Глава 1. Дорога на Север

  Было девятнадцатое, двадцатое или двадцать первое число января, – не могу утверждать точно, что стояло на календаре в тот момент, ибо истинная смена дня и ночи была сокрыта от меня океаном мыслей; к тому же, время как явление настолько относительно, что тогда, пожалуй, никто не был в состоянии поручиться, какой в точности наступил день первого месяца года, ведь он представал в воображении лишь тем, что в нем хотелось увидеть человеку.

  Шел снег и накрывал город с невероятной быстротою, потому что он торопился и знал, что уже через день начнется оттепель, и ему нужно успеть выпасть, чтобы растаять, и чтобы вся земля превратилась в одну большую лужу, как это бывает, когда человек, заключая в себе некое знание, стремится быстрее избавиться от него, пока не потерял смысла и чувства надобности этого знания, и только выложив его в определенный момент, он начнет понимать, что сделал это вовремя, а не тогда, когда уже такое действие бесполезно и ненужно.

  Окна дома напротив тускло сияли, словно боясь силы собственного света и пытаясь спрятать его за толщиною штор и тонкостью окон, как обычно скрывают то, что несет в мир нечто очень важное и имеющее огромную силу, но, вполне вероятно, пугающее и могущее оказаться чем-то поистине космическим и решающим, и только от принявших это нечто зависит, останется ли жизнь в жизни и будет ли вера в вере, или же сами устои, сам фундамент всемирного Здания пошатнется и разрушится.

  Ко мне постучались. Я никого не ждал, ничего не просил и не мог знать, кто является тем нечто, что только что издало звук, похожий на стук в дверь, но не имеющий обязанности быть именно им, ровно так же, как если бы человек закрыл глаза и услышал какое-то шуршание, он не мог бы с точностью определить, провел ли кто-то рукой по столу, или же это листья упали с увядающего дерева на северном ветру и полетели в свое долгое путешествие по Земле, окутанные магией времени, постоянного и хаотичного, ускоряющего свой шаг, когда ему вздумается, в особенности, в те моменты, когда людям не хватает его со страшной силой, или замедляющего этот бег, чтобы дать передышку и собраться с мыслями, истязая тех, кто в данный момент болен или страдает, и порадовав других, кто счастлив и мечтает, чтобы так продолжалось вечно; человек может принять за шуршание то, что ему просто показалось, и на самом деле такого звука никогда не существовало в его зримом пространстве, однако по какой-то причине нарушение тишины фантомом отразилось в его голове и сознании, и, может быть даже, в его ушах, но он навряд ли сможет разобрать, было ли произошедшее реальностью или только странным и неясным видением.

  Я не повернулся в сторону звука так, как если бы за ним не стояло ни человека, ни живого существа вообще, но только лишь то, что могло показаться, что не было бы ни реальностью, ни вымыслом, но что существовало бы неотделимо от происходящего и растворилось бы в этом происходящем, как лучи света растворяются в глубоком водном пространстве, ведь свет невидим и его нет, но тем не менее, глаз способен различить его и уловить даже на некоторой глубине, а не только на поверхности, однако уже не там, где царит вечный мрак, и невозможно понять, есть ли в таком месте что-то осязаемое, но там, где есть все, и это все не представляет из себя опасности, поскольку оно выделяется благодаря свету и может быть осмыслено.

  У меня был только один вопрос к этому неясному звуку, который не нужно было высказывать в слух, как обычно делают с вопросами, ибо вещи нематериальные, но высшего порядка, способные постичь смыслы и образы вне произнесения, а только на уровне невербальном, в котором звуки показались бы чем-то настолько устаревшим и алогичным, что сошли бы за оскорбления, как если бы здоровому и сильному человеку уступили бы место в переполненном людьми зале и недвусмысленно намекнули, что ему лучше сесть, ибо он своим видом может сойти за больного и слабого; красота и простота такого общения заключается в том, что переносимая идея, а не фраза, потому что фразе для своей завершенности нужна речевая форма, оказывается именно у того, кому или чему человек ее хочет передать, однозначно и без возможности неверно истолковать, придать личный смысл и значение; при получении чистой идеи, не прошедшей через чужие головы посредством слухового восприятия и памяти, не получившей сторонние помехи и шумы, освобожденной от энергетической зависимости и воспринимаемой только так, как должно и единственно возможно, она, эта идея, становится гармоничным и надчеловеческим знанием, несущим мощнейшую концентрацию мысли без каких либо затруднений и проблем, лишних и бессмысленных толков, бесконечно свойственным обычной речи.
- Вы знаете о порядке чисел и Коде?

  Был ли рожден данный вопрос недрами голосовых связок и определенным положением органов речи так, чтобы его можно было счесть за действительно произнесенную, существующую фразу? - нет, это была только иллюзия, образ вопроса, прозвучавшего в голове, в Сознании, в неком четырехмерном измерении, но не оформленная в логическую законченность и целостность для мирового пространства и понимания мысль. Однако в тоже самое время тот неясный стук, бывший еще пару мгновений назад отражением настоящего и единственно ясного для понимания звука, производимого посредством ударов, или иного действия, руки, или иного предмета, в дверь, или иную материальную поверхность, уже стал осознаваться как отчетливое и настойчивое действие, обретающее истинную концентрацию звукового посыла, воспринимаемого не иначе, как реально существующий и однозначно интерпретируемый стук в дверь.

   Карданну показалось, что он очнулся; его яркое видение исчезло подобно густому туману, резко разгоняемому порывом сильного северного ветра, когда в предрассветный час еще стоит мгла и холод ночи, и все еще может показаться, что несмотря на последние приготовления природы и обозримого мира к восходу нового дня, пространство, ощутимое для восприятия, поглощено бесконечной и всемогущей темнотою, которую не сможет развеять ни один луч света, ни одно солнце души, что не подвластно ни факелу надежды, ни истинному огню веры; однако воспоминания, как и подобная кромешная тьма, насколько сильной она бы ни была и ни виделась, никогда не сравняться с живыми явлениями, доступными не столько глазам или непосредственному восприятию, сколько чувствам, находящимся где-то в глубине разума и сердца, и тщательно скрываемым от чужих глаз; в то время, как если бы они держались на поверхности, подобно обладающим таким вполне обычным свойством предметам, чья плотность меньше соответствующей величины у воды, то в мире гораздо чаще говорились бы слова, которые нередко до безумия хотелось бы услышать всем без исключения, и которые находятся в страшном недостатке по причине того, что все те же самые люди не настолько отважны и решительны, чтобы произносить их вслух как завершенные и конечные мысли, вынесенные прямо из этих живых недр, из-за того, что, как уже говорилось, такие «откровения», вполне естественные и безобидные, трактуются самым беспощадным и ужаснейшим образом, поскольку речевой канал коммуникации также несовершенен, как и визуальный.

  Пелена все еще застилала глаза, и Карданн осознал, что находится в полусне. Он как будто нашел себя в пространстве показавшейся ему знакомой комнаты, заставленной мебелью и другими предметами, очень маленькой, может быть, даже уютной, но не явившейся его Сознанию столь же надежной, подобно той, внутри которой он ощущал себя как в собственном родном доме или ином значительном для себя месте, где провел достаточный промежуток времени или целый период жизни, так что каждый угол и каждый образ тени был бы для него узнаваем и принимаем таким, какой он был на самом деле в его представлении, а значит, связывающий для него одно событие с другим через воспоминания и смыслы, и уже только поэтому дорогой для него и единственно верный.

  Если недавно раздававшийся в его ушах стук в дверь воспринимался им как однозначное и целенаправленное явление, значит этот определенный звуковой посыл являлся средством привлечь на себя его изменчивое внимание, отсутствующее до самого момента воспроизведения или же более позднего, как и всякое обусловленное некой причиной действие, с тем, чтобы вызвать у него, объекта восприятия, поток воспоминаний или же вариативных ассоциаций, способных направить его мысли на то, что, скорее всего, он обещал выполнить в неком неопределенном будущем, и теперь от него ожидали целого набора соответствующих действий, призванных исполнить данное некогда слово, либо, также вероятно, это некое следствие, побудившее к созданию звукового посыла, было избрано другими причинами, содействие в исполнении которых было назначено к определенному моменту времени, так что даже пришлось воспользоваться именно таким методом  воздействия.

  Сознание Карданна повторило эти мысли несколько раз, не всегда точно и иногда сбиваясь на каком-то фрагменте, пока наконец он не почувствовал, что окончательно проснулся. Шел ноябрь, настоящий ноябрь-месяц, а не январь, как ему казалось в начале; однако, вполне вероятно, что представление об ином времени года сложилось не у него, а у кого-то другого, кем он почувствовал себя в тот момент, когда пытался понять связь следствия и причины, приведшую его к такому странному, запутанному потоку мыслей, в котором он постиг столько явлений и образов, связанных между собой напрямую или ассоциативно. Погода по-прежнему не жаловала. Ранняя поступь суровой зимы ощущалась с каждым днем все отчетливее. Со всех сторон дул пробирающий до костей ветер, разнося над землей белую пыль и завывая в кронах деревьев подобно стае диких, голодных волков, пришедших из дремучих лесов за своей долгожданной добычей. Вопреки ожиданиям морозы стукнули сразу после дня Святого Якоба. Наступила пора долгих холодных вечеров, необыкновенной пустоты и молчания. Те, кто отваживался сейчас пускаться в дорогу, обрекали себя на целые сотни лье гордого и тоскливого одиночества.

  Восприятие Карданна вернуло его мысли из нематериального заоблачного пространства в старый деревенский трактир под названием «Веселый Луи», где не было ни лучей света, ни высоких смыслов, ни порядка чисел, но преобладало нечто другое – обыденное и надоевшее. С самого вечера среди постояльцев заведения и недавно прибывших странников велась оживленная беседа, зачинатели которой обладали редкостным аппетитом на разного рода сплетни и слухи независимо от состояния погоды или происходящих вокруг событий, и лишь один Карданн не участвовал в таких шумных и бестолковых обсуждениях, которые рассеивали его умственную концентрацию. Он сидел в самом темном углу скромной залы и не обращал ни на кого внимания, поскольку его мысли все еще блуждали за пределами окружающего его пространства и материи. Сегодня на рассвете он пересек границу Священной Римской империи и того, что осталось от Французского королевства, дабы оказаться здесь, в Бургундии. Столица местных земель - город Дижон, принадлежащий герцогу Филиппу Доброму, - считался самым богатым на многие лье вокруг и снискал славу, намного превосходящую дофинский замок под Буржем, но из-за того что Бургундия была ввязана в затяжную войну, на ее долю редко выпадали спокойные дни.

- Какие новости сегодня? - раздался в «Веселом Луи» хриплый голос только что вошедшего человека с красным от холода и ветра лицом.
- А какие могут быть новости в такое лихое время? - проворчали ему из-за стола, - Все дороги на Париж перекрыты. Говорят, сюда надвигается эпидемия... Или что похуже - английские рати!
- Какой дурак выдумал такое? - прорычал в ответ здоровый крестьянин, ударив кружкой по скамье так, что ее содержимое выплеснулось на пол,- Сколько живу, ни разу не видел эпидемии в ноябре!
- И не увидишь больше! Для многих из нас эта зима может оказаться последней, – мрачно возвестил из угла старик с палкой.
- Нам нечего бояться, еще слишком рано. Прованс жив-здоров, а значит и Дижону ничего не грозит, - заверил человек с красным лицом, усаживаясь за стол, - Если бы надвигалась такая беда, мы бы уже знали об этом наверняка. А пока что принесите мне чего покрепче!

  Вновь прибывший был известным в деревне кузнецом и посещал трактир почти ежедневно, чтобы узнать последние слухи и опровергнуть их, если они вызывали у него сильное сомнение. Он окинул собравшихся бывалым взглядом с ехидным прищуром, каким осматривал поутру подковы у лошадей, ибо знал здесь каждую скамейку и доску на ней, ровно так же как и всякого постояльца, задержавшегося в «Веселом Луи» дольше чем на пару дней. Поэтому краснолицый, растирая свои окоченевшие на морозе и ветру руки, неимоверно обрадовался, когда заметил в темном углу залы высокую фигуру незнакомца.
- А что за парень прячется в том месте? - шепотом спросил он у соседа, слегка кивнув на молодого воина, явно старавшегося выглядеть незаметно.
- Бес его знает, Жан, - ответили ему.
- Разве с ним никто не говорил? - не унимал любопытства кузнец.
- Пойди и попробуй. Мы вот тут уже с полдня сидим, а он так и не проронил ни слова, только пялится пустыми глазами в стену, словно там лик Богоматери написан. И что за лихо принесло его сюда?..
- Знаю я это лихо, - вмешался в разговор еще один голос, - С Севера он, приплелся с этим гнусным ветром!
- С чего ты взял? У такого на роду написано, что он с города. Глаз даю, что беглый.
- Да разве из крепости можно сбежать? - возразил кто-то.
- Север, Дижон...много вы понимаете! - проворчал старик с палкой, - Кудахчите как куры, а толку-то нет. Верно вам говорю: он из Шампани. Собрался, как и другие, улизнуть на Юг.
- Старый, а ума как у младенца! Кто на Юг через эти земли уходит? Из Дижона он, глаз даю.
- Даешь? Тогда гони его сюда, потому что из Шампани он! - старик грохнул палкой об пол.

  Невольно, Карданн давно уже слышал каждое слово, что летело в его адрес из орошенных вином губ, беззвучно ухмыляясь, ведь он прекрасно понимал, что любому из постояльцев гораздо проще поколотить собрата, доказывая свою правоту, не подкрепленную никакими фактами, чем выяснить у крепкого чужака, явившегося с мечом, откуда же он прибыл. В какой-то момент он почувствовал, что остался без пристальных взглядов со стороны обывателей, и незаметно скрылся из трактира, подарив его посетителям отличный шанс весело провести время, ибо среди них уже назревала драка. Владелец «Веселого Луи» появился как нельзя вовремя. Столы уже были перевернуты, а люди готовы к потасовке: пьяных и разгоряченных, их невозможно было унять никакими доводами и призывами к миру. Тогда, разузнав в двух словах суть происходящего, хозяин пошел на самые действенные меры: свалил все недоразумения на незнакомца.
- А кто ж его разберет? Может, он и в самом деле англичанин? Много их тут шастает со времен Азенкура. Тем более, он молчит все время: речь нашу, пойди, не разбирает! - выкрикнул трактирщик посреди всеобщего шума.
- Точно говорит! - подметил кто-то из собравшихся, - Если хотите знать, я этих англов за лье чую. На дух их не переношу, чтоб им, чертям, пусто было!
- Тебя его светлость не слышит! - возразил голос у двери.
- Ха! Какой дурень думает, что Доброму англы по душе? Да плевать он на них хотел! Вот только выгнать отсюда не может - силенок маловато!
- Вранье! Англия - наш друг и союзник! Тем более, что наш король - англичанин.
- Король?! Нет у нас никакого короля! - раздался громкий крик.
- А его светлость Филипп?! - негодующе воскликнул кто-то.
- Кто такой твой Филипп? Он ничто без нашего короля!
- Это герцог Бургундии - ничто? Да как ты смеешь!
- Так и смею, ибо по договору король - англичанин! И закрой свою пасть!

  Еще мгновение - и все посетители трактира сцепились в страшной драке, охватившей людей с улицы, нескольких горожан, женщин и даже подростков. Один взбешенный крестьянин, получивший от кого-то по голове, наконец закричал, что было мочи:
- Зачем увечить друг друга из-за чужака? Убить его!
- Да! Смерть английскому дьяволу! - подхватили рядом.
- Смерть зачинщику! Смерть всем англичанам!
- Где он?! Где же он?! - раздалось со всех сторон.
  Разъяренная толпа обернулась к перепуганному трактирщику, махнувшему дрожащей рукой на верхние комнаты. Все ринулись на лестницу, сметая друг друга по пути и вышибая двери, однако незнакомца так и не удалось найти.
  Вечернее буйство не прошло бесследно. На утро в деревню пришел отряд из Дижона, и по приказу Филиппа Доброго многие участники нелепой драки были вздернуты на ветвях голых, околевших на морозе дубов. Мрачный старик с палкой оказался прав: для некоторых эта зима действительно оказалась последней. К вечеру трактир был снова полон...

  Новый ноябрьский день, залитый лучами тусклого солнца, встретил одинокого путника ласково и приветливо; казалось, даже ветер сегодня дул не так беспощадно, как прежде. Вороной конь с седоком довольно храпел, чувствуя запах ароматных хлебных лепешек, которыми его потчевал хозяин, и ретиво скакал по пустынным бургундским землям. Местность становилась все более пологой, великая Сена осталась где-то справа, а впереди открывался вид на северо-восточное графство Шампань, откуда якобы и держал свой путь Карданн. К полудню путешественник остановился, чтобы дать лошади передохнуть. Вся равнина была покрыта легкой снежной крупой, которая при каждом порыве ветра поднималась в небеса высоким столбом. Тем не менее, опытный глаз даже при такой погоде мог различить многочисленные волчьи следы, оставленные на земле не так уж давно. Все они вели по направлению к Дижону и его округе, откуда с утра веяло запахом мертвечины. Молодой путник достал из походной сумки маленький сверток, и отдал все его содержимое - две лепешки из хлеба - своему скакуну. Вздохнув, он потрепал коня по гриве, и решив, что его собственный завтрак подождет, быстро зашагал вперед взяв молчаливого спутника под уздцы.

- Ох, дружище, - тихо произнес Карданн, и в его голосе зазвучала горечь, - И что мы здесь с тобою делаем? Жили бы себе в Грё и не знали бед. Не помню уже, когда, в последний раз мне было так одиноко, - он помолчал, - Как ты думаешь, у них все хорошо?.. Я не уверен. Стоило ли вообще уезжать... Дядя сказал бы, что я должен. Но перед кем я несу этот долг? Лишь перед собой. Я сам этого хотел.
  Воин замедлил шаг, почти остановившись.
- Рыцарь должен исполнять свой долг...должен. Но если с ними, с ней...что-то случится... Что тогда я стану делать? Неужели я не властен над своей судьбой и не могу поступить иначе?
  Он обернулся назад, изучая тоскующим взглядом бесконечную равнину. Вороной красавец молчал, хотя все понял. Ему, в отличие от хозяина, было не столь важно, где находится и что делать, лишь бы его не забывали кормить и во время давали отдых, а уж свою работу он знал верно и отличался добрым нравом и послушным характером. Судя по кличке Вихрь, этот скакун был способен передвигаться весьма быстро, несмотря на довольно зрелый возраст, ибо седок обращался с ним бережно и ни разу не пытался загнать до смерти. Карданн бросил на него тяжелый взгляд. Вперед, только вперед. Он должен...

  Начались шампанские земли. Каждый, кто хоть раз проезжал по ним, прекрасно знал: это родина добрых деревенских людей, всегда гостеприимных и готовых помочь любому. В Шампани жил, пожалуй, самые отзывчивый и приветливый народ во всей былой Франции, которая состояла ныне из десятков феодальных земель, имевших любое на свой выбор или приобретенное в ходе завоевания покровительство: английское, бургундское или дофинское. Впрочем, многим оно и не требовалось. По всему краю промышляли банды разбойников, наемников, головорезов и прочего сброда из разных владений. Ехать по однообразным глухим дорогам одному было очень опасно, плутать по бездорожью - еще опаснее и труднее. Повсюду встречались сотни волчьих следов. Осмелев и обретя несметное число, их стаи наведывались во многие города и нападали не только на животных, но и на крепких здоровых людей.

  Равнина сменялась лесами, бесконечный рассвет - вечером и ночью, пока, наконец, на десятый день путешествия Карданн не остановился в шестнадцати лье от Парижа по юго-восточной дороге. Все эти земли были незнакомы молодому воину, он никогда не бывал здесь прежде, но мог безошибочно выбрать дорогу и двигался в верном направлении. Крохотная корчма с говорящим названием «У старого пьянчужки» встретила нового постояльца под занавес дня. Путник опрокинул несколько кружек вина и забрался по своему обыкновению в самый дальний угол, прислонившись спиной к стене и ожидая горячей похлебки. В тусклом свете гаснущих свечей его лицо, исхудалое и уставшее, казалось смертельно бледным, а руки распухли от ледяного холода. Убедившись, что он не привлек к себе лишнего внимания, Карданн погрузился в беспокойную дремоту. Вокруг клубами разносился ароматный дым, смешивающийся с приятным шепотом постояльцев и ласковым теплом горящего очага.

  Путник слегка вздрогнул, когда на его плечо опустилась тяжелая рука трактирщика, подавшего к столу глубокую миску, от которой валил пар и пахло съестным. Толстяк придвинул ее к новому постояльцу, важно опустив рядом ломоть хлеба, и щуря глаз в ожидании, когда его стряпня будет опробована. Воин кивнул ему в ответ с почтением, и не раздумывая, обхватил миску руками, обжигаясь и ликуя. Он тщательно перемешал ее содержимое, наклонив лицо в столб ароматного пара, и принялся отправлять себе в рот одну ложку за другой.
- Гадость, правда? - раздался голос одного из наблюдавших эту картину.
  Трактирщик резко обернулся и погрозил кулаком в адрес говорившего. Блаженно закрыв глаза, Карданн отрицательно покачал головой:
- Ничего вкуснее в своей жизни не ел.
- Хлебная похлебка, месье, - отозвался хозяин «Пьянчужки», едва не расхохотавшись. К своему собственному столу он наверняка подал бы другое блюдо.

  Несмотря на войну и голод, торговля в Шампани, как и в других регионах, процветала. Постояльцы платили хозяевам трактиров и питейных заведений, те закупали на эти деньги еду и продукты у англичан и бургундцев, которые грабили крестьян, если у них вообще еще что-то оставалось, а уж господа-захватчики тратились до последней монеты в первом же походе. Пока молодой воин пытался понять, кто же в итоге выигрывает из всех этих ребят, и усердно пилил ножом краюху окаменевшего хлеба, к нему подсел человек, который обозвал местную снедь гадостью. Вот уже вторые сутки он тщетно пытался достать себе пропитания, но никто не желал кормить проходимца задаром. Не сводя глаз с горячей похлебки, исчезающей с катастрофической быстротой, и нарезанных кусочков хлеба, таких черствых, что крошек на столе почти не наблюдалось, незнакомец кашлянул и произнес:
- Надо же мне было так ошибаться, достопочтенный. Никогда не думал, что господа питаются такой жижей.

  «Господин» напротив сделал вид, что не понимает речь новоявленного собеседника, да и говорил он как-то странно. Карданн отодрал кусок хлеба и вытер им дно миски, не пропуская никаких остатков пищи. Осуществив свое не хитрое дело, он закинул последние ломти себе в рот и оперся спиной о едва теплую стену, которая отделяла его от бескрайних земель Шампани, встречавших очередную ноябрьскую ночь под дикий вой ветра. Незнакомец за столом огорченно вздохнул, рассматривая сытого молодого человека.
- Отвратительная зима... День ото дня все хуже и хуже... – проворчал он, поглядывая на пустую миску и несколько крошек.
  Карданн молчал.
- Я ведь прав? - продолжил незнакомец, - Я всегда прав на этот счет.
- Оставь меня в покое... мы не знакомы, - тяжело выдохнул воин.
- Разве нет? - не унимался собеседник, - А по-моему, знакомы. Мы же виделись в Аквитании, неужели не помните?
- Я никогда не бывал в Аквитании. Тебе бы стоило поучиться врать получше, - медленно возразил Карданн и отвернулся от назойливого постояльца. Не успел он устроиться поудобнее, как незнакомец сел рядом с ним и молитвенно сложил руки.
- Черт, что тебе нужно? - недовольно уставился на него путешественник, хмуря лицо.
- Добрый господин, умоляю, дайте мне что-нибудь поесть! Я помогу вам всем, чем хотите, клянусь святыми и праведными! Я уже два дня ничего не ел, и ведь не пошел от этого ни на убийство, ни на грабеж. Сжальтесь хоть вы надо мной, господин! Ради всех, кто вам дорог... - уже немолодой мужчина с окладистой бородой, кажется, действительно был доведен до крайней степени отчаяния и готовился упасть на колени перед Карданном за кусок хлеба.
- Хватит, - рассерженно ответил воин, вытаскивая из дорожной сумки сверток с ароматными лепешками, - Они черствые, но есть можно. Только дай мне отдохнуть и убирайся с моей скамьи!
- Господь не забудет вас, и я...буду молиться, - попрошайка не договорил и трясущимися руками набил себе рот.

  Карданн вздохнул, глядя на собеседника.
- Я сам неделю едва ли ел нормально. Эти лепешки - последнее воспоминание о доме.
- И они спасли мне жизнь, - прожевал незнакомец, - Теперь я перед вами в долгу. Вы мой спаситель, дайте, я обниму вас...
- Нет, - отстранился воин, - Не хочу обнаружить после твоего ухода пропажу своих вещей, - собеседник усмехнулся, - И...не будем о долге. Считай, это был подарок.
  Бородач забрался на скамью с другой стороны и хитро посмотрел на Карданна небольшими, но внимательными глазами. Его простодушное лицо в тусклом свете имело восковой оттенок, длинный нос выдавал склонность к любопытству. Одежда из грубого сукна была ужасно потертой и местами свешивалась бахромой. Незнакомец обладал крепким телосложением несмотря на худобу, и был довольно высок, но горбился.
- Ты крестьянин, - сказал Карданн.
- А ты воин, - в тон ему ответил собеседник, вдоволь насмотревшись.
- Зачем ты побираешься, если ты крестьянин?
  Бородач наклонился почти к самому столу и тихо проговорил.
- Меня зовут Рэнулф МакВилли.
- А почему шепотом? - также тихо спросил Карданн.
- Потому что здесь не любят чужаков вроде меня.
- Я тоже не из Шампани, и как видишь, путешествую.
- Думаешь, сударь, за такое имя мне ничего не будет? - усмехнулся человек, представившийся МакВилли, - А вот и нет. Стоило в одной деревне произнести его, как толпа дураков едва не разорвала меня на части. Слава Иисусу, удалось удрать оттуда!
- Это случилось не под Дижоном? - с иронией проговорил Карданн, - Бургундцы очень «уважают» таких как ты.
- Ты думаешь, я англичанин? - понизив голос, прошипел бородач, - Я приехал в этот чертов край из Шотландии. Но вам здесь нет разницы между двумя враждующими на острове народами.
- Я еще не встречал людей оттуда... Ты наемник?

  МакВилли внимательно осмотрел залу трактира.
- Какой еще наемник? Я не убийца и не разбойник, чтобы им быть, а честный человек, который был послан спасать дурацкий французский трон...из-за договора между моей родиной и этим болотом! Будь моя воля, я ни минуту бы здесь не задержался.
  Карданн подозвал трактирщика и велел ему принести еще две хлебные похлебки.
- Так ты...ты хотел бы вернуться? - испытывающе взглянул он на собеседника.
- Да, спаситель мой, - усмехнулся тот, - Но вынужден унижаться, чтобы добыть пропитания.
- Туда долгий путь. И он лежит через Англию.
- А что она мне?.. Я знаю все дороги от Уэльса до Нориджа и от Портсмута до Ньюкасла. И никто не заставляет меня кричать на каждой улице о том, что я шотландец. Я бы мог добраться до Перта... мог бы...
  Молодой воин продолжал сверлить чужака подозрительным взглядом. После долгого молчания он тихо произнес:
- Мой дядя одно время жил в Лондоне, хотя родом был из ирландцев. Перед смертью он взял с меня слово, что я доберусь до Англии и исполню некоторые его поручения. И я...еду туда сейчас. Для меня это дело долга.
  Внимательно выслушав, МакВилли кивнул:
- Значит, мой новый друг держит путь в страну туманов и виски?
- Именно.
- Я могу только позавидовать, - чуть улыбнулся шотландец, - В Англии красиво, черт возьми. А уж на Севере... земли совсем не похожи на Шампань. Кому, как не мне знать это, ведь я родился и вырос в Перте.
- Послушай, МакВилли. Мне очень нужно попасть туда. Я еду из бургундских земель строго в северном направлении, и не знаю иной дороги, кроме той, что ведет через Париж. Но сейчас там стоят английские гарнизоны. Другим путем я не доберусь до Кале один, если мне не покажут путь.
- Я мог бы отправиться с тобой... Но после присяги местному барону, я сперва должен получить его разрешение на отъезд. И выдать за себя откуп. Иначе в случае побега моей голове не удержаться на плечах. К тому же, мне нужна хотя бы худая кляча, чтобы добраться до Кале, и деньги на переправу... Но и это не все, господин мой. Весь Север занят англичанами. Поэтому дорога будет слишком опасной. Ехать можно только через Нормандию. Хотя... я ведь все равно не смогу вам помочь. Это не в моих силах. Видимо, судьба мне умереть вдали от родины, так ни разу и не повидав ее за столько лет.
- У меня есть немного денег, МакВилли. Я рискну освободить тебя от твоего барона. Ведь ты воспользуешься таким случаем?
- Да, - коротко ответил тот, глядя на Карданна во все глаза.
- И чем скорее, тем лучше. Но если ты обманул меня, если не доведешь до Кале... твоя смерть будет ужасной. Я тебе это обещаю.


© 30.06.2010 13:01