Глава 10

Перед приездом герцогини де Шеврез герцог де Барбье переживал как никогда в жизни.
Ему доводилось встречать и встречаться с самыми разными господами и дамами, и титулом его было не удивить. Да и какой это титул – герцогиня де Шеврез?  Что это по сравнению с соседями де Барбье – Гастоном Орлеанским и Сезаром де Вандомом?
Ну, муж - сын самого Генриха Меченого, ну, отец – Эркюль де Роан. Если бы только это, де Барбье даже ухом бы не повел.
Однако сама Мари де Шеврез стоила всех титулов и даже королевской короны. Герцогинь на свете много, а вот такая, как Мари - одна. Имя ей дал муж, а вот легендарную репутацию она заработала сама.
Герцог был взволнован, как мальчишка. Его ждала встреча не со знатной дамой, а с мечтой, с тайной, с легендой!
Он готовился к приему, как к свиданию.
В число приглашенных попали только избранные из избранных, числом всего восемь человек. Вместе с хозяевами, Атосом и герцогиней это должно было составить двенадцать особ - наилучшее количество для закрытого приема.
Все, что было богатого и роскошного в доме герцога, было выложено на видное место, вывешено на стены, выставлено на обозрение или подано на стол. Хозяева и гости нарядились как в последний путь, когда уже нет смысла оставлять что-то на потом. Золото и драгоценности слепили глаза. Пусть кое в чем были погрешности против вкуса и последних веяний моды, но пышность и роскошь способны были вызвать зависть у многих придворных.
Ни у кого не хватило терпения ждать и все явились неприлично рано, почти минута в минуту к началу приема.
Атос привез герцогиню с получасовым опозданием и когда они вошли в гостиную, все гости были в сборе. Воцарившаяся тишина должна была удовлетворить тщеславие мадам. Эффект был силен.
Она была в темно-бордовом с золотом платье, цвет которого был таким глубоким и насыщенным, что ткань казалась бархатной. На самом деле, из бархата был только лиф, а юбки были из искусно выделанной ткани, еще неизвестной в провинции.
Золотые рюши на шее, золотое кружево по краю декольте, золотая паутина по всему платью – герцогиня казалась роскошной птицей, запертой в драгоценной клетке, и была увенчана той самой берилловой диадемой, которую забыли (намеренно или случайно) в Блуа у герцогини де Немур.
Уже не имело значения, насколько свежа ее кожа или румяны щеки – она была королевой этого приема. К тому же приглашенные герцогом де Барбье были сплошь его старинные друзья, так что мадам де Шеврез в любом случае была там самой молодой.
Граф де Ла Фер не мог знать, что наденет герцогиня, но он догадывался, что представление будет первоклассным. Поэтому его костюм был под стать. Он разрядился так, что еще немного, и подобная роскошь показалась бы избыточной. Золото и старинная парча, кружева и банты, а в довершение – он сам. Гримо потрудился на славу, на этот раз граф так и сказал: «Как на крестины!»
Явление этой пары могло бы порадовать Рубенса, который был мастером парадных портретов. Выражение лиц было, как и одежда – «парадным».
Когда гостей позвали к столу, герцогиня позволила себе первую вольность. Она пожелала, чтоб графа де Ла Фер посадили напротив, чтоб она могла легко видеть его. «Мне будет приятно» - так она заявила, и гости тихо ахнули: «Как она смела! Какая непосредственность!»
Позволь себе подобное местная дама, ее бы подвергли остракизму за безнравственность.
Герцогиня держала себя с безупречным тактом и достоинством, но время от времени позволяла себе дарить откровенным  взглядом сидевшего напротив мужчину. Бесстрастно выдержать такое мог только граф де Ла Фер.
Он сидел с видом отлично вышколенного светского истукана, для которого главный закон бытия – это этикет.
Но Атосу не помогла его сдержанность. Гости были единодушны – граф не нуждается в пошлых ужимках, чтоб подтвердить свой статус любовника. Он может позволить себе спокойную отстраненность, которая вполне отвечает подчеркнутой церемонности герцогини.
Даже самая искренняя любовь будет осмеяна, если использует вульгарные способы проявить себя, но адюльтер, поданный с элегантным бесстыдством, был принят с восхищением.
Герцогиня первой покинула дом герцога де Барбье, воспользовавшись всегдашней привилегией важных гостей убраться восвояси когда хочется, а не когда позволят приличия.
Хозяин, не смущаясь присутствием супруги, весь вечер не сводил с мадам де Шеврез восторженного взгляда. Он повел ее к карете, бережно держа за руку, и время от времени целуя ей пальцы. Пока мадам усаживалась, Атос тщетно озирался в поисках Гримо и своего коня.
- Я давно отправил их, - улыбнулся герцог де Барбье. – Ее светлость пожелала, чтоб Вы сопровождали ее в карете.
Дружная толпа гостей с завистью уставилась на Атоса.
- Поверьте, граф, я бы все отдал, чтоб занять Ваше место, - де Барбье с шутливым сожалением вздохнул, - но Ее светлость…
Он повернулся к окошку кареты и, прижав руки к груди, поклонился:
- Ее светлость решила иначе.
Атос с каменным лицом отвесил хозяину и гостям прощальный поклон и забрался в карету.
До самого Бражелона они с герцогиней не обменялись ни словом. Она прикрывалась веером, и Атос был уверен, что за пышными перьями мадам прячет торжествующую улыбку.
Он увидел эту улыбку, когда герцогиня направилась в свою спальню. Она сделала едва заметный жест, словно ища руку, на которую хотела опереться, но граф де Ла Фер сделал шаг назад.
- Сударь? – герцогиня вопросительно подняла брови.
За поклон, которым он ответил, ему бы рукоплескали даже при испанском дворе, где, как известно, церемонность возведена в культ.
С тем же «парадным» выражением лица, которое граф «не снимал» весь вечер, он распорядился:
- Проводить Ее светлость герцогиню де Шеврез в ее покои.
Властный жест – и мадам окружили слуги. Герцогиня оглядела эскорт, и надменно вздернула подбородок:
- Благодарю!
Ее любезная улыбка противоречила гневному взгляду, но граф остался бесстрастен:
- Спокойной ночи, мадам!
Он тоже отправился к себе. Гримо, давно вернувшийся в Бражелон, попытался объяснить, что не мог поступить иначе, но Атос не стал его слушать:
- Я все понял. Хватит об этом. Помоги мне лечь и запри дверь, которая ведет с лестницы в коридор перед моими апартаментами.
Эту дверь не запирали с момента постройки замка, и бедному Гримо пришлось изрядно потрудиться, пока он отыскал старый ключ.
Утром, забывшись, он хотел выйти, но уперся носом в закрытую дверь и несколько минут не мог сообразить, почему дверь не поддается.
Когда он вернулся в кабинет за ключом, граф мрачно распорядился:
- Запирать будешь каждую ночь.
С этого дня в Бражелоне начались военные действия.
Гримо очень скоро понял, что распоряжение графа отнюдь не было капризом. На следующий же день горничная мадам осведомилась, с каких это пор в доме по ночам запирают двери? Она-де не смогла пройти коридором, и была вынуждена блукать по лестницам.
Гримо молча показал ей более короткий путь к покоям мадам и напоследок заявил:
- Всегда.
- Что «всегда»? Запирают?
Гримо кивнул.
- А третьего дня, когда ты ездил в Блуа, было открыто! – не подумав, выпалила девица.
Гримо понимающе хмыкнул:
- Понятно. Теперь – заперто.
Горничная недовольно поджала губы, но сказать было нечего.
Между графом и герцогиней внешне ничего не изменилось. Атос был предупредителен, внимателен и почти все время посвящал гостье. Он находил для нее развлечения и занятия, при которых их всегда сопровождала прислуга.
Пикник на лужайке? Слуги несли провизию, маячили за спиной, отгоняли мух и держали зонты от солнца.
Прогулка верхом? С ними тащились оба конюха, Гримо, да еще бегом поспевала Жоржетта с парой-тройкой внучек и корзинами, на случай, если Ее светлости или Его сиятельству захочется остановиться и перекусить.
Осмотр семейных портретов? О, тут уже вся наличная челядь Бражелона «хвостом» брела за графом, который с видом Филиппа Испанского вел под руку герцогиню де Шеврез.
Ей оставалось только благодарить за почтение и внимание, которым ее окружили в Бражелоне. Через неделю она не выдержала и как-то после завтрака, решительно заявила, что им с графом нужно поговорить.
- Я всегда к услугам Вашей светлости, - безупречно вежливым тоном ответствовал граф. – Однако не смею посягать на Ваше время. Вам доставили почту из Блуа, и я…
- Я разберу ее позже.
- Не стоит ради меня менять свои планы. Я найду себе другое занятие. Не буду Вам мешать.
Он поклонился и покинул столовую.
Только присутствие слуг заставило герцогиню сдержаться. Она поднялась и медленно направилась к двери, скользя взглядом по их лицам, готовая придраться к чему угодно, лишь бы иметь возможность вспылить, дать волю гневу. Но перед собой она видела только глуповатые от излишнего усердия физиономии с вытаращенными глазами – прислуга только ждала, не будет ли у Ее светлости еще каких желаний, чтоб со всех ног броситься их выполнять.
В свои покои мадам де Шеврез ворвалась, как смерчь:
- Ты, дура! Немедленно найди этого Гримо и пусть передаст графу, что он должен явиться сию минуту! Слышишь?
Она затопала ногами уже не в силах держать себя в руках:
- Немедленно! Он обязан явиться! Я так хочу! Плевать мне на его дела!
Горничная зайцем метнулась к выходу, а Мари де Шеврез повалилась на диван и судорожно вцепилась в подушку, силясь разорвать ее на клочки. Ткани на графской мебели были добротные, и герцогиня только сломала себе два ногтя. Боль несколько отрезвила ее.
- Чертов мушкетер!
Она с раздражением отшвырнула подушку подальше и откинулась на спинку дивана, пытаясь успокоиться. Но не успела она прикрыть глаза, как вернулась горничная.
- Ну? Он идет?
- Нет, Ваша светлость. Граф уехал.
- Когда?
- А только что. Вместе с господином Гримо. Мне сказали, какой-то спор у крестьян, границы участка не поделили, что ли.
Горничная не успела увернуться и другая подушка – такая же плотная и тяжелая, как первая – попала ей в голову.
- Ай!
- Замолчи, дура!
Герцогиня встала и прошлась по комнате, нервно кусая губы.
- Ладно. Когда он вернется?
- Вечером, - всхлипнула девушка. – К обеду.
- Хорошо. Прекращай реветь. Дай мне подумать.
Через полчаса настроение у мадам де Шеврез явно улучшилось. Она снова заулыбалась и эта хищная улыбка не предвещала графу де Ла Фер легкой жизни.