Птица

 Словно внезапный толчок в спину. Ты падаешь, но не чувствуешь боли, причиняемой содранными до крови коленями. Это из-за мимолетного испуга, внезапности. Но затем приходит боль. Ссадины тупо пульсируют, кровоточат. Со временем раны заживают, но остаются шрамы. В этот раз было так же, только не в буквальном смысле.
 Я проснулся в чудесном настроении. По лицу скользили первые лучи солнца. Рассвет. Люблю эту пору суток. Каждый рассвет, словно очередной Большой Взрыв, словно мир рождается заново. Но сегодня день должен быть особенно хорошим. По обыкновению я вылез в окно и отправился по влажной от росы траве в сторону небольшого озера, находившегося в километре от моего дома. Там я встречал каждый рассвет. Люди бывают безмолвны, природа - нет. Стоит лишь напрячь слух и там, где, кажется, стоит могильная тишь, ты услышишь сотни, тысячи звуков. Я люблю слушать природу. После этого я сочинял музыку, основанную на рассказах деревьев, ветра, воды, камней, травы - всего, что меня окружало. Иногда мое воображение рисовало на знакомых пейзажах новые детали. Их не было. Но они были. Проведя здесь два часа, я возвращался. Никто    не знал о том, что я вставал в четыре утра и отправлялся к озеру. Никто. Даже тот человек, о котором дальше пойдет речь.
 Мой друг Вильтон. Ему двадцать шесть, но он отнюдь не выглядит на свой возраст. Он в инвалидном кресле сколько себя помнит. У него врожденные проблемы с позвоночником из-за чего он не может ходить. Сегодня у него день рождения. Что подарить человеку, которому исполняется двадцать шесть лет? Но это необычный человек, а потому и подарок обычный ему я не собираюсь дарить. Я подарю ему часть себя, то, что принадлежит только мне. Но это будет вечером.
 Протяжный звонок в дверь. Тихо. Ожидание ужасно тяготит, особенно когда все рассчитано по минутам. надо же, нами управляет несуществующая материя - время. Люди сами его придумали, сами же от него и страдают. Ведь если бы не было минут, часов, дней, лет, нам бы казалось, что мы живем бесконечно, хотя и умирали бы мы в те же свои восемьдесят два, шестьдесят три, двадцать восемь.
 - Кто там?
 - Это я, Гарс. Можно войти?
 - Входи.
 Дверь отворилась. Передо мной стояла мать Вильтона. Обычно на ее лице сияла улыбка, что вообще очень удивляло людей, считающих, что она должна всем своим видом выражать скорбь из-за "свалившегося на нее груза". Но в свои сорок семь она выглядела как, скорее, старшая сестра, а не измотанная жизнью мать инвалида. Однако сегодня, казалось, она выглядит даже старше своих лет.
 - Где Вильтон? У вас все хорошо?
 - Присядь, пожалуйста.
Я покорно сел на диван. Что-то случилось. Что-то плохое. С Вильтоном.
 - Сегодня ночью Вильтона забрала скорая, - ее глаза заблестели, было видно как собираются слезы. - он в реанимации, в коме. Врачи говорят, что возможность...возможность того, что он.. - она начала всхлипывать, по щекам струились слезы. - выживет ничтожно мала.
 - Что с ним? - сдавленным шепотом произнес я.
 - Вчера он пошел с друзьями в клуб. Я была так рада, что он идет куда-то гулять, как все полноценные люди...
 - Он полноценный.
 - Да-да, конечно. Но ты же понимаешь, о чем я. Друзья привезли его домой в два часа ночи. Он был без сознания, а через полчаса начал задыхаться и биться в конвульсиях. Я вызвала скорую. Врачи пытались привести его в чувства, но тщетно. - Она рыдала, было видно, что каждое слово стоит ей нечеловеческих усилий. - Он впал в кому. Передозировка наркотиками.
 Моя голова, казалось, вот-вот разорвется от потока мыслей. Мне был абсолютно неважен тот факт, что он пошел в клуб с какими-то друзьями, о которых я не знал, над этим я задумался позже. Сейчас меня интересовало другое. Если он умрет, я сорвусь. Это будет слишком большим ударом. Но с другой стороны, мы придаем слишком большое значение смерти. Это всего лишь конец существования определенного организма. А оплакиваем мы вовсе не усопших, себя мы жалеем. Ведь люди эгоисты, все. Мы думаем только о том, что этого человека не будет рядом, что нам будет без него плохо. Однако я не мог смириться с мыслью, что Вильтон умрет. Уйдет навсегда из моей жизни. Да, я понимал, что рано или поздно это должно случиться, но, естественно, не был готов к тому, что сейчас. Это присуще людям: считать, что то, чего мы не хотим, свершится когда-то, а не сейчас.
 Я поехал в больницу. Конечно, меня не пустили в реанимацию. Но так я хотя бы был ближе к нему. Мы познакомились очень давно, мне тогда было десять. Я лежал с ним в одной больнице. Он на очередном обследовании, я же неудачно спрыгнул с балкона второго этажа и сломал ногу. Тогда он был моей поддержкой, а я - его. Помню, как иногда он позволял мне садиться к нему на колени и катал меня. Я боялся, что ему будет больно, но он утверждал, что абсолютно ничего не чувствует. Так и было. Но он никогда не вызывал у меня жалости. Он был сильным духом человеком, а это, по-моему, куда важнее груды мышц. Но как столетние дубы могут прогибаться под неистовым ураганом, так и сильным людям свойственно рано или поздно слабеть. Я чувствовал, когда он становился слабее. Но чувствовать это мог лишь я, никто другой не замечал никаких изменений. А теперь его могло не стать. Невыносимо думать об этом. Он стал мне братом. Но если кровные братья могут быть духовно чужими, то в нашем случае все было с точностью да наоборот. Я тоже, как и он, был один.
 Скорбное выражение лица доктора, на котором залегли глубокие морщины, а под бесцветными, ничего не выражающими от усталости глазами синие круги, говорило гораздо больше, чем слова. Даже если их мириады. На сотнях, тысячах языков. Это лицо выражало больше, хотя и несло в себе простую информацию: он умер. Тот самый толчок в спину. Конец. Все кончено.
 От моего друга осталась горсть пепла, которую я пожелал развеять над тем озером. Это и был мой ему подарок.
 На панихиде я заметил девушку, которая пристально смотрела на меня на протяжении всей службы. Она была похожа на Вильтона.
 - Гарс? - Я вздрогнул от неожиданности. Девушка подошла ко мне и, все так же не отрывая взгляда, заговорила со мной.
 - Эм, да, это я. Кто вы?
 - Аллин. Сестра Вильтона. Да, я понимаю, что ты удивлен. Я жила далеко отсюда, но теперь буду жить здесь.
 Люди незаменимы. Вильтона никто не заменил. Но в моей жизни появилась Аллин. Она возродила мою, казалось, погибшую, нет, скорее впавшую в анабиоз душу. Теперь я вместе с ней встаю в четыре утра и отправляюсь на то озеро. Там мы молча сидим, слушая природу и Вильтона. Он говорит с нами. Его прах осел на воду, листья деревьев, камни. И они вместе с частичками Вильтона говорят с нами. Сейчас все хорошо. Шрам, оставленный смертью близкого человека, не исчез, но он, как и подобает шрамам, не болит. Он всегда лишь напоминает о себе, когда на него взглянешь.