Овладение видимом миром

               
Герцен писал: «Эта резкость пределов, определённых характеров, самобытная личность всего: гор, долин, травы, города, населения каждого местечка, - одна из главных черт и особенностей Италии. Неопределённые цвета, неопределённые характеры, туманные мечты, сливающиеся пределы, пропадающие очертания, смутные желания – это всё принадлежность севера. В Италии всё определенно, ярко, каждый клочок земли, каждый городок имеет свою физиономию, каждая страсть – свою цель, каждый час – своё освещение, тень как ножом отрезана от света; нашла туча – темно до того, что становится тоскливо; светит солнце – так обливает золотом все предметы, и на душе становится радостно».

Около двух столетий отделяет ангела Леонардо от иконописных образов Чимабуэ, не порвавшего с традицией Византии. Огромен пройденный путь.

И путь этот отмечен художественными откровениями, выявляющими вместе с духом эпохи, её устремлениями и идеалами, значение, неповторимость самой личности художника-творца.

Как же так получилось, что в романском искусстве, да и в готическом (кроме разве что самого позднего), мы почти не знаем имён мастеров, которым мы обязаны знаменитейшими шедеврами? А ещё реже, чем имя, подчас  где-то обозначенное или упомянутое, ясна нам художественная индивидуальность мастера, отличная от индивидуальности его собратьев, работавших в ту же эпоху и в том же духе.

«Я ничего не скажу о себе» Эти слова Иона Дамаскина (VIII в.), не только знаменитого богослова восточной церкви, но и вдохновенного поэта, влюблённого в красоту мира, к тому же приведшего в стройную систему византийское церковное пение и исправившего византийское нотное письмо, дают ключ к объяснению анонимности средневекового художественного творчества.

В Византии и в средневековой Европе художник почитался ремесленником и сам скромно себя считал таковым. Его место было на низших ступенях социальной иерархии, и личность его стушёвывалась перед заказчиком, то есть перед церковью или светской властью, освящённой церковью. Мы распознаём в отдельных созданиях средневекового искусства, будь то западноевропейского или нашего, отечественного, руку гениального мастера, но из-за потерь и отсутствия о нём обстоятельных данных нам трудно проследить его творческий путь, выявить на ряде произведений особенности его «почерка». Так, в исключительной по своему количественному и качественному размаху древнерусской живописи мы до сих пор ощущаем в период её расцвета гениальную индивидуальность всего лишь трёх мастеров, которые не только возвысились над собратьями, но и оставили в искусстве свой яркий неповторимый след. Их имена: Феофан Грек, Андрей Рублёв, Дионисий.

А между тем, сколько созданий других древнерусских художников, чьих имён мы даже не знаем, являются бесценным вкладом в мировую сокровищницу искусства!

Творить каждому истинному художнику по-своему стало возможным лишь со времён Возрождения, когда человеческая личность была высоко вознесена во всеобщем сознании и творческая индивидуальность художника стала привлекать внимание всех, кого радовало его искусство.

Именно в эту эпоху безличное, покорное общей единой направленности цеховое мастерство уступило место индивидуальному творчеству.

Личность – во всей своей неповторимости раскрывающаяся в искусстве! Итальянские художники Возрождения творили в духе своей эпохи. Но как раз этот дух наделял их творческой свободой, и потому каждый, выявляя своё, обогащал наши собственные восприятия и представления.

Об этом хорошо сказал крупнейший французский писатель начала 20 века Марсель Пруст. Хотя он и приводит примеры из более поздней эпохи, но такова поступь времени, что его ссылка на загадочность лунных пейзажей уже неуместна:
«Для писателя, равно как и для живописца, стиль – это не вопрос техники, а видения. Стиль – это выявление (невозможное каким-либо сознательным путём) качественного различия в наших представлениях о мире, различия, которое без искусства оставалось бы вечной тайной каждого. Только благодаря искусству мы можем перешагнуть границы своего «я», узнать, как другой видит мир, мир, который уже не тот же, что наш, и чьи пейзажи оставались бы без искусства столь же для нас неизведанными, как пейзажи луны. Благодаря искусству, вместо того чтобы видеть только один мир, наш мир, мы видим, как он множится, и в нашем распоряжении столько же миров, сколько есть на свете оригинальных художников, миров, более друг от друга отличных, чем те, что столетия после того, как угас их очаг, будь ему имя Рембрандт или Вермеер, посылают нам свой особый луч».

Итальянские художники Возрождения двинулись в бой за овладение в искусстве видимым миром, каждый стремясь открыть в нём своё и проявить себя в нём по-своему.