Приемыш

                Трудно ли взять в свою  семью чужого ребенка? Едва ли кто ответит, что это сделать легко. А многие ли так делают и почему? Пойдите в любой дом малютки – правда, туда попасть не так просто – и вы там увидите много детей, которые остались сиротами при живых родителях.
                От детей отказывались во все времена. Раньше их оставляли на паперти церкви и, утром открывая двери, служители церкви приносили их в помещение. Теперь это делается другим способом – после родов мать пишет официальный отказ от рожденного ею ребенка с обязательством никогда и ни при каких обстоятельствах не пытаться найти его в чужой семье и не претендовать на него в дальнейшем.
                Мне позвонила моя коллега доктор и спросила, не возьмусь ли я посмотреть одного ребенка в доме для детей-отказников, чтобы, если он окажется хорошим и полноценным, его могли бы взять себе в семью двое хороших людей, у которых два года назад их 18-летняя дочь была сбита машиной на остановке автобуса. Она умерла не сразу, а спустя полгода пребывания в реанимационном отделении, когда у нее постепенно отказывали почки, сердце и легкие.
                Сходу согласившись, я потом впал в глубокое размышление, потому что помимо простого и естественного желания помочь людям до меня дошла та степень ответственности, которую я на себя сразу возложил. Дело в том, что один из этих потенциальных родителей оказался и моим хорошим знакомым. Таким образом, последующие несколько дней я провел в раздумьях, но все же решил не отказываться от обещанного. Вечером мне позвонила будущая мама, и  мы договорились с ней о встрече на следующий день. Ее имя -  Хуанита Ортеговна, поскольку она внучка одного из тех испанцев, которые были вывезены в СССР в  1937году, во время Гражданской войны в Испании. Я слышал эту историю о том, чтобы мы вывезли не только золотой запас страны Испании, но и несколько сотен детей испанских коммунистов. И вот теперь мне предстояло познакомиться с одним из потомков этих переселенцев. Я мысленно представлял себе Кармен, но это оказалась немного располневшая и очень милая блондинка лет 40, которая, естественно, говорила на чистом русском языке. Она сразу повела меня в дом малютки, но я схватил ее за руку и перед входом в заведение попросил немного времени на то, чтобы хотя бы вчерне обсудить проблему, поскольку я видел некоторые сложности.
                -Скажите, а если мне как врачу-неврологу этот ребенок не понравится, то это будет для вас трагедией. Вы уже не видите себя без него и хотите, чтобы у вас был именно этот ребенок.
                -Нет, конечно – откровенно сказала мне Хуанита.  - Просто в этом доме малютки не предоставляют никакого выбора, и я сейчас должна дать свой ответ в отношение именно этого ребенка, беру я его или нет. Если я откажусь, то, вероятно, здесь мне уже ничего не светит, и нужно будет пытать счастья где-то в другом месте. Но это не означает, что мне нужно во что бы то ни стало брать именно этого младенца, которого мы сейчас будем смотреть.
                Несколько успокоенный я пошел за ней, и мы прошли через проходную, где нас придирчиво осмотрел  небольшого роста охранник-мужчина с немного цыганской наружностью. Мы прошли внутрь здания. Там все было по-казенному, хотя было видно, что ремонт выполнен не очень давно и с определенным качеством. Одев синие бахилы, мы прошли в детскую комнату, которая оказалась обширным залом с несколькими манежами, в которых на жестком основании без матрасиков с подложенными под головами пеленками лежали  по пять-семь детей в возрасте 2-6 месяцев. Некоторые из них негромко плакали, другие лежали спокойно. Вокруг в манежах были разбросаны игрушки, но с детьми никто специально не играл  и я еще раз  со всей очевидностью убедился, что воспитание ребенка в семье является тончайшей по своей сложности игрой со своими выработанными тысячелетиями правилами, которые не заменимы ничем иным.
                Тем временем сотрудница дома малютки взяла одного ребенка из манежа и положила на пеленальный столик. Это была наша девочка, которую мы и пришли смотреть. Завтра ей исполнялось три месяца, и она не обещала внешностью в дальнейшем походить на Венеру.  Во всяком случае, ее лицо было нельзя назвать милым и красивым. Хотя эти мордочки потом меняются очень сильно, и я в этом неоднократно убеждался. Я стал смотреть ребенка, тщательно проверяя все положенные симптомы. Она сперва плакала, но потом, после того, как я с ней поговорил, она успокоилась и стала улыбаться. Рефлекс Бабкина не вызывался, вероятно, потому, что она все время играла мимической мускулатурой. Хоботковый рефлекс вызывался отчетливо, то же было в отношении поискового рефлекса. Я достал из кармана приготовленную ярко-красного цвета небольшую игрушку – девочка хорошо за ней следила. Похлопав в ладоши у ее одного и другого уха, я попытался определить, хорошо ли она слышит, но убедительной реакции не получил. Голову она держала прекрасно, но у нее была небольшая правосторонняя кривошея. Положив ее на живот я убедился, что ребенок продолжает хорошо удерживать голову, но с некоторым переразгибанием, что было немного подозрительно на детский церебральный паралич ( ДЦП ). В три месяца автоматическая ходьба уже не прослеживается, но, подержав ее на весу и поставив ножки на стол, я убедился в том, что ее ноги асимметричны, хотя при пассивном вытягивании длина их оказалась одинаковой, а движения во всех суставах происходили без ограничений. Ползать она отказалась, но держалась за мои пальцы довольно крепко. Рефлексы Галант, Переза и Моро вызывались не убедительно.
                Дважды посмотрев эти симптомы, я стал смотреть то же самое по третьему разу, а сам неотступно думал об одном и том же – она мне не нравилась и все тут. Мне не нравилось, как она улыбалась, как запрокидывала голову в положении на спине, и еще чем-то она мне не нравилась на моем подсознательном уровне в то время, как я проверял у нее ее врожденные рефлексы. Хуанита стояла рядом и с беспокойством наблюдала за моими движениями. Наконец, я позвал медсестру и попросил одеть ребенка. Мы с Хуанитой отошли к окну, и стал рассказывать ей о своем впечатлении. По сути, наиболее важным из того, что я обнаружил, было не очень убедительное подозрение на ДЦП -  все остальное было несущественно. Я так и сказал, попутно объяснив, что это означает. В свою очередь, Хуанита сказала мне, что ребенку уже сделали УЗИ брюшной полости и забрюшинного пространства, при этом был обнаружен довольно значительный гидронефроз одной почки. Когда мы стояли у окна, к нам подошла одна из медицинских сестер или нянечек  - они были в свободной одежде, и поэтому их роль было определить не очень легко – и сказала негромко:
                -Нам нельзя это делать, но пойдите и посмотрите черноволосую девочку трех месяцев вон в том манеже, у нее на голубых ползунках вышиты воздушные шары!
                Сперва Хуанита, а потом я пошли и по очереди,  не раздевая, посмотрели указанного нам ребенка. Мордочка у нее была прямо чудо. Как только я остановился рядом с ней и пощелкал языком, то она сразу стала мне улыбаться. Я посмотрел объем движений в конечностях и увидел, что в этом отношении у нее все в порядке. Голову она держала хорошо. Но трогать мне ее было нельзя, и под бдительным присмотром прочих сотрудников я положил девочку в манеж, после чего мы с Хуанитой покинули этот зал.
                Через два месяца, после того как состоялся суд, Хуанита и ее муж, которого звали Тарас – право, славное сочетание! – взяли выбранную ими первоначально девочку домой, и пригласили меня посмотреть ее еще раз. Девчонка была хоть куда, ей уже было немного больше полугода и теперь совершенно определенно можно было сказать, что никакого детского церебрального паралича у нее нет и в помине.  Все-таки в родах она была немного травмирована, и поэтому я назначил полномасштабное  нелекарственное лечение, которое примерно к году позволит ей полностью поправиться. Если она пойдет ножками в год или около этого, а в два года скажет «Мама, дай!» или какую-то другую фразу из двух слов, то можно считать, что с родовой травмой она справилась.
                Еще через какое-то время, когда приемной дочке было около года, Тарас как-то таинственно отозвал меня на работе в сторону и сказал: «Слушай, а Хуанита беременна, что нам теперь делать?».
                Я даже сперва не понял  о чем идет речь, но потом, запинаясь, ответил, что это сложный вопрос, на который ответить могут только они сами. Проблема заключалась в том, что Хуаните, как я уже говорил было 42 года. Вот уж «не было ни гроша, да вдруг алтын».
                Чуть позже я случайно встретил Хуаниту на улице. Она было заметно располневшей, поэтому я просто спросил, как она себя чувствует. Она правильно поняла мой вопрос и стала рассказывать, что беременность на удивление протекает хорошо, особенно по контрасту с той первой, более 20 лет назад. Приемная дочка тоже чувствует себя хорошо и уже начала понемногу ходить. Отвечая на мой немой вопрос, Хуанита совершенно естественно и просто сказала: «Мы решили оставить этого ребенка тоже, потому что бог дал нам его в награду за то, что мы не смирились, а решили взять приемного ребенка и его воспитать». Теперь у нас, наверное, будет двое, мы так хотели это всегда, а когда наша Света умерла, мы были в таком отчаянье, что я хотела на себя руки наложить. Но потом мы подумали, подумали и, знаете, не бывает безвыходных положений, вот нам и повезло».
                Я шел по своим делам, и мне пришла в голову простая мысль, что везет только тем, кто никогда не сдается.

                Как хотелось бы закончить эту историю на радостной ноте. Но дальше все пошло наперекосяк. Прошло всего 1.5 года…
              Ребенок оказался все-таки неврологически неблагополучным.
              Тарас опять взялся за стакан.