Парад победы в голодаевке

 Сегодня сказали о победе. 
  То ли еще не знали, то ли дела у кого какие, но на селе почему-то было пусто. Бабка Нюра только и встретила одну Филимониху. Та чего-то возилась со своей калиткой - или кол пыталась вбить, или просто веревки, изготовленные из лыка, подвязывала к тому колу вместо навесов.
- Здравствуй Глафира, - поздоровалась она возбужденным голосом, чуть загодя, шага за  три-четыре.
- Здравствуй Нюра, - ответила на приветствие, подняв голову и посмотрев своими унылыми глазами. На изрезанном глубокими морщинами, очевидно, давно не смеющемся лице, они казались как бы сами по себе: до того глазницы впали внутрь.
- Слыхала про победу?
- Саня сказала.
- Вот спешу к внучаткам своим. Бабушка гостинчиков несет. Два яичка. По случаю вот оказались прибереженными.
- У тебя же пятеро внуков. Как ты угощение делить будешь?
- Это старшим, школьникам которым. Им силы нужны. Сегодня в школе парад удумали, с флагом будут по селу идти. Вот надо Валеньку да Феденьку подкормить малость. Твоя племяшка, Коленька, тоже, небось, в строю пойдет?
- Наверное. Галина, что-то ничего не говорила. Или, может, не успела еще сказать.
Побегу я, Глашенька, кабы, не опоздать, - заспешила бабка Нюра, с небольшим, но заметным, усилием выдергивая с каждым шагом чуть влипавшие в грязь свои лапти.

     В школе  подготовка к параду была в самом  разгаре.  Через два часа намечен выход. Основное было готово. Гордость всей школы  - красный флаг - стоял прислоненным к стене возле школьной печи.
      ... Изготовление его - забота была на контроле у самой колхозной председательши  Клавдии Васильевны. Ввиду особой важности все поручения были даны Никодиму Степановичу Веселову - комиссованному с войны по случаю потери ноги после тяжелого ранения. По приезду в село, чуть более трех месяцев назад, определили его к школе, куда он вжился быстро и по-свойски. Как телеге нельзя быть хотя бы без одного колеса, так и здесь возникало недоумение, как это школа раньше обходилась без него! Сейчас же она непременно замрет, если вдруг окажется без Степаныча. Сразу же он стал в ней за всех: за завхоза, и посторожить иногда, и ребятишек многим трудовым ремеслам обучал, и, вообще, где требовались мужские руки, которые были  золото - мастеровые.
      Для флага были специально выделены нужный отрез мешковины, дополнительное количество дров, достаточный вес луковичной шелухи. Вечером, без учеников, Никодим Степанович затопил печь, поставил на нее имеющийся большой железный чан, наполнил его водой. Когда температура достигла, засыпал луковичной шелухи. Вскоре вода окрасилась в красно-коричневый цвет. Опустил в раствор мешковинное полотнище. Получилась настоящая морилка, словно в красильне. Во время процесса окрашивания, который не забывал контролировать, периодически перемещая ткань деревянной колотушкой, принялся выстругивать древко из сушины. За ней он специально ходил в лес, где отыскал высохшую елку нужной высоты. Часа через три древко было готово, ткань из чана достана и развешана для сушки. Утром следующего дня Никодим Степанович прибил готовое полотнище гвоздиками, нарубленными из проволоки, к древку. Получилось настоящее знамя, цвет которого был хоть и не совсем красный, скорее темно-бордовый, но, все равно, не мешковинный. Ответственное поручение было выполнено.
      Сейчас он с ребятами мастерил последний деревянный каркас под  плакат. Написанием его занималась учительница Мария Филимоновна с девочками Катей Сазоновой и Валей Игнатовой. Начальный текст предложила Мария Филимоновна "Да здравствует Победа!", который уже принялись писать, но Валерка Селиванов попросил написать, что Победу все шибко заждались. Посовещавшись, решили текст изменить и написать "УРА долгожданной ПОБЕДЕ". Все три плаката были написаны чернилами и поэтому сильно переживали за погоду, чтобы не случился дождь. Тут же сидел Витька Сорокин и оттренировывал руки, стуча палочками по барабану, единственному музыкальному инструменту предстоящего парада. Правильный ритм и строй барабанного боя показал ему Никодим Степаныч, который чутко вслушивался в Витькину игру и, нет-нет, высказывал  ему замечания. Петька Семягин сидел на скамейке и ничего не делал.  Уже минут двадцать. До этого он попросил Никодим Степаныча отпустить его немного отдохнуть.  Видя его затянувшееся сидение, не выдержала Тоня Архипова, докрашивая один из готовых плакатов.
- Петька, сейчас вот возьму да как ударю тебя, будешь знать, как лодыря гонять, - сказала она сердито,  подойдя к нему с кисточкой в руках.
- Тоня, я кушать хочу.
- Петька, как тебе не стыдно, - принялась его совестить девочка, - День Победы, такое событие! Вся страна радуется, ликует, а он есть хочу. Да пионер ты или нет!?
- Пионер, Тонечка, но ничего поделать не могу. У меня в глазах мутится и, как будто, свет пропадает.
- Петенька, -  произнесла Тоня уже без всякой суровости. Голос ее наполнился  жалостью и заботой. - Ты думаешь, я кушать не хочу. Хочу. Катя и Валя, Олежка и Витька и все другие тоже хотят. Все пытаются об этом не думать. И ты тоже не думай. Возьми и прикажи себе строго. Вот ещё, меня мама этому учила, когда невмочь становится от голоду, надо слюну часто глотать. Шемеля и перестает  сосать твое нутро. Поделай так и тебе поможет. Потом, Петька - уже бодрым голосом произнесла девочка, - нас, когда мы парадом пройдемся, председатель всех обещала покормить настоящей пшенной кашей по случаю праздника. Вставай, вставай Петька, иди к ребятам помогай.
      Повинуясь своей однокласснице, слегка тянувшей его под локоть, он встал и сделал первый шаг.
- Чего это Петька у тебя оборка  распустилась на левой лапотке. Завяжи её туже, чтобы в дороге не развязалась. Чего доброго запнешься, да упадешь, умора будет деревенским.
      Мальчик снова сел и принялся завязывать лыковую веревку. Она, наверное от того, что была потянута с лишней силой, лопнула. Петя принялся привязывать оторванный кусок к основной части. Кое-как привязал, после чего увязал всю завязку и направился к ребятам в общее дело.
     Подошло время. Третий плакат был готов. Мария Филимоновна вывела  ребят из школы.  На школьном дворе уже стояли остальные ученики и рядом с ними другая учительница русского языка и литературы, географии и истории Капитолина Анатольевна, рядом находился и Никодим Степаныч в армейском френче с орденом  "СЛАВЫ" на груди. Были в общей толпе и несколько деревенских.
      Мария Филимоновна принялась строить колонну.  Не знали, как поступить. Кто первым должен идти, - или Витька Сорокин с барабаном, или кто понесет флаг. Учителя, посовещавшись, приняли сторону Никодима Степаныча, настаивавшем на переднем месте знаменосца. Флаг доверили Василию Бородулину, как самому старшему, и всегда показывающему хорошие результаты в учебе. Витька за ним с барабаном, потом учителя, за ними основная колонна. Общим гуртом решили, что плакаты понесут только мальчишки, в том числе доверили и Петьке. Встали в строй и несколько молодых колхозниц.
     Время было выбрано на три часа дня, для того, чтобы уличная слякоть подсохла и, чтобы успеть до вечерних хлопот со скотом. Заранее обговорено, что пойдут до Правления - это метров сто. Там уже должны быть все на месте.
     Колонна тронулась. Вместо радостного веселого движения стройного прямоугольника, в который по-настоящему верила и, который планировала Мария Филимоновна, получился грустный ход тёмного пятна, разлившийся в жидкий вытянувшийся неправильный полуовал. Унылую картину чуть взбодрил начавшийся барабанный бой Витьки Сорокина. Однако, то ли от неопытности, то ли мальчик сильно разволновался, четкого ритма и веселого боя не получилось. Все это услышали и барабанщик, конечно, тоже, отчего он стал запинаться еще сильнее. Его игра вконец расстроилась. Стал он выдавать бессвязные жалкие удары и, вскоре, прекратил играть совсем. Пошли так просто. Метров через тридцать случился еще один конфуз - у Петьки. Та оборка, которая лопнула и которая  была связана, опять распустилась, и стала развязываться. Вот-вот начнет спадать лапоток. Петька хотел его подвязать, остановился, плакат прижал подбородком, приподняв ногу, стал наспех завязывать оборку, а она, как назло, возьми и опять лопни. Подошли Катька Сазонова с Тоней, зашипели на него.
- Петька, - сказала первая
- Семягин, - вторила ей Архипова, - ты весь наш парад и строй ломаешь и позоришь. Тебе же было сказано завязать оборку.
- Я и завязал, - стал оправдываться мальчик. Было видно, что он сильно волнуется, кажется, вот-вот заплачет. После очередной неудачной попытки поправить ситуацию он, вдруг, снял свой лапоток, развязал онуч, взял их в левую руку, в правую - плакат и, с одним босиком, нагнал строй и зашагал дальше.
      Проходили мимо Федуловского дома. Сани, наверное, дома не было. Дедушка стоял рядом с домом один, смотрел на проходящую колонну и плакал. Плакала, тоже почему-то не радовалась и не улыбалась, и бабка Евлампия, которая также стояла одна возле своего дома, провожая грустными глазами проходящих детишек. На пути встретили еще несколько односельчанок и они тоже, словно сговорившись,  плакали. Возле дома Морозовых стояла Настя Ведерникова, сноха Савватеевны. Поджав один из концов повязанного на голове платка к губам, она грустно наблюдала за колонной. Увидав босоногого Петьку подошла к нему.
- Петенька, ты что босой-то? Ногу застудишь. Садись-ка на скамейку, давай лапоточек оденем.
- Ты, что тетка Настя, не понимаешь, что парад сорвать можно, - сердито пробурчал мальчик. - Дойду уж. Немного осталось.   
     Около Правления уже ждали человек тридцать колхозниц. Подле входного крыльца - полный состав правления - сама Клавдия Васильевна, звеньевая Полина Кузнецова, Федосья Азанова. Чуть поодаль от них, почетно были выделены два фронтовика - Никодим Степанович и почти что трезвый Ванька - Иван Аристархович Угаров с приколотым орденом "Красной Звезды" на извалявшемся кителе.  Его почти что трезвое стояние на параде было достигнуто благодаря большим мольбам и уговорам Клавдии Васильевны и Полины Кузнецовой.
     Мария Филимоновна разместила колонну и встала сама рядом с Василием Бородулиным. Установилась тишина.
    Клавдия Васильевна поднялась на крыльцо, как на трибуну, и начала торжественную речь.
- Дорогие товарищи! - сказала она громко, отчетливо, словно оратор с трибуны. -  Уважаемые мои колхозники, - тут ее голос почему-то осел, потеплел, стал явно тише, - как долго, ой, как долго мы все с вами ждали этого дня. Что ж она натворила эта проклятая война в наших с вами душах, да семьях. Сколько ж она жизней то погубила, - тут у вдовой солдатки голос еще более надломился, -  у меня вот троих... - здесь она не выдержала. Тут, видать, ее внутренний настрой "не раскисать" дрогнул. Он, подобно баррикаде, был полностью смят хлынувшими из души мощным потоком слезных чувств.
  Если  вначале   речи   было  заметно, что она вот-вот заплачет, то теперь
председатель колхоза, стоя на своей трибуне, плакала откровенно. Это была точно команда - не сдержалась Лидия Карпихина, Настя Ведерникова залилась, Полина Кузнецова платком стала утирать глаза, другие женщины подхватили, вскоре плакали почти все - как будто горьким надрывным рёвом, душевным стоном  от испытанного горя, салютуя Победе.
- Клавушка, ну что ты, Клавушка, - утешал Иван председательшу, поднявшись к ней на крыльцо и гладя ее по голове своей оставшейся правой рукой, - будет, будет тебе. Что ж я Славку, что ли твоего не помню. Помню. Хорошо, Клава, помню. Мы же с ним вместе на войну в июле 41  уходили, 19 числа, тогда еще солнца никакого не было. И брата твоего Дмитрия помню и свекра твоего Николая Николаевича тоже помню, а вот как погиб Славка, извини Клавонька, не знаю.
   Тут он сел на ступеньку достал припасенную бумагу,  махорку, принялся крутить самокрутку.
- Возьми Ваня папироску - подошел к нему Никодим Степанович.
- Не откажусь. - Оба закурили. Подошел к ним дед Поликарп. Сел рядом.
      Женщины еще сколько-то поплакали. Первой стал стихать плач у Клавдии Васильевны. 
Не получилось вот у меня речи, как готовилась, - сказала она снова громко со своей трибуны, -  уж извините, - потом, точно встряхнувшись, даже попытавшись выдавить из себя радость, продолжила - Поздравляю всех с великой Победой. - после этого патетического пиетета добавила уже спокойным, показалось, с чуть ли не извиняющимся тоном в голосе. 
- Тут  Правлением посовещались и решили по случаю большого долгожданного праздника погуляние организовать. Два стола подготовили. Один - для взрослых, другой - для детей. Больших хлебов у нас, конечно, нет, но кое-чем разжились. Прошу вас дорогие мои односельчане к столам. Полина, Федосья, Санечка покомандуйте малость
     Кое-чем оказалось для детей настоящим сладким чаем, а для взрослых -  достаточное количество хмельного пива. В общем столе была каша, картошка, капуста.
      Первой кружкой, а дети чаем,  все совместно поздравились  с Победой. На второй заход Клавдия Васильевна предложила дать слово фронтовикам.
- Поздравляю всех с Победой, - начал Никодим Степанович, - с огромаднейшим праздником. Был вот на войне..., все, почему-то, хотел просто поговорить с Гитлером. Зачем, ну зачем тебе это надо было? Зачем людей убивать? Так самой жизнью устроено быть нам всем на одной планете! Неправильно это, когда кто-то хочет один остаться, а других изничтожить. Не надо так! Беречь надо друг дружку! Сейчас же, во имя павших наших многомилионных героев, забота об оставшихся в живых  должна быть особенная. Много еще хочется сказать, и как воевал, и что было в испытаниях, и когда ногу потерял. Тут не один час нужен. Сейчас не до длинных разговоров. Потом, когда-нибудь. Небось, не последний раз сидимся. С праздником всех. - Сел, но через мгновение опять поднялся, - Да, вот еще что, бабоньки, если вы хотите, так поплачьте, отведите уж душу.
- Спасибо тебе Степаныч, - сказала Полина.
- Спасибо Никодим Степанович, - сказала Клавдия Васильевна, - слово за Иваном Аристарховичем Угаровым. Пожалуйста Ваня.
- Позвольте мне спеть, чтобы, по случаю, душой поплакаться малость, чувство, значит, излить своё. - Многие помнили, как Ванюша до войны пел красиво, какие он мелодии выдавал на балалайке и тальянке. Многим девкам Ваня души изводил.  Полина с Саней заметно "сохли" по нему. - Песню вот недавно подпридумал, её и хочу вам исполнить.
- Без музыки, Ваня, петь будешь?
- Попробуем, Полина, и музыку, правда, затруднительно одной рукой, но всё ж лучше чем совсем без неё. Где мой племяшка Степка?
- Степонька, - продолжил он, увидав поднимающегося из-за стола подростка, - подай дядьке его балалаечку.
     Приспособив балалайку, зажав её ногами он попытался сыграть. Гладкий, лакированный корпус выскользнул, инструмент упал. Тут поднялся со своего места Никодим Степанович и подошел к своему товарищу.
- Позволь, Иван Аристархович, - попросил он балалайку. Ваня протянул.
- Никак умеешь, Степаныч?
- Бренчали немного.
    Чуть поднастроив Никодим Степанович "взял" первые ноты. Почти сразу же на лице Ивана Угарова проявилась улыбка удовлетворительного одобрения.
- Соловьиную трель, Степаныч, сможешь?
    Ничего не говоря Никодим Степаныч заиграл нежные переливы, выдавая высокими нотами тонкие задушевные мотивы. Под этот сладкий музыкальный излив, Иван Угаров запел, или, нет, скорее, заговорил речитативом, с приятным окрасом слегка хрипловатого баритона.
- Я не помню, как такое получиться вот смогло…
  Шли мы с Витькою в разведке
                по фашистской стороне.
  Идем, значит, настороже:
                уши навострены,
                глазами по сторонам.
  А он, Витька, все на небо ухитрялся посмотреть.
  Все он никак голубизну ту понять не мог.
                Изумлялся.
  Мне всё говорил, почему небо миром обманывает,
  Когда война такая идет.
   ...Будоражит душу чувство
                напоённое слезами
      Всё никак забыть не можно
                хутор,
                речку,
                отчий дом.
      И ребяток, что остались
      С молодою своею мамкой
      Моей родною женой...
        ...Ой, гулял,
                гулял,
                гулял
           В поле ветер озорной.
           Ой, пахал,
                пахал,
                пахал
           В поле парень молодой.
           Ох, шалил,
                шалил,
                шалил
           В небе ветер проказной
           Он, нагнал,
                нагнал,
                нагнал,
           Грозу с тучей дождевой…..
    ...У Витьки тоже семья дома оставалась
               Ребятешка, сыночек, значит, пяти годочков
               С мамкой своей, женой его родной.
                Хворобая, говорил, сильно была.
               Как ему потом написали,
               Когда фашистский немец
               К ним домой приявился,
                чтобы мальчонку отобрать,
               Мамка его схватила,
                прижала к груди,
                так и не отдала.
               В спину ей выстрелили,
                а пуля насквозь прошла.
               Так их и нашли потом,
               Мать с дитём своим.
               Так она руки и не расцепила.
      ...Поле,
               поле,
                поле
                поле
                поле, полюшко земля.
         Дом родной
         Моя сторонка
                неохватные леса.
         Я всю жизнь пахал и сеял
         Жизнь повсюду сторожил.
         Я умею косу править
         Я умею хлеб косить.
         Я умею избу ставить
         Я умею лес рубить.
         Ничего теперь не могу
                с однорукою судьбой…
    ...Как мне простить себя?
                Душа покою не даёт.
       Впереди я шел
       По времени запас небольшой был.
       Остановился. Автомат снял.
       Портянку решил перемотать.
       Витька, нет, чтобы рядом постоять,
                вперед пошел.
       Метров через десять на мину и нарвался.
       Его мгновенно,
                а меня осколками лишь побило.
       Как вот оно, теперь, судить?
       Всякий скажет,
                уж не раз и говорили,
                мол, что поделаешь,
                судьба такая.
       А внутри свербит,
               сон неспокойный идет.
                Витьку вижу,
                как он всё в небо смотрел…
    Иван Аристархович замолчал. Никодим Степанович приутих, но играть продолжал. Все молчали.
- Давайте, бабы, споем нашу,  деревенскую, - предложил  Ваня. - Степаныч, сделай обычный наигрыш.
   Предложения такого, как будто ждали. Полина уж точно. Она запела, очевидно, и для того, чтобы помочь настроить музыкальный лад балалаечного сопровождения под начатую  песню.

      Ой,  луг, ой леса, ой поля широкие
      До чего же вы милы
      Просторы светлоокие ...

     Дети повставали со своих мест и кругом обступили взрослых.
    После исполнения песни женщины попросили плясовую мелодию. Под этот аккомпанемент молодые -  Катерина Самохина и Валентина Карпихина, - взявшись в пару пытались танцевать, но танец такой у них не получился. Расцепившись, присоединились к  общей отплясывающей компании из пяти женщин, среди которых была мама Валентины - Лидия Карпихина, известная на селе частушечница и плясунья.
     Поплясав, спев сколько-то частушек веселье само по себе свернулось. В кругу остались лишь Полина с Лидой и то плясали уж без настроя. Федосья, Саня, Настя Ведерникова некоторые другие женщины ушли по домам управляться со скотом. Клавдия Васильевна зашла в Правление. Ванька Угаров спал за столом. Часть детей продолжала сидеть на своих местах, кто-то играл на полянке. Скоро женщины тоже прекратили свой вялый отпляс и сели за стол. Никодим Степанович прекратил игру. Поздравил еще раз оставшихся женщин. Они в ответ поблагодарили его за хорошую игру на балалайке. Без музыки, сказали, и праздника то никакого бы не было.  Он положил балалайку на стол, повесил на себя барабан, взял плакаты, флаг и заковылял к школе.

А. Симаков
Март 2012 г.