Талисманы. Солнце

Безгрешен город, позволивший хлебу вымокнуть в соке пламени. Фрукты надламываются по половинке, отстаёт липкая тёплая кожица - тоньше папируса жаркие невнятные письма виноградным богам, слабым угольком финикиянки пятнают ступни и бёдра. Похожие на змей, поднимаются жёлто-медовые душные пульсы пыли, подминаются в спирали спинами. Сегодня праздник - и лимонные полнолуния россыпью на шершавых коленах рынка с багдадским профилем, тюрбан вяжет виски пылкой сиренью, Сирия поёт о привкусе стали и масел под змеиными и человечьими сдвоенными языками. Скоро, скоро будут глухо падать апельсины на плавную, дрожащую от искристого зноя чуткую поверхность воды, и улицы здесь - золотые мелодичные реки, и яблоки - строгий светлый звук, запинающийся на ноте "ля" у дёсен, не далее дрожания картавого "р" в женских темноволосых именах. И привкусом серебра и соли окажется монета, нанизанная на красную нить - я ношу её на запястье до сих пор, как тогда. Вечер придёт бархатом, множеством рыжих всплесков, ритмикой сбивчивого шага, всё время стремящегося перейти в танец. Я полюблю тебя сегодня, чтобы было за кого молиться в переполненном храме, а потом уйду встречать грозу, босая, ломкая в свете капель. Вечер на грани кинжала дрогнет чёрным узорным пламенем, и я - смотри - я, я, я пугаюсь сомкнуть ресницы и вдохнуть. Пальцы найдут несколько глиняных ладоней в толпе, гортань запахнет красной водой, грешной водой, и запахнётся в шёлк разбегающаяся тонкими кругами музыка. И я надломлю хлеб, и назову город по имени, и все мои имена останутся вымокшими в пламени крошками - чистыми, немыми и целыми, как виноградины.