Другая жизнь продолжение 2

     И я, прожив много лет в благоприятное время, задаю себе вопрос. Если все, что я вижу и ощущаю, кажется таким блаженством, то чем же было в моей жизни все остальное? И зачем? Чтобы убедиться, в библейской истине о том, что все в этом мире «суета сует»? Да.  В этом можно убедиться только на собственном опыте.
     Пытаюсь, но не могу вспомнить, когда мне жизнь и мир казались такими же прекрасными как сейчас.
      Вот, было, было же ощущение полноты жизни. Мы ехали на машине из Токио в аэропорт Нарита. Прекрасное солнечное утро. С нами в машине был Высоцкий с особенно тронувшей меня  своей «Протопи ты мне баньку по белому, я от белого свету отвык»… Я возвращался из командировки домой с чувством хорошо сделанной работы. Был доволен собой, моими способностями и  мастерством . Мои контракты с японцами, как мне казалось, напоминали чем то совершенство мастера, удалившего из материала все лишнее. Лишним в моем случае оказался почти миллион долларов, который не нужно будет платить Минморфлоту и государству  благодаря удачно проведенным переговорам с тремя конкурирующими фирмами. Увожу миллион, который по всем нашим утвержденным расчетам мог бы остаться в прекрасной Японии в свою страну. Перегрузочные комплексы в порту Находка обойдутся дешевле.  Мне, конечно, не положено ни копейки из этого миллиона и даже спасибо никто не скажет. Но как же хорошо мне было. Я чувствовал себя человеком на своем месте, просто сделавшим хорошую работу. Но это не главное, что взволновало меня. Олег поставил пленку с песнями Высоцкого,  Особенно тронула меня песня «Протопи ты мне баньку по белому». В самолете она была со мной до самой Москвы. 
   И вот еще. В Болгарии поздним вечером меня везли  по крутой горной дороге. Сквозь темноту я    смотрел вниз н огни городков,  прижавшихся друг к другу в долине, и водителя напевавшего болгарские песни. Как было чудно! Я подумал: если смерть, то не в постели, а вот в таком состоянии, когда душа отрывается от тела и парит в поднебесной   
    Нет! Не то. И это всего лишь «суета». Только отрешившись от конечного, вещного, человеческого можно ощутить вечное вот здесь под высоким голубым небом  у синего моря. Нужно вытряхнуть из себя прах забот, расчетов, тревог и сожалений, чтобы стать самим собой, достойным окружающего мира.
    Спустившись к воде, я подумал, что можно приступать к  погружению  в этот мир моря, неба и  солнечных лучей. Уже в конце моего обычного  маршрута встречаю идущего мне навстречу бодрого мужика в сандалиях, с закатанными штанинами и с оголенной грудью. Первая фаза солнечных и воздушных ванн. Пока что еще в штанах. Хороший пример. Можно снимать рубашку.
   Я малость притомился, поэтому решил присесть на знакомый мне камень, торчащий на пляже среди травы. Он еще сохранял ночной холод. Я отыскал рядом обмытую дождями пустую пластмассовую бутылку, положил ее на камень и присел на нее. Закрыл глаза, приподняв лицо к солнцу. Тишина. Только легкое движение воздуха, шелест волн и крик пролетевших чаек.  Самое время прервать поток или, если хотите, сумбур мыслей и исчезнуть, раствориться. Погрузиться в блаженное небытие. Не насовсем. Нет, нет-нет. Только на время уйти из жизни, которая,  как известно, борьба и одна неприятность. «Ни о чем не думать, ни о чем не думать, - твердил я мысленно,- ни о чем, ни о чем»… Я представлял перед глазами большие буквы: НИ О ЧЕМ… НИ О ЧЕМ… Медленно выводил каждый элемент буквы. И мне на какое то время удалось растаять в воздухе, превратиться в зеленую траву, в легкий прерывистый шум набегавших на плотину волн.
   Когда я открыл глаза, море показалось мне особенно прекрасным, оно было моим. Я сидел и смотрел на его голубую, волнистую поверхность, на далекую дымку, сливающуюся на горизонте с голубым небом. Вот уж, что никогда не может надоесть – смотреть на море.
   Не знаю, долго ли я сидел на камне. Затекшие ноги вернули мне ощущение моего бренного тела. Нужно было продолжить мой маршрут. В десяти минутах ходьбы был пирс, проложенный через мелководье к плотине. Здесь же, рядом, начинается подъем асфальтированной дороги, по которой я обычно поднимаюсь к парку, и через него иду домой.
     Для меня пирс это место, где я близко подхожу к морю, вглядываюсь в зеленоватую глубину воды, накатывающую на покрытые зеленым мхом бетонные плиты плотины. Отсюда хорошо просматривается и весь берег, примыкающий к морю, высокий, крутой спуск с дикорастущими деревьями, кустарниками, зарослями камыша и молодой, зеленой сейчас травой.
     И сейчас я вышел на пирс, постоял немного у его края. Вижу приближается ко мне женщина средних лет с парнем  15 – 16 лет.
     - С хорошей погодой, - поприветствовала она меня,- хорошо здесь.
     - Мне тоже нравится.    
    У нее были подкрашены помадой губы, на плечах- коричневый пиджак с темной нежной полоской, на ногах- начищенные туфли на низком каблуке, городского, совсем не пляжного применения.
    - Зашли поприветствовать море, - сказала она, - сегодня, кажется по настоящему весенний день.
     Она наклонилась, пару раз зачерпнула в ладони воду, тот час стекающую сквозь ее пальцы. То же самое проделал рядом с ней парень.
   - Я вот тоже приветствую море с самого утра, - поддержал я разговор, - и море, и пляж, и даже эту зеленеющую мхом дамбу.
   - Я по профессии учительница, одна из моих бывших учениц вышла замуж за иорданца, богатого. Три года ее не было, сейчас приехала в гости. Рассказывает. Много где побывала с мужем, даже в Америке во Флориде. И представляете? Говорит, что лучше нашего моря нигде ничего нет. Не замечает в траве даже бутылки и пакеты, которыми помечают здесь  свое присутствие отдыхающие… Да и прочие неустройства.
    Дама держала раскрытыми ладони, видимо, ожидая, когда они подсохнут.
   - Может она и преувеличивает прелесть родного берега, но в его дикости, неприглаженности есть и своя прелесть. Посмотрите: какое уникальное сочетание синего, голубого, зеленого, желтого и высокого. Я имею в виду высокий  берег. Верхушки  деревьев парка встречаются с небом так высоко, что закрывают добрую его половину. Эта ломаная встреча в небе зеленого и голубого кажется фантастикой.
  - Вот, - улыбнулась учительница, - зачем же тратить деньги и ехать в Майями?  Нам уже пора уходить. Желаю вам хорошего отдыха.
  - И вам всего наилучшего.
 Она ушла со своим парнем, который все почему то хмурился и за время нашего общения не проронил ни слова.
    Я еще пару минут оставался на пирсе. Спешить мне было некуда. До моей квартиры 20 – 25 минут ходу. Уха была приготовлена заранее. Она терпеливо ждала  моего возвращения. Я вспомнил о ней и подумал, что все же потихоньку можно начинать подниматься по направлению к дому. Зачем заставлять ее так долго ждать.
     Пришлось однако задержаться.
   
                ***
  Увидел, что по узкой крутой лестнице, проложенной в этой части берега, спускается Романыч, низенький, полный, с мясистым курносым лицом. Я издали поприветствовал его рукой, он меня тоже. Правда, не сразу, всматривался, признавал во мне знакомого.
    Спустившись к воде, я подумал, что можно приступать к  погружению  в этот мир моря, неба и  солнечных лучей. Уже в конце моего обычного  маршрута встречаю идущего мне навстречу бодрого мужика в сандалиях, с закатанными штанинами и с оголенной грудью. Низенький, полный с мясистым курносым лицом.
- Физкульт - привет! – Говорю и пожимаю его вялую мягкую ладонь, - открываем сезон? Будем как и раньше разминать здесь свое грешное тело?
  - Да. Будем. Вы давно приехали?
     Вижу: он сильно изменился. Подергивается глаз и дикция, мне показалось, изменилась . Дряблая кожа на плечах и груди не удивила. Такой же она была и в прошлом году.
  - Вторую неделю здесь. А спустился первый раз. То погода… Но главное в другом.  Пришлось обои заменить в ванной, немного подтекло. Вы то как? Как перезимовали?
  - Плохо. Похоронил свою старуху. В марте. Один теперь.
  - Вот оно что…  Сердце?
  - Нет, депрессия. Ничто не привлекает. Никак не вывести из гнетущего состояния. Я с осени прошлого года стал замечать.
 - С осени? Я же уехал в конце октября. Здесь мы сколько раз виделись! Я шел по своему обычному пляжному маршруту, вы на берегу не давали покоя своим суставам и мышцам, а ваша супруга с какой- то родственницей сидели вон там, в траве, загорали, о чем то говорили…
 - Ее сестра, двоюродная.
 - Помню, вы с ней рассказывали мне, как из печени катрана самому приготовить рыбий жир.   
 - Да, - Романыч вздохнул и продолжил, -  она по дому делает свое дело, я – свое. Наступают платежи. Обычно она смотрит показания счетчика, пишет квитанцию, я иду на почту и плачу. У нее глаза лучше моих  смотрели. Нужно платить за сентябрь Я говорю: « Посмотри, сколько нагорело, посчитай, я пойду на рынок и по пути заплачу». Вроде кивнула головой и ни с места. Напомнил еще раз, третий – все без толку. Окончательно понял, что с ней что – то неладное, когда принесли пенсию. Я расписался, положил на стол деньги 685 гривен. Она их не касается. Пошел день, второй… Обычно она берет, распоряжается, нужно купить то, другое… А в этот раз не обращает на них внимание.
   Он помолчал немного, словно вспоминая, что происходило дальше.
- Потом я как бы в шутку беру со стола сто гривен, показываю ей и спрашиваю: «Это сколько»? Она: «Сто». Я беру еще сотню, показываю ей и складываю вместе с первой: «А столько в этих двух бумажках»? Она: «Сто пятьдесят». На всем серьезе. Тогда я забил тревогу.
    Врачебные мытарства Романыча продолжались в ноябре, декабре. Потом уже в этом году. Вначале прислали двух психиатров. Один молодой пацан, другой постарше. Побеседовали и ушли. Долго ходил от одного врача к другому. У главврача нашей поликлиники договорился, что ее положат в больницу. Да  толку  от этого оказалось чуть. Отношение в больнице отвратительное, враждебное. Она оказалась виноватой уже тем, что живет, то, что болеет, да еще лечить ее – это уж совсем нахальство.   
   - В больнице стало ей еще хуже, - продолжил Романич, - приключилась еще болезнь, они называли ее… болезнь Бехтерева. Не может ни стоять, ни сидеть. Лежит,  вроде ничего не болит, а сидеть и стоять нет сил. Не держит организм.
   - Хорошо, что была не одна.
   - Я все время был с ней. Только похоронил ее, и меня схватило. Рука не действовала, лицо перекосило и разговор трудный стал… Речь была плохой. Но сейчас уже подправился. И вот один сейчас.
   - И я один… Здесь один живу…
   - Дома трудно находиться. Мне говорят: для жизни нужно искать другую женщину. Как это можно? Я с ней прожил  почти 50, в январе ей было 70, а к концу прошлого года  все оборвалось. Как же? Одна ушла и тут же на пороге стоит другая… Только в двадцать лет это легко и просто, да и то не всегда.
   Трудно было сказать ему что-либо на эти жадобы. Что не скажешь в этом случае, все будет поверхностно и глупо.
  - Вот только здесь у моря становится полегче.
     Все это так не вязалось с залитым солнцем берегом, желтым песком пляжа и изумрудной зеленью травы и деревьев, что нужно было сделать усилие, чтобы допустить в сознание простую мысль о неизбежной конечности не только всего живого и неживого, но своего собственного бытия в этом мире. Трудно об этом даже подумать.
   - В нашей поликлинике врач, терапевт.  Владимир Семенович. Я его давно знаю. Он мне сказал: « Лекарства от старости нет. Если бы оно было, богатые жили бы вечно. А ведь и они умирают, часто даже быстрее бедных»
     Лекарства от старости нет. Нет его и от смерти. У меня даже как то перехватило дыхание от такой простой и суровой истины. Не приходит она в голову, гоним мы от себя мысль о  неизбежном. Прячем голову в песок, и призрак неизбежного ошеломляет нас, бьет обухом по голове. Уподобляемся скоту на бойне. Мы ищем у них спасения, хватаемся за соломинку. Понятно, конечно. А чем врачи могут помочь, если они сами мрут, как мухи. Быстрее, чем мы. Никому спасения нет.
    Никто не счастлив под луной. Все засуживают снисхождения и жалости.  Но мне  особенно жаль женщин. На Покрова девушки идут в церковь и просят Богородицу о даровании  им женихов. По телеку я видел и слышал, как одна милая девушка у деревенской церквушки говорила об этой традиции и вере в нее. Милое, открытое, с небольшой россыпью веснушек. На ее кофточке выступали два бугорка едва сформировавшихся грудей – первому признаку возложенного на нее природой тягчайшего бремени продолжения рода человеческого. О, Господи, подумал я, - она просит об этом как о личном счастье, не понимая, что даже если Богородица смилостивится, горечь и невзгоды ожидают на всю оставшуюся жизнь. Любовная лодка, если она будет, разобьется о быт, и грубость и непонимание от посланного мужа и родившихся продолжателей рода человеческого будут преследовать ее всю оставшуюся жизнь. Очень быстро вместе с природой они изуродуют лицо, ставшее никому не нужным и тело, потерявшее всякий смысл.
   Щемяще трогательно вечное страдание женщины выразила М.Цветаева.
                Я глупая, а ты умен, Живой, а я остолбенелая,
                О, вопль  женщин всех времен:  Мой милый, что тебе я сделала?
                Увозят милых корабли, уводит их дорога белая,
                И стон стоит вдоль всей земли: Мой милый, что тебе я сделала?
                Спрошу я стул, спрошу кровать: За что терплю и бедствую?
                «Отцеловал – колесовать, другую целовать – ответствуют».         
 Вспоминаю попытку разговора на эту тему с «небожителями», как я шутливо назвал обитателей лежбища в пляжном песке в тени акации под синим небом и ясным солнцем. Чтобы затеять высказывание своих приятелей о прекрасном поле, было достаточно, мне казалось, упомянуть о тысячах милых и не милых созданий, дефилирующих в купальниках между ними и морем в течение всего лета.  Но тут- то было: в этой, другой жизни женская тема не была популярной.  Каждый уже имел свой индивидуальный опыт общения с одной или другой из них и ничего лучшего уже не ждал. Даже, если бы лучшее могло бы быть, никто ради него не готов был приподняться и хотя бы посмотреть вокруг.
  - О чем здесь высказываться? – спросил Алексей, - можно месяцы и годы о них говорить. Все будет без толку. Тема является главнейшей в моей теории абсурда всего и вся. Говорить – не говорить зависит от состояния возбуждения гормональной системы и запасов тестостерона.
  Я шел  по пляжу вдоль. Вот уже любимая группа камней на пляже, о которую разбиваются волны. Люблю смотреть  на разлетающиеся брызги, поблескивающие под солнечными лучами, ощущать свежесть и запах моря. Подумал: общими рассуждениями стараюсь отвлечь беспокойство за собственную женщину. Молчит. Уже две недели: ни звонка, ни письма. Самое худшее, если опять заболела. Перенервничала и с преддипломной практикой и с дипломной защитой. Она училась на заочном отделении. Конечно, запустила в последний год учебу. Вроде удавалось ей в последний все улаживать, но вот провал: последняя преддипломная практика провалилась. Годы учебы, усилий -  псу под хвост.  Она села в кухне, поджав под себя ноги, и  беспомощно разрыдалась. Я еще не видел ее в таком ужасном состоянии. Нет, подумал я, все сделаю, чтобы найти выход. Это тот случай, когда отступать нельзя и некуда. Немного успокоилась, стали думать, что делать. И через пару дней решение нашлось. И, к счастью, мой новый приятель – руководитель  одной общественной организации помог организовать Асе и своевременное  прохождение практики, и оформление документов. Ладно… Надеюсь, так ей  горевать больше не придется. 
   Слезы у нас в семейной жизни случаются. Но это был особый случай. Даже не в том дело, что такая неудача пришла на самом финише учебы, когда все должно продвигаться, как положено. Когда просто  невозможно сорваться и проскочить мимо диплома. Асе по большому счету было плевать и на этот университет ( совсем не МГУ) и на его диплом. Суть была в том, что за последние месяцы она совершенно измоталась. Похудела. На кафедре никто не хотел ни помочь, ни выслушать. Руководители институтской практики  способны только на придирки и нотации.  Когда нигде тебе не сочувствуют, получаешь от всех щелчки, если не пинки, нервы не выдерживают и получается отчаяние: за что же мне все это?
  Вот куда завели меня сегодня мысли после рассказа Романыча о своем горе.

                ***
    Захватывающие и драматические события. Каждое слово стоит многих страниц других текстов, каждая фраза предвещает трагическую развязку, а каждое событие поражало и поражает многие поколения читающих. Через много столетий пришла очередь и до меня.
      Евангелие от Марка, глава 14:
(42) «... встаньте, пойдем, вот, приближается предающий Меня.
(43)   И тотчас, как Он еще говорил, приходит Иуда, один из двенадцати, и с ним множество народа с мечами и кольями от первосвященников и книжников и старейшин.
(44) Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его и ведите осторожно».
    Чтобы  предать  поцелуем и таким образом  отправить на смерть свою жертву, даже если эта жертва не Сын Отца Небесного, нужно быть или дьяволом, или человеком. Оказалось, что это одно и то же. Не указать рукой,  не дотронуться рукой, именно поцеловать жертву. Какое же у Иуды должно было быть мужество: приблизиться и поцеловать, предавая Сына Человечкского.
    Не знаю почему, но меня поразили и другие слова Иуды: «ведите осторожно». Какая забота! Что здесь? Высшая степень предательства, приумноженная еще и лицемерием  вместе с фарисейством? Или желание, чтобы проданный и купленный товар был доставлен в целости и сохранности? Возможно и другое. В черной душе предателя могла инстинктивно мелькнуть человеческая черта. Нет. Скорее всего другое.  Гениальное, потрясающее и взрывное сочетание слов – образов: «предательство», «поцелуй», «осторожно», «смерть» представляет собой послание патриарха предательства Иуды своим собратьям последующих веков как непревзойденный образец для подражания. 
   А Петр? Такой же чудный великолепный рассказ. Слова словно высечены из камня, каждое из них наполнено глубочайшим содержанием. Ни слова лишнего. А те, что не лишние поражают в самое сердце.
Та же глава 14.
(29) Петр сказал Ему: если и все соблазнятся, но не я.
(30) И говорит ему Иисус: истинно говорю тебе, что ты ныне, в эту ночь, прежде нежели дважды пропоет петух, трижды отречешься от Меня.
(31) Но он еще с большим усилием говорил: хотя бы мне надлежало и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя. То же и все говорили.   
        И вот после поцелуя Иуды.
     (43) А они возложили на Него руки свои и взяли Его.
     (50) Тогда, оставив Его все бежали.
     (54) Петр издали следовал за Ним, даже внутрь двора первосвященникова, и сидел со служителями и грелся у огня.
        В это время  суд над Иисусом признал его «повинным смерти». А служанки дважды говорили, что Петр был с Ним, но он дважды отрекался. Вот о третьем отречении: 
              (71) Он же начал клясться и молиться: не знаю Человека Сего, о котором говорите.
              (72) Тогда петух запел во второй раз. И  вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели петух пропоет дважды, трижды отречешься от Меня. И начал плакать.
        Меня поражают два словосочетания  в этом отрывке: первый - «грелся  у огня», и второй - «и начал плакать». То же место в Евангелии от Матвея: «И, вышед вон, плакал горько», а в Евангелии от Луки: «И вышедши вон, горько заплакал».
         Не знаю, не могу объяснить, но что – то здесь не так, не припустимо: греюсь у огня, когда судят Сына Отца Небесного, которому клялся в верности, плюют на него, издеваются, приговаривают к смерти.
                (65) И некоторые начали плевать на Него и, закрывая Ему лице, ударять Его и говорить Ему: прореки. И слуги били его по ланитам.             
       Не надо в такое время греться.  Если  нет мужества и возможности быть рядом с  Ним, помочь, то  надо хотя бы дрожать от холода, а не греться.
        А вот «плакал горько» трогает до глубины души.
        И вот самое главное: потрясающие по драматизму тексты. Кажется
ощущаешь как бьется сердце  Иисуса Христа, как мечется его душа.       
        И опять возвращаюсь к тексту от Марка, та же глава 14.
  (33) И взял с Собою Петра, Иакова и Иоанна, и начал ужасаться и тосковать.            
           (34) И сказал им: душа моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте.
                (35) И отошед немного, пал на землю и молился, чтобы, если возможно, миновал его час сей
                (36) и говорил: Авва Отче! Все возможно Тебе, пронеси чашу сию мимо Меня, но не что Я хочу, но что Ты.
     Потрясающее обращение. В эти двадцать слов вложено столько драматизма, что его хватит человечеству на всю его оставшуюся жизнь.
          Дальше, обращаясь к ученикам, Он говорит: бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна.
       И дальше: «кончено, пришел час: вот предается Сын Человеческий в руки грешников». И тотчас приходит Иуда, один из двенадцати, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и книжников и старейшин.
       Отметим, что с Иудой было множество народа с мечами и кольями. Можно подумать, что Он причинил им много бед и горя.
       Глава 15 Евангение от Марка.
              (25) Был час третий, и распяли Его.
              (34) В девятом часу возопил Иисус громким голосом: «Элой, Элой! Ламма савахфани? Что значит: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего ты меня оставил? 
              (37) Иисус же, возгласив громко,  испустил дух. 
       Миссия Сына Человеческого, посланного в этот мир Богом – Отцом, была исполнена. Теперь человечеству нужно было осознать это событие.
       Итак, в третьем часу распяли в девятом часу он умер.
       Страдая на кресте, он подвергался оскорблениям, «злословили Его»: обещавший способностью разрушить храм и в три дня создать его, спаси Себя Самого, сойди с креста. Подобно и первосвященникам с книжниками, насмехаясь, говорили друг другу: других спасал, а Себя не может спасти! И распятые с Ним поносили Его.
       Даже оставшуюся одежду его поделили по жребию.   
       Как это по человечески: испытывать страх и предавать, злословить и
насмехаться, презирать и поносить, не только себе подобных, но и своих спасителей и благодетелей. И сейчас слышишь все те мысли и назидания, выражающиеся в вопросе: «Если ты такой умный, то почему же ты такой бедный?» Все это так по – современному выраженное  недоумение: распоряжаться благами и обделить ими себя любимого! Ну где это видано!
     Ах Боже ты мой! Какая же это чудная вечно современная Книга!
      Какую же основную мысль, мораль, завет оставил Сын Человеческий? Видимо, пути спасения нужно искать во всех словах и делах Его, описанных в этой великой Книге, но  кажется, что суть учения просматривается в следующих вопросе и ответе:
     Один  из книжников подошел и спросил Его:
  - Какая первая из всех заповедей?
     Иисус ответил:
  - Господь Бог наш есть Господь единый и возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всем и всею душою твоею и всем разумением твоим и всею крепостью твоею. Вот  первая заповедь. 
Вторая подобная ей: возлюби ближнего ближнего твоего, как самого себя. Иной большей сих заповеди нет.
     Каждый волен судить в какой степени люди сумели усвоить и следовать этим заповедям.
     Есть еще одно действующее лицо в этой великой Книге, спасению которого была предназначена  великая жертва. Это люди, народ, ради  них приходил Сын Отца Небесного. На многих страницах этот народ кажется жалким,  неблагодарным, ведомым  фарисеями и книжниками. Вглядываясь в его поведение, мы как в зеркале узнаем свои собственные черты, завидуя только тому, что народ того времени был удостоин чести лицезреть Его и общаться с Сыном Человеческим и одновременно испытывать огорчение от того,  как это происходило.             
       Посмотрим, что написано в Книге о человеке?  Вот свидетельство от Марка, глава 7: 
            18 Он сказал им: неужели и вы так непонятливы? Неужели не разумеете, что ничто извне входящее в человека, не может осквернить его?
          19 Потому что не в сердце его входит, а в чрево и выходит вон, чем очищается пища.
          20 Далее сказал: исходящее из человека оскверняет человека;
          21 ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства,
          22 кражи, лихоимства,злоба,коварство,непотребство, завистливое око, богохульство,гордость,безумство;
          23 все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека.
  Вот так и ходит, и живет человек оскверненный. И эта скверна становится сутью его. Ибо если , то что исходит не питается сутью, то откуда же все это берется?               
     О человеке писали много и до земной жизни Иисуса и после нее. Одни говорили, что человек изначально добр, другие - что изначально злой и ради собственной персоны готов пожертвовать всем остальным миром.   И если его  не держать в узде, злу его не будет предела.
      Это свидетельство из Книги очень красноречиво и авторитетно. С  этим высказыванием трудно спорить. Действительно,   если человек добр , то почему же «изнутрь»  его так редко  исходит доброжелательство, сочувствие, бескорыстие, благодарность, самопожертвование? И почему заповедь Иисуса любить ближнего, как самого себя все две тысячи лет после ее провозглашения с таким трудом воспринимается человеческим сердцем? И почему, мягко скажем , человек ее редко соблюдает?
    Что же происходит, когда люди с такими качествами живут вместе, говорят на одном языке и образуют народ? Откуда в народе возьмется то, чего нет в отдельном человеке? Народ еще легче, чем отдельный человек поддается влиянию, манипулированию, дрессировке.
    В Книге народ и идет за Иисусом, и Он находит в нем своих последователей, и по наущению первосвященников народ приходит за Ним с мечами и кольями, а перед Пилатом, когда можно было спасти одного, криками он спасает от смерти разбойника и предает Иисуса.
    Подробно рассказывает об этом апостол Лука. Глава 23.
    И поднялось все множество их, и повели Его к Пилату и начали обвинять Его говоря: мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем.
         (4) Пилат сказал первосвященникам и народу: я не нахожу никакой вины в этом человеке.
         Узнав, что Иисус из Галилеи, области Иродовой, Пилат послал его Ироду, который, поговорив с Ним, одел Его в светлую одежду и отослал обратно к Пилату.   
         (13) Пилат же, созвав первосвященников и начальников и народ,   
         (14) сказал им: вы привели ко мне Человека Сего, как развращающего народ, и вот, я при вас исследовал и не нашел Человека Сего виновным ни в чем том, в чем  вы обвиняете Его, 
         (15) и Ирод также: ибо я посылал Его к нему, и ничего не найдено в Нем достойного смерти;
         (16) итак, наказав его, отпущу.
       Пилат для праздника должен был отпустить одного узника.
         (18) Но весь народ стал кричать: смерть Ему! А отпусти нам Варааву.
       Варавва обвинялся за возмущение в городе и убийство.
(20) Пилат снова возвысил голос, желая отпустить Иисуса.
(21) Но они кричали: распни, распни Его.
          (22) Он в третий раз сказал им: какое же зло сделал Он? Я ничего достойного смерти не нашел в Нем; итак, наказав Его, отпущу.    
          (23) Но они продолжали с великим криком требовать, чтобы Он был распят; и превозмог крик их и первосвященников,
         И Пилат решил быть по прошению их. Он отпустил Варавву и передал  Иисуса в их волю. Так рассказывает апостол Лука.   
         Апостол Марк уточняет: Пилат знал, что первосвященники предали Его из зависти. Вот, оказывается, что: зависть проклятая!   
          Привет вам, привет,первосвященники, книжники и фарисеи библейских времен! В отношении зависти мы, ваши потомки, вас понимаем и сочувствуем. Это дьявольская  и непреодолимая сила. А главное, вечная. Как мы не пытаемся любить ближнего, как самого себя, но если он, подлец, или она,милая,  нас обходит  возникает  непреодолимое желание подставить ему или ей  ножку. Если же это не удается, то пусть, хотя бы, они горят в аду синим пламенем.          
       При этом мы говорим: «Господи! Прости нашу душу грешную     В новейшей истории власть имущие водили народы  друг на друга      бесчисленное количество раз  с морями крови и горя. И люди предавали лучших своих сынов да дочерям спуску не было. Если и изменилась мораль за две тысячи лет, то скорее к худшему.
    Как притягивает к себе Иуда! Не намного меньше, чем сам Иисус. Они как духовные близнецы – братья. Свет и тень. Добро и зло. Мне кажется именно здесь противостояние, моральный и духовный контраст.
    Иисус отвергает и подвергает проклятию первосвященников, фарисеев и книжников. И эта троица действительно есть сила противостоящая Иисусу в Его обращении народа. Она же привела Иисуса к распятию. Троица чувствовала угрозу и она боролась и формально победила. Но ее трусливое поведение, она боится народ и завидует Иисусу, не поднимается до уровня деятельности Христа.
    Другое дело Иуда. Он хотел предать, он это сделал. И этим увековечил свое имя рядом с именем Иисуса Христа. Не тридцать серебренников ему были нужны. Ему нужно было как и Христу выполнить миссию и он ее выполнил блестяще.
     Петр, вспоминая знаменитое изречение, хотел как лучше, а вышло как всегда. Близко к формуле: родился – боялся – предал – умер. Так живет обычно Человек Разумный. Впоследствии Петр обращал народы, но все равно: сделанное нельзя сделать не бывшим.
    О предательстве народа, многих их которого исцелял Христос, я уже говорил. Думаю, что народ всегда готов предать, ибо как дитя не ведает, что творит и как дитя всегда получает прощение и выживает. К тому же ему чаще всего приходится делать, что велят.
     Какая прелесть и как прекрасно и вечно мудро сказано: посетили больного, или накормили голодного, значит сделали богоугодное дело, услужили Богу и тем спасли себя.  Кажется, что те, кричал и орет сейчас: «Распни!» получат свое по заслугам. В аду. Будет жарко. Так им и надо...
    
    Предательство происходит тогда, когда плоть преодолевает дух,  мужество, духовность. Причиной может быть страх за себя, за свою жизнь,  благополучие своих близких. Чаще всего за себя. Такую слабость проявили Петр и другие ученики Христа, хотя  в задержании Его не усматривается непосредственная угроза тем, кто был с ним рядом.
     Если уж «все живое объято паническим ужасом», то это ужас в первую очередь за свою жизнь. Человек держится до последнего, даже за соломинку.
    И в старости, в немощи он хочет продлить жизнь на  месяц, на день, на минуту. Непреодолимая сила, дьявольское желание заложено природой в стремлении жить во что бы то ни стало. Самоубийцы только исключения из этого правила.
    Монтень пишет о себе: Я примирился со своей болезнью и ее приступы принимал как должное. Сколько людей свыкаются со своими бедами и нет столь тяжелой участи, с которой человек не смирился бы ради того, чтобы остаться в живых.
   Вот, что говорит по этому поводу Меценат,давший имя всем покровителям искусств: Пусть у меня ослабеет рука, ступня или нога, путь зашатаются все зубы – все же, пока у меня остается жизнь, все обстоит благополучно.
   
                *  *  *
       Иду по парку, смотрю на Божий мир, и сердце радуется. Солнце, зелень, птички, синее море и голубое небо. Чистые аллеи, над которыми склонились ветви деревьев. На скамейках милая приятная публика:  молодые мамы с колясками,  по летнему раскрытые дамы. Изредка появляются и сохранившиеся старички,  желающие и далее продлить свои дни.
    И  вот что всегда приходит на ум. Издали, внешне все умилительно и благостно. Но если приблизиться и узнать, окажется, что изнутри, по существу у каждого проблемы  и горести  наполняют жизнь.
     Мне было интересно: проживая жизнь, с годами становится ли человек мудрее? С одной стороны, если не было ума, не вложено природой, то откуда ему взяться?  С  другой, опыт, беды и страдания, чем заполнена жизнь, должны же чему – нибудь учить.
    В кино я видел кавказских седобородых аксакалов, воплощавших в себе народную мудрость. А в жизни... Только в глазах некоторых бабушек можно найти мудрость в виде доброты, понимания и сочувствия. Мужские экземпляры, чаще всего, представляют собой жалкое зрелище. Время и жизнь изуродовала их внешне.  Сутулые, кособокие фигуры, отягощенные животами.
   Но это еще ничего. Хуже, что  мысли  в головах, если это мысли,  представляют собой мешанину затвердевших банальностей. Их узость, заскорузлость сродни  ископаемым костям  давно умерших  животных. Можно изучать особенности  и, главное, заблуждения  прошлых эпох.
  Как мне кажется, три  черты объединяют моих почтенных московских знакомых: хвастливость, болтливость и скупость. С тревогой задаю себе вопрос: «Неужели и я такой»?
     Дж. Леопарди пишет о человеческом обществе: « Оно усиливает  естественные врожденные различия между людьми, а другие, бесчисленные и огромные, которых не предполагает естественное состояние человека, вследствие своей природы, обуславливает и порождает». « Бесчисленные формы человеческого общества сменялись по бесчисленным причинам и в бесконечно разных обстоятельствах.  И все оказывались плохи, как плохи и все нынешние». Оказалось невозможным найти не только совершенную, но хотя бы сносную форму общества, члены которого не причиняют друг другу зло.
   Ничто не смогло и не сможет привести к тому, чтобы член любого человеческого, как бы оно не было устроено, не то что помогал другому, а хотя бы воздержался от злоупотреблений.
   Всякий разумный человек, пишет Дж. Леопарди, должен признать, что всегда все так и будет, кто бы что не придумывал и не предлагал.
    С Асей не знаю, что произошло или происходит, а тут еще Ральф на мою голову. Я же  виноват. Виноват, но заслуживаю снисхождения. Я не хотел!
     Следующее утро я встретил очень рано с тяжелым ощущением. Едва – едва сквозь темноту прорезывалось утро. Мрачные мысли. Вчера сделал еще пару звонков Асе. Никто не берет трубку.
     Скотина! Если жива и хоть чуть – чуть здорова. Могла бы попросить своего Рокоссовского мне позвонить. Ругаю ее, беру грех на душу, а сам думаю, не взять ли билет и не махнуть в Москву?
   Рассказывайте в этой ситуации сказки о том, что слово материально, что, если думаешь и кричишь о несчастье, так оно и придет. Разве люди не зарабатывают себе на жизнь на дому? Если уж не рассчитывает она на мужа, то уж квартиру  свою она может сдавать всю жизнь, занимая более скромное жилье. К чему сегодня страдать из – за несчастий, которые будут или не будут завтра? Живи сейчас  и радуйся, что тебе сегодня не так плохо как могло бы быть и как страдают другие.
        Все эти умности – труха перед  страхом за свою  жизнь непредсказуемую, хрупкую, краткую, болезненную и бесцельную, что некоторыми осознается,  многими ощущается  инстинктивно даже при плотно зажмуренных глазах, на которые надеты розовые очки. 
       Мне вспоминаются слова одного  англичанина о том, что в этом мире все живое охвачено паническим ужасом. Как это верно! Как это умно!
    Возвращаюсь к Асе и ругаю себя. Что же я так плохо владею собой  и тоже  в споре быстро карабкаюсь вверх по лестнице, ведущей в пропасть? Знаю, где мне  нужно было остановиться, промолчать, но я не мог, глупо и абсурдно надеясь на свою правоту и возможность ее внушить Асе. И еще одним она в лучшую сторону отличается от меня: она быстрее отходит. У нее быстрее проявляются  жесты примирения, которые я могу позволить себе  не заметить,  бросив их тем самым ей в лицо.
   А когда она сидит несчастная, плачет становится невероятно жаль ее и я чувствую ее собой, мне так же больно, я хочу все сделать для нее. Это было, у нее провалилась преддипломная практика и я, используя одно знакомство, в последний момент смог помочь ей в этом.   
    Ну, что же? Господь подарил мне еще одно утро и еще один день, нужно их проживать, как – то распорядиться своим  своим бренным телом.
 Теперь Ральф. Тоже обиженное мной божье создание. Мне кажется, что в это живое существо  Господь вложил больше любви, чем в то, которое создавалось по Его образу и подобию. Именно это несовершенное образование наступило на лапу прекрасного Ральфа.
    По пути к морю я пошел по улице, на которую выходят ворота, охраняемые Ральфом и заглянул во двор, чтобы узнать, как он себя чувствует. Полная тишина и безлюдье: ни хозяев, ни их охранника. Вот это да.... Уж не  повезли ли его к ветеринару?
   Не стал спускаться к пляжу. Со мной была сумка с раскладным стульчиком. Решил расположиться на тропинке на верхнем этаже берега чуть ниже начала асфальтированной дороги ведущей вниз.
   Море и небо, сливающиеся в дымке у российского берега, их чудная  синева и голубизна   отвлекли меня и я стал общаться  с интереснейшим собеседником  - лордом  Байроном.
   Все эти недели я брал в руки то один том, то другой. С удовольствием читал то одну, то другую поэму. Особенно мне нравятся строки  поэмы  «Дон Жуан». Ветер треплет страницы. Чтобы не защитить глаза от солнечных лучей я к очкам для чтения пытаюсь приспособить солнцезащитные очки.  Нужно беречь глаза. Удается с трудом но читать можно.
    Я отрываюсь от книги и смотрю вниз на пляж.  На расстоянии нескольких сотен метров люди кажутся не такими уж ужасными. Если не иметь необходимости  быть ближе к ним.
     Загорелые фигуры на фоне желтого песка. Полненький старичек трусит вдоль берега, продлевает свою драгоценную жизнь. Ребята прыгают с дамбы и с большого колеса в воду. Небольшие  группы  молодых людей.  Лежат дамы, готовые и к знакомствам и к неумеренному приему солнечных лучей. Невероятная акустика: плеск воды и возгласы купающихся кажутся совсем рядом. Все мило и мирно. Люди как люди.
    Стало припекать. В начале одиннадцатого я направляюсь в парк и дальше домой. Первая половина дня потихоньку приближалась к концу.

                ***
    Юрий Леонидович поджидал меня на улице перед своими воротами. Во двор мы вошли вместе и тут же гора свалилась с моих плеч: Ральф встречал меня как ни в чем не бывало, такой же радостный и шустрый как всегда. Про себя я упрекнул его: что же ты бандит орал как недорезаный.  А еще мужчина. Заставил меня поволноваться. Ральф смотрит своими честными глазами в мои не безупречно честные и виляет хвостом. Потом увидел воробья  на проволоке, к которой привязаны ветки винограда и рванулся наводить порядок.
  В беседке я говорю Юрию Леонидовичу:
Сегодня чуть пораньше закончим игру. Нужно поговорить с Алиной Алекссевне о девочке Поллианне, благодаря которой пошла игра о радости.
И как вам? - Спрашивает Юрий Леонидович.- Она же понуждала больную женщину радоваться, что другие люди здоровы...
И верно. Радуйтесь за меня, я выиграю у вас ближайшую партию. Вспомните чеховское: если тебе  изменила жена, радуйся, что она изменила тебе, а не Родине.
 Мы приступили к игре и все остальное перестало существовать. 
      Когда  пятом часу  появилась Алина Алексеевна с порумяневшим лицом, на котором  все еще можно было распознать остатки послеобеденного сна, мы уже сыграли четыре партии. Первые две я выиграл, последние проиграл.
      Пришла очередь говорить о книге - романе американской писательнице Эленор Купер «Поллианна», изданный в 1913 году. Он много раз переиздавался и экранизировался, изложенные в нем идеи даже обобщены в философскую концепцию, имеющую право на жизнь. Не знаю, каким образом книга попала к друзьям и знакомым Анины Алесеевны, она вывала небывалый интерес. Ее читали один день или ночь и живо обсуждали. Особенно женщины.
     Образ девочки Поллианны 11 лет  с ее наивностью, готовностью  находить радость в обыкновенных вещах и событиях и, главное, бескорыстно помогать и возбуждать радость у обездоленных. Все началось с пожелания девочки получить от благотворительной организации куклу в качестве подарка. Но вместо куклы ей передали костыли: ни одной куклы не оказалось среди того, что было пожертвовано. Ее разочарование попытался развеять отец – пастор. Эти костыли служили несчастному, видимо искалеченному человеку и то, они попали к нам при отсутствии в их необходимости, означает знак нашего благополучия. Разве это не повод и причина пусть небольшой, но радости?
   Через некоторое время отец умер и девочку отправили жить в другой город к богатой одинокой тете, сестре матери Поллианны. Девочку приняли не по сердечному расположению, а из чувства долга. Между сестрами были прекращены добрые отношения, поскольку мать Поллианны в свое время вышла замуж за пастора, вопреки воли семьи. В огромном доме не нашлось помещения для сиротки: тетя ее поместила  в маленькой коморке на чердаке. Каково же было удивление хозяйки, когда, оказавшись в тесной комнатушке, девочка запрыгала от радости. Так ей понравился вид из ее окна на крыши домов городка и на массивы зеленых деревьев поднявших верхушки почти до ее окна.
    На последующие события в городке благотворно влияло поведение Поллианы. Ее искренность, детская наивность, доброжелательность помогали людям находить в себе лучшие человеческие черты, казалось навсегда утраченные в рутине жизни, во взаимном недопонимании, длительном наслоении мелких обид и претензий.
   Как же относиться к этой своеобразной философии девочки, образ которой создан сто лет назад американской писательницей и до сих пор волнующий женские и не только женские сердца? Жизнь не балует людей. Им предоставлен только самый минимум материальных средств и душевных сил, минимум, чтобы выжить и продолжить род. И этим выполнить  бессмысленную миссию, возложенную природой на все живое.  Отсюда сложность и тяжесть повседневной жизни, понуждающей бороться за материальное, рациональное, что можно употребить здесь и сейчас. Так пробьется ли росток искренности, доброжелательности Полланны сквозь асфалт повседневных забот, затягивающих человека?
  Человек с трудом воспринимает пробивающуюся к нему радость как другую возможность жизни. Ведь совсем не часто, а чаще и совсем не встречается, бескорыстный посланник радости - некто подобный девочке Поллианны.  Нужно самому искать в пестрой палитре жизни ту чуть светлую полоску, которая сулит хоть какую –то радость. На нее и ставить, к ней и стремиться, понемногу освобождаясь от бремени всех со всеми ради того немногого, что есть в жизни.
 Мы обсуждали все это с Алиной Алекссеной, стараясь не реагировать на скептические замечания Юрия Леонидовича. Пора было заканчивать: хозяевам нужно было приступать к вечерней поливке огорода.
    Я вышел в парк. Как чудно было  вокруг! Тепло, высокие клены и раскидистые акации, сбрасывающие лепестки своего цветения и придающие свежему воздуху тонкий чуть сладкий аромат. И солнце, чудное, ласковое, яркое, в равной степени освящающее своими лучами и живое, и полуживое, обреченное на близкий уже распад. Ах, этот юг! Потрясающая роскошь.
   Как обычно направился к Дому Культуры, где в интернет – кафе я каждый день проверял свою почту. У входа в ДК оживление: народ все еще движется вдоль палаток рынка, заметно прибавилось загорелых фигур в шертах:  прибавляось  количество  отдыхающих. Мое движение ко входу в ДК прервал  обращенный ко мне голос:
 - А я как раз вас поджидал, - это Егорыч, он чинил мне в квартире  водопроводный кран, - есть хорошая тумбочка для кухни…  Завтра принесу.  Нужно десять гривен.
- Егорыч, может, на сегодня хватит «тумбочек»? Нос красный, язык с трудом говорит… Ноги то домой донесут…
- Ладно, - говорит, - пять гривен и баста… Завязываю. Четыре гривен – меньше никак нельзя. Отдам или отработаю… Меньше – ну никак… Не хватит.
  Отдаю ему минимум – миниморум и поднимаюсь на второй этаж винтернет – кафе. Мелькает мысль: а как бы поступила Поллианна в данном случае? Дала бы денежку на пропой, чтобы доставить радость Егорычу?
   Выхожу из кафе, нет, не выхожу, а вылетаю окрыленный: Ура! Ася объявилась! Может, даже приедет к мужу! СКОТИНА!               
 
                *    *    *