РИНГ. Часть пятнадцатая

               

       Вернувшись   сегодня  несколько  позже    Арсен,  как  только  включил  свет,   увидел   большую   картину   на  стене.  Он   подумал,  что   ошибся    и   вышел  в   коридор,  чтобы  взглянуть  на   дверь.  Нет,  номер   на   двери   был  его.   Однако,  эта  картина?  Откуда  она  взялась,  кто  её  повесил?

Вопросы  требовали  ответа.  Но, ни   горничная  по  этажу,  ни  администратор,   вызванный   Арсеном,  ничего  толком  не  могли   объяснить.  Более  того,  когда  они  вышли,  Арсен   с   удивлением   заметил,  что   размер   картины  намного  превышал   размеры  двери.  Другими  словами,  её  просто  не   могли   внести  в  номер,  разве  только  по  частям.

   -  Это    просто  невероятно, - вырвалось  у  Арсена.  Ещё  утром  картины  не  было,  как   она  появилась  здесь,  никто   не   знает,  и,     каким  образом  могли  её  внести  и  повесить  на  стену,  тоже  неизвестно. Он  стал  внимательно  смотреть  на  то,  что  было  изображено  на   холсте   и  ему  показалось,   что  прежде  он  уже  видел  и  эти  горы,  чередой   выступающие  одна  за  другой,   и  эту  извилистую  тропинку  ведущую  вверх.  Что  то  знакомое  было  и  в  лице   усталого   путника  сидящего  на  камне.  Чтобы  лучше  всё  рассмотреть,  Арсен   отступил  на  шаг  назад,  и чуть  было  не  упал,  споткнувшись  о  камень.

  -  Откуда     взялся  здесь  этот  камень, - подумал   он   и    ещё   больше  удивился,   увидев  под  ногами  ту  самую   тропинку,  заросшую  травой,   которую  он  только  что   видел  на   картине.  И  те  же  горы   виделись  вдалеке,  а  в  нескольких  шагах  от  него,  точно   также,  сидел  человек.  Арсен   теперь   мог   лучше  его  разглядеть.  Бросались  в  глаза  небритые  впалые  щеки,  густые,  вразлёт  брови.  Одет  он  был   в  солдатскую  гимнастёрку,  поверх  которой  на  плечи  была  накинута   серая  шинель.  На  ногах  у  этого  странного  человека  были   покрытые  пылью   сапоги.  Чувствовалось,  что  он  проделал  долгий  путь  и  теперь,  сидя  на  камне,   решил  отдохнуть.  Человек  в  солдатской  шинели   не  сводил   глаз  с   Арсена,    не  удивляясь  неожиданному  его  появлению.  Поправив  на  плечах  шинель,  он  поднялся  и  направился   к  Арсену,  который    не  знал,   верить  или  нет  в  то,  что  сейчас  происходит  на  его  глазах.  Но,  как  не  поверить,  если  в  вышине,  над  тобой  кружится   орёл,  а  между  камней,  у  самых   ног,  растёт  трава.  На   склонах  гор   алеют   маки,  слышно  как      журчит  ручей,  а    прямо  перед  ним  -  не  нарисованный,  а  вполне  живой  человек.  Но,  тогда,   как   всё  это  понять,  как  осмыслить  происходящее? 

  Арсен  смотрел   на    человека,  начиная    замечать   в  его  лице   знакомые   черты.  Он  словно  перед  зеркалом  стоял.  Единственное,    пожалуй,   отражение  было  немного  старше.   У  одного  виски  чуть  серебрились  сединой,  у  другого  кудри   чёрные  как  смоль.  У  путника  глубокая  морщина    чёткой   полосой   рассекала  лоб,  у  Арсена  след  её   был  только  обозначен. Небритые   щёки  и   гладкое  лицо,    морщинки  возле  глаз   и   ясный   взгляд,  одежда,   вот  и  всё,  что  отличало.

    -  Кто   вы? -    с  трудом  преодолев  волнение,  спросил  он.  Где  я?   Куда  ведёт   эта  тропинка?
Незнакомый   Арсену   человек   смотрел   на  него  ласковым  и  грустным  взглядом:  -  Вот  мы  и  встретились,  мой  сын.

     -  Сын?-  удивился   Арсен, - Почему  вы  называете  меня  своим  сыном?
 Он  ощутил  на   плечах  его  руки,    почувствовал   идущее  от  них  тепло.  И  совершенно  не  противился,  когда  руки  эти  прижали  его  к  груди.  Напротив,   ощутив   колючее   прикосновение    небритых   щёк  к  лицу,  он   в  свою  очередь   захотел   крепко   обнять  этого  человека.   Арсен    снова   спросил:  -  Кто  вы?  Что  всё  это  значит?

       -   Идём, -  путник  отступил  в  сторону,   уступая  дорогу, - у  нас  есть  время  обо  всём  поговорить.  Сделаем  это   в  пути.
   Арсен,   испытывал  смешанные  чувства,  с  одной   стороны  ощущая  нелепость  происходящего,  с   другой, удивляясь,  беспрекословному    подчинению   с   которым   он   идёт   вслед   за  этим  незнакомцем,  неизвестно  куда   и   не  понятно  зачем.
       -   Ты  удивился,  что  я  назвал  тебя  своим  сыном, -  прервал  его  размышления   путник,  -  а  что  здесь  удивительного,  ведь  я  твой  отец.

       -   Подожди, - Арсен   дотронулся  до   его  плеча, -  подожди, но,  у  меня  нет  отца,  я  знаю  это  точно.  Мне  говорили,  что  он   погиб  на  войне  в  тот  год,  когда  я  родился.   Человек  в  солдатской  гимнастёрке  повернулся,  поправил  сползающую  с  плеча  шинель,  и  Арсен    увидел  на   его   гимнастёрке   пробитые  пулями   небольшие   отверстия.  Протянул   руку,  словно  хотел  прикоснуться  к  ним   и,  начиная   смутно сознавать,  что  перед  ним,  может  быть,  действительно  его  отец,  спросил: -  Это  было   там,  на  войне?

 Дауд  Кимаев,  чье  тело  было  погребено   в   братской   могиле,  но  душа  которого,  оставалась   все   эти  годы   на  земле,  сказал  глядя  в  глаза   Арсена:  -  Тебе  сказали  не  всю  правду,  сын.  Да,  я   погиб  в  тот  год,  когда    ты   родился,  но   я   всегда   был  с  тобой  рядом   все  эти  годы.

 Он  хотел  ещё,   что  то  сказать,  но  в  это   время  на   дороге  появилось  несколько  женщин.   Они  шли  не  спеша,  громко  разговаривая  между  собой  и  не  замечая    стоящих  перед  ними    мужчин.  Арсен,  когда  они  проходили   мимо,   поздоровался,   но  женщины  не  ответили  ему  и  даже  не   посмотрели  в  его  сторону.

     -  Они  не  могут   нас  видеть  или  слышать, - сказал,  наклонившись   к  Арсену,  Дауд. –  То,  что   ты   видишь  перед  собой,  на  самом  деле  не  существует,  по  крайней   мере,  не  в   этом  времени.
  Арсену  хотелось   крепко  зажмуриться,  чтобы  потом,  когда   откроет  глаза,  убедиться,  что  всё  это  тут  же исчезнет.  Но  всё   осталось   таким   же,  как  и  мгновение   назад  и  знакомые   с  детства  горы,  и  тропинка,  ведущая   вверх  и  этот  солдат,  называющий  себя  его  отцом,  который  на  самом  деле  давно  уже  похоронен  на  кладбище.

    -  Давай  присядем,  сынок, - сказал  Дауд,  обращаясь  к  Арсену,  -  устал  я  немного  и,  потом,  надо  же  мне  всё  тебе  объяснить,  я  ведь  чувствую,  что  ты  ждёшь  этого   разговора.  Так  ведь?
  Арсен  в  ответ   неопределённо  пожал  плечами.  Движенье  это  вызвало  улыбку   на  лице  Дауда.  Он   достал   из  кармана   гимнастёрки   пожелтевший  лист  бумаги,  протянул  сыну, -  прочти,  это   письмо  написала  твоя  мама,  в  тот  день,   когда  ты  родился.

  Арсен    взял   в   руки   письмо,   осторожно  развернул  его  на  ладони  и  начал  читать.
 
     -  Мама.  В  памяти  всплыло  её  лицо.  Взгляд,  грустных  и   внимательных  глаз.  Руки,  такие  ласковые  и  добрые. Голос, -  нежный  и  тихий.  В  тот  день,  когда  её  не  стало,  Арсену   исполнилось  четырнадцать  лет.  Самый  такой  возраст,  когда  подростку   нужно,  чтобы  рядом  были  и  отец  и мать. У  Арсена  их  не  было,  и  он  сразу  это  почувствовал,  когда  его   привёз  из  селения  в  город, двоюродный  брат  матери,  дядя  Осман. Добрый  и  мягкий  по  характеру  человек,  но  в  доме,  и  это  сразу   было  видно,  хозяином   был  не  он,  а  его   жена.  День  не  проходил,  что  бы  она,    чём  нибудь  не  попрекала  мужа.  Тётя  Эльмира,  была  невысокого  роста ,  очень  полная  и  некрасивая,  особенно  её  портил  шрам  на  нижней  губе,  из  за  него,  видимо,   соседи  за  глаза   называли  её,  не  иначе,  как   заячьей  губой.
 
 Пройдёт  по  комнате,  опустится  устало  в   кресло  и, жалуясь  на  больные  ноги,  всё  время  говорила  почти  одно  и  тоже,  что  всё  в  доме  на  ней  только  и  держится,  что  она   и   кормит  всех,  и  одевает,  с  утра  до  ночи  работает,  деньги  зарабатывает,  а  в  ответ  никакой  благодарности.  Послушать  её,  так  Осман  вообще  ничего  не  делает,  кроме  того,  что  пьёт  водку  и  неизвестно  где  весь  день  пропадает.  Работал  Осман  водителем,   машина  у  него  была   с  фургоном,  на  котором  большими  буквами   было  написано  -  Хлеб.  И  пахло  от  него  не  водкой,  а  свежими,  сладкими  булочками,  которые  он  каждый  вечер  приносил  домой.  Детей  у  них  не  было,  так,  вдвоём  они  и  жили,  пока  Осман  не  привёз  своего  племянника.   Возможно,  первый  раз  в   жизни,  настоял     на  своём,   коротко  оборвав  жену:  - Всё,  как  я  сказал,  так  и  будет.  Арсен  будет  жить  с  нами.
Тётя  Эльмира  только  губы  поджала  и  глаза  от  злости   сузила,  но  возражать  не  стала. 
      В  какие-то  доли   секунд   промелькнула  перед  глазами  Арсена   вся   его   жизнь.  Смерть  матери, переезд   в   город,  жизнь  в  чужом  городе,  новые  друзья,  улица,  школа.  Первые  тренировки   в  спортивном  зале  и  первые  победы   на  соревнованиях.  Вспомнилось,  как,  не  желая  сидеть   на   шее   у  родственников,    устроился   работать.   Сначала   докером  в  морском   порту,   потом  матросом   на   грузовом   корабле.  Вспомнил,  как   попали  в  шторм  в  открытом   океане,  как  с  затонувшего  судна   спасся   только  он, как  его,   теряющего  силы,   подобрала  случайная  яхта  у  берегов  Южной  Америки. И  ещё   одна  случайность,   коренным  образом  изменившая  всю  дальнейшую  жизнь  Арсена,  владельцем  той  яхты   был  ни  кто  иной  как  Джексон,  в  прошлом  известный  боксёр,  в  последующем  ставший  его  тренером .

  Потом  в  его  жизни  появилась  Элен,  а  вместе  с  ней  и    смысл   в   этой  жизни.    Когда    её   не  стало,  образовалась  во   всём,    какая    то     пустота,   ему  стало   всё  безразлично.  Так  было  до  этой,  неожиданной   встречи  с  отцом.  Теперь  он  знал,  что  не всё  потеряно.  Есть  земля  его  предков,  земля, где  он  родился,  с   которой    связаны    воспоминания  о  матери,  которая  так  и  осталась  в  памяти  в  накинутом  на   плечи   платке,  с  грустным,  задумчивым  взглядом.
 
     Арсен  снова   перечитывал  это  короткое,  пожелтевшее  от  времени    письмо,   перечитывал  от  начала    до  конца,   письмо,  написанное  рукой  его  матери. 
   Сумрачное  небо  становилось  всё  ниже  и  ниже,  а  они  всё  никак  не  могли  наговориться.  Арсен   уже  многое  знал   об  отце,  знал  и  о   последней    его  просьбе  обращенной  к  небесам.

  -   Так  я  и  остался  с  тобой,  и  всё   это  время   был   рядом,  старался,  как  мог,  защитить  тебя.  Посмотри, - Дауд  отстегнул  пуговицы   гимнастёрки,   обнажая  грудь,  покрытую   рубцами.
 
   -  Это  след  от  тех  пуль,  я  их  принял  все  до  одной   на  себя.   А  это  след  от  ножа, - он  показал  на  шрам  возле  сердца.
   -   И  всё  это  время  на  ринге  ты  тоже  был  рядом?
 Арсен  только  сейчас  начинал  в  полной  мере сознавать,  под  какой  защитой   он  находился  везде,  где  ему  могла  грозить  хоть  какая  нибудь  опасность.
    -  Конечно  сын,  я  всегда  и  везде  был  рядом  с   тобой, - ответил   Дауд,  не  подозревая,  какую  боль  сейчас  причиняет  Асену,  признаваясь  в  этом.
    -  А  удары,  те,  что  были  предназначены  мне,  все  эти  удары,  ты  тоже  принимал  на  себя?
    -  Не  все,  но  большую   часть  из  них  я  от  тебя  отводил.
    -  Подставляя  себя  под  эти  удары,  -  ты  думаешь,  мне  легко  это  слышать  отец.
    -  Но  я   ведь   затем  и  был  с  тобой  рядом. Не  мог  же  я  оставаться  безучастным  в  стороне, - говорил  Дауд,  словно  оправдываясь  перед  сыном.
    -  Я радовался  победам.  Меня  приветствовали  как  чемпиона,  говорили,  что  я  не  победим.  Я  тоже  начинал  в  это  верить.  А  весь   секрет  успеха  был   в  твоей  любви  ко  мне.  В  твоём  самопожертвовании…  Отец,  лучше  бы  ты  ничего  не  говорил  мне.

        Некоторое  время  они  сидели  молча.  Наконец  Дауд  поднял  голову  и  Арсен  увидел,  как   в    глазах  его  блеснули  слезы.

    -  Ты  прав, медленно  произнёс  он, - одно  дело  принять  на  себя  удары,  предназначенные  сыну,  другое – показать  ему   шрамы  от  тех  ударов.  Забудь  о  них,  ты  видишь  я  с  тобой  и  это  главное.  У  нас  скоро  не  будет   возможности,  как  сейчас,  увидеться  вот  так,  дотронуться  рукой  и  прикоснуться  взглядом,  спросить,  о  чём  нибудь,  услышать голос  твой  в  ответ.
 
    -  Отец,   ты  говоришь,  как  будто  бы  прощаешься    навечно, - Арсен   сжимал  в   руке  ладонь  отца,  возвращая  себе  неиспытанное  прежде  чувство.  Наверное,  если  бы  в  детстве  довелось    идти  рядом  с  отцом,  он,   вот  так,   крепко  держал  бы,  не  отпуская,  его  руку.  То  же  испытывал   и  Дауд,   глядя  на  Арсена  и  вспоминая   его  и  совсем  маленьким,  когда  лежал  он  беспомощный  в  своей  колыбели,   и  подростком,  когда   Дауд   чуть  не  по  пятам  шёл  за ним  следом,   закрывая   от    идущей   рядом  Смерти.  Он  был  рядом,    когда  обессиленные  руки,  уже  не  могли  вскинуться  поверх  волны, а  всюду,  куда  не  посмотришь,  была    бескрайняя  водная  гладь.  Когда  Дауд  помог  сыну  продержаться  двое  суток  в  океане, люди  на  той  яхте,  посчитали    это  за  чудо.  Отец  был  рядом,    когда  Арсен   работал  докером  в  порту  и  вызывал   удивление  у  рослых  грузчиков,  когда  с  необыкновенной  лёгкостью  взваливая  на  свои  плечи  тяжелый   груз.  Отец  всегда  был  рядом  со  своим  сыном.

    -  Но  ведь  мы  не  можем  сейчас  взять  и  просто  расстаться, -  Арсен   смотрел  ему  в  глаза,   -  расстаться,  после  того   как  нашли   друг  друга.
   -   Ты  забываешь  сын,  не  всё  в  нашей  воле.  Я  пробудил   лишь  память  о себе. Но  память,  даже  самая  долгая,  живёт  мгновением.  И  только  душа  человека,  если  она  свободна от  всего  земного,  не  знает   ни  времени,  ни  расстояний.
   -  В  твоих  словах  так  много  безысходности…  Отец,  зачем  ты  это   сделал,  зачем   обрёк   свою   душу  на  вечные  страдания.  И  всё,  лишь  ради   нескольких  мгновений,  которые  ты  даришь  мне.
  -  А  разве  это  мало?
  -  Прости,  но…Мне  теперь  труднее  будет  жить,  зная  в  каком  долгу,  в  каком  неоплатном  долгу  я  остаюсь  перед  тобой.

 Дауд   улыбнулся,  привлёк   к  себе    сына,   взъерошив    густые  его   кудри:  -  Это  участь  всех  детей, -  сказал  он    и   отвернулся  в  сторону,  чтобы  Арсен  не  мог  увидеть в  эту  минуту  его  лицо.
   Всё  также  кружилась  над  ними  птица,  ветер   шелестел  травой,  по  вечернему  небу  плыли  облака.
   -  Дай,  ещё  раз,   посмотреть  на   тебя…  Дауд  чуть  отстранился,   прикоснулся   долгим  взглядом   и  тихо  прошептал:  -  Ты  прав  был,  голос,  решивший   мою  судьбу,  когда   предсказывал,   что,  посмотрев  на  сына,  я  захочу  его  обнять, и  тем  мучительней  и  тяжелей  разлука  будет.
   -  О  чём  ты,  отец?   Разобрав  из  тихо   произнесённых  слов  лишь  одно, -  разлука,  спросил  Арсен.
   -   Это  я  так,  сам  с  собой…Вспомнилось  кое  что.  Знаешь,  сын,  я  так  мечтал  стоять  с  тобой  вот  так,  и,  глядя  на  тебя,  произносить  это  слово  -  сын.
    -  Отец,  я  боюсь  вновь  потерять  тебя.  Ты  так  говоришь,  словно  навсегда  прощаешься  со  мной.

   Он   протянул  руки  к  отцу,  который   ещё  мгновение  назад  был  рядом,  здесь,  а  теперь…  Арсен  стоял  один  около  дороги,  которая  вела  вверх  тех,  кто поднимался на  вершину,   и  увлекала  вниз,   для  кого   настало    время  спускаться  с  вершин.  Он  стоял,   не   зная   куда  идти.  Сумрак  ночи  пролился  на  землю  чёрной   краской  и  в  этой,  внезапно  наступившей    мгле,  оставалась  одна  дорога, -   никуда.

   Ещё  мгновение  назад   то,   что   было   осязаемой   реальностью,    теперь,   казалось,     призрачным   и  отдалённым.  Пережитые  ощущения  -  голоса  людей,  скрип  проехавшей  повозки,  птица  в  небе  и  зелёная  трава  под  ногами,  всё  это,  воспринималось   как  трепетная  нить,  выдернутая  из  воображаемой  ткани.  Казалось,  достаточно  ухватиться  за   эту  нить,    распутать  клубок  памяти  и    вновь    можно  будет   обрести  уверенность    в    происходящем.  Такой   нитью   для  Арсена  была  дорога,  по  которой  ушёл   отец  и  которая   сейчас,  как  только   луна  скрылась  за  облако,   исчезла  в   ночной  мгле.  Он   вытянул  руку  и   ощутил  гладкую  поверхность  стены.  Пальцы  его  прикоснулись  к   выключателю,   он  надавил  на  него  и   яркий  свет,  разлившись  по  комнате,  обозначил  в  ней  все  предметы.  Картины  не  было

Он   стоял  и  несколько  долгих  минут  смотрел  на   пустую  стену.  Затем   вышел   в  коридор   гостиницы   и   спросил   у    горничной,  куда  делась  картина   из  его  номера.  Женщина  внимательно  на  него  посмотрела,  а  затем,   спросила: -  Извините,    о  какой  картине   вы  говорите?
   -  Я  спрашиваю   о   картине,   которая     висела   в  моей  комнате  на  стене.
   -  А  какая  у  вас  была   картина?  -  опять  в  свою  очередь   задала  она  вопрос.

    -   Вы,  что,  издеваетесь  надо  мной?   Вы  же  сами   её   сегодня   видели  и   даже  предлагали  снять.  Вот  я   и   спрашиваю, - где  картина.
  Ни  резкость  тона,  ни  прямолинейность  вопроса  не  помогли  установить  истину.   С  кем  бы,  из  работников  гостиницы,   не  разговаривал  Арсен,  ни  о  какой  картине,  которая,  якобы,  висела  у  него  на  стене,  никто  не  имел  никакого  понятия.  К  тому  же,  в  реестре   вещей,  а  это  довольно  серьёзный   документ,  в  номере,  который    снимал  Арсен   Кимаев,  картина  не  значилась.

   Вернувшись   в  комнату,   он   готов  был    поверить,    что  всё  случившееся,  плод  его  воображения, но  тут   его внимание   привлёк   лист   бумаги    на   столе.  Это  было  письмо    матери,  отправленное   Дауду,   где    она  сообщала  о  рождении    сына.