Изгой. ч. 2. Глава 15

Глава 15

     Второй книгой, которую Ирине удалось «добыть» для Егора стал томик «Мертвых душ» Гоголя. Егор читал книгу еще школьником и порядком подзабыл и сюжет, и гоголевских героев. Поэтому с удовольствием взял книгу в руки и погрузился в чтение.

     Чем больше он читал, продвигаясь все дальше и дальше по дороге, проложенной Чичиковым, тем больше становилось загадок на пути. И первой загадкой для Егора оказался жанр «Мертвых душ». На титульном листе черным по белому выло выведено слово «поэма»…

     Егор читал книгу, заново переосмысливая ее с высоты прошлого опыта, пытаясь проникнуть в замыслы писателя и раскрыть тайны поэмы. Со временем для Егора стал выстраиваться строй героев, построенных пером Гоголя в колонну по два: первая пара  – Манилов и Тентетников. Оба героя бездеятельны и имеют склонность к пустым мечтаниям. Вторая – пара бездушной невежественности - Собакевич и генерал Бетрищев. Оба клеймят просвещение и просвещенность и не терпят людей, обошедших их по службе. Третья – Ноздрев и Петух. Наделенные завидным здоровьем, эти герои тратят свою жизнь,  - драгоценный Дар Божий, впустую, превратив ее в постоянный кутеж. Следующая за ними пара – «хозяйственники» Плюшкин и Констанжогло, за которыми следуют дамы - губернаторская дочка и Улинька Бетрищева. Обе девушки производят завораживающее впечатление на Чичикова. Они привлекательны своей юностью и чистотой. В образе Улиньки проявляются христианское чувство сострадания к ближнему и обостренное чувство справедливости, а люди рядом с нею становятся чище и просветленнее.

     По мере чтения Егор стал понимать, что писатель смог увидеть самое ужасное зло не в могуществе тьмы и не в бездонной пропасти злодейства, а в бессилии человека, в его самодовольном отстранении от своего духовного начала и бездумном существовании в благоразумно избранной «середине».

     Отложив книгу, Егор задумался. Гоголь теперь виделся ему значительно глубже и мудрее, чем ранее: вольно или невольно писатель раскрыл внутренние связи духовного развития с реальной жизнью,  показал, как должно сочетать духовное развитие с жизнью, понимать законы развития, воздаяния и нерушимых связей всего сущего. Гоголь в «Мертвых душах» не стремился бичевать социальные пороки общества, цепи крепостничества, как учили Егора на уроках литературы в школе. Отнюдь! Писатель прежде всего стремился бичевать зло, которое находится в душе человека. Но создание образов, которые имеют червоточины пошлости, налагает на их создателя особенную ответственность, и Гоголь не убоялся этой ответственности! Может быть, поэтому герои Гоголя к концу поэмы отмечены духовным ростом, к коему устремились от духовной деградации… И Чичиков уже не казался Егору банальным «прожектером», к которому можно бы было однозначно применить принцип воздаяния  "что посеешь, то и пожнёшь"...

     Не очень понятно было, почему Гоголь определил жанр своей сатиры, как поэму. Но, поразмыслив и вспомнив множество лирических отступлений, которыми изобиловал труд писателя, Егор подумал, что духовное возрождение человека, к которому Гоголь призвал своих героев, и, в первую очередь, возрождающийся духовный мир, помещенный в рамки сатиры, не может быть идеальным. А значит, здесь не уместен никакой другой жанр, кроме лиро-эпического...

     Понял Егор и еще одну истину, вспомнив свое отношение к «Мертвым душам» в школе… Любое творение писателя может вызвать у одних людей ужас или священный трепет, но другим  то же самое произведение может показаться глупым и скучным. То, что в юные годы, не вызывало при чтении никаких эмоций, может поразить тебя своей глубиной, прочитанное и осмысленное  с высоты прожитых лет.

     Егор попросил Ирину разыскать повесть Гоголя «Вий», которую читал в юности. Гоголь заинтересовал его своей глубиной и мудростью, которой была пропитана каждая строка. Но Ирина заступала на службу только через двое суток, и чтобы занять себя, Егор начал перечитывать свои записи о Федорове. И, странное дело: все, что он написал ранее, теперь казалось ему никчемным, не читаемым вообще… После чтения Гоголя Егор с ужасающей прямотой должен был признать свою писательскую несостоятельность.

     Он забросил записи в тумбочку, твердо решив, что писательский труд не для него. И ему стало грустно… Егор отвернулся к стене, намереваясь уснуть.

     - Это всего лишь  эмоциональная реакция читателя на хорошую, настоящую литературу! – произнес хорошо знакомый голос.

     - Черня-а-ак! – простонал Егор. – Вот уж кого я не хотел бы видеть!
 
     - А разве я приглашаю тебя к прогулке? Ты можешь вообще не поворачивать ко мне свою голову, коль считаешь такое поведение приличным. Но выслушать обязан, хотя бы из вежливости.

     Егор сел на кровати и поприветствовал Черняка кивком головы.

     - Ну вот, ты все-таки не такой уж непроходимый невежа, каким иногда хочешь казаться! – проскрипел Черняк. – Я хочу сказать, Егор, что знаю твои мысли. Ты вновь думаешь о том, что писательство предопределено или не предопределено свыше: это - либо от Бога, либо от Дьявола. Но ты забываешь о том, что воображение – это коренное свойство человеческого сознания. Очень мало существует людей, воображением не наделенных. Вопрос только в том, что иные могут развить в себе это чувство, а другие не хотят или не стремятся к этому. Ты наделен воображением, Егор, и тебе известно это. Тебе дано видеть любое жизненное явление как бы в двойном свете, как две стороны одного и того же мира, строго противоположные, как добро и зло, как идеальное и существующее. И поэма Гоголя только утвердила тебя в этом! Ты уже сталкивался с тем, что мир существует в нескольких пространственных плоскостях, и  обитатели  одной способны  существовать и  в  других,   пусть  неизвестных  и  даже не укладывающихся ни в какие известные физические  представления, плоскостях и мирах. А это дорогого стоит, Егор!

     - Черняк, не стоит толочь воду в ступе! – угрюмо пробурчал Егор. – Ты сам сказал, что воображение либо дано, либо не дано…

     - Не утрируй, Егор! – зло произнес Черняк. – Я сказал только то, что кто-то может развить свое воображение, а кто-то не стремится к этому, ибо это ему не нужно! Но ты должен понимать, что твой путь после увольнения из Вооруженных сил только один. И он ведет к столу писателя!

     - Да никуда он не ведет! – озлобился Егор. – Ну, нет у меня дара писателя! Понимаешь, нет! Все, что я пишу, не интересно даже мне самому!

     - Ты не можешь судить об этом объективно! – устало проскрипел Черняк. – Писатель проникает в истины, порой закрытые для трезвого рассудка. Это состояние особого просветления, озарения.  Это - дерзновение, прорыв в иную реальность, которая открывает читателю то, что ему не может дать ни аналитическая традиция, ни наличный жизненный опыт. То, что ты написал, может оценить только читатель.

     - А как же том «Мертвых душ», сожженный Гоголем в печи? – с издевкой в голосе спросил Егор. – Значит, не только читатель может судить произведение?

     - Ты опять пытаешься вторгнуться в те сферы, которые тебе неподвластны. Когда-нибудь тебе откроется и это. Но не сейчас. Гоголь лепил из сказок, легенд и мифов фантастические сюжеты, фантастические образы, которые вновь оживали под его пером, стремился показать невидимое, непознанное, запредельное. Но в какой-то момент не сумел свести то, что он написал в объективный, обобщающий и единый принцип познания бытия и человека в нем. Потому что очень трудно для человеческого мозга осознать и принять единство мира в его противопожностях, усвоить неразъемность единства и различия. Это так же сложно, как признать Бога и Дьявола соратниками, сотворцами Вселенной. И не нужно стремиться к этому!

     - Ты скатываешься в мистику, Черняк, и начинаешь оперировать категориями, которые действительно очень сложно бывает осмыслить. Зачем тебе это?

     - А ты никогда не думал о том, что именно мистика предполагает реальность невидимых сфер? Ты ведь сам пережил когда-то состояние приобщенности к вечным истинам. Помнишь Иешуа, распятого на кресте? Твое сознание на мгновение устранило границу между реальностью и духовным миром. Ты совершил весьма кратковременный визит в иное бытие, но время этого необычайного контакта  было для тебя очень насыщенным и динамичным, и тебе еще предстоит осмыслить это. Пройдет совсем немного времени, и ты  почувствуешь поток новых идей, у тебя возникнет масса новых, необычных мыслей.

     - Почему же они не возникли до сих пор? В каких тайниках мозга они пребывали?

     - Ты, верно, подзабыл, чем был занят твой мозг в последние годы? Я напомню тебе: он был занят вопросом, как выжить на войнах, сменяющих в твоей жизни одна другую, словно в каком-то кошмарном калейдоскопе. Все твои мысли были только об этом. И только теперь они начинают разворачиваться в правильном направлении. И, поверь, очень скоро наступит миг творческого озарения, о котором Гоголь сказал:  «Мне ли не благодарить пославшего меня на землю! Каких высоких, каких торжественных ощущений, невидимых, незаметных для света, исполнена жизнь моя! Клянусь, я что-то сделаю, чего не делает обыкновенный человек. Львиную силу чувствую в душе своей…»

     - Я прочел эти слова писателя в предисловии к книге. Но там сказано и то, что Гоголь неоднократно говорил и писал об особом состоянии творческого озарения, как  о состоянии, имеющем своим источником высшие силы. У меня такого источника нет!

     - Этого тебе знать не дано! – твердо сказал Черняк. – Во всяком случае, пока… Гоголю это тоже не сразу открылось…

Продолжение следует -