дорога

Бум…бум…

Бум…буммм

Все дело в дыхании. Ты всасываешь отмеренную порцию воздуха  и занимаешься химическими реакциями после. Абсолютно внутри. Себя. И слушаешь кровь. Цвета красного апельсинового желе. Но чуточку краснее. Если дано.

Бум…буммм… в это время для всех остальных апрель становится маем. Для всех, кто верит. В завтра? Для них.

Броник остановит не всякую. Да и то, что остановит – не ватные нихуя шарики. Не хвостик котенка по ****ь ребрам.  « Ты будешь визжать, моя радость» - скажет БиБу. Или сказал. Или сказала. Оно умрет  в четверг. Кажется в него.

Мы совсем другие, детка. Это зима. Или сентябрь. Они сделали нас такими. Они сами виноваты во всем.

Бум… Бумм… ты не слышишь. Знаю.

Мой парковочный талон пахнет спермой на три четверти. Не то, чтобы всегда принюхиваюсь, но сегодня особое утро. И молча похоронив  клочок в клапан брэндит йеллоустоун,  я киваю парню с зубочисткой. Его онанизм и наше право на полчаса шопинга в Ебу-маркт. Нам улыбаются узкоглазые шлюхи с упаковок соевого супа. Нам все улыбаются, будто от нас несет  спермой бога. Может и так. На три четверти.

Однажды ты говоришь ей губами в ухо, неважно какой стороны: «Киса». Думаю, она непременно обратит внимание. Она обязана. Ты же никогда не говорил настолько примечательно, что чашки замирали, прежде чем звякнуть. Дзинь. Простое ****ское дзинь. Так звякают чашки, это подтвердит любой папа с кофеиновой зависимостью.

-  И нам негде приткнуть столик, - скажет она. Неважно каким голосом, она выберет наугад из своей тысячи. Возможно от него твои волосы сделают «ИЦУ!!» попендикулярно позвоночнику. Твоему. И луже крови. Твоей. Папа.

- Привет Дороти
- Здравствуй и ВЫ, совершенно неизвестный продавец мороженного в рожках, - ответит она
- Разве не ты обсасывала мой  шинзу не далее как позавчера за двадцатку против склада петуний?
- Не более и не далее, - голосом номер 15 ответит она, разряжая обойму в протяженность от головы до паха странного жующего человечка. – А совершенно против!
- О чем он, сладкая?
- Ни о чем, Страшила, лизни вот.. – и я беру с ее ладошки рожок розовым шариком приторного холода вперед. А до того -  мы  познакомились. «Под Плющом». Я кого-то убил. Или не убил. Отрубил ноги, правую, левую. Или наоборот.  Теперь там  от этого не умирают если. Чтобы малыши не плакали - пускай станет если. Виу-вау-всех спасли_подменив  яд гуакамолью.

- Дороти..
- Даа, дорогой?
- Если сьесть сердце,  как оно попадет на нужное место? Кусочки, Дороти, кусочки..
- Это волшебство, мой лесоруб. Мы должны верить в сингулярность чередующихся слоев материи. Трансдукцию и четвертьволновые ряды, малыш.  Фурье, малыш. В них. Мне непременно нужно упасть в колодец в башмачках ПУпа.
- Я отыщу колодец
- МЫ отыщем его, малыш.
- МЫ. Даа

Узкоглазые шлюхи с упаковок соевого супа смотрели,  как я выбираю оружие. Два прямоугольника тик-так, масло и сыр и зонтики для коктейлей. Две пары солнечных очков «гаргулья» - для нее и для него. Для меня.

- Я не заплачУ,  пока вы не подскажите дорогу в изумрудный город, любезный лавочник, - она еще раз пнула  тело ногой в живот. Башмачки чавкнули.
- Он давно недавно умер, Доти, - я сложил барахло в два  «спасибо за покупку в ебу-маркте». – Поедем на север. Выбери музыку.

- ПоплАчу, Симба, хорошо? – удовлетворившись кивком,  она пристраивает пятки на эйр-бэге и начинает: «Покойся с миром БиБу, славный котик, знавший два языка и миссис Гутенбрюген, сука, которую я переехала, сдавая назад по клумбе и мистер Остенбаун..баум…ваум, не поделившийся мелочью на мосту в Саскачеван и близнецы в коварных шортах с леденцами и…. – так мы и проезжаем маленькие деревеньки, пополняя прискорбный список по мере всего.

- Как думаешь..
- Иногда никак
- Я имела в виду – попаду в рай и что мне там делать целую вечность? – она одновременно морщит лоб, растягивая губы в улыбку и поднимая обеими руками содержимое за_выреза_платья в горох. - Без вассс…
- Непременно надо сказать им прощай, - хмыкаю я. За троих.

- Знаю, Страшила, - после мы занимаемся сексом снова, как в первый раз в том распределителе,  и едим чье-то жаренное сердце. Я истово верю в трансдукцию, расщепление фатумов  и скорый бум. Мое собственное не запускается четвертый год. С создания. Две ящерицы смотрят на наши голые выпуклости одобрительно. Никто не вымирает, наутро всего лишь вторник. Чай и миндальное пирожное.

А они проницательны, магические коробочки  беспроводной связи и вертолеты, перекрыли все дороги, и туда и сюда. Заграждения с шипами, помповики, щиты  и демонстрации противников каннибализма.

Переговоры заходят в коридор с одной дверцей. К счастью, ни одного в голову. Она умрет прекрасной, если я не успею. Баюкаю ее, завернув в бронежилеты и стреляя с одной руки. В теле десяток гнезд для будущих ласточек, но  я не жив четыре года. Мое первое сердце все еще складывают из кусочков ангелы. Те, что никогда не торопятся. Чвок – так выплескивается в каску содержимое затылка представителя  ГБР. Чвок-чвок. Покойтесь. ..Заговоренные пули всегда находят дорогу. Дороти поведала им тысячи историй про свой мир. И целовала каждую перед сном.

Представьте, что охотников  много. Теперь умножьте надвое. «Вполовину меньше торта - это два торта, мой рырр» - говорила она. Чтобы успеть до смерти я бегу, чувствуя,  как кровь идет горлом и что-то тяжелое и липкое колотит в ребра. Бумм…буммм… Вот оно.. какое… и приходит боль, которой я никогда не знал до… «Она не должна умереть тут» - я помню последний шепот БиБу, и помню, что обещал ему. Ей. Им.

Лай прыгает по кустистым холмам, лучики фонарей и капли крови, по холмистым кустам идет наша погибель и повязывает салфетки. « Культурные убийцы, мой герой, держат вилку в правой, а нож в левой, - всегда мурлыкала она, чмокая меня в ухо и пристраивая к  шее тряпицу. – Или наоборот». Я стою над краем и вижу внутри тьмы пляшущий огонек бирюзового оттенка. Она обязательно попадет домой. Сердце сжимается всеми своими кусочками и выхаркивает «лю лю».

Колодец принимает красные капли-буквы вспышкой. Фиолетовая жижа тихонько поет о вечном «Под Плющом». Я слышу.

Снайпер рвет мне лопатку крупнокалиберной. Она  проходит навылет,  но два броника не пускают ослабевшую пулю к моей принцессе. Я делаю шаг вперед. Лиловая, на три четверти вода всхлипывает и глотает нас целиком. Свет гаснет.

Я мертв. Дороти дома.