Укротительница хаоса гл 4

( текст написан в 2010 году )
. Сегодня думается, что это одно из самых больших благ, дарованных жизнью – благо не знать своего завтрашнего дня  .

В этом незнании живёт надежда на осуществимость самого завтрашнего дня, бесстрашие перед собственным незнанием и та напряжённость мысли и чувства, которые возникают при незаконченности действия.

Когда-то меня потрясли научные исследования незаконечнных действий, которые, как было доказано в том исследовании, запоминаются лучше, чем завершённые, принёсшие удовлетворение и результат.

 Не было объясения этим научным фактам – были сами факты, узнаавемые в собственном внутреннем беспокойстве , возникающем от недочитанной книги, от недошитого платья, от недорисованной картинки...

Я узнавала это беспокойство в Ольгиной жизни, которую она лихорадочно обустраивала , пытаясь придать завершённые формы всему – саду, одежде мужа, своей внешности, мебели, посуде на кухне.

Она словно нарисовала картину счастья в своём воображении и стремилась воплотить её в реальном мире.

 В картине счастья должны были быть друзья, и она окружала себя людьми, не стремясь к глубине общения, общение должно было быть,  и оно было. То общение, которое возникает из потребности быть иногда на людях, потому что хочется надеть новое платье, почувствовать на себе оценивающий взгляд другой женщины, похвалиться или пожаловаться.

На её пути не возникало ожидаемых трудностей общения в чужой стране, на незнкомом языке.

Соотечественников из бывшего Советского Союза  можно было встретить как по желанию, так и случайно.

 Знаменитые ветры перемен , задувшие с ураганной силой после падения Берлинской стены, разбросали по планете бывших граждан нашей общей  родины.

Теперь иногда  можно было думать, что общей нашей территорией становилась вся планета. Бывшие советские были везде, вызывая то интерес, то страх, то безразличие, то те слабые проблески понимания, которые вообще нечасто возникают при встрече с неизвестным.

Необходимость выживания, ставшая очевидностью повседневной жизни в странах, которым долго не могли придумать общего названия даже быстрые на ловкое словцо журналисты, сделала наши лица узнаваемыми друг для друга в любой толпе, в любой стране, в любом аэропорту, супермаркете, гостинице, языковой школе.

Круг знакомых и знакомых знакомых у Ольги расширялся стремительно.

 Законы геометрической прогрессии выстраивали пирамиду связей между людьми, которые уже могли говорить о том, что они встретились  или встречались у Ольги.

 Бент был рад оживлению, наполнившему его давно молчаливый дом.

Он с нескрываемой радостью проверял сочинения на своём родном языке  у русских девочек – гимназисток с иностранными  фамилиями, он подсмеивался над их русским складом мысли и  скрывал восхищения точностью выражения этих мыслей на не родном для них языке. Он задавал им свой любимый вопрос о том, на каком  языке они думали, когда писали свои сочинения – стили, так их называют на его родине.

 Годы не могут уничтожить учителя в учителе, если учительство было не только профессией, но и страстью, смыслом, тем, что украшает жизнь целесообразностью. Так было с Бентом, он, буквально, возродился из пенсионного безвременья в реальное  время своей и чужой жизни.

Я пишу в жанре романтической психологии, и  могла бы воспроизвести для читателя , придуманные мною слова о чувствах стареющего человека, который переживал возрождение  интереса к жизни, но не буду здесь этого делать.

Возрождение таит в себе опасности – оно приносит напряжение, требующее ресурсов, которые у каждого организма – конечны.

 Незавершённое действие  любви к жизни, которое было главным действием в  жизни Бента, пришло к логическому результату.

Грусть этого результата очевидна. Она светла, потому что Бент умер без мучений, умер с недоумённой улыбкой на лице, нажимая ногой на тормоз своей новой машины, только несколько метров не довезшей его до больницы.
( продолжение следует )