Мишка

  Мишка большой – ему восемь лет. На нем подшитые валенки, телогрейка с подвернутыми рукавами и кроличья шапка ушанка. Настоящий мужик. И шапку Мишка надевает, так же как и отец, когда тот собирается на охоту - с завязанными на затылке тесемками.
  Топчется Мишка по двору, ищет, чем бы заняться. Отец только обещает с собой в лес взять на настоящую охоту, да все откладывает. Вот и сегодня проснулся Мишка, а бати уже нет. И Саяна, который всегда во дворе встречает своего младшего хозяина веселым, заливистым лаем тоже нет.  Пнул Мишка цепь, что с пустым ошейником у собачьей будки лежала, вздохнул, и тут ему на глаза попался топорик…
  Большие рабочие топоры у отца под навесом  хранятся, а этим лучину для печки готовят и для других разных мелких дел используют. Схватил Мишка топорик c чурки, где мать по утру от мороженого мяса кусок для щей отрубала, и деловито направился со двора в огород – неотложное дело у него появилось. Такое срочное, что откладывать – ну никак нельзя!
  В огороде, вдоль забора, тропинка в снегу протоптана. Ведет тропинка к небольшой калитке, через которую летом воду из ручья для поливки носят. Протиснулся Мишка в калитку и оказался у мостика узкого, в три доски. Пригляделся, на мостике -  на свежевыпавшем ночью снежке, следов от отцовских валенок нет. Значит, не за Чапыжную гору отец направился, в распадки, а в Приречный бор. Еще обиднее Мишке стало -  за гору-то далеко, а бор рядом, мог бы, и взять с собой.
  Ну и ладно. Пускай они там с Саяном по чащобам лазают, а у него, у Мишки, свой лес есть!  Сразу за ручьем, за небольшим пригорком, как раз между Мишкиной улицей и гаражом лесопункта, где трактора разные стоят – и те, что сами деревья валят, а потом на себе тащат и другие всякие.
  Поднялся Мишка по снежной целине на пригорок, запыхался. Стоит, осматривает свои владения. Снег искрится на легком декабрьском морозце, солнышко уже высоко, в верхушках деревьев ветерок шумит. Хорошо у Мишки на душе, свободно. Здесь он сам себе хозяин, здесь он все что захочет, может делать…

  Захочет - к дороге старой, заброшенной пойдет, что от гаража плавной дугой прямо на край села выходит. Летом здесь в глубоких глинистых колеях «вечные» лужи стоят, изумрудно зеленые от плотного слоя свободно растущей ряски. А зимой лишь изредка, пробиваясь через сугробы и нарушая тишину натужным рокотом, трактор из гаража проползет, оставляя за собой на дороге глубокие ребристые следы от гусениц. Долго их потом снегом заносит.
  По обе стороны дороги сосняк молодой стоит. Ни валежника, ни кустарника только кое-где старые, толстые – не обхватишь, листвяки и взрослые сосны над молодняком возвышаются. Чисто и светло в этой части леса. Любит здесь Мишка с друзьями меж стволов носиться в «войнушку» играть. Шишек тут – пропасть, есть чем друг друга обстреливать. А еще прошлым летом Мишка с соседскими пацанами делал там «штаб» – шалаш между двух стройных сосенок…
Но не пойдет сейчас туда Мишка. Далеко, да и тропинку хорошую туда еще не набили, а по одиночным следам в глубоком снегу идти еще хуже, чем по целику – срываются ноги со старых подмороженных следов, того и гляди упадешь. Упаришься, пока до дороги доберешься, да и не за этим Мишка сегодня в лес идет…
  Может, конечно, Мишка на Ильху сходить. Ильха течет из-за Чапыжной горы, пересекает старую дорогу у самого гаража, а потом подходит к Мишкиной улице и, соединившись с ручьем, бежит через все село к Туне - большой таежной реке. Туна далеко в Саянских горах начало берет. А Ильха – речушка маленькая, вертлявая. Течет неспешно через мелкие, по щиколотку, перекатики из омутка в омуток. Склоняются над ней ивы до самой воды, а островки и старицы тальником так густо заросли – не продерешься. Зато в половодье заливает речка всю низину от пригорка до гаража, пенится, бурлит в заторах из лесного хлама…
  Вот зимой хорошо бродить по ее замершему руслу, сражаться палкой–мечом с прутьями тальника: вражеским войском, примораживаться намоченными в наледях валенками ко льду, представляя, что это злой колдун тебя заколдовал, и ты шагу ступить не можешь...
 
  Нет, сейчас у Мишки другая цель. Мишка идет к маленькому озерку, которое прячется в глубокой лощине как раз между ручьем и Ильхой. К озерку, по краям которого, как стражи, стоят останки двух здоровых листвяков. Сломились они, когда-то от бури или от старости чуть выше краев лощины, да так и торчат пятиметровыми обрубками.
  Самое интересное, что озерко ни с ручьем, ни с речкой не соединяется, а откуда тогда там гольяны взялись?  Пацаны говорят, что когда-то, давным-давно, половодье такое случилось, что края лощины перехлестнуло, и  вода гольяна туда занесла….
  Но кажется Мишке  - они сами здесь, гольяны, как-то зарождаются. Ведь ловит их вся Мишкина компания каждое лето и удочками на хлебный мякиш и сачками самодельными, и просто гоняет их палками, поднимая тину со дна, пытаясь загнать рыбешку на мелководье - в узкий конец озерка. И, кажется всё уже – на удочку не клюет, и сколько не всматривайся в коричнево-зеленую глубь - не видно ни одного гольяна. А  через  какое-то время пробегаешь мимо случайно, глядь – а они опять на поверхности воды на солнышке греются. Мало того, зимой, говорят, озерко промерзает до дна. Куда тогда гольяны деваются? Откуда весной снова появляются?
  Спустился Мишка по крутому склону на дно лощины, цепляясь за ветки черемушника, воткнул топорик в сугроб топорищем вверх. А затем попятился от берега к центру круглой, засыпанной снегом прогалины озерка, замер на месте, раскинул руки в стороны, и рухнул навзничь  в глубокий снег.  Лежит Мишка недвижно, жмурится довольно на опрокинувшееся, белесое небо.
  Застыли над Мишкой редкие облака, а меж облаков бесшумно плывет серебристая капелька самолета, оставляя за собой  расплывающийся, волнистый шлейф…
  Варежки у Мишки теплые, бабушкой вязанные, шерстяные штаны с начесом на валенки натянуты, шарф вокруг шеи обмотан – целый час бы вот так лежал в снегу и смотрел, смотрел бы в бездонное небо, дорисовывая в своем воображении облака то в парусный корабль, то в сказочный замок…
  Вздохнул Мишка, приподнялся осторожно, и, стараясь опираться лишь на правую руку и ногу,  резко перекатился в сторону. Вскочил, отряхнулся,  повернулся к следу, который оставил на снегу, покачал головой недовольно:  плохой отпечаток получился! Смазал, разрушил всю правую сторону «фигуры» в снегу, когда вставал.
  Сдвинул Мишка шапку на затылок и стал разгребать ногами снег, безжалостно уничтожая неудавшийся «автограф». Добравшись до мутного, желтоватого льда, опустился перед ним на колени, сжимая в руках топорик, приноравливаясь к первому удару…

  Еще во  дворе, при виде торчащего в чурке топора, Мишке пришла в голову идея прорубиться до дна озерка и поискать гольянов. Если озерко насквозь промерзает – значит и гольяны должны где-то там вмерзнуть? Вмерзнуть и стать такими же мороженными как мойва, которую мать покупает целыми плитками и хранит в холодных сенях, откалывая время от времени от замороженного брикета куски для жарки. Что-то не замечал Мишка, что бы мойва оживала. Было дело, утаскивал Мишка на кухне у матери рыбешку – проверить. Целый час ждал, наблюдая за рыбкой, которую в банку с водой бросил – не ожила.
  Размахнулся Мишка и тюкнул со всей силы топориком в лед. Еле успел отвернуться от брызнувшей в лицо ледяной крошки! Так, зажмуриваясь и заворачивая голову набок при каждом ударе, стал прорубать в озерке лунку.
  «Проверю, думал Мишка, действительно ли озерко насквозь замерзло? А если замерзло, то вырублю со дна гольянов, притащу домой, растаю, там и посмотрим, могут ли они заледеневшими зимовать!»
  Жарко стало Мишке, скинул он телогрейку, размотал шарф, а сам все тюк да тюк  по льду.  Вскоре рубить стало неудобно – узковата лунка – пришлось срубать края, расширять. Устал Мишка, бросил топорик, а все слышится ему тюк да тюк! Покрутил Мишка головой, видит дятел сидит на обломке листвяка, черный и большой, в красной «шапочке».  Стукнет пару раз в ствол своим крепким клювом, покрутит головой, передвинется вверх на чуток и опять – тюк, тюк – личинок выискивает.
  Маленьких пестрых дятлов тут много, а вот черного дятла – желну - редко увидишь. Затаил Мишка дыхание – наблюдает. Только покрутил дятел в очередной раз головой, да и снялся с листвяка, порхнул бесшумным черным лоскутом за деревья. Наверное не нашел ничего.
  Выгреб Мишка руками куски нарубленного льда из лунки, призадумался – это сколько же еще рубить надо, если он уже полчаса возиться, а руки в лунке даже по локоть не скрываются?!   А какая же здесь глубина на середине озерка? Льда должно быть никак не меньше метра, а то и больше, да еще и слой тины и ила…  Надо было у берега прорубать… Да нет, если уж гольяны и зимуют здесь, то должно быть на самой глубине. Как же до них добраться?
  Поскучнел Мишка, чешет затылок. Легкая затея оказалась вдруг невероятно сложной. Казалось, что там особенного, пришел да прорубил. Представил Мишка, что лунка уже в метр глубиной, а он вниз головой - только ноги вверх торчат – все рубит и рубит. Смешно стало Мишке. А как с такой глубины лед выгребать?
  Сидит Мишка на краю лунки, подвернув под себя ноги, хлопает густыми, длинными ресницами. Ресницы, брови, края шапки – всё заиндевело. Морщит нос парнишка – и готов уже от своей идеи отказаться, и обидно от этого до слез!
  А если сечку взять? Что у бани, на углу, к завалинке прислоненная стоит с обломанным черенком?  Отец ее из старого топора сделал. Отнес топор в гараж, где мужики к обуху кусок трубы приварили сваркой, а потом черенок березовый в трубу вставил – как в лопату.
Этой сечкой можно вертикально долбить. Ей и траву в корыте измельчают для поросят и лед по весне в ограде скалывают возле крыльца… И в глубокой лунке лед продалбливать, наверное, гораздо удобнее, чем топором… Вот только черенок сломан, а у отца все времени нет, новый сделать…
  Встал Мишка у лунки, закрутил головой, высматривая березки. А что? Разве не может Мишка черенок сам вырубить? Повеселел Мишка, накинул телогрейку, шарф и начал по склону лощины карабкаться. Надо вдоль Ильхи пройти – там березок молодых много, а здесь в лощине все старые да корявые…

  Задержался Мишка на краю лощины у куста шиповника. Ягоды на кусте крупные, ярко-красные. Только внутри из одних семян состоят – жестких и колючих. Сгрызает Мишка мясистую кожицу ягод, а все что под кожицей - бросает. Вкусно, но хлопотно – много не съешь. Пока возился с шиповником, идти на Ильху расхотелось. Да и дома, наверное, скоро Мишку хватятся. Опять будет мама ругаться, что без спросу в лес ушел… А чего здесь ругаться? До дому рукой подать и если мать из огорода покричит Мишку, то он услышит. Слышно же ему здесь как соседская Шельма лает! Ладно, завтра черенок сделает. И Кольку соседского позовет – вдвоем сподручней гольянов добыть будет.
  Двинулся Мишка в сторону дома через полянку, на которой густыми кучками сосенки маленькие стоят. Иные чуть выше Мишки, а которые и до пояса не достают. Отвел «лапу» сосновую рукой, когда между двух сосенок протискивался, а ветка с руки сорвалась да иголками по лицу - хлесть! Трет Мишка варежками глаза – досадно ему, обидно. Взял, да со злости и рубанул топориком сосенку. Под самый корень! Рубанул, и стоит, смотрит удивленно – топорик то хозяйственный, а в нежный молодой стволик как в масло вошел. Тюкнул Мишка  сосенку с другой стороны надруба – она и упала!
  Хоп топориком Мишка вторую сосенку с левого плеча – надрубил, хоп с правого плеча – свалил! Засмеялся Мишка – вот здорово, как лесоруб он сейчас какой-то! Шагнул вперед и хоп с левого плеча, хоп с правого… Оглянулся на поваленные сосенки и представил, что прорубает он просеку в дремучем лесу, а потом по этой просеке дорогу проложат… Захватила Мишку эта игра, идет вперед, рубит направо и налево, ничего вокруг не видит, ничего не слышит. Хоп с левого плеча…
  - Ты что же, паршивец такой, делаешь?! – громыхнуло вдруг над Мишкиной головой.
Мишка даже присел от неожиданности, задрал голову вверх, смотрит округлившимися со страху карими глазами, беззвучно разевает свой щербатый рот.
  Стоит над Мишкой дядька Степан, невесть откуда взявшийся, и с плеча жердину длинную и тяжелую снимает.
  - Это чей же поганец-то такой? – вопрошает дядька Степан, - Никак, Мишка? Вот я тебя сейчас…
  Не стал Мишка дожидаться исполнения угрозы и на полусогнутых ногах бросился назад, через полянку. Скатился в лощину, выронив при этом топорик, выбрался из лощины с дальней стороны и побежал домой окольными путями, пригибаясь и оглядываясь…
 
  Только в своей ограде перевел Мишка дух. И чего дядька Степан к нему прицепился? Мало ли этих сосенок в лесу? Сам вон жердину свежесрубленную тащил. А может быть, ему самому эти сосенки для чего-то нужны были? Ой! А вдруг он леснику пожалуется?!  С дядей Егором, лесником, шутки плохи. Еще когда шалаш в прошлом году делали, то старшие пацаны всё головами крутили, прислушивались – а вдруг дядя Егор, где по близости? Что же Мишке делать? Ведь узнал его дядька Степан, как никак сосед, вон, через дорогу его дом стоит.
  Обмёл веником Мишка валенки от снега, зашел в дом тихонечко. Мать на кухне возится, кастрюлями гремит. Сестра в комнате телевизор смотрит. Хотел, было прошмыгнуть в спальню незаметно, но мать углядела, за стол усадила.
  Хлебает Мишка горячие, с утра на печи настоявшиеся щи. Щеки у мальчишки с улицы раскрасневшиеся, румяные, чернявые волосенки, под шапкой сбившиеся, в стороны торчат.   Мать ворчит у плиты, что носит Мишку неизвестно где не обедавшего, что одежда у него вся мокрая, что уроки не деланы, и что пороть его, Мишку, некому.
  Наворачиваются у Мишки слезы, и думает он, что когда придет отец, пороть-то будет кому, а самое главное -  будет за что. Представляется пацану, как встречает вечером отца дядька Степан и жалуется на Мишку. А может быть, дядька Степан уже леснику все рассказал и раздастся сейчас вдруг стук в дверь, а на пороге лесник со штрафом!
  Отказался Мишка от чая, убежал в спальню, на печку. Печь у них большая, в пол дома. Одной стороной в кухню выходит – там топка и плита, а другой в спальню – там, в печи, выступ сделан, лежанка. Под лежанкой дымоходы идут, на ней всегда тепло и уютно, а в самый разгар топки печи – утром и вечером – даже жарко.
  Сидит Мишка на печи, смотрит в окно спальни на улицу, не идет ли лесник. Мать опять про уроки напомнила. Беда Мишке с родителями – оба учителя, в школе работают. Какие уроки?  Ведь суббота,  еще завтра целый день впереди! Хорошо, что родители только в старших классах уроки ведут. Отец труды, а мама химию…  Но  Мишке с сестрой и так не сладко приходиться: стоит на уроке набедокурить или двойку схватить – родителям на следующей же перемене всё в учительской доложат. От того, наверное, у Мишки и двоек почти не бывает и на уроках он особо не шалит…
  Мается Мишка на печи, встают у него перед глазами картинки одна неприятней другой. Совсем измучился… Топорик еще обронил. Вот за это точно влетит. Собрался, было, Мишка идти топорик искать, да мать на улицу больше не пустила. Мало того – усадила таки Мишку за уроки.

  Отец пришел, когда уже совсем стемнело. Мишка, услышав в ограде радостный лай и повизгивание Саяна, убежал из кухни, где они с матерью да сестрой в это время чаевничали, в спальню, на лежанку. Забился в уголок, притих…
  Обычно Мишка кидался к отцу с непременным вопросом – «Что убил?», а отец всякий раз весело отвечал – «Ноги!». Даже если и была добыча. Затем Мишка с сестрой затевали возню вокруг рюкзака: каждому хотелось первым в него заглянуть. И даже кот Рыжик, если был в это время дома, вздыбив шерсть на спине и распушив хвост, осторожно подкрадывался к рюкзаку и все начинали над Рыжиком смеяться, когда тот отпрыгивал и фыркал от густого лесного запаха…
  Притаившись на лежанке, Мишка слышит, как отец бросает у порога пустой рюкзак, как мать суетится на кухне, накрывая для отца ужин, а отец наказывает ей покормить в первую очередь собаку. Как спрашивает отец у сестры, где Мишка, не заболел ли…
  Когда сильные руки извлекли Мишку с лежанки и отец притащил пацана на кухню, тот не выдержал и разревелся. Всхлипывая и подвывая, рассказал и про прорубь и про сосенки и про топорик и про то, что дядька Степан уже, наверное, давно доложил все леснику. Мать во время Мишкиного рассказа  только руками всплескивала, да отворачивалась, улыбаясь украдкой. Сестра рожицы строила, дразнилась. А отец хмурился и ерошил волосы на Мишкиной голове тяжелой ладонью.
  Когда Мишка выплакался и успокоился, отец сказал:
- Ну вот, Михаил, вредитель ты получается. Лес беречь надо, а ты сосенки молоденькие под корень…  Но то, что сознался сам, что переживаешь – хорошо!
  Повернулся отец к матери и, не выдержав, засмеялся:
- Надо же гольянов он добывал! – а затем, уже снова обращаясь к Мишке, строго произнес: - Завтра с утра на озерко, топор искать! А за то, что топор без спросу взял, да не на пользу использовал – всю следующую неделю со двора ни шагу!
  Долго не может заснуть Мишка, ворочается, вздыхает. И слышит, как за перегородкой отец бумагами шуршит, наверное, к урокам готовится, планы пишет. Вот чайником на плите громыхнул, бормочет что-то, вот дверцей шкафа хлопнул – видно книгу достал, читает. Сестренка посапывает на соседней кровати и у Мишки глаза закрываются. А перед глазами кружиться озерко, и выскакивают из проруби гольяны и порхают над Мишкой как птицы, а потом садятся на сосенки и сосенки падают, падают… Спит Мишка.


  Утром отец рано поднялся и Мишке не дал выспаться. Как ни сопротивлялся парнишка, кутаясь в одеяло, да вытащил его отец из теплой постели.
  Позавтракав и одевшись потеплее – за ночь набрал силу мороз, покрепчал, отправились на озерко. В лощине, быстро разобравшись в Мишкиных следах, отец нашёл топорик и сказал:
  - Веди «лесоруб» показывай «лесосеку»…
  Привел Мишка отца на полянку, где вчера сосенки рубил. Отец только присвистнул, да головой покачал:
  - Надо же, какие маленькие да пушистые, им бы расти да расти… - осмотрел поляну с лежавшими, то тут, то там, зеленым ворохом сосенками, добавил: - Но, что сделано, то сделано, назад не вернешь… Давай-ка, сосенки свои, уже бесполезные, вон к тому обгорелому пню стаскай, очисти полянку. Приучайся за собой в лесу прибирать…
  Управившись с сосенками, разогревшийся, сопящий Мишка, опустив голову, подошёл к отцу:
  - Пап, я никогда, никогда больше не буду деревьев рубить! Честное слово!
  - Эх, Мишка, Мишка… Не все так просто…  А забор надо будет подновить, сосны молодые на жерди будем рубить? Будем! А столбы вот у нас на воротах подгнили, новые готовить будем? Будем! Я уже неподалеку отсюда и листвяк подходящий приглядел...
  Просто помни, что каждое дерево для чего-то нужно. У каждого свое предназначение. Вот так поступать нельзя!  – показывает отец на кучку сосенок у пня. – Видишь, сколько деревьев зря погубил?! А природа, Мишка, она тоже мстить умеет…
  Бредет Мишка вслед за отцом обратно домой, опустив голову. Думает. Представляет, как выросли его сосенки высокие, стройные. Как проходят мимо них люди, любуются и не трогают.  Растут сосенки, растут и превращаются в большие, толстые сосны. Рассыпают кругом свои шишки, и прорастает из их семян молодой сосняк. Порхают меж деревьев птицы, карабкаются по стволам белки….
  Тошно Мишке, ох, тошно! Лучше бы его выпороли…
  Уже подходя к дому, Мишка вдруг спрашивает:
  - Пап, а как всё-таки гольяны, вмёрзшие в озерке, перезимовывают?
  Отец останавливается, смотрит укоризненно:
  - Как это, вмёрзшие? Ты мимо этого озерка сколько раз за день пробегаешь? Неужели никогда наледь там не видел? Да вот, недавно… -  отец задумался, вспоминая. – Это когда же у нас снег пошёл, что почти неделю сыпал и сыпал, пятого? Ну вот, числа первого – второго декабря, я проходил,  там наледь была… Сейчас, после мороза, опять должно воду на лед выдавить. Там же родники бьют, Мишка.
  Отчего, думаешь, лощина вниз до самого ручья заболочена, мокро там и сыро всё лето? Раньше по лощине  ключ бежал, а теперь приглушило родники на дне озерка, затянуло илом, да и захламили озерко, - отец покосился на Мишку, – Ты с мальчишками, в том числе… Еле живое уже, тоже скоро в болотину превратится... Спят они сейчас там, твои гольяны, в ил зарывшись.
  Поплелся Мишка к дому, вслед за отцом, вконец пристыженный. Надо же, и наледь сколько раз видел и в вязкой лощине летом в сапогах хлюпал, а одно с другим не связал… Значит там, подо льдом вода…
  И если все таки прорубиться…
  -Пап, - дёрнул он отца за рукав. – Смотри какие берёзки ровные, давай срубим одну…
  - Зачем!?
  - Для дела, - хитро улыбается парнишка: - Что же это у нас сечка без черешка стоит?
 
  Вновь не может уснуть вечером Мишка. Ворочается в своей кровати, вздыхает. Кружат перед глазами хоровод печальные сосенки, поскрипывают укоризненно листвяки, смотрят из озерка гольяны…
  «Кто ты?» - спрашивают они Мишку, - «Зачем ты?».
  Спит Мишка…
   

Омск, 2007 г.