Марцин Вольский. Преступление и наказание

Перевод этого НФ рассказа выполнен с польского
оригинала, опубликованного в сборнике «Случилось завтра», вып.30, Марцин Вольский, «Трагедия «Нимфы 8» (Варшава, изд-во «Nasza ksiegarnia”,1987,стр.73-87).

...
Собственно, только часы и не давали ему покоя. На кой чёрт  в старинном здании понадобился этот суперсовременный хронометр, показывающий дни, месяцы, годы, и даже государственные  праздники? Разве всё это не анахронизм – это  здание, этот трибунал, да и сам он, Виктор Морли, на скамье подсудимых? В настоящее время он присутствует здесь чисто физически, мысль же его блуждает в прошлом, совершенно в иных местах и в иных обстоятельствах. Собственно, всему этому пришёл конец в момент ареста.

- Господин Морли, пожалуйста, одумайтесь, молчанием вы только делаете себе хуже.
- Не могу сказать ничего интересного!
- Может быть, господин желает встретиться со своим адвокатом?
- Благодарю, но адвокат мне и впрямь не потребуется.

Ещё какое-то время они пытались уговорить его; не понимали, что, невзирая на грозящие ему неприятности, он не намерен с ними  разговаривать.

Постепенно  голос прокурора взлетел к самому своду, и каждое слово звучало с остротой гвоздя, пригвождающего Виктора к кресту.
- Высокий суд! Дело, которое мы будем сегодня рассматривать, не имеет прецедентов в истории судопроизводства. Оно возбудило нездоровую сенсацию  и вызвало всякие безответственные заявления в прессе, а между тем вина подсудимого Виктора Морли бесспорна. Каждый образованный гражданин, глядя на сидящего здесь индивидуума, должен задать себе вопрос – совершил ли он всего лишь величайшую ошибку, или же циничное преступление против гуманности?

Как легко вылетает у них из глоток это слово – гуманность… Что они, собственно, считают гуманностью?

…
- Вик, - семнадцатилетняя  Алиса всматривалась в него своими огромными серыми глазами, - Вик, скажи, на свете много людей?
- Не поместились бы на этой лужайке, - ответил он горячо, - Даже если бы стояли слоями, одни на плечах других, до самых облаков…
- Правда? Знаешь, иногда мне хочется быть облачком, там, в вышине. А ты кем хочешь стать?
Юноша смотрел на сестру и молчал. Она повторила вопрос.
- Если тебе хочется быть облачком, Алиса, то мне хочется быть небом, потому что небо существует вечно.
- Что значит – вечно?
- Это значит – никогда не умирает…
…
Речь прокурора набирала силу. Рисуя биографию обвиняемого, он рассмотрел элементы позёрства и профессиональной мании величия, которые проявлялись уже со времён ассистентуры Морли в Институте Новой Терапевтики.

Глазки видеокамер и аргусовы зрачки репортёрских фотоаппаратов следят за малейшими изменениями в  лице подсудимого. Худенькая Марта из агентства Франс Пресс что-то неутомимо пишет в блокноте. Что она, собственно, пишет? – ведь текст прокурорской речи будет роздан агентствам. Её светлые волосы с лёгким рыжеватым оттенком напоминают Виктору один майский день, которого он так и не смог никогда забыть, несмотря на то, что хотел и старался это сделать. День, когда он узнал, что потерял Анну.
…
- Вик, сходим сегодня на дискотеку?
- Милая, неужели ты не понимаешь, что это невозможно! Я должен присутствовать при седьмой серии опытов…
- Снова не придёшь ночевать?
- Вернусь где-то около трёх часов.
- Я не танцевала уже три месяца, а знаешь, как я люблю это…
- Ты ведь можешь сходить и одна.

Было много ещё подобных разговоров. Анна была студенткой-первокурсницей. Ей едва исполнилось восемнадцать, когда он случайно познакомился с ней. Петер, его школьный приятель, попросил подменить его на занятиях в колледже. И там он впервые увидел её. Очень скоро Анна стала частым гостем в комнатке у Виктора. Много старше её по возрасту и опыту, он нравился девушке. Очень несвоевременным оказалось полученное в это самое время право на самостоятельные исследования. Они любили торопливо, кое-как, в коротких перерывах между очередными сериями опытов. Лаборатория побеждала спальню.

Если бы он мог жениться на Анне, всё, быть может, сложилось бы иначе, но когда-то доктор Морли уже обзавёлся женой, которая, проживая, правда, на Восточном Побережье,  категорически не соглашалась  на развод… Тем более теперь.

- Анна, где ты пропадала  всю ночь?
- Танцевала, развлекалась, пила шампанское.
- Ну, это уж слишком.
- Мне нравится жизнь, Вик, а ты жить на всю катушку не умеешь…
- Ты говоришь о жизни, Анна. А ты вообще представляешь себе, что такое жизнь? Ты пробовала когда-нибудь определить для себя её сущность…?
- Хватит с меня школьных лекций! А жизнь, Вик, состоит в пользовании всеми благами мира, пока ты молод и здоров. Потом бывает обычно поздно.
- Почему поздно?
- Потому что ничто не вечно…
- Ты так считаешь?
- Снова начинаешь свои проповеди… Оставь меня в покое, Вик. Я засыпаю. Не целуй меня. Не хочу.

Он выгнал её, когда узнал, что она спит с Петером.

Он просто упредил события. Скорее всего, она и сама ушла бы. Теперь у этой пары уже двое совместных детей. Собственно, всё сложилось удачно. Оставшись в одиночестве, он мог теперь без помех отдаться работе. Вот только больно было. Несмотря на то, что прошло уже много лет. Ноющая боль долго его не отпускала, лишь в минуты апатии или после пары порций  виски он выползал из неё, словно  уж из норы. Боль и смутное убеждение, что он упустил что-то важное, даже более важное, чем открытие нового вещества.
…
Уже тринадцать пятьдесят. Интересно, уходят ли они на обеденный перерыв? Голос обвинителя, резкий и без признаков утомления, как будто не обещает этого:
- В мою задачу не входит обвинять людей, которые вовремя не воспротивились  действиям доцента Морли, которые позволили себе увлечься его гипотезой…

Вызвали профессора Эндрюса. Он очень изменился с тех пор, как вышел  на пенсию. У него явные проблемы со слухом, голос болезненно дребезжит. Старость.  Паршивая вещь эта старость!

- Узнаёт ли свидетель среди присутствующих Виктора Морли?
- Да, это он.
- Может ли свидетель рассказать нам, какие контакты он имел с обвиняемым?
- Одиннадцать… нет, двенадцать лет Виктор… то есть господин Морли, работал в моём институте. Сперва ассистентом, затем работал в лаборатории. Я принимал его с великолепными рекомендациями, свидетельствующими о его научных достижениях… По сей день, Высокий Суд, не могу примириться с этим шагом!
«Профессор Эндрюс! Мастер, где же твоё гражданское мужество?»   Репортёры отметили беглую усмешку на лице Морли.
…
Когда это было? В ту раннюю зиму, которая осталась в памяти померанцевой рощицей  на университетском холме?

- Милый юноша, должен сказать, что я тобой очень доволен. Твои исследования приносят институту славу. Твоей докторской диссертацией заинтересовались на конгрессе в Ванкувере…

Морли смотрел профессору прямо в глаза. Они лучились доброжелательством. Отважился. Предложил отказаться от заслуженного отпуска и тут же попросил разрешения изменить  направление исследований.

- Изменить? Но почему? Дорогой друг, это было бы глупостью, твоя карьера так успешно продвигается!
- Я не думаю о карьере, господин профессор… но хотелось бы попробовать сделать что-то самостоятельно… у меня есть гипотеза, кое-какие доказательства… Не упоминал о ней прежде, чтобы не выглядеть шарлатаном…
- Выражайся пояснее. Иначе  могу подумать, будто  ты явился ко мне добиться разрешения начать работу над «философским камнем».
- Могу сказать и пояснее. Имею, пожалуй, если уж придерживаться терминологии алхимиков, неплохие шансы на получение «эликсира жизни».
…
- Не собираюсь, Высокий Суд, преуменьшать тяжести своей ошибки. Действительно, прельстился этой  обманчивой теорией… Но ведь каждый на моём месте поступил бы так же. Даже если бы существовал  лишь минимальный шанс решения  проблемы человеческого бессмертия, то и тогда мы должны были попробовать…

Профессор Эндрюс говорит довольно решительно. Но не смотрит на зал. И ни разу не посмотрел на Виктора. Старый, измученный человек. Лишь иногда слова его приобретают эмоциональную окраску. Тогда, когда он говорит о своей симпатии к Морли. О доверии. Марта из Франс Пресс записывает даже: «Откуда столько потаённой ненависти в этом старце?»

Время создаёт поразительные сюжеты – расправа вершится ровно через два года после того радостного дня, когда Эндрюс и Морли обнимались, словно пара дружков после многолетней разлуки.

- Поздравляю, доктор! Это потрясающе. Не верю своим глазам. Эти доказательства заткнут глотки неверующему сброду. Вам повезло увидеть то, чего не удавалось никому от начала рода человеческого. О чём, быть может, лишь догадывался Парацельс!

Морли усмехнулся слегка сконфуженно.

- Прежде чем будут оглашены результаты, хочу, чтобы господин профессор обратил внимание на слабые пункты…
- Оставим теперь второстепенные дела, возьмёмся за это! Выделен ген смерти! Практически это торможение процесса старения…
- У низших животных.
- Белок есть белок, неважно, кому он принадлежит  – осьминогу иди президенту США. Мы поставим на колени весь мир!
- Но есть серьёзные трудности. Проведение исследований на высших животных, не говоря уж о людях, потребует средств, в несколько раз превышающих бюджет института.

Усмешка профессора показывала, что эта проблема разрешима. Шеф Института Новой Терапевтики по уикендам игрывал в гольф с Министром Здравоохранения.
…
Время, ах,  время! Неуклонно убегающие минуты. Морли, кажется, ни на что не обращает внимания, кроме часов. Даже головы не повернул в сторону свидетеля обвинения.

Прокурор задаёт вопрос:
- Может ли свидетель описать подробнее неразборчивые средства и методы принуждения, к которым прибегал обвиняемый, чтобы получить очередную сумму? Каким образом он сумел перепрофилировать работу целого института на такие неправдоподобные цели?
- Думаю, смогу кратко сказать об этом. Конечно, поддельные записи результатов исследований были уничтожены господином Морли. Одобряя его работу, я опирался на минимум данных. Бабочки-однодневки, живущие месяцами, отсутствие у них признаков старения… Не знал, что подопытные экземпляры были подменены!
- Подменены?!

Шумок прокатился по залу. Все взгляды сосредоточились на худощавой фигуре доктора. Возразит? Не возразит? Однако Морли не сводит глаз с циферблата часов.
 
- Доктор Морли пользовался и другим козырем. Зная о моём глубоком патриотизме, заявлял, что, если наша власть откажет в кредитах, он обратится в другое государство. Не нужно объяснять, какое важное военное значение имело бы, если бы появилась возможность  производить препарат бессмертия.

Мало того, что авантюрист, так ещё и предатель. Виктор явно не будет пользоваться симпатиями читателей вечерних выпусков. Жалкая фигура. И если бы ещё не эти миллиарды растранжиренных денежек налогоплательщиков…

Неожиданно вмешался судья.
- У меня вопрос к свидетелю. В прессе появились инсинуации о ваших семейных проблемах, речь шла о вашей дочери…
Голос Эндрюса слегка дрогнул:
- Моя дочь не имела ничего общего с доктором Морли!
…
Через окна, несмотря на опущенные жалюзи, долетал назойливый звон антильских цикад, напоминающий дребезжание жестянки на ветру. Волосы Джоан пахнут прекраснее пышных цветов гибискуса, огромных,  как луна над Мартиникой. Их первый совместный отпуск. Короткий перерыв в исследованиях, который позволил им повести сказочную неделю. Морли тогда был уже в разводе. Джоан Эндрюс уже четыре месяца работала в его лаборатории. Такая же одержимая, как он.

- Я счастлив, Виктор, что могу предложить тебе эту новую ассистентку. Пятое место в этом году среди выпускников Беркли, - сказал, слегка волнуясь, её отец.

Роман начался не сразу. Темноволосая, слегка напоминающая византийских мадонн, Джоан в деле была особой принципиальной и суховатой. Её карие глаза теплели только тогда, когда она получала положительные результаты анализа, тогда она вбегала в комнату Виктора со свежей компьютерной распечаткой. Морли тоже не сразу разглядел в ней женщину. Работал двадцать часов в сутки, а случившийся  несколько месяцев назад развод с женой породил у него такое недоверие к противоположному полу, что завязывание каких-либо отношений с женщинами казалось ему невозможным. Более того, во взаимных контактах с госпожой Эндрюс появились признаки некоторой неприязни, более того, соперничества – он любил поучать, она – хвастаться  обработанными материалами.

А потом наступил этот день. Точнее, ночь, когда они убедились, что процесс старения тридцатилетнего шимпанзе остановился. Шампанское. Ещё шампанское. Потом случай на лестнице. Повредил руку. Джоан отвезла его домой, осмотрела. Почти всю ночь они разговаривали о жизни, и ни слова о шимпанзе! Под утро она уснула на диванчике, на расстоянии вытянутой руки. Но он побоялся протянуть эту руку. А потом, днём, когда она приняла душ и вышла из ванной в его старом халате, спросила:
- Я тебе нравлюсь, Вик?

И он позабыл обо всех своих обидах, комплексах и зароках. И тотчас же захотел её.

- Дай слово, что не влюбишься, тогда  останусь у тебя.
Он отказался. Несмотря на это, она осталась.

Отдых на Карибах укрепил их связь. Пользовались краткими моментами полного счастья, которое рождает любовь людей зрелых, посвящённых в полноту и смысл взаимных чувств. Это была также пора самых чудесных надежд. Верили, что уже через год человечество начнёт пользоваться их открытием, что начнётся беспрепятственное движение жизни, что раз и навсегда исчезнет призрак смерти. Гены смерти, подвергаясь  воздействию открытого ими ипсилона, не регенерировали. Какая же великолепная перспектива открывалась перед человечеством, избавленным от дамоклова меча, от угрозы смерти, доныне лишь временно отложенной уже в самый момент появления на свет.
…
Адвокат был похож на Шалтай-Болтая из сказки Льюиса Кэрролла. Имел писклявый голос, подходящий для его фигурки, и очки с толстыми линзами в золотой оправе. Защитником он был официально назначенным, однако надеялся  воспользоваться этим серьёзным делом для укрепления своего положения. В его записи внесены были семь вопросов, которые он намеревался задать профессору Эндрюсу. Несчастному, легковерному учёному, который стал жертвой шарлатана, который пригрел на своей груди змею Эскулапа, а та оказалась гремучей змеёй.

- Вопрос, который я хочу задать, задаётся  исключительно с целью выяснения истины, ибо истина имеет высшую ценность среди других общепризнанных. В показаниях профессора Эндрюса я обнаружил некоторые мелкие неточности. Свидетель показал, что его дочь не поддерживала интимной связи с обвиняемым. Не хочет ли он сказать, что в период, когда она была работницей института…

Вскакивает обвинитель.

- Высокий Суд, вопросы моего коллеги не касаются дела. Протестую, требую их аннулирования!
- Высокий Суд, защита имеет право… - Адвокат смолкает, услышав шёпот Морли:
- Прошу не задавать таких вопросов!
Шалтай-Болтай пожимает плечами, садится, прекращая допрос.
…
Взволнованный доктор застал  врасплох профессора Эндрюса. Время  для визитов тоже было неподходящее. Середина ночи.

- Что случилось, Виктор?
- Это ужасно!
В голосе его звучит неподдельный испуг.

- Говори, мой дорогой.
- До сих пор мы не интересовались сметой. Однако теперь, когда вступили в решающую фазу, нельзя прятать голову в песок. Прикинул стоимость.
- Сколько?

Какое-то время Морли боялся ответить. Наконец решился. Пять миллионов на одного пациента, не считая стандартной стоимости пребывания в клинике. Эндрюс не поверил.
- Когда развернёмся на широкую ногу, цена снизится.
- Около 20%. Не вижу способов удешевить производство ипсилона. И это в течение ближайших нескольких лет. Мы не сможем обеспечить бессмертие всем.

Профессор, казалось, не удивился.
- Кто говорит обо всех? Хотя бы по демографическим причинам  это было бы нежелательно. Наш мир перенаселён. Да и многие ли действительно заслуживают бессмертия! Мы говорили на эту тему с моим другом – Министром. Мы сошлись на том, что начало положит элита. В первую очередь пройдут лечение те, кто более всего в этом нуждается…

- При самых оптимистических выводах мы можем мечтать лишь о десятке пациентов ежегодно.

- Это уже кое-что. Министр предложил следующее решение – половину мест отдать тем, кто заплатит за операцию по двойной цене, другую половину отдать пациентам из верхов. У нас есть уже примерный список на ближайшие годы.

Виктор побледнел. Ошеломлённый, он задавал себе вопрос, как это случилось, что он не принял во внимание возможности такого поворота общего дела. Он мечтал о счастье для всех, сразу, как можно скорее, для лучших артистов и учёных, теперь же речь шла о мультимиллионерах и политиках.

- Но, профессор. Мы не можем так поступить! – крикнул он. – Нельзя бессмертие продавать за деньги или раздавать в награду!

- Рвёшься, золотой мой, в новые Прометеи? Сочувствую тебе сердечно, но прошу не забывать, что мы работаем в государственной организации. И не можем играть на пару со святым Николаем. Мы получили огромные деньги. Пресса начала интересоваться нашей секретной программой.
Впрочем, как же ты представляешь себе справедливую очередь?

- Может быть, жребий…
- Тотализатор бессмертия. Похоже, у тебя излишне велико чувство юмора.

…
 - Никогда не прощу себе собственного легковерия. В последние недели перед так называемым финишем поведение Морли было более чем подозрительным. Скорее всего, он чувствовал, что близится конец мистификации.

Судья прерывает исповедь профессора Эндрюса.

- Каковы же были, по вашему мнению, мотивы поступков обвиняемого, если он не верил в успех своих исследований…?

- По моему мнению, абсолютно материальные. Через его руки проходили большие деньги, кто знает, сколько из них осело на частных счетах у него или у сообщников.

- Нет никаких доказательств этого, - вскакивает адвокат.

- Да, доказательств нет, - спокойно говорит профессор, - и прошу прощения у господина Морли, если случайно оскорбил его. Существует и другая возможность. Слепая вера в свою теорию и отсутствие смелости признать, что в теории изначально таилась ошибка. Так бывает. Во всяком случае его психическое состояние было тогда плачевным. Ближайшие сотрудники избегали с ним общаться. Моя дочь взяла отпуск, чтобы только не сталкиваться с этим типом.

На мгновение лицо Виктора застыло, но тут же расслабилось в апатичном безразличии. Чем, собственно, мог удивить его старый учёный? Последние недели опытов Морли проводил в лаборатории один. Чувствовал себя бегуном на длинные дистанции, бегушим по стадиону последний круг. Был так измучен, что только через двое суток заметил отсутствие Джоан. Позвонил. На профессорской вилле никто не отвечал. Это его несколько встревожило, однако он не мог бросить начатое. Позвонил подружке своей ассистентки. Она не видела Джоан три дня. Что-то случилось.

Ночной телефонный звонок, и от знакомого голоса ему тут же становится легче.

- Вик…
- Наконец-то. Что с тобой, любимая? Не приходишь на работу, не берёшь трубку.
Ответ был краток. Отец! Старый Эндрюс совсем рехнулся. Приказал не выпускать дочку из дому, пока Морли не передумает и не согласится на первую группу пациентов.
- Я не могу уступить, Джоан. Это было бы предательством собственных принципов. Временами я вообще жалею, что открыл этот проклятый ипсилон.
- Что собираешься делать?
- Не знаю. Надеюсь, что и они задумаются. Если согласятся на бессмертие для лучших, если увеличат фонды, возможно, через несколько лет сможем дарить вечную жизнь более широкому кругу людей…
- А что с добровольцем?

Две недели назад он признался ей, что нашёл добровольца, который согласился на пробу подвергнуться операции. Его имя хранил в тайне. Эндрюс вообще не знал об этом эксперименте.

- Операция удалась, - отвечает Морли. – Этот человек уже бессмертен. Так когда же мы увидимся…?

Джоан объясняет, что сейчас это невозможно, потом разговор внезапно прерывается. Виктор пытается звонить. Звонок – занято! Наливает из термоса кофе и возвращается к своим опытам.

…
Адвокат навещает его вечером в камере. Как и следовало ожидать, расправу намереваются завершить уже на следующий день. Сол Мейер не таил своего беспокойства. Даже выступая назначенным адвокатом, он не любил клиентов, которые не хотели сотрудничать с ним.

- Вы напрасно нервничаете, господин адвокат, - тихо проговорил Морли. – Всё было решено намного раньше. Вы не должны были вообще участвовать в этом.

- Несмотря ни на что, я всё же человек. Кроме того, меня интересует ваш психологический портрет. Оттуда у вас столько решимости? Понимаю, многое пережили, однако врач утверждает, что вы здоровы. Нужно ведь отрицать, защищаться! Нельзя соглашаться на роль жертвенного козла! Позвольте мне расправиться хотя бы с этим негодяем.

- С кем?

- С Эндрюсом. Вы явно его покрываете. А ведь старый мерзавец предаёт вас без остатка. Как же, он ни о чём не знал! Умывает руки! Не хотите защищаться – ваше дело, но пусть по крайней мере он получит своё! Вы не соглашаетесь на свидетелей защиты, так позвольте мне хотя бы представить суду эту кассету.

- Что это? – Виктор смотрит на плоскую коробочку.

- Телефонный разговор профессора Эндрюса, никогда не предлагавшийся общественному мнению. Так как никогда не возникала потребность сказать правду об операциях, чтобы не вызывать дополнительно волнений в обществе. Моё дело, как я раздобыл кассету. Хотите послушать?

Не дожидаясь ответа, защитник достал маленький магнитофончик.

«Не буду скрывать, господа, близится тот исторический день, окончание исследований, инициированных мною и ведущихся в специальном отделе института. Метод, о котором я говорю, позволит в ходе одноразовой операции  уничтожить ген смерти и продлить жизнь пациента до бесконечности.

- Будет ли это абсолютное бессмертие? – спрашивает чей-то незнакомый голос.

- Не думаю. Мы не можем исключить несчастные случаи, самоубийства или убийства. Единственное, что я уверенно утверждаю, что у человека, который пройдёт нашу процедуру, остановятся биологические часы, самовоспроизведение клеток будет продолжаться до бесконечности. Да, будут вырастать заново выпавшие зубы, исчезнут предпосылки к облысению, не будут слабеть слух и зрение. Добавлю, что автоматически возникнет иммунитет организма к инфекционным болезням, новообразованиям или нарушениям кровообращения. Да, речь идёт даже о полной регенерации нервных клеток, которую наука до сих пор  категорически исключала…

- Кажется, дело дошло уже до первой операции. Как насчёт этого счастливчика?

Голос профессора утратил уверенность, чувствовалось, что директор института не располагает последними данными об этом. Он обратил вопрос в шутку.

- Узнаем его по тому, что он нас переживёт!
Взрыв смеха».

Сол Мейер остановил воспроизведение.

- Посмотрим на их лица завтра.
- Не посмотрим, - ответил тихо Морли. – Я не согласен на предъявление этой записи.
- Вы и в самом деле патентованный осёл! – воскликнул адвокат. – Вам грозит тюрьма, из которой не выберетесь по гроб жизни!
- Мне хочется спать! И вам желаю ярких снов.

…
Зал пришёл в движение. Нет, не потому, что вот-вот финал. Все тщательно изучают последнюю новость, с которой агентство Франс Пресс обошло своих американских конкурентов. Храбрая Марта! Нашла свидетеля, одного из лаборантов Института Новой Терапевтики. Он упорно утверждал, что участвовал в подготовке к операции по внедрению бессмертия. Был уверен, что доцент Морли провёл такую операцию, и в итоге на земле есть человек, равный богам. Назойливые заголовки обращались к нему большими литерами. «ГДЕ ТЫ,  БЕССМЕРТНЫЙ?» «СПАСИ  СВОЕГО  БЛАГОДЕТЕЛЯ!»

Никто не верил в правдивость сенсационного признания, тем не менее все пристально всматривались в толпу, которая жалким ручейком текла из машин к месту и протискивалась через вход в зал суда. Если бы он явился! Господи, какая бы это была сенсация!

А где витал мыслями Виктор Морли? В лаборатории. Как обычно, в своей лаборатории, в тот самый фатальный день. После недавнего разговора с профессором нервы доцента были натянуты как провода на морозе. Старик от просьб перешёл к угрозам. Настаивал на  подчинении требованиям властей и подготовке палаты для первых избранных. И явно не намеревался уступать.

Ежевечернее течение событий давно было известно ему. Около восьми запираются двери за последним сотрудником Центрального Корпуса, и Виктор остаётся один. В восемь пятнадцать съедает свой скромный ужин. В восемь сорок – короткий разговор с директором Департамента Здоровья. Содержание разговора неизвестно, секретарша сановника подтверждает, что Морли сильно нервничал. Наконец двадцать минут десятого… очередной разговор.

- Слушаю. Морли.
- Говорит Раймли, - звучит знакомый уже голос гориллы – водителя и по совместительству охранника профессора Эндрюса. Только сегодня голос звучит странно, немного истерично.
- Слушаю.
- Госпожа просила, чтобы я позвонил, - бубнит Раймли, - просила, чтобы я предупредил вас. Они хотят принудить вас отдать им лабораторию и записи. Ни перед чем не остановятся. Они уже в пути.
- Кто? – Виктор понимает реальность угрозы, однако у телефона -  человек профессора, и это настораживает.
- Вы прекрасно знаете, кто. Моё дело предупредить вас.
- Почему Джоан не позвонила сама, вы же могли подпустить её к телефону.
- Не мог… - слова гориллы звучат так странно, беспокойно, что Морли повторяет вопрос: почему?
- Когда она узнала… она хотела вас предупредить. Сбежать. Открыла окно, стала  на подоконник. Поскользнулась…
- И что? Господи! Ведь это только второй этаж…
- Внизу есть оградка, острые стальные прутья в виде лилий. Упала… Успела только сказать, чтобы я предупредил вас. Обязательно…
Он всхлипнул.

Машинальным движением Виктор положил трубку. В суперкомпьютере под его черепом пробегают бурные реакции, а лицо неподвижно. Минуту спустя он принимается за дело. Две канистры с бензином. Записи, пробирки… Весь запас полученного ипсилона.

Море огня охватывает павильон. Любимое детище Морли. С глухими хлопками взрываются ёмкости с реактивами. Виктор не убегает. Он убеждён в правильности своего решения. Знает, что бессмертие стало бы для человечества настоящим ящиком Пандоры, источником конфликтов, раздоров и великих трагедий для тех, кому не удастся войти в число избранных. Пожарникам удаётся спасти Морли, но от лаборатории осталась только кучка закопчённых осколков.

Дела, хранившиеся в архиве профессора Эндрюса, полностью погибли. Тайна бессмертия хранилась теперь лишь в мозгу изобретателя. Чего только не пробовали, чтобы в этот мозг заглянуть! Многодневные допросы и психиатрические тесты. Просьбы и угрозы. Обещания и ещё раз обещания. Попытки соблазнить всяческими милостями и напугать перспективой вечного одиночества. Морли сопротивлялся.

Где-то в глубине души он хранил маленькие островки воспоминаний, идеальные картинки прошлого. Этим и жил. А временами даже отваживался улыбнуться.

Даже теперь, когда судилище решало его судьбу. Несчастный псих – таким его считало 99 процентов сгрудившейся публики.

Бессмертный на помощь не явился.

Прокурор возобновил обвинительную речь – напомнил о погибшем во время пожара в лаборатории одноногом стороже, о двух тяжело раненых пожарных. Несмотря на протесты Эндрюса (какое благородство!), даже смерть Джоан возлагалась тяжёлым моральным грузом  на учёного-авантюриста.

Адвокат отвечал вяло. Говорил о неясных и сомнительных побуждениях, пытался склонить суд к скорейшему завершению дела и к разрешению Морли отправиться на длительное лечение. Пока, наконец, не воскликнул драматически, ломая установленный порядок:

- Виктор Морли, я понимаю, что вы  многое пережили, что вас гнетёт огромное бремя вины и ответственности, и не требую многого, прошу лишь об одном – назовите имя пациента, которому вы сделали операцию. Этот человек подтвердит, что вы с ним работали, хотя никто не знал пациента. Скажите, правда ли это. Существует ли бессмертие?

Все головы, не исключая судьи и обвинителя, повернулись в одну сторону. Даже мухи, ползая по потолку, казалось, затаили дыхание. Губы изобретателя дрогнули. «Боже Правый, скажи же им!» - промелькнуло у Марты из Франс Пресс.

- Чёрт возьми, мы проиграли! – сглотнул слюну Эндрюс. Морли обвёл взглядом зал. Всех их, которые, как и поколения перед ними, и, вероятно, поколения следующие, должны будут когда-то оставить «земную юдоль». Задержал взгляд. Скажет «нет» - останется мошенником, «да» - повергнет в уныние примирившихся  с неотвратимостью смерти, которые узнают об утрате шанса.

Усмехнулся.

- Какой цинизм, - шепчет обвинитель.

Приговор интересный, но ведь это не обычный процесс: пожизненное одиночное заключение, без права смягчения, уменьшения или замены наказания. (Адвокат оспаривает эту беспрецедентную формулировку, но её утвердит двумя годами позже Верховный Суд). Итак, пожизненное.

Когда Сол Мейер проинформировал об этом своего клиента (это был едва ли не последний их разговор), словно тень испуга пробежала по лицу Виктора. Однако скоро усмешка вернулась на его лицо.

- Посмотрим.

…
В двух милях за Столовыми Горами, там, где русло реки Безымянной прорезало  старинный Город, находится с каждым годом всё глубже погружающийся в пески бункер.

Он отлично функционирует. Ясно, что, благодаря  безукоризненной работе энергетической  подстанции, он  просуществует ещё много лет.  Также без отказов работает система компьютерного обеспечения, которую ввели в действие  после очередной забастовки охранников. Кибернетических «кнопок»,  вежливых и любезных, достаточно для снабжения единственного узника всем необходимым – питанием и лабораторией,  сменой одежды. Система заставляет гулять, заниматься гимнастикой и принимать душ. Бреет, моет, стрижёт. Готова при желании сыграть в шахматы или в карты. Однако не желает – несмотря на споры, попытки и объяснения – выпускать. Никакие аргументы на неё не действуют. В самой глубине системы закодирован приказ: следить за узником. Пожизненно – значит, пожизненно.

Неохотно система сообщает о новостях извне. Впрочем, какие там новости?  Нашествие крыс, налёт саранчи, наводнение…

Люди исчезли с поверхности земли несколько тысячелетий назад. А узник, этот странный узник – временами впадает в ярость, воет, требует, чтобы ему не давали пожизненного, чтобы прекратили подачу  кислорода. Как-то он попробовал голодать. Так его кормили насильно и заставляли глотать пилюли оптимизма. Поэтому он и жив. Последний экземпляр забавного вида животных.
 
        Вида, который хотел быть равным Богу.

        Бессмертным.


(Перевод 2013 г.)