Самородок

     Театр был моим призванием. За все время работы в нем не помню сколь-нибудь серьёзных раз ладов, когда бы мне хотелось бросить его, или когда депрессивно пожалел, что выбрал себе такую работу. Мало ли отчего, например от необоснованных цепляний «режира» на репетициях, или бы «худруку» в чем не угодил, или просто от накопившейся усталости от беспросветного заучивания ролей. Наоборот, «помреж» да «режир» меня чаще..., нет не хвалили, но чувствовалось, что были довольны моей работой, особенно за моё умение импровизировать. Более того, в том году, на премьере спектакля «Сладкий яд», играя Миловидова я настолько искусно сымпровизировал длиннющую тираду обольщения директорши, что сам автор Кастомаров меня, после представления, похвалил, но, когда ему сказали, что многих, произнесенных мною фраз в его тексте нет, что их Вионин просто выдумал, он, чуть подумав, заявил, - «Значит они должны там быть». После этого меня стали ставить в пример, как надо свободно, творчески подходить к играемой роли, не меняя заданной фабулы. Сам худрук КолКолыч, улучив момент, поощрительно похлопал по плечу.
    Однако, дочь подрастала, требовалось больше денег, которых в театре заработать я никак не мог, хоть за играйся.
     Восемь месяцев назад на спектакле был мой добрый приятель Витька Парамонов. Мы с ним сдружились в техникуме, который я успел закончить еще до театрального, сразу после окончания восьмого класса. После представления он подождал меня, пригласил в кафе. За столиком Виктор (Олегович) — директор не совсем маленького предприятия, говорил о себе, я с ним поделился своими проблемами. Тогда он и предложил перейти на работу к нему менеджером по наладке и настройке сельскохозяйственного оборудования, которое они изготавливают. Сказал, что зарабатывать буду минимум раза в два больше, чем в театре, правда придется сначала поучиться, а потом, в основном, предстоят поездки в командировки по селам. Предложил подумать.
    Своё согласие выдал ему через три дня. В себе не сомневался, что командировки (чем не гастроли) буду переносить легко, в своих способностях к обучению был уверен. Однако, весь мой решительный настрой всё-таки был с мотивирован обоснованной надеждой на покрытие растущих семейных денежных потребностей. 
   Некогда в меня заложенный технический потенциал вскоре был вытащен из мозговых глубин. Месяца через два  уже довольно квалифицированно настраивал почти всё выпускаемое на заводе сельскохозяйственное оборудование. Через четыре месяца меня стали направлять в командировки самостоятельно.
     Совсем недавно была получена заявка направить специалиста в село Николаевку для настройки приобретенного у нас Агрегата витаминной муки. АВМ, как мы его называли. Мука да гранулы у них получались некачественные, а то и вовсе  пережигались в сушильном барабане.  Мой непосредственный шеф, начальник Бюро внедрения Вадим Степанович, решил послать меня. Агрегаты не так сложны, достаточный опыт по их настройке мною был уже приобретен.
   Оформив командировку, на следующий день, к полудню, прибыл в село.  Представившись председателю и расквартировавшись, в этот день смог лишь поговорить с оператором АВМ. Сложилось предварительное мнение о причине неудовлетворительной работы комплекса. Предположил, что за два дня управлюсь. Завтра должен окончательно выяснить причину, ее устранить и на следующий день  произвести тестирование работы оборудования.
     На следующий день, прибыв на место, установил, что все узлы агрегата работают нормально. Мои предварительные предположения оказались верны. Загвоздка всех бед была самая, что ни на есть типичная, можно сказать избитая при работе на этом аппарате. Обслуживающий персонал неверно манипулировал объёмами подачи газа и, следовательно, температурным режимом  в камере сгорания.
    Довольно скоро составил дневной график работы, главными моментами которого стали установление соотношения между количеством и влажностью подаваемой зеленой массы в сушильный барабан, с объёмом расходуемого газа, и временем приготовления витаминной муки, либо гранул.
    К концу рабочего дня, в принципе, вся  намеченная программа была выполнена. На следующий день  предстояло протестировать всю технику в рабочем режиме  и все уточненные показатели превратить в инструкцию для обслуживающего персонала. Можно было инструкцию написать и сегодня, но к пяти вечера подошли две колхозные работницы (колхозницы — это по старинке. Сейчас технический персонал фермерского хозяйства, в обязанности которого входило наведение порядка на объектах, назначаемых на утренней разнарядке) и принялись наводить чистоту  в цехе.
- Шибко заработались гражданин инженер, — в приветливой улыбке сказала женщина, постарше возрастом, назвавшаяся Клавою, — дома, чай, никто не ждет, спешить некуда?
- Это точно, — ответил я дружелюбно, — сегодня никто не ждет.  Назавтра ещё работа есть. Так что, ещё один вечер и ночь придется провести в постояльцах. 
- К кому Вас наш председатель определил?
- Фамилию не знаю, зовут Ольгою, по Овражной улице третий дом.
- Знаем. Наша складская учетчица. Женщина серьёзная, вдовая. Сегодня вечером, как намереваетесь холостяковать?
- Никак. Ужин приготовлю, почитаю и на боковую.
- Ужином вас Ольга накормит. Мы уж знаем. Для доброго человека она постарается, а плохих Александр Михайлович к ней не подселит. Глаз у него  наметанный, кто шелудивый насквозь видит. Значит будьте покойны — и насытит и спать в чистом уложит. Поэтому, когда отужинаете, .... звать-то как не сказали?...
- Василием.
- А по отчеству?
- Можно и по-проще
- Вы человек при должности, по-проще нельзя.
- Васильевич, в таком случае.
- Так вот, Василий Васильевич, скучно коли станет, да желание появится, часам к восьми приходите к Полине, там у нас вся сельская аристократия собирается.
- Интересно. Где же живёт Полина?
- Ольга Вам всё расскажет.
   Потом мне женщины рассказали про никудышного Вовку, которого случайно поставили при агрегате, а сейчас Михалычу его выгонять жалко, ему уж скоро шестьдесят, а вот молодой Петро, тот студент, у него голова варит. Потом я узнал, что женщина помоложе — Варя и муж у неё беспробудный алкаш, и чего с ним делать она не знает. Потом мне рассказали, что на деревне никто не верит про чистые дела с колхозными акциями.  Михалыч, тоже, конечно, заботится о селянах, но, видно, и себя  хорошо не забывает. Проговорили мы минут сорок.
     Домой пришел уже к шести вечера. Женщины оказались правы. Меня уже ждал хороший ужин, причем такой, что и в ресторане не стыдно предложить.
- Василий Васильевич, вы, может, баньку пожелаете, тогда я затоплю?
- Спасибо Ольга Дмитриевна. Три дня назад  из неё. Мне говорили и предлагали прийти вечером к Полине, там какое-то собрание сегодня намечается.
- Клавка, поди, сказала. Полина — это свояченица её. Собрание не собрание, а так, люди гуртуются. Ромка там всем заправляет. При нём все кто почитать любит, да мозгами шевелит и кто с рюмкой особо не дружит. Ромка наша знаменитость, так он речь загнёт, рот закрыть забудешь.  Складно, да красиво у него всё льётся. Сходите поглядите, может пообщаетесь. Может там сегодня и петь удумают.
   Из дома вышел около восьми. Начало уже смеркаться. Основного уличного  освещения пока не включили, у редких  домов горели лампочки. Осенние холода ещё не чувствовались, но прохладой уже веяло. Освежающий воздух, разноцветное осеннее убранство деревьев умиротворяли, наполняли самочувствие приятным спокойствием. С которым я, чуть не улыбаясь, шагал по Николаевке к сельской интеллигенции.
    Надо было дойти до конца Овражной, потом повернуть налево и пойти по улице Павла Корчагина. Без труда отыскал дом Полины Сыромятиной. Калитка оказалась незапертой, словно приглашая войти. Постучал. Через какое-то время вышла женщина, еще не старого возраста.
- Чего стучать, стучать не надо. Входите, — сказала она, как будто слегка ворча на пришедшего, равнодушно внимая его приходу. Пропустив в дом, в сенях указала направление. Открыв дверь, впустила в горницу, но сама не вошла и закрыла её за моей спиной.
- Вот новичок пришел, — сразу услышал обращение к себе в форме не то вопроса, не то утверждения от человека, которому, очевидно, не было ещё и тридцати. Он сидел в компании двух парней и одной девушки, сидевших у окна — двое на табуретах и двое, один из них, тот, начавший разговор, на скамье. Двое мужчин сидело на скамье у другого окна. Трое людей — две женщины, одна из которых была знакомая Клава, и один парень, находились за круглым столом, стоявшим посередине комнаты. Парень с девушкой располагались у печки на приставленной скамье, —   Чего-то хочет, чего-то подтолкнуло его к нашей уединенной компании — любопытство или настоящий интерес. Что?, видно не скажет, но подумает, или думал загодя: «К крестьянам иду — лаптям деревенским. Их послушаю, себя, похвастаясь, покажу». А может и не думал так, может, сюда, от скуки ради. Нет, видно все-таки,  он сюда от любопытства. Рекламу, поди, кто нашим посиделкам окультуренным сделал, вот и решил  поглазеть на местных аборигенов, которые водку не пьют, а чего то там говорить пытаются. Но нам то, как теперича вести себя в присутствии новоявленного субъекта? Кто его знает какой он? Может с хитрецой, может с подлецой, может с той же ленцой, а может чего поглубже замыслил? Нам то теперь как, окультуренные овцы мои? Выгнать, стаиться, спектакль «сломать»? Выгнать — за что? Так просто, чтоб опаску  удалить? Совесть нам такое не позволит, да потом и не по Николаевски будет. Стаиться — широта наша не та, нутро, знаете ли, всё одно, рано-поздно, вынесет наружу. Спектакль «сломать». Нет, ну если только хотите, овцы мои, —  тут он жеманно, явно рисуясь, развёл руками. Вся компания, было хорошо заметно, уже включилась в начатое представление, сходу разыгранное молодым человеком, по описаниям Ольги, именно Романа. Надо сказать, мне никто не предложил, и не сказал ни здравствуйте, ни пройти, ни присесть. Впрочем, меня самого такой театральный дебют, так заинтриговал, что  я даже не ощущал какой-то внутренней потребности в реализации тех обычных формальностей, которые обычно соблюдаются при появлении нового человека. Наверное обиды не появилось, а, напротив, живой интерес, потому, что я сам артист, а артистов, как известно, бывших не бывает.  У меня появилось предположение, что он тоже заметил  внутри меня зажегшуюся искорку. Моя догадка просматривалась в физиономии Романа, во время его разглагольствования импровизированной тирады, кстати,  с позиции профессионала, вступительная импровизация оказалась не так уж и дурна.
- Ромка, может хватит, хотя бы на время, выкобениваться, — вступилась за меня моя знакомая Клава, —  по что его в дверях-то окопал? Проходите, мил человек, на Ромку не будьте в обиде, он у нас всегда задается.
- Клавдия, ты права, но только насчет проходите, а вот насчет выкобениваться нисколько. Я не выкобениваюсь, ни выкоблучиваюсь и свинью не подкладываю. Заметно, что и наш новичок так тоже считает.
 «Он за мной тоже следил» —  подумал я про себя.
- А то как же, —   парировал Роман на мою мысль. Такой реакцией и умом я был сильно удивлен, настолько, что по моему лицу слегка скользнула улыбка. Заинтриговал он меня полностью. «Психолог!» — восторгаясь, оценил своего собеседника. 
- Да вот, не лаптем щи хлебаем, знаете ли, —  снова парировал он, очевидно, прочтя и эту мысль. От такой рефлексии у меня, на этот раз, на лице, наверное, про рисовалось не удивление, но уже изумление.
- Ксюша, — обратился Роман к девушке, сидевшей у печки и ближе всех находящейся ко мне, — помоги товарищу, сдери с него плащ-накидку. Пройди его за стол. «Удачный глагол — и помоги пройти, и усади» —  мысленно отметил я.
- Стоит у нас береза, —  сразу же продолжил Роман, как только меня усадили за стол  лицом напротив него, —  да-да конечно же та. —  Показал он рукой обращаясь ко мне, в какую-то сторону, как будто я знал какая береза и где она растет. — Почему там, почему такого роста и такого цвета, а вот та ель, да нет же, не с того боку, а правее, — такой выпад у него получился забавным и даже смешным, по крайней мере оригинальным. За такую находку на сцене КолКолыч точно пятерку бы  поставил, а учитывая, что это говорил человек без театрального образования и театрального игрового опыта, то это уже серьезный намек на природный дар, — да-да вот эта. И что вы хотите с этих деревьев? Если чего то хотите, то какой смысл с них чего то хотеть. Они другими никак не станут и в какой-нибудь кипарис не превратятся. Если ничего не хотите, то мне вас тоже жаль. Полета в вас нет, фантазировать не умеете.   Если вы будете фантазировать, тоже ничего путного, значит праздный человек. Тогда вы резонно заметите, а как тогда, когда и так не так и этак не в попало? Везде так, знаете ли, когда и так и так, и  этак, и вот так. Это ж, как по глянете: или захотите, или как получится. И не только с случаем, а с миром вообще. Взять солнце, оно и радость и выжечь может, что только и будешь мечтать, куда от него деться. Вот колхозники мы, дети земли, так сказать. Когда ты при земле по потомству, с глубоких прадедов, оно понятно и легче, привычка у тебя в крови заложена, а если ту династию ты начинаешь и сноровки у тебя не имеется и ты хнычешь по теплым удобствам? Или ты продолжатель еще не большого колена и тоже спокойствие еще не обрел и тебе тоже убежать от ежедневной тяготы хочется. И вот побежали мы, а как с хлебом и прочим пропитанием? Его ж растить надо. Пеструха, знаете ли, живая. Её ж кормить надо, доить надо и уборки за нею тоже делать надо. Вот, знаете ли, какая морока выходит. Нет, мы конечно с понятием,  если вы будете про то, что значимее. Ученый труд, конечно, тоже хорошей пахоты требует. Любой другой тоже. Говорить про перво степенность, все равно что шелуху молоть. Любое дело на себя одеяло тянуть будет. Смысл то в чем тогда? .....Пошел по воду упал, растянулся и заснул. Тут увидел, там смеются. Он зевнул, тот почесался. Поглазел,  да не увидел. Рот раскрыл, глаза прищурил. Побежал, да как захнычет. Удивился, прослезился, призадумался, глядит — то там сине, то там красно, то кисло, а то пустое, как заедет, зашипит, заморочит, оглушит, оживит, но не замочит....
- Потому что нету в бочке, — очевидно, совсем неожиданно продолжил  и поддержал я его импровизацию в том же духе. Кстати, на сцене мне уже приходилось на ходу придумывать абракадабру. Роман мгновенно замолчал, чуть не поперхнулся. Не предвидя такого развития спонтанного спектакля, вероятно, уже не в первый раз разыгрываемого здесь их главным героем, окружающие вмиг притаились. Они, разинув рты, в полуулыбке слушали скороговор Романа, но после моего выпада, внимание, по всей видимости, у них навострилось на меня, — и не то, чтобы воды, той что вдруг увязла в мягком не прожаренном углу, но того, что есть покрепче не какой-то там веревки или градуса какого, утонувшего не сверху и не снизу, а в средине вы найдете ту щепотку — соли, в море-океане, но не тех, что ноги мочат, но ту соль, что заморочит вас с раскрытыми глазами. — Окончил я свою речь. Однако Роман не думал сдаваться. Мой кульбит, очевидно, ему только добавил задора. Положив левую руку на колено, правой ладонью      опершись на другое колено, он уже полностью развернулся в мою сторону и с новым воодушевлением, после незначительной паузы,  продолжил.
- Про ту соль, что вы баете, мы наслышаны с рожденья. Нам вам можно и послаще, в то же время и того же. Тем, не тем рожден изюм...инка прояснится в том, кто съесть его захочет. Тот, кто это не желает, тот не сможет ничего слопать, сделать ли, увидеть лучик солнца, иль в колодце, если он туда заглянет. Но ведь это тоже чудо, всё, что есть в земном строенье, нашем общем мирозданье. Вот идет бобыль за водкой, тот не вынет папироску, третий с удочкой часами будет дремлеть в поплавок, две наседки, что сцепились у калитки в балагуре, рожи в зрительном театре упились игрой на сцене, мы тут чушь баландогурим... Ты возьми, пойди, попробуй отделить аппендикс жизни, с плевелами выльешь чадо, рождено оно условно. Вовка наш себя покажет, пусть не в вашем агрегате, чудо в общем механизме, организме, что Михалыч, угрожается сломать, сделав чуть себе теплее, утянув одежку с доли, не подсчитанной ни кем, она зиждется наитьем. Вот смотрите, море искр всяких солнечных искрится. Наведите эту тень у Полины на плетень, сразу вмиг преобразится, что-то новое создастся и быть может быть не хуже и быть может даже лучше, но там может, а тут вот оно — глазейте! рты разинутые в неге наблюдаемого действа. Даже вы уже, что с нами разделили наше чувство и не плохо разделили, разумеется нежданно, но уверен не случайно всё у вас лилось так складно.... Вы, наверно, — тут он резко закончил свой речитатив и перешел на обычную речь, —  гражданин хороший, не просто откомандированный инженер?
- Инженер-то, как раз, самый что ни на есть простой и обычный. Даже, наверное, не очень хороший, потому что не давнишний. Моё основное ремесло — артист . До инженеров много лет актерствовал в нашем областном театре.
    Этим сообщением я, что называется, выдал себя. Начало заинтересованности к моей персоне, очевидно, проявилось сразу же после моего появления в дверях этого дома. Повышенное — после моей речитативной импровизации в заданной Романом манере. Мой короткий вставыш, быть может, получился и неплохо; вероятно, даже сам «режир» бы не поморщился, что он обычно делал да бурчал, если хоть в чем-то был недоволен игрой актеров.  Необычная новость произвела на окружающих, по всей видимости, эффект появления, или, вернее, преображения золушки в принцессу. С той разницей, что принцу публика меня отдать не пожелала. Было видно, что почти каждый пытался воспользоваться моментом и, словно, какую диковинку, старался к ней, хотя бы прикоснуться. Окружающие сразу стали пытаться .... узнать  моё мнение.  Моё намерение провести вечер в легкой непринужденной обстановке, в форме расслабляющих анекдотов, растаяло, как дымка. Я должен был, ни много нимало, объяснять: позицию того или иного государства по тому или иному вопросу,  сколько на Земле осталось углеводородов, грозят ли людям какие катастрофы, от которых и самой жизни может не статься и, что нам делать с этим проклятым спидом, про который мы раньше и слыхом не слыхивали... Лучше бы я дома у Ольги лениво валялся с книжкой с полузакрытыми глазами.  Выручила Полина — это та женщина, что встретила меня в дверях и незаметно, когда вошедшая в дом.  Предложила испробовать её только что испеченные шанежки с чаем из самого настоящего самовара. После такого диковинного для меня угощения я сразу же не пожалел, что пришел сюда, даже та обременительная мозговая нагрузка вмиг простилась. Дальше наслаждений стало еще больше. Мужчина, в момент моего прихода, сидевший у дальнего окна на скамье,  взял балалайку, подсунутую ему той же Полиной и выдал такую изумительную трель, после которой  моя физиономия расплылась в наивном удовольствии. Когда же запела та самая Клава из моих глаз чуть слезы не потекли.  Они потекли позже. Готов был вот-вот разреветься от первых же аккордов взятых на баяне Романом (он еще и на баяне играет! Что он еще может?).  Под его аккомпанемент та самая Ксюша, проще и обыкновеннее её вида, и быть не может!,  затянула чистым высоким женским голосом, такой лирической красоты, которой я и не слышал ранее, а в скольких театрах я не бывал и скольких исполнителей не слышал!  

Суходол и река
                та береза-а-а,
Что стоит до сих пор
                на краю-ю-ю.
Моей жизни  смутной,
                что мимоза-а-а
Увядает в безвестном
                краю-ю-ю-ю-у-у-у.....

     Припев Ксюшиной песни подхватили все. Мало того, в самой песне были сольные партии и балалайки и баяна. Войдя в её душу, выбрав момент, я вставил свою партию художественного свиста, который у меня получался гораздо лучше моих вокальных данных, — они, в принципе, вполне тянут на среднее исполнение.  Моё вхождение, заметил по выражению многих лиц, было одобрено, а Роман мне одобрительно покивал головой.
     В общем здесь, сейчас, в этой избе, в одной из тысяч подобных Николаевок, раскинутых по всей России, получился высокопробный концерт, или отдельная сцена спектакля. Получился спонтанно, без всяких репетиций! В театре, чтобы выдать приемлемое, предшествовала долгая работа и сценариста, и режиссера, и художника, сценографа, костюмеров, оператора и других специалистов, а труд актеров вообще отдельная глава — заучивание ролей, да не механическое, а такое, чтобы в  образ войти. Потом вся эта работа бесконечно пробовалась на «зубок» и «режиром» и «худруком» и сценарист тоже постоянно палки в колеса подсовывал... А тут легко! Раз, и всё само получилось! Хоть сейчас на сцену. Однако, спектакль той песней с моим свистом не закончился. Дальше больше. В раж вошли. Вначале  только Рома с Анатолием (это мужчина, что на балалайке).  Они устроили переигрывание: Анатолий выдаст сольную партию с трелью и виртуозным струнным перебором, потом Роман загнёт на баяне изумительно нежные мотивы, подобные той гармони, что ходит всю ночь одиноко. Потом они, словно подчиняясь дирижёру, замолкли. Молчали, точно сговорившись все в избе. После выдержанной паузы неожиданно запела женщина, что сидела рядом с Клавою, без всякого музыкального сопровождения. Запела довольно низким, даже чуть грудным голосом.

Судьба-а,
            судьба-а-а,
                судьбинушка.
Тоска-а,
            тоска-а-а
                размаяла.
По что-о же го-оре сла-адкое?
По что-о же сча-астье слё-ёзное?
В моём крову
                кровинушка
В моей душе
                растаяла.
Заноза сердца лаская
Прийди-покинь любезная...

    В этой песне поразил не голос, даже слегка грубоватый, и не вокальные данные, которые не сценически-традиционные, а самобытные, наверное, этим и хороши, но откровенно обнаженное чувство! Бездонная глубина его. Переданное в песне, которая даже и не песня, а откровенная исповедь, трогающая душу. В ней было  выставлено на показ переживание, оно, буквально, заставило сопереживать и окружающих. Захлюпала, Ксюша, Клава и у меня невольно слезы потекли... После Василисы (потом имя узнал) опять пели вместе — в ударе был весь хор. Пели на заказ, Роман даже исполнил (между прочим совсем неплохо) «Королеву красоты» Магомаева. Кстати, когда он исполнил после «... ты милее всех на свете  королева красоты...» музыкальное соло на баяне, которое в песне игралось на саксофоне, ему даже зааплодировали и я тоже, а Рома, ну чем не артист!,  своим выпендрёжем оваций не заметил и продолжил «... с тобою связан на веки я, ты жизнь и счастье любовь моя...». ......Кое-как разошлись уже в третьем часу ночи, как будто завтра не на работу.
  На ней у меня ничего напряженного не предвиделось. Окончательно протестировать агрегат и написать инструкцию.
  Утро выдалось прохладное, облачное, ветреное. После всех полученных впечатлений и оставшегося сонного времени, машину включил уже в конце десятого. Ни с того ни с сего, эта техника начала выдавать капризы. При малых объёмах подаваемого газа мука получалась почти пережжённая. Вчера, в таком же режиме, продукт был даже слегка сырой. В это время как раз подошел председатель. Поинтересовался, как дела?
- Да вот, — отвечаю, — Александр Михайлович, объёмы газа незначительные, а мука выходит почти горелая. Вчера, в тех же нормах топлива, она была влажной. Надо поразбираться.
- Помощь Вам, Василий Васильевич, нужна?
- Если подсобная, то Петро с Владимиром на месте.
- Да нет, присоветовать. Лишняя голова, наверное, не помешает.
- У вас есть инженер?
- Академик, причем, на всех фронтах.
- Что ж, от умного совета кто  откажется, особенно академического.
     Академиком оказался Роман. Между прочим, когда от председателя услышал про ученого советника, как бы сама собою возникла мысль «Уж не Рома ли?».
  Услышав проблему он, почему-то не стал изучать отдельные узлы, а  принялся осматривать помещение, в котором располагался  Агрегат витаминной муки.
- Вы, Василий Васильевич, турбо-эффект учитывали?
   Гениально! Я всё мгновенно понял. Всё очень просто! Рядом с топливной камерой в стене был значительный проём.  Сегодня сильно ветрит, чего не было вчера. Появился дополнительный поддув воздуха, который и повысил температуру горения. Мы скоро заделали дыру и получили ожидаемый результат при заданном объёме газа. Потом я установил режим работы для получения качественной муки и можно было идти в бытовку писать инструкцию. Пригласил и Романа. Вот уж действительно академик. Как там в пословице «И чтец, и жнец, и на дуде игрец», или, по другому, «Фока на все руки дока».
    Предложил чаю из термоса с заботливо испечёнными Ольгою оладышками.
- Как Вы так быстро догадались?
- Всё просто — ответил Роман, —  Сразу же исключил техническую сторону. Поскольку вчера всё было нормально, то за пол суток с техникой вряд ли могло чего само случится. Оставалась внешняя сторона. Причина была на поверхности, точнее, в дырке. 
   Потом замолчал. Я тоже молчал, чувствовал, что он еще хочет что-то сказать. Решил ему не мешать, не портить его настрой.
- В жизни, вообще, всё фундаментальное просто. В этом вся сложность и заключается. Для человека свойственно копаться. Знаменитые слова, у какого то там писателя, кажется у Крылова, «слона то я и не приметил» не так уж и смешны. Человек так устроен, что занозу обычно пытается углядеть внутри. Она, на то она и заноза, конечно, внутри. Нет не в башке. В мозгу тоже, от него всё пляшется. Он изначально задаёт, но потом от того, что породил сам и зависит. Причина гораздо глубже. В людях всё кроется. В самом человеке. Он исчадие себя.
- Подождите, Роман, а как, всё-таки, природа? Она, что, никакого влияния не оказывает, в судьбе человека участия не принимает?
- Куда мы без неё. Не будь солнца вообще ничего бы не было. Человек тоже природа. В принципе, чем мы лучше какого то там тигра или паука, когда тот или тот  какого то там поедает. При этом смешно даже сравнивать ласточкино гнездо или плотину бобра, к примеру, с нашим агрегатом, я уж не говорю про электронику или космический корабль. Однако, надо понимать рознь. Если мухи это вообще, то отдельные собаки есть очень умные; культура папуасов, как небо и земля на фоне европейских достижений. Если умом вглядеться, можно много общих ниточек надергать. Много таких и у человека. Например, способности и намерения. Помните, вчера, когда Вы только зашли и я на Вас ушат спустил, сказал «с хитрецой, с подлецой, с ленцой», а можно ещё добавить и с дельцой, и с удальцой, и с озорцой, и с добрецой, или кто желает объегорить, и с прочей мыслецой. Эта каламбуристика всё это науськивание и показывает. Человек всегда или себя на что-то готовит, или кого-то на что-то натравливает. К тому же хнычет постоянно по тому что уходит.
   Другую шанежку также взял не целую, снова отломил. Съев её, сделал несколько глотков чаю, потом, выждав какое-то время,.... стал читать стихи.

Мы нынче стали вовсе недоступней
Чем были в стародревние года,
Когда в любом глухом краю заступник
Являлся с неизменностью всегда.

Тогда мы были много откровенней,
Порывы чувств не прятали тайком
И сладкий омут мыслей сокровенных
Мы полнили любовью и добром...

  Неожиданно дверь открылась и в проёме показалась голова с усами, небритой щетиной и в фуражке с поломанным посередине козырьком.
- Ромка, Вовка сказал что ты здесь, тебя Михалыч целый час, как с собаками ищет. На ферме у одной коровы сиську видать навредили, бесится, доить не даёт, от молока воет.
     Потом дверь распахнулась до конца и показался сам Михалыч.
- Ромка, чего рассиживаешь? Беги в бухгалтерию. У Светки компьютер барахлит. С программой чего-то там.
- Чего вы, ошалелые, один за одним нутром бренчите. Куда сначала то бежать? Светка у меня получит, в игрушки пусть поменьше играет, или что-то одно делает, или комп помощнее надо покупать. Матвеевне сколько раз говорил, чтобы не вешала стаканы на сухие титьки.
  Поднялся с табурета. Обратился ко мне.
- До свидание. Клавка говорила Вас Василием зовут. Если не свидаемся, может, когда оказию надумаете, снова к Полине приходите на посидение.
   Потом скоро вышел закрыв за собою дверь. Я принялся писать инструкцию.

  А. Симаков
12.11.12