Мой давний праздник Пасхи

У нашей величественной соседки тёти Маруси, по-уличному, Кабанихи,  похожей на актрису Веру Пашенную, которую я видела в фильме «Васса Железнова», есть удивительная книга.  Она лежит на потемневшем от времени комоде, покрытом кружевной салфеткой, как дорогая вещь. На вид, книга тяжёлая, с жёсткой обложкой  тёмно-коричневого цвета, украшенной затейливым узором, а в центре – большой ажурный крест. Книга заперта на замок,  крошечный такой бронзовый замочек, и ключик к нему на витом  шнурочке привязан.

Я учусь в третьем классе, беру в библиотеке книги, успела даже прочесть «Дети капитана Гранта», не совсем разобравшись в географии. Смотрю, иногда заходя с мамой  по-соседски, на эту книгу и умираю от  любопытства – что может быть написано  в ней, похожей на прекрасную дорогую шкатулку.

На мои вопросы тётя Маруся не отвечает, только посмотрит внимательно и значительно промолчит. На улице тайком говорят, что она верующая, православная, знает молитвы и церковные праздники, извещает  о них соседей, сидя на лавочке у своих ворот, хотя вслух о веровании как-то не принято говорить.  Церкви в нашем селе и окрест нет. Местные женщины относятся к тёте Марусе с глубоким почтением, а я её обожаю.

Вспоминаю один из последних дней перед праздником Пасхи в тот давний, более полусотни лет назад, год.

Моя молодая мама, которой той весной исполнилось 28 лет, с таинственным выражением лица переодевается, покрывает голову новой  косынкой  и на мой вопрос, куда она идёт, отвечает, что к тёте Марусе «по делу».  Это – через дорогу. Я, естественно, не отстаю – какие без меня могут быть дела у моей любимой соседки? Тем более, что замечаю, как одна за другой, с такими же загадочными лицами, скрываются за её воротами  женщины нашей улицы.

- Можно? – стучит  в дверь мама. Дверь отворяется  и - к нашему удивлению, вся комната заполнена народом, знакомыми  женщинами в платочках, молодыми и пожилыми.  И мама торопливо поправляет платок на голове, смущённая, что опоздала.
- Уже  ЧИТАЕТ, - шепчет тётя Настя, соседка наша напротив.


Перед тётей Марусей раскрыта эта заветная книга. И, как-то удивительно хорошо, она  читает - не читает, поёт - не поёт, каким-то особенным голосом  ведёт  повествование, никогда в жизни моей  не слышанное. Чтение идёт в полнейшей тишине, женщины боятся пропустить слово, крестясь дружно и слаженно, когда  она осеняет себя крестом. Мама тоже крестится. Я вопросительно смотрю на неё, и на мой немой вопрос – креститься ли мне – отрицательно качает головой.

Я нахожусь под впечатлением таинственного и торжественного действа и, хотя, я не понимаю ни слова, видя просветлённые, со слезами на глазах лица, при словах: «Христе Боже наш, Слава Тебе во веки веков. Аминь!» - проникаюсь чувством  сопричастности  со всем этим нашим народом, и мне хочется плакать от небывалого  стеснения в груди,  подобное которому,  случается  на демонстрации, при звуках военного  духового  оркестра.

Люди, притихшие, растроганные, вытирая платками глаза, тихонько и благодарно покидают  домик тёти Маруси. Мы с мамой, как близкие знакомые, задерживаемся. Пока мама с хозяйкой шепчутся относительно выпекания куличей, я с трепетом рассматриваю книгу. Переплёт кожаный. Листы кремового цвета не похожи на мои книжные. Они плотные и тяжёлые. Каждая страница разделена пополам,  и текст напечатан столбцами. Первая буква на странице – красного цвета. И что это был за чудный шрифт! К своим десяти годам я ничего похожего не видела. Запомнила, между прочим, букву «Ъ» ять, как в старых  книгах...

Тётя Маруся осторожно, не делая мне замечания за то, что переворачиваю страницы, двумя руками перекладывает тяжёлую книгу на прежнее место и защёлкивает замочек.

- А как называется Ваша книга?

- Эта книга называется «БИБЛИЯ», - бережно погладив рукой переплёт, произносит  она, - самая мудрая на свете книга, о Боге и человеке.  Ты – пионерка. В школе не говори, что на молитве была, - понимающе наставляет она,- а сама помни, что послезавтра наступит день, когда Христос, злодейски  на кресте распятый, погибший, ВОСКРЕСНЕТ. Встань утром пораньше, увидишь, как мир радоваться будет, как солнышко будет «играть».      И перекрестила  меня.

Я – председатель Совета Отряда в классе, конечно, я промолчу. Хотя, в понедельник мальчишки будут хвастаться крашеными пасхальными яйцами,  и, как-то не всерьёз, будут отчитаны за это завучем.

А пока, вечером, мама начинает священнодействовать с тестом для куличей. Кипит, настаивается луковая шелуха. В специальной деревянной разъёмной форме  под гнётом стоит пасхальный творог, чтобы отпечатались на нём кресты. Царит запах ванили и предстоящего праздника. В глубоких тарелках приготовлены конфеты и печенье для малышей, которые рано утром стайками придут петь «Христос Воскресе». Туда же будут добавлены крашеные яйца.

Мне не терпится узнать у мамы, кто такой Христос и за что с ним так поступили злые люди. Но мама, только отмахивается – не до меня! Не хочет говорить на эту тему. А, может, сама плохо  знает. Комсомольская сиротская юность.( Хотя, именно этим летом, в возрасте десяти лет, меня крестят  в городе, в большой настоящей Церкви).

И весь дом, сверкающий вымытыми по-весеннему окнами, убранный накрахмаленными салфетками, застывает в ожидании необыкновенного  события. По-новому, понятого мною  праздника. И сердце моё трепещет от тайны и восторга.
И день на Пасху выдастся ясный и солнечный. И мама не забудет разбудить меня пораньше, чтобы сказать:
- Смотри, доченька, как солнышко «играет».

И какой, до самого вечера, это будет счастливый день. . . чтобы потом, только  через долгих пятьдесят лет,  прийти мне в Церковь и к Богу.