Хорошо сходили в Кроватию,

или КАК Я СПАСЛА АНГЛИЙСКУЮ КОРОЛЕВУ       

Поражает способность старых европейских городков легко пропускать через свои средневековые пространства поток современной цивилизации.

В Венгрии, Италии, Чехии можно увидеть, как между нависающих над каменной брусчаткой домов, стоящих на расстоянии раскинутых рук, автомобили не только разъезжаются, но и паркуются.

России, с её безразмерной территорией, такая способность не требовалась, потому и не выработалась. Возможно, поэтому сегодня в Москве, подобно «чёрной дыре» вобравшей в себя полстраны и ставшей фактически государством в государстве, даже на достаточно широких улицах тесно, суетно, нервно, а исторические кварталы утратили главные приметы старины — задумчивость и неторопливость...

Огромный «Мерседес» вёз нас из аэропорта Пула в Умаг. Он то нёсся по автобану, рыча и хлюпая, то медленно плыл сквозь плотную стену дождя по тёмным узким улицам, периодически причаливая к очередному отелю. Часть пассажиров покидала тёплое автобусное чрево, устремляясь к входу, приветливо светящему из-под водяного купола, словно из иной цивилизации.

Далеко за полночь и мы, укачанные долгой поездкой, добрались до своего номера и свалились в постель.

Утро развеяло водяную фантасмагорию, со всей щедростью Адриатики представив нам жаркое солнце, синее небо и лазурное море.

С балкона был виден въезд в отель, прелестный сквер и установленный среди цветов большой щит. На щите крупными буквами на четырех языках — немецком, английском, русском и хорватском — красовалось традиционное приветствие всякому прибывшему: «Добро пожаловать!»

Древние русичи в «пожаловать» вложили не один смысл. Пожаловать означает и прийти, и подарить. «Войди в наш дом! — как бы говорим мы гостю. — Одари нас своим присутствием!»...
«Добро дошли!» — радуются хорваты. Ещё бы! Когда не было ни самолётов, ни автомобилей, когда в маленькой Хорватии не только конь, даже осёл считался большим богатством, люди ХОДИЛИ. В гости шли пешком часами, а то и сутками. Шли не спеша, экономя силы, превозмогая жару, преодолевая опасности... И — вот счастье-то какое! — дошли. Живыми, невредимыми, с подарками и предвкушением дружеского застолья! То есть хорошо — ДОБРО — дошли! Светлое чувство охватывает и хозяев, благополучно дождавшихся гостей, и путников, наконец-то добравшихся до цели...

Утренняя суета в отеле наполнена вкусными ароматами и разноязыкой речью. Угадать кто есть кто в иноземной стороне можно просто.
Русские ухитряются сочетать несочетаемое: наглость и растерянность, чинность и бесчинство.

Итальянцы многочисленны, громогласны и предпочитают родную кухню. В нашем отеле в системе «шведского стола» все блюда Италии были выложены в одном месте, и там стоял совершенно цыганский гвалт и ор, носились визгливые черноглазые детишки без комплексов: итальянцы любят отдыхать семьями, представляющими порой три поколения одной фамилии.

Британцы и шведы держатся особняком и с опаской посматривают на «азиатов», стараясь не входить в тесный контакт. Они в массе своей сдержанны и чинны. Впрочем, исключения случаются, как в любом правиле. Однажды я наблюдала компанию англичан за барной стойкой у бассейна. Дамы и джентльмены вели себя чопорно ровно до двухсот граммов. Затем, если бы не иностранная речь и стиль одежды, вполне сошли бы за наших соотечественников. Разговор стал громким и агрессивным. А после того, как миссис средних лет лёгким щелчком запулила окурок в бассейн, я поняла, что хвалёная европейская культура — вещь относительная...

Общительного, раскованного, брызжущего эмоциями Гарри, поглощавшего на завтрак пиццу, я безоговорочно отнесла к итальянцам. Мы познакомились за утренним кофе.

Кофе хорваты готовят плохо, что им, безусловно, простительно.

Крестьянская страна с простыми нравами, с малоплодородной землёй под жгучим солнцем не могла стать родиной разнообразных изысков. Исконная пища хорват проста: овощи, мясо, рыба. Все продукты свежайшие, не знавшие заморозки, не проходившие затейливой обработки, не испытавшие сложностей приготовления...

       На улицах витрины с рыбой выставлены у входов в харчевни и каждая — «картина маслом». На туманно-белых осколках льда возлежат сизо-серые, сине-голубые, зеленовато-коричневые и даже чёрно-белые обитатели моря. Они привлекают внимание, но стоит только остановиться, чтоб полюбоваться живописным натюрмортом, как рядом из горячего зноя материализуется сотрудник ресторана: «Мадам, всё, что понравится... немедленно... на гриле...»
       Удовольствие дорогое, но хоть раз в жизни попробовать хочется, и я выбираю чудовище с огромным ртом и острым спинным плавником.
— Скорпиос, — расплывается в улыбке довольный официант, — очень вкусный!
Трогаю мощное рыбье «оружие» пальцем и, вспомнив российское наставление потребителю, спрашиваю: «Свежая?» Тут же ужасаюсь собственной глупости и уточняю: «Когда поймали?»
       Улыбка слетает со смуглого лица работника общепита, и, забывая от растерянности русские слова, он пускается в объяснения. Дескать, да, время уже почти три часа дня, а рыбу выловили и принесли на кухню в пять утра. Но, понимаете, мадам, рыбаки позже в море не выходят. Они ночью ловят. Но если мадам желает, то может прийти завтра в ресторан пораньше. Однако нет гарантии, что рыбакам снова попадется вкусный скорпиос. Никогда не знаешь, что окажется в сети... Этот скорпиос, он, конечно, уже больше десяти часов как из воды, но лежал на льду и — нюхайте, мадам, нюхайте — как только что из моря!
       Огорчению официанта нет предела. Он даже побледнел, не в силах подобрать слова, чтобы объяснить: ресторан сделал всё для сохранения свежести скорпиоса. Другого варианта просто нет, разве что повар сам сейчас нырнет прямо с набережной, но без гарантии. Похоже, у парня сложилось впечатление, что, россияне как жители морской державы, потребляют рыбу непосредственно из сетей. Вспомнив о заледенелых грудах перемороженного хека в ближайшем гастрономе, я устыдилась своей привередливости и заказала дорогущую рыбу. Её быстро приготовили на гриле.
        Пахнувший дымком, слегка присыпанный крупной морской солью скорпиос оказался необыкновенно вкусным!

За столиком, куда мы с мужем принесли свой «шведский» выбор — хорватский творог и иноземные мюсли — уже завтракали мужчина и женщина лет шестидесяти. Не определив сходу, из какой они страны, изображаем интернациональное приветствие: улыбаемся, что-то неопределённо мыча и кивая головой. В ответ получаем международное «йес, йес»...

        В поездках я люблю угадывать людей. Откуда приехали, кто по профессии, какие у них между собой отношения... Истории, порой, сочиняются несколько дней, а их герои, сами того не подозревая, становятся моими близкими друзьями, о которых я знаю всё. Насколько это «всё» соответствует действительности, проверить не всегда удаётся — в жизни мы редко знакомимся...

        Однажды я две недели загорала у моря рядом с итальянской семьёй: пожилая пара и молодая пара с детьми — девочкой лет десяти и трёхлетним мальчиком.
        Внимание мое привлёк старший мужчина — высокий седовласый красавец совершенно голливудской внешности (постоянно хотелось вспомнить, в каком же фильме я его видела!) Каждая его поза представляла собой законченную постановку для фотосессии. Он картинно возлежал на топчане, словно перед объективом невидимой кинокамеры.
        Супруга «актёра» броской наружностью не отличалась — оплывшая биг-мама, постоянно хлопочущая вокруг взрослых детей, маленьких внуков и своего величественного господина. В зоне её ответственности находились лежаки, полотенца, зонтики, еда (ребятишки и их родители постоянно что-то жевали), игрушки и т.д., и т.п.
        «Звезда Голливуда», оборотив к домочадцам скульптурный фас, бросал в их сторону краткие реплики, а ещё изредка нырял в воду и красиво уплывал вдаль под нежным взглядом супруги. Дети не беспокоили главу клана, вращаясь вокруг бабушки.
Молодёжь замыкалась друг на друге. Постоянно воркуя и обнимаясь, они наводили на мысль, что скоро у бабули прибавится хлопот с третьим внучком. Оба молодых супруга были заурядны, даже несимпатичны, потому я волевым порядком назначила женщину дочкой красавца. Как-то верилось, что его жена в молодости была такой же тонкой, большеглазой, не красивой, но обаятельной и отзывчивой на ласку.
        Главенство деда, отстраненно, словно с небес взиравшего на семейство, все же непостижимым образом ощущалось. Как и любовь к нему всех домочадцев.
        Сочинённая мной история семьи итальянского актёра так и не была написана.
        Я никогда не узнаю, угадала ли хоть малую толику истины или ошиблась, как в случае с Гарри...

Мы заняли свободные места. Нашими визави стали седая полноватая дама со спокойным морщинистым лицом и мужчина - полная её противоположность: маленький, сухопарый, лысоватый, подвижный, с зелёными озорными глазами. Казалось, сейчас он быстро и весело заговорит... по-итальянски, - решила я. Похож на макаронника. И, наверное, из мира богемы: на шее толстенная золотая цепь с кулоном, в левом ухе серьга — золотой пистолетик, на предплечье правой руки — сложная татуировка, на кармане стильной черной рубашки — монограмма H.W.
Художник — присвоила я «итальянцу» профессию, по привычке начиная сочинять историю про неугомонного живописца и его многотерпеливую супругу.

Жестом мужчина предложил налить кофе из большого кофейника-термоса (такие утром выставляют на каждом столе), мы заулыбались и закивали.
Кофе оказался чуть тёплым, жидким и несладким. Я сморщилась, а мой муж — англоязычный переводчик — не удержался от комментария: «Бэд кофи», — процедил он, глядя в чашку, и получил активную поддержку. «Художник» разразился темпераментной тирадой. В потоке английских слов я различала лишь те же «бэд» и «кофи», а ещё «Кроэйша» — Хорватия.

        Русские говорят Хорватия, англичане — Кроэйша, сами хорваты — Кроатиа, что слышится как Кроватия и очень подходит к этой стране.
        Она нам такой и предстала: обильная, горячая, приветливая, как хорошо взбитая купеческая постель с пуховыми подушками облаков, щедро разбросанными по бирюзовой простыне моря. И хорватское «добро дошли!» хорошо с этой постелью «рифмуется»: для усталого путника нет ничего желаннее, чем уют добротной кровати...

Не могла я упустить случай проверить свои фантазии и немедленно включилась в разговор. Спасибо мужу, именно благодаря его неустанной многочасовой работе в качестве синхронного переводчика, нам удалось многое узнать о... йоркширском шахтёре Гарри Вилкинсоне.

Открытие ошеломило. На шахтёра, как я себе их представляю, мой «художник» совершенно не тянул. Зато его жена Стефани — сдержанная, молчаливая (она говорила редко, но метко — однажды спокойно, с невозмутимым выражением лица, рассказала скабрезный анекдот), как раз подходила для той роли, которую исполняла в родном Йоркшире — официантки. Три раза в неделю Стеф в деревенском пабе подаёт пиво отдыхающим там шахтёрам. В том самом пабе, где она познакомилась с Гарри почти сорок лет назад. Он пришёл выпить пивка — она принесла ему заказ...

В тот же день, начавшийся с плохого кофе, мы снова встретились с Вилкинсонами за ужином. После ужина Гарри пригласили нас в бар и угостил виски «Джэк Дэниэлс».
Муж ответил ему «Гленфиддихом». Потом мы со Стефани решили, что дамам больше приличествует пить вино, и ознакомились с местным красным. Мужчины по-джентльменски нас поддержали. Затем все согласились, что понижать градус неправильно и заказали хорватскую сливовицу...
Расставались мы наилучшими друзьями, отлично понимая как английский, так и русский, и договорившись завтра вместе отправиться на прогулку по побережью.
И завтра, и послезавтра и ещё несколько дней мы с удовольствием общались с этой симпатичной парой, ближе узнавая их жизнь.

        Добывать уголь Гарри начал в пятнадцать лет. А до этого успел совершить немало ошибок — пил, хулиганил, бросил учебу после шестого класса средней школы. Точнее, его выгнали за неуспеваемость. Попал в полицию и отсидел небольшой срок в колонии для малолеток. Там-то и наколол татуировку на руке. В колонии юному Вилкинсону не понравилось и, отбыв наказание, парень пошёл работать в шахту.
        О людях, принявших на тяжёлую и ответственную работу несовершеннолетнего подростка с девиантным поведением, Гарри ничего не рассказал. О своих трудовых достижениях тоже. Сразу перешел к личному — женитьбе.
        Двадцатилетнему пареньку приглянулась тихая официантка Стефани — младшая дочь Патерсонов. Её папа готов был выдать за Гарри последнюю из четырёх дочерей, но поставил условие: первым родившимся в семье Вилкинсон ребёнком должен быть сын. Дело в том, что у Патерсонов рождались исключительно девочки.
        Гарри пообещал, и слово своё сдержал, о чём гордо нам поведал. Стефани скромно улыбнулась. После сына Дэна родились ещё четверо детей — все дочки.
        Сегодня сорокалетний Дэн, прошедший военную службу на Фолклендских островах, не женат. На вопрос, не тревожит ли его тот факт, что род Вилкинсонов не будет продолжен, Гарри удивляется и возражает: "Дэн ещё очень молод!"
         Наследник фамилии живёт с родителями в том же доме, где родился.
         Этот дом муниципалитет Йоркшира предоставил Вилкинсонам на условиях пожизненной безвозмездной аренды. Арендаторы оплачивают только коммунальные расходы. Свет, вода и тепло съедают почти половину шахтёрской пенсии Гарри. И всё же на жизнь остаётся достаточно средств. Во многом благодаря существенной экономии на топливе. Как сказали бы в России, «ветеран труда» Вилкинсон имеет право покупать уголь по самым низким расценкам и потому позволяет себе не только обогревать дом, но даже зажигать камин — роскошь, доступная в Англии только богатым людям.
         — Потому что я — бэйсик, основа нации! — низкорослый Гарри становится на полголовы выше, ведь Соединённое Королевство Великобритании и Северной Ирландии считает его опорой государства.
         Мы смотрим на него с уважением к стране, где нет, насколько мне известно (я на эту тему истерзала интернет), ни одной программы патриотического воспитания молодёжи, но есть шахтёры, выросшие из мальчишек-хулиганов и безмерно гордые собой, как основой нации.
         За счёт государства «бэйсику» Вилкинсону сделали сложнейшую операцию на сердце — как мы поняли, куда сложнее, чем Борису Ельцину. Ни цента не платил он врачам и за ликвидацию последствий аварии: в шахте рухнули крепи, Гарри получил травмы, и ему ампутировали большой палец на левой ноге. Пустоту в сандалии Гарри демонстрирует с куда большей гордостью, чем фиолетовую розу на руке.
         — Я — бэйсик! — в очередной раз ударяя себя в область шунтирования и вытягиваясь на несколько сантиметров, говорит Гарри.
         Просторный дом, сад, где так любят играть десять внуков, льготное медицинское обслуживание, беспроцентные субсидии, почти даровой уголь для котла и камина — шахтёр Вилкинсон очень гордится своей родиной и считает себя счастливейшим из англичан. Одно только немного огорчает Гарри: съездить на отдых за рубеж он может лишь раз в году — на большее не хватает средств.

По мнению Гарри, поправить ситуацию могло бы существенное сокращение расходов на содержание английской королевы.

Долго и темпераментно Гарри говорит о перестройке политической системы Британии в пользу рабочих. Лучше всего вообще ликвидировать монархию — выдвигает британский «бэйсик» революционную идею.

Мне вдруг начинает казаться, что мы не на побережье Адриатики, а в йоркширском пабе. За столами весёлые, громогласные шахтёры. Их скромные бледно-розовые жены разносят пенные кружки, которые живо опустошаются под бурные разговоры о политике. «Мир — хижинам, война — дворцам!» «Заводы — рабочим, земля — крестьянам!» «Смерть врагам народа!»...
Фантазия моя несётся взбесившимся мустангом, картинки сменяются как в калейдоскопе: Залп крейсера на Темзе... Матросы (вариант — шахтёры) на решетке Букингемского дворца... По всей стране руины костёлов... Разрушенные усадьбы английских сэров, пэров и сквайров, волны эмиграции одна за другой... Лагеря для диссидентов, октябрьская (или какая она там получится по календарю?) демонстрация...

— Гарри! Ты этого хочешь?
Я пытаюсь кратко изложить историю нашей социалистической революции. Муж добросовестно переводит. Взгляд Гарри становится всё более недоверчивым. Он ничего, абсолютно ничего не знает о свержении монархии в России, о становлении и распаде СССР! Мой рассказ кажется ему если не фантастикой, то преувеличением.
— Гарри, мы это проходили! Поверь, свято место пусто не бывает. Не будет Виндзоров, на шее у народа окажутся другие «короли». Куда более жадные и менее аристократичные, более жестокие и менее образованные... Нет никакой гарантии, что после революции и твои дети будут иметь то, что есть у тебя — дом, сад, бесплатное тепло и ежегодные поездки за границу... Прошу, берегите свою королеву!

Я очень стараюсь быть убедительной и Гарри, в конце концов-концов сдаётся:
— Я буду над этим думать!

Наше приглашение побывать в Москве Вилкинсоны отмели сразу и навсегда, честно объяснив причину: дорого и опасно.

— Россия — страшная страна! — Гарри даже
не пытался быть вежливым. — Вот у тебя, Владимир, есть дом?

Муж, вспоминая наш кооператив, в который мы двадцать лет вкладывали отнюдь не лишние рубли, ответил, стараясь не упоминать о трех комнатах на четверых:
— Нет. У нас квартира.

По словам мужа, переводить речь Гарри невероятно сложно. Он говорит на чудовищном провинциальном диалекте, употребляя слэнговые выражения. Потому общались они примерно как выходец из отдалённой вологодской деревни и потомственный москвич: понятно всё, но не сразу.

Дело в том, что английский язык мой муж учил в советском вузе и выучил в совершенстве. У него отменное произношение. В Англии люди с таким произношением (оно говорит об очень хорошем, дорогостоящем образовании), на пенсии живут значительно лучше, чем шахтёры, поэтому в нашу честную бедность Гарри не верит.

Глубокое сомнение читается в его выразительных глазах, когда он узнаёт, что у нас нет своего дома, машины и что отдыхать за рубежом мы бы не могли совсем, если бы на пенсии не продолжали трудиться.
— Гарри, я не буду тебя убеждать. Но знай, когда-то нашим рабочим тоже очень не понравился русский царь. Берегите королеву, чёрт вас побери!

Расстаёмся мы с грустью и нежностью.
— Ай лав ю! — низкорослый Гарри кладёт мне на грудь лысую голову и нежно обнимает за талию. Стефани прикладывая щеку к щеке, чмокает воздух: «Гуд бай, Светлана!»
Мы обещаем как нибудь позвонить в Йоркшир из Москвы, машем руками вослед автобусу и возвращаемся к морю.

Гостеприимная Кроватия продолжает дарить нам свои тепло и уют.
Утомившись жарой, мы идём в тень соснового леса и пытаемся кормить орехами белок. Крупные бело-рыжие и маленькие серо-чёрные зверьки близко не подходят и о том, что дань принята, мы узнаём лишь на другой день: оставленные на пнях орехи исчезли.

Местный бармен, у которого мы покупаем угощение, в ответ на мое умиление рассказал, что среди белок идёт война за выживание. Серо-чёрные — это местные. Их пока больше, чем завезённых с севера бело-рыжих. Но аборигены мельче и физически слабее, а чужаки мощные и агрессивные. Они быстро размножаются и теснят коренное население, которому из-за сокращения лесных площадей по всей Европе перемещаться некуда...

— Всё как у людей, — жизнерадостно подвёл итог парень. — Слабые рано или поздно исчезнут!

Несколько дней я пытаюсь вручить серо-чёрным адресную гуманитарную помощь, гоняясь за лёгкими тенями с протянутой рукой. Но белки не видят спасательного круга в кучке орешков на моей ладони.

Что ж, если слабые к тому же ещё глупы и трусливы...

Хорватский язык очень похож на русский. Вход — ВСТУП, выход — наоборот, ВЫСТУП. Спасибо — ХВАЛА, просим — МОЛИМ. До свидания вообще СБОГОМ! Чего тут непонятного? Чай, пиво, вино так и будут, как в русском — ЧАЙ, ПИВО и ВИНО. Я, правда, сначала посчитала, что КАВА — это какао. Но КАВА — кофе, а ПОЗОР — внимание. Зато открыто — ОТВОРЕНО, а закрыто — ЗАТВОРЕНО. Предельно просто. К тому же многие хорваты говорят на русском.
 
Не все, к сожалению.

Однажды мне пришлось вступить в диалог с горничной, не понимавшей ни одного из языков, кроме родного. Я просила у нее пляжное полотенце с помощью жестов и «наглядного пособия», снятого с крючка в ванной. Благодушно улыбаясь, почтенная матрона махнула рукой в сторону бассейна и произнесла тираду, в которой я разобрала лишь одно слово: «Базиль».
Не сомневаясь, что меня отправляют к ответственному лицу, я отправилась искать Базиля. Везде - в баре, у бассейна, на ресепшн... Абсолютно везде мне отвечали, что он вот тут был недавно, ушёл и теперь придёт только завтра.

Два дня потребовалось, чтобы понять: никакого Базиля на территории отеля нет, полотенца выдает Лиза в павильоне у бассейна. Горничная так и сказала, и не её вина, что слово «басен» я услышала как «базиль».

Что касается остальных... Ну не хотели люди расстраивать даму, так настойчиво разыскивающую неизвестного мужчину. Зачем её огорчать? Пусть надеется и ждёт. А вдруг Базиль когда-нибудь действительно найдётся...

Хорваты по-крестьянски добродушны и неторопливы. Им претит всяческая суета.

Когда на обратном пути сломался наш автобус, специалист по его починке приехал на маленьком тракторе с куцехвостой собачонкой за спиной.

Осмотрев огромный «Мерседес» мужичок почесал затылок и неспеша завозился в моторе. На вопли подпрыгивающих вокруг пассажиров, опоздывающих на самолёт, ни тракторист, ни его четвероногий помощник не обращали ни малейшего внимания.

Дремотный полуденный зной, тихий шелест сосен, сливающийся с шорохом морских волн, сытный пршут... Сонная собачонка, её хозяин, почти скрывшийся под капотом и, похоже, рассматривающий там счастливый сон... Вскоре полсотни человек блаженствовали, развалясь на пластиковых стульях придорожной забегаловки и жевали пршут, словно и не собирались покидать уютную Кроватию.

На самолёт мы успели.

Москва встретила нас проливным дождём.

                ***

Пренеприятнейшая пора — перед началом отопительного сезона. Никому не дано разгадать загадку тепловиков: топить не тогда, когда холодно, а «по графику». Мы трясёмся в сентябрьские заморозки и задыхаемся в нежданную апрельскую жару, потому, что мэр ещё не дал отмашку открыть или закрыть вентиль.

До наступления часа «Ч» холод и сырость расползаются по квартире, подталкивая к воспоминаниям о тёплой, уютной Кроватии. Накрывшись пледом, мы с мужем смотрим видеозаписи и немножко спорим, кому вылезать из тепла и звонить Гарри. Конечно, проигрывает англоязычный муж.

Посчитав часовую разницу, мы представляем себе йоркширское утро и звонящий в доме Гарри телефон. Трубку берет Стефани:
— О! Владимир! Сейчас Гарри подойдёт. Он только что вышел из ванной.

Голос нашего друга разносится по всей комнате:
— Хэлло! Как я рад тебя слышать! У нас всё о кэй, Владимир! Я вышел из ванны и стою у телефона босыми ногами! Но мне не холодно — у меня горит камин! Потому что я — бэйсик! Я — основа нации, у меня есть уголь! Куда ты поедешь в следующем году Владимир? Мы поедем в Турцию...

В то самое время, когда Стеф и Гарри отправились в Турцию, мы с мужем путешествовали по Италии, а английская королева Елизавета посетила Париж.

Монарх, как всегда, выглядела прелестно.

                2008 г.