Бесы как они есть

1.
Белый кот с беспорядочно разбросанными по всей шкуре чёрными пятнами неслышно протянул длинное тело в форточку и оказался на подоконнике между банкой с окурками и керосинкой с треснувшим стеклом. В доме было уже светло - Бобыль различал неподвижно сидевшую на потолке муху. Кот зевнул, разинув хищную розовую пасть с длинными иглообразными зубами, и сказал: "Дай чего пожрать".
"Самому есть нечего", - ответил Бобыль.
"Конечно, последний заработок за беленькую отдал", - прокомментировал бес из-под кровати.
"Да только сам и ста грамм не выпил - всё поганый Труцень вылакал", - с досадой и презрением в голосе процедил другой бес, засевший под печью между пыльных бутылок и рваных мешков, набитых тряпьём.
Бобыль поднялся с грязной постели и прошаркал к холодильнику. На нём стояла картонная икона Божьей матери, а рядом - фотография матери Бобыля, маленькой старушки с огромным букетом сирени, прислонённая к стакану с житом и свечой. Бобыль перекрестился и поклонился иконе, хотел произнести молитву, но память безмолвствовала. Бесы притихли. Долго стоял Бобыль перед ликом Богородицы и строгими глазами матери, потом ещё раз поклонился, пробормотав: "Помилуй мя, грешнага", и открыл холодильник.
"Смотри - не смотри, еда не появится", - съехидничал подкроватный бес. Но там было масло, круто посоленное в пол-литровой банке. Бобыль намазал половину чёрной скибки и протянул коту.
"Кити, кити", позвал он. Кот осторожно подошёл, вытянул морду к угощению, потом вдруг резко прыгнул и вцепился зубами в руку Бобыля. Как ни странно, тот даже не особо удивился. Все так себя ведут - норовят укусить, когда ты им доверяешь.
"Дурной какой-то", - подумал Бобыль.
Кот возмущался и шипел. Вид у него и в самом деле был придурковатый - уши прижаты и повёрнуты назад, жёлтые глаза вытаращены, на морде совершенно неадекватное выражение. Выгнув дугой чёрный хвост, он принялся прыгать, как мартышка, время от времени наскакивая на ноги Бобыля и мгновенно уносясь, как только тот примеривался дать ему пинка.
"Бедный Гаврила, - подал голос бес из буфета. - Это у него наследственное. Его бабка с мёртвыми мышами разговаривала".
Это был самый многословный бес из всей компании.
Гаврила полетел кубарем за порог. Бобыль выбросил его, исхитрившись ухватить бешеную тварь за загривок. Злобный кот уселся на забор и вытаращился в окно. Бобыль мечтал о выпивке. Он съел пару скибок с маслом и стал ждать своего собутыльника Труценя. "Иуда твой Труцень, - сказал бес из-под печи. - Могу поставить плошку адской серы, что он тебя рано или поздно убьёт за жалкие копейки твоих сестёр".
"Как пить дать, - отозвался подкроватный бес. - Только узнает, что у тебя есть деньги, как сразу ты труп. Вот тебе и вся дружба".
Бобыль хотел возразить, что они так давно знакомы, что вместе прошли огонь, воду и медные трубы, что его в колонии не зря прозвали Полковником, что он всегда был главным, лидером среди шпаны, и что не пристало ему бояться кого бы то ни было, но тут подал голос бес из буфета.
"Крыса она и в Бобруйске крыса. Только прояви слабость - сразу жилы перегрызёт". Сидел Бобыль на своей койке и думал. Будь он лет на двадцать моложе, он бы пошёл по девкам, к истомившейся вдовушке или разведёнке, или зазвал к себе на чарку со скваркой, поставил бы в магнитолу Леонтьева с Тото Кутуньо. Но ему было уже за пятьдесят, а выглядел он лет на десять старше - седой, небритый, тощий и высохший в сухофрукт. Сразу видно - старый алкоголик. Какая теперь женщина посмотрит на него? Тоскливые мысли прервал стук в окно. Бобыль даже сразу решил, что это кот стучится. Но это оказался друг Труцень - здоровенный красномордый мужик лет под семьдесят, с медвежьими повадками и лапами. Бобыль открыл ему, и Труцень важно, как поп, прошествовал в убогую каморку, выделенную Бобылю его жадными родственниками. Печь на четверть помещения, рядом железная койка да буфет. В другом углу вечно бубнящий холодильник. Вот и весь интерьер. Труцень откинул дверцу буфета, которая служила обеденным столом, и вальяжно развалился на облезлом, но крепком стуле.
"Давай, Палкоуник, наливай, - проронил он почти смиренно. - Пора похмелиться".
Само собой, похмелиться у Бобыля не было. Отправился он, горемычный, искать самогон по селу для "дорогого гостя". Через две хаты от него жила Красуня - томная женщина с грацией слона и вечно плаксивым выражением розового лица, вызывавшего ассоциацию с этикеткой детского питания. Дом сей "мадам Грицацуевой", построенный её почившим супругом, расположился на небольшом пригорке под вековой липой. Одинокая Красуня была царицей посёлка. Она регулярно гнала самогон и расплачивалась им с наёмными рабочими. Когда Бобыль появился у неё во дворе, хозяйка сидела на лаве, как героиня народной песни (даже имя её соответствовало), праздно сложив "белы рученьки" на необъятных бёдрах.
"Стася, дай похмелиться", - только и смог промямлить Бобыль, сражённый такой красотой. К нему ринулся старый неопрятный пёс, тыча чёрным носом в ладони и засаленные карманы гостя.
"Заходи, Палкоуник, сейчас поищу, - заискивающе пропела Красуня и сделала движение, будто и впрямь сейчас побежит за бутылкой. Соблазнительно всколыхнулся поражающий воображение огромный "фюзеляж". - Ох, тяжко!" Она скривилась и обречённо уселась обратно.
"А я вот хотела сегодня дровы поскладывать, но мне с самого утра так дрэнна, так дрэнна! - завела она свой излюбленный мотив. - Всю ночь не спала, ноги крутило..."
 "Дай гарэлки, смажыць - не могу! - перебил её причитания Бобыль. - Дровы твои потом поскладываю".
Красуня хотела поспорить, но, встретив дикий взгляд Полковника, передумала. Тем более, он был её постоянным работником, можно было и поощрить. Заполучив в безраздельное владение бутылку самогона, Бобыль отпил немного прямо из горла и счастливо вздохнул. Крепость была хороша, хотя это был далеко не "першак". Со дна поднималась сивая муть - такое можно поставить гостям попозже, когда они уже не особо оценивают внешнюю эстетику. Неожиданно Бобыль вспомнил про Труценя, ожидавшего опохмел, и лицо его стало таким грустным, что притеснённым древлянам и не снилось. Скрыться было негде, разве что в старой зелёной беседке в самом конце вишнёвого сада. Бобыль отправился туда околицей, мимо кукурузного поля. Зайдя в беседку, он приложился к бутылке и ещё раз поблагодарил Бога, что не слышит голосов мерзких бесов. Неизвестно, сколько прошло времени - был сентябрь, и дни по-прежнему были длинны. Бобыль сидел в старой, источенной термитом беседке, пил самогон и мечтал. В одном из видений он узнал свою наперсницу Любу. Она шла к нему через сад, и спелые вишни касались её плеч и простоволосой головы, светло-русой, как раньше. Молодая, как будто не прошло всех этих лет, такая родная, но и чужая - в лице неземная строгость, а глаза - серое грозовое небо. Она подошла и назвала его по имени, которое он уже почти забыл. Так его называли только мать, сестры и Люба. "Иди домой, скоро будет буря, - сказала она, коснувшись его плеча. - Замысливший зло ушёл".

2.
Бобыль уже подходил к дому, когда услышал протяжный и ворчливый голос далёкого грома. Солнце испуганно скрылась за облачными шторами, ненавязчиво сползая к западному краю земли. На прызбе возле скособоченного крыльца кто-то сидел, наполовину скрытый в зарослях полыни. Бобыль сразу понял, что это не Труцень. Кто-то темноволосый в белой рубахе. Какой-то пацанёнок. С трудом узнал Бобыль своего племянника, младшего сына своего младшего, "самого удалага", как говорили на селе, брата. Полковник вошёл во двор через внутреннюю калитку, ведущую в сад. Молодой человек сперва не заметил его, только потом поднял голову на шум и зыркнул на дядю глазами-сливами. "Весь в эту дуроватую губатую полешучку", - подумал Бобыль. Так называли за глаза супругу брата, вздорную гордую бабу, похожую на цыганку.
"Здароу, дядька, - сказал пацан и снова склонился над своей тетрадкой, в которой что-то рисовал. - Я бродил неподалёку, решил к тебе завернуть".
На его коленях, раскинув лапы, распластался Гаврила. Глаза бешеной твари были блаженно зажмурены, и его даже не смущало, что тетрадка почти лежит на его спине. Подивился Бобыль, потом попросил закурить.
"Есть хочешь? - спросил племянник. - У меня тормозок с собой. Там, в рюкзаке, доставай. И сигареты тоже".
Бобыль развернул нехитрую снедь: хлеб, сыр, огурцы, засоленные грибы в пластиковой банке, селёдка и, о чудо, домашний пирог с ягодной начинкой. В рюкзаке также обнаружился термос с алюминиевым стаканом-крышкой. Полковник ел и молчал. Небо сильно потемнело и уже вовсю барабанил дождь, но над прызбой нависал край крыши, так что ни одна капля до них не долетала. Бобыль наелся, отпил из термоса какой-то горячей жижи, на вид как кофе, но бурда-бурдой, потом закурил и заглянул в тетрадку племянника. Оказалось, он рисовал старую усадьбу Рыгора, стоящую напротив. Вот белёные стены, вот полуколонны по бокам окон, вот высокая черепичная крыша, даже видно, где она прохудилась и ввалилась внутрь.
"А ведь он тебе люто завидует, - произнёс кто-то, и Бобыль понял, что это голос беса, поселившегося под крыльцом. - Что ты живёшь среди такой красоты и тебе не нужно думать ни о чём - ни о работе, ни о семье, никуда не нужно ехать".
"Чушь, - мысленно возразил Бобыль. - Чему тут завидовать? Он в институте учится, был в чужих странах, видел всякого. Да и вообще он хороший пацан, хоть и хворы, всю жизнь на таблетках".
"Да он тебя презирает, - засмеялся бес. - Маменькин сынок, в двадцать лет не способный вылезти из-под бабьего подола, но что ты, что ты - высшее образование! Неужели тебе не хочется расплющить этот горделивый нос, чтобы брызнула кровь, сопли и бабские слёзы?"
В это время племянник посмотрел на Бобыля и слегка улыбнулся. Бес опасливо затих, копошась в мусоре и прошлогодней гнилой листве.
"Мне надо идти, я договорился с Лявонавыми детьми, что они меня подвезут до города", - сказал парень.
Он поднялся (Гаврила недовольно спрыгнул с колен и принялся вылизываться) и, не обращая внимания на сильный дождь и штормовой ветер, вышел из-под крыши. Молнии били всё ближе, гром оглушал, племянник что-то говорил, но слова подхватывала буря и забирала с собой. Тогда он просто сделал шаг обратно под крышу и протянул Бобылю деньги, сложенные пополам. Две довольно крупные купюры. Сунул в ладонь.
"Батька передал! - прокричал он и, прежде чем Бобыль успел отказаться, скрылся за плотным серым пологом.
Той ночью молния ударила в старую берёзу, росшую за вишняком. Огонь перекинулся на окраинные вишни и стоящую среди них зелёную беседку. Островок сада, отделённый двумя колеями дороги, пылал всю ночь и затух сам собой, когда жадному пламени стало нечего есть. Вечером Бобыль спрятал деньги, которые получил от племянника, под колодку во дворе и отправился спать. Первое, что он увидел, проснувшись - деловито рыскающий по хате Труцень. Собутыльник шмонал несчастный буфет, гремя посудой, когда Бобыль сел на постели, пробормотав проклятия. Он спросил незваного гостя, не особо выбирая выражения, что тот здесь делает и что ему надо, хотя ответ знал заранее. Труцень искал выпить.
 "Палкоуник, дай грошай, Красуня першак прыхавала, - сказал Труцень. - Я пойду куплю".
 "Где я их возьму?" - мрачно ответил Бобыль.
 "Так и знал, он видел пацана. Не так уж и трудно сложить дважды два, - скучным голосом сказал Бес из буфета. - Этот паразит с тебя не слезет, пока ты его не прикончишь".
 "К тебе приезжал А и передал деньги, - сказал Труцень, словно бес был ему суфлёром. - Сколько он дал?"
 "Ничего он не давал, - ответил Бобыль. - Он приходил рисовать усадьбу Рыгора".
 "Врёшь, сука! - со скоростью, неестественной для его грузного тела, Труцень ринулся к Бобылю и схватил его за горло. Его глаза были страшно вытаращены, лицо тряслось и дёргалось, как студень, в раззявленном рту показались гнилые пни зубов. - Зажал? Знаешь, что с такими как ты, жидами, на зоне делают?"
 Бобыль хрипел и пытался высвободиться из этих лап весеннего гризли. Труцень швырнул его, как щенка, на пол и стал рыться в лежащем на стуле пиджаке, потом проверил боковые карманы брюк.
 "Сейчас самое время угостить его, чтобы как следует запомнил, - отстранённо заметил бес из-под кровати. - Вот эта бутылка подойдёт в самый раз". Но Полковник не успел - Труцень повернулся и стал его бить. Удары тяжёлых кирзачей приходились в живот, в лицо, в промежность. Бобыль, одетый лишь в рубаху и трусы, лежал на полу, сгруппировавшись и закрыв лицо локтями. В конце концов его истязатель устал и опустился на стул. Лицо Бобыля было в крови, грязная льняная рубаха окрасилась киноварью. Медленно он стал отползать, опираясь на один локоть. Труцень смотрел на него почти с сожалением. Потом он встал и, подойдя к своей жертве, плюнул в окровавленное лицо.
 "Говори, иначе я тебя убью, - предложил он. - Жидовская тварь".
 Он снова принялся наносить удары, и Бобыль сказал ему, где спрятал деньги. Бесы презрительно засмеялись. Труцень ушёл. Бобыль остался лежать на полу и мечтать, чтобы сдвинуть голову подальше от кровавой лужи. Неизвестно, сколько он так пролежал, но когда смог встать на колени и добраться до кровати, было уже темно. В форточку пролез Гаврила и улёгся на живот Бобыля. У того даже не было сил согнать его.
 "Ну, чего развалился? - поинтересовался бес из-под печи. - Бери нож и иди к Труценю. Иначе он сам за тобой придёт". Полковник попытался возразить, что Труценю незачем сюда приходить, ведь он забрал все деньги, но бес лишь снисходительно ухмыльнулся. Он оказался прав - на следующее утро Труцень радостно ввалился во двор, прикрыв за собой калитку со стилизованным солнцем. Бобыль дрожащей рукой нащупал нож в ящике буфета и встал у двери, прижавшись к стене. Он чувствовал себя очень плохо - всё тело болело, зрение помутилось, отчего вся комната плясала в безумном хороводе. Металлический язычок замка приподнял засов, и тяжёлая, покрашенная голубой краской дверь медленно отворилась наружу...

3.
Солнце отражалось в росе, отчего сад казался усыпанным бриллиантами. Пчёлы сонно вились над цветником и вокруг ульев. Возле усадьбы Рыгора резвилась детвора - внуки и правнуки. Они заразительно смеялись и пищали. Скорее всего, Ю снова поймал медведку и всех пугает. Из дома вышел сам Рыгор - в пчелиной шапке, в рубахе с вышитыми петухами и лошадьми, подпоясанной красным шнурком, с тростью в руке. Он шёл, важно и лагодно осматривая свои владения, выбирая путь между ягодных кустов. Дети гурьбой подбежали к нему и стали показывать своих жуков, кто сколько собрал. За двадцать штук Рыгор давал скибку с мёдом.
 Бобыль наблюдал эту сцену, стоя на крыльце. Жуки? Цветы? Пчёлы? Рыгор и его усадьба, целая крыша, свежепобеленные стены. Внуки и правнуки. Но ведь они давно выросли и совсем сюда не приезжают. Полковник с удивлением осмотрелся вокруг. Целый забор, краска на калитке совсем свежая, крыльцо и двор аккуратно подметены, дом выглядит так, как много лет назад - деревянный, с одним входом, с опрятными белыми наличниками и чистыми стёклами окон. Одно окно открыто, из него льётся музыка, и в такт ей трепещет белоснежный тюль.
 "Мати!", - позвал Бобыль и хотел зайти в дом.
 "Нет, - на его плечо легла чья-то рука. - Ты больше не войдёшь туда".
 Бобыль повернулся и увидел Любу. Она стояла на нижней ступеньке крыльца - молодая, русокосая, в простом белом платье. Стояла и смотрела без улыбки, но из глаз её лилась доброта. Она отступила, не отводя взгляда, приглашая за собой.
 "Идём, больше нет причин оставаться здесь, - сказала она. - Я проведу тебя".
 "Но как... это всё..? - растерянно спросил Бобыль. - Где мама?"
 "Её здесь нет, но вы встретитесь, - ответила Люба. - Я сама с трудом тебя нашла. Пошли же, тебя ждёт очень долгая дорога".
 "А ты? Пойдёшь со мной?"
 "Я проведу тебя до старой берёзы, что за вишняком, дальше ты пойдёшь один, - ответила Люба и взяла его за руку. - У меня свой путь".
 "Люба, прости меня! - Бобыль повернул её к себе. - Прости, что я был таким..."
 "Бог простит, а я уже давно простила", - Люба открыла калитку, ведущую в сад, и повела Полковника за собой.
 Они миновали длинную полосу вишняка, пересекли дорогу и подошли к зелёной беседке, стоящей возле старой берёзы. Люба коснулась рукой растрескавшегося ствола.
 "Здесь придётся расстаться, - сказала она. - Но мы ещё встретимся".
 "И долго мне идти?"
 "Пока не дойдёшь. Есть кому там о тебе помолиться?"
 "Да кто там будет молиться обо мне? - с горечью воскликнул Бобыль. - У меня только и было, что мати да ты".
 "Не горюй, - улыбнулась Люба. - Ты дойдёшь".
 Гаврила привычно влез в форточку и увидел распростёртое на полу тело. Рядом лежал разбитый стакан, из которого высыпалось жито и выпала свеча. В руке мертвеца была зажата фотография.
 "Ой-ой-ой, что будет! - заверещал бес из-под кровати. - Нас накажут!"
 "Да уж, оплошали", - мрачно уронил бес из-под печи.
 "Подвели Хозяина! А ведь почти получилось, - захныкал буфетный бес. - Мерзкая бабища все карты спутала!"
 "Неудачники", - сказал Гаврила и вылез в форточку.
 Его уже тоже ничего здесь не держало.