С днем победы! , миниатюра

             
ПАПОЧКА,родной! С ДНЕМ ПОБЕДЫ !

          Удивительной доброты и чуткости человек, фронтовик, верующий, помогавший людям до последей секунды своей жизни-мой папа.

          «В корзине лежала дичь: два тетерева и утка», - такое предложение моему отцу для разбора было дано на экзамене по русскому языку в торговом техникуме, который он заканчивал заочно уже после войны, через двадцать пять лет после окончания школы.
Русский язык отцу, отвоевавшему войну и давно не державшему в руках учебник, давался очень тяжело, хотя он до конца дней своих писал грамотно.

          А тогда ему подсказывали молодые сокурсники, показывая два растопыренных пальца и громко называя слово, где после которого надо, по правилам, ставить двоеточие.
Я помню: в нашем доме, построенном папой по немецкому проекту, в просторной гостиной стоял огромный стол деда. На этом столе раскладывались все конспекты, учебники, шпаргалки. Приходили студенты-заочники, и начиналось таинство познания.

          Профессию повара отцу выбрал мой дед – Староверов Алексей Афанасьевич. Семья у деда была основательной: шестнадцать детей. Мой папа, Староверов Сергей Алексеевич, был четырнадцатым по счету. Для своей огромной семьи Алексей Афанасьевич построил просторный двухэтажный дом, имел приличное подсобное хозяйство.

         Праздно сидящим, а лежащим – тем более его никто никогда не видел. Детей воспитывал в работе и уважении к родителям, в жену держал в строгости и чрезмерной покорности.

         Он никогда не матерился, но употреблял очень часто свое любимое «тудыть твою мать». Алексей Афанасьевич был решителен в поступках, не боялся опасности. Когад в дом лезли воры, он тут же хватал ружье и бежал на улицу. Жена однажды крикнули ему в догонку: «Алеша, ружье-то не заряжено!» Он, попугав воров, вернулся, сказал: «тудыть твою мать», и проучил ее на всю жизнь.

         Дед был умен и расчетлив. Кормил всех досыта. Продукты для такого количества детей привозил на телеге, поругиваясь, что много бездельников в доме. И любил повторять: «Грешить – так по большому счету: все равно отвечать». И жил по этому же принципу.

         А когда объявили НЭП, дедушка задумал открыть ресторанчик и начал активную профессиональную подготовку кадров: сына Николая выучил на кондитера, младшего Сергея – на кулинара. Пока шла подготовка кадров – НЭП закончился.

         Вскоре сыновья, призванные на войну, сменили поварские колпаки на пилотки, а на войне вновь их надели.

         Шли жестокие бои под Москвой. Отец, вспоминая эти бои, окопы и опасную работу сапера, которую он выполнял, говорил: «На войне страшно, но голодный генерал страшнее».
Три дня генерал Олешев был без горячей пищи, своего повара, который угнал в тыл и продал машину с водкой, предназначенную для солдат в окопах, он отправил в штрафной батальон, а сам только на третьи бессонные и голодные сутки приказал офицеру найти среди солдат повара.

         Отец, рассказывая, переживал заново каждую минуту того давно минувшего события:
         - Офицер привел меня прямо к генералу. Генерал хмуро, мельком взглянул и отрезал: «Чтоб обед через пятнадцать минут был готов».

         Сергей-повар не растерялся: вымыл руки с мылом, нашел сковороду, поставил на горячую плиту, настрогал мяса и бросил жарить, почистил и нарезал пластиками картошку. Ароматный обед был готов вовремя, а подобревший генерал сказал: «Давай, Сергей, еще такую же сковородку. Вкусно». И больше не отпустил его от себя до конца войны и победы над Японией. Вернее отпускал. Один раз в командировку, в блокадный Ленинград, В Ленинграде умирала семья от голода.

         Сергей отыскал семью генерала: еще немного и его помощь могла не потребоваться. Он кормил жену генерала, его дочерей сначала с ложечки жиденькой манной кашей, сваренной на воде, потом бульоном. И был с ними до тех пор, пока не поставил на ноги. Генерал в свою очередь заботился о семьях своих солдат, он писал письма, посылал фотографии, на которых делал заголовок:

         - Славной семье патриота в память о совместных боях с Вашим сыном..
После войны генерал и солдат-повар тоже не расставались: писали письма, говорили тепло по телефону.

         9 мая к отцу приезжали фронтовые друзья, и они первым делом заказывали Ригу, где жил генерал. Каждый фронтовик разговаривал с Олешевым сколько хотел. Солдаты и генерал говорили на одном языке, понятном только им.

        А когда генерал Олешев умер, папа с мамой поехали в Ригу, на могилу фронтового друга. Отца тепло встретили дочери генерала, а он в честь встречи нажарил им строганины с картошкой пластиками.

        С годами фронтовых друзей становилось все меньше и меньше, а встречи становились пронзительнее, слезливее и трепетнее.

        Отец был глубоко верующим человеком. В церковь его самого любимого сыночка брала моя бабушка, мать-героиня, для которой посещение церкви было праздником и отдыхом от вечных домашних дел. Отец верил в Бога всегда: во времена тоталитарного режима, строительства развитого социализма, застоя, перестройки...

        В церковь он ходил нарядный: в новой фетровой шляпе, кожаном пальто, свежей рубахе с галстуком, праздничном костюме.
Если бывал в другом городе,то рассказывал нам, что был там на концерте. Мама понимала значение этого «концерта».
 
        Отец никогда детям ни в чем не препятствовал: мы, трое его детей, были октябрята, пионеры, комсомольцы, члены партии. И свою веру в обиду не давал никому. Все церковные праздники папа чтил, но особенно большим праздником у нас в семье была Пасха. Начинали готовиться к ней заранее – папа высеевал в несколько блюд овес. Когда овес ощетинивался ровной сочной зеленью, то мы знали – Пасха наступит через несколько дней. Яйца красили во все цвета радуги: светло-зеленые, ярко желтые, прозрачно розовые, смуглые, оранжевые. Крашеные, остывшие яйца выкладывали на блюда с зеленым овсом и ставили на комод, на швейную машину. Самое почетное место на столе и в доме отводилось нарядным, немного надуто-торжественным куличам.

        Выпекали куличи в русской печи в высоких банках из-под повидла. Для каждого члена семьи пекли персональный кулич, а один самый большой и красивый папа ставил на большое блюдо и уносил в церковь, в пасхальную ночь, осветить.

        Приходил он из церкви под утро, усталый, но счастливый единением с вечным, прекрасным.

        Пасхальный стол накрывали с вечера. На столе на хрустящей накрахмаленной скатерти ставился в центр освещенный кулич, из специальной формы вынимали Пасху – специально приготовленный творог с изюмом, ванильным сахаром. Пироги, разрезанные на квадратные кусочки, подавались в последний момент, а до этого они отдыхали под чистым полотенцем. В высоких вазах, составленных их трех ваз, лежали конфеты, на самом верху чопорное бизе позволяло себя разглядывать, а потом как-бы предчувствуя, что красота скоро растает, рассыпалось на мелкие, сладкие кусочки.

        Отец включал приемник, искал какие-то волны, откуда лилась пасхальная музыка. Выпивал из красивого фужера немного водочки, настроение его еще больше улучшалось, и он начинал громко будить нас и рассаживать за праздничный стол. Мы сердились, не хотелось в воскресенье вылезать в такую рань из-под теплого одеяла, но папа был настойчив. За столом стукались яйцами, говорили:

        - Христос Воскреси, в ответ слышали:
        - Воистине Воскресе!

        Кажется, нам доставалась даже по ложечке кагора. Было тепло, чисто, радостно, светло, родители были рядом, казалось, что так будет продолжаться вечно.
Но наступал понедельник, мы шли в школу. А там говорили:

        - Поднимите руку, кто ел вчера крашеные яйца.
        Все прятали глаза, а руки не поднимали; боялись чего-то а чего – никто не знал.
Такая раздвоенность праздника Пасхи продолжалась долго. Отец, слава Богу, немного еще захватил время, когда началось восстановление храмов и церквей, даже сумел посмотреть по телевизору трасляцию Пасхальнолго Богослужения из Москвы.

         Но мы, как всегда, бросаемся в крайности: то не верим вообще, то верим во все подряд – в мистику, добавки, экстрасенсов и Бога!

         К сожалению, в востановленных храмах, как говорится, «все услуги платные». Деньги, церковь, вечная память, вера, продажа освещенного меда, платные воскресные школы для детей, огромные деньги, которые берут за отпевание и другие обряд – все смешалось в современном мире.

         День Победы был для него всегда и праздничным и горьким, и деловым. Праздник Победы не подчинялся временам «культа личности», «застоя», «перестройки»…

         Праздник Победы – во все времена – Праздник. Таким он был и в поледнюю моего отца весну. Горький, потому, что еще живым ветеранам, пожалуй, впервые надо было решать непростую задачу – чем угостить внуков и правнуков, которые пришли их поздравить. Если просто сказать, то где взять конфетку для малышей? Дожили. Горько.

         Деловым праздник был всегда. Весенние заботы по хозяйству, сады, огороды… Работа не отменяется и в праздники. Вот так по-деловому, на трудовом посту встретил свою последнюю годовщину победы наш папа – Сергей Алексеевич Староверов – ветеран войны и труда. Жизнерадостный и жизнелюбимый человек, предприимчивый и расчетливый, щедрый и милостивый.

         9 мая 1992 года он не терял времени зря. Кропотливый труд всю зиму по изготовлению веночков ежегодно заканчивался их продажей. Товар реализовывался за 2-3 дня.
Самыми «ходовыми» были родительский день и майские праздники. Папа немного нервничал. Венки раскупали не так быстро. Да суть не в этом. Папа делал последнее добро людям – не давал забыть тех, кого нет. Уже лет десять (еще до всяких кооперативов) в долгие зимние вечера делали они с мамой заготовки для венков. Все операции были у них распределены. Папа собирал основу, мама делала более тонкую работу.
        Такими были памятными для меня эти вечера. В теплом, уютном доме разговаривали они о детях, о внуках. Обдумывали, как им помочь, у кого ребятишек взять на каникулы. И парализованная рука (инсульт у отца случился еще в 1972 году) начинала слушаться больше, и боль в пояснице отпускала, и не ломило затылок во время этой беседы… 46 лет мама с папой не разлучались.