Узники мира. 22

22

Когда четверка путников появилась в дверях трактира, Пилт сразу решил, что это какие-то разбойники. Во-первых, хоть они и были одеты в крестьянские одежды, но лица отражали привычную для них работу мысли. Во-вторых, мозоли на руках явно появились не от работы за плугом и сохой, а от работы оружием, причем либо нечастого, либо не долгого. К тому же, он уже двадцать лет заведовал трактиром, и за эти годы научился слушать и доверять своему чутью, поэтому как только определил во вновь прибывших разбойников, Пилт сразу послал одного из своих мальчуганов в Кастле – награда в семь фильов за каждого обнаруженного разбойника лишней не будет.
На следующий день после прибытия, один из четверки куда-то ушел, остальные, среди которых была девушка, стали дожидаться его в трактире. Ушедшего Пилт сразу же окрестил главарем шайки. Во-первых, договаривался о комнатах и ужине он. Во-вторых, расплачивался и всех размещался опять же представившийся Ломаном. В-третьих, остальная троица почти ничего не говорила, исполняла его приказы, и без него не выходила из комнат даже для того, чтобы поесть. А перед уходом Ломан, если конечно это было его настоящее имя, что навряд ли, распорядился приносить еду непосредственно в комнату своим спутникам, которые после его ухода никуда из нее не выходили. Пилт пару раз посылал кого-нибудь из мальчишек, чтобы те подслушали, о чем общалась троица, но никаких результатов это не дало. Как оказалось, они говорили на каком-то непонятном языке, которого ни мальчишки, ни он, ни разу не слышали, хотя через этот трактир, расположенный на самой границе государств, частенько проходили путники из разных стран. Пилт определил, что все они проходимцы с дальних концов змеиного или с ближних островов, кроме их главаря. Во-первых, разговаривают на неслышимом доселе языке. Во-вторых, очень замкнуты даже для разбойников. В-третьих, их лица как-то не похожи на лица местных жителей, слишком они отъевшиеся, да носы без горбов, да дуги надбровные не так вперед выпирают. В-четвертых, как он уже заметил, взаимодействовали они только через своего главаря, и на его слова отвечали лишь короткими односложными предложениями, как делают те, кто плохо знает какой-либо язык. Раз они забрели так далеко от дома, то разбоем занимаются давно, а с учетом их малого числа, появившегося в трактире, Пилт определил, что эти путники всего лишь разведчики более крупного отряда, человек может быть даже в триста. После вынесения таких заключений, ему оставалось лишь надеяться, что отряд барона прибудет как можно раньше, чтобы арестовать этих разбойников и взять трактир под свою защиту. Иначе такое большое войско ради еды может и нагрянуть в гости ближайшим вечерком, что обернется как минимум потерей трактира, всей еды и денег и разорением, а о максимуме лучше и не думать.
Через пару дней, когда солнце было в самом зените, вернулся главарь с какой-то подозрительной улыбкой на лице. Не иначе сумел неплохо поразбойничать, пометил для себя Пилт.
- Эй, начальник! – Позвал трактирщика Ломан, и тот быстро, но без показательной спешки, подошел и кивнул головой в знак приветствия и давай понять, что слушает своего постояльца. – Сколько стоит хорошая ванна в твоих стенах? – Спросил он. Пилт решил завысить немного цену, рассудив, что после разбоя у главаря должно быть не мало денег, а после того, которые не будут нужны ему после того, как эту шайку схватит стража.
- Одиннадцать фильов. – Без паузы ответил Пилт.
- Многовато. – Присвистнул Ломан. – У хааров почти везде девять стоит. Ну да ладно, - он махнул рукой, - ванны я не видел очень давно, как и мои путники. Знаешь, денег у меня с собой нет, так что давай договоримся так: я плачу четырнадцать фильов, но деньги отдам завтра утром, когда буду уезжать. Идет? – Пил сразу смекнул, что видимо у Ломана слишком много денег, которые он не хочет показывать. А завтра утром отдаст их потому, что большую часть будет зарывать сегодня вечером в каком-нибудь условном месте. Да и четырнадцать фильов за ванну платят только в приличных гостиницах всякие знатные господа, и то лишь в больших городах.
- Согласен. – Кивнул на такое щедрое предложение Пилт.
- Тогда нам две ванны. Надеюсь, к вечеру будут готовы. – Трактирщик показательно поднял брови, но спорить не стал. Известно, что одной ванны вполне хватает человек на восемь-десять, а порой, один раз сам наблюдал, в одной ванне моется и двадцать человек. Видимо, очень большой куш урвал Ломан, раз ему не жалко отдавать почти полсентипа на помывку четырех человек, кажущихся крестьянами, да еще и в трактире средне-паршивого качества. Задатка Пилт требовать также не стал, помня, что: «жадность королевства ломит», как говаривала ему в детстве бабка. Поэтому трактирщик просто отдал соответствующие распоряжения.
Помывка прошла без эксцессов. Только путники, за исключением главаря, очень сильно смущались. Видимо там, откуда они родом, не принято, чтобы тебя мыла прислуга, в данном случае – трактирные мальчишки. Да и вторая пара по началу не хотела залазить в уже слегка грязную воду, оставшуюся от предыдущих приятелей. Пилт удивился этому, так как получалось, что эта троица всегда мылась в полностью чистой воде, что очень накладно. Значит, они либо из купеческих домов, либо из дворянских. Причем в них жили не в качестве прислуги, а в качестве близких членов семьи главы дома. Тогда перед трактирщиком вставал вопрос, что их сподвигло на такие долгие и нелегкие для них странствия. Скорее всего это была очередная война, разрушившая их дома, уничтожавшая их семьи и все их наследство. Войны случаются часто, хоть и не такие кровавые, в которых не щадится даже имущество богатых людей, как и сами люди. Значит, это была война веры или жестокой мести. На змеином за последние двадцать лет таких войны было всего две: Кирейская и Виньская. Но они проходили здесь, в центре материка, а никак не на их окраинах. На ближних островах такой войной была война проливов, начавшаяся одиннадцать, и закончившаяся шесть лет назад. Она разгорелась ради денег и контроля над проливами, но в результате жестоких действий по уничтожению мирного населения одного безумного адмирала, хотя Пилт всех моряков считал безумными, она переросла в самую кровопролитную войну между князьями островов. Да и полгода бурь и штормов, длившихся в самый разгар войны, и уничтожавших целые эскадры, также внесло свою лепту. Если бы не вмешательство торговых городов змеиного, которым были нужны спокойные проливы, эта война могла бы длиться и по сей день. Значит, трое этих бывших богатеньких детей потеряли все в войну проливов. Теперь в голове Пилта вырисовывалась вся картина. Так уж он привык – даже если и не нужно для жизни решать какие-то задачи, выяснять детали и историю, собирать головоломки судеб людей, которых он больше никогда не увидит, то он все равно решает, выясняет, собирает. Он пытался перестать это делать, но: «против естества не пойдешь», как говаривала его бабка. Хорошо еще, что память у него очень хорошая, поэтому, видев человека лишь пару дней, и раскрыв для себя головоломку его истории, Пилт навсегда запоминал как саму историю, так и лицо этого человека. Он не знал, сколько таких вот людей хранится в его голове, но точно не одна, и даже не три тысячи.
После помывки путники удалились в свои комнаты, но трактирщик уже знал, что этой ночью главарь пойдет закапывать свои деньги, поэтому послал одного из мальчишек в стог сена – следить за тем, когда этот Ломан покинет свою комнату. И действительно, около полуночи он получил новость, что этот разбойник выбрался через чердак и направился к ближайшему лесу. Однако, вместе с ним из трактира выскользнули и его спутники. Пилт подумал, что видимо они и за ванны платить не хотят, и, взяв из тайника небольшой железный кинжал, доставшийся ему в наследство аж от прадеда, направился по указанному мальчишкой направлению, намереваясь вынудить этих разбойников заплатить за помывку, а в лучшем случае – и отдать ему часть награбленного.
Однако, когда трактирщик дошел до полеска и разыскал своих постояльцев, его глазам предстала интересная картина: среди лесов стоял монтр, не самый плохой, груженый мешками с провиантом, а рядом с ним стаяла эта четверка, вертя в руках хорошего качества доспехи, железное оружие и драгоценности. За одни только украшения можно было купить три или четыре таких трактира, как «Веселуха». Пилту сразу стало понятно, что главарь ограбил никого иного, как самого Барона Кастле Ремуса. Видимо, вором он был первоклассным, раз ему удалось каким-то образом вывести монтра, стащить на кухне столько припасов, в личных покоях добыть немало драгоценностей, да еще и из оружейной, которая охранялась лучше всех, вынести такой клад – меч, щит шлем, кольчуга, поножи и наручи, да еще все из железа. А скорее всего, подумалось Пилту, они просто смогли ночью всем войском безшумно войти в замок и захватить его, вырезав и пленив всех, кто там был, а эти вещи должны быть наградой этой четверки за какую-нибудь услугу и прежние заслуги. Подтверждением этой версии было то, что баронский отряд, который должен был прибыть вечером, так и не появился. Да и было это намного проще и объяснимей, чем вера в сверхъестественные данные одного вора.
Пилт уже было хотел возвращаться обратно в трактир, так как понимал, что тут ему даже положенного не получить – кинжал против меча бесполезен, как до его слуха донеслась тяжелая поступь трех монтров. «Возможно, отряд, за которым я послал, выехал из замка раньше, чем его захватили, хоть для этого и получается, что посланный мной мальчишка должен был не идти, а бежать с известием» - так подумал Пилт и притаился в ближайшем кусте.
Он конечно не надеялся, что разбойники не услышат монтров, однако они настолько заболтались о полученных доспехов, что обнаружили опасность тогда, когда уже было слишком поздно. Через несколько секунд после того, как они насторожились, заслышав шум, издаваемый животным, в полесок с противоположной от Пилта стороны въехало три монтра, на которых восседало по три стражника, вооруженных копьями и топорами. Итого получалось шесть копейщиков и три воина с топорами на трех монтрах против четырех разбойников с мечом и груженым животным. Пилт предполагал, что разбойники будут скрываться в лесах, однако опять ошибся – те зачем-то стали одевать кольчугу на девушку и отдавать ей меч, а сами вынули из-за пояса дубинки для защиты, хотя у главаря оказался припасен вместо этого короткий шест. Пилт теперь стал предполагать, что главарем является вовсе не Ломан, а девушка, так как доспех, пусть и неполный, дают именно ей, равно как и меч. Однако против этого рассуждения в голове трактирщика орал один неоспоримый довод – женщина воином быть не может!
Не может, но была, ведь не могут глаза Пилта его самого обманывать. Пока другие готовились к обороне, девушка, не взяв даже щит и забыв про шлем, быстро рванула на всадников. Те немного растерялись, но все равно приготовили свои копья для атаки. Однако ловкими и быстрыми движениями, прямо на бегу, девушка избежала уколов и сделала лишь два взмаха мечом, сливавшимися в один, но в обоих этих случаев острие оружия достигло шей баронских дружинников, и теперь они мертвыми валились со спины зверя. Третий начал замахиваться топором, но это неуклюжее оружие, по сравнению с мечом, чей короткий укол в сердце прервал жизнь и этого воина. Топор на замахе выпал из его рук, и с глухим звуком удара каменного навершия о землю, упал.
Остальные всадники начали разворачивать своих животных по направлению к этой, неожиданно появившейся, угрозе. Девушка быстро повернула направо, подбегая к ближайшему животному, но вместо того, чтобы атаковать всадников, просто ткнула монтра в глаз. О таком приеме Пилт даже и не подозревал, так как обычно зверям хватало проворства увидеть угрозу и в подобном случае, приподнявшись на задние лапы, передними смести нападающего. Но в этот раз толи ночь сыграла на ругу бандитке, толи ее скорость поистине была невообразимой, но монтр не успел даже приподняться, поэтому лишился глаза, и взревев, в панике сбросил своих седоков, став метаться от дерева к дереву. Пока упавшие люди не успели опомниться, девушка тремя короткими движениями прикончила и их.
Теперь силы были явно не на стороне солдат Ремуса. Один из них, видимо от страха, решил метнуть свое оружие в эту девушку, наблюдая за действиями которой Пилт готов был поверить в магию. Однако каменному треугольнику не пробить железной кольчуги, если в той конечно нет дыр, поэтому копье застряло между звеньев. Девушка лишь что-то сказала на непонятном языке, вроде какое-то: «Scheisse», и быстро вытащила копье из своего доспеха. Было понятно, что теперь эту битву можно выиграть только чудом, поэтому оставшаяся троица решила не рисковать, а как можно скорее развернула своего монтра и бегом направила его в сторону замка, подальше от этой «бешеной бабы», как успел ее мысленно окрестить Пилт. Трое ее сообщников лишь наблюдали за всем происходящим. Видимо, они не успели за эти пятнадцать секунд боя даже принять решение о том, стоит помогать своей подруге или нет. Значить, понял трактирщик, они также удивлены таким искусством своей спутницы, как и он сам. Видимо, она либо недавно присоединилась к этой банде, либо для чего-то скрывала свое умение.
Теперь Пилту было невыгодно высовываться из своих кустов, так как его ждала бы только смерть, поэтому трактирщик лишь плотнее прижался к земле.
Тем временем девушка успокоилась и отошла от боя. Двое соратников поглядывали на нее с ужасом, один из них задавал какие-то вопросы на незнакомо языке, хотя по интонации можно было разобрать удивление, страх и возникающее отвращение к девушке. Лишь Ломан стал говорить ей восхищенные комплименты, не сводя с нее удивленных глаз. Потом прошло и это, прагматичность взяла верх. Одного монтра разбойники прибрали себе к рукам, а безглазого решили не трогать, так как эти существа очень умны, и монтр скорее всего запомнил, кто причинил ему такой вред, в какую-нибудь ночь мог просто напросто затоптать спящего обидчика.
Забрав себе оружие, мелкие деньги, спрятав тела в лесу, недалеко от того места, где скрывался Пилт, и покончив со снятием кольчуги и укладкой вещей, разбойники привязали монтров к дереву и направились к трактиру. Пилт полежал еще некоторое время, успокаиваясь. Когда же он решил, что эти четверо уже достигли своих комнат и сладко спят в них, он поднялся. Конечно, он  мог отвязать животных и перевести вместе сов семи вещами в другое место, но тогда бы разбойники легко догадались, что за ними подсматривали, и вычислить что это был Пилт. В этом случае смерть этого немолодого трактирщика стала бы быстрой. А так как они не хотят привлекать к себе лишнее внимание, то утром и расплатятся за помывку, а большего ему было и не надо с самого начала. Конечно, у разбойников возникли подозрения о том, что на них просто указали, но определить, что это был трактирщик, решительно не возможно, так как они могли себя выдать за последние несколько дней при любых людях, и в этом случае расследование бы ни к чему не привело, так как опять же, если не привлекать внимание, то ни один допрос провести нельзя.
Сделав настолько положительные для себя выводы, Пилт вернулся в свой трактир. Конечно, в эту ночь он не смог уснуть – не каждый день, да и не каждый год перед твоими глазами развертывается такое. Однако утром, получив положенные двадцать восемь фильов, проводив разбойников и при этом не выдав себя даже выражением лица и интонациями, Пилт немного успокоился. Он знал, что этого события он не забудет до конца своей жизни, как и точную внешность этих людей, однако со временем, как всегда бывает, волнение и тревога пройдут, как и страх. Пусть через год, пусть через два, но пройдут. Людям вообще свойственно со временем забывать большинство плохого, что с ними случается, равно как и негативные эмоции, память услужливо оставляет нейтральные эмоции и хорошие воспоминания. «Ведь, будь наоборот, многие давно сошли бы с ума или покончили бы с собой», - как говорила бабка Пилта.