Неизвестный Прутков генеалогические тайны

ДОНОСЧИКУ --- ПЕРВЫЙ ПРУТ

       Едва речь заходит о генеалогическом древе Козьмы Петровича Пруткова, поневоле приходит на ум классическое замечание: «Темно и скромно происхождение нашего героя». Действительно, оно темно, скромно, а сверх того противоречиво, странно, парадоксально и запутанно до крайности.

       Например, сторонники «варяжско-норманской версии» уже не первое столетие настаивают, что древний род Прутковых обязан своим происхождением «лыцарю Зигфриду Пруттеру, имевшему место быть в почетном карауле Рюрика, Синеуса и Трувора при прибытии в Нов-город». Версия эта столь же возвышенна, в коей мере и безосновательна. Вместо убедительных и научно апробированных фактов нам усердно суют под нос изустные предания и прочие легенды о забугорных варягах, якобы призванных «княжить славянами». Авторам этой «импортной теории» сам великий Прутков (по собственному признанию, «круглый патриот с младых ногтей») мог бы возразить своим известным афоризмом: «Сперва Отечество, а потом --- человечество!».

       Представители более правдивой, здравомыслящей и объективной «автохтонной школы» утверждают, что фамилия великого барда и гениального афориста происходит от небезызвестной реки Прут, которая и по сей день величаво несет свои воды по Украине и наконец впадает в Дунай. Эта гипотеза авторитетными специалистами единогласно признана столь же географической, в какой мере является неадекватной. У нее также существуют сонмы оппонентов среди профессиональных таксидермистов и топонимистов.

       Куда более красочной представляется отглагольно-историческая версия. Согласно ей, некий ратник, несший боевую вахту в ночное время, немножко задремал, а проснувшись начал добывать огонь, чтобы закурить любимую люльку. При свете разгоревшегося трута перед бдительным ратником вдруг возник передовой отряд коварных радимичей, которые пытались проникнуть в нашу крепость под покровом ночной темноты. Однако их подлые происки были разоблачены, когда наш вполне проснувшийся бдительный часовой закричал от изумления что есть мочи: «Йех ты… Это куды же они прут?». Задумка врагов тем самым  потерпела полный крах, радимичи в панике бежали восвояси, а зоркий караульщик получил именно то отглагольное прозвище «Прут», которое прозвучало спасительным сигналом SOS.

      На 107-й странице Кудеяровской летописи, посвященной княжению Владимира Красное Солнышко, упоминается некий «Максимка Пруд, который, в базарной толпе шныряючи, вел себя зело непотребно. Многих баб похабно поглаживал, а девок тискал за афедрон и прочие места… Схваченный с поличным и приведенный на правеж, овый Максимка, прибегнув к вящей хитрости, норовил выдать себя, вместо явного ****уна и похотника, за княжеского дознавателя, будто бы искавшего в толпе следы крамолы и подрывных действий супротив законных властей. Немало посмеявшись овым тщаниям выдать шарение   под юбками за бдительное пресечение происков супостатов, Владимир Красное Солнышко произнес лапидарный, но справедливый вердикт: «Доносчику --- первый ПРУТ!». Был ли на самом деле шустрый жизнелюб Максимка, отведавший княжеского прута, дальним пращуром Козьмы Пруткова, мы, видимо, теперь не узнаем никогда из-за отсутствия оставшихся в живых свидетелей и подтверждений из независимых источников.


      
          «ДЫВЛЮСЬ Я НА РЭПУ»

       Тщательные исследования демонстрируют, что фамилии-прозвища Пруд-Прут, Прудков-Прутков и их производные то и дело мелькают в документах, посвященных истории Запорожской Сечи, а также в сценариях бесчисленных анимационных лент, выпущенных в свое время студией «Киевнаучфильм». В результате специалистам стало известно, что еще в незапамятные времена казак Богдан Прудко под псевдонимом «Ясон Фессалийский» совершил успешный поход в пламенную Колхиду в поисках сакральной золотой дубленки (вариант: кожушка). Другой казак, Семён Прутило, основав эт-русскую колонию на голенище знаменитого Апеннинского «сапога», отразил все попытки римлян взять приступом Пизу и выпрямить знаменитую падающую башню.

         В анналах запорожской истории нередко упоминается Мыкола Запрудной, который на простом однопарусном челне во время сенсационной регаты проплыл от Бахмача до Палестины, где и заложил форт Рус (переименованный тотчас сионистами в Йе-Рус-Алим). Сионисты же пустили слух, что этот бравый первопроходец и архитектор будто бы сменил свою фамилию на «Запрудер» (или даже «Прудман»!) и сделал себе обрезание. Никаких доказательств такой операции пока еще никто не потрудился представить.

       Некий Гаврила Прут-Шыбкой во время героической осады Феодосии в результате измены оказался в плену, был предательски обрызган дихлофосом и едва не угодил на кол, когда выиграл в «двадцать одно очко» чуть не половину Крымского ханства с ханским личным гаремом в придачу. Облыжно обвинив узника в наглых махинациях и передергивании карт, всемогущий Ибрагим-Гирей позднее сменил гнев на милость, заменив в последний момент посажение на кол простым сожжением заживо. Аутодафе Гаврилы планировалось провести в выходной день на феодосийском торжище и обставить со всей помпой и пышностью.

      Однако в людские дела тут вмешалась богиня Афродита собственной персоной. В результате в Гаврилу по уши влюбилась Земфира Геворян, дочь ханского садовника, который приходился родным кузеном визирю Агаюму, который хорошо знал янычара Талахана, который находился в близком родстве с  Тимурбеком, всесильным начальником городской тюрьмы. В результате интриги, ловко выстроенной по этой цепочке, Земфира устроила себе и своему любимому побег на Бермуды, где благополучно вышла за него замуж. Супруги Прут-Шыбкие прожили на Бермудах счастливо много лет и умерли в один день под стволом рухнувшей внезапно кокосовой пальмы, которая росла в местном ботаническом саду. Об этих романтически-авантюрных приключениях много и подробно писали такие маститые русские литераторы, как Иван Белкин, Федор Слепушкин, Барон Брамбеус и Феофилакт Косичкин. 

       Украинские и российские историки вспоминают в связи с Козьмой Прутковым и неповторимого  Грицка Непруть, который в смутные годы был союзником Германии, потом Речи Посполитой, потом Османской империи, затем Литовского княжества и наконец России. Вместе со своим войском этот крупный политический деятель 24 раза менял свою внешнюю ориентацию и в конце концов так запутался, что на банкете, данном в честь него королем Швеции, выхватил из-под полы пищаль и открыл беглый огонь. При этом перепутавший все на свете Грицко выкрикивал страшным голосом: «Свейские оккупанци, геть до дому!!!».
 
       Родной сын Грицка Филипп в результате этой скандальной истории вынужден был прикинуться младотурком и через Стамбул и Иерихон эмигрировать на Мадагаскар. Там он пленил слух местного султана своим сладким тенором и игрой на благоразумно взятой из дома бандуре. Став придворным композитором, Филипп сочинил не только Государственный Гимн Мадагаскара, но и знаменитые «Частушки про репу». Частушки триумфально прокатились по Африке и вместе с рабовладельческими кораблями достигли берегов Америки, где со временем  куплеты про репу превратились под влиянием местного акцента в столь популярный ныне стиль рэп!

        Внук Грицка, сменив удручавшую его фамилию на Прутковский, уехал в далекий Петербург, на аллее Летнего сада познакомился с Екатериной Второй, тотчас стал ее фаворитом и так отличился в амурных ристалищах, что однажды прямо из алькова императрицы поехал в Пензенскую губернию, где ему было высочайшим указом пожаловано богатое имение Мокрый Мичкасс с несколькими тысячами душ в придачу.

         Праправнук Непрутя, явно унаследовав  фамильную тягу к музыке, во времена прошлогодней «оранжевой революции» сочинил знаменитую рэп-частушку со словами «Разом нас богато. Мы умрем за НАТО!».    

 
ПЕНЗЕНСКИЙ СЛЕД

        Во всех внушающих доверие жизнеописаниях Козьмы Пруткова говорится, что он родился в деревне Тентелевой недалеко от Сольвычегодска Архангельской губернии. По этому поводу архангелогородцы теперь устраивают ежегодные празднества с плясками и фейерверком, а ведь еще в XIX веке любому здравомыслящему россиянину при слове Сольвычегодск мгновенно и автоматически становилось понятно, что речь идет о каком-то наказании, а, скорее всего, о ссылке. Со временем эта «опальная коннтотация» стерлась из памяти людской.

        В действительности наказной атаман Матвей Прутков, неплохо зарекомендовавший себя в борьбе с ляхами и сионистами и лично знавший Тараса Бульбу, благодаря проискам завистников  по указу Петра Первого вынужден был в сорок восемь часов покинуть родное Запорожье и уехать «в тундру и тайгу». Только после безвременной кончины Петра Первого опальный Матвей смог покинуть суровый Ненецкий округ, переселился в Сольвычегодск и даже получил, в знак реабилитации и компенсации,  пост коменданта местной крепости. С этой крепостью связано еще одно имя человека из «гнезда Пруткова», а также разгадка таинственной «Эпиграммы №1». Приводим ее текст дословно:

«Вы любите ли сыр?» --- спросили раз ханжу.
«Люблю, --- он отвечал, --- я вкус в нем нахожу».

         Казалось бы, всё в этой искрометной эпиграмме ясно и понятно. Но откуда здесь появляется таинственный   «ханжа» да еще и с прописной буквы? Ведь Козьма Петрович, месяцами полировавший любую свою миниатюру, ни единого слова ни разу не употребил всуе. И вдруг такая промашка…

         В действительности, никакой «промашки» здесь нет, а есть намек на еще одного дальнего соотича. Во времена деспотичного и непредсказуемого Павла Первого столичные офицеры, отправляясь на парады или иные муштровки, столь любимые императором, клали себе за пазуху суммы денег на тот горький случай, если их прямо с парада отправят на Крайний Север. Поручик Прутков-Ганжа именно так и поступил. И надо же такому случиться, что Павел, заглянув во время смотра в глаза Пруткову-Ганже, заподозрил его в дерзостных помышлениях, вытащил за рукав  из строя и  приказал отправиться немедля в сторону Ледовитого океана --- «чем выше, тем лучше». Вот этот Яков Прутков-Ганжа, герой семейных преданий, и «угодил» в прутковскую «Эпиграмму №1». Буква «Г» в ней стала буквой «хер» по чисто цензурным соображениям, ибо во времена Николая Первого на личность Павла Первого  намекать непозволительно было даже в иносказательно-литературных сочинениях. Под «сыром» в эпиграмме №1 скрывается никто иной как сам вспыльчивый император Павел.

        Итак, родившийся в «гиперборейском крае» юный Козя Прутков непрестанно хворал,  а в пятилетнем возрасте его здоровье на маловитаминных и бессолнечных северах пошатнулось в такой страшной степени, что его решено было на семейном совете перевезти куда-нибудь на благодатный юг с его теплом и фруктово-ягодным изобилием. Это бегство мальчика от холодов и недугов привело его в Мокрый Мичкасс, благословенное богатое село на живописных берегах кристально-чистой и обильной рыбой в ту пору реки Атмис. Там, в усадьбе Семена Филимоновича Пруткова-Дурново, Козя рос, креп, развивался и подобно губке впитывал столь необходимые молодому организму рассказы бывалых людей.

        Чаще всего в этих повествованиях возникал образ Федота Прутковского, чья судьба наглядно свидетельствовала, что многострадальный род Прутковых всегда попадал на крутые параболы, переживая одномоментные взлеты, падения, стремительные зигзаги и прочие драматические перипетии. Будучи известным всему Поволжью магнатом, Федот Прутковский много времени и душевных сил отдал развитию яйцеводства, сыроварения, а на досуге меценатствовал в созданном им же первом в Пензенскоой губернии приватном балете и уделял внимание демографической ситуации, резко увеличив народонаселение в родном Мокром Мичкассе.

           Конец этой идиллии положили известные в своем драматическом роде пугачевские военные экспедиции. Из-за явного недостатка оперативной информации о ходе событий в это безусловно смутное время и в связи с отвратительным состоянием почтовой связи, Федот Прутковский вдруг выступил за немедленное проведение мирных переговоров с Петром Ш, рассуждая: «Пусть даже он и мнимый, но зато император!». Эти пацифистские идеи Федот повез в Пензу, где они встретили такое глубокое понимание, что при вступлении пугачевских повстанцев в губернский центр Федот от имени комиссии по оказанию гостеприимства преподнес генералу Хлопуше хлеб-соль на золотом блюде.

            Быть может, прибывший несколько позднее в Пензу Пугачев приревновал Афанасия Хлопушу к оказанным ему почестям, только он впал в великий гнев, отправил на виселицу полторы сотни именитых горожан, а покидая город, открывший ему ворота настежь, вдрызг разграбил казенную казну. Однако, к чести Пугачева будь сказано, Федот Прутковский не был повешен  в числе прочих пензенских дигнитариев сразу, а только лишь после пышной аудиенции в захваченном Емельяном Ивановичем воеводском доме. Об этих противоречивых событиях повествуют: А.С. Пушкин в «Истории пугачевского бунта», памятные знаки в честь Пугачева и улица, переименованная благодарными пензяками из Панчулидзевской в Пугачевскую.

       Тем временем  телесные и духовные силы  юного Козьмы настолько окрепли и поправились, что в десять лет он на масляной неделе бесстрашно дрался на кулачках с местными пастушками. В этих и других «боях», проходивших то в Пензе, то в Мокром Мичкассе, он приобрел не только необходимый каждому настоящему мужчине опыт, но и «боксерскую» форму носа, столь рельефно изображенную усилиями трех живописцев на известном теперь во всем мире поясном портрете.

       Крупные специалисты в области пруткововедения и по сей день пускаются в жаркие споры, что на самом деле имел великий поэт земли Пензенской в чудесном стихотворении «Память прошлого», которое придется привести здесь полностью.

Помню я тебя ребенком,
Скоро будет сорок лет;
Твой передничек измятый,
Твой затянутый корсет.

Было в нем тебе неловко;
Ты сказала мне тайком:
«Распусти корсет мне сзади;
Не могу я бегать в нем».

Весь исполненный волненья,
Я корсет твой развязал…
Ты со смехом убежала,
Я ж задумчиво стоял.

      Даже такой блестящий мастер литературного анализа и автор почти детективных расследований, каким безусловно был Ираклий Андронников, не смог произвести элементарные календарные  расчеты. Стихотворение «Память прошлого» впервые было опубликовано Козьмой Прутковым в журнале «Современник» в 1860 году. Отнимая от 1860 года сорок («Скоро будет сорок лет»!), получаем 1820 год. А именно тогда к девятилетнему Козьме пришла первая любовь, еще почти девственная, неопытная, но с другой стороны вполне страстная и глубокая. Тщательные поиски в Пензенском областном государственном архиве и в частных коллекциях местных пруткофилов показали недвусмысленно, что «Память прошлого» повествует об июле 1820 года, когда Козьма гостил в Пензе у родственников по материнской линии в ныне снесенном до основания доме по улице, которая называлась то Большой, то Конной. В Пензенской картинной галерее на картине Карла Брюллова «Пензенский полдень» в правом нижнем углу и теперь можно видеть прелестную голубоглазую девочку в прозрачном, как дымка, платьице и красным бантом на волосах цвета спелой ржи. Девочку звали Лиля Кузюкина-Кукурузникова и она разбила сердце не только 9-летнему стихотворцу, но и самому живописцу, который вскоре после этого уехал в расстроенных чувствах в Италию и стал рисовать картину «Последний день Помпеи».

         Были у Козьмы Пруткова в пензенских пенатах и счастливые победы на поприще Амура и Венеры, но о них, к сожалению, писать сложно. Мешает слабая фактографическая база (а выдумками могут заниматься лишь бессовестные эксплуататоры чужой славы). Кроме того, начавшаяся в последнее время волна гонений на передовое и продвинутое направление в искусстве коснулась, к глубокому сожалению, и Козьмы Пруткова. В различных печатных изданиях (и даже в Интернете!) в адрес давно ушедшего из жизни классика звучат сегодня обвинения в… порнографии и растлении подрастающего поколения. Конечно, для самого КПП эта запоздалая возня вокруг его творчества выглядит так же смехотворно, как и прозвучавшие в свое время пасквильные обвинения, будто он на спиритических сеансах, где вызывали с того света его дух, залезал под стол, играл на саратовской гармошке скабрезные частушки и даже хватал дам за лодыжки. В действительности наш земляк ничем подобным не занимался при жизни, а уж тем более в своей загробной ипостаси.

        Говоря о пензенском следе Пруткова, принято упоминать, что Лев Михайлович Жемчужников, талантливый художник и один из авторов прутковского портрета, не только часто гостил у своей родни в Мокром Мичкассе, но в 1862-1876 гг. безвыездно жил, работал и процветал в деревне Аршуковке Чембарского уезда, будучи тем самым  непосредственным соседом и земляком неистового критика Виссариона Белинского.
       В Чембарском же уезде  у другого человека, навеки связанного с именем Козьмы Пруткова, Александра Жемчужникова, находилось имение общей площадью две тысячи десятин, что в переводе на современные меры соответствует почти трем тысячам гектаров. Будучи рачительным, строгим, но справедливым землевладельцем, Александр Михайлович добился таким сельскохозяйственных и социальных успехов, что был награжден почетными медалями на Парижской выставке, Лифляндском смотре-конкурсе и знаменитой теперь повсюду Сорочинской ярмарке. Сподвижник Козьмы Пруткова, поэт, действительный статский советник и знаток жизни, А.М. Жемчужников в 1866-70 гг. с успехом выполнял функцию пензенского вице-губернатора, что по тем временам считалось большим достижением.         

       Читатель этого правдивого и искреннейшего исследования и сам может сделать сенсационное открытие с помощью великолепной книги «Улицы Пензы» Вячеслава Степановича Година. Открыв эту книгу видного краеведа на 40 и 41 страницах, в первую минуту глазам своим не веришь. Оказывается, с 1874 года (а вероятнее всего, еще и раньше!) нынешняя улица Жемчужная называлась не Жемчужной, а Жемчужниковской! В суровом 1937 году страдали не только люди, но даже улицы. Улица, которая ровным перпендикуляром связывала Конную улицу (нынче ул. Луначарского) с улицей Александровской (нынче Пролетарская), была… репрессирована. Сверхбдительные советские культуртрегеры, заподозрив нечистое, абсолютно справедливо связали название «Жемчужниковская» с ненавистным «старым режимом». Так в одночасье безжалостно была оборвана явная ниточка, которая связывала пензяков с братьями Жемчужниковыми, а через них --- с великими и могучим Козьмой Прутковым.







НИЖНЕПУПКОВСК, БРЯНСК И СОЮЗ ФИЛУМЕНИСТОВ
        Козьма Петрович первым бы яростно восстал против того, чтобы посвященное ему честное исследование заканчивалось на фа-минорной ноте. Поэтому давайте вспомним о том, что печатали в советские времена на спичечных коробках? В основном, идеологизированную графическую и словесную информацию. Эволюция сюжетов на спичечных коробках шла от знаменитого ответа лорду Керзону с аэропланом, описанным Ильфом и Петровым, до утверждений «Нынешнее поколение будет жить при коммунизме», призывов «Пятилетку в четыре года!» и наконец напоминаний о нежелательности при нахождении в лесу разбрасывать окурки и разводить костры. Справедливости ради стоит отметить, что и тогда спичечные наклейки  часто были источником вполне полезных для пользователей спичками сведений, развивали их интеллект, повышали культурный уровен и способствовали патриотическому воспитанию широких масс трудящихся, которым пока еще недоступны были газовые зажигалки.
         Когда в одночасье всё рухнуло и исчезли (казалось, навсегда) всяческие цензурные путы, владельцы спичечных фабрик   оказались не только в финансовом кризисе, но и в духовном тупике. Перед ними ребром встал вопрос, что именно теперь печатать на наклейках, когда отпала необходимость утверждать «Народ и партия едины!» или хвастаться «Советский Союз --- родина космоса!». Тут каждый действовал по своему разумению.

          Поразительно, до каких высот изобретательности поднялись, например, начальники Нижнепупковской спичечной фабрики. Сбросив оковы коммунистического прошлого, они принялись изображать на этикетках вместо устаревших навсегда «Ту», «Мигов», «Илов», «Су» и «Аннушек», американские «Боинги», французские «Миражи», британские «Харриеры»,  немецкие, итальянские боевые самолеты. Покончив с воздушной серией, нижнепупковцы начали копировать зарубежные автомобили, изображения которых находили в упаковках импортных жевательных резинок  и конфет «Чупа-чупс».

         Самым же большим (и даже историческим в своем роде!) достижением нижнепупковских спичкопроизводителей стало воспроизведение соблазнительных красоток, попадавшихся им, спичкопроизводителям, на упаковках кондомов турецкого, гонконгского, сингапурского происхождения. Видимо, голые красавицы, изображаемые на спичках Нижнепупковской спичечной фабрики, кроме пиаровской цели продвижения нижнепупковских спичек на рынках  России, ближнего и дальнего зарубежья заодно должны были резко улучшить духовность в нашей многострадальной стране и заодно уж поднять пошатнувшийся упавший престиж плотской любви. Рассуждали нижнепупковцы, видимо, так: станет, мол, мужик вечером чай на газ ставить или жарить яйца, чиркнет спичкой   и вдруг увидит голую тетку с импортного презерватива. Тут он забудет про ужин и сразу повалит жену на диван, чтобы немедленно слиться с ней в экстазе. А в результате демографическая ситуация в нашей бедной стране резко подпрыгнет!

         Не один день или месяц, а несколько лет кряду усердно перепечатывали нижнепупковцы  веселые картинки с импортных изделий интимного назначения. Остановились они только тогда, когда, кажется, полностью удовлетворили свой  собственный эстетическо-эротический спрос.

         Весной этого года в Нижнепупковске небольшая депутация местных  поклонников Пруткова связалась с нижнепупковским олигархом, курирующим производство спичек.

         «Есть у нас тут одна патриотическая задумка, --- заявила депутация. --- На носу 11 апреля, круглая дата, 202-летие со дня рождения Козьмы Петровича Пруткова. Представляете, как было бы славно на нижнепупковских спичках произведения Пруткова печатать! Люди бы читали, смеялись, умнели. Нижнепуковских спичкопроизводителей  ждала бы общероссийская слава. Как это было бы чудно и вообще хорошо…».

           «А кто такой, этот ваш Прутков? --- страшно нахмурившись, уточнил спичечный олигарх. --- И на какой хрен он нам на спичках нужен?»

          Спорить было не о чем. Деловой и патриотический разговор закончился, практически не начавшись.


           Чуть больше повезло депутации непосредственно на Нижнепупковской спичечной фабрике, существующей аккурат с козмопрутковских времен. Директор фабрики, дай ему Бог здоровья и чемодан баксов, депутацию, через телекамеру в приемной разглядев, решил-таки принять, усадил за стол переговоров и даже показал на стене перспективный план развития Нижнепупковской спичечноделательной фабрики вплоть до 3000 года включительно.

            Однако энтузиазм его явно угас при первом же упоминании светлого имени.

             «Прутков, --- сказал директор задумчиво, --- ну, конечно, слышали про такого. Романист известный. Опятьжеписалсимфонии. Я только в толк одно никак не возьму. Я вам платить должен за его печатанье или вы мне? Это же типичная реклама, а за рекламу на спичках мы деньги взимаем, а не раздаем».

              «Позвольте, --- заметил один из членов депутации, --- так значит, путан и гейш импортных вы на спичках печатали за гонорар от презервативных компаний?».

            «Так это уже давно было, --- усмехнулся директор. --- Мы после этого уже и рыбок на этикетках давали».

            «Бразильских пираний».

            «Потом птичек тоже изображали».

             «Африканских павлинов и американских колибри».

             «Ну что вы цепляетесь? Зато же бесплатно. Опять же вот хорошая серия --- бабочка в натуральную величину».

             «Во-первых, не в натуральную, а в десятикратном уменьшении. Ну не это важно. Важно, что это --- пакистанская бабочка, а не наша, не нижнепупковская!».

             «А хоть бы и так, --- пожал плечами директор. --- Зато красиво и глаз греет».

             «Как грели ваш глаз картинки с голыми профессионалками?»

              Вдогонку депутации, когда уже за ней двери закрывались, директор крикнул одну ценную мысль. Видимо, он что-то наконец понял из состоявшегося обмена  мнениями и решил в последнюю секунду изменить о себе сложившееся мнение:

              «Друзья мои! --- воскликнул директор. --- Коллеги! Зачем вы ко мне приходили, так и не понятно. А надо бы вам не сюда, а в Москву-матушку  съездить и там обратиться в Общероссийский союз филуменистов!».

              А мы частенько ругаем представителей пресловутой «глубинки» за низкий уровень эрудиции. Там вон какие слова знают --- филуменисты. Это вам не ширь-шавырь…


               И уже под занавес нельзя не вспомнить и упомянуть  еще один провинциальный центр, который, по Лермонтову, «на карте генеральной кружком означен не всегда». В отличие от богохранимого Нижнепупковска в Брянске Козьму Пруткова помнят, чтут и знают. Мне говорили, что на новом брянском областном флаге изображен Козьма Петрович собственной персоной, а внизу большими буквами написано «Бди!». Но этот слух научно не проверен, а вот другие факты действительно имеют место быть.

        Тот, кто нырнет в бескрайние глубины Интернета, без особого труда найдет в них первый в мире виртуальный музей Козьмы Пруткова! Кто же создатели этого, пусть скромного, но все-таки музея? Прутковский музей создали обладающие чувством юмора компьютерщики города-героя Брянска. Из информации об одном из экспонатов в этом необычном музее можно узнать, что жители одного областного центра России в аллее городского парка установили первый в истории человечества памятник Козьме Пруткову. Как же называется этот областной центр, населенный безусловно патриотичными и остроумными людьми? Опять-таки, Брянск!

         Так что, для нижнепупковских энтузиастов еще не все потеряно.  Ибо в том же Брянске имеется своя спичечная фабрика, которая вряд ли откажется от возможности и 209-летнего Козьму Пруткова показать, и  свою продукцию прославить.