменять тряпки даже на тетради, лезвия, зубной порошок, но это было редко, в основном всякая мелочь небесполезная. Ребята опустошали чуланы и другие закоулки от залежавшихся тряпок.
        Ходили на рыбалку. На рыбалке важно  не шуметь. Создать тишину было крайне сложно. Кто-то обязательно громко разговаривает, кто-то сильно шлепает по воде ногами. Самый интересный момент в ловле рыбы – это, когда твой поплавок начинает подпрыгивать, а потом тонуть. Интересно, конечно, нанизывать пойманную рыбу на кукан. Вкуснее твоей пойманной рыбы, наверно, не бывает. Рыбу жарили без масла, все равно ели с удовольствием.
        Зимой нам сложнее. Из-за отсутствия теплой одежды и обуви, не часто приходилось выходить на улицу. Все равно находили выход. Надевали одежду старших и катались на самодельных санках, а то просто устраивали разные ребячьи игры где - нибудь на задворках конного двора.
        В зимние каникулы мы, с разрешения старших, на колхозном дворе брали обычные сани, подняв оглобли, крепко завязывали, тащили гуртом ребят на горный склон на окраине деревни. Садились все на сани, двое-трое сзади подтолкнув, тоже впрыгивали в сани, весело и шумно съезжали с горы. Тащить в гору сани было тяжело, но съехать с горы, куда было интересней.
Возле школы зимой устраивали санную карусель. Вмораживали в землю, снег дубовый столбик, на него надевали колесо от телеги, а к колесу крепили 2-3 горизонтально расположенные шесты, к концам шестов привязывали детские санки. К колесу приделывали не очень длинные рычаги, с помощью которых вращали колесо, а, следовательно, все санки, на которых сидели дети  и катались по кругу. Это было что-то вроде санной карусели, от желающих прокатиться на карусели не было отбоя.
Приход весны, несомненно, нас очень радовал. Мы её ждали с большим нетерпением. Яркое весеннее солнце, журчание весенних ручейков, капели, падающие с крыш домов, раннее появление зелени трав на проталинах, вызывали в нас трепет и волнение. Несмотря на холод и ещё не растаявший снег, мы старались хоть на короткое время выбегать на улицу. Прокладывали путь весенним ручейкам или устраивали, наоборот,  запруды на пути ручейков, а потом им давали волю. Это было так интересно.
Летом нам интересно было поучаствовать вместе с родителями на уборке созревших хлебов – ржи, пшеницы, гороха, подсолнечника. Раньше хлеба косили серпом и конными косилками или лобогрейками. На лобогрейке сидел жнец и периодически специальной рогатиной сбрасывал с косилки уже сжатые пучки колосьев. Интересно было смотреть, как быстро совершает возвратно-поступательные движения коса и как вращается эксцентрик косы. Сжатые колосья женщины связывали в снопы и складывали в копны, где они сушились.
Мужчины грузили копны в сноповозы или еще их называли рыдванами. В рыдван укладывали много снопов, воз получался очень высоким. Я тоже возил с отцом снопы, забирался на самый верх воза, любовался красотой голубого неба, проплывающими над нами белыми тучами. Отец только покрикивал на меня:  «Сынок, держись крепче!».
        Ехали по пересеченной местности, колымагу мотало из стороны в сторону. Сидеть высоко   небезопасно, если оттуда слетишь. Отец дружно погонял лошадей: «Ну, мои гнедые, не подведите нас, давайте смелее, но аккуратнее на ухабах!» Лошади чувствовали всю нюансы голоса отца. Везли также аккуратно, как приказывал им отец. Сказка да, и  только! У нас в животах холодало от  этой качки, но безумно  интересно. Снопы  вилами складывали в скирд недалеко от молотилки.
Молотить хлеб – это не гвозди забивать. Крестьяне к этой работе относились очень ответственно. Хлеб молотили с помощью конной тяги.
В отдалении от молотилки медленно крутился деревянный круг, на котором стоял погонщик лошадей, запряженных в постромки. Взрослым ребятам иногда разрешали залезать на этот круг, и он становился погонщиком лошади. Один или два раза приходилось мне тоже постоять на этом кругу. Сначала интересно, как ты крутишься, на этом круге, а потом начинает кружиться голова, приходиться проситься, чтобы слезть с этого круга.
         Все хитрости этого устройства находились под этим кругом. Там находился шестеренчатый привод, который вращал большой шкив с помощью вращающегося вала длиной, примерно, 4-5  метров.
На заглубленных в землю опорах лежал вал, который крепился к оси большого шкива, углубленного до центра в земляную канаву. К низу круга крепился один конец дышла (водила), а к другому концу была прицеплена упряжь лошади. От большого шкива была натянута плоскоременная передача к малому шкиву молотильного барабана. Барабан вращался с огромной скоростью, а в окошко барабана подавался сноп. Его подавал, как правило, сильный мужчина в очках, который сноровисто подавал снопы в жерло этой молотилки. Ему на молотильный стол подавали снопы другие рабочие.
Мой брат Шайхайдар частенько стоял у молотилки и подавал снопы. Он был в очках, на руки были надеты рукавицы с длинными рукавами, на голове кепка, с завернутым козырьком назад, он выглядел прямо-таки богатырем, похожим чуть не на пришельца с другой планеты. Молотилка так сильно шумела, издавая звуки: «у-у-у-у-х, у-у-у-у-х». Зерно и солома отделяются начисто в соломотрясах, и непрерывно убираются волокушей, которую таскала лошадь: зерно - к веялкам, солома стаскивается к ометам. Молотилка выбрасывает вместе с соломой много мякины и пыли. Мякина застилает глаза и набивается за шиворот.
Мужчины стогуют солому длинными деревянными вилами. Тут же работают веялки. Работа очень напряженная, она требовала большой выносливости. Нам  интересно смотреть на дружную и старательную работу колхозников и, конечно, успевали полазить по скирдам и лихо съезжать на попе с верха скирда. Мне хотелось также узнать, что ж издает там, в молотилке, такие звуки, из жерла молотилки выглядывали только «зубья» барабана, зловеще блестевшие на солнце. К молотилке нас, детей старались близко не подпускать – это было небезопасно.
Мы наблюдали не только за работой взрослых, но и сами были неплохими помощниками. Ходили на прополку картофеля, проса, помогали убирать сено. Помогали ухаживать за лошадьми,  выезжали на ночь пасти лошадей, помогали их опутывать и распутывать, ночью нас сильно доставали комары, но мы терпели, жгли костры. Нас очень привлекали лошади, потому что нам разрешали на них кататься верхом.
Ходили мы за лошадьми в поле, где они паслись. С ног лошадей  мы снимали путы, там каждый мальчишка выбирал себе лошадь, умудрялся сесть  верхом на нее, не имея узды. Нелегко бывало, иногда, забраться на лошадь. Конечно, ребята помогали друг другу. Последнему всаднику приходилось искать какой-либо бугор или проявить свою ловкость, чтобы взобраться на лошадь.
        Ближе к деревне они неслись, как чумные, остановить их мы не могли, и неоднократно я слетал с лошади, скачущей галопом. Ночью, сидя около костра, мы слушали разные байки: смешные и страшные.
Старшие нам рассказывали, что в реке живет «чудовище», которое может проглотить человека и уйти в глубину реки. Действительно летом каждый вечер со стороны реки доносились протяжные звуки: «Ууп-п, ууп- ууп-п». Видимо, так издавала звуки какая-то птица. Конечно, ходили тайком на гороховое поле, туда родители запрещали ходить. Там рвали зеленые стручки гороха, прятали за пазуху под  рубашку. Страшно боялись объездчика, верхового, который присматривал за полями.
Старшие дети очень здорово помогали  родителям. За зиму накапливался большое количество навоза. Часть его использовали для удобрения огорода.  Люди говорили: «Клади навоз густо, в амбаре не будет пусто». Кроме того, ежегодно почти в каждом доме занимались изготовлением кизяков для топки печи, а мы, младшие тоже старались помогать. Затеяли однажды эту работу у брата Шайхайдара. Надо было хорошо замочить прошлогодний навоз водой, воды надо было много, возили ее из речки в 200 литровой деревянной бочке.
Однажды я умудрился забраться на эту телегу в момент, когда телега с бочкой стала заезжать на середину навозной жижи, в самом центре этой жижи я и вывалился из телеги и попал под колесо, которое переехало через мой живот, утопив меня в навозе. Было смешно и грешно. Брат очень испугался, что младшего братишку загубили, а я даже не успел испугаться, больше боялся, что будут сильно ругать.
Брат Шайхайдар вытащил меня из навоза, отвел в сторону и спросил:
- Зулкар, зачем ты залез на эту телегу, там же негде даже ступить. Потом меня он отвел в сторону, помог мне раздеться,  отмыться и переодеться.
Речка Турсагали и другие небольшие речки в настоящее время находятся на грани исчезновения, Таких речек раньше было множество, а теперь они  становятся жалкими ручейками, так как им явно не хватает подпитки дождевыми и талыми водами в связи с исчезновением водяных мельниц. Конечно, больно и горестно об этом говорить, но это правда жизни и с этим, пожалуй, ничего не поделать. Хочу заметить, что добыча в этом районе нефти  тоже нанесла определенные сложности на экологию и местный ландшафт.
Раньше на малых реках почти у каждого поселения строили водяные мельницы. Вокруг водяных мельниц в деревнях царили свои патриархальные обычаи. Они распространялись и на встречи, которые происходили и на мельнице. Люди общались между собой просто, кротко, очень откровенно.
         Была мельница на речке Турсагали между деревнями Чишмы и Александровка.  Речка в этом месте была перекрыта плотиной. Может быть, это звучит громко, но для жителей – это было непростым делом, так как обходились без бульдозеров и экскаваторов, так как привлекать колхозы такие силы не могли, все делали обыкновенной лопатой: рыли котлованы, землю вывозили на лошадях, перегораживали путь воде обычной лопатой, трамбовали землю ручной трамбовкой. Подвозили землю, камни, хворост на лошадях и строили плотину. Ширина плотины сверху позволяла свободно проехать на лошади, запряженной в телегу.  Чтобы плотину речная вода не унесла, чуть в стороне от основного русла реки, делали искусственное русло из деревянных досок (лотков) – это устройство называли водосливами, на которых устанавливали затворы для регулирования стока воды.
Мы, дети, часто ходили на мельницу ловить рыбу, купаться или просто ради любопытства. Интересно было смотреть на вращающееся мельничное колесо с желобами, на которое с высоты падала большая, широкая, прозрачная струя воды.
Мельничное колесо находилось значительно ниже уровня плотины. Оно соединено с помощью сложных механических устройств с верхним жерновом, который находился внутри здания мельницы  и приводил его во вращенье с помощью железного веретена. Нижний жернов был неподвижен, точно прикасался к  верхнему жернову, а зерно сыпалось из ковша, расположенного выше верхнего жернова, и сыпалось в пространство между жерновами.
«Текущая» по желобу теплая мука в сусек (ларь)  вызывала удивительные человеческие ощущения. Понимали, что будет мука, будет хлеб, мы будем сыты, ведь давно уже не ели хлеба.
Добрый мельник, который работал на мельнице -  специалист своего дела. Контролировал работу жерновов, поступление зерна под жернова, если  необходимо отрегулировать, встретить гостей, приехавших молоть зерно, поделится новостями с ними. Постоянно контролировать сток воды на мельничное колесо, особенно в период продолжительных дождей, чтобы вода не пошла поверх плотины, так как это вело бы к  неминуемому разрушению плотины.
   Гостей он непременно встречал с доброй улыбкой и радушием. Он человек действительно вдохновенного труда, несмотря на то, что он инвалид (без одной ноги),  вероятно, со времен еще первой мировой войны. Мне, кажется, он был чувашином. Одежда у него всегда белая, насыщенная мучной пылью, видимо, нелегко было ее очистить. В общем, он был заметный человек на мельнице.
  Когда ещё жива была мать, я много раз ездил на мельницу с отцом молоть зерно. Туда приезжали люди с разных деревень на помолку, ждали своей очереди. Люди не спешили, рассказывали друг другу деревенские новости, собравшись во дворе мельницы. Я  успевал всё облазить внутри здания мельницы. Там, конечно, стоял  сильный шум от жерновов. Первый раз даже  страшновато, а потом уже привыкаешь. Поднимался, где вращается жернов, и как сыпется в центр жернова зерно из конусообразного деревянного ящика.
Время стирает память, многое, что мы старшее поколение помнили, уже забылось. Вот только сохранился в памяти случай: приближался полдень, ярко светило солнце, день  жаркий после недавних грозовых дождей, мы, мальчишки 7 - 8 лет, шесть человек возвращались домой с рыбалки и стали переходить старую плотину, между деревнями Марьяновка и Александровка. Когда дошли почти до середины плотины, она стала двигаться под ногами и медленно трогаться. Мы даже не успели вскрикнуть, как трое мальчишек кинулись вперед, а, мы, чуть отставшие шли позади, рванулись назад.
 Тут же с шумом и грохотом стала рушиться плотина, создавая такой водоворот с землей и всем тем, что  уложено в тело плотины. Этот земляной вал,  построенный невероятно тяжелым трудом селян всей округи, падал с высоты, руша все на своем пути, устроив такое бучило, которого мы никогда не видели. Освободившаяся вода моментально расширяло пространство в речном русле, и, мы, преодолевая, бурный речной поток, по пояс в уже бурлящей воде, успели перейти на другую сторону реки, где нас ждали трое ребят, успевших перебежать  ранее по плотине.
 - Хорошо, что нас самих не унесла плотина, - сказал кто-то из ребят.
 - Наил первым закричал, - сказал Хади,- а то бы в это бучило мы тоже попали. Даже страшно подумать.
 - За этой плотиной никто не ухаживал, - заметил Хади.
 - Кто же будет ухаживать, здесь ведь давно уже мельницы-то нет, - сказал я.
         Мельничные плотины сильно сдерживали паводковые воды, вода разливалась очень широко и появлялись обширные цветущие луга, неописуемой красоты, где накашивали десятки стогов душистого сена, заготавливали сено у себя возле деревни, буквально под боком.
 Некоторые участки лугов заболачивались, оставшиеся в период строительства плотины, глубокие котлованы заполнялись водой, которые превращались в пруды с застоявшейся тухлой водой, их  много и все они находились рядом с речкой. Они образовались в период строительства плотины – оттуда брали землю для плотины. Проезд через плотину и мимо этих тухлых водоемов  небезопасный, дорога едва возвышалась между берегом реки и этими прудами. Она  очень узкая и необустроенная.
         Однажды мы ехали по этой дороге на тяжелогруженой телеге с сеном, ехали после дождя, очень скользко, к тому же начинались уже сумерки. Вдруг наша лошадь споткнулась или поскользнулась, и от резкого ее шараханья телега стала переворачиваться; я оказался на берегу, а сено с телеги оказалось в пруду.
         Отец зовет испуганным голосом:
         - Зулкар, где ты?
         - Я здесь, - отвечаю!- Прихрамывая, обхожу перевернутую телегу слева. За что-то зацепившись, содрал ногу.
         - Отец что-то говорит про себя, мне, показалось, что он так ругается про себя.
         - Ничего, сынок, нога заживет. Радуйся, что мы, лошадь и телега в сохранности.
         К нашему великому огорчению мы приехали домой ни с чем, хорошо, что с нами ничего не случилось, кроме испуга.
 Рассказывая о лугах, нельзя не сказать о болотах, Причем там даже мы промышляли. Во-первых, косили камыши и использовали его для покрытия кровли домов, сараев и других деревенских построек. Во-вторых, самое главное, мы там добывали мох. По колено в воде, постоянно нагнувшись, мы рвали мох на дне болота. При выполнении этой работы очень досаждали нас комары и сильно ранили руки о камыши. Листва камышей резала нам руки, как лезвием.
 Потом сырой мох привозили на ручной тележке домой, раскладывали его сушить во дворе дома. Комары заражали нас малярией, и мы ею болели. Приступы малярии были очень жестокими, находились периодически в потрясающем ознобе в течение многих дней в году. На следующий год малярия опять нас доставала и так несколько лет подряд.
 Лечились от малярии в основном хиной, мне кажется, что другого лекарства и не было; горечь хины, как бы чувствуется во рту и сейчас. Высохший мох мы с отцом возили продавать на базар районного центра.
  Помню, мы продавали мох по 15 рублей за воз. Судить о том, что дорого или очень дешево, не могу. Использовали мох при строительстве домов, укладывали его между бревнами для утепления дома, видимо, в тот период был дефицит обыкновенной пакли. Мох пользовался большим спросом. Естественно, когда у отца в кармане заводились деньги, он покупал на базаре  баранины и оставался   довольным.
 Отец меня никогда не оставлял одного дома, а брал непременно с собой в поездку.
 В период хлебозаготовок я с отцом ездил на элеватор. Эта поездка готовилась загодя. На колхозном дворе подбирали исправную бричку. Обязательно внимательно осматривали колеса телеги, особенно спицы, не сильно ли расшатаны и, чтобы на колесах были исправные металлические шины. Оси колёс густо смазывали дёгтем.
        С вечера насыпали зерно в мешки и грузили их на брички, сразу готовились к поездке десятки подвод. Отец запрягал лошадей гнедой и серой масти, очень хорошо упитанных, выносливых,  запрягали попарно в брички с дышлом. Мне казалось, что нашей подводой управляет дышло. Элеватор находился на ст. Белое озеро, более чем в 30  км.
         Рано утром прохладно, навстречу вставала утренняя заря. Вскоре появлялись, ослепляя нас, первые лучи солнца, которые озаряли нас золотистым цветом. На душе становилось как-то светло и уютно. Быстро согревались «вечно» замерзающие ноги от наготы.
 Мы ехали по шоссе, старой дороге, которая сделана очень добротно; посыпана она сверху галькой. Никогда она сильно не разрушалась, не уходила в забвенье.  Жители близлежащих деревень ходили по этой дороге в районный центр, находящийся в Толбазах. Сколько же километров нами исхожено по этой дороге за годы ее существования. Она существует и сейчас, конечно, заасфальтирована и служит людям «верой и правдой».  Дорога проложена между станциями Давлеканово и  Белое озеро.
         Вдоль дороги то справа, то слева появлялись стоявшие поодаль, только просыпающиеся деревни, колхозные птицефермы и другие деревенские постройки. У росы, лежавшей на травах, стали уже пропадать «серебряные бусинки», так как вода стала испаряться от нагрева солнечными лучами. От нашей деревни ехали резво, останавливаясь только на кормление и пойку лошадей. Отец заботился о лошадях, ходил  вокруг них, поглаживая по холке, мурлыча себе какую-то старинную песню. 
 Особенно внимательно смотрел на то место холки, где лежит хомут, обращал внимание:  не потерта ли кожа под хомутом, подтягивал подпругу и супонь.
         В полдень мы уже прибывали на станцию Белое озеро, где находился элеватор. Останавливались возле небольшого базарчика, где продавали товары местного происхождения:  молодую морковь, свеклу, молодую картошку, а также ягоды, в основном ягоды черемухи. Набивали этими ягодами фуражки, ели мы в большинстве случаев прямо с ядрами, только стоял хруст. Последствия были не очень хорошими: болела голова, и мучились запорами.
 После сдачи хлеба отец возвращался румяным, глубоко вздыхал и находился в хорошем настроении, что меня тоже радовало. Сдав хлеб, все ехали налегке, так как выполнили очень ответственную работу. Мужчины, остановившись в какой-либо деревне, обедали сами, кормили и поили лошадей, и, конечно, ехали дальше домой.
         Моему отцу доверяли очень ответственные работы, это по моим понятиям, я всегда ездил с ним в самые дальние уголки Башкирии, хотя мне было не более 9-10 лет.
 Помню, перед началом войны летом 1941 года поручили ему отвезти сливочное масло из Степановского маслозавода на базу в Стерлитамаке. Ехать надо было только ночью, когда  прохладно, иначе растаяло бы масло.
  Вечером погрузили фанерные, хорошо сбитые ящики со сливочным маслом, наверно, более десятка, в обычную телегу, кутая их в солому снизу и сверху. Мы поехали, уже взошла луна, гнедая кобыла бежала временами ходко, стало прохладно, дорога проселочная, не очень наезженная, местами встречались довольно ветхие мосты. Отец такие мосты сначала осматривал, потом только переезжал, ведя лошадь под уздцы.
  Стали въезжать в небольшой лесной массив, где как-то нам стало неуютно, наверно, скорее мне, и даже немного страшновато, лес ночью всегда суровый и угрюмый шумел, и деревья сильно качались, луна ушла за тучи, назревал грозовой дождь, казалось, что рядом стоящие кусты шевелятся, и кто-то там есть. Под горочку лошадь сама побежала трусцой, Мы с отцом сидели на телеге, и отец не заметил, как лошадь шагом взошла на мостик и провалилась ее левая задняя нога. Она рванулась и провалилась правая задняя нога, мы остановились, распрягли лошадь.
  Надо было успокоить лошадь, чтобы она аккуратно и осторожно вытащила ноги. Отец спокойно говорил лошади: «Тпрру-тпрру, сейчас, милая, все будет хорошо, все будет хорошо». Гладя одновременно холку лошади, и, причитая молебен и волшебные слова: «Ну, голубушка, давай, чуть напрягись и вперед»! Слегка потянул ее под уздцы, засверкала молния, одновременно грянул мощный громовой раскат, и треск ломающихся досок моста, и уже лошадь стояла на пригорке, мы даже не поняли, как это она выскочила из этого «капкана».  Отец спешил посмотреть ноги лошади, она прилично содрала ноги. Разорвав нижнюю рубаху, отец перебинтовал ее правую заднюю ногу, а на левой ноге была небольшая ссадина.
 Рядом была небольшая поляна, опутав лошадь, мы отпустили ее  пастись. Телегу вручную перекатили через мост. Дождь шел сильный, но теплый. Мы с отцом спрятались под брезент, которым  укрыто масло. После этого случая страх как-то прошел, пришло какое-то успокоение, что все обошлось. Дождь перестал, прошло  уже достаточно много времени. Отец решил продолжить движение. Распутав лошадь, мы ее запрягли. Стало немного светлее, так как тучи ушли.
        Лошадь немного прихрамывала, наступила тишина, мы поехали. Грязновато, но дорога быстро высохла, и мы поехали  резво.  Отец меня укутал брезентом, и я быстро заснул после этой передряги.  Проснулся, испугавшись гудка паровоза, въехали в город Стерлитамак, уже светало. Поплутав по Стерлитамаку, сдали в целости   сливочное масло, привезенное нами, которое не съешь за одну жизнь. Масло попробовать нам с отцом не пришлось. Ехали обратно легко и быстро, без происшествий, лошадь почти не хромала.
Отец всегда говорил: «Чтобы меньше болеть, укрепляйте свой организм,  дышите целебным воздухом степей, который несет в себе запахи степных цветов и трав. Насыщайте свои легкие не только ароматом степных запахов, но и дышите парами вечернего, только что стелющегося тумана; утром и вечером мойте ноги и лицо влагой утренней росы, ходите по утренней росе босиком».
И, правда, мы в детстве очень редко болели простудными заболеваниями.
                Г л а в а 7

                Пастухи. Нищета.

    С началом войны, в июне месяце 1941 года, наша жизнь стала сложной, и непредсказуемой. Через нашу деревню провозили беженцев с западных районов нашей страны, их было много,  развозили по деревням.

      Но потом как-то само собой уладилось, что все беженцы перебирались кто в райцентр, кто в другие города, потому как они являлись в основном городскими жителями. Там они себе находили работу, кров.
Мы остались втроем: отец,  брат Зуфар и я. Не зря же в народе говорят: «Дом вести, не бородой трясти».  Отцу шел 66-й год и полноценным кормильцем быть уже не мог, не позволяло здоровье, а мы с братом еще  несовершеннолетние дети, только  потребители хлеба. Правда, отец нам нашел работу. Он сам нанимался в пастухи, пасти скот, конечно, привлекал нас, да и не мог старый человек целый день ходить за скотиной.
 После смерти матери у отца поседели волосы, взгляд стал каким-то грустным и серьезным. В народе говорят: «Муж без жены не отец деткам, а сам сирота». Отец, конечно, крепился, старался  не показывать нам вида, что на него навалились большие заботы.
         У него  широкие брови, негустые усы и борода как-то поседели, Голову он брил наголо, видимо от этого его уши казались большими. Он носил серую рубашку, застегнутую на все пуговицы,  такие же серые, изрядно поношенные, штаны и лапти, которые надевал на аккуратно обернутые портянки.
Сам он выходил на пастбище редко, если выходил только до обеда, поскольку годы уже сказывались, уставали ноги, и он возвращался домой. Я не знаю, сколько нам платили за пастушество, летом мы брали с собой хлеб, картошку, молоко, а на зиму оставались без продовольственных припасов, и зимой опять жили впроголодь. Отец по характеру  добродушный и очень порядочный человек. Торговаться при найме в пастухи не умел, да и грамоты у него не было.
Первые лучи восходящего солнца, журчание весенних ручейков, капель, стекающих с соломинок  крыши деревенского дома,  весенней зелени трав, пение птиц, цветы, появившиеся на заливных лугах, мы, дети, всегда воспринимали с каким-то трепетом и волнением. Признаками пробуждения деревни являлись гуртование стада, звонкий щелчок кнута пастуха, понятный только животным и их хозяевам, говор, переклички, позднее шум цепей и ведер у колодца.
Брату Зуфару было 13 лет, отец ему доверял целое стадо. Зуфар в детстве очень тяжело переболел оспой, все лицо было в оспинах, рябое. Он носил, как  и я, самотканую рубашку и штаны, ноги обувал в лапти, а то босиком.  Головы брил нам отец наголо опасной бритвой. Конечно, за нами существовал строгий контроль со стороны отца, за упущения нас мог и поколотить, хотя это допускал крайне редко, но поучительные наставления давал постоянно. Я рос мальчиком легкоранимым и обидчивым, тяжело переживал, если ругал меня отец, но пастушьи обязанности выполнял добросовестно.
Пасли мы смешанное стадо деревни Александровка. Солнце в зените. Земля сильно парит. Утомительно долго тянутся часы. Встаешь очень рано, зарею на востоке. Принимаешь на свою ответственность основное богатство селян - животных, они ведь и существуют в основном за их счет, и мы  очень ответственно относились к своей работе. Отец нам верил, что мы не подведем, целый день отслеживаешь всех животных. Надо сохранить целостность стада, чтобы вечером возвращались домой сытые. Вот и сегодня мы прошагали изрядное расстояние, очень ненадолго удается присесть, отдохнуть, потому что животные в постоянном движенье, надо смотреть, чтобы не зашли на хлеба, чтобы они не очень рассеялись.
Отец рассказывал: «Наступало раннее утро, время поднимать вас. Мне было вас жалко будить, а спали вы на нарах, укрывшись старым байковым одеялом. Ноги постоянно вы раскрывали, хотя ночью я ни один раз поправлял одеяло. Ноги  то ли не мытые, то ли загорелые – черные, на пятках толстые мозоли от постоянного хождения босиком».
Здесь невольно я вспоминаю из рассказа великого клоуна Юрия Никулина, старинную цирковую репризу, которую пересказывали клоуны Рыжий и Белый  на арене цирка:
На манеж выходит Рыжий и говорит Белому:
- Здравствуй! – и протягивает руку.
- Боже мой, какие у тебя грязные руки! – удивляется Белый.
- Грязные? – переспрашивает Рыжий. – Да ты бы посмотрел на мои ноги.
        «Зуфар! Зулкар! - протяжно, негромко будил нас отец, -  вставайте, светает». Зуфар просыпался, зевал, потягиваясь, надевал старые штаны военного покроя, которые ему были явно велики. Натягивал холщевую самотканую серую рубаху, и начинал наматывать портянки».
Надо было поднимать и меня: «Зулкар, вставай  сынок, пора выходить» - говорил он. Я бежал по нужде на улицу. Отец спешно собирал наши котомки. Я тоже одевался в самотканые штаны и красную ситцевую рубашку, которую мне сшила еще мать, когда была жива. Я очень дорожил этой рубашкой.
Деревня давно пробудилась. Ранняя весна, на улице свежо и сыро. В соседних дворах гремят подойниками. Сельчане начинают выводить из своих дворов скот. «Зулкар, - обращается ко мне брат, - я пойду по правой стороне улицы, а ты иди - по левой стороне. Отец, как обычно пойдет позади». Козы, овцы давно уже выбежали из дворов, некоторые коровы стоят и жуют серку. «Ну, пошли, легким хлопком кнута», - оповещает Зуфар. «Сегодня стадо пригоните пораньше. Трава еще только начинает расти, да и земля еще сырая, тяжеловато будет вам, да и животным» - говорит отец. Животные, преодолев небольшой овраг, поднимаются на шихан. Земля местами еще сырая и приляпается  к лаптям.
Мы с братом переговорили, начались трудовые будни. Отца мы отправили домой, потому что ему тяжело уже идти в гору. Мы чувствуем себя хорошо, бодро. На спинах у нас котомки, в которые уложены молоко, картошка в мундире, сваренная отцом еще с вечера. На наших бритых головах кепки, одеты в старые телогрейки.
Пытаюсь остановить вездесущую корову - пеструху, которая старается успеть побывать повсюду, громко хлопаю кнутом. У каждого животного свой нрав. Зуфар поворачивает остальных коров, идущих за пеструхой.
Ранняя весна. Стадо спустилось в небольшую долину, где протекает ручей, животные потянулись к воде. Ручей неглубокий. Козы перепрыгивают через ручей, а овцы – с опаской. Коровы задержались на пригорке, там есть трава, а возле ручейка местность каменистая, растительность скудная, вдоль ручейка валуны, да камни.
Пока в стаде все спокойно решили немного присесть, отдохнуть и перекусить. Ноги изрядно промокли, но сушить портянки нигде, да и некогда. Я разулся, чтобы ноги немного отдохнули.  Подобрали себе большие валуны, сев на них, мы развернули свои котомки и принялись за еду, которую брали с собой.
Зуфар, не спеша, ел картошку, а я размышлял над тем, как выжили прошедшую зиму, она для нас была очень трудной:
 «Продовольственных припасов, кроме картошки, ничего не было, ее хватало очень ненадолго, съели картошку, а дальше есть нечего. Дом большой, топить нечем, одновременно надо решать, чем отапливать дом и чем питаться.
Мы с Зуфаром носили предметы домашнего обихода: кастрюли, тарелки, миски, чашки в деревню Александровка и обменивали на продукты. Всего этого, конечно, надолго не хватило. Топили печь соломой, вы представляете, сколько надо соломы, чтобы протопить печь. Отец изо всех сил старался достать продукты питания. Ходил все к председателю колхоза  и просил аванс. Правда, нужно сказать, иногда ему выписывали несколько килограммов зерна, а надолго ли нам этого зерна? Потом постепенно отец стал нищенствовать: ходил в Марьяновские хутора, в Степановку.  Приносил несколько картофелин, кусочки засохшего хлеба, что мы и ели вечером с кипятком. Нам всем, казалось, что мы унижены и  оскорблены, но другого выхода не было, или мы его не сумели найти».
Надо прервать воспоминания, кажется, возникли непредвиденные обстоятельства: что чуть поодаль, оказывается, озимое ржаное поле, и все стадо стремительно кинулось в направлении озимых. Для нас это обычное дело -  надо немедленно остановить стадо и повернуть назад. Бежим оба с Зуфаром и кричим: «Остановитесь, окаянные! Куда пошли, назад, назад!» Хлопаем кнутами. Срочно необходимо свернуть стадо от озимых. Нам это удается сделать во время, наши лица красные и с лица течет пот. «Что ты несешь в руке?»- спрашивает Зуфар. Улыбаясь, отвечаю: «Несу лапти и портянки, так как  пришлось бежать босиком». «Братишка, нельзя так, надо быть всегда начеку», - мягко заметил он.
Послеобеденное время особенно тянется долго, а надо пасти до заката солнца. Ноги гудят, спина и ноги мокрые. Животные ведут себя спокойно, когда слегка моросит дождь, не жарко, они с удовольствием поедают корм.
Время идет легко и благостно, опять начинаются воспоминания: «Мне, кажется, отец был в полной растерянности и не знал, как ему быть, как действовать дальше, а обстоятельства  более, чем серьезные.

Отец часто вечером, ложась спать, с нами на нары часто вздыхал и шепотом выговаривал: «Грешник я, грешник перед вами дети мои, что привлекаю вас каждый год пастушеству. Мать была бы жива, ни за что не позволила бы мне посылать вас пасти скот».
Правду говорят, что грешник и праведник всегда ходят рядом. Отец хотел бы быть праведником, да грехи его не пускали.
Надо было нас отдать в детский дом, а самому идти в дом престарелых, но его решительности на это не хватило.  Вероятно, он думал, что нам вместе легче будет выживать, да, наверно, нас было жалко отдавать в детский дом. Я, например, очень хотел в детский дом, знал, что там дети ходят в форменной одежде, как, никак, они были на полном государственном обеспечении, ходили в школу. Хотя там тоже была не  легкая жизнь, особенно в питании, но все же, наверно, было бы лучше.
Я с Зуфаром тоже стал нищенствовать. Это очень неблагодарное занятие, в народе это не приветствуется и никоим образом не поощряется. Нищета не порок, а люди ее не хвалят. Нищета пуще смерти», - так говорят  в народе.
Солнце клонится к закату. Зуфар подходит ко мне, спрашивает: «Устал, Зулкар? Давай будем на сегодня закругляться, солнце уже на закате ты  иди сзади, я буду идти с правой стороны, там озимые». Животные за день изрядно нагулялись, не очень сыты, травы еще маловато. Пошли домой. Хлопки кнутов животные прекрасно понимают.
Стадо уже на окраине села, животным воля до встречи с хозяевами. Отец встречает нас на окраине села, за день, конечно, переволновался. Расспросил нас, как прошел день, есть ли корм, как наше самочувствие? А мы свою очередь расспросили его, что он делал. Сказал, что ходил в Александровку к своим друзьям.
 Отец приготовил нам ужин: картофельную похлебку. Покушали мы хорошо с душистым деревенским хлебом, который нам выпекала соседка по просьбе отца. Повесили сушить портянки, лапти. Завтра опять предстоит нелегкий трудовой день. Сегодня надо как следует выспаться, утром ведь очень рано вставать. Предстоят перед нами много трудовых дней.
…..Зимой мы жили в Александровке у кого-то на квартире, правда, недолго. Хочу заметить, что хозяин этого дома понимал толк в тепле. У него в квартире к перегородке была пристроена полка на высоте, примерно,1,5 метра от пола, как в плацкартном вагоне.
 Когда хозяина не было дома, я несколько раз забирался на эту полку, и там было очень комфортно, самое главное очень тепло. Но это удавалось очень редко, так как там постоянно лежал хозяин, который очень часто кашлял, не знаю, чем он болел.
Зимой отец некоторое время сторожил ферму, и мы там жили с отцом в доме для скотников. Я припоминаю, что там тоже печь топили соломой, в этот дом натаскивали уйму соломы, и мы прыгали с печки на эту солому – это было интересно. Есть уже было нечего, но было много лука, урожай на него был очень большой, и мы пекли в печке лук и ели. Конечно, не очень вкусно, но голод надо же было как-то утолять.
Вскоре опять возвратились в свой деревенский дом. Без хозяйки дом, что мертвец не похороненный. Дом, как правило, хозяйкой стоит.
        Зимой опять нищенствовали, в основном мы ходили с братом Зуфаром, иногда и с отцом. В ближних деревнях мы стали уже очень заметными, плохо нам стали подавать подачки, приходилось продвигаться все дальше и дальше, но, тем не менее, за день себе кое-какую еду собирали. Морозы, пошли метели, приходили домой мокрыми в холодный нетопленый дом.
 Каждый вечер, ложась спать, думали, каков будет для нас завтрашний день? Утром опять надо было собираться в эту дорогу. Нищенство – это тяжелое занятие. Каждое утро собирались в дорогу с большим трудом.  Теплой одежды не было, накручивали на себя старые лохмотья сохранившихся вещей. Одежда, намокшая за день, не успевала высохнуть, особенно портянки. Лапти быстро изнашивались от длительного хождения.
Дворовый обход домов для нас был нелегким. Постоянно мучила  нас совесть, ждали от хозяев самых неожиданных поступков: могли сильно отругать, могли, как угодно послать, куда по – дальше, а то и матерно прогнать с гневом. 
С отцом ходить было не так страшно, он заходил в дома, у которых были надежные и высокие ворота, и было написано крупными буквами: «Осторожно, во дворе злая собака». Его кусали собаки много раз. Он шел на собаку смело, разговаривая с ней спокойно.
Собака находилась в полной растерянности, как ей быть: лаять дальше или нет, медленно отступала, одновременно лая, и еще непокорно виляя хвостом. А тут уже появлялась хозяйка, и вопрос решался вполне мирно.
Но однажды мы допустили оплошность, зашли во двор, никаких признаков присутствия собаки не заметили, объявления тоже не было. Во дворе, на натянутых веревках было развешано большое количество белья, оно было замороженное. Почему-то получилось, что я шел впереди. Ничего подозрительного за развешанным бельем не было видно.
А тут, видимо, из конуры выскочила громадная овчарка, кольцо поводка  которой перемещалась по натянутой проволоке, ее за бельем было незаметно, и сбила меня с ног, и сильно стала рвать мою одежду, и кусать.
Отец кинулся на собаку уже не спокойно, а с криком, кидая на нее свой заплечный мешок. Она и его покусала, но он отчаянно отбивался мешком от собаки. Во дворе стоял шум и крик, выбежала хозяйка и оттащила от нас собаку: «Ходите вы здесь, непрошеные»! И сквозь зубы процедила: «Наверно, покусала»!?
 Мы  ничего не сказали, у отца руки в крови, а у меня на бедре правой ноги через брюки сочилась кровь. Укушенное место долго не заживала, шрам сохранился до сих пор.
Многие зимние дни  очень суровые. Сильные снегопады, метели заносили  дороги, очень трудно  передвигаться. Иногда совсем исчезали дороги. В сильные бураны можно заблудиться и навсегда остаться под снегом.
Однажды, возвращаясь, поздно вечером домой в сильный буран, я споткнулся и упал. Я кричу: «Зуфар, Зу-фар, подожди, что-то, кажется, я нашел». Брат, конечно, сначала не поверил, не хотел даже оборачиваться.
 Потом следуя поговорке: «Не верь брату родному, верь своему глазу кривому». Он подошел,  и мы с ним раскопали под снегом разделанную заднюю ногу какого-то животного, короче говоря, очень большой кусок мяса.
 Конечно, мы не знали, что это за мясо, чье оно, в общем, Бог нам даровал. Несколько дней мы ели это мясо. Видимо, кто-то проезжая на санях, обронил.
Наверно, без горя, не бывает счастья. Кому-то горе, кому-то счастье.

                Глава 8
               
                Толбазы.
               

Люди в колхозе трудились не покладая рук, не жалея ни сил, ни здоровья.  Жили тоже голодно и холодно. Летом мы опять пасли скот. Потом отец нашел временную работу, так как на постоянную работу старика принимать не решались. Продав свой дом за 16 пудов картошки, мы переехали в Толбазы в многосемейный дом барачного типа, принадлежащий райотделу милиции.  Толбазы – это районный центр Аургазинского района. Там отца взяли на временную работу конюхом. Уже наступил первый месяц зимы. Этот день мне запомнился навсегда.
Декабрь месяц 1942 года. Очень морозно, ветрено. Везла нас милицейская лошадь на санях, снега было очень мало, у отца борода и усы во льду, он то и дело их стряхивал, мы  очень плохо одеты, ехали, укутавшись во всякую домашнюю одежду,  с собой мы везли кое-какой домашний скарб.  Я ехал уже и мысленно прощался со своей деревней Кзыл-яром, как бы навсегда, так как дом продали и, естественно, уже нам возврата нет. Там мы по тем временам устроились более - менее нормально. Отец работал конюхом, мы ему помогали убирать конюшню, давать корм лошадям, гоняли верхом лошадей поить на озеро,  расположенное в центре поселка. В милиции нам давали продовольственные пайки.
В школу не ходил, не было ни учебников, ни одежды, да и никто и меня в школу не посылал. За это время я преуспел в других делах. Отец где-то достал самодельные лыжи, очень приличные, носы были хорошо изогнутые, палки  самодельные. Где только я на них не катался, съезжал с любой горы, катался на жеребце по кличке «Ловкач».
        Для меня  езда верхом на лошади - романтика, я очень с большой любовью относился к лошадям. Они всегда были ухожены, сыты.
Отец каждое утро заготовлял дрова, чтобы протапливать голландскую печь. Очень рано вставал и ходил в лес, который был рядом. Рубил там сухостой и натаскивал домой, часто мы ему тоже помогали. Где-то рядом  военный лагерь, где обучали воинскому делу новобранцев, ведь шла война, они очень часто шли строем мимо наших бараков, иногда с песнями. Вообще мне очень нравилась в Толбазах.
Административные учреждения районного центра, магазины, аптека, столовая и другие важные места  расположены в центре поселка, что очень удобно для населения. Да и на местности деревня расположена очень удачно. Рядом небольшой лесной массив, есть там озеро, шихан с приличными высотами, где я катался на лыжах. Правда, питьевую воду мы возили бочками со стороны шихана, уже забыл, как эта местность называется. Рядом недалеко от отделения милиции  дом культуры и детский дом.
Я очень хотел попасть в детский дом, но эта мечта моя не сбылась, сам не просился, а отец, по-моему, этим вопросом не  интересовался. Отец проработал в отделении милиции одну зиму и лето. Летом  мы ездили с отцом за травой для лошадей. Купать и поить лошадей на озеро ездил верхом. Однажды зимой я стал свидетелем, как привезли в отделение милиции замерзшие трупы людей на 4- х подводах. Дорогие, читатели, не смущаетесь, что я пишу несколько спонтанно, пишу то,  что видел и что помню. В январские дни того года были лютые морозы, куда ездили эти люди, я не знаю. На каждой подводе лежали по 5 - 6 трупов, лица у них были сильно припухшие бордово-красного цвета. На них было жутко смотреть, почему они замерзли, не знаю.

        Осенью 1943 года отец оставил работу, то ли его попросили освободить место работы, или он сам ушел, отец нам  об этом не рассказывал. Опять началась очень суровая, сложная жизнь, глядя на зиму, Мы втроем опять пошли бродяжничать: отец, брат Зуфар и я. За зиму мы чего только не испытали, куда мы шли, зачем мы шли    навстречу морозам, пурге и метелям – шагали в неизвестность. Мы ходили, побирались, просили подаяния, очень больно и  стыдно. Очень трудно устроить себе ночлег, нас не пускали.
Иногда долго приходилось искать по глубоким сугробам сельский совет, чтобы помогли нам с ночлегом. Отец, как обычно, обращался к администрации сельсовета, называя председателя «хозяин» или «хозяйка»:
- Хозяйка, помогите мне с мальчишками переночевать где-нибудь?
Хозяйка нас долго рассматривала, а потом произносила:
- Что же вы, дедушка, с детьми  ходите, попрошайничайте? Где же у них мать?
- Их мама,  моя жена, умерла,  и я остался один с ними.
        - Так, определили бы их в детский дом.
- Хозяйка, сдавать мне их в детский дом жалко, да мне самому становится очень страшно, если я так сделаю. Так что этого нельзя делать. Лучше уж так все вместе, что будет, то будет.
Хозяйка сама ходила и сопровождала к кому-нибудь. Всё-таки добрая была власть. Находили нам место ночлега.
        А на улице уже морозы, начались сильные бураны и метели. Сугробы вокруг домов бывали даже выше крыши, а вокруг дома можно было ходить и бегать спокойно. Ветер выдувал снег вокруг дома, он высасывался, как пылесосом, там стоял сквозняк. У отдельных домов происходили вот такие явления физики.
Жителям, которые пускали нас  на ночлег, остались мы вечно благодарными и это забывать нельзя. У этих людей  были трудные условия жизни: одна комната, там, у двери, лежит теленок только что отелившейся коровы, а то еще и ягнята, на полу моча, сыро, да к тому же у хозяйки  свои дети, которые спали на печи.
Хозяйка говорила: «Вот устраивайтесь, как можете, у нас вот видите сами, какие условия жизни», Она вытирала пол, стелила на пол половики и мы определялись, как могли. Раздевались, разувались, старались как-то высушить мокрые портянки и, укрывшись своей же одеждой, очень уставшие ложились спать. Хозяйка утром нам помогала обуться, доставая откуда-то из своих запасов старые тряпки, которыми мы заматывали ноги и обували лапти. Свои портянки ведь уже превратились в труху.
 Некоторое время иногда никак не могли заснуть. Лежали и шептались с братом Зуфаром, что вот сегодня опять мы устроились на ночлег и радовались ночлегу. Каждый день к вечеру нас  сильно утомляла  мысль, где же нам удастся сегодня переночевать. Какие чувства испытывал наш отец, мы конечно, не знаем. Его, наверно, больше всех тяготила эта мысль.
Если  бы хотя бы на одну ночь, нас никто не пустил, мы бы замерзли, и пришел бы конец нашим страданиям. Такое не забывается.
        Люди, добрые не судите строго нас за наши похождения, мы всего лишь боролись за своё   выживание, причиняя  вам некоторые неудобства. Простите нас!
         Мы с братом молоды, за ночь наши силы восстанавливались, а отцу, конечно, худо. Мы  очень благодарны хозяйке за то, что она нас приютила, что мы не замерзли, оставшись на улице. Так мы шли по весям, деревням башкирской земли многие зимние дни и оказались в городе Давлеканово.


                Глава 9

                Город Давлеканово. Пастухи.
       
               
  В марте месяце 1944г. года на западной окраине города Давлеканово отец нашел квартиру и устроился на работу конюхом в швейной артели «Красный Октябрь». Там шили ватную одежду для красноармейцев. Артель работала круглосуточно, в три смены. Очень тяжелые бои  шли на фронте - это напряженная пора работы тыла. Я часто переходил  железнодорожные пути ст. Давлеканово, видел, как день и ночь проходили эшелоны с танками, артиллерийскими и другими видами вооружений, которые зачехлены, но ветром на большой скорости чехлы сильно раздувались, и было видно, что под чехлами.
Эта шла помощь фронту с Урала, Сибири и Дальнего Востока. Я и сам и мечтал уехать на фронт, но поезда эти на нашей станции не останавливались. Хотел быть сыном полка, как в художественном фильме «Сын полка», который мы ни один раз смотрели в Доме культуры.
Работа конюха отцу и нам была знакома, мне, казалось, что мы успешно справлялись. Там тоже продукты выдавали по талонам на каждого члена семьи определенную норму. Отец и Зуфар работали вдвоем. Я  уже подросток, появился у меня друг Фарит, с именем могу и ошибиться, с которым мы проводили время. Отцу кто-то подарил коньки «дутики». Я их привязывал к ногам, обутым в лапти, и где только мы с Фаритом не катались, но в основном по реке Дёме. Это значительная по величине река протекает  вблизи города Давлеканово. Дёма, как правило,  разливалась широко, заливая своими водами, обширные пологие берега и равнины, где росли камыши, мелкие кустарники, все покрывалось водой. Как только река замерзала и мы, дети, были тут как тут. Ездили очень далеко и надолго, приезжали домой поздно.
Отец очень волновался и меня ругал за то, что я долго катался. Один раз так сильно рассердился, что меня хотел ударить палкой, но я выбежал на улицу и бежал по глубокому снегу, куда и зачем бежал не знаю. Отец же выбежал за мной с палкой, но он меня не догнал и повернулся домой назад, сказав строго: «Зулкар, иди сейчас же домой, я тебя не трону», И, правда, он меня не тронул. Вообще он ко мне относился с большой заботой, всегда старался меня накормить, одеть и обуть, как только он мог это сделать. Иногда, конечно, от него мне попадало, наверно, я заслуживал.
Весной всем членам  артели «Красный Октябрь» в девяти километрах от станции Давлеканово, по правую сторону железной дороги, в сторону станции Раевка раздавали земельные участки для посадки картофеля. Мы тоже сажали картошку. Отец меня посылал полоть эту картошку. Надо было пройти пешком около10-ти километров до этого участка. Участок был большой, около 6-ти соток, заросший непроходимым сорняком. Мотыгой было невозможно работать, так как не видно картошки, поэтому сначала приходилось полоть вручную, а потом только мотыгой.  Приходилось ходить много дней на прополку картошки.
         Всегда ходил пешком один вдоль линии железной дороги и разучивал песни, в основном песни, которые пел Леонид Утесов, например, «Раскинулось море широко» и др. Песня -  ведь  великий друг человека. Песня всегда выражает переживания человека, его чувства, очень хорошо действует на настроение – это я понял с тех пор.
        Любовь к песне сохранилось у меня до настоящего времени. При возможности стараюсь спеть что-нибудь из романсов или старинных народных песен. Это как-то поднимает настроение, подавляет грусть, тоску, появляются, откуда не берись, свежие силы.
Отец продолжал работать в артели. Нас устраивал в пастухи пасти скот частных владельцев. Имелись претенденты на пастушество и другие, но моему отцу доверие оказывали больше.
 Продолжу, друзья, ещё немного рассказ о пастушестве. Как и прежде вставать утром очень рано  тяжело. Раз надо, так надо. Жители тоже давно проснулись, Козы и овцы щиплют траву, коровы не торопятся, некоторые бредут незнамо куда, приходится их слегка окликать и напоминать, что, кроме слов, еще есть у нас кнут. Хлопаем кнутами, их это отрезвляет. Начали гуртовать стадо.
- Зуфар, Зуфар, - кричит тетя Полина, - подожди, сынок.
Зуфар останавливается, нагибаясь, начинает завязывать развязавшиеся оборки у лаптей. Зуфар подходит к Полине и берет у нее сверток. Сзади подошел отец тоже к Зуфару, мне тоже  любопытно узнать, о чем они говорят.
 - Помяните моего деда, Сергея Петровича. Сейчас идут пасхальные дни. Он всегда очень доброжелательно отзывался о Вашей семье, жалел и говорил добрые слова.
  - Царства ему небесного, пусть земля будет ему пухом», -  низко кланяясь, отвечает отец.
  Полина идет рядом  с отцом, о чем-то разговаривают, отец часто кивает головой, видимо, какие-то деревенские новости обсуждают.
           - Сергей Петрович был добрым хозяином. Я всегда по весне приходил к нему за хлебом. Вечная ему память, он никогда не отказывал, - добродушно говорит  отец.
   - Спасибо, за добрые слова, - продолжала Полина, - некоторые люди говорят, что он был скупой человек, и это несмотря на то, что он многим помогал.
   - Справедливо, Полина, сказано: «Живи не ложью, будет по Божьи, молва что волна. Да, прости им, господь, за то, что они несут  неправду, да и ты прости.
 Поблагодарив отца за добрые слова, Полина пожелала отцу и  детям доброго дня и благополучия.
Сгуртовав стадо, вышли из деревни и прогнали его благополучно мимо кладбища. Тем не менее, несколько коров все-таки зашли на территорию кладбища, быстро их выпроваживаю.
Кладбище старое, на большинстве могил деревянные ограды, которые давно уже подгнили и перекосились, и кресты разные: деревянные, металлические. На пасху, вчера, многие посетили могилы своих родных и близких. На некоторых могилах возле крестов лежат аккуратно сложенные на бумаге яйца. Могила свежая, бугор свеженасыпанной земли закрыт венками, установлен крест деревянный и табличка с именем покойной, на которой начертаны год рождения и смерти, по дате рождения еще очень молодой.
На скамеечке стоит пустая бутылка от водки и два граненых стакана, которые оставили люди, посетившие могилу. На другой могиле мы  с Зуфаром подобрали яйца. Сегодня еды много, зря взяли еду из дома. У нас еда вполне приличная: вареная картошка в мундире, яйца, которые мы подобрали на кладбище, да еще кулич, который принесла тетя Полина, да молоко.
Стадо уже довольно далеко удалилось, надо немного скучить. Заходим с обеих сторон стада и немного сжимаем и продолжаем медленно «поглощать» степное пространство. Прошли уже несколько километров, солнце в зените, становится довольно тепло. Это заметно по поведению животных.
Годовалая телка по кличке «Белка» уже не прочь сбежать из стада, что она не раз проделывала, создавая нам немало хлопот. Она часто задирает голову вверх, осматривает свое окружение. Овцы шагают кучно, уткнувшись в землю, делают периодически пробежки, а козы и козлы баламутят всех животных, перебегая шустро через овраги и прыгая с попадающихся на их пути круч.
Становится душно и жарко, пора гнать табун на пруд,  рядом с которым растет одинокая береза. Пруд мы в своем обиходе называли «Березка». Пруд довольно большой, но неглубокий, животные смело далеко заходят в пруд и жадно пьют, утоляя жажду. Берег с одной стороны пологий, утоптан тысячами тропинок от ежедневного пребывания животных у пруда. Противоположный берег зарос камышом, осокой. Поверхность воды затянута зеленой тиной и пахнет стоячей водой. В воде обитают мириады мошек, прыгают лягушки.
Подъехала арба, в которую была запряжена серая кобыла по кличке «Серая», довольно упитанная, правил лошадью мой отец. Привез он женщин на дневную дойку коров. Он приезжал часто накосить свежей травы, и одновременно привозил женщин на дойку коров 5-6 человек, которые приходили на дойку своих коров ежедневно, так как они считали, что их коровам до позднего вечера, с очень сильно наполненными вымями  тяжело.
Были добрые коровы, которые хорошо давали молоко. Женщины красивые молодые в красивой домашней одежде, в цветастых косынках радовали наши глаза. Обязательно привозили нам что-нибудь съедобное каждый раз. В этот раз они привезли нам молодой вареной картошки и малосольных огурцов. Мы были рады их приезду и угощениям. Время-то было военное, но люди не поддавались, крепились. Этим женщинам также нелегко, работали, растили детей, работали за мужей и за себя. Духом не падали - это передавалась окружающим, создавая великий дух выживания. Женщины, погремев подойниками, подоили коров.
На востоке сверкнула молния, раздался треск в атмосфере и прогремел мощный гром, «проехав» раскатисто своей колесницей над нами. Женщины спешно собрались под небрежно заколоченным навесом от недалеко растущей березы. Ее уже не раз била молния, макушки не было давно, но она, корявая еще крепилась. Подул сильный ветер, пошел грозовой дождь, который пришел с юго-западной стороны.
 Все собрались под навес, но временами ветер засекал под навес дождь. Животные, понуро опустив головы, стояли под дождем. Казалось, что они немного успокоились, так как все кусачее «племя» - мухи, слепни, куда-то пропали. Только овцы стояли, уткнувшись в землю головами, а козы вели себя неспокойно, прячась от дождя.
Дождь прошел быстро. Появилась семицветная дуга под облаками. Радуга-дуга принесла нам дождя – красивейшее явление природы. «Радуга-дуга! Не пей нашу воду!» - кричат ей ребятишки, по поверью, будто радуга воду набирает. «Высокая и крутая радуга к  ведру, пологая и низкая к ненастью» - так утверждают знающие люди.
Отец достал свой вышитый еще матерью кисет с табаком. Завернул длинную сигару из газетной бумаги, наполнил ее табаком, чиркнул кресалом по кремнистому камню, искры воспламенили жгут, спрятанный в патронную гильзу, от которого он прикурил. Сочно вдохнул в себя табачный дым и сильно раскашлялся, успокоившись, пригасил женщин: «Ну, девчата, красавицы мои, поехали домой».
Женщины, усевшись по удобнее, свесив  ноги, держа ведра с молоком в руках, не спеша, поехали домой. Я до сих пор удивляюсь, как они довозили молоко домой, правда, они вложили в ведро листья каких-то растений, сверху закрывали и завязывали марлей. Траву, что накосил отец, всю замяли. Да, ну, ладно, за то бывал у сыновей, сделал сегодня благое дело женщинам-красавицам, к которым он относился очень уважительно.
 Начинается степь. Степь – эта не только бесконечная равнина, а цепь холмов, оврагов. Жнивьё, на котором только что шумели рожь и пшеница, богата живыми существами. То и дело на это поле садится стая ворон, которые утоляют свои аппетиты с оставшихся колосьев. Озираясь,  став на задние лапы, суслики запасают себе зерно на зиму. Увидев животных и людей, моментально прячутся в свои норы.
 Животные долго не задерживаются на жнивье, здесь им воля и простор. Мы с Зуфаром не стремимся их здесь надолго задерживать. Им ведь тоже полезно движенье, как и людям.  По краям дороги растёт бурьян, дикая конопля и молочай. После недавнего дождя они тоже оживают.
        Коровы, овцы, козы разошлись далеко в разные стороны. Козы - это сущие бестии, им бы крутые горы, глубокие овраги, а, если в стаде несколько козлов, то и неминуемые бои между ними. Говорят: «От прыткой козы, ни забор, ни запор. Уклонись от зла, да купи козла». Овцы - тоже не подарок. Повадится овца, не хуже козы, за ними тоже гляди, да гляди.
Всегда новый пастуший день не был похож на день вчерашний. Происходили какие-то, хотя и незначительные события. Вот сегодня Зуфар нашел волчье логово в долине, изрезанной паводковыми водами. Можно сказать в «каньоне», если это не очень громко звучит.  Из этого лежбища взял двух маленьких пушистых серых щенят волчицы. Целый день их таскал за пазухой. Где была в это время сама волчица, мы не знаем.
Я ему говорю: «Зуфар, зачем ты их взял, они ведь совсем маленькие, не жалко их тебе? Вдруг, появится волчица, тогда нам не сдобровать. Отнеси их назад». Но он меня не послушал, принес в деревню, ходил, показывал ребятам, потом кому-то их отдал.
В другой раз день вообще был для нас невезучий. Пасли стадо в поле, довольно значительной по площади. Пространства было больше, чем достаточно, чтобы спокойно пасти животных. Но в какой-то момент потеряли бдительность и коровы оказались в зреющих хлебах, мы спохватились, но было уже поздно.
Подъехал объездчик, мужчина средних лет, видимо от военного призыва освобожденный, который сидел верхом на  гнедом жеребце. Жеребец  хорошо упитан, и он гарцевал под  седоком. Объездчик был уже немолодым человеком. Лицо угрюмое и загорелое, нос острый, над маленьким ртом небольшие черные усы, глаза прищуренные, цвет глаз невозможно было рассмотреть, лицо напряженное и злобное, в правой руке держал плётку. Я только успел подумать, что нам не сдобровать от этого человека, а Зуфар уже выгонял коров из пшеничного поля. Объездчик  очень зол и нетерпелив. Подъехав к Зуфару, он заговорил зычно и злобно:- это видно поведению жеребца.
- Пастух-х! Почему животные зашли в хлеба? Почему Вы позволяете животным травить хлеб?
- Простите, дяденька, не успели их остановить, так они быстро вбежали в хлеба.
-  Ах, вы не успели, - широко раскрыв рот, гримасничал объездчик, - на поле брани гибнут наши солдаты, им нужен хлеб, а вы говорите: «Не успели!  Отправлю вас под суд», - угрожающе  изрекал он!
Он направил на Зуфара своего жеребца, который от удара плётки встал на дыбы и навис передними ногами над Зуфаром. От сильной натяжки удил широко раскрылась пасть жеребца. Крупные жёлтые зубы  скрежетали, и с мохнатых губ капала пена на Зуфара. Объездчик своей плёткой начал наносить частые хлёсткие удары по спине Зуфара, а потом и куда придется. Он его бил долго и жестоко.
 Подойдя ближе к нему, я просил пощады, он и меня тоже несколько раз ударил своей плёткой. Когда  Зуфар, закрыв лицо руками, упал, тогда он прекратил истязания и поскакал дальше.
         У Зуфара лицо  бледное и грязное, и текла кровь почему-то из носа. Он сел на землю и горько плакал. Я поднял ему рубашку, аккуратно с него снял ее и ужахнулся: вся спина была в кровавых рубцах и  местами сочилась кровь.
Мы были поражены такой жестокостью объездчика, йода или другого обеззараживающего вещества у нас не было, подождали немного, чтобы запеклась кровь и одели обратно рубашку. Навсегда запомнили этот случай.
Сегодня  очень жаркий день, воды, которую носили с собой, не хватило, пришлось пить воду, собравшуюся после ливневых дождей в следах копыт животных. Казалось бы, что мы должны  заболеть после питья такой воды, но такое не случалось, наверно, она дезинфицировалась жаркими солнечными лучами.
Солнце ушло за горизонт, на западе, за горизонтом стоит красное зарево, постепенно уменьшаясь в размере. Стадо заходит в деревню, пыль стоит столбом. Животные спешат домой к пойницам, хозяева зовут животных громко по кличкам. Были, конечно, и вздорные  грубиянки - хозяйки, которые были недовольны и высказывали недовольства: «Сопляки, чёртовы, опять пригнали скотину так рано, ещё и голодную!». Но такие были единицы. В основном нас хозяева благодарили каждый день, что скотина сыта, жива и в сохранности, а это для нас было очень важно.
Вот и сегодня козы забежали в сени этой вздорной хозяйки. Она кричит: «Голь  неумытая, опять пригнали скотину голодную», - говорит она на нас, - видя, что её козы орудуют уже на  веранде. Она их выгоняет с большим шумом и  треском из веранды под звуки падающей посуды.
Мы старались не обращать на это большого внимания, люди бывают всякие. На грубое слово не сердится - это было нашим правилом, которому нас научил отец,  ведь это ожесточает человека, а на ласковые слова не сдавались. Отец нас всегда встречал и спрашивал, как прошел день. Мы отвечали, нормально. Зуфар шел с отцом, и разговаривали они о чем-то.
Я шел сзади какой-то отрешенный, задумчивый, уставившись на «змейку» вьющегося на пыльной дороге кнутовища Зуфара, шедшего впереди меня. Так кончался сегодня наш трудовой день. Придя в квартиру, разделись, есть не хотелось. Только неукротимая жажда напиться воды одолевала нас. Отец помог раздеться, и мы улеглись.
К зиме мы съехали в полуподвальное помещение, кому оно принадлежало, я уже точно не помню, но отец там работал, возможно, принадлежало скотному двору воинской части, где отец устроился работать сторожем, может быть другому предприятию. Там до этого времени  никто не жил, во всяком случае, я никогда не встречал посторонних людей в этом помещении. Оно для жилья было мало  приспособлено: мебели никакой,  пол земляной, двери плохо закрывались. Стояла громадная русская печь с маленьким котлом для приготовления варева и ещё была железная печь «буржуйка».
         Вот так и мы жили помаленьку.
Зуфар зимой тоже где-то работал. Вскоре он сильно заболел, была у него очень высокая температура,  временами он стонал и бормотал, никакие народные средства не помогали, кушал плохо. Отец говорил, что, наверно, чем-нибудь отравился. Отец с ним отправился в больницу и его там положили на стационарное лечение.
Я - вольный человек: по прежнему в школу не ходил, так как  тоже помогал отцу в дневное время выполнять какие-то работы. Он иногда нанимался пилить дрова частным лицам. Война, дома ведь в основном остались одни женщины, тяжелые физические работы выполнять  некому. Одна из женщин попросила напилить, наколоть дрова для отопления дома. Вот отец нанялся, а он тоже уже немощный.
Обычно просил меня: «Сынок, помоги напилить дрова, хозяйка обещала заплатить и заодно нас накормить». Я говорю: «Конечно, пойдем, папа, будем пилить». Вот мы пилим, дровяной лес березовый, самой разной длины и толщины, словом дрова. Пилили двуручной пилой, дрова сырые, пила  то и дело застревает, сил ведь у меня тоже не так много. Тем не менее, потихоньку пилим, временами отдыхаем. Отец вспотел, никак не приноровимся к пиле, отец то и дело крутит лес, уложенный в козелки, чтобы не так сильно зажимало пилу.
«Сынок, - он обращается ко мне, -  держи ровнее пилу, а то ведь пила идет на перекос». Продолжаем пилить, понемногу уладили с отцом взаимопонимание в этой работе, дело пошло лучше. Хозяйка оказалась очень доброй.  Выйдя на крыльцо, она нас вежливо пригласила: «Дедушка, идите с сыном по - пейте чаю, да и отдохните». Мы поблагодарили, по окончанию пилки уложенного в козелки бревна, вошли в дом.
В доме чисто, тепло и уютно, дело было зимой. Тетя Лиза, так звали хозяйку, поставила на стол сковородку с жареной картошкой на сале, хлеба черного, и мы с отцом хорошо покушали, потом пили чай. Очень все было вкусно и замечательно. Мне, казалось, что такую вкусную еду никогда я и не ел. После перекура отца, опять приступили к работе. За день мы напилили много «окатышей», оставалось только их наколоть. Колоть дрова эта тоже нелегкая работа, она требует здоровых и крепких молодцев. Мы немного накололи, но устали.
Хозяйка, выйдя к нам, нас пожалела: «Сегодня уже вы устали, отдохните, завтра придете и наколете оставшиеся дрова». Тетя Лиза накормила нас ужином, и мы попрощались, сказав: «До завтра». На другой день работу сделали полностью, но складывать дрова она нас не заставила,  отец получил расчет, как он об этом говорил сам. Такие работы мы выполняли периодически, если нам предлагали.



                Глава 10


                Брюшной тиф.   

                За Зуфаром заболел я. Отец, конечно, расстроился, что оба сына, его помощники разболелись. Сначала он думал, что я простудился, так немного подкашливал. Ругался, что я много бегаю, прихожу, иногда, с мокрыми ногами. Однако, мое самочувствие резко ухудшалось: болела голова, потерял аппетит, поднялась температура. Стал впадать в беспамятство, бредил: «Мощный горный поток несет меня  неведомо куда, кричу, папа»! Я открываю глаза и вижу, что на полке стоит семилинейная керосиновая лампа с закопченным стеклом. Отец лежит рядом со мной на нарах, не спит. «Как, сынок, самочувствие» – спрашивает он.  Я ничего не отвечал, только просил пить.
Отец понял, что я серьезно заболел, но отвести меня в больницу пока никак не хотел. Надеялся, что я мальчишка крепкий и все обойдется. Я не сплю. Перед глазами опять возникает какое-то наваждение: «Опрокидывается прямо на меня раскаленная печка-буржуйка». Этот бред проходит, а нетопленая печка-буржуйка стоит на месте. Мне жарко. Чтобы как-то погасить жар улегся на земляном полу, постелив под себя старые мешки и старое одеяло. Отец обеспокоен и говорит, что завтра пойдем в больницу. Ночь прошла тяжело, так же бредил, горел огнем, температура очень высокая. Утром отец меня стал собирать в больницу. Надел штаны, рубашку, отец помог обуть лапти, завязать оборки. Направились в больницу через весь город, на улице очень холодно и ветрено, местами дорогу сильно занесло снегом. С большим трудом добрались, очень замерзли ноги.
В приемном покое больницы очень много народу, суета. Отец куда-то ходил, вскоре за мной пришла медсестра и поставила под мышку градусник и минут через пять повела к врачу. Женщина-врач долго  ощупывает мой живот, взяв за кисть руки, проверяет пульс, заставляет открывать рот. Врач, обращаясь к медсестре, говорит, что надо мальчишку подстричь наголо, пусть нянечка его искупает, переоденет и положите его в палату инфекционных больных.
Нянечка, уже довольно пожилая женщина привела меня в ванную комнату, там же ручной машинкой для стрижки волос постригла наголо, затем заставила меня намылить мочалку и мыться, она поливала на меня воду. Насухо обтеревшись  полотенцем, и переодевшись в больничную одежду, я поплелся за ней  в палату, где она меня уложила в чистую постель. В палате никого не было, тишина, только чайник, стоявший на тумбочке, блестел.
Няня осталась дежурить у моей постели. В палате я тоже, как и дома, периодически впадал в беспамятство. Периодически на мою голову няня накладывала влажное полотенце, чтобы хотя бы немного снизилась температура. Я помню. Когда приходил в себя, няню я спрашивал:
- Что я умру, да?
- Выздоровеешь, Зулкар, обязательно выздоровеешь! Ты очень крепкий мальчик, все будет хорошо!
        Брали анализы крови. Три раза в день давали какие-то порошки.  Женщины менялись около моей постели, с неделю  дежурили постоянно, потом оставляли меня одного. Врачи, медсестры  навещали часто.
         Постепенно стала спадать жар, стал лучше кушать, появился аппетит. Отец принес мне жареных окуней, не знаю, где он их взял. Мне – то их передали через окно. Няня, увидев, что я ем рыбу, стала меня ругать,  сказав пока нельзя мне есть рыбу жареную.
          Я буду благодарным вечно врачам, медсестрам, нянечкам и всему обслуживающему медицинскому персоналу за внимание и заботу, преданность своему трудному профессиональному делу в такие нелегкие времена.
        Они не оставляли одного меня, контролируя мое самочувствие. Отца ко мне не пустили. Потом он и  Зуфар, который выписался уже из больницы,  приходили ко мне, и я с ними общался через оконное стекло, так как их ко мне не пускали.  Где-то почти через месяц меня выписали из больницы. Шел домой, я качался, как осенний лист, медленно, очень ослабевшим, брел домой.
Как, оказалось, переболели Зуфар и я брюшным тифом.


                Глава 11


                Базар.


Зимой я часто один ходил на базар, можно назвать и рынком. Там продавали подержанные вещи, картошку, семечки, табак - самосад и много чего другого, ведь в магазинах мало что было. Шла война, на предприятиях выпускали не товары народного потребления, а делали продукцию, необходимую для фронта  даже на небольших предприятиях. Интересно было наблюдать, как шла торговля.
Продавцы - завсегдатаи рынка громко выкрикивали: «Приятный табачок «Самсон» молодых и старых потянет на сон! Продаю недорого, отдаю задешево, покупайте»! Продавали в маленьких и больших стаканчиках. Одежду продавали, в основном, ношеную. Были спекулянты, мошенничество и обман покупателей. Отец мне, однажды, купил сапоги, очень прилично выглядевшие с первого взгляда, но они развалились буквально в течение одного дня, так как задники, стельки, в общем, весь несущий каркас, так назовем, были сделаны из картона. Так что носи сапоги, да береги лапотки, иначе останешься босым.
Я любил наблюдать за ходом торговли на базаре. Иногда видел интересные явления. Например, картошку продавали в мешках, установленных на отведенной для этой цели площадке. Несмотря на голод, продавцов картошки было много. Они собирались каждый к своим мешкам, мешков могло быть восемь-десять. Мешки были развязаны, чтобы покупатель видел какая у него картошка. Покупатели ходили и выбирали себе картошку. Громко торговались, каждый хвалил свою картошку, какая она известная, какая она вкусная. Долго щупали, примерялись, некоторые «умельцы»  отправляли картофель в рукав, таким образом, удавалось набрать на суп 3-4 картофелины. Ведь голод же не «тетка». Поэтому вокруг картошки особенно долго толпились покупатели. Тогда картошка - «царица» спасала жизнь людям. Ей поклонялись. Картошка, заслужила всеобщую любовь и уважение, и даже бы ей можно было бы поставить какой-нибудь памятник. Вот такие были времена.
       Возвращались с войны раненые воины, которых легко можно было встретить  на базаре. Много было инвалидов войны: безногих, безруких. По улицам городов инвалиды перемещались на самодельных тележках, бог знает кем выполненных, колеса которых вращались на подшипниках. Они отталкивались от земли маленькими деревянными, обшитыми кожей, чурочками, которые держали в руках.
       Немало путешествовало инвалидов на таких тележках, ходили однорукие инвалиды. Несмотря на свою трагическую судьбу, они радовались жизни наравне со всеми, что они вышли победителями в этой страшной войне и остались живы. Они живо общались с окружающими их людьми. Потом таких инвалидов как-то становилось все меньше и меньше.
        Полагаю, что общество, видимо, не уделяло им достаточного внимания. Они держались за жизнь отчаянно, но для них личные потери были очень велики. Только самые мужественные преодолевали тяготы гражданской жизни, которые приходилось им испытывать. Такова была правда жизни.
        Война принесла нам, ребятам, новые виды игр. Били часами  свинцовую пластинку пяткой. Пластинка была мохнатой, в которую запрессован кусок мохнатой кожи для лучшего полёта. Кто больше всех непрерывно, без сбоя, будет держать в полете эту пластину? Некоторые ребята виртуозно владели ногой и держали на лету эту  пластину очень долго. Играли на деньги.
         Часто ходил в кино в Дом Культуры. Показывали фильмы в основном про войну: «Три товарища», «Беспокойное хозяйство». «Чапаев», «Александр Пархоменко». Фильмы «Беспокойное хозяйство, «Сын полка», «Парень из нашего города» смотрел много раз. На кино отец давал денег.
Летом наша цыганская жизнь продолжалась. Пищу готовили на улице. Приготовление пищи входило в мои обязанности: чистил картошку, варил какое-нибудь варево  во дворе в ведре, повесив его на палку над костром.
 Однажды в суп попало хозяйственное мыло, откуда только не знаю, нас рвало. У нас появились ложки, откуда-то принес отец. Медные, когда-то они были луженые, но со временем полуда слезла, я ел из этой ложки, получив сильнейшее отравление, как сейчас я понимаю, от окиси меди, мучился целую неделю, стоял во рту очень неприятный привкус, от которого долго не мог избавиться.
 Брата Зуфара я стал видеть реже, он где-то стал работать, приходил очень поздно или даже совсем не приходил.


               
                Глава 12

               
                А р е с т.


         Дело было зимой, где-то, наверно, в декабре месяце. Я был дома. Стучат в дверь. Открываю дверь, и заходят к нам в квартиру четыре человека, среди них один милиционер в форме. Человек в гражданской одежде  показывает мне бумагу. Это был ордер на производство обыска в нашей квартире.  Потом выяснилось, что один в гражданской одежде и милиционер явились из милиции, а двое гражданских лиц - понятые.
Начали производить обыск, а, что обыскивать-то, у нас ведь  в квартире ничего нет. Одежды нет, мебели нет, только кое-какая посуда, да один или два старых мешка, да рукавицы брезентовые. В общем, они составили какой-то документ, забрали старые мешки и рукавицы одна или две пары, не помню. Потом мне приказали подписать протокол обыска и велели собраться и следовать с милиционером в милицию.
Зима. Холодно. Я одет плохо. Зимой, как правило, я носил одежду взрослых, если она пребывала в наличии.  Привели меня в милицию, находящуюся в районном центре Давлеканово. Закрыли меня в камере предварительного заключения. Камера пустая, окон нет,  на потолке горела одна единственная лампа. Я был очень сильно расстроен, не знал причины ареста.  Через некоторое время меня повели под охраной на допрос. На допросе спрашивали, как фамилия, имя, отчество, сколько мне лет, где я вчера находился в разное время вчерашнего дня? Я ответил на все вопросы. Я спросил: «За что меня посадили в КПЗ, в чем я провинился? Завтра все узнаешь» - ответил следователь.
Я никак не мог понять, в чем же я провинился. Меня отвели обратно в камеру, а там уже сидел на полу еще мужчина. Он был неопрятен, хмур и зол, весь обросший. Я тоже сел на пол напротив этого мужчины. Разговорились, он меня спрашивает: «За что тебя посадили»? Я отвечаю, что не знаю, и пока ничего не понимаю. Он сказал про себя, что торговал стеклами к керосиновым лампам.
Вскоре постучали в камеру, вошел милиционер и передал мне передачу. Оказалось, что отец узнал о моем аресте и принес картофельный суп с лапшой. Я обрадовался, что пришел отец, стал кушать, не успел я даже распробовать суп, как подсел ко мне спекулянт, вырвал у меня ложку и съел весь оставшийся суп. Ничего  я не мог поделать, со мной сидел здоровый мужчина. Так мы просидели на полу всю ночь в состоянии неспокойной полудремы.
Утром опять вызвали меня к следователю. Один следователь сидел за столом, другой - сидел на подоконнике. Меня стали опять допрашивать, как и вчера, как зовут, сколько мне лет, где я был вчера целый день. Я отвечал на их вопросы. Взяв со стола висячий  замок, подошел ко мне следователь и спросил: «Ты сломал вот этот замок  и совершил кражу»? Я сказал, что ничего я не ломал и не совершал никакую кражу.
Следователь, который сидел на подоконнике, изображая на лице какую-то непонятную гримасу, то ли угрожающую, то ли полностью игнорирующую мои утверждения, подошел ко мне и, ухватив мой пионерский значок, сквозь зубы процедил: «Еще пионер, а врешь»! Громко и скороговоркой выговорил: «Ты обокрал квартиру, признавайся»!? Я говорю, что я не крал. Он мне: «Как дам тебе по башке этим замком, так сразу ты и признаешься»! И потом крепко матерно выругался. Я, конечно, продолжал отрицать. Потом меня отвели опять в камеру и  к вечеру опять вызвали на допрос.
В комнате было холодно,  следователи  сами грелись у батареи. Меня опять заставили раздеться и разуться. Я стоял босиком на полу, Опять стали допрашивать, но мне больше сказать было нечего. Я им всё сказал, что знал.  Мне  шел 14-й год. Это было зимой 1944 года. Меня отвели опять в камеру. На другой день меня вызвали на очную ставку. Там сидела пожилая женщина в стареньком пальто, в сером поношенном платке с очень приятным и добрым лицом. Следователь стал показывать этой женщине мешки и рукавицы брезентовые, которые забрали в нашей квартире во время обыска. Женщина недолго рассматривала показанные вещи и твердо сказала: «Уважаемые, это не мои вещи». Женщина ушла из кабинета и тут же отпустили меня.
Когда я вернулся домой, я узнал, что арестован  Зуфар, затем и отец. Кто-то, наверно, донес, что мы могли быть потенциальными ворами по жизни, потому что мы  бедные и нищие. Оказывается, что какое-то время мы сидели все в милиции, только в разных камерах. Затем их тоже освободили, мы отсидели по трое суток ни за что и ни про что. Настоящий вор,  обокравший женщину, был ли пойман, мы так и не узнали. Никто не извинился, что невинных людей держали в камере предварительного заключения. Это  определенно сделано  по чьему-то доносу, какого – то недруга, только не знаю кого. Этот случай запомнился нам надолго.


 
               
                Глава 13

                День Победы
               
Несмотря на все жизненные перипетии, жизнь продолжалась. На фронтах Великой Отечественной войны наши войска, как говорил диктор  Юрий Левитан, вели успешно бои, уничтожая немецко-фашистских захватчиков, изгоняя их не  только с территории родной земли, но и Европы. Отец продолжал зимой работать на скотном дворе, а летом мы пасли уже этот же скот, принадлежащий воинской части за городом. Жили мы летом в землянке,  как и курсанты воинской части.
Страна вела очень тяжелую войну с немцами, то и дело кому-то приходили похоронные извещения или извещения с сообщениями  без вести  пропавших красноармейцев, что было очень прискорбно и печально.
 Проживая в городе Давлеканово, я части пересекал железнодорожные пути, по которым шли во время войны эшелоны на запад с вооружением, боеприпасами.
 Наступила весна 1945 года. Мы услышали по радио торжественный голос диктора московского радио Ю.Левитана, что свершилась Великая Победа Советского народа в Великой Отечественной войне! Враг  повержен! Какое это было счастье, какое ликование людей вызвало это сообщение! Люди поздравляли друг друга, обнимались, целовались!
 Наконец-то наши мучения кончились. Будет теперь на земле мир и счастье!
 Вечером в Доме культуры города Давлеканово Башкортостана было торжественное собрание трудящихся города, посвященное дню Победы. Зал был торжественен и полон людьми разных профессий города. Доклад делал товарищ из военных, по-моему, полковник. Доклад был большой, все взрослые сидели и слушали с затаенным дыханием.
 Мы, дети не могли усидеть спокойно, временами тихо перебегали из одного угла в другой. Трогательная торжественность. Возможно, мы, дети причиняли некоторые неудобства слушателям, но никого из зала не удаляли. Ведь же праздник Победы и единения людей. Это собрание и сейчас представляю очень живо!
 Войну надо было завершить до конца. На востоке страны накопил большие силы сателлит поверженной Германии – японские империалисты. За короткий срок значительные силы Вооруженных Сил Советской армии были переброшены на Дальний Восток. Эшелоны с войсками, вооружением дислоцировались в срочном порядке в район предстоящих боевых действий на Дальнем Востоке. Битва на Дальнем  Востоке против японцев была недолгой. В сентябре месяце 1945 года Япония капитулировала.
          Вот теперь на западе и востоке война закончилась. Я все равно ещё продолжал наблюдать за воинскими эшелонами, следующими по железной дороге. В один прекрасный летний день, это - 1946 год, на нашей станции остановился эшелон, вы думаете, что это были наши воины? Нет, совсем нет! Это везли уже с востока японских военнопленных. Не успел поезд остановиться, как из дверей пульмановского вагона соскочил молодой японец, небольшого роста, вдруг мгновенно опустив штаны, сел на корточки на платформе напротив вокзала, и стал справлять свою «нужду» прямо на перроне. Стоявшие на перроне наши люди только ахнули! Вот бессовестный, как же такое можно, ещё человек, который представляет цивилизованную страну с очень древней культурой. А японские военнопленные, которые стояли в вагоне, только скалили свои крупные зубы, им было смешно.
Я подумал, может быть, хотел он справить свою «нужду» в вагоне, но была остановка и  товарищи его   вытолкнули, а, может быть, это был организованный плевок в нас.
 

                Глава 14

               О моих братьях и  близких.


  От Мавлюта мы тоже получали письма. Он участвовал в войне с первых дней, служил он командиром артиллерийского расчёта, попадал в окружение под Калугой, но каким-то чудом его часть выкарабкалась из окружения обмороженный, лечился в Калужском военном госпитале, если мне не изменяет память, потом направили его на Сталинградский фронт.
В самых жестоких боях под Сталинградом  Мавлют получил тяжелое ранение, лишился левого глаза. Как он рассказывал: «Было раннее утро, даже никакого боя не было, я проводил обследование позиций противника по биноклю, периодически вскидывая бинокль к глазам. Немцы, видать, тоже не дремали, снайперская пуля попала прямо в левый глаз и вышла под правым ухом, что было дальше, ничего не помню». Его раненого вывезли в военный госпиталь города Саратова, где ему удалили раненый глаз, там лечился долго.  Его комиссовали и направили работать военруком и физруком школы.
Он работал в средней школе села Большая Дмитриевка Широко-Карамышского района Саратовской области. Школа его поселила в квартиру Анны Васильевны Прохоровой, пожилой вдовы, которая жила с двумя дочерьми и внуком. Старшая дочь Стрункина Прасковья Васильевна тоже была уже вдовой и имела сына Сашу, которому было 3-4 года, на которой  Мавлют женился. Саша  стал у него приемным сыном. Вторая дочь Елена Васильевна была еще молода, ей не было ещё и 16- лет. Таким образом, в семью Прохоровой-Стрункиной попал молодой красноармеец, Хасанов Мавлют Бикмухаметович. Я пишу подробно, потому что в 1947 году эта семья и стала моей, так как брат Мавлют взял меня к себе.
         Еще три брата от первой жены моего отца тоже участвовали в Великой Отечественной войне.
  Шайхайдар (1897 – 1979) в возрасте 44- лет с началом Великой Отечественной войны был призван в армию, чтобы защищать Родину. Его жена Минниса Закуановна осталась с маленьким сыном Шарифуллой. Он была еще молода, работала в колхозе и вела свое домашнее хозяйство упрямо и цепко. Все заботы и тяготы жизни легли на её хрупкие плечи. Поскольку, наша семья жила в Кзыл-яре, её жизнь у нас была на виду. Я с братом Зуфаром часто ходил к ней домой с приглашением и без приглашения. Она нас кормила и поила, чем могла.  Шайхайдар воевал наравне со всеми, несмотря уже на солидный возраст.
 Получив тяжелое ранение правой руки, в 1942 году вернулся домой. Вскоре родилась дочь, которую назвали Санией. Шайхайдар работал по своей силе и возможности до конца своих дней  в колхозе. Случилось с ним несчастье: он поехал к  дочери в деревню Новые Карамалы, которые    находились в  3-5  километрах от Толбазов. Он там заболел и на обратном пути  решил зайти в больницу в Толбазах. Был уже поздний вечер, и его оставили в больнице на ночь. Ночью он захотел сходить в туалет, да пошел не в ту сторону, а в сторону балкона, балкон был открытый. Он уже плохо видел и упал со второго этажа балкона и насмерть разбился.
Мансур, оставив дома совсем еще маленьких детей на попочение своей, очень доброй, красивой жены Шамсинисы, ушел воевать на фронт. До войны мы с отцом часто бывали в гостях у Мансура. Нас всегда тепло встречала сноха Шамсиниса. Хлопотали у самовара сама сноха и ее дочь Хатима. Семья у него была большая: дочери Мунира,  Хатима, Ануара, братья Фаниль и Ануар.
Нелегко было растить и воспитывать детей в такое суровое время. Испытать пришлось ей сполна всю тяжесть лишений и страданий. Дети тоже не оставались в стороне, особенно старшие, помогали матери выживать.
Он воевал он в составе 206-го Стрелкового полка 69-й Стрелковой дивизии.
 В книге памяти Башкортстана 1941 – 1945 годов написано, что Хасанов Мансур Бикмухаметович 1900 года рождения, уроженец села Султанмуратово Аургазинского района, состоявший в  206 Стрелковом полку, 69 Стрелковой дивизии, красноармеец погиб 17.09.1943 года, похоронен: Полтавская область, Градижский район, деревня Федоровка.
Тяжелая доля досталась его жене Шамсинисе. Гибель Мансура, её любимого мужа, была для неё очень тяжелой утратой. Несмотря на все трудности, дети учились и росли.
          Минегалим был призван в армию позднее. Он работал в колхозе трактористом. Я его помню. Трактором «Фордзон» он таскал орудия  обработки земли: пахал, сеял и жал хлеба. Это был четырехколесный  дизельный трактор, американский, работал на керосине. От этого трактора  стоял запах керосина на сотни метров от места работы. Сизый дым валил из глушителя трактора кольцами. Он меня сажал к себе на колени, а больше негде было садиться, он был с одним сиденьем. Так шумно работал дизель, он весь дрожал, было страшно, хотя меня брат крепко держал.
На некоторе время в начале войны, он видимо,  освобожден от призыва, его призвали значительно позднее, у него тоже была большая семья и замечательная жена Ракия. Первыми помощниками матери являлись сыновья Мазгар, Фангар и Фанир. Между нами отношения складывались хорошо. Минегалим и сноха Ракия нас часто приглашали в гости.
Из гостей обратно ехали ночью. Среди селян в то время ходила такая легенда, что, как только едешь ночью из Султанмуратово, в районе «Глубокого оврага»  находящегося поблизости к деревне Бакаево, ввязывалось в погоню за повозкой человекообразное существо в «белом одеянии», похожее на покойника. Он, как правило, бежал за повозкой только до деревенского кладбища, а потом исчезал. Он так бежал близко к подводе, а догнать никак не мог. Ехали из гостей очень поздно, я обычно уже крепко спал на телеге. Утром спрашивал у матери: «Догонял ли нас ночью белый человек?» Мать ничего не говорила, только смотрела с улыбкой и как-то загадочно всматривалась в меня,  удивляясь моей  детской наивности.
Ракия, как все женщины войны, несмотря ни на что преодолела все трудности военного времени, сохранив семью. 
       В книге памяти Башкортстана говорится, что Хасанов Минегалим Бикмухаметович 1904 года рождения, уроженец села Султанмуратово Аургазинского района, красноармеец,  пропал без вести в ноябре 1943 года.
         Зуфар всю войну возил на лошадях сырой торф из-под Давлеканова с места торфяных разработок для артели «Красный Октябрь», где он неоднократно простужался, проваливаясь в торфяных болотах. Привозили торф очень влажный, ждать было некогда, когда он высохнет. В конце концов, он получил тяжелое заболевание легких.
 В начале 50-х годов работал в Московской области. Несмотря на свою тяжелую болезнь, работал, периодически лечился в Московских больницах, в санаториях. Он так и не вылечился. Мы с ним во время моей службы переписывались. Сохранились у меня фотографии, где он приводит названия санаториев, в которых он лечился.
 Зуфар  умер в январе месяце 1956 года в возрасте 28 лет. Во мне его смерть вызвала глубокую печаль и грусть. Мы вместе с ним прошли тяжёлую школу нашего детства, будучи много лет пастухами в разных деревнях и поселениях. В детстве мы с ним мечтали, как мы будем жить, и трудится после войны. Он  очень спокойный человек, терпеливо меня выслушивал и почти всегда соглашался со мной. Он очень рано начал работать самостоятельно, будучи совершенно независимым человеком от отца, в то же время непременно его слушался и боготворил.
       Мне с ним не пришлось встречаться после 1947 года. Он похоронен на кладбище города Звенигорода Московской области. К сожалению, на похороны поехать не мог из-за отсутствия средств, в то время я учился в Саратовском   нефтяном техникуме.
 У всех моих братьев остались многочисленные дети, у которых уже свои дети, у этих детей своих дети. Поколение Хасановых продолжает расти и процветать, но это уже другая история, оставим всё это им, пусть они дерзают и вершат свои дела.




                Глава 15

                Путешествие.

      Однажды в летний день, я отправился в одиночное путешествие из города Давлеканово в деревню Султанмуратово Аургазинского района. Это путешествие далось мне очень тяжело. Если бы была жива моя мать, ни за что бы она меня не пустила одного в такое далекое путешествие. Надо было преодолеть за день  60  км без еды, босиком по гравийной автомобильной дороге, ни попутных и ни встречных машин не было, в том числе пешеходы почти не встретились. Солнце палило нещадно, а я шел практически без остановки с утра до ночи по шоссейной дороге Давлеканово – Белое Озеро.
 Отдыхать не  останавливался, боялся заснуть, деревень близких к дороге не было. Прошел  расстояние в  течение одного дня. В деревню Султанмуратово пришел уже были сумерки. Моя сноха Ракия, жена  Минегалима меня сильно ругала, что отправился один в такую дорогу. Очень сильно болели ноги, не было живого места на ногах, которые бы не болели: особенно бедра и мышцы ног, о стопах вообще ничего не могу сказать, потому что они были бесчувственными. Подняв, сильно отекшие ноги лежал, наверно, дня два и крепко себя ругал за такое путешествие.
Мне тогда шел 14-й год. Я шел к Масгару, сыну моего брата, он был моим ровесником, и мне очень хотелось его повидать. Я его знал с самых малых лет, с отцом и матерью мы к ним часто ездили в гости, у него много было много игрушек и даже  маленькая гармошка. Отец почему-то очень любил гостить у них.
Где-то дней через пять отправился обратно в Давлеканово, также один, по той же дороге. Обратно шагал уже быстрее, более уверенно. В пути  меня застала сильнейшая гроза и дождь. Спрятался под мостом от дождя и грозы весь мокрым, никак не мог дождаться, когда же перестанет дождь.
 Как только дождь перестал, продолжил свой путь. Обратный путь мне показался не таким тяжелым. Вот все, что было можно сказать об обратной дороге. Эти «путешествия» сохранились у меня в памяти до сих пор.


                Глава 16

             Второй послевоенный год.

Второй послевоенный трудный год. Радость победы в тяжелой войне с немецко-фашистскими захватчиками людям принесла  счастье. Но тяжелые времена ещё полностью не отступили. Во время войны люди трудились с таким напряжением, с такой неистовостью, что они иногда забывали о своих лишениях и тяготах. После окончания войны они на некоторое время несколько расслабились и чисто по-человечески ожидали облегчения жизни.
 Но этого не происходило. Страна была истощена, голод, холод людей ещё не оставили. Особенно тяжелым был 1947 год.
Несмотря на то, что идет восстановление страны после военной разрухи, люди жили бедно, многие еще голодовали, особенно весной. Продолжали питаться  в основном тем, чем питались в годы войны: выходили на картофельные поля и откапывали прошлогоднюю замерзшую картошку, ее оттаивали, пропускали через мясорубку, получалась черная кашица, из которой делали лепешки и жарили на сковородке.
 Таким образом, получались  черные, черные лепешки, очень плотные, как резина, которые мы ели. Были-то ведь голодные. Весной питались в основном различными травами. Мы в Давлеканове тоже жили крайне тяжело, кушать было совершенно нечего. Отец подрабатывал на мельнице и выполнял разные  хозяйственные работы. Он иногда приносил домой овсяную шелуху, её  мы настаивали, и получалось такое забеленное молочко, из которого мы готовили кисель.
В городе висели многочисленные объявления, чтобы население прошлогодние колосья в поле не собирало.  Описывая эти события, поинтересовался этой историей. Оказывается, колосья, которые пролежали на земле зимой под снегом, употреблять в пищу нельзя, потому что на хлебных колосьях с началом весеннего тепла образуются очень опасные грибки, которые вызывают смертельные заболевания при употреблении в пищу зерна этих колосьев. Были множественные случаи гибели людей целыми семьями после употребления такого зерна.

                Глава 17

            До свиданья, родная Башкирия.


В 1947 году в апреле месяце, я уже об этом упоминал, за мной приехал Мавлют. Надо было ехать из Башкортостана  в Саратовскую область, где он проживал. Уехать нормально пассажирским поездом очень сложно, их было очень мало, да и купить билеты, на останавливающиеся поезда, на станции Давлеканово было практически невозможно. У Мавлюта на длительные ожидания, пока приобретем билеты,  денег не было.
Решили ехать до г. Куйбышева (ныне г. Самара) в поездах пригородных сообщений с пересадками от станции до станции, хотя и не очень уверенные, что мы доедем таким образом. Подойдя к машинисту одиноко стоящего паровоза – «кукушке» спросили: не довезет ли он нас до следующей  станции. Машинист паровоза сказал, что они едут только до станции Раевка. Сказали, можете залезть в угольный бункер паровоза, что мы и сделали, Преодолели расстояние в 18  км довольно быстро, затем сошли грязные и чумазые из этого бункера, заплатив небольшую сумму денег машинисту.
Надо ехать дальше, а как? Смотрим, стоит большой товарный состав. У большого четырехосного товарного вагона двери открыты, состав прицеплен к поезду, идущему в направлении города Самары, поезд стоит, пыхтит паром. Мы залезли в этот вагон, в котором  ранее возили то ли мел, то ли известку. Пол, стены вагона в этой побелке и в этом же вагоне, забившись в угол, сидели две женщины. Они тоже сели только на этой станции. Говорить-то особых поводов не было, да и  не до этого было. Спустя некоторое время тронулись, поезд идет быстро, внутри вагона образовывается известковая «буря» от быстрого движения состава. Терпеливо едем, хотя эта пыль разъедала наши глаза, и першило в горле, Ехали, может быть, часа два, может быть, больше.
На очередной станции поезд остановился. Стоим, неизвестно, сколько будем стоять. Вылезли мы и женщины. Они пошли на станцию. А  мы спросили, ходят ли сюда пригородные поезда, сказали, что не ходят. Спросили  сколько километров до следующей станции, куда приходят рабочие поезда, сказали, что километров  восемнадцать. Пошли пешком. Шли торопливо вдоль железной дороги, пришли на большую станцию, куда ходили рабочие поезда, где-то еще пересаживались и, наконец, на другой день доехали до г. Куйбышева (ныне Самара).
Там, на рынке, купили за 100 рублей буханку хлеба, морса, покушали и поехали на речной вокзал. Там суета, толчея, тем не менее, там купили билеты на пароход в каюту 4 класса – это в трюме, народу очень даже много, сидячие места и поплыли до г. Саратова.
 Я часто выходил из трюма на палубу парохода, любовался волжскими просторами. Красота была великая, особенно Жигулевские горы. Величественна и, неописуема, красива великая русская река Волга. Я никак не думал, что она такая великая, просторная. Навстречу плыли другие пароходы, баржи с грузом.


                Глава 18

                Земля саратовская.

Прибыли мы в речной порт г. Саратова. Люди с мешками, с чемоданами куда-то спешат, каждый куда-то хочет  добираться. Речной вокзал не обустроен, сошли мы по переносному трапу на берег и пошли пешком по городу. У нас только был мешок, куда положили кое-какие наши пожитки. На пересечении, как я узнал позднее, улиц Кирова и Чапаева, в районе Крытого Рынка, меня остановил милиционер, потребовал документы,  Мавлют  тоже подошел и отдал документы, они были у него.
Милиционер обследовал меня подозрительными взглядами. В самом центре города Саратова появился очень странный молодой человек: я был очень странно одет, на мне были самотканые, серые, видавшие виды, штаны без карманов. Штанины  круглые, как трубочки, как у  стиляг шестидесятых, на ногах  лапти, рубашка серая, ручного пошива, голова наголо пострижена. Явно человек нездешний и подозрительный, весьма похожий на человека, бежавшего из тюрьмы. Брат очень толково ему рассказал, как и что. Он удостоверился по документам и отпустил нас.
Пошли мы на товарную станцию Саратов 2, чтобы оттуда уехать в деревню на попутных грузовых машинах. В лес, находящийся поблизости от села  Большая Дмитриевка и другие близлежащие деревни,  часто ездили из г. Саратова грузовые машины за дровами. Там же встретили односельчан Мавлюта, где он жил. Притормозил очередной грузовик ЗИС- 5, посадил водитель всех, кто ехал в Б.Дмитриевку, и мы поехали. Поднялись на гору и выехали из Саратова. Тут были такие же степи, как и в Башкирии.
Недалеко от дороги рыли траншею, мне объяснили, что по ней будут прокладывать газопровод Саратов-Москва. Ехали по проселочной дороге часа полтора и приехали в село Б.Дмитриевка, которая располагалась на реке Карамыш. Село было большое,  обустроенное.
  Мавлют жил отдельно со своей семьей в вполне приличном доме. Дом деревянный, крыша покрыта железом, двор огорожен. Во дворе сараи для скотины, погребец, сруб,  сложенный  из бревен.
Изба пяти стенная. Стояла русская печь. Встроена  голландская печь в перегородку. В спальне стояла кровать, на стене висело зеркало, и там же стоял в кадушке громадный фикус. В прихожей комнате спали мы с Сашей, приемным сыном  Мавлюта.

По приезду меня познакомили со всеми родственниками Прасковьи Васильевны. С братом я все время разговаривал на татарском языке, хотя я неплохо разговаривал на русском. Мавлют  мне стал напоминать, чтобы я тоже разговаривал на русском языке и говорил, что это как-то неудобно разговаривать на разных языках в одной семье. Мавлюта звали на русский лад Мишей, Михаилом. По отчеству Мавлюта звали ни Бикмухаметович, а Мухамедович. В школе, где он преподавал его так и звали Михаил Мухамедович.
Вот однажды приходит девушка, как оказалось, сестра Прасковьи Васильевны, Елена. Она  запросто представилась мне, представившись, как Елена. Это была очень светлая, молодая и красивая девушка. Я,  конечно, был очень рад знакомству с ней. Ей тогда - всего 18 лет. Она приветлива и очень добра по отношению ко мне. Она заявила при всех смело и открыто, что мы тебя будем звать Николаем, так я стал Николаем.
 Я постеснялся возразить. По этой причине,  мое паспортное имя  Зулкар, и имя, данное Леной, иногда  пересекаются,  и некоторым вновь только знакомым людям было непонятно: кто же Зулкар, а кто Коля, хотя это было одно и то же лицо. Но мне, кажется, что это не мешает пониманию моих рассказов. Что поделать вот так произошло в жизни. В официальных общениях меня всегда звали Зулкаром, а в общении с молодежной средой в период учёбы в техникуме и в период службы в армии, звали Колей, некоторые Зулкаром.
         Я, став жителем села Большая Дмитриевка, начал  постепенно осваивать правила поведения в этой семье. Первое время тосковал по Родине, где остались отец и брат. В семье брата Мавлюта ко мне относились очень хорошо, особенно Прасковья Васильевна, с Сашей наши отношения тоже складывались нормально, я был старше его на 7 лет. Естественно, у нас круг друзей был немного разный, я имею, в виду, возрастной. Он больше дружил со своими сверстниками, например, с Шуриком Рычковым, нашим соседом. Я дружил с Анатолием Мартыночевым, который моложе меня на З года.
      1947 год сложился довольно тяжелый, не хватало еще продовольствия, да финансы у сельского учителя были маленькими. Нужно во всем экономить. В основном выручало огородничество и большое упорство и трудолюбие Мавлюта и Пани, я дальше буду так называть Прасковью  Васильевну, так как  она была мне снохой и  старше всего на 10 лет. Мавлют и Паня  великие труженики. Летом они готовили на зиму дрова для школы, потом для себя. Заготавливали для скотины сена и в немалом количестве, конечно, помогали и мы с Сашей.
Дрова возили на коровах, на быках, когда, как придется. Я несколько раз ездил с ними на быках. Быками управлять довольно сложно. Паня знала, как управлять быками или коровами, она то и дело, управляя этими животными, окликала их: то «Соб», то «Собе». Это значило, куда поворачивать: направо или налево. Мы вдвоем с Сашей занимались поливкой огородов.
Паня выращивала много помидор, огурцов и других овощей. Летом жара стояла неимоверная, и мы вдвоем с Сашей каждый день ходили поливать огороды, натаскивали из речки сотни ведер воды, и земля поглощала воду моментально. Выращивали огромные тыквы, с большим трудом поднимали некоторые тыквы (белые) на телегу. Паня искусно готовила из тыквы разные блюда, в основном ее парила в печке в чугуне закрытой крышкой. Зимой мы питались хорошо. Кроме того, она запекала картошку с галушками в печке, еда  очень почтенная  по тем временам.
У двора Рычковых мы, ребята, с ближайших дворов собирались послушать музыку. На гармони очень хорошо играли наши товарищи-друзья и соседи Евгений и Аркадий Рычковы. Я к ним относился с большой любовью и добротой, многому они и меня, парня совсем с далекой башкирской земли научили играть в шахматы, полюбить музыку.  Я к ним  очень привязался, Евгений, Аркадий, Александр – они  братья, ко мне относились очень уважительно. Я к ним  относился также с большой любовью и уважением.
Несомненно, моим первым  другом был Анатолий Мартыночев. Электричества в деревне в ту пору не было, пользовались керосиновыми лампами. Лампу мы зажигали поздно, и хорошо пелось в темноте.
 Зимой мы с Толиком разучивали песни, он пел очень хорошо, старинные народные песни. Я тоже довольно быстро освоился с русскими песнями. Пели мы старинные романсы и народные песни. Например, «Степь да степь кругом», «Вот мчится тройка почтовая», «Тонкая рябина» и др.
 С Анатолием мы делились юношескими мечтами. Поздней осенью мы пасли коров на капустном поле.
Зимой  лихо катались с горы на лыжах.
Летом 1947 года произошла денежная реформа, экономика страны стала развиваться более стабильно и успешно. Восстанавливалась разрушенное войной народное хозяйство.
В один из прекрасных летних дней в деревне появились немцы. Оказалось, что они работали в леспромхозе, контора и хозяйственный двор которого находились напротив нашего дома.
 Мы, мальчишки, так много видели о них в художественных фильмах, что всё описать-то невозможно. Это  военнопленные немцы без знаков различия, без ремней, многие в сильно изношенной форме одежды. Вели они себя отнюдь не убого. Заметна  прежняя чопорность и стать. Они улыбались, смеялись, в общем, они чувствовали себя неплохо. Говорили на немецком, упитаны, здоровы. Готовились уже к репатриации.
Видя, что мы, мальчишки, сидим на скамейке у дома напротив леспромхоза, один высокий статный немец, возможно, офицер подошел  ко мне и спросил:
- Junge, Junge, darf ich trinken Wasser?
- Ja, - ответил я и принёс ему целый ковш холодной родниковой воды. В школе у нас преподавала немецкий язык настоящая немка. Элементарные обороты речи я понимал и мог произнести. Война кончилась, тем не менее, немецкий язык мы изучали с особым усердием. За этим немцем потянулись ещё два долговязых немца. День был жаркий, видимо, их одолевала жажда. Пришлось и этих немцев тоже напоить.
- Gut, Junge, gut, gut, danke schon, - сказав, он глубоко вздохнул и сильно срыгнул. Вот, думаю, только этого ещё не хватало, облюёт ещё! Я сильно отпрянул назад. Немного успокоившись, подумал и сказал ребятам, давайте пригласим нашу учительницу по немецкому языку и расспросим немца, почему они воевали против нас. Немка наша не отказала, жила недалеко, кстати, как раз она шла за водой на родник, и быстро подошла к нам. И мы решили задать немцам  с её помощью несколько вопросов.
 Мария Ивановна, так её звали, она была из немцев Повольжья, но жила очень давно в России. Замужем пребывала за русским, он работал завхозом в школе. Немцы явно не торопились, только приехали из леса, гуляли он свободно.
- Хотим Вас, Мария Ивановна, попросить  задайте им, пожалуйста,   несколько вопросов по нашей просьбе.
Она им стала задавать вопросы, а немец в офицерской форме отвечал, и тут же она нам переводила.
- Зачем в Россию пришли немецкие солдаты воевать? 
       - Warum sind Sie, Deutsche Soldaten, ins Russland Krieg fuhren gekommen?
Он сказал, что Гитлер приказал воевать против коммунистической России.
-  Unser Fuhrer Hitler hat uns geboten? Gegen kommunistisches Russland zu kampfen.
-  Вы понимали, что вы ведете несправедливую войну?
        -  Haben Sie verstanden, dass Sie einen ungerechten Krieg gefuhrt haben?
        - Да, мы понимали, но была тотальная мобилизация и приказ Гитлера.
- Ja, wir haben das verstanden aber es gab allgemeine Mobilmachung und den Befehl von Hitler.
Вы, наконец, находясь в плену в России, поняли, каким неисчислимым страданиям подвергли наш народ? Сколько невинных людей вы уничтожили, и после в стране остались одни руины и пепелища?
- Als Sie in Gefangenschaft waren, haben Sie schlieвlich verstanden, welche unzahlige Leiden Sie unserem Volk gegeben hatten? Wieviel unschuldige Leute haben Sie zerstort? Sie haben nur Ruinen und Brandstatten gelassen.
Да, да, мы понимаем. Война принесла много несчастий многим народам, в том числе немецкому народу. Будь она проклята!
- Ja, ja, wir verstehen, der Krieg hat vielen Volkern Leiden gebracht. Dem Deutschen Volk auch. Sei den Krieg verdammt!
       Немец низко опустил голову, вытер лицо платком не первого пользования и, отвернувшись от нас, глубоко сморкнулся и тихо пошел со своими спутниками к основной группе военнопленных.
         Да, немцы каялись в совершенных ошибках! Но все ли?
         На территорию леспромхоза привозили много арбузов, видимо, у них было подсобное хозяйство. Нам частенько выкатывали под воротами арбузы наши русские рабочие леспромхоза. Появились радиоприемники, которые работали от больших батареек. У нас тоже был такой приемник.
В этом же году брат Мавлют  купил велосипед, мы радовались этой покупке. Научились ездить, велосипед тщательно протирали, холили и ставили в доме, в передней. Весной, конечно, туговато  с питанием. Я с Сашей, поливая огород, где росли молодые деревца вишен, ели с неё  смолу.
  И вот я заболел животом, да очень сильно, лежал дома, пригласили фельдшера, ничего не нашли, а живот продолжал болеть, внутри все выворачивало, наверно,  спазмы. Я думал от этой смолы, которую мы ели, но Саша не болел, может быть, он очень мало ел. И вот Миша повез меня в город Саратов в больницу. Переночевали мы у знакомых или каких-то дальних родственников Пани  на улице Сакко-Ванцетти, а утром  Мавлют повез меня  на ручной тележке  в  1-ю Советскую больницу.
Вы видели когда-нибудь, чтобы везли взрослого человека на ручной тележке? Я, например, не видел. Видимо, в то время не было такси, если были такси, значит, у Мавлюта не было денег. Я находился в очень смешном положении – с одной стороны, а с другой – мне было не до смеха, очень болел живот. Встречные люди меня долго разглядывали, и не могли понять, в чем дело, что за рикша в городе Саратове?
 Какой-то прохожий сделал брату Мавлюту замечание: «Что ты, мужик, везешь такого здоровяка на тележке? Пусть шагает сам!»
В больнице меня долго обследовали, уходили одни врачи, приходили другие. На другой день сделали операцию под общим наркозом, видимо, был сложный случай.
В больнице пролежал довольно долго. Мавлют за мной приехал, и мы поехали на грузовой автомашине, я ехал стоя, сидеть не мог. Дома довольно быстро восстановился. Мавлют с Паней меня, конечно, преобразили за короткий срок: купили настоящие брюки с  карманами, ботинки, рубашку. В общем, готовясь к школе выглядел приличным парнем. Да, именно, парнем мне-то ведь уже  почти шестнадцать лет, а шел только в шестой класс. Между тем, я ведь даже не закончил 5-й класс татарской школы.

                Глава 19

                Учёба в русской школе.


    В первый день учебы страшно волновался. Посадили  меня за парту вместе с Володькой, племянником учителя математики Лебедева Владимира Ивановича. Володька - хороший малый, но любил поговорить на уроке у родного дяди, пустить какую-нибудь реплику, за что ему иногда -попадало от Владимира Ивановича, что он даже запускал в него мел. В нашем классе училась девчонка по фамилии Гурьянова Ирина.
 Среди девочек она - заводила. На мои ответы на уроке с неправильным произношением русских слов, особенно окончаний слов мужского рода, ребята  бурно реагировали и смеялись. Если честно, я к Ирине относился неравнодушно, из армии я даже писал ей письма. Учились в нашем классе девчата из деревни Двоенка. Она  находилась от нашей деревни Б.Дмитриевка на расстоянии в 5-7  км. Девчата хорошие, каждый день ходили из своей деревни пешком,  преодолевая это расстояние.  Интересный исходил от них говор, всё на «о». В нашем классе был ещё один ученик по фамилии Урядов. Он являлся среди нас наиболее «просвещённым» учеником. Он приехал недавно из какого-то города, вокруг него собирались ученики, а он им рассказывал разные интересные городские школьные истории. В нашем классе учились брат и сестра: Гена и Клава Сухаревы.
Клава-то была круглой отличницей. Училась очень хорошо, она служила примером для всех, а потом заболела, жаловалась на сильные головные боли. Мне, кажется, что она перенапряглась,  может быть, и нет, но ей врачи запретили временно оставить учёбу. Дальнейшую судьбу её не знаю. Генка учился, как и все мы.
        Владимир Иванович Лебедев – участник войны, приходил с множеством орденов на груди, помню, что у него был орден Красной звезды, орден Отечественной войны. К ребятам относился очень по-доброму, я бы сказал  даже душевно. Мать Володьки  тоже работала в школе завучем.
В первое время мне учеба поддавалась довольно трудно. Разговорная речь одно дело, а тут надо точно выражать словами теоремы, аксиомы, математические формулы, причем не очень внятно укладывающиеся в голове слова и выражения, особенно по геометрии, алгебре. Приходилось много учить наизусть, особенно теоремы.  К концу 2-й четверти 6-го класса я уже подошел без троек, что было похвально для меня.
Зимой часто ходили в клуб смотреть кино. Кино крутили с помощью движка Л/6. Причем этот же движок освещал внутри и снаружи этот клуб. Много раз ходили смотреть фильм «Белый клык» и про пиратов, названия не помню и, конечно, обязательно про революцию и про войну.
Части заходила к своему коллеге Михаилу Мухамедовичу преподаватель русского языка и литературы Вера Ивановна. Она -  замечательная учительница, владела в совершенстве своим предметом. Я обязан ей многим в изучении русского языка и литературы.
Я постоянно испытывал трудности в произношении слов мужского и женского родов. Я говорил: вместо «он» - «она» и наоборот, так как в татарском языке родов нет. Вера Ивановна постоянно поправляла. Вообще-то русский язык и литературу я очень любил и продолжаю любить до настоящего времени. Изучению этого предмета я сил не жалел, 6-й класс я закончил без троек.
В селе Б.Дмитриевка вдоль речки Карамыш располагались много бань.
        Топили каждую неделю по очереди примерно 6-7 семей. Бани топили дровами по «черному», валил дым наружу из дверей. Бани бывали очень жаркие. Стояли кадушки с холодной и горячей водой, кадушка со щелоком, в которой разводили золу. Этой водой мыли голову, какой концентрации я не знаю. Там протекала речка, в которую ныряли прямо голышом, выбегая из бани.
Мавлют занимался зимой и летом школьными заботами, ремонтировал спортивные снаряды, которые находились на улице, привлекая к этому старшеклассников. Старался содержать в готовности волейбольную площадку. Зимой он постоянно организовывал занятия на лыжах. Проводил непременно занятия на лыжах с учениками,  ребята-старшеклассники много раз ездили на районные и областные соревнования и занимали призовые места.
В 1947 году после операции на животе я никаким спортом не занимался. Но  мне было интересно присутствовать на спортивных занятиях. Да, я должен заметить, Мавлют рано уходил в школу, не завтракая, проводить утреннюю зарядку со всеми школьниками на улице. Это он делал летом и зимой. Были в школе турник, брусья, конь, на которых он учил детей гимнастике. Так что спорт в школе любили.
Прасковья Васильевна очень много сил отдавала на работе в школе. Она участвовала в заготовке дров для школы, участвовала в ремонте школы, да и дома все хозяйственные работы без её участия не происходили. Она была воистину трудолюбивым человеком.  Она меня и Сашу обшивала и одевала, старалась всегда накормить. Я буду благодарить её до конца своих дней.
Жизнь понемногу налаживалась, стали лучше питаться, лучше одеваться. Мавлют много раз приглашал отца переехать к нему, но он не приезжал, видимо, боялся уезжать далеко, общался в основном со своим старшим сыном Шайхайдаром и проживал у него.
 Я очень благодарен брату Шайхайдару, что он многие годы благодетельствовал моему отцу, несмотря на свои жизненные трудности. Я об этом всегда помню.

                Глава 20

              Саратовский нефтяной техникум.
               
     Саратов – «глушь» прочно укрепился в русском языке. Бывало, что человек переезжал в «Саратов» даже внутри одного города. Это с не очень  легкой руки А.С. Грибоедова Саратов превратился в глухомань, в место ссылки провинившихся людей. Фамусов грозил Софье: «В деревню, к тётке, в глушь, в Саратов!».
 Город Саратов старинный город в Поволжье. История города связана с судьбами русского народа. Здесь проходили крестьянские войны под предводительством Степана Разина и Емельяна Пугачёва.
В Саратове родился, жил и умер русский революционер-демократ Н.Г. Чернышевский. Родился и провел детские годы советский писатель К.А Федин, учился первый в мире лётчик-космонавт Ю.А Гагарин.
        Хорошо развита промышленность. В годы войны город очень хорошо помогал фронту, особенно г. Сталинграду. Есть в городе театр оперы и балета им. Чернышевского, замечательный драмтеатр им. Карла Маркса, Государственная консерватория им. Л.В. Собинова, Театр юного зрителя, замечательный Госцирк, музеи им. А.Н.Радищева, К.А. Федина, дом-музей Н.Г.Чернышевского.
 В 1949 году Саратов был совершенно другим, очень даже привлекательным городом.
         И вот в 1949 году я успешно закончил 7 классов, без троек в  аттестате. Поехал я со своим другом Анатолием Мартыночевым в Саратов поступать в нефтяной техникум.
         Успевающим  в учебе студентам там давали неплохую по тем деньгам стипендию – 310 руб. на первом курсе.
В то время Нефтяной техникум находился на проспекте Кирова, 54. Дом очень красивый, находится в самом центре города, напротив находится Госцирк, а, напротив, по диагонали – Крытый  Рынок. Экзамены по всем предметам я сдал на четыре. После поступления, мы остались в Саратове, обустраиваться. Сняли комнату у дальних родственников Анатолия.
Хозяина дома звали дядя Петя, хозяйку - тетя Маша. Фамилию сейчас уже не припомню. Дом являлся частным домовладением, кругом был огорожен сплошным деревянным забором. Во дворе по протянутой проволоке скользил поводок собаки, которая жила в своей конуре. Незнакомые люди абсолютно точно не могли войти в дом. Была у них  взрослая дочь. Жили они в городе Саратове в 1-м Камышинском тупике, недалеко от станции Саратов 2.  Дядя Петя и тетя Маша были уже довольно пожилые люди со старинным патриархальным укладом жизни. Тетя Маша уже нигде не работала, занималась домашними  делами.
Домашним увлечением дяди Пети были голуби. У него во дворе возвышалась голубятня, в которой жили его голуби. Они - его гордость, его неуёмное увлечение. Дядя Петя так любил голубей, что он часами мог проводить время с ними. В голубятне жили всякие голуби, он знал повадки, привычки каждого голубя. Были у него турманы разных мастей, которые взлетают высоко, вертятся кубарем на лету через хвост либо через крыло.  Трубачи, у них хвосты колесом, да, ещё были голуби, которые заливались хохотом, когда ворковали. Он меня часто звал на крышу, чтобы посмотреть на это красивое зрелище. Он их кормил с большой любовью, разговаривая с ними. Особенно много времени он проводил с ними в выходные дни.
          Дядя Петя был, вероятно, довольно известным человеком у себя на службе. Он  старый служака, очень преданный своему делу человек, служил надзирателем тюрьмы города Саратова. Саратовская тюрьма очень известна в России, там содержались уголовники, совершавшие самые злодейские преступления, но сидели и осужденные по доносам или клевете. Там же сидел известный русский ученый Вавилов Н.И., выдающийся советский генетик, учёный – селекционер.
        Дядя Петя, конечно, не мог знать подробности уголовных дел осужденных. Старый чекист участвовал в боевых действиях в годы Революции 1917 года, в годы Гражданской войны. Он был воином Революции и активно защищал её интересы, участвовал, естественно в наведении порядка в России, когда во главе ВЧК стоял  Ф.Э. Дзержинский.  Не зря же дядя Петя был награжден многими орденами, в том числе орденом Ленина. В настоящее время ко всем этим людям неоднозначный подход: есть люди, которые в какой-то степени осуждают этих людей, но многие благоволят. Дядя Петя являлся исполнителем приказов начальников того периода. Я думаю, история рассудит всех, воздаст должное их деяниям по совести.
Я, как простой обыватель, отношусь к  его заслугам с большим трепетом и верой. Он нам много рассказывал, как они ходили, ездили на захват опаснейших преступников, убийц, с каким мужеством приходилось  им вести борьбу с бандитизмом в городе Саратове. В тот период кишел воровскими и бандитскими группировками. Чекисты проявляли много храбрости и геройства. Иногда просто какое-то чудо спасала ему жизнь. Однажды напали на него сразу двое бандитов, один уже сидел на нем верхом и готов был нанести смертельный удар ножом. Но он успел закричать: «Ваня, бей его сзади!» Этого было достаточно, чтобы бандит опешил, растерялся, дядя Петя успел вскочить и вкрутить бандиту руки, другой просто сбежал.
Жили они очень скромно и самобытно. Уходя на работу, дядя Петя каждое утро нежно целовал тетю Машу, приходя с работы, тоже не забывал поцеловать. Дядя Петя с большой нежностью относился к тете Маше, называя ее ласково: «Маня, ну я пошел! По улице ходи аккуратней». Тетя Маша частенько ходила в керосиновую лавку, которая располагалась недалеко от станции Саратов 2.  Покупала там керосин для керогаза. У них были два керогаза, которые почти постоянно работали. В этой же лавке покупала денатурат, который использовали для лечения.
Дело в том, что дядя Петя многие годы страдал язвой желудка. Как народное средство, кто-то ему порекомендовал каждый раз перед обедом выпивать по стопочке денатурата (этилового спирта-сырца со специальными добавками, употребляемый для технических целей), что он и делал. Помогал он ему или нет, я не знаю. Но он однажды мне предложил, если хочешь, попробуй. Я не отказался, попробовал. Ничего хорошего в нем я не вкусил. Спирт есть спирт, с противным синеватым цветом и вкусом.  Мне показалось, что он еще пахнет и керосином. Это может быть потому, что его продавали в керосиновой лавке. Больше никогда не пробовал.
Как мы вселились к дяде Пете с нами в этой же квартире жил молодой мужчина Николай, фронтовик, возрастом старше меня лет на десять. Учился он на курсах шоферов -  профессионалов. Он учил «Правила движения»  наизусть. К своей учёбе относился очень ответственно и учился он с большим упорством. Рассказывал нам, как прошла сегодня практическая езда. Говорил, что инструктор очень придирчив:
Он ему говорил:
- Молодой человек, это ж автомашина, да какая! Это же ЗИС- 5, живая легенда! А вы её так не уважаете, водите, как трактор «Фордзон»! Почему Вы так сильно давите педаль газа, словно в последний раз. Нажимайте на педаль плавно и легко.
- Да, я делаю, как Вы меня учите.
- Упаси, боже! Я Вас так не учу! Я всегда, каждый день говорю всем курсантам, что автомашина любить ласку, как и женщина. Любите свою автомашину ЗИС-5, ведь она прошла «огни и воды и медные трубы». Будете ее любить, она тоже будет Вам покорна!
 Мы были рады, что Николай успешно окончил курсы водителей, и уехал к себе в район.
        Некоторое время с нами жил Володя, который был с начала другом семьи дяди Пети, а затем их дочери.
Вот однажды, в выходной день, он просил меня погулять с ним. Был январский день, очень холодный, наверно, градусов минус 30. Это же был 1950 год. Водку продавали на розлив прямо даже в палатках. Проходя мимо палатки, он мне говорит:
- Коля, он меня так звал,  ну, что, давай по 150  грамм?
- Володя, да, я не хочу. Да, с какой стати, в такой холод, да, время-то утро!
- Ладно, Коля, не отпирайся. Поговорим, поближе познакомимся.
В общем, меня уговорил, был же молодой, «не отесанный».
Выпили мы с ним по 150  грамм водки. Водка обожгла горло, как кипятком. Закусили морожеными пирожками. Водка была крепкая. Разговор о том, что от холодной водки ничего не будет - это неправда. К вечеру сильно стала першить в горле. На второй день даже не мог разговаривать. Заложило горло, заболел тяжелой формой ангины. Ходил к врачу, которая дежурила на станции скорой помощи, к счастью, она располагалась рядом с 1-м Камышинским тупиком. Еле выкарабкался из этой ситуации. Так что даром ничего не бывает – это тоже правда.
 Иногда нам с Анатолием бывало сложно с питанием, стипендии не хватало, к тому же из этой стипендии мы платили хозяевам по 100 рублей ежемесячно. Иногда нам привозили по ведру картошки, и почти ежемесячно еще мне брат давал 100 рублей, но все равно за неделю до получения стипендии мы были на нуле. В мешке, в котором привозили нам картошку из деревни, оставалось всего 5-6 картофелин. У нас  щемило сердце, что картошки осталось так мало. Занимали совсем небольшие суммы денег только на хлеб 5-6 рублей. Так что последнюю неделю месяца мы сидели на хлебе и кипятке.
И вот однажды идем с Анатолием, совсем озадаченные отсутствием денег и продуктов, по Мирному переулку города Саратова. Вдруг, я вижу, под деревом лежит денежная купюра в  25 рублей, тут же увидел,  видимо, Анатолий. Мы одновременно кинулись к этой бумажке. Я - то заметил раньше Анатолия, поэтому первым дотянулся до купюры. В то время для нас казалось, что это значительная сумма.
 - Толя, давай на эти деньги сначала покушаем, а оставшиеся деньги поделим, - сказал я.
  - Зайдем сейчас в Крытый рынок, купим там помидор, а потом пойдем, купим калач на проспекте им. Кирова, возле кинотеатра «Пионер», - обрадованно и с улыбкой отозвался Анатолий.
        Мы так и сделали. Шел сентябрь 1947 года, а в магазине «Хлеб» на проспекте им. Кирова, недалеко от консерватории, продавали такой замечательный круглый калач. Он такой  пышный, мягкий, сожмешь его со всей силой и отпустишь обратно, он приобретал прежнюю форму. Это  удивительный вкусный хлеб. Многие годы, больше 60 лет, бывая в других городах, в том числе в Москве, такого хлеба я не встречал.  В то время не применяли никакие усилители для пышности хлеба, а вот такой хлеб был. Об этом, наверно, сейчас мало кто помнит. В сквере мы с Анатолием покушали, а оставшиеся деньги поделили пополам.
        Учеба шла своим порядком, но и  не так все просто. Появились совершенно новые предметы. Тяжело поддавались такие предметы, как химия, математика, черчение. Особенно тяжело давалась химия. Эти предметы в техникуме проходят ускоренно. Не успевали все прорабатывать, появились у нас с Толиком двойки. У меня была одна или две, у Толи целых пять штук. К концу первого семестра Толя сдался, оставил техникум и уехал домой в деревню. В деревне у него жила замечательная мама, великая труженица, звали её тетёй Нюрой, сестра Маша, которая работала трактористкой в колхозе. Она работала не хуже мужика и проработала всю войну на тракторе – это было, я считаю, большим подвигом для женщины. Многие ли мужчины могли бы завести сейчас трактор «Фордзон»? У Анатолия была ещё сестра Люда, моложе его года на четыре. Я знаю, что она окончила Саратовское медицинское училище. Где она сейчас, жива ли?

         После этого он поступил в Саратовское речное училище, стал судоводителем. Проработал не долго, женился, у него была замечательная жена Маша, у которой родился сын, а его призвали в армию. Когда я вернулся из армии, он ещё служил, пришел позднее. После моего возвращения из армии,  он с женой приходил ко мне на квартиру, где я проживал. Это была наша последняя  с ним встреча.   После окончания техникума, я вскоре уехал работать. Больше мы с ним не виделись. Анатолий умер в возрасте 59 лет, в начале перестройки 90-х,  похоронен в Саратове.
        Я все-таки выкарабкался, успешно сдал экзамен по химии. Относиться с прохладцей к этому предмету  нельзя.
Химию преподавала замечательная женщина, очень солидная, высокого роста, с короткими черными стрижеными волосами, Аполлинария Кузьминична, фамилию уже не помню, а вот имя такое звучное помню до сих пор. Знала свой предмет безукоризненно. Знала она прекрасно аналитическую химию. Дело в том, что в нашем техникуме существовало химико-аналитическое отделение, которое готовило лаборантов-нефтяников.  Техникум хорошо оборудован  химическими лабораториями. Аполлинария Кузьминична возглавляла эти лаборатории.
Черчение  давалось тоже нелегко. Преподавал черчение опытный  преподаватель, совсем молодой человек, спортивного сложения. Выполняли работы  по черчению прямо на уроке. Столы были маленькие, невозможно было уложить ватман, жаловались преподавателю, что тесно. Он обычно показывал на купол, расположенного напротив нашего окна, цирка и говорил: «Смотрите, сколько места на крыше цирка? Идите, располагайтесь на крыше цирка и чертите в  свое удовольствие!» Это был у него такой, видимо, юмор.
Физику преодолевали сразу за 8, 9, 10 классы на первом курсе и сдавали экзамены. Женщина-преподаватель успевала за нами присмотреть как на уроках, так и на экзаменах. К сожалению уже забыл, как её звать.
Я любил уроки русского языка и литературы, вела этот предмет преподаватель по фамилии Толстых,  замечательная женщина, красивая и очень интеллигентная, многие мужчины, мне кажется, видели, в ней красавицу. 
 Она очень образована, наверно, она служила многим женщинам примером женственности, высокого интеллекта, порядочности и доброты. Эта учительница  вела предмет таким образом, что, слушая ее нам, казалось, что мы также являемся участниками тех событий, которые совершали герои  в изучаемых произведениях. Её рассказы о писателях, героях и событиях минувших дней давали полное представление о тех страданиях и лишениях героев, которых мы изучали.
         В связи «с лишениями и страданиями»  хочется сделать небольшую ремарку к выступлениям некоторых людей, выступающих публично в наше время,  как раньше на Руси было хорошо, имеется в виду до Революции 1917 года, что мы даже вывозили зерно на запад, что в обороте находился золотой рубль и т.д. Да, может быть, экспортировали зерно за границу, и был золотой рубль. Да, о чем это говорит, господа?  Что в России жили хорошо? Нет! Простой русский народ жил в глубокой нищете и бедности.
Хотел бы заметить таким людям: читали ли они Чехова А.П., Некрасова Н.А., Короленко В.Г., наконец, Достоевского Ф.М., которые писали в своих произведениях в какой нищете и убожестве жил простой народ в царской России.
Математику вела преподаватель Ревека Марковна. За два семестра прошли математику за всю среднюю школу. Предмет мне давался легко, так как в школе я знал математику неплохо, старался не запускать предмет.
        В Саратове, куда сходить и провести время не вызывало трудностей. Только у нас, студентов. финансовые трудности, многого не позволяли.
Я очень гордился, что я учусь и живу в таком замечательном городе.
С девочкой я не дружил, наверно, потому что совсем не было опыта в общениях, так как предшествующие мои годы были, главным образом, заботы о еде, о ночлеге. Чтобы пойти с девушкой в город, надо иметь более или менее приличную одежду, хотя бы немного денег на кино или театр.  Если честно, то не был еще готов к таким общениям. Правда, иногда я гулял просто с соседними девушками тоже из деревни, которые меня приглашали вместе погулять.
Дядя Петя был большим любителем цирка, в основном он ходил на борьбу. Ежедневно в цирке выступали несколько пар. Думаю, борцы являлись  ранее очень известными спортивными борцами. Затем они стали выступать в цирке, как во времена Ивана Поддубного. Выступали такие именитые борцы, как Ян Цыган, Чуркин и многие другие. На другой день эти же борцы выступали против другой пары. Выдавались афиши на улицы, то реванш, то контрреванш.
Многие болельщики по нескольку раз ходили смотреть одних  и тех борцов, которые боролись с разными партнерами. В борьбе этих борцов много было трюкачества, присущее цирку. Они с этим изящно справлялись, смотреть было очень интересно. Вот, допустим, ведет борьбу Чуркин – это очень сильный и здоровый мужик с большим животом. Перед ним его противник стройный красивый мужчина, стоит он на «мостике». Чуркин пытается сломать этот  «мостик» своим массивным телом, Впереди него движется его живот, как «кувалда», Он резко кидает свой живот на «мостик» противника, но внизу уже никого нет, противник успел увернуться, а Чуркин со всего маха плюхается на ковер. Встает совсем разочарованный. Вот какая досада!
Мы с Анатолием тоже потянулись за дядей Петей, стали посещать цирк. Там для нас все было интересно: сверкающие огни цирка, красивая уличная реклама очень нас привлекала. Первое посещение цирка меня просто поразила. Великолепная обстановка цирка: арена, купол цирка, различные гимнастические снаряды, праздничная обстановка в фойе  цирка просто предвосхищали.
Я ходил  в цирк с Анатолием, покупали билеты, если не ошибаюсь, по 40 копеек на галерку.  Цирк начинался с оркестра, который находился выше арены. Затем начинался парад-алле, выходили артисты в очень ярких и красивых костюмах под музыку со знаменами, совершая головокружительные трюки на арене.
В перерывах, как обычно появлялись клоуны или их называли коверными, которые смешили публику, делая какие-либо неуклюжие трюки,  подражая выступающим артистам. Самое главное, они выступали с короткими и очень выразительными репризами, в которых критиковали нерадивость отдельных руководителей, местные власти и другие отрицательные общественные явления. В Саратовский цирк приезжали очень известные артисты разного жанра. Выступали такие артисты, корифеи цирка, как Юрий Никулин, Михаил Шуйдин, А. Боровиков, Енгибарян, и многие другие.
Надолго запомнились выступления цирковых артистов Ирины Бугримовой, укротительницы хищных зверей.  А поколение артистов – иллюзионистов  КИО до настоящего времени продолжают выступать.
Незабываемые выступления артиста цирка Петра Маяцкого, которого до настоящего времени никто не превзошел. Коротко о трюке: висел огромный металлический решетчатый (сетчатый) шар под куполом цирка, состоящий из двух половин. Открывали нижний люк, находящийся в нижней сфере металлического шара, куда поднимали мотоциклы, туда же поднимались артист Петр Маяцкий, и его ассистент, и люк закрывался.
 Начиналась езда по кругу внутри шара и мотоциклы поднимались все выше и выше по внутренней стене шара, затем уже совершали головокружительные трюки внутри шара. Совершали крутые виражи во всех направлениях внутри шара. Выключалось освещение в цирке, а внутри шара, а из глушителей мотоциклов сыпались струей разноцветные огни.
Апофеозом этих трюков являлась езда Петра Маяцкого только на высоковисящей верхней полусфере шара, где он совершал головокружительные круги. Затем нижнюю сферу шара отсоединяли от верхней сферы и с помощью лебедок опускали вниз. После короткой паузы, пока совершал трюки Маяцкий в верхней части сферы, с помощью лебедки присоединяли вторую половину. Трюк  очень опасный и имел огромный успех среди зрителей. Впоследствии, я узнал, Петр Маяцкий разбился, точно не знаю, так ли случилось.
Ведущие, клоуны за вечер выдавали очень много реприз, которые покоряли зрителей своей непосредственностью и юмором. Помню такое выступление: на арене цирка появлялись два человека: один был ведущим программы – артистом цирка, а другой - человек появлялся в рабочей одежде с небольшим узлом, видимо, обедом. Их дословный диалог уже не помню, но он был примерно вот такой, ведущий спрашивает:
- Иван Иванович, куда Вы собрались так рано?
- Очень даже не рано,- отвечает Иван Иванович.
- Как же не рано, время еще только 5 часов утра!- Продолжает ведущий.
- А мне надо еще переехать «Печальный переезд»,- отвечает Иван Иванович.
Это было в пятидесятых годах прошлого века, когда долгое время простаивали трамваи и другой транспорт перед железнодорожным переездом в ожидании открытия шлагбаума у «Печального переезда» в городе Саратове. Эта была острая критика местных властей по поводу очень острой и важной проблемы для города.
Помню еще один эпизод из жизни цирка. Встречаются на арене два знакомых между собой человека, конечно клоуны. Один из них, как ведущий программы, а другой – «изобретатель». Ведущий программы спрашивает знакомого «изобретателя», что это он держит под мышкой  - он держал под мышкой дощечку, на которой были написаны  буквы: Л.С.П.О. Изобретатель отвечал:
-  Я изобрел универсальную вывеску, - громогласно заявлял и показывал  свою дощечку, - которую можно повесить куда хочешь! Ведущий ему говорит:
- Повесьте свою вывеску на овощном магазине.
- Пожалуйста, Лук, Салат, Помидоры, Огурцы.
- Ну, если надо будет повесить на «Пивной»?
- Пожалуйста,  Льем  Старательно,  Пена  Обязательна.
- Что Вы скажете, если на «Парикмахерской»?
- Ловко - Стрижем, Поцарапаем Обязательно.
- А как же быть, где регистрируются браки, например, в ЗАГСе?
-  Любовь - Самое Приятное Ощущение.
- Дорогой мой, человек, там происходят ведь и разводы семейных пар?
- Пожалуйста:  Любовь Скончалась, Прощай   Окаянная.
И так на все случаи у него были обязательные ответы.



                Глава 21

                Меня призывают в армию.


Я жил у дяди Пети в ту пору и учился уже на втором курсе техникума. В один из весенних дней марта месяца 1951 принесли мне повестку из Фрунзенского РВК  города Саратова. Мне в райвоенкомате сказали, чтобы я был готов к отъезду 9 марта 1951 года. За эти дни прошел медицинскую комиссию, хотя я ранее тоже проходил и был годен к военной службе.
В техникуме сказал, что призывают в армию. Я подписал свой обходной лист: в профкоме, библиотеке, у завхоза, у классного руководителя и сдал его в канцелярию. Потом попрощался с ребятами из своего класса, со своим классным руководителем и другими преподавателями. Они мне пожелали честного  служения Родине. О призыве в армию сообщил своему брату Мавлюту. 
Приехав в Саратов, он устроил мне проводы у родственников Пани, где я впервые попробовал алкоголь, наутро с трудом встал с не очень приятными воспоминаниями об алкоголе. Мавлют, его друзья, родственники, а также дядя Петя с тетей Машей пожелали доброго пути, честного служения Отечеству. Дядя Петя с Мавлютом дали мне последние наставления.
9 Марта я явился в призывной пункт для окончательного отъезда, но отъезд не состоялся. Причину нам не сказали, городским призывникам разрешили идти домой до следующего утра. На другой день нас кормили уже в столовой призывного пункта, но опять не уехали.
Только 14 марта  нас построили в колонну по 4 человека, и повели на железнодорожную станцию Саратов-1. где состоялась наша погрузка в воинский эшелон. Наши мобилизационные службы были хорошо подготовлены в части организации перевозок воинских эшелонов, ведь после войны прошло всего-то 6 лет.
Нам дали команду по вагонам эшелона. В каждый вагон были определены N-е количество призывников. Наши командиры  были в зеленых фуражках, и нам сказали, что за нами приехали пограничники. Нам объяснили правила поведения в пути, наши обязанности в пути и другие правила.
По обеим сторонам дверей были сделаны 2-х ярусные полки. Я попал на 2-й ярус. Посреди вагона стояла железная печка -  «буржуйка», которую непрерывно топили углем. Печку топил человек, который был назначен специально. Пока печь топилась - тепло, но на ходу поезда тепло ветром выдувалось и ночью становилось холодно, тем более, что я спал на краю нар.
В вагоне и в целом в эшелоне установлен четкий распорядок. Старший по вагону назначал дневального, который отвечал за топку печи, за пожарную безопасность, за доставку питьевой воды на остановках, за доставку обедов. Кухня эшелона находилась в отдельном вагоне.
На остановках начальник эшелона навещал вагоны, следил за порядком, к нему обращались призывники с вопросами.
Ехали ребята из городов и деревень совершенно незнакомые между собой, особой дружбы не заводили. Они все знали, что по мере их распределения по подразделениям, они обязательно познакомятся и будут друзьями.
 Остановки бывали продолжительными. Паровоз набирал воду, происходила смена поездной бригады, подсаживали новых новобранцев. Наконец, прибыли на ст. Казань. Будучи татарином, ни разу не был в Казани. Интересно было посмотреть на город, но была ночь, посмотреть не пришлось. Во мне, естественно хлынули какие-то естественные воспоминания. Я ведь учился в начальной татарской школе. Татарская культура очень древняя, язык очень богатый и интересный. В начальной школе я изучал татарскую письменность и литературу на шрифте, написанном латинским алфавитом. Я уже знал известных татарских и башкирских советских писателей и поэтов, таких как: Габдулла  Тукай, Мажит Гафури, Галимжан Ибрагимов, которые были очень известны уже до сороковыых годов прошлого века. Позднее узнал о  Мусе Джалиле,  Хади Такташе и других. Их стихи и проза мне очень нравятся, и с большим интересом читаю до сих пор. Так сложилась жизнь, что учить татарскую литературу  в дальнейшем в школе не пришлось. Я очень горжусь тем, что так богата Россия  деятелями культуры и искусства Башкортостана и Татарстана, как и из других народов, проживающих в России.
       Прошу извинить моих читателей, что я немного отвлекся от дороги, по которой мы едем на действительную военную службу.
Конечно, из «гражданки» ехали всякие ребята, некоторые позволяли вольности, «блатные выходки», но в основном ребята происхождения из здоровой среды. А потом нас сопровождали ведь пограничники, они моментально пресекали всякие возможные хулиганские выходки. Не хотелось ведь никому долго топить печку-«буржуйку» или бегать за водой, сказывалось и самолюбие этих «блатных».
На отдельных станциях уже в Сибири и дальше в Забайкалье встречали эшелоны с демобилизованными воинами. Многие ребята, свои хорошие вещи: шапки, куртки, сапоги, отдавали им.
Вспоминаю досадный случай, который произошел со мной на одной из станций Сибири. Я был дневальным по своему вагону, и после остановки поезда призывники стали требовать: «Дневальный, давай срочно беги за водой!». Я взял ведро и прыгнул из вагона в кромешную тьму,  ночь, отблески далекого освещения и пыхтение паровоза дали мне возможность определить, где находится водонапорная башня и может находиться водоразборная колонка. 
Добежал до водонапорной башни, стараюсь кругом оглядеться, где может быть водоразборная колонка или что-нибудь подобное. Обежал вокруг водонапорной башни несколько раз, ничего найти не могу, эшелон может тронуться, паровоз уже издает гудки.
 Наконец, я проваливаюсь по самый пояс в какую-то ледяную прорубь. С трудом вылезаю из проруби, а вот она рядом и водоразборная колонка. Быстро набираю воду и бегу к своему вагону, и поезд уже тронулся. В вагоне дневального потеряли, куда же я пропал, но, увидев меня с водой обрадовались, и помогли подняться в вагон. Долго сушил свою промокшую одежду возле буржуйки.
Дух захватывал, что нам предстояло увидеть: мы же пересекали всю страну с запада на восток. Это большое счастье. Пересекли Уральские горы, остались позади города Уфа, столица моей родной Башкирии, где прошло мое детство, город Челябинск, крупный промышленный район Урала.
Пересекли границу Евразии и едем уже по сибирским просторам через города Новосибирск, Омск, Красноярск. Ребята в вагоне засуетились: скоро будет Иркутск,  которого пересекает великая русская река Ангара, и увидим мы озеро Байкал. К сожалению, озеро Байкал лежал еще под снегом, был же март месяц.
Второй раз я ехал в отпуск в 1952 году в июне месяце, вот тогда я действительно впервые увидел во всей красе великое озеро Байкал. Местами железная дорога подходила так близко к берегу Байкала, что очень хорошо виднелись камешки, лежащие под водой.
 Ехали медленно, так как с одной стороны подпирали железную дорогу крутые скалистые сопки, а воды Байкала буквально, можно сказать, «зализывали» невысокие железнодорожные насыпи.
Озеро Байкал у меня всегда ассоциируется с известной русской песней «Славное море – священный Байкал».
 Естественно, на память приходят слова: баргузин, горы Акатуя, горная стража, омулёвая бочка, кафтан дыроватый, махорка. Действительно, велик и могуч дух свободолюбивого  человека, преодолевшего в омулёвой бочке с парусом из дыроватого кафтана такое мощное препятствие, как озеро Байкал, ради освобождения из неволи.
....Проехали множество тоннелей, в которых длительное время наблюдали слабое освещение и эшелон обволакивал дым паровоза.
Минули города Улан-Удэ и Читу, всматриваясь в скалистые сопки на берегах  Ангары, Шилки  вспоминаешь страну Иркутскую, о которой рассказывается в песне неизвестного автора «Александровский централ».


         Привожу некоторые куплеты:
 
«..Далеко в стране Иркутской
Межде двух огромных скал,
Обнесен стеной высокой
Александровский централ…»

И ещё:
« А скажи-ка ты, голубчик,
Кто за что здесь сидит?»
« Это, барин, трудно вспомнить:
Есть и вор тут и бандит,

Есть за кражу и убийства,
За подделку векселей,
За кредитные билеты
Много всяких штукарей.

Есть преступники большие-
Им не нравится закон.
И они за правду встали
Чтобы разрушить царский трон…» 
               
Вот такие противоречивые преступники сидели в Александровском централе. Что ж место здесь «подходящее», отсюда не сбежишь. Здесь много природы, экзотики, а самое главное труднопроходимых гор, рек и болот.
Преодолев Яблоневый хребет,  проехали железнодорожные станции Шилка и Нерчинск, Сковородино, Биробиджан и попали на ст. Хабаровск, предварительно преодолев очень длинный мост через «величавую и вольную» реку Амур. Это было незабываемо красиво. Из гор. Хабаровска до гор. Иман проехали довольно быстро.
По команде командиров на 21-е сутки мы высадились в  городе  Уссурийске. Он расположен совсем близко от китайской границы. От длительной езды, несмотря на молодость, немного утомились, выглядели как-то вяло и устало. Звучные команды сопровождавших нас сержантов довольно быстро «разбудили».
Была весна, светило яркое апрельское  солнце, воздух был чист и свеж, дышалось легко. Мы были довольны, что действительно добрались до места службы, но, как оказалось, это не совсем так.
Построили нас в колонну по четыре человека. Вид призывников вызывал у наблюдавших за нами какое-то недоумение, недовольство. За время пребывания в дороге довольно «обнищали»: выглядели так, скажем, не ахти. Так как за время пребывания в дороге раздали свои вещи - хорошую обувь, верхнюю одежду, шапки. Многие выглядели не парадно.
Прибыли на территорию войсковой части. Здесь нас построили поротно. По команде все роты развернули фронтом к встречавшим нас офицерам. Встречавших  много, в основном офицеры в зеленых погонах. Высоко натянуты  красные полотнища – лозунги, на которых  написано белой краской: «Привет молодым пограничникам!»                     
Громко с нами поздоровавшись, старший офицер, полковник, в  сопровождении еще двух офицеров, приступил к распределению призывников. Он взмахом руки определял куда, какую роту направить. Обращаясь к сопровождавшему его офицеру, сказал: «Эту роту одеть в морскую форму». Так я оказался среди будущих моряков-пограничников.
 Мы, конечно, радовались, что наденем морскую форму. Повели нас в баню. Дорогой где-то нас один раз водили в баню, по-моему, в Новосибирске. Гражданскую одежду каждого описывали и сдавали на сохранение, но это уже почти нас не интересовало. Выдали нам совершенно новую морскую форму, что сразу и не поняли, какая одежда для чего. Выдали по две фланелевки, бушлат и шинель и много чего другого.
После бани сразу заходили в медицинский прививочный пункт. Там сидел военный доктор, который нас опрашивал о состоянии здоровья, нет ли каких-нибудь жалоб и т.д.
Нам сделали прививки от японского энцефалита и от чего-то еще. Прививка от японского энцефалита  обязательна, так как укус этого клеща представлял серьезную угрозу для жизни и здоровья.
        В эту же ночь нас, переодетых в морскую форму с вещмешками повели на вокзал, там нас посадили  в поезд, и мы поехали, но куда  не знали.
В вагоне  только места для сиденья, видимо, поезд  пригородный. Возглавлял нашу группу офицер, прибывший из учебного подразделения. Вышли мы на железнодорожной станции, названия не помню,  расположенной в малонаселенном районе Приморья. Сошли мы с поезда в раннее утро. Тут же мы пошли пешим шагом, а то и бегом, почти  по бездорожью, преодолевая вброд мелкие речки и весенние ручейки. Пришли уставшими и мокрыми в казарму.


                Глава 22

                Мы уже в армии.


 В казарме, у моряков принято называть кубрике, стояли 2-х ярусные железные кровати без матрацев и других постельных принадлежностей               
               
   Днем ребята привезли на автомашине прошлогоднего сена, которым мы набили свои матрацы. Словом, мы сами себе организовали постели, я оказался на втором ярусе.
Распорядок дня новобранцев определен, и мы по нему начали свою новую жизнь: подъем, построение, пробежка, физзарядка, учеба в классе по изучению оружия, политические занятия, тактические занятия без оружия и с оружием на плацу, на поле.
Нелегко давалась нам учеба, особенно строевая подготовка. Вспоминаю, в нашем подразделении молодой матрос, здоровый, высокого роста человек. Так вот, он в строю шагал в ногу со всеми, а вот его руки никак не слушались: шагал и взмахивал одноименными конечностями одновременно: шаг правой ногой и взмах правой рукой вперед были одновременными. Со стороны это выглядело неуклюже и смешно. Мы, конечно, только стояли и улыбались, как это у него получается. Даже, если специально это стараться делать, наверно, не у каждого это получится.
Командир много  с ним занимался и, наконец, он избавился от этих навязчивых движений.
По утрам совершали длительные пробежки по песчаному берегу Японского моря. Утром ярко светило солнце над  Японским морем. Мы долго всматривались далеко в море, на горизонте мерцали отблески  волн, отражая от своей поверхности, низко падающие лучи солнца. Волны плескались о каменистые берега, белые барашки волн накатывались друг на друга, напоминая людям об их вечном своем  существовании. Прибрежные волны, морской прибой  пытались все дальше и дальше продвинуть на берег морскую  траву агар-агар.
Вид Японского моря, его побережья в нас вызывали разные ассоциации. Казалось, что это уже край земли, или, как говорят, «конец света». Нет, конечно, далее еще  12-ти мильная морская граница, а там нейтральные воды и Япония.
Трудно проходили в первое время занятия на штурмовой полосе. Надо было проползти значительное расстояние по «туннелю», выполненному из колючей проволоки, с оружием, не цепляясь за колючую проволоку. Если чуть приподнимешь заднюю часть тела, глядишь, уже зацепился за колючую проволоку. Чтобы не застопорить движение ползущих сзади матросов, ползти надо было, прижавшись  к земле. 
        В Приморье почти до середины июля идут частые продолжительные моросящие дожди, поэтому гимнастические снаряды всегда мокрые и ходить по бревну с оружием было небезопасно, особенно с разомкнутым штыком.
        Частенько молодых матросов посылали в наряд на кухню. Приходилось мыть большие котлы, посуду. Картошку чистили механизированным способом, крутили её в барабане, где она очищалась от кожуры. После машинной чистки картошку опять перебирали и очищали плохо очищенные картофелины. Бывали и курьезные случаи.
        Однажды в нашу смену пропали несколько порций сливочного масла. Когда старший наряда спросил, кто взял масло? Никто не признался. Мы, конечно, догадывались, кто мог съесть масло. Был у нас матрос полный, жирный, который как раз разделывал масло на порции и разливал компот. Но это   только догадки. Как говорится, не пойман, не вор. Тогда наш командир отделения нас построил  и сказал: «Я из вас масло вытрясу». И, правда, он нас гонял несколько километров бегом, и это после обильной еды на камбузе, после сдачи смены. Все равно никто не признался. Вот так вот – это  нездоровая солидарность, которая вышла нам вот таким «боком».
        На политзанятиях рассказывали  о внутреннем положении в стране, о важнейших событиях, происходящих в стране. Рассказывали также о международной обстановке в мире.
В то время США вела войну с Северной Кореей.  Разведка США вела очень активную работу на нашей границе и старалась заслать на нашу территорию своих шпионов морем, сушей, по воздуху. Старожилы рассказывали, что один шпион пойман при непосредственном участии  подразделения нашей части.
Среди призывников неплохие  спортсмены,  призванные из города Саратова. Некоторые ребята в свободное вечернее время показывали, как они делают сальто, стоя на месте. Такого спортсмена только подстраховывали, держа за поясной ремень два других курсанта, которые стояли сбоку. В выходные дни занимались на спортивных снарядах, соревновались в поднятии тяжестей. Летом жили на территории части в палатках.
 В нашей палатке вместе с нами жил матрос, фамилию уже не помню, призванный из Саратова, который хранил финку под матрацем, вероятно привезенный ещё с гражданки. Некоторые молодые матросы себя считали блатными и всячески, видимо, хотели и в армии выделиться. Но в армии строжайшая дисциплина и никакие вольности никому не позволялись, да и повода не было.
Мы, матросы, жившие вместе с ним в этой палатке, ему сказали, чтобы он выкинул свою финку и никогда никому больше не показывал во избежание крупных неприятностей. А потом остальные ребята  не слабее его, а сильнее. Больше у него никогда мы финку не видели, думаю, что он её выкинул.
        Несли службу на второстепенных постах с оружием, но без патронов. Письма из дома получали редко, они шли очень долго.
Вскоре настал день окончательно завершения курсов молодого бойца, наступил день принятия воинской присяги. К этому торжественному и праздничному дню готовились тщательно: чистили оружие, приводили в порядок обмундирование, чистили обувь и оружие до блеска. Конечно, каждый матрос очень волновался. Надо  дать клятвенное обещание честно служить Родине, если будет необходимо отдать свою жизнь за нее. За это время уже новички все перезнакомились между собой,  стали друзьями,  активно занимались спортом в личное время.
        Командование устроило по такому случаю торжественный обед, вскоре предстояло отбывать на постоянное место службы, в боевое воинское подразделение.


                Глава 23

                Мы в Находке.

      В один из дней июня месяца 1951 года нам, довольно большой группе матросов,  приказали подготовиться к отъезду, затем на машине отвезли нас на вокзал.
Ехали мы недолго и прибыли в бухту Находка. По прибытии  позвонили в войсковую часть, и за нами пришла моторная шлюпка.
Порт Находка только начинал строиться. Кругом просматривались каменистые сопки, на которых уже были строительные площадки, стояли башенные краны и другая строительная техника. Шло и строительство жилья и другой городской инфраструктуры.
Бухта расположена очень удобно для стоянки кораблей, судов во время шторма. Она и названа мореплавателями, что корабль, терпящий бедствие  в сильный шторм, нашел спасение в этой бухте, поэтому её назвали бухтой Находка.
Когда, мы матросы  с вещмешками, в которые были уложены шинель, обувь и другая одежда, сели в шлюпку, она изрядно погрузилась. Тем не менее, пошли по воде, стояла приличное волнение, крупные белые барашки волн становились на дыбы, и стали заливать временами шлюпку водой через носовую часть. Лодка стала быстро заполняться водой, несмотря на то, что снизила лодка скорость. Воду вычерпывать не успевали. Многие матросы уже поснимали свои ботинки, верхнюю одежду – бушлаты.
Видя такие обстоятельства, старший по шлюпке, мичман дал команду обратно вернуться к берегу. Вычерпав воду из шлюпки, пошли обратно, уже углубившись вглубь залива, где было совсем небольшое волнение. Таким образом, успешно пришвартовались к небольшому пирсу.
Встретили нас хорошо. Разместили всех в кубрике, у каждого были своя кровать, тумбочка. Позднее всем выдали карабины. Начались воинские будни.
Опять началась учеба политическая, боевая подготовка. Ходили в наряды в караул, на кухню. Много занимались спортом. В красном уголке, очень хорошо насыщенном наглядными пособиями на темы воинской службы, современной политической обстановки в мире, лозунгами нам часто показывали художественные фильмы. Была организована группа любителей самодеятельности, которая состояла из матросов и старшин, а также жён офицеров. Я тоже был участником самодеятельности. Руководил этим коллективом музыкант, который приезжал из города Находки.
        Играли в волейбол, а в праздники устраивали большой спортивный праздник: самое зрелищное мероприятие – это перетягивание каната, в котором участвовали матросы береговой команды и команды кораблей. Обычно побеждала береговая команда, так как там были очень мощные ребята, которые постоянно занимались штангой и на других спортивных снарядах, они были физически более натренированы.
Я занимался серьезно штангой, правда, только без тренера, поэтому, конечно, допускал много ошибок в процессе тренировки. Иногда завоевывал призы. Вообще-то в части я занимал первое место по поднятию тяжестей. Будни  службы складывались обычные.
 В один из дней, в июне месяце 1952 года, вызвал меня командир части и сказал, надо тебе, Хасанов, ехать в отпуск. Пришло письмо из военкомата, что отец болен, надо навестить отца, что я и сделал. Мне памятна эта поездка и помню о ней до сих пор. Приехав на Родину, в Толбазы, навестил отца. Тогда он жил в ветлечебнице района в семье брата Шайхайдара, который работал там конюхом. Брат Шайхайдар там жил всей семьей. Отец, конечно, сильно постарел. Болезни естественные, возрастные. Побывал в своей деревне Кзыл-яре, где встретился с двоюродным братом, Минуллой. Время пролетело быстро, надо было возвращаться в часть.
         Следуя поездом из отпуска, в июне месяце 1952 года в Новосибирске я познакомился с замечательной девушкой Ниной. У меня ведь в то время знакомой девушки не было, и я ни с кем  из девчат не дружил. Она была первой моей любовью. Встретились мы  с Ниной в поезде, и познакомились там же. Она ехала из Новосибирска, где была в отпуске у родственников. Ехала в Читинскую область на станцию Борзя, где она жила и работала в детском саду воспитательницей. Эта  чудная  красивая девчонка. Она стала доверять мне с первых минут знакомства все свои тайны.
         Ехали мы в поезде в одном плацкартном вагоне, наверно, дня три. За это время так привыкли  друг к другу, что, если бы мне не возвращаться к месту службы в Находку, мы бы, наверно, поженились.
          Она мне призналась:               
           - Коля, я буду сходить в Иркутске, мне надо навестить родную сестрёнку, которая там живет.
           -  Что ж, я удовольствием, тоже сойду.
           -  Коля,  а ты не опоздаешь к месту службы?
           - Ниночка, дорогая, у меня еще четыре дня в запасе.
 Она, конечно, очень обрадовалась, что ещё три дня мы будем вместе. Какое это было счастье для нас обеих.
           С поезда мы сошли в Иркутске и поехали к её сестре. Сестра её была старше Нины. Встретила она нас хорошо. Нина меня познакомила с своей сестрой. Пообедав, мы пошли в парк, где   протекает река Ангара. Пришли домой уставшими. Меня положили спать в другой комнате, а Нина легла с сестрой. Я, конечно, ночью блудил, искал Нину и попал в их комнату, было же темно. Нина проснувшись, увидела меня, постыдила слегка и отвела меня в мою комнату. В общем, целых три дня мы гуляли по городу Иркутску. Замечательный старинный город, с большой историей.
         Настало время отъезжать и опять с Ниной мы поехали вместе, никак не  могли налюбоваться друг другом – эта же была моя первая любовь. Расставаться было ещё тяжелее. Как не грустно, такой час наступил, и чуть не плача мы расстались с ней на станции Чита, откуда она должна была уехать до станции Борзя.
         По приезду в часть от неё я получил очень теплое письмо с  воспоминаниями нашего путешествия. Переписывались довольно долго, присылала она мне свои фотографии, приглашала после демобилизации приехать к ней на станцию Борзя. Борзя находится рядом с китайской границей. К большому, сожалению, наши мечты не сбылись. Мне надо было ехать в Саратов и закончить техникум. Встречаться с Ниной больше не пришлось.
         После возвращения из отпуска, надо  опять входить в привычную армейскую жизнь. За время отпуска ведь совсем «разболтался».
         Немного о своих товарищах и друзьях по службе.
Командиром береговой команды был мичман Михайлов, очень  требовательный, заботливый, знающий все дела своего хозяйства  отлично.
Мичман уже немолодой человек. Лицо чуть продолговатое, нос и рот правильной формы, рыжие волосы иногда торчали из-под морской офицерской фуражки, почему-то почти всегда с белым чехлом, а он говорил: «Я сам рыжий, а волосы у меня каштановые». А матросы в шутку говорили: «Рыжий да красный, человек опасный». Лицом  тоже  рыжий, как огонь. Тем не менее, у него было почти всегда улыбчивое, приветливое лицо, что говорило о его доброте, благожелательном отношении к матросам.
Хорошо знал всех своих матросов, прививал всем хорошие деловые качества, учил жизни, учил порядочности и справедливости. Наказывал матросов очень редко, но всегда пресекал всякую неряшливость, расхлябанность и несерьёзное отношение к делу. Случаев невыполнения приказов не было.
Утром обходил кубрик, интересовался каков порядок в кубрике. Всегда присутствовал на вечерней поверке.
Организация караула, несение службы в карауле, выход в город матросов на увольнение, форма одежды матросов, спортивные мероприятия все это находилось под его пристальным вниманием. Строго следил за питанием матросов, своевременной выдачей формы одежды матросам в связи с истечением срока носки.
Особенно с большим интересом относился к ношению формы молодыми матросами. Молодые матросы старались подражать старослужащим. Некоторые матросы вставляли «клинья» в брюки, чтобы они были широко расклешенными, форменные воротнички замачивали в воде, содержащей хлорную известь, отчего они становились почти бесцветными.
Это как бы говорило, что моряк «ты слишком долго  плавал», тебе слава и почет.  И он совсем не догадывался, что голова – то  была стриженая.
Мичман Михайлов сам лично выходил на встречу с матросами, собравшимися на увольнение. Если среди матросов  нарушители формы одежды, он их не пускал на увольнение.
Строго следил за банными днями. Мичман Михайлов успевал везде. Проверял чистоту полов (палубы, как говорили матросы) с помощью носового платка. Если носовой платок грязный, то, значит, придется матросу мыть еще раз. О приходящих в кубрик старших офицерах громко объявлял шуточным призывом: «Спасайся, кто, как может, идет командир!».
Он с нами ходил и на стрельбище. Ходили мы на стрельбище пешком по сопкам. Мне интересно было идти на стрельбище и любоваться окружающими просторами.
В солнечную погоду плывут по небу кучевые облака. Если смотришь долго на облака, даже голова начинает кружиться. В дождливую погоду тоже интересно, только себя надо настроить на это. Ведь дожди в Приморье продолжительные, идут совсем необычно: дождевых капель почти не видно, стоит вокруг тебя стена дисперсной воды в виде тумана, которая тебя  «обнимает».
В ясную погоду с вершины сопок можно хорошо рассмотреть  бухту Находка: залив, который глубоко врезался в материк, строящийся город и порт, стоящие в бухте пассажирские и транспортные суда.
Помню, летом 1952 года в бухту вошло многопалубное очень красивое пассажирское судно, окрашенное в белоснежный цвет, как теперь говорят, лайнер. Он пришел из Японии, на борту красивым шрифтом было начертано на английском языке «Queen Mary». Японцы прислали этот лайнер за военнопленными, находящимися в России в плену. Корабль стоял несколько дней. Потом он ушел, забрав военнопленных.
В том же году большой буксир притащил в бухту половину, переломившегося судна во время цунами в районе Курильских островов.
        На сопках можно было увидеть одинокие, хорошо обустроенные могилы: с оградой, фотографиями, с надписями имен захороненных. Здесь лежат останки моряков, погибших по нелепой случайности или по  болезни, оставивших далеко свои родные дома и близких.
Здесь лежали крупные куски металла, большой якорь. Куски обшивки борта судна лежали на большой площади. Я слышал такую легенду от старожилов, что после войны пришло торговое судно из Америки, груженое взрывчаткой. Когда оно пришло из далекой страны, якобы в судне появилась записка, оповещающая, что вскоре произойдет взрыв. Не знаю, успела ли команда сойти с борта?  Вероятно, такой взрыв действительно был, иначе, откуда взяться такому количеству металлома на сопках. В то время, когда я служил, днище судна находилось у причала, стояла в воде и рубка корабля недалеко от днища. Эта легенда, по словам местных жителей. .
Стрельбище находилось у самого моря. Там было интересно, ведь шли стрельбы, соревнования, кто лучше всех стреляет. Я лично стрелял очень хорошо.  Стрельбище не было автоматизировано и каждый раз приходилось бегать и узнавать результаты. Интересно  посмотреть на мишень самому, хотя там, в блиндаже находился человек и записывал результаты. Ходили на гранатометание, но не часто. Гранаты кидали из-за укрытия по мишеням – по деревянным щитам. Первый раз волновались, цепко держали предохранитель после выдергивания чеки. Но, несчастных случаев не было. Тут же проходили стрельбы офицеров из пистолета.  Мичман Михайлов давал мне пострелять из пистолета.
Наиболее близкими мне друзьями стали  Седов, Долгов, Зурагаев, Солодилов. Все пятеро служили в  штабе части, и очень близко общались.
Где сейчас находятся мои друзья однополчане, не знаю, живы ли? Особенно крепко я дружил с Федей Седовым и Зурагаевым Адельшатом, Долговым Васей. Федя Седов и Долгов Вася был призваны из Саратовской области, а Зурагаев был – из Ульяновской области. Федя Седов был деревенский парень, здоровяк, «таскал», как и я по вечерам штангу. Мы с ним часто между собой спорили, чуть не дрались, потом опять мирились.
Мы с Федей, иногда, в город не ходили, а  лазили по сопкам, удивляясь дикой растительности субтропического климата Приморья. Выходили на побережье Японского моря и любовались морским пейзажем. Много растений, которые растут только в Приморье, совсем не похожие на европейские растения. Там растут папоротники, женьшень, рододендрон и другие, труднопроизносимые диковинные растения,  растения с ядовитыми корнями, грецкие орехи. После штормов на берег обрушивались очень крупные волны, «раскачивалось» море крупной зябью, волны  очень высокие, особенно в глубоких местах побережья. Ходили по крупным галькам или сидели на какой-либо скале у моря. Это для нас лучший отдых.
Первым моим приобретением в армии были часы «Победа». Купил я их с рук одного сослуживца. Часы были новые, ходили они безукоризненно. Ведь наша промышленность в 1951 году только восстанавливалась, часов выпускали ещё мало. Я относился к этим часам очень трепетно, бережно. На ночь укладывал их под подушку, и отчётливо слышал, как тикает механизм этих часов.
На втором году службы, в 1952 году, я приобрёл фотоаппарат ФЭД. Это был совершеннейший фотоаппарат того времени. Я быстро научился фотографировать, приобрел необходимые к нему аксессуары для печати фотографий. Старшина мне разрешал делать фотографии в одном из помещений кубрика. Командование части привлекала меня иногда для снятия эпизодов, совершенных нарушителями границы.
Увольнения в город не всегда проходили гладко. Редко, но бывали случаи, когда отдельные матросы нарушали воинскую дисциплину. Позволяли себе выпить водочки, и к приходу из увольнения были, мягко говоря, в нетрезвом состоянии. Это приводило к крайнему разочарованию остальных матросов, которые возвращались из увольнения  с веселым, прекрасным настроением. Многие встречались с девушками, а нарушение дисциплины одним матросом позволяло наложить «вето» на увольнение всем матросам в следующий раз.
Однажды, возвращаясь  из увольнения, шли к катеру в хорошем настроении, что увольнение наше прошло спокойно, без происшествий, замечаний никаких не получили.
И вот, пожалуйста, случай. Был у нас матрос Николай, 3-го года службы, позволил себе напиться! На ногах не стоял, сидел, опустив голову на грудь, на берегу. Мы не знали, как с ним быть, как явиться  в часть? Он же всех нас подвёл?
Когда пришел катер за нами, затащили мы его по трапу на катер. Стали думать, что сделать, чтобы он хотя бы чуть отрезвел? Тогда матросы, старослужащие, не снимая с него одежду, сняли только ботинки, обвязали его аккуратно морским канатом и, надев на него спасательный круг, сбросив немного скорость движения катера, бросили его за борт прямо в одежде, тащили на буксире буквально несколько секунд, а потом вытащили. Когда его вытащили из воды, он стоял и с удивлением смотрел на нас вытаращенными глазами и весь  дрожал. Коля буквально отрезвел за эти секунды. Потом у всех просил прощения. Кто-то из матросов катера дал ему сухую белую форменку. Брюки не стали менять, он их только выжал. Чин по чину доложил дежурному по части, что все нормально, замечаний  на увольнении не было. Дежурный офицер, конечно, видел и понимал, что с ним произошло. На вопрос дежурного: «Почему у Вас голова и брюки мокрые?» Он ответил, что упал в воду с трапа при посадке на катер.
        Вася был сангвиник, он вел размеренный, спокойный образ жизни, не спешил и не суетился. Много раз я с ним ходил на увольнение. Адельшат был моим хорошим другом, татарин из Ульяновской области.    Мы с ним всегда разговаривали по-русски, так как нас окружали русские ребята, как-то неловко было при них разговаривать на татарском языке. Он был не ординарным человеком, любил пошутить, показывал нам фокусы, где научился делать их, не знаю, даже жевал во рту лезвия, а потом их выплевывал, и не было ни одного пореза во рту. Мы только удивлялись, как это у него получалось.
Во время Великой Отечественной войны наша часть участвовала в войне против японцев. Наши моряки в ночной туман высадились на одном из Курильских островов и захватили целый гарнизон японцев, за что нашу часть наградили орденом Красного Знамени. Командиром части был капитан 2 ранга Капленко Иван Дмитриевич, отличный знаток морского дела и всей обстановки на охраняемой морской границе. Во время сильных штормов или неспокойной обстановки на морской или сухопутной границе приходил ночами в штаб и интересовался у  дежурного офицера, где находятся корабли, все ли в порядке.  Я, когда дежурил по штабу, видел, как он беспокоится и переживает за людей, находящихся в море. У него болели ноги, все делился с офицерами, как и чем, лечится.
Моим непосредственным командиром в штабе был подполковник Агафонов, удивительно добрый человек,  уже пожилого уже возраста. Семья его жила рядом с нашей войсковой частью. Была у него жена, тоже  пожилая женщина, и взрослая дочь. Подполковник Агафонов ко мне относился очень хорошо, но я тоже свои обязанности выполнял с большим старанием и усердием, поэтому с его стороны никаких особых замечаний не было.
 Но однажды я проявил себя не очень деликатно с кем-то из офицеров, который доложил о моем поведении подполковнику Агафонову. Он меня крепко отчитал и сказал:
- Вас бы, Хасанов, раньше, в царской армии,  поставили бы коленями на горох за бестактное поведение со старшим офицером.
- Товарищ, подполковник, сейчас не такие времена, чтобы ставить на горох.
- Хасанов, Вам 5 суток ареста за пререкания со старшим офицером.
К счастью до гауптвахты дело не дошло. Работы у меня было много, и выполнять её больше было некому. Видимо, подполковник Агафонов простил мне мои глупости. Мне до сих пор самому стыдно от моего такого поведения.
До сих пор хорошо помню многих офицеров: подполковника Катунова, капитана 2 ранга Емченко, штурмана капитан-лейтенанта Вандышева. Будучи оперативным дежурным, капитан-лейтенант Вандышев, бывало, приляжет отдохнуть на кушетке и говорит мне:  «Старшина, сходи, посмотри, что делается на рейде». Выполнив его приказ, я ему докладывал: «Товарищ капитан-лейтенант, на рейде полный порядок, корабли  у пирса, такой  - то готовится к выходу в море».
Он был доволен моим докладом. Устроившись поудобнее, на кушетке после неспокойной ночи,  стал продолжать дремать.
         Правда, он был полный и с большим животом. Во время   дежурства, постоянно работал со штурманскими картами, что-то прикидывал, что-то вычислял. Это был  истинный неутомимый офицер.
Я мало ходил в море, попросился на большой сторожевой корабль только в конце службы. На корабле свой боевой распорядок. Между матросами строго распределены обязанности. Смена вахт происходит в точно назначенный час. Конечно, матросам необходимо хорошо знать корабельный устав, хорошо ориентироваться на корабле и  в море визуально. Будучи впередсмотрящим во время несения вахты своевременно докладывать командиру о всех объектах, находящихся в пределах видимости. На каком курсе,  что видится. Однажды меня вахтенный офицер спросил, Хасанов, что Вы видите впереди по правому борту. Я должил, что курс 60, вижу торговое судно. Он меня тут же снял с вахты. Потом я понял, что назвал неверный курс, меня он тут же снял с вахты. Так ведь меня и не учили таким мудростям. Только пришел на корабль, флотским специальностям не обучался, естественно, произошел такой сбой.
         Перед демобилизацией в один из зимних дней командир части послал меня в командировку в город Владивосток. Необходимо было там получить штурманские столы. Я выехал из Находки с молодым водителем на автомашине ЗИС-150. Машина новая, но какая-то неповоротливая.
         Дороги из Находки во Владивосток местами очень сложные: крутые спуски,  повороты на сопках, сложные виражи. До Владивостока где-то около 200  км, доехали нормально. Получили на одной из баз штурманские столы, аккуратно их сложили в кузове автомобиля и выехали из Владивостока. Только отъехали  от города Артём километров на пять, так случилась беда. Дорога была зимняя, сильно накатанная с глубокими колеями. При спуске с небольшой горы водитель не справился с управлением автомобиля, и мы перевернулись, оказались в кювете в глубоком снегу.
Еле-еле выкарабкались из кабины, я оказался как раз внизу. Выбрались из кабины автомобиля, как из пилотской кабины. Осмотрели машину, столы были поломаны,  но хорошо-то рассмотреть было сложно. Нас освещала луна, да зарево оставшегося позади города. Было время около 23.00. Что делать? На улице мороз градусов минус 25.
 Решили в первую очередь спустить воду из радиатора двигателя. Подкопав снег под машиной, водитель с трудом добрался до водяной пробки для спуска воды и её вывернул. Спустили воду, Слава Богу. Смотрим, в километрах 2-х горят огни, решили идти туда. Добрались, а там оказался шахтерский поселок, зашли в подъезд дома, оказалось, что это общежитие шахтеров. Попросил разрешения позвонить в ближайшую воинскую часть, предварительно узнав номер телефона коммутатора воинской части. Соединили меня с дежурным офицером воинской части. Обещал он помочь, но ничего для этого не сделал.
Около общежития стоял трактор, вахтер общежития сказал, что тракторист придет только утром. Мы с водителем еще раз ходили к машине. Была уже ночь, редко по трассе проезжали машины. Мы всю ночь проплутали между машиной и общежитием, было холодно, мы там по очереди грелись в общежитии.
Утром пришел тракторист, мы рассказали ему свою историю. Он обещал помочь. Но трактор завел только часам к одиннадцати, таскал воду горячую и грел свой трактор. Наконец он завел, и мы поехали на тракторе  к нашей машине. Зацепили машину за раму тросом и, вытащив из сугроба, поставили на колеса. Тракторист на буксире притащил нашу машину к общежитию, и мой водитель заторопился заводить свою автомашину. Он её успешно завел.
 Рассчитавшись с трактористом за помощь, мы тронулись в путь. Машина вела себя не нормально, как-то она ехала неуклюже. Но мы сразу не могли разобраться. Ножки штурманских столов были поломаны. Приехали к обеду в часть и доложили дежурному о нашем ночном происшествии. Позднее пришел командир части осмотреть автомашину, и что случилось со столами.
Мы ему доложили, что перевернулись, но командир нам не поверил, сказал, что мы, наверно, ехали по лесу и поломали ножки у столов. Автомашина-то внешне была невредимая.  Командир части приказал старшине базы, чтобы отремонтировали столы, а позднее завгаражом доложил командиру, что у автомобиля погнута рама.
Пришлось разбирать автомашину до рамы и везти её в кузницу, где исправили раму.
Оказалось, что мы погнули раму, когда вытаскивали её из кювета с помощью трактора. Я навсегда запомнил, что таскать автомашину за раму не следует.
        Предстояла скорая демобилизация, шел 1956 год. Я написал рапорт командиру части, чтобы меня уволили пораньше, так как мне надо было успеть к началу учебного, чтобы продолжить учебу в Саратовском нефтяном техникуме, так как мне не дали доучиться, призвали в армию со второго курса, об этом я уже писал.
Командир части написал на моем рапорте: «Товарищ Хасанов учтем Ваше усердие в службе». Командир обещание свое выполнил, только позднее, примерно, через месяц, как выполнили мы командировочное задание.
                Глава 24

                На китайской границе.

Вскоре послали в командировку с матросами, подлежащими демобилизации в Уссурийск. Поехали в командировку со старшиной Зариповым во главе, наверно, человек 12 матросов. Поехали на грузовой автомашине  ЗИЛ-150 на N-е количество километров в сторону китайской границы. Ехали туда тяжело, дорога  плохая, прибыли на место.
Это  бывшее место дислокации погранкомендатуры. Там уже никого, из людей не было, все постройки оказались заброшенными. Находились отлично сохранившиеся деревянные жилые дома, здание столовой, служебные здания, медпункт, баня, конюшня и т.д. Все это было построено в непроходимой тайге,  в лесу, среди сопок, граница с Китаем   рядом.
Мы приехали разбирать  эти дома и сооружения и вывести годный лес на станцию Уссурийск. Расположились мы двух домах, находящихся рядом. Поблизости протекала маленькая горная речка, откуда мы брали воду для питания и приготовления пищи. Туда же бегали умываться замечательной холодной  ключевой водой.
 Питались мы в бывшей столовой. Мы с собой привезли продовольствие, оружие – карабины с патронами. Всё-таки граница, мало ли какой случай, да и зверья всякого на этой территории  много. Устроились хорошо, определились, как будем вести работы. Погода стояла солнечная, чудная, кругом стояла тишина. Близко населенных пунктов не было.
Работать начинали часов в 9 утра. Разбирали шифер с крыш домов, опуская их аккуратно, чтобы не разбить. Вечером никаких развлечений не было, прогуливались в окрестностях этих построек.
Нелегко, наверно, было служить военным в таком уединенном месте, особенно их семьям. За сотни километров не было никаких поселений, а дороги  неважные. Мы выполнили значительную часть работы, мичман Зарипов  нас подгонял, чтобы поменьше отдыхали, шевелились по - живее. Да к тому же скоро у нас продовольственные запасы стали истощаться, особенно быстро убавились запасы хлеба.
 А тут пошли еще дожди, в дождь к нам не пройти, не проехать. Колеи дороги глубокие, а объехать вообще невозможно, кругом, лес, тайга. Мы стали думать, если так долго будут идти дожди, надо думать о продовольственных припасах.
В тайге, конечно, водились дикие животные, змеи. Диких животных  мы  стали отстреливать. Мясо этих животных ели вместо хлеба, так как он у нас  кончился. Когда была соль, мясо еще ели, а потом соли не стало, мяса этого нам уже не хотелось.
Оказывается, мяса хочется тогда, когда его нет, а когда его много, да еще без соли, его в рот не протолкнешь. Питались теперь теми запасами продовольствия, которые у нас были: варили супы перловые, но  вот беда – не было соли. Дожди все шли. Вот-вот должны  подвезти хлеб и другие запасы продовольствия, но, видимо, проехать к нам невозможно.
Утром проснешься пораньше и лежишь, «изучая» свою комнату. По углам комнаты висят паутины с высохшими мухами. Дверь и дверную коробку сняли еще вчера, уже заканчивали разборку всех построек. Где покоилась вчера дверная коробка, ползет  то ли змея, то ли уж, видимо, где-то, вероятно,  их гнездо, и вот ранним утром они выходили на прогулку. Становилось немного жутковато, но деваться некуда, мы – то были непрошеными гостями. Никакого насилия по отношению к ним мы не применяли.
Вскоре дожди перестали, дорога просохла, пришла, наконец, автомашина с продовольствием во главе с нашим командиром роты.
Мичман Зарипов уехал на автомашине назад, с нами остался командир роты. Через три дня, приехали грузовые автомашины,  предназначенные для  вывозки бревен в Уссурийск. На автомашины погрузили бревна, а на другую автомашину, оборудованную для перевозки людей сели сами приехали на ст. Уссурийск, где выгрузили бревна, а потом мы уехали домой.

                Глава 25

                Увольнение. Опять учёба.

          Командиром части подписан приказ об  увольнении меня со службы в запас. Мои сборы прошли быстро. Выдали мне все документы об увольнении, проездные документы. Попрощавшись с друзьями, своими сослуживцами,  оставил я город Находку, где прослужил около пяти лет и выехал домой. Ехал опять уже знакомой мне дорогой.
Ехал я поездом Владивосток-Москва в плацкартном вагоне, устроившись на второй полке. Из окна вагона хорошо  видно таёжное безбрежье сопок Приморья, просторы богатого Хабаровского края, где водились уссурийские тигры, добывали корень женьшеня -  чудодейственное лекарство от всех болезней.
Проехали по Дальнему Востоку уже несколько суток. Почти освоились с режимом поездки по железной дороге.
Но вот, однажды, часов в 10 утра. На подъезде  к станции Ерофей Павлович, по вагону прошел слух, что по вагонам орудуют воры. Вскоре узнали, что вор залез в купе проводника в соседнем вагоне. Его, конечно, заблокировали, и он не никуда не мог убежать. Проводник вагона открыл дверь, и вот он вор  схвачен. Замотал он в свой мешок все вещи проводника, и оказались вещи не только проводника, но и вещи ранее им краденые.
 В вагоне ехали демобилизованные воины, а также гражданские люди, в количестве примерно 50 на 50. По вагону прошел сержант и предупредил пассажиров, что сейчас прогоним вора, пойманного в поезде, так что воздайте ему то, что он заслужил. Многие были против этого «мероприятия» - это же был бы самосуд. Тем не менее, два человека тащили вора по проходу в вагоне, а у кого не унимались руки и ноги, конечно, ему воздавали должное
. Мы, матросы и солдаты, сидящие в своем купе, попросили гражданских и военных больше его не трогать, а сдать вора в ближайшей станции милиции. Он  сильно избитый просил только пощады, а на лице были сплошные ссадины. Подняв его с пола, посадили его на сиденье, ехал он молча, озираясь по сторонам, боясь, как бы ему ещё не поддали. На следующей станции сдали его в  милицию. Я только хочу заметить, не дай бог, вору попасть в толпу. Это может, закончится и его гибелью.
После этого на душе стало неспокойно, скверно. Настроение испорчено. В этот день любоваться даже природой из окна вагона душа не лежала.
Проехали почти незаметно Забайкалье, Сибирь и Урал. Остановились на станции Сызрань, а там ст. Сенная, а следующая ст. Сухой Карабулак. От станции Сухой Карабулак рукой подать до деревни Ивановка. Где проживал мой брат Мавлют.
         Приехал я опять к  Мавлюту, который проживал в деревне Ивановка Базарно-Карабулакского района Саратовской области. Мне надо продолжить учебу в Саратовском нефтяном техникуме. Мавлют и его семья меня встретили хорошо, пригласили гостей и хорошо отметили моё возвращение.
 В деревне мне долго задерживаться уже нельзя, шёл сентябрь месяц, надо ехать учиться. Выезжать из деревни  довольно сложно. Обычно в Саратов выезжали попутным транспортом. Еще с вечера договорились с водителем, который приехал к своим знакомым в Ивановку, что поедем сразу с утра. В течение дня к нему ходили несколько раз, когда же поедем, он отвечал: «вот сейчас, вот скоро».
 Он уже довольно крепко выпил, надо теперь подождать, когда он немного отрезвеет. И вот наступили сумерки, наконец, мы выехали. Вскоре прошел проливной дождь, а мы, пассажиры сидели наверху его груза, что там за груз находился, я не знаю. И вот на одном из участков дороги он съехал с основной дороги и поехал в объезд деревни. Была ночь, дорога плохо видна, и он, как оказалось, уже ехал по дороге к силосной яме.
  А мы, сидевшие наверху в кузове, уже задремали, истомившись в ожиданье отъезда. Не знаю, каким чудом, водитель или сидевший рядом с ним человек, увидели глубокую силосную яму, буквально в нескольких сантиметрах от края ямы. Бог нам сохранил жизнь, а пьянство  - до добра не ведёт. После этого случая водитель наш отрезвел, и доехали мы нормально.
          Зачислили меня опять на 2 курс механического отделения, где готовили техников-механиков по хранению, транспорту нефти, нефтепродуктов и газа.
Учились на этом курсе все молодые ребята, совершенно незнакомые мне. Мой прежний курс уже давно закончил  учёбу. Вернувшись из армии, пришел в нашу группу старый мой товарищ Еньков Николай, с которым мы учились в одной группе до армии. Радовались встрече.
        Опять принялись за учебу, непривычно, уже отвыкли от учёбы. Надо  все опять заново вспоминать. По русскому языку я не отстал, преподавала этот предмет та же учительница по фамилии Толстых,  которая преподавала до армии. Она меня еще помнила. Засомневалась, не слишком ли я отстал по ее предмету, но на первом контрольном задании письменно я получил «четверку».
         Наша группа «Механическое отделение» была дружной. Для меня ребята являлись новыми юными друзьями, я то уже был старше их лет на шесть. Были несколько ребят примерно моего возраста. Оказывали друг другу взаимную поддержку и помощь. За столом я сидел совсем с молодой девчонкой Сплошновой Ниной. Близкими мне товарищами и друзьями были Еньков Николай, Виктор Лонин, Менакер Борис, Куликов Александр, Романов Николай. Борис Менакер мне частенько помогал по математике, когда у меня появились сложности по этому предмету.
Сложности у меня появились по тригонометрическим функциям, дифференциалам и интегралам, так как совсем не занимался ими из-за сложной жизненной и материальной ситуации. Преподавала предмет Зоя Александровна, она же вела предмет и до армии. Однажды, она мне высказала, свое недовольство по поводу моих знаний её предмета. Она  стала мне предъявлять большие требования, мне казалось, что это её придирки, и, конечно, у меня еще больше стал пропадать интерес к этому предмету.
Жил с Виктором, своим сокурсником где-то в районе ст. Саратов 2, в конце улицы Рахова в маленькой комнате у дедушки с бабушкой. Жил по-прежнему материально неважно, помощь со стороны брата Мавлюта совсем незначительная, наверно, у них свои сложности. Надо  приобретать зимнюю одежду, обувь, платить за квартиру. Подрабатывать пока не подрабатывал. По математике в зимнюю сессию я получил неудовлетворительную оценку – это грозило лишением стипендии. Я решил уйти из техникума.
Поехал на Саратовский нефтеперерабатывающий завод, устроился слесарем. Я кадровику завода сказал, что у меня к тому же нет жилья. Он тут же позвонил, дали команду устроить меня в заводском общежитии. И вот я пришел устраиваться в общежитие. Захожу в комнату, а там сидят совсем молодая женщина и молодой мужчина. Правда, стоит еще свободная кровать. Ознакомившись с молодыми людьми, узнал, что они муж и жена, молодые специалисты. Они оказались в очень неловком положении, а я тем более. Как можно жить молодому человеку в такой маленькой комнате с молодоженами. Мы все растерялись. Нам непонятны были перспективы, как быть дальше, надо было разбираться.
 До сих пор чувствую неловкость перед этими молодыми людьми, что  я внёс некоторые неудобства в их жизнь в связи со своим «вторжением».  Пошел к кадровику заводу и сказал, что я на работу не выйду и возвращаюсь обратно в техникум. Он возражать не стал. 
В конце концов, я успешно сдал повторно экзамен по математике и стал опять полноценным студентом. Преодоление трудностей – это ведь тоже счастье. В этот день я опять стал счастливым человеком.
Так вот мы жили на квартире у дедушки и бабушки. Они нашими заботами не интересовались. Дед постоянно говорил своей бабке: «Баба, свари кашу и будет Карл и Бава наша», видимо, он так называл Карловы Вары. Я его не  спрашивал, что это значит, но это фраза напоминала, по-моему, о далекой войне 1812 года.
Виктор, мой товарищ по квартире, вел свой образ жизни несколько уединенно от меня. Он мало рассказывал о себе, да я тоже не увлекал его своими рассказами. Он был старше меня года на три, был тоже приезжим человеком.
Учили нас замечательные люди. Директором техникума был Ногачев Иван Тимофеевич, замечательный человек, преданный своему делу. Ведь тогда только начиналось настоящее развитие нефтяной и газовой индустрии. Он стоял во главе учебного заведения, который был главным поставщиком кадров в эти отрасли. Я неоднократно обращался к нему за помощью, и он никогда мне не отказывал. Его интересовало все: как живется студентам, следил за  своевременной выдачей стипендии студентам, пытался по возможности помочь студентам в устройстве их быта, хотя техникум не имел своего общежития. Обеспечивал иногородних студентов кроватями, постельными принадлежностями. По возможности разрешал работать, наиболее нуждающимся студентам подрабатывать на каких-либо работах даже в техникуме. Кроме того, он преподавал на нашем курсе «Детали машин» и некоторые другие предметы в старших курсах.
 Некоторые теоретические дисциплины, как «Сопротивление материалов» нами усваивались нелегко, хотя и учили усердно. Не зря говорили преподаватели: «Как сдадите экзамен по сопромату, можете жениться». Некоторые студенты шли на экзамен с учебником, но ответить на все вопросы все равно не удавалось. Отдельные студенты  просили разрешения выйти покурить, преподаватель разрешал. Выходил студент из класса, просил помощи у товарищей, пытался найти что-то в учебнике, но безуспешно, на свой вопрос ответа он не мог найти даже при такой свободе действий, таков был предмет, не каждому по уму.
 Опытные  преподаватели нас обучали специальным дисциплинам. Так, например, «Основы строительного дела и геодезии», «Водоснабжение и канализацию», »Оборудование компрессорных станций и газопроводов» преподавал замечательный преподаватель Шухнин А.М., мужчина средних лет, очень спокойный.
Он начинал урок без особой разминки, не носил с собой никакие учебники или конспекты, а приносил с собой только классный журнал, в котором отмечал отсутствующих студентов. Называл тему и сразу начинал рассказывать, объяснял так, чтобы мы успевали конспектировать, рисовал, чертил на доске много графических построений, что нам надо было держать, как говорится, ухо востро. Надо было слушать очень сосредоточенно. Он не любил много раз повторять. Иногда нет-нет да проглотит таблетку, запьет водой и продолжает опять нам диктовать. У него было больное сердце. Ведение урока в таком темпе требовало большого умственного напряжения.
Под его руководством я защитил диплом по теме «Реконструкция нефтепровода  «Шкапово-Ишимбай». Защитил на отлично.
Преподаватель Тенькаев М.В. рассказывал нам об очень интересных предметах, таких, как «Термодинамика и основы теплотехники», «Теплотехника и теплосиловое хозяйство». Отлично владел своими предметами. Заставлял много трудиться при изучении предмета «Теплосиловое хозяйство». Писали, чертили курсовые  работы по паровым котлам. Знание этого предмета очень пригодилось в моей дальнейшей работе.
Самые теплые воспоминания остались о преподавателях, которые дали нам знания по «Основам электротехники», «Контрольно-измерительным приборам» - Родионове В.Г., Ценципере И.А.
Не могу не сказать несколько теплых слов о преподавателе военного дела Абрашине А.В. Он офицер запаса, обучал студентов военному делу, отлично зная предмет своего дела. Я с ним встретился после армии в техникуме. Я обратился к нему, что я хотел бы получить права на вождение мотоцикла, да есть и другие ребята, которые хотели бы получить права.
Он решил этот вопрос положительно, пригласил преподавателя, чтобы научить нас  теоретическим вопросам, одновременно стали учиться практическому вождению мотоцикла. Меня он назначил старшим, я брал мотоцикл ИЖ-350 в техникуме и отгонял, чтобы курсанты занимались практической ездой. Занимались на территории электромеханического техникума, на Астраханской улице.
        Я ездил в то время уже хорошо, потому что научился ездить на мотоцикле ИЖ- 49, мотоцикле своего брата еще раньше. Вот там учились будущие водители мотоцикла под моим руководством, там падали, ездили, сшибая заборы, и  выделывая другие опасные трюки.
Учились ездить зимой, тяжело было пригонять и отгонять мотоцикл на плац, где мы учились ездить. Снега было много, улицы чистили плохо, а троллейбусы такие глубокие колеи накатывали, что очень трудно было не попасть в эти колеи. Проходящие люди по тротуару, долго всматривались, как же я доеду.
Тем не менее, все мы сдали экзамены в ГАИ, пригласили  меня в автоинспекцию выписывать удостоверения. Я выписал 25 удостоверений на право вождения мотоцикла.
         На 3-м курсе собрались мы ехать на практику в Башкирское управление транспорта нефти и нефтепродуктов. Нас собралась довольно большая группа студентов, наверно, человек десять. Я по возрасту был старше всех и вот они все потянулись со мной на практику.
         В основном молодые ребята из нашего курса и несколько человек из параллельной группы. Проходили практику на Ново-Уфимской перевалочной нефтебазе. Каждый день, разделившись на мелкие группы, знакомились с теми или с другими объектами нефтебазы, кроме того, нас ставили  на дежурство с опытными работниками нефтебазы на насосной станции.
Нефтебаза находилась на окраине города, а ближайшая столовая находилась в 7  км на нефтеперекачивающей станции. В гараже мы увидели мотоцикл с люлькой. Местное руководство нам не разрешило пользоваться мотоциклом, тогда мы обратились главному инженеру Управления Васильеву Николаю Александровичу, который  разрешил ездить тому, у кого есть права. У меня были права. Ездили много раз, садились на мотоцикл,  сколько людей влезет.
 И вот однажды, поехали вдоль дороги, паслось стадо коров, многие из них вышли на дорогу, как раз в то время, когда мы ехали. Так одна корова так рванулась, что я неминуемо наехал бы на неё. Я успел увернуться, и мы  оказались в кювете, а ребята, которые сидели на мотоцикле полетели,  куда кто попало, но все обошлось, никто сильно не пострадал. Это я к тому рассказываю, что надо иметь всегда голову на плечах и не нарушать правила. Потом ездил уже аккуратно, брал с собой не больше 2-х человек.
        Возвратившись из практики, оставил я дедушку и бабушку, где жил на квартире и переехал в другую квартиру на улицу Первомайскую дом № 96. Это квартира находилась в центре города, совсем близко от техникума. Это была большая коммунальная квартира на первом этаже, где жили три семьи в разных комнатах.
Туалет и санузел были общими для всех. На кухне работали две газовые плиты. Жили дружно, никогда я никакой ругани не слышал. Хозяевами были Филины дядя Коля и тетя Нюра, замечательные люди, простые общительные. Дядя Коля был асфальтировщиком. Мужчина небольшого роста, очень доброжелательный, к молодежи относился с большим снисхождением и уважением, впоследствии часто меня приглашал в летние каникулы на подработку вместе с ним.
 Я с ним ни один раз ходил укладывать асфальт где-нибудь на тротуарах, на территории станкостроительного завода, что находился по улице Ленина города Саратова. Он уходил рано разогревать асфальт, а его приходилось разогревать долго, котел был большой, разогревали дровами. Мы носили асфальт на носилках с дядей Колей вдвоем и закатывали ручным катком.
Тетя Нюра, моя хозяйка, была немкой из поволжских немцев. По-русски она говорила с большим акцентом. Она дядю Колю  называла не Коля, а Кола. Лицо у ней было рябое, видимо переболела когда-то оспой. Я ее часто просил спеть что-нибудь на немецком языке, причем  она пела очень хорошо. На моём пути дважды встречались немки, в школе и вот на квартире - поэтому я неплохо соображал по-немецки, и понимал, о чем она пела. Сильно беспокоилась за здоровье дяди Коли, ругала его любя и с улыбкой. Бывало, иногда, дядя Коля приходил, выпивши, она его ругала:  «Вот турак напился»…. К сожалению, дядя Коля погиб трагически, сбила его машина.
 Детей своих любила. Ко мне она относилась тоже хорошо. Чувствуя, что туго у меня  с деньгами, в конце месяца частенько наливала мне щи и приглашала к столу.
         Дети были из одной семьи, но совершенно разного характера и поведения в жизни. Старший Николай был с ленцой, любил хорошо покушать, читать книги, к труду рвения особого не проявлял, второй сын – Володя сидел в тюрьме, выходил, потом опять его сажали за мелкое воровство.
         Третий сын, Лева, в тот период служил в армии. Она хвалила Лёву и гордилась, просила меня написать ему письмо. Я, конечно, писал. А впоследствии, спустя много лет, он приезжал ко мне в Калугу в гости с женой Валентиной, кстати, она была подругой моей Валентины, жены моей. Так вот две Валентины жили в той же квартире, где и я проживал. Но это уже другая история.
Тетя Нюра с большим доверием относилась ко мне. Несмотря на то, что я жил бедно и никогда не было у меня свободных денег, она мне доверяла хранить  свои денежные сбережения.
         В другой комнате жили дядя Ваня с женой и взрослым сыном. Дядя Ваня работал печником, он был уже человек пожилого возраста, тихий и спокойный, много курил и был большим любителем выпивки. Он тоже часто меня приглашал к себе работать подсобным рабочим. Ходили мы с ним на разборку и кладку новых печей в частных домах. Это был удивительный человек, он с особым уважением относился ко мне, зная о том, что материально живется мне плохо, как и многим другим студентам.
На работу мы с ним уходили рано, но работать он не мог приступить никак, ему надо было опохмелиться, а ларьки были еще закрыты. Так он немного кое-что поделает и спрашивает: «Коля, сколько там время, посмотри? Я отвечаю, что 7 часов 50 минут. К нему в тот же час приходило некоторое оживление, он брался за лопату и начинал сыпать песок в корыто, а я подносил мешок  с цементом ближе к корыте, чтобы приготовить раствор для кладки.
          Потом он мне говорит: «Коля, ступай в ларек, купи мне вермунта!» 
          Почему-то он говорил не вермут, а вермунт. Давал мне денег, и  я бежал за вермутом в ларек, благо, что он находился близко. Приносил ему вермут, у дяди Вани на лице сразу появлялась широкая улыбка, у него стакан всегда находился рядом, выпьет стакан вермута, потом закурит,  и работа у него закипела, как вода в котле. Нужно признать, что он мне никогда не предлагал выпить.
Дядя Ваня мне тоже помогал выживать, спасибо ему!
        В 3-й комнате жила тетя Маруся Макарова, приятная блондинка, еще не старая, была в курсе всех дел студентов, тем более ее дочь Нина училась со мной в одной группе, была она моложе меня лет на семь, на восемь. Старший сын Анатолий, служил в армии. Нина училась хорошо. Мы с ней время не проводили, потому что она увлекалась другим молодым человеком. И  потом вышла за него замуж и уехала на Украину.
         Со мной в одной комнате жили Юра Хаустов и Владимир Ерастов. Юра учился в Саратовском строительном техникуме, очень воспитанный, к жизни относился философски, не спешил, не суетился, иногда любил поспать.
         Мы даже с Владимиром привыкли прощать ему этот, если можно сказать, порок. Спали мы иногда до обеда, особенно в выходные дни. Юра, говорил: «Вот, друзья мои, благодарите меня за то, что мы все сэкономили по 40 коп, итого 1 руб. 20 коп». Это для студентов тогда были большие деньги, целых три обеда,  абонемент на обед стоил всего 40 копеек.
В то время студенты пели песню, отрывки которой привожу:
        ...Нас курами и утками не кормят повара,
Мы заняты науками с утра и до утра,
И чтобы не проспать рассвет,
У нас в подушках вовсе нет,
Ни пуха, ни пуха, ни пуха, ни пера!

         Володя Ерастов учился в том же техникуме, где и я, в Саратовском нефтяном техникуме на буровом отделении. Пришел он училища военных летчиков, где-то у него стало неладно со здоровьем. Был он высокого роста, любил пошутить. Приходил иногда из техникума  раньше нас и сидел на кухне ел, приглашал нас садиться за стол кушать. На наш ответ, не хотим, он отвечал: «заставим!» Вечная беда студентов – это нехватка денег, а все остальное у них было: шутки, веселье, настроение и т.д.
 Ходили мы новые фильмы всегда вместе и на вечерние сеансы, хотя иногда на еду – то не было денег. В те годы запомнились фильмы «Весна на Заречной улице». «Смелые люди». Мы разучивали песни из новых кинофильмов и пели при малейшей возможности, мы все очень любили петь, особенно в праздники.
Новый год праздновали с девушками, которых приглашали из общежития Саратовского юридического института. Я тоже туда  ходил, была у меня девушка Валентина Савочкина (девичья фамилия), она мне очень нравилась, дружили мы с ней года полтора, но потом наши пути разошлись. Я уехал после окончания техникума в город Уфу, а она уехала в город Архангельск в этом же, в 1958 году, закончив сразу два Саратовских института: юридический и экономический. .
После службы в армии, я уже был достаточно зрелым физически сильным человеком. На время летних каникул я устраивался куда-нибудь на работу. Одно лето работал на пивзаводе города Саратова. Отдел кадров пивзавода меня направил в напарники  к грузчику, который готовил солод для варки. Ежедневно мы с напарником должны были насыпать 90 мешков солода и поднести к бункеру, находящемуся в 20 -  30  метрах от места загрузки мешков в бункер, а дальше солод шел по технологии.  Солод находился, где-то на 2-м этаже большого технологического здания пивоварни. Эта была  «сумасшедшая» работа.
После того, как мы только натаскивали 45 мешков, отдыхали. Таков был режим работы моего напарника дяди Васи. После  выполнения половины работы он с 3-х литровым бидоном из-под молока шел к главному пивовару докладывать, что половину работы мы выполнили. Главный технолог пивзавода разрешал ему брать 3 литра готового пива в холодильнике пивзавода. Пиво было ледяное, дядя Вася бегал с ведром за горячей водой в котельную и потом грел свое пиво в горячей воде. Причем он каждый день приносил с собой «четвертушку» водки. Он выпивал эту водку, а потом еще пива. Я тоже  прикладывался к пиву, но водку не пил. Приходил домой довольно уставшим, а через месяц стало сердце «пошаливать».
Я дяде Васе говорил, что выполнять такую тяжелую физическую работу, да еще пить одновременно водку и пиво  - это же губительно для здоровья. Он сощурив глаза, только улыбался. Проработав месяца два, я дядю Васю оставил,  нельзя же так губить свое здоровье.
Администрация техникума нас, студентов, демобилизованных  из армии, приглашала выполнять какие-либо хозяйственные работы.
В частности, однажды, зимой после прошедших довольно сильных снегопадов пригласил завхоз, имени уже не помню, чистить снег на крыше техникума. Там накопилось большое количество снега, а на карнизе крыши висели громадные сосульки. Мы все организовали как надо: тротуары огородили веревкой с красными лентами, чтобы люди не ходили и не подходили близко.
Стали сбрасывать снег вниз. Когда снег сбросили, надо было отбить сосульки. Мы отбивали сосульки с помощью длинных шестов, и других удобных для этой цели приспособлений.  В результате оторвалась такая большая льдина-сосулька, что она оторвала от стены техникума стальные растяжки, к которым крепились трамвайные провода, прикрепленные к стене техникума.  Все это рухнула на землю, трамваи встали, к нашему счастью никого не убило. Приехали аварийные бригады трамвайных сетей поднимать и крепить растяжки. Наш завхоз и мы натерпелись страху, пока все не наладили. Какие-либо претензии нам не были предъявлены.
Преддипломную практику я собирался пройти вместе с однокурсником Куликовым Александром. Немного вспомним вместе о нем. Александр Куликов, очень симпатичный молодой человек, моложе меня лет на семь. Учились мы с ним в одной группе. Он был добрым, красивым мальчиком, можно сказать, и большим щеголем, к девочкам относился хорошо. Среди них он был любимчиком. 
Думаю, что я у него пользовался  в то время  авторитетом, так как я был для него «бывалым» моряком. Ко мне он был очень привязан, мы с ним  проводили много свободно времени. Он сам был из деревни Саратовской области, не помню, какого района.
Отец его работал председателем колхоза, в материальном отношении он никакой нужды не испытывал. Несмотря на обеспеченность и безбедную жизнь, он тянулся за мной. Летом мы устраивались на работу на Саратовском заводе тяжелого машиностроения, и работали там сборщиками поледелителей  косилок. Эта была достаточно тяжелая работа, Отверстия, указанные на чертежах, никак не совпадали с отверстиями, практически выполненными на корпусе поледелителя и корпуса косилки. Нам предстояло выполнить работу сборщиков поледелителей косилок. Что только мы не использовали, чтобы соединить между собой при сборке поледелителя и корпуса косилки, но в основном монтажные приспособления с длинными ручками и молоток, но норму выполняли,  ежедневно собирали по 10 штук.
Наступило время прохождения преддипломной практики. Её мы проводили на нефтепроводе Шкапово – Ишимбай, который находился в Бишбулякском районе Башкортостана, недалеко от станции Приютово.
Однажды прихожу домой, вдруг вижу: в нашей комнате сидит мой отец. Я был рад встрече с отцом, он жил у брата Мавлюта. Для меня это было полной неожиданностью. Я знал, что отец приехал к брату Мавлюту, который жил в то время в селе Ивановка Базарно-Карабулакского района Саратовской области. Он приехал к нему примерно осенью 1957 года, прожил там, у брата зиму, потом видно затосковал по Родине, по Башкирии и решил уехать обратно. У брата он жил свободно, никакими работами его брат не загружал. Но он явно затосковал по Родине. В Ивановке он себя никакого интересного дела не нашел, да и возраст, ему уже было 82 года. Видимо, боялся смерти, хотел умирать у себя, на Родине.
Война так устроила жизнь нашей семье, что она вся была разбросана по белому свету. Конечно, отца подвела старость, мы остались после смерти матери совсем маленькими, а отец не был готов содержать дом и семью.  Брат Мавлют тоже домой не вернулся, так как у нас дома не было, его там никто не ждал, он был вынужден искать какой-то приют после ранения, и он его нашел в Саратовской области, спасибо людям.
Брат Мавлют привез отца, и оставил  на моей  квартире у тёти Нюры,  зная, что я еду на практику в Башкирию. Отец сидел на моей квартире и ждал меня. Я спросил его, что это он вздумал уезжать. Он мне сказал, что здесь чувствует себя неважно, стал болеть, ему лучше находиться на своей земле, где он знает  каждый клочок земли, что это для него очень дорого.
Мы с ним поговорили с ним, как же он будет жить. Он сказал, что будет  у брата  Шайхайдара до моего приезда, пока приеду и определюсь с работой и с местом жительства. Мой отец выехал из Саратова в Башкирию вместе с нами. Я с ним  расстался на станции Приютово.
         К окончанию войны я уже немного повзрослел, хотелось бы немного об этом сказать, пользуясь исторической литературой.
 Многим фронтовикам казалось, что жизнь после войны будет праздником. Для начала этого праздника нужно было только одно – последний выстрел.
 Но, увы, «жизнь - сказка» не состоялась. Люди, в самом деле, не представляли масштабы всех разрушений, масштабы работ, которые надо было произвести для восстановления страны. Трудно было ещё людям в городе и деревне. Многие жили в общежитиях, в многонаселённых коммунальных квартирах.
 Тяжелые условия труда после окончания войны сохранялись на реконструируемых предприятиях: приходилось работать  под открытым небом в зимнее время. Колхозная деревня помимо материальных лишений испытывала острый недостаток в людях.
 Но люди духом не падали. Главное – война была позади. Тем не менее, в людях уже была радость труда, радость созидания, дух соревнования.
С 1947 года по 1954 год было проведено семь снижений розничных цен. А как реагировали на снижение цен современники? В большинстве своем исключительно положительно, что вполне естественно.
«Компании по снижению цен имели большой политический успех, но уровень жизни людей изменили мало»,- так писали историки.

                Глава 26

                Смерть И. В. Сталина.

5 марта 1953 года умер Иосиф Виссарионович Сталин. В «Правде» было опубликовано правительственное сообщение об этом событии. Я тогда ещё проходил службу в армии в Находке. Весь народ глубоко скорбел по этому поводу.
Илья Эренбург писал: «Сталин лежал набальзамированный, торжественный, без следов того, о чем говорили медики, а с цветами и звездами. Люди проходили мимо, многие плакали, женщины поднимали детей. Траурная музыка смешивалась с рыданиями. Плачущих людей я видел и на улицах. Порой раздавались крики: люди рвались к Колонному залу. Рассказывали о задавленных людях на Трубной площади. Привезли отряды милиции из Ленинграда. Не думаю, чтобы история знала такие похороны».
«Это было потрясающее событие, - вспоминал А.Д. Сахаров, - все понимали, что что-то вскоре изменится, но никто не знал, в какую сторону. Опасались худшего (хотя, что могло быть хуже?..) Но люди, среди них многие не имеющие никаких иллюзий относительно Сталина и  строя, боялись общего развала, междоусобицы, новой волны массовых репрессий, даже – гражданской войны».
Мы, военнослужащие, вместе со всем народом тяжело переживали смерть Сталина и ждали каких- то новых перемен в стране.
После смерти Сталина в 1953 году началась длительная борьба за лидерство среди бывших сталинских соратников. В марте месяце 1953 года реально власть сосредоточилась в руках «тройки» - Берии, Маленкова и Хрущева, занявших три ключевых поста: Маленков стал Председателем Совета Министров, Берия – министром внутренних дел (МВД было объединено с МГБ). Хрущев воглавил секретариат ЦК КПСС.
25 февраля 1956 года, в последний день работы ХХ съезда партии, неожиданно для абсолютного большинства присутствовавших на съезде делегатов, Хрущев вышел на трибуну с докладом «О культе личности и его последствиях». И хотя заседание было закрытым, и делегатов предупредили о секретности происходившего, тайны, долгие годы окружавшей имя Сталина, с того момента больше не существовало.
Слово правды о Сталине, произнесенное с трибуны съезда, стало для современников потрясением – независимо от того, были ли для них приведенные факты и оценки откровением или давно ожидаемым восстановлением справедливости.
В то же время нужно заметить, что многие не приняли, например, концепцию личной вины Сталина как абсолютно достаточное объяснение. Общее настроение сомневающихся выразило, думается, одно из писем, направленных в те годы в редакцию журнала «Коммунист»: «Говорят, что политика партии была правильной, а вот Сталин был неправ. Но кто возглавлял десятки лет эту политику? Сталин. Кто формулировал основные политические положения? Сталин. Как-то не согласуется одно с другим».
Но люди также помнят о невинных жертвах, погибших в период правления страной  Сталиным.  Почему так происходило?
Давно уже нет ни Сталина, ни Хрущева, но дискуссии по этому вопросу продолжаются.

                Глава 27
 
              Завершение преддипломной практики.

        Так вот возвращаясь к практике на нефтепроводе, скажу, что нас встретили и устроили в общежитии. Приняли нас на временную работу, на какие должности приняли нас, для нас было  неважно, нам-то важно было подзаработать. На работу выходили наравне с работниками нефтеперекачивающей станции к 8  часам утра. Нефтеперекачивающая станция была предприятием высокой культуры и хорошей организации труда. Возглавлял нефтеперекачивающую станцию Хазиахметов, довольно еще молодой человек небольшого роста, очень образованный, его в коллективе очень уважали.
К нам он отнесся хорошо, назначил руководителем практики технического руководителя предприятия. К прохождению практики мы отнеслись очень ответственно. Особенно поражала нас станция перекачивания нефти, там везде и всюду было много автоматики.
Громадные многоступенчатые насосы для перекачивания нефти располагались в одном зале, а мощные двигатели с пусковыми устройствами, приводящие в действие насосы, находились в другом зале. Это было сделано в целях безопасности, чтобы случайно не проникли пары нефтепродуктов в зал, где находились электродвигатели другие электрические устройства, что могло привести к образованию взрывоопасных смесей и привести к взрыву. Безопасность на нефтеперекачивающих была станциях превыше всего.
Собрали достаточно много материала для дипломной работы. Практика длилась где-то около двух месяцев. Зимой в Башкирии в тот год выпало много снега, было  уже начало апреля, началась весенняя распутица. Нас, студентов, руководство НПС проводило на гусеничном тракторе С-80, так как надо было преодолеть  множество глубоких оврагов, заполненных кашицей снега, вот-вот готовых извергнуться половодьем. Переезжали на тракторе эти овраги, заливаясь водой до рычагов управления трактором. 


                Глава 28

            Я получил диплом. Еду в родную Башкирию.

Той же осенью, я, защитил диплом на отлично, и получил специальность техника-механика по транспорту, хранению нефти и газа. Но вот беда, у меня сильно болела спина. Мои неумелые занятия штангой в армии не прошли мне даром, заработал радикулит, готовясь к защите дипломного проекта, ещё больше напрягся. Мне надо было начертить 7 – 8 листов ватмана. . В параллельной группе заканчивал учёбу председатель профкома, тоже бывший воин запаса Фролов Федор. А  звали его Федя, предложил мне поехать на лечение в санаторий им. Чапаева Ершовского района Саратовской области. На курорте меня поселили в одной комнате с молодым человеком, звали его Владимиром.
Товарищ мой оказался очень хорошим приятелем. Он был секретарем комсомольской организации одного из заводов города Сталинграда. Мы с ним много гуляли, делились впечатлениями о курорте. Курорт был очень хороший. Там мы принимали замечательные лечебные грязи. Лечение нам очень помогло. Молодых девчат там не было, мы же были молодыми. В садике играли в карты, в «девятку» Мы, конечно, шутили с женщинами постарше. Приходили в столовую пораньше и устраивали неожиданные для них сюрпризы. Они возмущались, почему у них компот солёный. Мы, конечно, сначала не подавали вида, но Володя не выдержал и рассмеялся, и мы были разоблачены, вынуждены были им отдать свои компоты. Потом все вместе смеялись над неудавшейся шуткой.
          Я распределился в город Уфу, чтобы, наконец, быть ближе к отцу, а через месяц переехал в Салават. Надо было устраивать  жизнь. Зачислили меня механиком Салаватской перевалочной нефтебазы. Жилья не предоставили, сначала жил в гостинице, а  потом переехал на квартиру. Обещали, что скоро обеспечат жильём.



                Глава 29

                Смерть отца.


Вскоре, где-то в октябре месяце 1958 года получил от брата Шайхайдара телеграмму, что отец тяжело болен.

      Отпросившись с работы, поехал к отцу в деревню Кзыл-яр Аургазинского района.
          Отец лежал у брата Шайхайдара тяжелобольным, уже не мог разговаривать. Тяжело дышал, посмотрел на меня, но ничего не сказал, да, наверно, и не мог говорить. Я поговорил с братом Шайхайдаром. Потом он меня спросил: «Что будешь сидеть ждать, когда помрет отец?» Я сказал: «Что не знаю?». Я сидел в оцепенении и полной растерянности. Утром опять подошел ко мне брат Шайхайдар и сказал: «Что ж мы все будем сидеть около него и ждать его смерти. Бог даст, может все обойдется, и он пойдет на поправку. Езжай на работу».
Я не знал, как поступить, глубоко переживал болезнь отца. Мы с отцом в военные годы испытали вместе столько лишений, страданий и унижений, что очень трудно и очень больно обо всем написать. В своих записках я описал  только часть незначительных историй из нашей жизни.
Я поехал в Салават, на душе было  больно и скверно, я находился в состоянии сильного нервного расстройства, не знал, как поступить. С работы отпустили на два дня, так как шла в это время горячая подготовка к зиме электростанций. Я занимался в то время поставками мазута на железную дорогу через наливные пункты на электростанции. Из огромных открытых земляных ям выкачивали мощными насосами мазут, застывший, как холодец, нагревая его острым паром. 
Несколько дней спустя, мне брат Шайхайдар сообщил, что отец умер и  уже похоронили.
…Я слишком поздно приобрел специальность и самостоятельность, когда я мог бы помочь отцу.
      Не пришлось мне скрасить жизнь отца в последние  годы его жизни, я опоздал. Слишком медленно я приобретал возможности для помощи. Видимо, поздно я родился, и так было начертано нам  судьбой.
       После тяжелой утраты, смерти отца, мне надо было продолжать работать в Салавате.


                Глава 30

                Смерть  Мавлюта и Прасковьи

            Одного горя не бывает…. Хочу отдать великую дань   Мавлюту и его супруге Прасковье Васильевне, которые в трудные времена взяли на себя большое бремя ответственности за мою жизнь, за моё здоровье, за моё обучение и воспитание.
  Мавлют и Прасковья Васильевна до конца своих дней трудились в средней школе села Вязовка Базарно-Карабулакского района Саратовской области. В 1970 году брат Мавлют серьёзно заболел, у него обнаружили опухоль в пищеводе.
 Он совершенно расстроенный вместе с Прасковьей Васильевной приехали ко мне в Калугу. Ведущий онколог онкологического диспансера г. Калуги направил моего брата в Обнинский центр медицинской радиологии.
  Обследовав брата в этом институте, медицинские светила решили, что его срочно надо оперировать. Удалили пораженный пищевод, вставили, вместо него кусок кишки, который с одной стороны прижился, а с другой стороны, со стороны гортани, никак не хотел до конца прижиться. Консилиум врачей решил, что ему надо отвлечься, отдохнуть на свежем воздухе, попить молочка  месяца два.
 По просьбе Мавлюта, я, взяв, короткий отпуск, решил его отвезти в Вязовку, в Саратовскую область. Жена его, Паня, временно тоже выезжала в Вязовку присмотреть за хозяйством, она  была дома.
 Полетели мы с братом вдвоем на  самолете в Саратов. Стояла жара неимоверная. Мавлюта рана очень беспокоила. В Саратове его встретили на автомашине, и он уехал в Вязовку.
 В это жаркое лето в Саратовской области случилась  холера. Его категорически не выпускали из Саратовской области обратно в Обнинск из-за этой холеры. Мавлюту надо было побыть в деревне максимум только два месяца, а он пробыл там целых четыре месяца без особого присмотра врачей-онкологов. Он приехал где-то в сентябре изможденный, сильно похудевший, восстановить его в Обнинске уже было невозможно.
  Мавлют умер 1-го ноября 1970 года в возрасте 50 лет. Похоронен он на Калужском кладбище. По возможности посещаем его могилу и помним его всегда. Вечная ему память.
 Немного прожила Прасковья Васильевна после смерти Мавлюта. Она похоронена в селе Вязовка Базарно-Карабулакского района Саратовской области. К сожалению, на похоронах Прасковьи Васильевны не был, так как в то время я, сильно страдал сам пароксизмальной мерцательной аритмией, которую устранили у меня уже после её смерти, установив кардиостимулятор.
 

                Э п и л о г.

...Вот закончилось путешествие по моему юному возрасту. Конечно, ведь прошло очень много времени с тех далеких событий. Все подробности юной жизни  в памяти не удалось сохранить.
        Я думаю, что моим внукам и молодым людям нынешнего поколения, интересно будет познать мир, в котором мы жили в ХХ-м веке.
  На непаханых землях, в паровом поле пасётся стадо коров, напоминая мою юность.. Животные не спешат, пастух перемещается не спеша – это такая знакомая живописная картина.
 Лесопосадки сажали в основном в 1947 году. Тогда говорили, происходит осуществление Сталинского плана преобразования природы. Как они сейчас прекрасно выглядят: высоченные тополя и берёзы. Они помогают сохранить растительный мир от суховеев и губительных ветров, земля сохраняет лучше влагу.
Поверьте мне, жившему в тот период, нелегко было сделать такие посадки – это же был послевоенный период, страна только начала выживать после великой разрухи.
Посетил я земли, где стояла моя деревня Кзыл-яр, побывал на кладбище, где похоронены мои родители – отец и мать. Мы с сыном Олегом поклонились всем  безымянным могилам. На душе как-то стало легче.
Посетили деревни Александровка, Марьяновка, Макарово, Степановка, где мы с отцом были частыми гостями.
 Искал я долго маслозавод, о котором писал в своих рассказах. Маслозавод я не нашел,  он теперь находится в другом месте.
          На полях растёт большое количество сахарной свеклы, уборка уже началась. В Башкирии несколько сахарных заводов. Подсолнечное поле ещё не убрано.
Из своих друзей, одноклассников, видел Мубарлиху и Урала в деревне Чишма, которая находится в 2-х километрах от деревни Султанмуратово.
         Они мои ровесники, которым исполняется в этом году 82 года. Остальные ребята разъехались по белому свету, а иных на этой бренной земле нет уже в живых.