Наш двор

Я умею преданно дружить, душой «привариваюсь» к человеку на большой кусок жизни. Поэтому, наверное, в коллективе не могу дружить со всеми сразу, как умеют, кажется, все. Я не способна на коротенькие, необременительные, лёгенькие дружбы. Там, в начальной школе, не дружила ни с кем, пока классе в третьем у нас не появилась «новенькая» девочка.

Её звали Людмила. Беленькая, нежное лицо с правильными выверенными чертами, всегда  чистенькая,  во всём новеньком – девочка с картинки. После школы мы не могли расстаться. Разговаривали, разговаривали… У нас было одно место на нашей общей дороге, на которой мы застревали  надолго!

Наговорившись,  чмокались и разбегались, я с горки вниз, она вперёд, в военный городок. Её папа был военным. В пятый  класс Людочка не пришла. Исчезла.  Папу перевели. Я очень скучала и переживала. Мне её очень не хватало. Стало не с кем говорить. Она была такая умница, добрая, нежная… Людочка была моей первой настоящей подружкой. Между нами было взаимопонимание, душевный лад, похожесть мироощущения. Первый раз в жизни я не была одинока, была интересна и нужна другому человеку.

В школе всё было обыкновенно. Необыкновенно, чудовищно было дома.

Отец пил. Страшно пил. Каждый день. Пьяным бил мать. Каждый день. Каждый день я с ужасом ждала вечера, его прихода с работы. Иногда он казался трезвым, но когда начинал материться и придираться к матери, становилось ясно: всё как всегда! У него был бред ревности. Я пережила страшные картины. У меня нет сил вспоминать это. Это  невыносимо вспоминать…

Именно тогда, в младших классах школы, я поняла, как уродлива моя жизнь. У меня появилось общение вне семьи. Я узнала, как совсем  по-другому живут другие дети.

Мы тогда жили в трёхкомнатной коммунальной квартире, в одной комнате я, мои родители, зимой приезжала из деревни бабушка на заработки, в двух других семья: мама-папа и двое их детей, мальчики.  Папа, отставной военный, работал директором  завода, сейчас в огромном ангаре этого завода вяло идет базарная торговля  китайским, турецким и ещё бог весть каким товаром для наших милых непритязательных провинциальных модниц.  Мама была медсестрой в какой-то больнице. Они были экстравагантной парой.  Он маленький, толстенький, лысенький.  Она – правильно! худая,  высокая,   всегда с натянутой фальшивой улыбкой на неподвижном непроницаемом лице. Хитрющая и злющая.
 
Она была главной в семье. Их жизнь - это идеальный порядок. У них никогда не было гостей, к мальчишкам никому, никогда нельзя было заходить. Им нельзя было ни с кем дружить. Только учеба, послушание, режим. Прогулки, приготовление уроков,  приём пищи, сон - по часам.  Им, видимо, категорически было запрещено общаться со мной. Даже в отсутствии родителей они никогда не заходили в нашу комнату, и я никогда не заходила  к ним. Славик  был на год старше меня, Никита на год младше.

К пятому классу стало понятно, что Славик дышит ко мне неровно. Влюблён!  Мне нравилось, что нравлюсь… Радостно приостанавливалось сердце, когда встречались в коридоре или на кухне и хотелось, чтобы Никита куда-нибудь ушёл хотя бы на минутку, чтобы побыть со Славиком  наедине.  Он мне тоже нравился. Говорят, мужчина выбирает ту женщину, которая уже выбрала его. Мне и потом всегда нравились только хорошие мальчики. Из хороших семей, с хорошим воспитанием, образованием и, самое главное, с интеллектом.

Воспоминания того времени рассыпаются, как разноцветное конфетти.

Наш дом стоял и до сих пор стоит, блестя теперь пластиковыми окнами,  вдоль тихой улицы в центре города. Улица Ленина! Тишину и почти отсутствие движения транспорта обеспечивает довольно крутая короткая горка. Дом и стоит, начинаясь вверху и заканчиваясь внизу горки. Два подъезда, вход со двора.

Двор маленький, ровный геометрический прямоугольник, закрытый со всех сторон. С одной сараями, стоящими на крутом возвышении, на этом возвышении росли кустики, высаживались цветы, за ними ухаживали, пололи, поливали, летом было пёстренько, нарядненько, стояли лавочки. С другой стороны  двор ограничен самим домом, с третьей - высокой стеной, по верху которой стоит металлический забор. За забором уже другой двор, другого дома, стоящего выше нашего. В том дворе не было детских игр. Вся детвора собиралась у нас! А там наверху парковали машины.
С четвёртой стороны тоже металлический забор. За ним  крутой, очень крутой обрыв в овраг, на дне которого тихонько течёт мелкая речка. Весь отвесный обрыв в непроходимых зарослях деревьев и кустов. Совершенно безлюдное место.

Во времена моего детства здесь кипела жизнь. Детский рай!
У нас не было ссор, сплетен, мальчишки не дрались. Дружили все, хотя мы были  разного возраста. Человек двадцать. Старшие школьники и младшие школьники собирались, играли в прятки, высекала, штандер. Сидя на кромке бордюра длинной,пестрой, весёлой полоской, играли в испорченный телефон, смеялись до слёз.

Весной, как только таял снег, на солнечном пятачке на въезде во двор чертили классики. Так хорошо помню! Как будто это было вчера. Солнышко печёт, режет глаза, тепло, ветерок лёгок и свеж, ароматен запах открывающейся земли, набухающих почек. Как весело было прыгать, соревноваться с подружкой! Пальто нараспашку, без шарфа и шапки. В сторонке лежат на асфальте, блестят застёжками быстро брошенные портфели.

Здесь на въезде висели металлические решётчатые ворота. Мы становились на них и катались. Они медленно, послушно под нашей тяжестью поворачивались с недовольным натужным скрипом. Иногда на этих терпеливых воротах висело по пять человек. Больше не помещалось. А воротам ничего не делалось – сделано было в СССР! Покривились они лет пятнадцать назад, их сняли.

Летом на небольшом неогороженном кусочке обрыва мы с девчонками  делали «секретики». Однажды я порезала руку стеклом очень глубоко. Жирная густая тёмная кровь падала на землю крупными каплями, я с любопытством и ужасом смотрела, не двигаясь, было больно. Остался ещё один шрам навсегда.

Играли в фантики. В советские времена конфеты, особенно шоколадные, дефицит. Обёртки от них были особенно ценными. Их даже выменивали на какие-нибудь штучки или игрушки.  У меня было мало фантиков, это занятие меня не увлекало, и я не была удачлива в  игре.

Некоторые девочки ходили в кружок при домоуправлении. Занимались  в подвале соседнего дома, шили одёжки для кукол. Пошла и я.  Опять неудача!  Нет, полный провал! Ничего не смогла. Маленькие цветные лоскутки не слушались меня!

Однажды какая-то девочка из соседнего верхнего двора, ни как звали, ни внешне я её не помню, пригласила меня и ещё кого-то, тоже не помню кого,  в гости. Был будний день, время обеда. Нас посадили вокруг стола, накрытого скатертью,  стоявшего посередине комнаты. В уголок окна заглядывало любопытное солнышко. Комната была большая, неуютная, в ней почти не было мебели.

Такого со мной никогда ещё не происходило, я и не знала, что такое бывает. Стол был сервирован белыми тарелками с золотыми каёмочками, каждая стояла не сама по себе, а на таких же плоских тарелочках, в окружении тяжёлых, матово мерцающих серебряных ложек и вилок, хрустальных стаканов. В центре стола большой, с изогнутым носиком кувшин, сквозь ломкий рисунок хрусталя  виднелись ягодки компота, он  тоже светился золотом. Ну где я могла видеть такую посуду? У бабушки в деревне? О том, что это чудо чудное, диво дивное – серебро и хрусталь,  узнала намного позже.

Пришла приземистая,важная прислуга в белом переднике, принесла большую, причудливой формы белую супницу, из которой высоко торчал половник. Она была строга и недовольна, ей не хотелось прислуживать детям - не нарядным, сдержанным, «господским», а дворовым, притихшим, испуганным. Мы были подавлены и смущены, все были детьми рабочих, мелких служащих, никто так не жил - с прислугой, мы не знали, как вести себя за таким нарядным столом.

После супа убежали, хотя  прислуга пыталась нас удержать, ведь мы нарушали порядок и приличия, которые она была призвана поддерживать и сохранять, не дали ей доисполнить обязанности. Убежали в пыльный двор, в игру, простоту и небрежность своей жизни.