Немножко о зиме, котятах и ещё...

Как только горку перед домом покрывал снег, мы, вооружившись санками и лыжами, выходили… Выходили прямо на проезжую часть. Машин было мало, иногда за весь вечер ни одной! Катались до полной потери сил. Возвращались домой еле волоча ноги, мокрые, горячие, голодные. Когда подросли, весной, летом и осенью с этой же горки гоняли на велосипедах. В нашем коммунальном коридоре было не пройти, стояло три добротных чёрных велосипеда.

К новому году во двор привозили высоченную ёлку. Украшали кто чем мог, участвовали все. На празднике был свой Дед Мороз, своя Снегурочка! Водили хоровод, пели песенки. Опять веселье, игра, какие-то конкурсы. Фотографировались.

Дома тоже стояла ёлочка, скромно, в углу, потеснив письменный стол. Под ней в положенное время лежали подарки. Каждый новый год мы встречали с соседями. Стол накрывали у них в большой комнате. Сразу после двенадцати мы с мальчишками устраивали праздничный концерт, выступали! Рассказывали стихи, пели, мальчишки показывали специально подготовленные фокусы, я танцевала.  Довольные родители  аплодировали. Телевизор не смотрели. Его просто не было.
 
Телевизор  первым появился у нас, включался строго дозировано, только на определённые передачи. Берегли!  На фильмы, конечно, приглашались соседи, если была возможность, не было пьяного скандала.
С соседями жили мирно. Мой отец становился зверем только пьяным, его агрессия была болезнью,  векторно  направленной только на жену. Он был добрым, великодушным, умным, очень обаятельным человеком, а мать от природы  весёлой, доброжелательной, общительной и компанейской. Соседи делали вид, что ничего не происходит, при начинавшемся у нас шуме, криках и слезах прятались в своей комнате.
Фильмы и передачи мне были не очень-то интересны, а вот мультики… Но их так редко показывали!
 
Однажды я нашла в подъезде коробку, а в ней… котята…  Держала в ладошках невесомый серый  попискивающий шевелящийся комочек и радовалась всем своим существом. Радость волнами разливалась и  выплёскивалась слезами. Как я хотела взять его себе навсегда, никогда не расставаться, целовать, гладить, прижимать…  Мама пришла, посмотрела на эти создания, поумилялась, но взять не разрешила, без объяснения причин. Даже в минуту своей нежности не вышла из образа строгой непреклонной матери, не пожалела меня, не успокоила, никак не объяснила свой отказ. 

Я рыдала навзрыд. Ну какая там «Наша Таня громко плачет, уронила в речку мячик…», разве это горе? Вот потерять навсегда тёплый живой комочек шерсти… Я сама так нуждалась в ласке и тепле… Этот комочек грел, лечил, наполнял  мою душу счастьем.

Два раза очень серьёзно болела. Корью и свинкой с небольшими интервалами. Лежала дома одна, в тишине, мама на работе. Высокая температура, забытьё, боль. Время тянулось бесконечно, мучительно. Так хотелось, чтобы поскорее пришла мама, пожалела, поухаживала за мной. Ожидание было нестерпимым, оно прожигало грудь. Я даже сейчас чувствую ту свою душевную и физическую боль, одиночество, страх и отчаянье.

Помню 12 апреля 1961 года. Я была дома. По радио с торжественным ликованием объявили о полёте Гагарина в космос. Я вышла на улицу, поднялась на нашу горочку, остановилась и посмотрела в небо. Светило яркое солнце.  Значение этого события не столько понимала, сколько чувствовала.  Хотелось расправить плечи, распахнуть душу, прочувствовать причастность, разделить ликование и триумф. Но стояла одна, маленькая девочка, и никто не знал и не догадывался, какие большие чувства расширяли мою душу. Не с кем было поделиться… Мои чувства, мысли никому не были нужны, так же как и я сама.

Родители жили своей жизнью, им было не до меня. Я была очень одинока. Жила сама по себе. Отец меня не видел, он или на работе, или пьяный. Воспитанием занималась мать. Оно сводилось к тому, чтобы добиться от меня абсолютного послушания. Ей было так удобнее и спокойнее. Как будто меня нет.
 
Между нами стояла стена. Мне  вход на  взрослую территорию был запрещён. И на мою никто не заглядывал. Портфель купили, школьная форма есть, тетради, учебники есть. Пришла из школы – делай уроки. Всё остальное ерунда какая-то. Ну какие такие переживания могут быть у ребёнка? Какие проблемы? Игрушку, медведя, купили - играй. Альбом, два карандаша – рисуй.
 
Мы никогда не разговаривали, не общались, никогда ничего не обсуждали. Мама относилась ко мне, как старший по должности к подчинённому, лишённому права голоса. Комплекс неполноценности, неуверенность в себе вбивался, вколачивался. Часто звучало: "Ну кому ты нужна?"
 
Меня  её равнодушие делало несчастной. Ей было безразлично, как я живу, чем я живу. Она просто отвергала существование самой этой внутренней жизни. Я была сиротой при живых родителях.
 
Постепенно я и стала жить своей жизнью, перестала ждать ласки, внимания, заботы. Просто мы жили под одной крышей. Потом пришло время, когда я начала стыдиться своих родителей. Всегда  пьяный отец, всегда в синяках мать.

Какой это ужас! К нему невозможно привыкнуть и с ним  невозможно смириться, когда у тебя на глазах бьют твою маму!
 
Этот ужас был самым главным в моей жизни, это было моей жизнью…  Об этом знал весь наш двор. Взрослые меня жалели, дети слегка сторонились, но все делали вид, что ничего не происходит!

Я не была в изоляции, но близкой дружбы ни с кем не было.